Спящая красавица

В том же огромном, суетливом и лишённом памяти городе под названием, как его, Москва, где жили Принц-на-горошине и Прекрасный принц, там, где ещё жил их приятель, который чуть не загубил третий апельсин, а девушка ушла и он долго не знал, жива ли она, вообще, жила ещё Спящая красавица, только она сама ещё пока не знала об этой своей особенности. Никогда не знаешь, на что ты способен, пока судьба не столкнёт с этим в жизни: думаешь, что ты принц благородный и смелый, а по жизни оказывается, что ты трус и предатель. Да, никогда не можешь предположить, кто ты на самом деле, пока не попадёшь в ситуацию, которая тебя просветит насквозь, вывернет наизнанку и сунет под нос красноречивые доказательства твоей сущности.

Вот и Спящая красавица жила себе спокойно, училась в университете геодезии и картографии, сдавала почти все предметы на экзаменах на «отлично» и очень расстраивалась, когда получала четвёрки, что бывало, конечно, редко, но бывало. Особенно по геодезии, так уж ей не хотелось признавать, что геодезию она знала не на «отлично».

Кабинет геодезии в ту пору, когда она училась в институте, кстати, тогда был ещё институт, а потом, когда эта история уже закончилась, он стал именоваться университетом, что никак не отразилось на качестве образования, кабинет геодезии был как раз для Спящей красавицы, которая пока ещё не знала, что она спящая, кабинет что-то говорил ей, чего она тоже пока расшифровать не могла.

Там были огромные, старые, двухсотлетние шкафы с застеклёнными полками, уставленными старинными и не очень, это была большая коллекция, теодолитами, нивелирами, латунными, медными, которые со своей грацией и важностью старинных вещей напрочь побивали в соревновании по красоте современные приборы. Столы в кабинете геодезии были огромные, из толстенных досок, старые, массивные, такие, что наша Спящая красавица, приходя в этот кабинет, чувствовала необъяснимое волнение узнавания того, чего не было, то есть испытывала сильные приступы дежа вю.

Спящая красавица ещё не знала, что она спящая, потому что судьба пока ещё не предоставила ей случая в этом убедиться со всей очевидностью. Она продолжала учиться, и её как ответственного и совестливого человека выбрали секретарём комсомольской организации картографического факультета. Над ней ёще в школе смеялись однокашники, кстати, в школе она тоже была секретарём комсомольской организации, как и позже, в институте, и по тем же самым причинам: совесть и ответственность, смеялись потому, что когда она вела комсомольские собрания, она через слово говорила: спасибо за выступление, через другое слово – пожалуйста, будьте так любезны, благодарю вас, и так далее. В результате остальные комсомольцы, не привыкшие к таким вежливым и церемонным словам, от обилия этих слов ничего не понимали, и собрания проходили, если только её заместитель, простая девушка со взрослым лицом и полным отсутствием церемонности, столь присущей Спящей красавице, что в будущем и разрушило семью этой простой девушки, не брала в свои сильные руки ведение собрания. Вот как надо, – говорила эта девушка после собрания Спящей красавице, – а ты всё рассусоливаешь!

Спящей красавице, которая пока этого не понимала, ну, что она спящая, приходилось как-то притворяться, что она такая же, как остальные. Она научилась говорить о том, где достать модные сапоги или батник, сначала, когда она в институте слышала такие разговоры, ей казалось, что девушки притворяются, что это им интересно, потому что она и представить не могла, что можно этим всерьёз интересоваться, потому что в школе, где она дружила с ещё пятью девочками, в их компании разговоры о тряпках считались слишком пустяшными, чтобы тратить на них время.

Спящая красавица, конечно, была очень симпатичная, лицо чистое, овальной формы, как яйцо, глазки ясные, губки пухлые и нежные, с круто изогнутой по форме лука Купидона формой, как у Давида Микеланджело, правильные, только ещё более привлекательные, потому что девичьи. Носик небольшой – не римский, русский такой, симпатичный, чуть вздёрнутый носик. Сама она была строгих правил, даже слишком, что и привело к её долгому сну во всех областях жизни. Некоторые принцы, полукровки и простолюдины предпринимали, конечно, попытки разбудить её, но ни у кого пока не получалось.

Один юноша ещё в школе пробовал её разбудить поцелуем, но она хоть и считалась его девушкой, и провожала даже его в армию в десантные войска, и делала с его мамой и сестрой на проводах салат оливье, где обнаружились непримиримые противоречия вроде того, что, как говорила его мама, надо резать в салат ингредиенты очень мелко, вроде как по размерам горошины, чтобы всё было одинаково мелко, то у Спящей красавицы в семье мама делала по-другому и приучила её резать так, чтобы наилучшим образом в зависимости от размера открывались вкус и особенности каждого ингредиента. Например, огурчик солёный надо было резать несколько крупнее, чтобы при раскусывании он был оптимально сочным и его сочность, как неотъемлемое его свойство, как имя и фамилия: имя – Огурчик, фамилия – Солёный, наиболее ярко выражалась. Эти противоречия, впрочем, не сыграли особой роли, потому что от поцелуев этого юноши Спящая красавица так и не проснулась. После застолья Спящая красавица провела остаток ночи дома у юноши, где они в тесноте и полусне дремали на его узкой кровати, не раздеваясь, и безо всякого интимного контакта, кроме поцелуев.

Не проснулась Спящая красавица даже тогда, когда она на четвертом курсе вышла замуж. Так же во сне она родила двух мальчиков с разницей в четыре года. Мальчики были прехорошенькие, такие, что, когда она на санках зимой везла их с прогулки домой, старшего и младшего в одних санках, щекастых, румяных, ясно-сероглазых, то даже незнакомые прохожие, не сдержав улыбки, говорили: какие красивые, побольше бы таких. Мальчики в детстве так были похожи, что, когда смотрели фото, то, если на фото был кто-то один из них, то даже она и её муж сомневались, кто из детей изображен, и сразу различали, только когда их было двое, старший – Арсений, младший – Полиодор.

Так и жила она во сне, не просыпаясь, вполне счастливо, пока ей не исполнилось двадцать восемь лет. Спящая красавица так и не знала пока, что она спящая, а думала, что она просто правильная и поэтому с ней ничего особенного не происходит. Работать она устроилась сразу после института, в ПКО «Картография», картографом, на работе ювелирной, точной, скрупулезной, от слова скрупул, что означает в переводе с умершего используемого сейчас только в высоких научных кругах, да ещё в алхимии, латинского языка, «зерно», если вы потеряли нить, то повторю: скрупул – означает зерно. Зерно истины. Зерно здравого смысла, драгоценное зерно, так сказать, найти зерно.

Работа как раз ей очень подходила. Чисто, тихо, спокойно, скреби пёрышком тушью на ватмане ручного отлива с водяными знаками гидрографию, речную сеть то есть, пунсоны кронциркулем, дорожную сеть кривоножкой и даже двойной кривоножкой, растительный покров, деревья, там, осоку в болоте, всё ручкой, пёрышком, тушью китайской, с помощью синусной линейки расчертив пространство. Не камни ворочать, не на холоде и дожде стоять – камеральные условия, от слова камера, вот и чувствовать она себя постепенно стала как в камере от этих камеральных работ. Так и сидела она, как королева пространства, управляя на чертеже полями, лесами, дорогами и городам, не сходя со своего места. Так, конечно, она на этой работе и не просыпалась: голова работает, мыли бродят где попало, камеральные работы хоть и чистые, а чувствуешь себя как в камере, как в тюрьме то есть.

Сидит год, сидит два, рождается второй сын, время идет, а она всё крепче спит, только на работе она уже не простой картограф, а редактор. Чертить редактору не надо, надо говорить составителю, что чертить, а потом проверять, что начертил составитель, а так как во время черчения, она сама знала, голова, бывает, отключается полностью в погоне за непослушными мыслями, которые уводили куда попало, то и проверять надо было внимательно, потому что и чертили что попало.

Так бы и умерла во сне, не просыпаясь, в положенный ей срок, если бы не случай. Работа Спящей красавицы располагалась неподалёку от её дома, и она ходила на работу пешком, занимала дорога пятнадцать минут, мечта многих принцесс. Но после того, как она родила второго мальчика и прошёл декретный отпуск, который в те времена уже составлял три года, это со старшим она сидела только год, а с младшим уже три, то оказалось, что в отпуск она уходила со старого места работы, а выходить ей пришлось на новое. Располагалось оно в районе метро Текстильщики, промышленном районе Москвы, прямо напротив АЗЛК, из окон ПКО были видны окна цехов АЗЛК, располагавшихся аккурат через открытую ветку метро.

После выхода из декрета Спящая красавица вышла уже в район Текстильщики и поступила в распоряжение старшего редактора по фамилии Жив, а Спящая красавица пока была просто редактором.

Хорошая фамилия – Жив. Давно, ещё на старом месте работы, когда Спящая красавица только вышла на работу, ей дали делать учебную геологическую карту Советского Союза. Сначала, как положено, она прочитала редакционные указания, где было написано, с каких материалов надо составлять, то есть чертить ручкой китайской тушью специальное содержание, ареалы распространения геологических пород на поверхности земли. В конце редакционных указаний Спящая красавица прочитала: Редактор Жив. Надо же, подумала она, неужели надо писать, жив редактор или умер. Надо же! Оказалось, что Жив – это такая прекрасная фамилия, которая всё время напоминала и человеку и остальным людям, что обладатель этой фамилии жив! Кроме случая, когда этот человек умрёт. Такой-то Такойтович Жив – умер. В остальных случаях – жив!

Оказалось, что старший редактор Жив Дина Ильинична делала в то время очень важный, интересный, содержательный, новый научный атлас геологии и геофизики Атлантического океана под руководством молодого, как о нем писали, семидесятилетнего ученого Глеба Борисовича Удинцева. Работы по атласу было много, забегая вперёд, скажу, что работы будет лет на двадцать или более того, и старшему редактору Жив понадобились для развертывания работ ещё редакторы. Вот и попала Спящая красавица к редактору Жив.

Однажды поехала старший редактор Жив в институт географии, что неподалёку от Третьяковской галереи, в Пыжевском переулке, тоже очень волшебном, на встречу с авторами карт для атласа Атлантического океана и взяла с собой Спящую красавицу. Вот там-то и грянул гром небесный, и несчастная Спящая красавица на горе себе неожиданно проснулась. Никто не мог предположить, чем эта встреча обернётся. Обернулась она судьбой: счастьем и горем, стихами и новым многолетним сном опять заснувшей Спящей красавицы.

Вот входят Жив и Спящая красавица в помещение, где назначена встреча с авторами карт для атласа, и видит она небольшой кабинет с высокими потолками, все стены которого представляют собой полки с книгами и несметными, то есть не поддающимся смете и счёту, минералами. Были там и большие кристаллы различных цветов, и друзы, это когда много кристаллов растут из породы, и минералы в виде сотов, и минералы в виде тонких-претонких, сложенных в стопку листиков, и минералы как рассыпанный гранат, и как леденец огромных размеров, и с прожилками, и блестящий, как золото, пирит, золото дураков, и невзрачное настоящее золото, и пестрый серпентинит, и сочный лабрадорит, и синий, как глаза одного принца, лазурит, и аметист, избавляющий от пьянства, и халцедон, и изумруд, излечивающий от слепоты, и малахит, радующий чистые сердца, и гранит, и обсидиан, чёрное вулканическое стекло, и моховые, с уже готовыми картинами природы, агаты, и сахарные мраморы, и королевские порфириты, чего там только не было.

Окна были высокие и узкие.

– Проходите, пожалуйста, – сказали авторы, они уже обосновались с одной стороны большого стола, как положено по этикету. Прошли Жив и Спящая красавица, устроились чинно, и тут смотрит Спящая красавица – сидят напротив четыре принца-геолога, один краше другого. Лица у них – как у капитанов парусных кораблей: глянешь, вроде суровые, обветренные, загорелые, а под этим, как под коркой, – сплошная романтика, грусть нежных потерь и страдания чистых сердец.

Все хороши, а один – глаз не отвести: глаза чистые, васильковые, как самое глубокое синее море, утонуть можно без спасательного круга, не выходя из комнаты, лоб высокий, сразу видно – умный. Как посмотрела ему в глаза Спящая красавица, так сразу поняла, что погибла: полетела в его глаза как в пропасть, только лететь ей в эту пропасть было легко и приятно. Вокруг неё как будто стал разворачиваться вихрь.

Потолок взлетел ввысь, стены закачались, выросли и разошлись в разные стороны, пошло движение воздуха, дождь пополам с солнцем, и глаза Спящей красавицы как будто в первый раз раскрылись, будто в первый раз мир увидела. А ещё этот принц спросил Дину Ильиничну Жив: – А фамилия девушки будет в атласе? – А как же, – сказала она, – конечно будет, как редактора карт. Заметил, пело сердце Спящей красавицы, он меня заметил! Она так боялась смотреть в его глаза, чтобы ненароком не провалиться, что не заметила, как кончилась встреча.

Это произошло весной, и внезапно разбуженная Спящая красавица никак не могла привыкнуть к красоте и яркости мира, которых она раньше не замечала, пока спала. Море удовольствия, море радости, которое обрушилось на Спящую красавицу, так ошеломили её, то есть дали по шелому, по шлему настучали так, что она поразилась, как она так долго спала и ничего этого не видела. Зато теперь она наслаждалась тем, что она может чувствовать. Она упивалась этой способностью. Она чувствовала всё подряд.

Чувствовала, как растут деревья, медленно распираемые соками, чувствовала не грусть, как люди, глядя на опавшие листья, а терпение и уверенность, что за зимой придет весна и соки деревьев опять заставят набухнуть тело дерева, и кора треснет сочно от этой полной радости жизни, и появится трещинка, а потом ещё и ещё, чувствовала, как ночью она раскрывает окно, а тело, тело всё так же лежит на кровати, и она, наполненная светом и воздухом, как шар, летит вверх, где воздух становится постепенно холоднее, и ей приходится возвращаться обратно, но она успевает увидеть коробки домов, расставленные вдоль улиц со светлым асфальтом и светом фонарей, растворенных в зелени деревьев, на море она чувствовала, как сама становится рыбкой, и волны меняют ритм её сердца на свой ритм, и в сердце стучатся синхронно, но не могут встретиться из-за ребер, и чувствовала, как на небе воюют теплые с холодными, и в зависимости от того, кто побеждает, возникает теплый либо холодный фронт, и от этого идёт дождь, она чувствовала, что её муж видит, как она изменилась, и не может понять, что с ней, она чувствовала, что если не позвонит принцу с синими глазами, то её пробуждение будет напрасным и она не успеет встретиться с ним, как опять заснёт.

Правда, у этого отрадного явления была вторая сторона, как у любой медали: чувствовать она стала слишком сильно. Видимо, от радости, что она проснулась, Спящая красавица взяла в руки слишком большую ложку, не по зубам.

Несколько недель продлился инкубационный период, в течение которого она иногда встречалась с синеглазым принцем в ПКО, когда он приносил авторские материалы для карты тёплых течений в океане. В этот период принц подарил ей свою самую знаменитую сказку, изданную в миниатюрном формате, что окончательно перевернуло жизнь Спящей красавицы. Инкубационный период кончился, и она влюбилась. Как всегда после пробуждения, она пришла в восторг от этого открытия, ведь раньше она спала, а тут такое сокровище чувств – она влюблена. Ей нравилось быть влюбленной. Она распробовала это чувство, как небесное вино, нечаянно попавшее ей в руки. Дрожащие, алчущие руки. Но ей все было мало. Ложка большая, но ей мало, мало, мало, ей нужно всё. Если не дадут, если не нальют этого небесного вина, то она умрёт, она это точно знала. Умрёт, заснёт, какая, к чёрту, разница!

Жажда была такая сильная, как у апельсиновой девушки. Не напоит он её – она умрёт точно так же, как она. Счастье, чувства, восторг, тоска и жажда били так сильно, что скрывать это она просто не могла, и муж Спящей, пардон, Разбуженной красавицы обострённым чутьем почти покинутого мужа вычислил, что Спящая красавица превратилась в Разбуженную, но не им. Открытие не из приятных.

Синеглазый принц, оценив обстановку, понял, что политика невмешательства, разумного ограничения и двойной жизни Разбуженной красавице уже не поможет и придется что-то решать, понял, что он не может по ряду причин взять Разбуженную красавицу на себя, потому что забрать её из семьи – как вырвать дерево из земли и перенести его на пляж, например, потому что она не одна, у неё разветвленная семья, мать, отец, муж опять же, сын, второй сын, вырвать её из этой грядки нельзя, если вырвать, то всё порушится. Опять же мужу её он пообещал, что не будет продолжать с ней отношения, пообещал на глазах бога, то есть бог свидетель: мы что-то обещаем друг другу, а бог является свидетелем нашего обещания.

Сколько ни билась Разбуженная красавица, чтобы принц возобновил с ней отношения, он стоял на своем и был непреклонен.

Большая ложка Разбуженной красавицы осталась не у дел, а ей, по-прежнему сильно чувствующей, надо было всё. Всё! Всё!! Всё!!! Большой ложкой. Принц не давал, не мог: он ведь обещал богу. И, отчаявшись от страха, что просто умрёт без него, она, не зная, как ей иначе выжить, опять заснула, как после аффекта. И так крепко заснула, что опять стала Спящей красавицей и ходила по дому типа: что воля, что неволя – всё одно, но сработало. Она выжила, только опять спала: и во сне, и наяву.

Вот такая история. И если вы думаете, что это конец, как думала и сама Спящая красавица, то вы ошибаетесь. Она-то точно думала, что она больше не проснется и умрет в положенный срок прямо во сне, но получилось не так, как она думала.

Получилось глупо и смешно, как это часто бывает в жизни.

Она жила уже во сне, заснув по второму разу после первого пробуждения, и уже думала, что синеглазый принц не существовал вовсе и всё это ей только приснилось, как вдруг после пятнадцати лет неведения она вдруг получает весточку от него – облако, серое сверху и с нежной светлой розовой подкладкой, а потом – клочок тумана в открытое окно, ну точно от него, она же знает, потом листик зеленый, исписанный жилками, что написано было, она никому никогда не скажет, но, чудо, она опять второй раз проснулась! Второй раз на те же грабли. Ой-ё-ё-ё-ё-ёй! Ну ладно, один раз проснулась, заснула потом, и всё спокойно, но чтобы второй раз проснуться от того же принца, этого ни в одной сказке не было. Кошмар! Опять, что ли, чувства, стихи и – не спать? Не спать, Спящая красавица!

Мораль. После пробуждения очень хочется плакать от полноты чувств и дальше реветь – по инерции. Тут самое главное – не превратиться в царевну Несмеяну, а хуже того – в помесь Спящей красавицы с царевной Несмеяной, а то будешь полсуток спать и полсуток – плакать.

14.06.13

 

Принц на горошине

В одной северной стране жил принц. Строго говоря, принцем назвать его можно было только с большой натяжкой, потому что в этом королевстве уже давно всех королей и принцев попросили удалиться, и кто удалился, тот не пожалел. А король, его папа, решил остаться и пожалел. Потому что жизнь его очень изменилась. Вместо родового замка, который стоял на высоком берегу бурной реки в глухих лесах, ему дали двухкомнатную квартиру в промзоне Москвы между железной дорогой и открытой веткой метро.

Дом был построен почти семьдесят лет назад, и горячего водоснабжения в доме не было. Была только холодная вода, а чтобы пользоваться горячей, надо было включить газовую колонку, сейчас, наверное, колонки уже сняли и провели горячую воду, как по всей Москве. Король погиб на войне, королева умерла от горя, и принц остался один на всём белом свете.

Дома у него всегда был образцовый порядок, принц славился на всю страну своей педантичностью, вся страна знала, какой он чистоплотный и организованный. Эти качества в несколько гипертрофированной форме пере шли к принцу от его пра-пра-пра-пра-прабабушки, весьма известной во всех кругах, – спасибо ей большое. Её все-все знали – это была Принцесса на горошине. Естественно такой аккуратный и педантичный потомок не мог не сохранить горошину его пра-пра-пра-пра-прабабушки.

Среди всего, что числилось в домашнем музее принца, горошина хранилась с самым большим почётом на бархатной пурпурной подушке под хрустальным колпаком. Понятно, что прикасаться к горошине вообще никому не было дозволено и за ослушание грозило строгое наказание вплоть до смертной казни. Всё всегда было на своём месте, и если кто-то брал что-либо в руки, принц очень сердился и приказывал поставить эту вещь на место. Этот строгий запрет распространялся практически на всё в покоях принца: нельзя было снять с полки даже книгу, не рискуя вызвать его гнев. Принц был очень педантичен. Например, он позволял себе съесть пять оливок в день, не больше, а гостям, понятно, полагалось только три, а кто пытался слопать четвёртую, получал от принца порицание, а если пятую, то мог быть отлучен от двора.

Порядок, заведенный принцем, был очень строг, и даже бытовой мусор очень боялся принца и строго следовал его приказаниям складываться в пустые бумажные пакеты из-под молока, которые по мере заполнения принц самолично выносил, когда выходил из дома по своим королевским делам, тем самым он экономил время, то есть он шёл-то по делу, а заодно выносил и мусор и ни в коем случае не тратил время только на то, чтобы вынести именно мусор, а то много чести, специально выносить мусор.

Дома у принца был чисто музей.

Самым ценным, самым раритетным и самым романтическим экспонатом в коллекции принца была горошина. Так как горошина была семейной реликвией, передавшейся вообще-то по женской линии, он получил её от своей матери, которая умерла от горя, ну, вы помните. Когда принц женится и у него родится дочь, то по семейной традиции он передаст эту горошину дочери как подтверждение её высокого происхождения и того, что не прервался и не прервётся славный род принца и что вечная река жизни продолжает своё величественное течение. Принц-то, конечно, передаст, в этом нет никакого сомнения, но пока было некому!

Была у принца знакомая принцесса. Глядя на неё на улице, редкий прохожий догадался бы, что это настоящая принцесса. Одевалась она скромно, лицо косметикой не пачкала и волосы лаком тоже. То, что она происходила из королевской семьи далёкой Черногории, подтверждалось старинным дамасской стали кинжалом с серебряной рукоятью и деревянными ножнами, обтянутыми чёрной, потраченной временем кожей. Ножны и рукоять кинжала были украшены серебряными накладками с замысловатым узором. Только принцесса не завела пока домашний музей, и кинжал лежал где-то в королевской хрущобе принцессы поблизости от станции ВДНХ, что означает: Выставка достижений народного хозяйства, сейчас же от народного хозяйства и тем паче от его достижений и помина не осталось.

Принцесса была очень скромная, послушная, она была очень сильно влюблена в принца и слушалась его беспрекословно. Он говорил: «садись», она тут же бухалась на стул, он говорил ей: «ложись», она даже не спрашивала куда, а сразу ложилась куда попало. Хоть на пол, хоть на диван, хоть на кровать. Когда она приходила к нему в гости, он ей всё время говорил: ничего не трогай, положи на место, как в сказках, там это часто встречается.

Корень всех бед на свете – это, конечно, любопытство. Не ходи в эту комнату, а потом в этой комнате обнаруживали трупы, не выходи за него замуж, а потом муж оказывался разбойником, не открывай крышку этого кувшина и не суй туда руку, а принцесса обязательно зайдет в запретную комнату, опустит в кувшин пальчик – и он сделается золотым и ведьма непременно увидит по этому золотому пальчику, что принцесса нарушила запрет и залезла в кувшин, хотя её как человека просили этого не делать.

Вот и наша принцесса, хотя её предупреждали по-хорошему, все-таки не послушалась и не уберегла раритет – потеряла горошину.

Однажды приходит принцесса к нему в гости – принц продемонстрировал ей свою семейную реликвию, в смысле – горошину, и строго-настрого предупредил её, чтобы она ни в коем случае её не трогала, только в случае, если горошине будет грозить какая-либо опасность, ну, там пожар, землетрясение или что-то в этом роде, то ей позволено будет спасти горошину. А если опасности нет, то трогать никак нельзя. Ни-ни! Предупредил и пошел на кухню – поставить чайник.

Ну конечно, всенепременно принцесса, не сумев побороть любопытство, приподняла хрустальный колпак, чтобы получше рассмотреть драгоценную реликвию. Она поставила хрустальный колпак на письменный стол и аккуратно взяла горошину двумя пальчиками. В эту секунду из кухни раздался голос принца: «Ты что будешь – чай или кофе?» – громко спросил он. Она от неожиданности так испугалась, что горошина выскочила у неё из рук и улетела прямо в открытую форточку и затерялась в окружающем пространстве. «Он меня казнит», – пронеслось в голове у принцессы. «Песец», – подумала она и приготовилась к смерти. Внезапно её осенило. «Была-не-была, – подумала она и крикнула: – Вино! Я буду вино!» Крикнула она и этим спасла себе жизнь. У принца в этот день не было вина, ведь у него дома не продуктовый магазин, правда? А ударить лицом в грязь принц не мог, поэтому, несмотря на позднее время, он пошёл за вином в ларёк около метро, который был открыт двадцать пять часов в сутки. Принцесса поняла, что она спасена!

Как только за принцем захлопнулась дверь, она бегом бросилась на кухню и стала открывать подряд все шкафчики и коробочки в поисках гороха. Как всегда, нужная вещь находилась в самом последнем шкафчике. Пока принцесса искала горошину, она представляла свою казнь во всех возможных и невозможных вариантах: удушение в объятиях гоблина, утопление в молоке, танцы в раскаленных добела железных башмаках, в бочке, утыканной гвоздями остриями внутрь, ей привиделась она сама, разорванная пополам двумя «мерседесами», сброшенная с Останкинской башни и утопленная в отравленной реке Москве, или всё это сразу. Но бог пожалел принцессу, и она нашла горох в банке из-под муки, на которой было написано «соль». Она подобрала подходящую, самую сухую и тёмную, сморщенную горошину, положила её на почетное место на бархатную подушку и закрыла хрустальным колпаком.

Отлично, всё как было. Он и не заметит. Он и не заметил. Но счастье принцессы длилось недолго. Она очень переживала, что потеряла реликвию, столь ценную для принца, она всё время помнила об этом, и это её очень угнетало. Настроение у неё теперь часто было ни к чёрту, потому что она всё время помнила о горошине. Поэтому принцесса, которая не хотела умирать от стыда, а ей было до смерти стыдно, что она потеряла настоящую горошину и подменила раритет простой горошиной, даже не намекнув принцу, уехала в добровольную ссылку далеко-далеко от того места, где жил принц, и не сказала ему, куда она уезжает, чтобы у неё не было соблазна ждать, когда он всё-таки за ней приедет, а он и не знал, куда она уехала, и номера телефона она ему не оставила, и номера мобильного телефона тоже, и даже емейла тоже не оставила, такая была она гордая. А признаться, что она совершила такое преступление, у неё не хватило силы духа.

В ссылке, на другом конце Москвы, никто не знал, что она принцесса, и она не стала это афишировать, и правильно, только неприятности от этих титулов, а так – живи себе спокойно. Никакие волшебные силы простым людям обычно не грозят, только принцам и принцессам. Там, в ссылке, она вышла замуж, родила сына, 1990 года рождения, и дочку, 1995 года рождения, и жила спокойно и счастливо, не вспоминая принца, тридцать лет и три года, образно говоря. В 2010 году у принцессы появилась внучка от старшего сына, и сейчас ей было уже три годика, она всё знала и всех строгим голосом учила жизни, как говорится, устами младенца глаголет, эта, как её, истина.

Хотя принцесса никому не рассказывала о своём происхождении и все думали, что она простая женщина, в отличие от неё, внучка, трёх лет от роду, вела себя как настоящая принцесса. Капризничала, спорила со взрослыми, никогда не делала то, о чем её просили, а делала всё то, о чем не просили и даже строго-настрого запрещали: кричала, грубила, топала ногами, каталась по полу, обижала бабушку-принцессу и принципиально никого не слушала, в общем, вела себя как самая настоящая принцесса голубых кровей.

Вот что значит королевская кровь – сразу видно принцессу! Старшая принцесса даже волновалась, как бы её маленькая внучка не была заколдована.

Старшая, которая совсем не была похожа на принцессу, всё это время ничего не знала и даже не слышала о Принце на горошине, кроме того, что она могла нарыть в Интернете, а нарыть там можно было достаточно, пока в один прекрасный день она не получила большую посылку ЕМС. Это только в сказке можно сказать «получила посылку». Принцесса знала, что на самом деле «Почта России» – это отделение ада на земле, где грешники подвергаются вечным непереносимым мучениям: они приговорены разыскивать свои пропавшие посылки. Те, кто был наказан за какие-то страшные грехи и принял такое ужасное наказание, знают, какие это мученические муки.

Но принцессе повезло, никаких особенных преступлений небесной канцелярией за ней замечено не было, и она без проблем получила свою посылку. Там оказалась знакомая ей бархатная подушка, хрустальный колпак и большой свёрток, в котором, как сразу догадалась принцесса, была горошина, которую она собственноручно положила вместо улетевшей на улицу в неизвестном направлении.

Принцесса пока не стала её разворачивать и отнесла домой. Значит, он всё-таки узнал её адрес. Получив такую посылку, бабушка-принцесса поняла, что если даже принц женился, то, по всей вероятности, у него родились сыновья, а у них тоже сыновья, и у них тоже сыновья, стоп-стоп, хватит, хоть принц и был старше принцессы, но не на столько же – не на два поколения. И ему некому было передать семейную реликвию, и поскольку он даже через тридцать лет, образно говоря, и три года, помнил скромную принцессу с черногорскими корнями, то решил передать на ответственное хранение ценную горошину именно ей. Принцессе даже сейчас было очень стыдно, что она подменила тогда настоящую горошину на обычную да так и не призналась за все эти, образно говоря, тридцать лет и три года, но признаться сейчас она уже никак не могла, теперь уже надо было держать марку, чтобы не огорчить принца известием, что горошина ненастоящая.

Бабушка-принцесса притащила домой посылку с горошиной, и, конечно, к ней тут же пристала внучка, крича по обыкновению звонким голосом: бабушка! Ну никакого этикета, подумала старшая из принцесс и ласково спросила: «Что, моя принцесса?»

– Что это, бабушка? Что это такое?

Бабушка сказала ей: «Это, дорогая моя, исторический артефакт – горошина, которая была индикатором подлинности королевского достоинства и титула одной из очень знатных европейских принцесс». По своему обыкновению, когда маленькая принцесса чего-либо не понимала, то она опять спрашивала то же самое: «А что это, бабушка?»

– Это горошина, милая. Поняла?

– Поняла.

– Эту горошину положили под двенадцать перин одной принцессе.

– Зачем? – спросила маленькая, наморщив те места, где положено быть бровям.

– А чтобы проверить, настоящая принцесса или нет.

«Кажется, она мне не поверила, – подумала бабушка-принцесса. Да я бы и сама не поверила». И правда, зачем под перины подкладывать горошину для проверки подлинности титула? Очень недоверчиво посмотрев на бабушку, маленькая продолжила: «Проверки чего?»

– Ну, понимаешь, проверяли так: на самом деле она принцесса или нет?

– И при чём тут горошина? – резонно спросила маленькая.

– Видишь ли, у принцесс такая нежная кожа, что даже через двенадцать перин настоящая принцесса почувствует горошину, и у неё утром вся спина и попа будут в синяках, люди увидят и поймут, что она настоящая принцесса.

Маленькая спросила у большой голосом, по которому было сразу ясно, что маленькая только что убедилась в беспросветной глупости бабушки: – Ну и как они смогут увидеть её спину и попу?

– Ты права! – сказала бабушка. Последняя попытка: – Понимаешь, горошину принцессе подложила сама королева, и утром королева прикажет принцессе показать ей спину.

– Ну, если только прикажет, – неохотно протянула маленькая.

– Тогда королева по синякам поймет, что кожа у принцессы такая нежная, какая должна быть у настоящей принцессы, значит, она и есть самая настоящая принцесса.

Тут бабушка-принцесса, чтобы не сойти с ума, пошла готовить ужин и забыла о разговоре с маленькой принцессой. Вечер прошёл на удивление спокойно. Маленькую принцессу было практически не видно. Вся королевская семья радовалась, что во дворце такая тишина и благолепие, и боялись потревожить маленькую принцессу в её покоях. И радовались, что она так мирно играет, что её почти не слышно и что она дала взрослым немного отдохнуть. Когда бабушка-принцесса зашла в покои маленькой, она увидела, что та уже спит на куче подушек. Старшая подняла на руки расслабленное тельце и положила на кроватку, осторожно переодела в пижамку, перекладывая невесомые ручки и ножки, поцеловала выпуклый, как у бычка, лоб и закрыла королевским фланелевым одеялом.

Потом бабушка начала разбирать гору подушек и кукольных одеял. Под самым нижним, а всего было шесть «перин», потому что дальше маленькая считать пока не умела, обнаружилась горошина.

Всё-таки она настоящая принцесса, улыбнулась бабушка, и, чтобы в этом убедиться, никакие горошины нам не нужны!

9.06.13

 

Три апельсина

В одном большом пыльном и душном городе под названием Москва, наравне с простыми людьми жили принцы и принцессы. Они женились и выходили замуж не только друг за друга, но и за простых людей, они перемешались с местным населением, и с первого взгляда трудно было понять, кто перед вами. В этом городе жил и тот принц, о котором мы хотели рассказать любезному читателю. Принцев в городе было пруд пруди, а полукровок ещё больше. Особенно на юго-востоке города, несмотря на то, что там была совсем плохая экологическая обстановка, обусловленная господством северо-западных ветров. В этой провинции жили многие известные особы, например, Принц на горошие, очень достойный господин, его очень уважали горожане, потому что по нему они приладились сверять свои часы. Они переводили стрелки своих часов по педантичному принцу. Он выходил из дому ровно в двенадцать часов, и ушлые горожане, собравшиеся у его подъезда, сразу переводили стрелки на двенадцать, от этого и пошло известное выражение «перевести стрелки», потому что дотошный принц всегда точно выходил из дому и этим очень помогал неорганизованным городским ротозеям.

Плотность расселения принцев в этой замечательной провинции была так высока, что по соседству с Принцем на горошине жил и принц, о котором пойдет речь в нашем повествовании. И дом принца и дома вокруг были построены из камня, потолки в них были высокие, стены толстые и такие крепкие. Строили их пленные солдаты побеждённой армии. Они клали каменную кладку и с каждым камнем замуровывали в стену свою тоску по родине, горечь поражения и свои погибшие надежды. Поэтому стены домов были больше похожи на стены темниц или гробниц, и все, кто жили потом в этих домах, тоже чувствовали необъяснимую тоску и грусть, и когда люди в этих домах писали картины, то выходили у них иконы, с которых печальными глазами смотрели давно ушедшие люди и никто не смел повесить в своих домах эти картины, когда писали музыку, то вместо польки получался траурный марш, и все, кто слушал эти песни, начинали плакать навзрыд и не могли остановиться. Если в таком доме поселялся писатель, то, что бы он ни писал, всё выходило грустным. Писал он сказку, получалась грустная сказка, писал он повесть – получался панегирик, писал роман, то сам плакал так, что слёзы заливали ему тетради и он не мог писать дальше – по мокрому, и получался слезливый роман, если писал стихи, то они получались такими печальными, что никто не мог прочитать дальше первого четверостишия, потому что на втором начинал так рыдать, что попытайся он прочесть всё-таки дальше, то никто ничего бы не понял из-за душивших поэта рыданий.

Окна в домах тоже были высокие. Апельсиновые деревья выросли так, что почти совсем скрыли дом Принца. Высокие апельсиновые деревья чувствовали малейшее дуновение ветра. Вы скажете, что это чепуха и что в Москве апельсиновые деревья вообще не растут! А если бы благодаря какой-либо климатической аномалии и росли, то листики у апельсиновых деревьев плотные, кожистые и на ветер им решительно наплевать, то вы будете неправы.

Это были необыкновенные апельсиновые деревья. Во-первых, они появились в одну ночь, и не маленькими хрупкими ростками, а сразу высокими деревьями, и шумели так, будто говорят с Вами, будто что-то тревожно и настойчиво шепчут, а во-вторых, листья у них были не плотными, как у обыкновенных апельсиновых деревьев, а мягкими, как нежные ручки молоденьких девушек. Но в остальном эти апельсиновые деревья были такими же, как остальные: цвели, как положено, два раза в год, весной и осенью, цветы у них, как и положено, благоухали так, что можно было влюбиться в цветущее апельсиновое дерево раз и на всю жизнь.

Когда они цвели, то в Москве количество свадеб уменьшалось ровно в два раза, потому что все невесты города, ведомые каким-то шестым или даже, скорее, двенадцатым чувством, превращались в золотых пчёл и прилетали в эту апельсиновую рощу на запах флёрдоранжа, устраивались в душистых цветах и спали всю ночь напролёт, забыв о свадебных хлопотах, днём летали пчелами и опыляли апельсиновые цветы, собирая нектар. Некоторые невесты так привыкали, что не хотели возвращаться домой и так и жили пчелами в апельсиновых цветах.

Половина всех прилетевших, очнувшись от сладкого дурмана, внезапно просыпались среди ночи и от этого падали вниз и на лету превращались в девушек. Они оказывались на земле совсем без одежды, и если прознавшие о волшебстве женихи терпеливо ждали, когда их невесты упадут, и сидели с их платьями наготове под апельсиновыми деревьями, то невесты одевались и чинно удалялись вместе с женихами домой, выходили за них замуж и жили с ними долго и счастливо. Если женихам было наплевать на своих невест и они не ждали их и не приносили им одежду, то девушки так и оставались пчёлами, но не расстраивались: болтали между собой на пчелином языке, непонятном людям, были счастливы как никогда и ни под каким буквально видом не хотели бы вновь становиться людьми.

Они собирали особенный мёд. Это был прозрачный светло-оранжевый мёд, запах апельсина был он него как живой, а вкус! Мёд обволакивал язык, поднимался и плыл по нёбу, скользил, бил в нос и попадал прямой дорожкой прямо в мозг. Для каждого, кто его пригубил, он был как поцелуй с любимым: он кружил голову, как будто все ваши мечты, даже погибшие, вновь оживали и пускались в пляс рука об руку с воскресшими надеждами. Они начинали писать хорошие стихи, сочинять чудную музыку, писать настоящие картины, и т. д. и т. п., простым людям вообще его пробовать было нельзя, не потому, что не положено по чину, а потому, что люди сходили с ума, пригубив этого мёда, у них отнимался язык, они теряли голову, память и здравый смысл, в ушах звучала музыка богов, и если принцы и принцессы могли ещё вынести без особенного вреда здоровью божественную музыку, то простые смертные катались от боли по полу и часто после этого становились глухими или даже погибали. Если они не погибали, то наносили тяжкий вред своему здоровью, просто попробовав этот волшебный мёд, страдая после этого головокружениями и мигренями.

Полукровки не умирали, но долго не могли прийти в себя, раздираемые противоречивыми чувствами: им одновременно хотелось и плакать и смеяться, кричать от горя и петь от счастья. И только чистокровные принцы и принцессы могли вкушать этот мёд, не опасаясь последствий.

В этой-то апельсиновой роще и жил по соседству с его другом, Принцем на горошине, тот принц, о котором пойдет речь. Жил он на самом верху в одной из двух башен на крыше дома. Башня была двенадцатиугольной и имела соответственно двенадцать окон. Обычно принц не оставлял шторы на всех окнах открытыми, оставлял обычно два, иногда три окна, чтобы чувствовать себя защищенным. Иногда вечером он гасил у себя в башне свет и смело отодвигал все шторы, и тогда во все двенадцать окон сразу глядели и шелестели апельсиновые деревья, их цветы и плоды не давали принцу покоя. Он всё время чувствовал неясное влечение.

Однажды вечером он увидел, что мимо его окон летела живая золотая сеть, а в самом центре золотого трепещущего облака находилась огромная пчела, матка, понял принц. Если простой человек увидел бы то же, что узрел наш принц, то он ничего бы не понял, а подумал, что это вечерний ветер слишком сильно дохнул на апельсиновые деревья и сорвал лепестки цветов и несет теперь их неизвестно куда. Принц переходил от одного окна к другому, не упуская пчёл из виду, благодаря своим двенадцати окнам.

Королева пчёл, окруженная золотым мерцающим облаком, опустилась на апельсиновое дерево прямо перед его южным окном на расстоянии примерно пяти метров. «Вероятно, там её покои», – подумал принц.

Он решил завтра при свете дня забраться на это дерево и посмотреть на её золотой улей. Как только рассвело, он ловко, как обезьяна, забрался на дерево, в кроне которого вчера вечером скрылась Королева пчёл. Появление его глаза в шестиугольном окне маленького, с почтовую коробку, замка-улья Королевы пчел произвело эффект разорвавшейся бомбы. Засуетились все рабочие пчелы, бывшие когда-то невестами, и появилась, скрывая тревогу, Королева пчел. Он сунул голову в улей, королева приветствовала его и угостила волшебным мёдом, помогла ему удержаться на дереве, чтобы он не свалился, и, так как он был прирожденным принцем, мёд не причинил ему вреда, но поверг его в эйфорию, вызвав прилив творческих сил. Принц хотел было, получив в подарок баночку мёда, уже бежать в свою башню, чтобы писать нежные свои сказки и петь печальные песни под гитару, которую ему подарил его друг, Принц на горошине, но Королева пчёл остановила повелительным окриком, ведь после того, как принц принял волшебного мёда, он без труда понимал, что она ему говорит.

– Дорогой, – сказала она, – так невежливо оставлять королеву, – она, как и все королевы, говорила о себе в третьем лице единственного числа или в первом – множественного, – Мы должны обезопасить себя. Вы проникли без нашего позволения в наш улей-замок и раскрыли нашу тайну. Никто из смертных, даже принцев и полукровок, не должен знать, что наш замок находится в этой апельсиновой роще в районе станции метро Текстильщики между открытой веткой метро и железной дорогой. С этой целью мы вынуждены или убить вас, или отнять память, не бойтесь, это безболезненно и даже очень приятно, или превратить в шмеля, чтобы вы ни в коем случае не рассказали кому-либо из смертных, принцев и принцесс или полукровок о нашем существовании. Мы прежде всего заботимся о смертных, которые по своей алчности, но не нам их судить, и по своей глупости могут причинить вред себе путём приёма внутрь нашего волшебного мёда. Надеюсь, что ваша смерть не понадобится, и я подарю вам ещё одну баночку моего королевского мёда, вам как принцу он не причинит вреда, но вызовет прилив творческих сил, если вы пообещаете и безусловно и беспрекословно выполните своё обещание никогда и никому не рассказывать о нашем существовании и дислокации. Пристыженный, смущенный и растроганный добротой Королевы пчёл принц, прижав к груди руку с зажатой в ней баночкой волшебного мёда, поклялся никогда никому не рассказывать о ней. Шевельнув крыльями, она отдала приказ своим подданным, чтобы они доставили ветку с тремя апельсиновыми плодами.

– Это ещё один подарок для вас, принц, только не открывайте апельсины, пока вы не будете к этому готовы, – сказала она. – Если вы откроете апельсины раньше времени, то вместо счастья будет горе, – сказала она загадочно.

Принц, потерявший голову от прилива творческих сил, не помня себя, спустился с дерева очень быстро, практически упал, и стремительно поднялся к себе в башню. На волне творческого порыва он написал десять сказок, две научно-популярные статьи и десять томов мемуаров. Под воздействием волшебного мёда сказки искрились мягким юмором, научные статьи были похожи на приключенческие романы, а мемуары были интереснее и познавательнее пьес Шекспира. Он спрятал подарки Королевы пчёл в шкаф и забыл про них, забыл и её напутственные слова, чтобы он открыл апельсин, когда будет к этому готов.

У принца было много знакомых принцесс, и они часто приходили к нему в гости в башню в апельсиновой роще. Апельсиновые деревья росли и росли, и их тени так плясали на асфальте, что каждая принцесса, которая приходила в гости к принцу, была околдована этими тенями и хотела она или не хотела, а, придя хотя бы один раз, потом всегда чувствовала, что её сердце покинуло грудную клетку и осталось в кронах апельсиновых деревьев, и что ей надо, непременно надо пройти по этим играющим, резным, живым кружевным теням ещё раз, потом ещё раз и так, пока она не превращалась в пчелу и не пополняла бесчисленную армию королевы.

А принц удивлялся, почему это все его знакомые принцессы, которые имели счастье влюбиться в него, никогда не продолжали с ним знакомство более полугода, он же не знал, что они все, забыв о нём, летают, счастливые, мимо его окон в свите Королевы пчёл.

Принцессы все кончились, принц заскучал, но тут он вспомнил о подарке Королевы пчёл и подумал, что уже готов открыть апельсин. Он хорошо знал сказку «три апельсина»: из апельсина появлялась прекрасная девушка и, попросив пить, тут же умирала, потому что нетерпеливый принц из сказки открыл два первых апельсина не у воды, как было рекомендовано, а по пути к оазису, прямо в пустыне.

Помня об ошибках этого лоха из сказки, наш принц, на его взгляд, подготовился к появлению апельсиновой красавицы на все сто процентов. Он поставил стакан воды на стол и очистил первый апельсин. Появилась прекрасная девушка ростом около десяти дюймов, голенькая и прехорошенькая. Она стала быстро расти, пока не стала принцу по плечо. Всякий, кто посмотрел на неё, невольно улыбнулся бы, залюбовавшись на прелестный носик, гордо смотрящий в небо, большие смеющиеся глаза цвета вечернего облака, густые волнистые волосы, кончики которых закрывали место, где спина кончается и начинаются стройные прямые ножки.

Она огляделась и сразу попросила пить. Он возликовал: «Я знал!» Принц подал ей стакан воды, но только она успела взять стакан в руки, как глаза её закатились и она начала увядать у него на глазах. Потрясённый и испуганный принц побежал к телефону, чтобы вызвать скорую. Он пробил вызов и вернулся в комнату, но там никого не оказалось.

В комнате стоял свежий запах апельсина, а на столе лежали апельсиновые корки. «Показалось», – решил он и выдохнул с огромным облегчением. Не надо есть на ночь так много сладкого, а то всякая ерунда начинает мерещиться. Пару часов принц метался между лёгким (а вдруг не показалось?) чувством вины и чувством радости, что это всё ему привиделось. От потрясения он даже забыл, что он с лёгкостью может проверить, так ли это на самом деле. Ведь апельсины были спрятаны у него в надёжном месте. Когда он открыл заветную дверцу, то не поверил своим глазам: апельсинов было два. Привыкнуть к этой мысли было трудно. Неприятно ощущать себя убийцей. Невольным убийцей. Преступником. Добросовестным, честным преступником.

Осталось еще два апельсина. На этот раз он готовился очень скрупулёзно. Он поставил на стол кувшин с водой, сразу заранее наполнил стакан, там же на столе он поставил большой таз с водой, коротко вздохнул и быстро, чтобы не потерять ни секунды драгоценного времени, быстрыми и точными движениями очистил апельсин. Как только девушка появилась, он тут же, не разглядывая, какая она прелестная, посадил её в тёплую воду, сунул ей в руки стакан с водой и проследил, чтобы она выпила его до дна. Она сидела в тазу свежая, с капельками воды на коже, и улыбалась. Она была прекраснее первой. Запястья и щиколотки тоньше, глаза ярче, волосы длиннее, кожа была нежнее и светилась нежным светом. Принц выдохнул и, посадив апельсиновую девушку на диван, вышел на кухню выпить валерьянки, потому что он сильно переволновался.

Когда он через десять минут вернулся в комнату, то опять обнаружил на столе апельсиновые корки, едкий запах апельсина, расплесканную воду, мокрую простыню на диване и всё. Её не было. Она исчезла без следа, как и первая. Сейчас он не так сильно испугался, но было неприятно.

Он истратил уже два апельсина. Остался ещё один. Тут надо было подумать, прежде чем открывать последний. Что же он не учёл, почему при соблюдении всех условий, у него ничего не получилось. Он методично анализировал свои действия в первый и второй раз. Во второй раз девушка прожила немного дольше, чем первая. В чём разница? Вода была и там и там. И тут его осенило: они умерли или исчезли, когда остались одни: в первый раз он вышел к телефону, а второй – на кухню, принять валерьянку. Он их покинул. В самый ответственный момент его не было рядом, и они погибли. Воды было вдоволь. Напиться – не проблема. Значит, их жажда была не физическая, а чувственная. Напиться они должны были не водой, как он примитивно предполагал. Напиться они должны были его чувствами, его любовью, его нежностью и вниманием. Именно об этом сказала ему Королева пчёл: открой апельсины, когда будешь готов. А он своими руками, будем говорить прямо, испортил два апельсина. Это было так наглядно, что он испугался, что не только эти два апельсина были загублены им легко и бездумно, но и все принцессы, которые были в него влюблены и потом исчезли из его жизни без следа, тоже погибли оттого, что он был не готов жить для них, жить с ними, отказаться от своего горько-сладкого одиночества – друга размышлений и его драгоценного писательского дара, и не был готов принять женщину как равного партнёра и свою половину.

Итак, весь вопрос в том, готов он или не готов? Открывать последний апельсин, или оставить, пока не придет уверенность, что он не загубит нежную, такую ранимую апельсиновую девушку. Он долго не мог решиться открыть последний апельсин. Прошло целых три дня, прежде чем он решил, что пора сделать такой важный шаг. На всякий случай он, как и раньше, приготовил и кувшин, и стакан, и таз с тёплой водой, ведь сработало же раньше. Он даже добавил в стакан воды чайную ложку апельсинового мёда, подаренного Королевой пчел (хуже не будет!), и сам от волнения хватил глоток волшебного мёда. Сбегал в туалет, чтобы уж не покидать новую девушку.

Буду носить её на руках, чтобы не разлучаться, решил он. С бьющимся сердцем он очистил апельсин, тут же посадил её в приготовленный таз с тёплой водой, сам локтем проверял – тёплая, схватил за крошечные ручки и, не отрывая глаз, ждал, пока она не перестала расти. Тут же дал ей воды с мёдом, проследил, чтобы она всё выпила, заставил её посидеть в воде ещё минут десять и, завернув в простыню, посадил на колени и обнял.

Она прижалась к нему всем телом, иногда она ворочалась, как во сне, пытаясь найти положение, при котором она наиболее близко с ним соприкасалась. Прошло два часа. Она была жива. Он испытывал такую нежность и такую радость от того, что она жива, что боялся пошевелиться. Потом, осмелев, он лёг, не открывая глаз, она прилепилась к нему, закутала его волосами, а он положил её головку себе на сердце. Она мерно и тихо дышала, похоже, спала. Он же всю ночь не сомкнул глаз.

Утром ему пришлось отнести её в туалет и научить пользоваться унитазом, раковиной и ванной, сложнее всего было с колонкой, не так-то просто апельсиновой принцессе освоить сложное искусство включать газовую колонку, это подвластно лишь простым смертным! В первый раз, когда она принимала душ, ему пришлось стоять рядом и регулировать температуру воды. Как только он вышел из ванной, она тут же начала звать его, не справилась со шлангом, залила водой пол и выскочила вся заплаканная и дрожащая.

Первые дни он почти всё время носил её на руках, потом она ходила за ним по пятам и стояла у двери, когда он занимал туалет. Мыться они теперь, после того, как она залила пол в ванной, стали вместе. Когда он работал, она сидела рядом и гладила его роскошные волосы. Но постепенно она набирала силу и на исходе первой недели он уже смог выйти на работу. Она ждала его весь день, сидя у дверей. Когда он уходил, она была веселой и румяной, а когда возвращался, то щёки её были бледны и глаза заплаканы.

Пока ей не удавалось стать полноценным человеком. Сначала принцу нравилось, что она буквально не может без него жить, а потом стало тяготить. Она старалась, она очень старалась. Она быстро выучилась читать и писать и пристрастилась к книгам: стала читать целыми днями напролёт. Она прочитала всё, что могла достать, встав на стул, но полки были такими высокими, что, даже вытянув руку вверх стоя на стуле, она могла достать только до половины книжных полок. Она освоила интернет и выискала всё, что могла, о принце и его семье. Он очень неохотно рассказывал ей о своих родных. Он был очень похож на отца, просто одно лицо, и, как многие сыновья, он очень любил его, но всё время сравнивал себя с ним и выходило, что отец смелее, интереснее, красивее, чем он, и в сердце его змеёй вползала зависть к отцу, хотя принц и сам не понимал, что так его задевает, тем более, что ни доказать что-то отцу, ни превзойти его, по причине того, что отца уже давно не было на свете, он не мог, а обида на него осталась.

Её интересовало всё, что имело хоть какое-то отношение к принцу. Он же посоветовал ей попробовать выходить на улицу и она, с большим трудом, сначала на несколько шагов, а потом всё дальше, стала отходить от его дома. Он нашёл для неё шёлковое платье своей матушки: синее в мелкий горошек, и оно очень шло к её тёмным волосам и синим глазам. Отыскались и туфли, очень удобные, на среднем каблучке и плащ с поясом. Прогулки ей очень помогали. Она разговаривала с апельсиновыми деревьями. Она шагала под их кронами, под их защитой и колдовские тени апельсиновых деревьев рисовали тенями ей под ногами письма с предупреждением, чтобы она была очень осторожна с принцем и берегла своё сердце, они даже просили её, чтобы она отдала им своё сердце на ответственное хранение.

Она не слушала советов апельсиновых деревьев, не верила им, но всё же она знала, что многие влюблённые принцессы вообще исчезли в неизвестном измерении. Запахнув потуже плащ, она возвращалась к дому принца, стуча каблуками фламенко, танец любви и страданий, и не обращала внимания на игру теней апельсиновых листьев… Но, как она ни пыталась закрыть на тревогу глаза, принцесса чувствовала подступающую, как прилив, грусть.

Апельсиновая девушка, вынужденная жить в постоянной зависимости от принца, в доме, построенном из печали и тоски пленных, стала тосковать. Она так расстраивалась, что почти всё время была на взводе, готовая разреветься по любому поводу. Если он что-то говорил ей, то она слышала совсем не то, что он говорил.

Например, он говорил: «Сегодня тёплый вечер», а она слышала: «Сегодня сильный ветер». Если он говорил: «Уже время позднее, иди спать, дорогая», она слышала: «Твоё время кончилось, не плачь, улетая». Из-за того, что она слышала совсем не то, что он говорил, получалось много непонимания, и это непонимание так её мучило, что она совсем заболела, силы покинули её и она почти умерла.

Принц же не понимал, что её так угнетает и не знал, что с ней делать. Ему было неприятно видеть апельсиновую девушку в таком состоянии. Кому же приятно видеть свою жертву? Поэтому он предпочитал вообще её не замечать, чтобы её грустные глаза не делали ему больно. Он, чтобы поберечь своё сердце, отворачивался от неё, а она от этого так страдала, что однажды решила, что больше не может так жить и что если он ещё раз от неё отвернётся, её сердце не выдержит и она умрёт на этом самом месте.

Апельсиновая принцесса была в полной растерянности: только что она была уверена, что он её любит и никогда не покинет, он даже говорил ей: «Ты меня разлюбишь, а я, – говорил он, – любил, люблю и буду тебя любить». Это было как раз то, что принцесса хотела слышать, и голова её кружилась от любви и желания. А через секунду он мог сказать ей: «Не надо сейчас меня обнимать, если хочешь кого-то обнять, вон возьми плюшевого мишку, там, на диване». А когда она говорила, как она его любит и как он дорог ей, и что она никогда не покинет его, как говорят все влюблённые девушки, он мог сказать ей: «Всё, что ты говоришь, я в своей жизни слышал тысячу раз и не хочу слышать эти слова от тебя». Ей в такие минуты казалось, что он вынимает из неё душу. А однажды он вдруг спросил её, совсем как муж-король сказал Гризельде, она только что прочитала эту сказку: «А ты могла бы поухаживать за мной, если бы я был с другой женщиной, а ты накрыла бы для нас стол, постелила бы постель?» Она ничего не ответила, и ей стало так больно, что она потеряла дар речи.

Она надела плащ и ушла. Время было позднее и идти ей было некуда, ведь у неё не было дома, а в апельсин обратно не залезешь.

Она шла от дома принца: каждый шаг давался ей с большим трудом, и колдовские тени апельсиновых деревьев обнимали её за плечи. Темнело, таял летний вечер, солнце уже село, было ещё светло, но и достаточно темно, чтобы особо нетерпеливые уже зажигали в своих комнатах электрический свет. Она шла по улице и видела в окне, как под люстрой за круглым столом друг напротив друга сидели старик со старухой и пили чай, смотря друг другу в глаза. В другом окне она увидела, как в спальне, где горел ночник и было почти темно, только маленький теплый огонёк согревал девичьи руки, какая-то девушка сняла халат и осталась в комбинации, которая шёлковым объятием рисовала тонкую гибкую талию и нежную подрагивающую грудь; вошёл мужчина, обнял её, и свет погас.

Сердце одинокой апельсиновой принцессы сжалось от предчувствия беды и неизбежности несчастья. Но она только припустила быстрее. Небо потемнело ещё больше. Всё вокруг стало таинственным и тревожным. Теперь не только деревья, но и вечерние облака с фиолетовым верхом и розовой подкладкой тоже говорили ей, чтобы она была очень осторожна и не давала принцу в руки своё сердце, чтобы он его нечаянно не разбил.

Она шла всё дальше. Несколько дней назад она не смогла бы отойти от дома принца так далеко. С каждым шагом крепла её уверенность, что она обязательно станет человеком. Не апельсиновой принцессой, а человеком! Она найдет работу, поселится в общежитии, получит паспорт, будет работать и учиться. И может быть, когда-нибудь вернётся в этот дом, в башню принца, когда совсем станет человеком, и не будет ни от кого зависеть. У неё всё получится.

Налетел тёплый весенний ветер и толкнул её в спину. Она не обратила на него никакого внимания. Ветер отстал и принялся за апельсиновые деревья. Стряхнул все цветы ей под ноги. Шаг за шагом она удалялась от башни принца всё дальше и дальше.

Принц прислушался и оторвался от своей рукописи, от грустных сказок, которые рождались в этих стенах, пропитанных тоской по родине и скорбью военнопленных, которые давно, семьдесят лет назад, построили этот дом с башней на крыше.

Был поздний вечер. Принц был в башне один. «Я знал, что так будет», – с горьким удовлетворением подумал он. Ему стало привычно и легко. Он выпил чаю с волшебным мёдом, перевернул страницу и начал сочинять следующую сказку.

Свежо, остро и печально пахло апельсинами.

10.06.13

 

Королева Ночи

Чтобы претендентам на руку королевы было где остановиться, пришлось построить огромный, почти во всё королевство, гостиничный комплекс. Само королевство было небольшим, денег в казне было не слишком много, поэтому строили не за казённый счет, а с миру по нитке. Богатые подданные могли вложить свои талеры в строительство, в дальнейшем рассчитывая на хорошие дивиденды. Желающих нашлось много: все хотели получить выгоду от акций гостиницы, которая пока условно называлась «Приют королевы Ночи». Королева Ночи – это вообще был бренд королевства.

Королева была прекраснейшей на всём белом, многие подозревали, что не только белом, но и тёмном свете. Она показывалась людям только два часа в сутки. Время её явления приходилось на промежуток от полуночи до двух часов ночи. До следующей полуночи её никто не видел, кроме одной-единственной старухи-служанки. Больше никого в покои королевы не пускали. Зато служанка целый день сновала по дворцу, приносила и уносила яства, готовила наряды для королевы, вынюхивала и высматривала, и даже все переговоры с королевой велись в письменной форме через эту же старуху. Такой порядок существовал с незапамятных времён.

Когда молодой любознательный звездочёт попытался выяснить, насколько они незапамятные, у него ничего не получилось: все запамятовали, и история Королевы Ночи давно стала городской легендой, тогда упорный юноша посетил и исследовал все библиотеки королевства, их было всего-то три: одна в столице, во дворце королевы, вторая в монастыре кармелиток, третья в тюрьме. В королевской библиотеке ему не посчастливилось, там находились тщательно проверенные и отобранные манускрипты, в которых все места, могущие бросить тень на достоинство и честь королевы были тщательно зачищены и он не нашёл ничего, кроме пышных славословий.

Тюремная библиотека помогла ему немного больше. Там хранились несчётные тома с бесконечным списком претендентов на руку Королевы Ночи, в котором было записано только имя и род претендента: Клаус-из-под-Вала, например, или Ханс-Рен-с-Горы и дата смерти. На странице помещалось сто имён, даты шли подряд, каждый день, поэтому только благодаря этому списку молодому звездочёту удалось установить истоки истории Королевы Ночи. Всего оказалось восемнадцать томов, получалось, история Королевы Ночи начинается где-то в середине шестнадцатого века. За это время исчезло около двухсот тысяч человек. Хорошо, что в основном свататься приезжали иностранцы, а то нашем королевстве никого просто бы не осталось, подумал юный исследователь. Больше никаких сведений в тюремной библиотеке обнаружить не удалось.

В книгах из придворной библиотеки Королева Ночи описывалась как дева божественной красоты, с белейшей кожей, тёмными, как черное дерево, волосами, сочными, прекрасной формы губами, румяными щеками и страстными чёрными глазами. Молодой звездочёт недоумевал: как может быть, чтобы королева на протяжении нескольких столетий оставалась такой прекрасной и молодой, вероятно, это были ее потомки, такие же прекрасные девы, но ни в королевской, ни в тюремной библиотеке не было сведений о свадьбе хотя бы одной из Королев Ночи. Выходило, что это всё-таки одна девушка, что было более чем странно.

Молодому звездочёту было двадцать лет, но он не мог припомнить, чтобы на его веку Королева Ночи выбрала кого-то из претендентов. Городская легенда, однако, упрямо настаивала на том, что Королева Ночи всегда была прекрасной девушкой несколько мрачной наружности, которая общалась с каждым претендентом на её руку в течение двух часов в день, точнее ночь. Видимо, каждый из них совершал какое-то невольное или вольное преступление перед лицом Королевы Ночи и его казнили. Или казнь претендента входила в обязательный ритуал королевы, в тюремных записях, как вы помните, был только список.

Молодой звездочет, который в отличие от остальных взглянул на проблему свежим взглядом, совсем запутался. Получалось, что вся эта история просто чёрный пиар, чтобы обеспечить непрерывный приток женихов, которых со всего света заманивали мощной рекламой, чтобы гостиничный комплекс был всегда полон; чтобы юноши несли деньги и королевство процветало.

Осталось только одно место, в котором молодой звездочёт надеялся хоть что-то выяснить по поводу Королевы Ночи. Монастырь босых кармелиток, действительно, «ноги в ботинках есть признак греховности, от коей проистекает низменное поведение», где девы, вдовы, бегинки, мантеллатки жили, неукоснительно исполняя обеты послушания, целомудрия, воздержания, и нестяжания, и, презирая соблазнительную обувь, бегали босиком. Библиотека размешалась в полуразвалившемся монастырском флигеле, куда молодого звездочёта долго не хотели пускать старые сердитые монашки. Наконец, после долгих препирательств его проводили к аббатисе, Терезе-де-Амада-и-Сепеда, она посмотрела на звездочета скептически:

– У тебя точно нет невесты, которую ты ищешь здесь, в монастыре? – допытывалась она, но юноша рассказал ей, что только хочет найти документальные свидетельства в пользу истории Королевы Ночи. Пожилая аббатиса живо заинтересовалась его исследованиями:

– Значит, ты сомневаешься, что она живёт уже пять столетий?

– А вы разве не сомневаетесь?

– Твоё любопытство может привести тебя к печальному концу, это очень опасно, – сказала она.

– Я хочу проверить эту легенду. Помогите мне, – попросил он: разрешите посетить вашу библиотеку, я уверен, что я найду там ответ на все вопросы, потому что в дворцовой и тюремной библиотеке я ничего не нашёл, значит, ответ здесь. По молодости он был уверен, что нет таких вопросов, на которые нельзя найти ответов в библиотеке.

– Хорошо, – сказала аббатиса.

Молодой человек побежал в монастырскую библиотеку и сидел там три дня, молодые монашки, которые давно не видели мужчин, наперебой просились принести ему еду и питьё, но аббатиса самолично относила ему хлеб и молоко, в туалет он правда бегал сам, отказавшись от любезно предоставленного ему ведра. Вот там-то его попытались подловить хитрые послушницы, но ключница гоняла их веником. Через три дня бледный и усталый, но с горящим от воодушевления взором, юноша предстал перед аббатисой и изложил ей свою совершенно неправдоподобную версию. Версия была такова.

– Я нашёл часть договора между королевой и магистром чёрной магии. Королева была заколдована, – твёрдо сказал он, – Ей была предоставлена вечная жизнь в образе прекрасной девы, взамен, взамен чего, молодой человек из таинственного договора не понял, так как у договора отсутствовала довольно существенная часть, обрывающая документ на самом интересном месте. Кто-то варварски оторвал кусок пергамента, величиной с ладонь. Судя по размеру утерянного куска, он безвозвратно, но с честью, погиб на поле боя гигиены тела. Дальше фантазия молодого человека не зашла, точнее он сам её не пустил, потому что испугался, а для уточнения и поверки нужно было проникнуть во дворец.

– Я сам пойду во дворец и посмотрю, что там происходит, – настаивал он. Аббатиса категорически воспротивилась.

– Я тебя не пущу! Во-первых, ты не попадёшь во дворец, если ты не являешься претендентом на её руку, а пойдёшь как претендент, пропадёшь, как остальные, и я тебя больше не увижу.

– Во-вторых, ты не успеешь ничего узнать, так как стража решит, что ты шпион, и тебя казнят.

В-третьих, я знаю, что делать! Ты переоденешься монашкой.

– Нет, – возопил он,

– Да, – сказала она, – это не обсуждается!

Маленького, в смысле, юного, звездочёта привели в трапезную, потому что это было самое просторное помещение, присутствие в котором молодого человека не оскорбляло чувств святых сестёр. Такого веселья не было в монастыре с его основания. Мать-аббатиса не могла лишить сестёр такого удовольствия.

Самые большие страдания юноша испытал, когда молоденькая монашка, стоя лицом к нему, поднялась на цыпочки и стала брить его румяные щёки и пухлую верхнюю губу, потеряв равновесие, она покачнулась и чтобы удержаться, упала на грудь нашего героя. И так как ей было на что опереться, то девушка не упала и долго не хотела отлипать от него, пока другие желающие не отодвинули её в сторону. Шелковистая поросль покинула лицо юноши, и он стал похож на деревенскую простушку, что называется, кровь с молоком – девушки прыснули и наперебой стали пробовать качество бритья, и пока все не попробовали, не успокоились. Молодой человек готов был провалиться сквозь землю, но при этом оживлённая возня доставила ему наслаждение.

Под приглушённые смешки его раздели до панталон и принялись надевать на него монашеское облачение. Каждая молодая монашка старалась притронуться невзначай к телу нашего страдальца, провести пальчиками по плечу или обхватить ладошками его талию, притворившись, что снимает мерки. Отдавать свои панталоны он отказался категорически. На него надели шерстяную сорочку, очень колючую, коричневую рясу с капюшоном из некрашеной шерсти, белый нагрудник, опоясали кожаным поясом с чётками, отобрали сапоги. Хорошо, что было время сенокоса. Монашки посоветовали ему прятать ноги, уж слишком неженские у молодого звездочёта были ступни.

Довольные сёстры показали новую послушницу аббатисе, и она осталась очень довольна.

– Дорогой, – напутствовала она парня, – главное, чтобы ты не забывал, что ты немой!

Молодой человек чуть на самом деле не потерял голос:

– Почему немой, – и от удивления пустил петуха,

– Вот поэтому, милый, вот поэтому! – улыбнулась наставница,

– Костюм тебе к лицу, но как только ты откроешь рот, ты сразу спалишься, – сказала она, ловко ввернув молодёжное словцо.

– Как же я смогу разузнать что-то, если я буду немой?

– Наблюдай, подмечай, анализируй. Вот тебе послание для королевы, я иногда обмениваюсь с ней корреспонденцией, недавно она просила у меня рецепт лёгкого снотворного на травах, вот как раз ты и передашь его ей. Ну, прощай, дорогой, всего тебе хорошего, – сказала она, поцеловала его в лоб, перекрестила, а когда он повернулся, чтобы уйти, легонько шлёпнула его по попке. Он покраснел, как рак, и гневно глянул на неё, но она уже скрылась за воротами.

Не выдержав жары, молодой человек в ближайшей роще снял шерстяную сорочку и остался в своих панталонах, рясе с капюшоном и нагруднике: сразу стало легче дышать.

Дорога в королевский замок была короткой. Удивлённые селяне наблюдали, как стремительными широкими шагами по дороге в город быстро чесала рослая, стройная широкоплечая монашка, она размахивала руками, её пылающее лицо было сосредоточено, и если кто-то пытался с ней заговорить, то она мотала головой и мычала, но было видно, что она всё отлично понимает. Через три часа она была в городе, и ещё через полчаса она вошла во дворец.

Старый привратник долго не мог понять, чего хочет от него молодая монашка, которая крутила руками, показывая сначала, что она идёт, низко наклоняясь к земле, дует на руки, потом она изобразила, как правым кулаком стучит по раскрытой левой ладони, потом высыпает из левой руки в правую и размешивает, как будто заваривает чай, пьёт и падает без чувств; для большей убедительности она несколько секунд лежала, похрапывая, привратник сказал: я всё понял: у тебя заболела спина и ты с трудом разгибаешься, из-за этого ты плохо выполнила свою работу и твоя начальница сделала тебе строгий выговор, потом она решила, что ты много ешь и плохо работаешь и поэтому тебя легче отравить, не знаю как привратнику, а нам, дорогой читатель, понятно, что хотел показать молодой человек: я бедная монашка собрала полынь, пустырник и другие травы, высушила, растолкла, заварила, выпила и спокойно заснула, привратник с удовольствием наблюдал за монашкой, до тех пор, пока она не стукнула правой рукой себя по лбу и резко подхватив подол робы, задрала рясу до талии и на глазах изумлённого привратника, нимало не смущаясь, вытащила письмо аббатисы из-за пояса и улыбнулась.

Привратник опасливо взял письмо в руки, но, увидев печать монастыря, сразу всё понял и побежал по лестнице к покоям королевы. Наш звездочёт прислонился к стене и облегчённо выдохнул.

Он решил посидеть на кухне, справедливо полагая, что там он сможет узнать всё, что его интересует. Кухню он легко нашёл по запаху, там его приняли радушно, подали тарелку и усадили за широкий стол, за которым в это время ужинали остальные слуги и стража. Молодая монашка, сложив крупные руки в молитвенном жесте, несколько секунд шевелила губами, потом крепко схватила ложку, энергично зачерпнула и с шумом втянула горячий суп.

Стражники улыбнулись и с интересом стали поглядывать на девушку. После обеда мужчины незаметно собрались вокруг монашки и самый нахальный схватил её за колено. Монашка так удивилась, что её брови улетели под капюшон. В следующую секунду наглый тип отлетел к стенке и сполз с блаженной улыбкой на пол. Остальные с уважением посмотрели на девушку и разошлись по своим делам.

Пухлая, как пончик, повариха одобрительно посмотрела на неё и сказала:

– Молодец, так и надо! А то они совсем распоясались. Ты что, милая, немая? – та старательно закивала, – вот и ладно, тогда я поговорю за двоих. Мне сегодня королеве готовить вечернюю трапезу.

Заказ поступал заранее, потому что некоторые ингредиенты можно было найти с большим трудом. Рецепт простых блюд опытная кухарка знала наизусть: например, сваренные в малиновом вине и засахаренные хризантемы, подсушенные под луной и глазированные весенним горным ветерком, что давало им прохладный свежий вкус.

Будет подано вино, в котором плескались блики полной луны, отраженные горным ледяным озером, паштет из соловьиных язычков, которые предварительно были выдержаны в столетнем хранившемся в дубовой бочке коньяке, причем кубок с язычками в коньяке три дня выдерживался в зале на клавесине, на котором музыканты, сменяя друг друга, непрерывно исполняли Вивальди, паштет протирался сквозь тончайшую золотую сетку и подавался в золотых напёрстках с гарниром из лепестков фиалок.

Но некоторые рецепты приходилось искать в старых поваренных книгах с медными, похожими на пасти хищных зверей застёжками, так было и в этот раз, королева кроме знакомых поварихе блюд, заказала сердце косули, фаршированное варёным яйцом птицы феникса, запеченное в крыльях летучей мыши на костре из розовых кустов в соусе из крови новорожденных кроликов.

Когда повариха прочитала вслух рецепт, наш звездочёт похолодел и на лбу у него выступил пот, одно дело засахаренные хризантемы, и совсем другое – сердце косули в крыльях летучей мыши с соусом из крови новорождённых кроликов, не говоря уже о яйце птицы феникса, фу, гадость! Феникс давно уже занесён в Красную книгу! Сомнений не осталось, её заколдовали. Надо срочно спасать, подумал наш звездочёт.

Повариха помчалась в подвал, где на льду хранились необходимые продукты, молодой человек бросился помогать ей.

– Какая ты сильная девушка, – сказала она, – спасибо, пойдем. Когда они вернулись, в кухне ошивался королевский камердинер, он принёс знакомое нашему гонцу изрядно помятое письмо и вручил его поварихе. Она внимательно посмотрела и неодобрительно сказала:

– Мне совсем не с руки готовить этот отвар, тут и так много возни, а ты хочешь, чтобы я занималась ещё и снотворным питьём,

– О! – сказала она радостно, – деточка, как хорошо, что ты так вовремя здесь оказалась, приготовь, пожалуйста, снадобье по этому рецепту!

Молодой звездочёт был готов на всё, кроме голодовки, и с удовольствием взялся помочь кухарке, единственное, что его беспокоило, как бы подтолкнуть повариху к рассказу о королеве. Он демонстративно подошёл к картине на стене, которая была такой закопченной и старой, что было непонятно, что там изображено: Иона во чреве кита или рыцарь, прощающийся с жизнью после боя.

– А, смотрю, ты заинтересовалась историей, эта картина уже висела уже задолго до того, как я начала здесь работать, – сказала повариха, – что здесь нарисовано, я не знаю, мне кажется, это большой свадебный пирог с сахарными фигурками жениха и невесты, но не могу сказать наверняка, ключнику кажется, что на картине изображён буфет из красного древа с инкрустацией и бронзовыми ручками, а стражники говорили, что видят на этой картине закованного в кандалы узника, которого ведут на казнь, надо будет спросить у служанки королевы, она такая старая, что она-то должна знать наверняка!

А вот наша королева совсем не меняется, после ужина с очередным претендентом на её лилейную ручку, в два часа ночи она медленно проходит на балкон, где стоит, любуется звёздами и подставляет лицо и плечи лунному свету, как мы – солнцу. Когда я была молодая, я часто смотрела на неё из-за шторы в гостином зале, когда она, как бледная печальная свеча, плыла, едва касаясь ножками паркета, её глаза полыхали как чёрные бриллианты, волосы развевались, а талия у неё такая тонкая, что легко поместилась бы в твоих соединённых ладонях, что-то руки у тебя такие крупные, ты не в деревне ли росла, ягодка?

Молодой человек потупился и скромно кивнул.

– Первый год я ходила смотреть на неё каждую ночь, и каждую ночь я так замерзала, что до утра не могла согреться, потом раз в месяц, а потом раз в год: она не менялась, только холод от неё шёл ещё сильнее. Последние пять лет я не ходила на неё смотреть и стала чувствовать себя гораздо лучше, что это я говорю? Хорошо, что ты немая, а то не сносить мне головы, а ты и так никому не расскажешь, тебя и просить не надо!

Наш разведчик понял, что напал на след и находится на верном пути – расследование сдвинулось с мёртвой точки и его версия, что королеву заколдовали, подтверждалась. Он продолжал работать над сонным зельем для королевы. Работа кипела и повариха забыла про разговоры и дым стоял коромыслом, всё что нужно шкворчало, всё, что нужно парилось, и всё что нужно, остывало.

В кухню наведалась служанка королевы, древняя старуха с набелённым морщинистым лицом, косыми чёрным маленькими глазами и густо накрашенными красной помадой тонкими скупыми губами; крючконосая, худая, у неё была, что называется вдовья, сгорбленная спина, паучьи руки с тусклыми ногтями и раздутыми красными суставами; седые спутанные волосы кокетливо собраны в кособокий пучок, из него в разные стороны торчали ржавые шпильки. Морщинистая, как у потрошёной индейки, шея закрыта порванными, но дорогими и редкими венецианскими кружевами. Крупные искривленные ступни, казалось, мешали ей ходить, она запиналась и подтаскивала непослушные ноги за собой. Она сунула нос во все кастрюли и горшочки, потом зыркнула на монашку и бросила поварихе, – поторапливайся, клуша! Королева не любит ждать.

Повариха поклонилась и смиренно сказала:

– Сию секундочку, госпожа, всё будет в лучшем виде. Госпожа, возьмите снотворную настойку, вот, монашка приготовила, толковая девушка.

Старуха взяла пузырёк тёмного стекла и спрятала в своих лохмотьях, видимо, плохо спит бедная старуха, подумал звездочёт. Она ушла: обе женщины, одна настоящая, а другая мнимая, облегчённо вздохнули и принялись сервировать блюда, через пять минут всё было готово и поднос с золотыми тарелками и приборами отправился с помощью молодой монашки в покои королевы. Её там не было. Там болталась противная старуха, которая завистливыми глазами смотрела на молодую высокую стройную монашку, кровь с молоком, подумала старуха, как они меня раздражают!

Наш шпион незаметно оглядел комнату: потолки высокие, огромные окна закрыты плотными шторами, сейчас за несколько минут до полуночи: с минуты на минуту приведут жениха, старуха раздвинула тяжёлые портьеры и в комнату хлынул ледяной лунный свет, он сразу убрал все краски, все стало чёрным или одним из бесчисленных оттенков серого, старуха повернула к свету лицо и блаженно зажмурилась:

– Ну, что встала, иди отсюда, – прикрикнула она на молодого звездочёта, тот сделал вид, что уходит, но в этот момент пришёл начальник стражи, старуха отвела его к двери и стала что-то тихо ему говорить, наш герой нырнул за плотные шторы, очень пыльные; он задержал дыхание, чтобы не чихнуть, но бог не выдал, и он постепенно восстановил дыхание.

Вот уже слуги расставили на огромном столе с ножками в виде львиных лап горячие блюда в серебряных котелках, под которыми мерцали крошечные горелки, появились закуски, и на серебряном подносе со льдом – десерты. Зажгли свечи. Несмотря на обилие блюд, большая часть стола осталась свободной, и белая, как лёд, скатерть светилась сама по себе. Молодой звездочёт волновался. Часы в покоях королевы пробили полночь, юноше показалось, что сейчас что-то произойдёт, но в комнате по-прежнему не было королевы, а старуха, прикинувшись ветошью, незаметно свернулась калачиком на кровати. Потрескивали свечи и горелки, светила луна, сквознячок лунного света гулял по комнате и по-прежнему ничего не происходило.

Но вот дверь тихо растворилась и в покои робко вошёл соискатель, по всей видимости, итальянец, в треуголке с пышным плюмажем, плаще и высоких сапогах, настоящий воин, не хватало только шпаги, которую отобрал начальник стражи при входе. Он здесь уже побывал вчера, всё ему было знакомо, только не было Королевы Ночи, но и вчера она пришла позже, чем он, ослепительно красивая, нежная и спокойная, ласково с ним говорила, они ужинали. Это было вчера. Сегодня он чувствовал себя здесь свободно.

Молодой человек положил на кровать плащ и остался в белой, как молоко, шёлковой рубашке со свежевыстиранными и выглаженными как во время кружевных перемирий манжетами из алансонских кружев, искусно соединённых с большими кусками кружев пойнт-де-газ, и только тут заметил кучу грязного тряпья, похожую на охапку опавших истлевших листьев и с брезгливым выражением лица взмахнул рукой, чтобы сбросить её с кровати, как среди лохмотьев яростно блеснули чёрные бриллианты глаз, гость так растерялся, что ничего не сделал, только смотрел заворожёно, как старуха чёрной молнией метнулась к нему на грудь, ему было так противно, что даже для своей защиты он не мог к ней прикоснуться. Сухая и хрупкая, она неожиданно сильно схватила его запястья и мощным, резким толчком повалила его на спину, он оцепенел и только молча пожирал её глазами. Старуха поцеловала его в губы и у него отнялся язык, и даже если бы он хотел, то не смог бы вымолвить ни слова. Жертва была обездвижена и нема.

Теперь старуха уже не спешила. Она медленно раздела юношу и внимательно оглядела его с ног до головы. Широкая грудь, хорошо, сухие аккуратные запястья и щиколотки, хорошо, стройные бёдра, очень хорошо, плоский мускулистый живот, прекрасно, длинные пальцы на руках и ногах, замечательно, на теле она не обнаружила ни одного ведьминого пятна, он был чистый и теплый,

– Ах ты мой молочный поросеночек, – прошептала она.

– Годится, – она скинула с себя лохмотья, как падают разом жёлтые листья с дерева, и легла на него, как зеркальное отражение. Наш герой выглянул из-за штор: свет от тела молодого человека стал меркнуть, но тело старухи впитывало его и расправлялось, как зелёный побег весной. Руки, ноги, и ягодицы налились соком, мягко засветились; округлились плечи, спина стала гладкой и лоснящейся. Шпильки разлетелись в разные стороны и зазвенели по каменному полу.

Волосы, как живые, вздрагивали и скручивались чёрными блестящими локонами, которые продолжали извиваться, как толстые змеи. Её гость видел прямо перед собой чёрные, как пропасть, глаза и налившиеся жизнью щёки. Веки разгладились, глаза казались больше, нос стал бело-розовым, чистым и гладким, как у двенадцатилетней девочки, лоб стал круглым, как у маленького упрямого барашка, красные, как вишни губы натянулись луком Купидона. Но всё это было как флёр, наброшенный на старое тело. Чего-то не хватает, – правды что ли, – подумал звездочёт в своём укрытии за шторами, он безусловно сочувствовал жертве, но радовался, что сам не попал в руки ведьме.

Молодому человеку, гостю королевы, видимо было уже не так страшно: он с интересом смотрел на ведьму и думал, наверное, что это сон, как неудобно, ведь сейчас придёт королева, а он задремал, эту мысль услышала Королева Ночи и подтвердила: это сон, милый, это сон. Молодой человек расслабился, она начала его ласкать. Он раскрыл руки, она стала целовать его шею, на красные простыни потекла струйка крови, он повернул голову в другую сторону, она поцеловала и там, взяла в обе руки его запястья и поочерёдно стала прикасаться то к одной, то к другой руке, потом она поцеловала его в грудь и там расцвёл красный след, как вытатуированный на грудной мышце цветок, на лепестках выступали капельки крови, и королева медленно слизывала их.

Он лежал с закрытыми глазами и наслаждался, ведьма прошлась по светлой дорожке от солнечного сплетения до пупка и по тёмной: от пупка до густой заросли курчавых волос. Капли крови выступали по следам её поцелуев. Юноша впал в забытье, спи мой милый. спи мой мальчик, – тихо приговаривала она, спускаясь всё ниже. Она подбирается к бедренной артерии, понял звездочёт за шторами. Ведьма тихо и спокойно поглощала жизнь итальянца. Он казалось, крепко спал, она закончила свою трапезу, когда крови почти не осталось и восково-бледное тело бездвижно застыло на простынях. Королева Ночи встала и молодому звездочёту показалось, что он ослеп. Не было на всём белом, да, согласился он с молвой, и на белом, и на тёмном свете никого, кто мог бы сравниться с ней. Она была невозможно, нестерпимо, невообразимо прекрасна. Светящаяся нежным, дрожащим при каждом вздохе светом, она струилась как стебель подводного растения по течению реки, мерцала, пульсировала. Это была она, Королева Ночи! Плавно двигались тонкие руки, кисти, белые, как цветы черёмухи, скользили, оглаживая бёдра, талию, она медленно и легко очертила длинными пальцами свои груди с такой тоской и печалью, что наш соглядатай понял: высокая цена, которую заплатил итальянец – жизнь, стоит её наслаждения и той тоски, которую платит она за то, что ей приходится каждый день убивать нового юношу, чтобы купить два часа молодости и невообразимой красоты для себя.

– Через два часа я опять буду отвратительной старухой, но сейчас я счастлива, – произнесла королева. Она подошла к двери и постучала три раза, вошли два стражника с завязанными глазами. Она сказала:

– Он потерял сознание от моей красоты, унесите его!

Она взяла первого за руку, подвела к кровати, один подхватил лежащего за руки, а второй за ноги и они вынесли его из комнаты.

– Приглашайте сегодняшнего, распорядилась она, значит, она выпила вчерашнего гостя, понял звездочет. Вошел сегодняшний, которого она выпьет завтра, осенило его.

Яркий свет обрадовал нового гостя и он счастливыми глазами смотрел на обнаженную богиню, которая нежно взяла его за руку, посадила за стол и сама расположилась напротив него, ничуть не стесняясь своей наготы. Мальчик смущенно поглядывал на неё, но не смел прикоснуться. После этого вечера с королевой он весь завтрашний день будет мечтать о ней, а когда его завтра опять приведут к ней на ужин, она выпьет его. Вот уж точно – к ней на ужин, только сегодня он гость, а завтра будет яством, но сейчас он и представить себе этого не может, да и завтра, скорее всего не поймёт, как не понял этот сегодняшний. Наш маленький, хотя и весьма рослый молодой звездочёт, весь в испарине, тихонько вытирал шторой мокрое лицо и судорожно соображал, что ему делать, как предупредить блондина, что его завтра ждет необычный ужин, на котором он станет угощением, и что делать с королевой? Он решительно не знал.

Верный молодой звездочёт, который, ещё учась в школе и потом в университете, был, как мы бы сейчас сказали, фанатом королевы. В его комнате в универе по стенам были развешаны портреты королевы, они продавались в любой лавке, поэтому у него была целая коллекция разных литографий от совсем дешёвых до сравнительно дорогих, по два талера, а одного талера хватило бы на самый настоящий пир в любом трактире. Но такой, какой он видел её сегодня ночью, он и представить себе не мог в самом прекрасном и самом ужасном сне.

Он почему – то не мог заставить себя ненавидеть её. В её истовом желании оставаться молодой и красивой он видел такую незащищённость, такую тоску и одиночество, такую жажду счастья, что хоть сейчас был готов выйти из своего убежища и напоить её своей кровью и это только сделало бы его счастливым, он бы ещё и уговаривал её, пей, любимая, я весь твой, пей, родная. Он понимал её страх.

Она была внутри прекрасна и молода. Само тело предало её: состарилось и стало отвратительным для всех людей и если бы она жила в теле старухи, то её мог бы обидеть каждый – бросить камень, вырвать волосы, наградить ударами, смеяться над ней, как могла бы она защититься от враждебного мира? Он не винил её, что она так защищалась, он понимал, что она убивала, чтобы хоть два часа побыть молодой, сильной и прекрасной, и держать в своём кулаке своё маленькое уютное королевство.

Никто и не догадывался, что прекрасная Королева Ночи и её старая служанка это одна и та же женщина. Как её спасти? Как разорвать этот порочный круг и не потерять её. Ну, один день, то есть два часа красоты и силы, он мог ей просто подарить и умереть, такой одноразовый подарок, а дальше? Ну, хотя бы два часа, решил он.

Завтра он пойдет к ней вместо блондина. Решено. Королева доедала сердце косули, она макала кусочки мяса в красный соус и весело смеялась над рассказами гостя. Паштет из соловьиных язычков, пропитанный музыкальными фразами, она на острие ножа поднесла к губам светловолосого юноши и звонко вскрикнула от притворного испуга, когда он слегка порезался, и сразу закрыла его рот поцелуем и долго не отрывалась.

Стоящий за шторой звездочёт прочитал в её лице тоску по невинным, не приносящим гибели поцелуям и все сомнения пропали. Сегодня, сегодня он убьёт её и себя. Освободит от неё самой, ей же легче будет, навсегда исчезнет беспокойство и тоска. Ей будет хорошо и спокойно в его любящих нежных руках, а сам он не сможет жить без неё, он уйдёт с ней, пока она ещё так красива и молода и никто из подданных не узнает о том, сколько ей лет, и как она выглядит на самом деле, чуткий мальчик понимал, что для женщин старше двадцати, нет ничего страшнее, чем обнародовать, сколько им на самом деле лет и как они выглядят. А его любимой было уже пять веков, бедная девочка не вынесла бы, если бы её увидели в образе отвратительной старухи, подумал он.

– Милая, я спасу тебя, – вслух сказал он и вышел из своего убежища. Не успел он сделать пару шагов по направлению к паре, как блондин вскочил и схватился в поисках шпаги за пустой бок. Перед ним стояла рослая, немного неуклюжая монашка с решительным выражением лица, кулаки у неё тоже были знатные, – беги отсюда, – мужским голосом сказала монашка. Он настолько удивился, что даже не нашёлся, что ответить. В смятении посмотрел на королеву, а та сказала: ну что же ты, давай, дерись! – Блондин схватил нашего героя за грудки. Тот вырвался, монашеская ряса с треском лопнула и её куски остались в руках блондина.

Звездочёт остался в одних панталонах с голым неинтеллигентным, вполне деревенским крепким и мускулистым торсом, на которым болтался монашеский белый нагрудник. Королеве нравилась бывшая монашка: его синие глаза прельщали её своей чистотой. Впервые ей понравился юноша, которого она не хотела бы видеть в качестве яства на ужине. По его взгляду она мгновенно поняла, что он принимает её со всеми в прямом смысле потрохами, ведь он видел, что происходило здесь и не испытывал к ней отвращения, хотя видел её, когда она была старухой, видел, как она убивала своего гостя – наконец-то появился человек, который понимал и принимал её целиком и полностью и сам по своему желанию мог отдать ей свою жизнь.

От этих мыслей её отвлёк свистящий звук смачного хука в челюсть, которым наградила бывшая монашки романтичного блондина. Потом апперкот, ещё один хук, хорошо, что я полгода учился в Лондоне, мелькнуло в голове у звездочета, как пригодились уроки бокса и босоногое здоровое детство в деревне! Противник был повержен, но звездочёт хотел спасти его, а не убить, поэтому он просто вынес тело за дверь. Ничего, заживёт как на собаке, даже полезно, что он его так отделал, может, блондин потренируется лишний раз.

Звездочёт вернулся к Королеве Ночи. Он наклонился, обдав её свежим запахом пота, подставил свою шею и спросил:

– Хочешь? – Она отвернулась, он повторил с радостью, – Пей!

Она обняла его как обычная девушка и заплакала. Он начал целовать её, подхватывая губами слёзы, и слёзы как у всех, солёные, подумал он, потом осторожно, но сильно поцеловал, раскрыв её губы как прохладный гладкий туго свёрнутый розовый бутон. Она тихонько ахнула и прижалась к нему, не жадно, а открыто и просто – бери меня, – сейчас она не боится, увидел он и понял, что если он не возьмёт её, то она тут же у него в руках умрёт. Он не хотел, чтобы она умирала. Он хотел умереть вместо неё, поэтому он настаивал: давай, пей, – положив её голову на свое сердце, она ни за что не хотела соглашаться, а правда, за что можно было согласиться выпить его?

– Я тебя люблю, – сказала она беззвучно.

– Нет, это я тебя люблю. Мы должны умереть, – сказал он.

– Да, ответила она, – я согласна.

Они обнялись, совпав друг с другом всеми впадинами и выпуклостями, и, вдоволь наплакавшись от жалости к себе и друг другу, незаметно заснули.

На следующее утро, впервые за много лет, солнце заглянуло в покои королевы и с удивлением обнаружило в комнате, куда его никогда раньше не пускали, такую картину. В солнечном луче плясали редкие пылинки, на столе догорали свечи и грустно засыхали остатки пиршества.

На кровати, обнявшись, спали юноша и девушка. Оба были безмятежны и счастливы. Первым проснулся он. Он прижался к ближайшему изгибу девичьего тела и не удивился, когда его губы уловили полные тугие толчки крови на шее девушки. Она тоже проснулась, и всей кожей по его тесному упругому объятию поняла, как она выглядит.

– Тебе ведь не нужно еще пять сотен лет, – спросил он её,

– Нет, мне хватит и семидесяти, если только мы проведём их вместе, ответила она.

– Но ведь это так мало, – подначил он,

– Мало, согласилась она, и от этого еще острее счастье, потому что оно такое короткое.

И чтобы не потерять ни секунды драгоценного времени, они улыбнулись друг другу и занялись самым важным на свете делом – любовью.

Никто не удивился, когда в покоях королевы обнаружился юноша в одних панталонах, только кухарка как-то подозрительно покосилась на него, когда он пришёл в кухню и попросил кувшин молока, но ничего не сказала, не узнала, вздохнул юноша. Все очень удивлялись, что Королева Ночи бегала теперь целыми днями босая со своим звездочётом по замку и что-то напевала. Она даже хотела поменять имя на Королева дня, но жених её отговорил. Странно, но никто так и не подумал искать пропавшую старуху-служанку. Аббатисе и всем монашкам по просьбе жениха в первую очередь послали приглашения на свадьбу Королевы Ночи и звездочёта.

А на краю королевства, в самой высокой башне, в обществе старого ворона, который принёс магистру чёрной магии приглашение на свадьбу наших молодых, сам магистр в исступлении топал ногами, от досады он пытался выдернуть перья из хвоста несчастного вестника, кричал:

– Они издеваются! Меня бессовестно обманули, нарушили договор, – но мы-то с вами, милый читатель, знаем, что тут он неправ. Дрожащими от злости руками он достал из шкафа свой экземпляр договора и углубился в его изучение. Там было чётко прописано, что если Королева будет каждый день пить кровь молодого человека, на самом деле все девушки делают это, правда, читатель, ты же встречал таких девушек? то магистр, а он был учеником самого дьявола, предоставляет Королеве Ночи на два часа в сутки волшебство, аналогичное услугам пластических хирургов и квалифицированных диетологов, а также фитнес-тренера, в течение неограниченного времени, взамен на её бессмертную душу, если только кто-либо из невинных смертных не полюбит её в том образе, который является её настоящим без чар магистра.

– Какой дурак полюбил её в пятисотлетнем возрасте! Теперь ещё и свадебный подарок надо искать! – бушевал магистр, – как он мог не видеть, какая она страшная, – возмущался он, – какая глупость и с их стороны: им теперь осталось каких-то семьдесят лет, глупые люди! Постепенно он успокоился и грустно сказал:

– Как это банально! Ну и чёрт с ними.

– Как раз с тобой! – каркнул ворон.

– Да и на что мне её душа, – вздохнул магистр, – хотя покупатели на неё нашлись бы, неплохо мог заработать! Как я одинок! Великие всегда одиноки, только дураки всегда держатся вместе, утешил он сам себя.

– Такой старый и такой глупый, – подумал ворон, но вслух ничего не сказал.

4.06.13

 

Прекрасный?

Недалеко от станции метро Текстильщики, в ареале высокой плотности населения принцами и принцессами, а также многочисленными полукровками, в промышленном задымлённом районе по соседству с Принцем-на-горошине и его другом, у которого случилась неприятность с тремя апельсинами, хотя пока ещё рано говорить о тотальном невезении, возможно принцесса из третьего апельсина ещё жива и когда-нибудь появится на его горизонте, жил ещё один принц, приятель первых двух. Прозвище у него было очень даже хорошее. Прозвали его Прекрасный, что вполне соответствовало действительности. С самого раннего детства он отличался от своих сверстников в лучшую, конечно, сторону. Он был самый умный, самый вежливый, самый скрытный, самый творческий, самый таинственный и самый загадочный на свете принц. Мало что принц. Так ещё и самый прекрасный на свете. Кому-то всё – кому-то ничего, почему всё так несправедливо?

Принц любил покрасоваться, отчего же нет, если вы – Прекрасный принц, верно? Обласканный вниманием всех, кто его видел, он так привык к всеобщему обожанию, что обижался, как ребёнок, если к его ногам не сразу падали сражённые его обаянием люди, не важно, мужчины или женщины, даже дети и старики, никто не мог устоять перед его неземной красотой. Но юные девы – это отдельная история! Девы падали к его ногам, как спелые груши.

Принц сам пописывал стихи и прозу. Его приятые, полные светлого юмора и ненавязчивой мудрости вещицы были очень популярны и печатались на обратной стороне всех бланков, справок, квитанций в городе. В результате рассерженные горожане, получившие огромные счета, обнаружив с обратной стороны документов стихи и истории принца, принимались читать их и забывали о неприятностях, в общем, дело это оказалось полезное, и поступило предложение печатать афоризмы принца и на денежных купюрах, чтобы они радовали подданных, но изящных афоризмов оказалось так много и так трудно было выбрать из них самые интересные, потому что они все были блестящими, что пришлось создать комиссию, которая уже пять лет не могла решить, какие афоризмы выбрать из обширного творческого багажа принца.

Принц слагал также короткие стихотворныё притчи и считал себя пророком, что ж, принцам это позволительно, и это не самая ужасная черта характера. Молодые девушки, узнав о литературных талантах принца, тоже стали писать стихи, это оказалось столь заразительным, что все они вскоре перешли на язык поэзии. Язык страдал. Стихи были ужасные и просто плохие, и все родственники заболевших стихами девушек отравились этими стихами, у них начался неудержимый понос и желудочные колики. После того как эпидемия стихосложения приняла массовый характер, что грозило перерасти в пандемию, министерство здравоохранения под страхом смертной казни запретило молодым девушкам, влюблённым в принца, заниматься стихосложением. Остальным гражданам, не влюбленным в принца, разрешили сочинять стихи, так как они не наносили ущерба здоровью, только надо было зарегистрироваться в министерстве стихосложения и предъявить справку, что автор не влюблён в Прекрасного принца, такие справки выдавали в психдиспансере бесплатно, а можно было просто купить на Центральном рынке.

Действительно, в Прекрасного принца было нельзя не влюбиться, и в стране не осталось поэтесс, так как все были в него влюблены и им не разрешалось заниматься стихосложением, поэтому писали только мужчины, и то не все.

Принц имел вид многозначительный и таинственный, он, как мрачный Байрон, был опалён огнём нежного страдания и романтической печали, а это сильно действует на молоденьких девушек, у него была пышная волнистая темная шевелюра, которая так и манила девушек запустить в неё ручки, он зачёсывал волосы назад, открывая высокий прекрасный лоб, и печать перенесённых потерь проступала на челе принца, как свет, что притягивало самых чувствительных и нежных принцесс.

Принцессы, полукровки и простолюдинки слетались к нему стаями. Как мухи. Зная об этой способности принца, другие принцы приглашали его в гости, когда надо было избавиться от надоевших поклонниц. Он приходил на бал, поражал всех своей неземной красотой и уходил, окружённый роем восторженных поклонниц, а хозяева праздника могли вздохнуть спокойно. Прекрасный, добрый, отзывчивый человек, говорили они. И дом очищает от этих надоедливых девиц. Вместо дезинсектора.

От любви к нему поумирало больше народу, чем от аппендицита. Умерших от любви к нему даже хоронили на отдельном обширном кладбище, потому что к сорока годам жизни принца их насчитывалось уже более тысячи. Там была построена прелестная церковь. И церковь, и кладбище погибших от любви к принцу привлекали множество почитательниц Прекрасного принца. Серая каменная церковь в псевдоготическом стиле была устремлена ввысь своим гордым шпилем, по краю крыши на страже небесной красоты принца сидели каменные горгульи. Их ужасные тела и отвратительные лица с разверзнутой пастью, из которой во время дождя хлестал дождь, должны были отпугивать от смиренной обители злых духов, что они успешно и делали. Кроме того, они наглядно демонстрировали контраст с прелестным, живым, одухотворенным ликом Прекрасного принца.

Внутри церкви стояли массивные черного дерева скамьи, приделы хранили таинственный полумрак, из которого выступали фигуры святых, лики которых были похожи на Прекрасного принца как две капли воды. Некоторые усматривали в этом сходстве нескромное желание принца похвастаться лишний раз своей неземной красотой, а некоторые говорили, что такие прекрасные изваяния побуждали приходить в храм, чтобы полюбоваться на его прекрасное лицо, чаще, чем это было угодно Богу, и это богохульство.

Печальный погост никогда не пустовал. Дело в том, что принц, сохраняя уважение к погибшим на поле любви к нему, отдавал им почести не реже чем раз в год. Он никогда не говорил точно, когда он в траурном наряде, без головного убора, на белом коне с копьем, опущенным в знак уважения к погибшим, медленным аллюром проскачет по кладбищу, поэтому преданные фанатки ждали его появления каждый день.

Поскольку девушки приходили так часто, как могли, то они перезнакомились, подружились и организовали нечто вроде фан-клуба Прекрасного принца. Они даже распространяли в своей среде глянцевый журнал, посвященный принцу. Там печатались статьи с его фотографиями, он на лошади, он играет в поло, он ужинает о обществе совершенно никакой девушки, принц специально просил подобрать не слишком красивую девушку для фотосессии, чтобы, не дай бог, никакая из его поклонниц не чувствовала себя униженной. А так все были довольны: фанатки – что они не хуже, чем спутница принца на фото, а сама героиня на фото была довольна, что попала в глянцевый журнал рядом с Прекрасным принцем. Потом были статьи о доме принца, интерьерах его покоев, о машине принца, о научной работе принца, да-да, принц имел работу, имел он эту работу, имел также научное звание доктора наук, скуки ради занимался исследованиями.

Ещё в принце было что-то от архивариуса: он собирал все-все записки, бумажки, письма, закладки, стихи, рассказы и прочее, что написали ему поклонницы, помечал, от кого эти письма, и хранил их в канцелярских папках с разноцветными завязками. Папок было так много, что, когда он переезжал, только для них пришлось заказывать КамАЗ. Он хотел издать их в дорогом переплёте, но ни одно издательство в стране не взялось за столь масштабный труд. Поэтому папки хранились на стеллажах в гардеробной принца, и там почти уже негде было пройти.

Первый гром грянул, когда ему исполнилось сорок лет. Он облысел. Любому другому мужчине это обычно бывает всё равно, не всегда, конечно, но в большинстве случаев. Но для красавца-принца это было огромным ударом. У него до этого была замечательная, см. выше, шевелюра, привлекающая девушек, а тут в мгновение ока образовалась обширная, извините за выражение, плешь, которая разрушала замечательный образ Прекрасного принца.

Бороться с образовавшейся лысиной было уже поздно, и принц решил эту проблему простым и элегантным способом. Он приказал изготовить для него несколько сотен головных уборов. Почему так много? Во-первых, он любил разнообразие, во-вторых, он хотел порадовать своих почитателей своими новыми образами, в-третьих, он дал работу сотням мастериц, которые часто сидели без работы, а он предоставил им рабочие места и хороший заработок, в-четвёртых, он, приходя на примерки, познакомился со всеми швеями и семьдесят из них вступили в его фан-клуб, а сорок были названы его гостьями на ближайшем балу. В общем, наличие лысины ненадолго омрачило жизнь принца и так же быстро, как облачко с лица солнца, исчезло.

Больше всего прекрасный принц любил огромный бархатный берет с огромным плюмажем, в котором он сам себе напоминал то ли художника, то ли артиста, берет был расшит крупными камнями Сваровски и стоил полквартиры на окраине Москвы. Второй удар настиг принца на пороге его пятидесятилетия. У него разыгрался радикулит. Пришлось отказаться от конных прогулок и пересесть в «мерседес». В нём принц стал, по нынешним временам, выглядеть ещё более привлекательно.

Девушки уже просто не могли смотреть на него более пяти секунд, так как падали на землю замертво. Ассоциация врачей даже издала специальную брошюру для девушек, которую бесплатно раздавали в техникумах, училищах и институтах с университетами. Брошюра носила броское название «Как увидеть принца и выжить». Там приводились полезные советы, которые помогали простым девушкам, полукровкам и принцессам не получить смертельную дозу поражающей красоты принца и остаться в живых. Например: «Увидев принца, пожалуйста, наденьте специальные очки». Они продавались довольно дешево в любом киоске, чтобы были доступны в любой момент, очки приглушали божественную красоту принца – в них он выглядел как обычный мужик. Эти очки спасли жизнь многим девушкам и обогатили производителей очков. Был совет: «Если вы увидели издалека берет принца, переходите на другую сторону улицы» – это хороший совет, как удачно, что берет был большой, и многие девушки спаслись и в дальнейшем удачно вышли замуж. Был совет «закрыть глаза», но это плохой совет, потому что последовавшие этому совету девы попадали под машины или ломали конечности, и поэтому брошюру признали вредной и изъяли из обращения.

Время шло. Принц постарел ещё на десять лет. Ему стукнуло шестьдесят. Он не знал, что делать. Он стоял пред зеркалом и внимательно себя рассматривал. Раздались первые тревожные звоночки, подумал он.

– Вообще-то, вторые и даже третьи, – сказало зеркало. Он так удивился, что потерял равновесие и сильно ударился пятой точкой о мраморный пол. Зеркало обнаглело и продолжало хамить.

– Ты посмотри на себя! Ты же страшнее, чем твоя фотка в паспорте.

Прекрасный принц возмущенно сказал: – Что ты понимаешь, стекляшка!

– А раньше ты называл меня «хрустальным озером настоящего», а фотографию ты называл «радужным озером прошлого», – хмыкнуло зеркало. – Врал, значит, – продолжало хамить зеркало.

– Да кто ты такое, что б так с нами разговаривать! – гневно прикрикнул он на вредное стекло.

– Я, между прочим, прямое родственнице, если можно так сказать – родственнице, ведь есть родственник, есть родственница, а почему не быть родственницу? Среднего рода.

– Да ладно, не суть важно, какого ты рода, – прервал его принц.

– Отчего же, – желчно сказало зеркало, – я прямое родственнице портрета Дориана Грэя, самого, без сомнения, красивого человека на свете за весь период истории человечества. Слыхал о таком?

Прекрасный принц неохотно признался, что слыхал. Он не только слыхал, но и несколько завидовал Дориану – до тех пор, пока не узнал о его трагическом конце.

Зеркало с неодобрением посмотрело на него: Я смотрю на тебя каждый день и прекрасно вижу, во что ты превращаешься.

– И в кого же? – со страхом спросил Прекрасный принц.

– В карикатуру на самого себя!

Тут принц чуть не упал во второй раз, если бы после первого не подставил табуретку.

– Скоро все заметят, что ты не Прекрасный, и твое имя будет Ужасный, – сказало зеркало голосом прорицателя.

Принц не хотел верить, но зеркало говорило так убедительно, что он перестал сопротивляться очевидному и сказал: Что ты предлагаешь? маску? пластику? косметику?

– Можешь, конечно, попробовать, но мне кажется, это просто потеря времени. У меня есть план. Ты выбираешь себе двойника помоложе и спокойно живешь, считаясь по-прежнему самым красивым принцем. Как?

– Гениально! – сказал принц. – Как же я буду объявлять кастинг на своего двойника, все же сразу поймут, что я – это не я, а двойник?

– Все продумано, – крякнуло зеркало. – Кастинг будет объявлять уважаемая киностудия на роль Аполлона, например. А выбирать будешь ты. Двойника. Ведь ты хочешь считаться самым красивым?

Принц воодушевился: – Действительно. Может сработать, – согласился он.

– И у тебя останется твоя слава, – сладко пропело зеркало.

– А почему ты так заботишься об этом? – спросил принц.

– Я тебе не скажу, – сказало зеркало.

– Ну хорошо, – согласился он. На том и порешили. Прошёл первый кастинг, где принц самолично выбрал себе двойника, и тот с удовольствием принял на себя все обязанности и удовольствия принца. Двойники подписывали соглашение, что они не будут рассказывать прессе о том, что Прекрасный принц сошел со сцены, и отправлялись в каждодневный бой за поддержание звания самого Прекрасного принца. Как и предполагало зеркало, никто ничего не заметил.

Настоящий принц с удивлением и огорчением наблюдал, как за его двойником бегали его поклонницы, как фотографии его двойника во всём блеске красоты и молодости наводняли глянцевые журналы, как за внимание его двойника сражались со всем яростным женским коварством самые прекрасные, утонченные и нежные красавицы мира, а сам он был никому не нужен. Это открытие перевернуло его представление о себе и о мире ровно на сто восемьдесят градусов, ну, может быть, не сто восемьдесят, а на сто пятьдесят, не суть важно. Он всю жизнь доказывал, что он самый красивый, неотразимый для всех абсолютно женщин, самый тонкий, самый мудрый, а теперь с его ролью прекрасно справляется простой парень, а он сам никому не нужен. Прекрасный принц вдруг понял: то, чем он жил шестьдесят лет, совершенно не важно. Всё суета сует и томление духа.

На следующий год принц даже не стал принимать участие в выборах своего собственного двойника. Они прекрасно справились и без него. Новый Прекрасный принц выполнял его обязанности ничуть не хуже, чем предыдущий. Зато принц теперь экономил массу времени. Достаточно было умыться и протереть лысину влажным полотенцем. Ему не досаждали толпы поклонниц, он познал счастье быть самим собой и никому ничего не доказывать. Он жил на даче, и теплое солнце каждый день ласково гладило его по лысине. Ветерок нежно ерошил остатки волос на затылке. Хорошо быть самим собой, подумал Прекрасный принц.

Он пошёл ещё дальше. Он собрал все свои стихи и притчи и запалил на огороде костёр. Костёр вышел славный. Он погрелся у костра из своих стихов, не каждый поэт может этим похвастаться, и когда он догорел, принцу показалось, что закатное солнце с улыбкой подмигнуло ему.

Единственное, что его беспокоило, это отсутствие семьи. Но чтобы она была, надо было лет тридцать, день за днём, складывать серые кирпичики дней упорно один за другим, а ему это было скучно. У него же была яркая жизнь, но состояла она из картинок, а как известно, из бумаги дом не сложишь. Он сейчас отдал бы славу первого красавца за вечер со своей старухой-женой, в которой только он видел бы ту девушку, которая стала его единственной, но у него такой не было. Не было единственной, было много принцесс, но не было той, что состарилась бы вместе с ним. Такую надо было готовить долго – с молодости, и только к старости она бы поспела. И внуки бегали бы вокруг с щебетом, как птицы небесные, но тогда он не написал бы свои прекрасные притчи и афоризмы, которые он сжёг, кстати. Что важнее?

Принц зря печалился, наверняка бегали где-то его прекрасные дети, маленькие, и важно ходили взрослые, только ни он, ни они не знали об этом.

А что же зеркало, которое подтолкнуло принца к таким радикальным переменам? Здесь было не всё так просто. Зеркало надеялось, что после ухода из «большого спорта», принц не будет отходить от него, и зеркало вдоволь налюбуется его лицом, наглядится в его синие глаза, насладится благородным лбом и волевым подбородком принца, он и сейчас был безумно, безбрежно, невообразимо красив, зеркало это знало и хотело быть единственным, кто мог это видеть.

Зеркало так любило принца! Но оно просчиталось.

Принц вообще перестал смотреться в зеркало. Оно так и пылилось в гардеробной. Принцу было это безразлично.

Единственное, ему было немного, совсем чуть-чуть, жаль своих усилий, которые он всю жизнь тратил на поддержание славы прекраснейшего, а оказывается, можно было прекрасно прожить без неё.

Он ни о чем не жалел, ни о чем не просил. Он нашёл покой и был самим собой. Не это ли высшее счастье?

Только поговорить не с кем.

11.06.13

 

Недоступная принцесса

Она по праву называлась недоступной.

Никто никогда не мог похвастаться, что близко подступился к ней. Она гордилась своей недоступностью. И тратила массу усилий, чтобы свою недоступность доказать. Поэтому, если на подступах к месту дислокации принцессы появлялся какой-либо принц, то по системе оповещения, спасибо мобильной связи, принцессе тут же сообщали об опасности, и она снималась с места и срочно переезжала на новое, тоже, конечно, недоступное, место.

Вот и сейчас, только она расположилась в Центральном Тибете, погостить в монастыре, и надеялась, что пробудет там не менее двух месяцев, как сегодня вечером она чуть не потеряла свою недоступность. Группа её фанатов приближалась по горной дороге к стенам монастыря. Она срочно должна была убраться отсюда.

Принцесса ругалась, топала ногами от бессильного негодования, а потом опять начинала собирать чемоданы. Почему принцесса сама собирала чемоданы? – спросите вы, – разве так бывает? Бывает. Принцесса только что уволила свою горничную. Что называется, с треском. Она, горничная то есть, оказалась продажной тварью, нахалкой и невоспитанной фурией, на что принцесса получила: сама фурия! На такое заявление трудно ответить достойно, и принцесса спор проиграла. Горничная бросила в недособранный чемодан платье, которое она держала в руках, и покинула свою хозяйку.

Потому-то принцесса и собирала чемодан сама. С непривычки это оказалось очень утомительным занятием. Вот парадокс: она, Недоступная принцесса, вынуждена каждые две недели, редко больше удавалось прожить на одном месте, переезжать на другое место. Все её люди хранили в тайне место, куда она направлялась, но через несколько дней непонятно каким образом в прессе появлялись заметочки, сейчас-то понятно, что эти заметочки появились оттого, что фурия-горничная выдала симпатичному репортёру тайну местонахождения Недоступной принцессы.

В туманных выражениях в заметочках были зашифрованы приметы, по которым её поклонники каким-то обострённым чутьем угадывали, куда она собирается переезжать, через неделю начинался штурм, а через две нахальный поклонник появлялся на пороге её резиденции, и она вынуждена была опять сниматься с места и в который раз переезжать.

На этот раз она решила укрыться в самом сердце пустыни. И поехала в Африку. В пустыню Сахару. Поддержать славу недоступной принцессы. До Сахары наша горемыка-принцесса не доехала. Она преодолела горную область по дорогам с нависшими над ней скалами из розовых гранитов, вишнёвых андезитов и черных габбро. Она пересекла каменистую хамаду.

Пошёл песок.

Бедную принцессу закутали в бурнус, замотали шею и голову трехметровым полотнищем, который называется шеш, родная мама не узнала бы. Ночью лагерь принцессы был поднят на уши страшным шумом: принцессу собирались похитить! Она забилась в угол палатки и просидела там остаток ночи. Утором оказалось, что действительно похитили, только молодого мальчика-погонщика – его перепутали с Недоступной принцессой. Несколько обеспокоенная принцесса, наслушавшись страшных рассказов о песчаном тумане, поющих песках и зловещей музыке солнца, захотела срочно выехать из опасного места, и наутро они покинули негостеприимную землю Сахары, заблудившись напоследок в зарослях кактусов, где пришлось прорубать дорогу. Во время бегства ей досталось питаться только плодами кактусов, которые оказались сладкими и сочными, особенно вкусны они оказались со льда, охлаждёнными.

Прошло десять лет.

Недоступная принцесса по-прежнему заслуженно пользовалась славой самой недоступной. Можно сказать, почивала на лаврах. Это очень опасное занятие. Только ты расслабишься, как раз и тебя спихнут с Олимпа. Подрастает, однако, молодая смена, за десять-то лет выросли пигалицы, на которых она раньше и внимания-то не обращала, того гляди её и подвинуть могут: кому сказать – не поверят!

За эти десять лет её уже достали эти переезды! Сколько можно! Надоело! Так надоело, что её ничто не радовало. Она устала метаться. Она уже лет десять болталась, можно сказать, по миру, чтобы поддержать репутацию самой недоступной. Поддерживать репутацию всегда трудно, а репутацию недоступной принцессы вдвойне. Денег на это требовалось всё больше, истрепались платья, стоптались ботинки, представляете, принцесса-бомжиха, вот ещё не хватало. Ещё в последнее время всё чаще случались конфузы: для поддержания реноме она забиралась в самые недоступные места, и никто её не искал, представляете?

Недавно она забралась в Бермудский треугольник. Она плавала там в шлюпке с матросами и спрашивала, заметьте, очень вежливо:

– Господа матросы, а где же всё-таки находится этот, с позволения сказать, треугольник? Что-то я ничего не вижу на горизонте. А что показывает ваш компас? – ввернула она морское словцо, сделав ударение на букве «а».

Матросы грубо заржали, чем очень обидели принцессу, она надула губки и замолчала. И только старый матрос, который всегда держал занавеску, когда она справляла нужду, сказал:

– Компас всегда указывает на север, а человек сам выбирает, куда он пойдёт. Жизнь всегда указывает на смерть, а сердце – на любовь. Ты девка справная, кончай дурью маяться, выходи замуж, рожай детишек, а то скоро тебя никто замуж не возьмёт!

Так они плавали целую неделю, пока хватило провизии и терпения принцессы кушать грубую матросскую еду и какать на весу за шелковой занавеской. Но чего не сделаешь для поддержания статуса самой недоступной.

К её удивлению, ни один, даже самый захудалый поклонник не потрудился найти её в пресловутом Бермудском треугольнике. Она расстроилась, но не пала духом. Сказывались десять лет лишений и борьбы.

Теперь она собиралась на остров Пасхи, Рапа-Нуи, в юго-восточном углу Тихого океана. Очень даже недоступный! Она пробыла там три месяца: насмотрелась на каменных исполинов досыта, и так они ей надоели, хоть плачь! До того, что и смотреть на них уже не могла. Пересчитала все восемьсот восемьдесят семь моаи несколько раз, а ни один поклонник так и не появился. Что делать?

Она направилась резко на север, на остров Элсмир, там, в пятиста восьми милях от Северного полюса, в компании всех пяти жителей Элсмира она пробыла месяц, гуляя от скуки в сугробах между метео– и радиостанцией. Никто из находящихся в добровольном заточении даже не попытался за ней поухаживать.

Она озадачилась и рванула в прямо противоположном направлении: на станцию Мак-Мёрдок, американский научно-исследовательский центр на леднике Росса в Антарктике. Населения там было полторы тысячи человек, три аэродрома, и вертолётная площадка, и целых сто зданий. Недоступная принцесса прибыла на вертолёте и очень удивилась, что её из местных никто даже не встретил. И ни один поклонник на протяжении двух месяцев даже не прислал ей ни письма, ни телеграммы, хотя она, против своих привычек, разместила в журнале «Национальная география» маленькую, но прелестную фотографию в стиле «я на фоне ледника в Антарктиде», на фото она вышла очень милой и в меру недоступной, подпись гласила: «Привет моим друзьям!», и адрес: Антарктида, ледник Росса, Недоступной принцессе. Но ни один так и не воспользовался такой деликатной подсказкой.

Она всерьёз обеспокоилась. Через некоторое время она отправилась на остров Буве, опубликовав уже очень нескромное сообщение в «Таймс»: Недоступная принцесса ждёт своего принца на острове Буве, в южной части Срединно-Атлантического хребта на зависимой норвежской территории, названной в честь французского капитана Жана-Батиста Шарля Буве де Лозье, заметившего затерянный и неприступный, как сама принцесса, остров 1 января 1739 года. Наша принцесса очень уважала Жана-Батиста Шарля Буве де Лозье за его имя и никогда не думала, как многие другие, что это весь экипаж корабля, а не один человек, как это было на самом деле.

Отчаянный призыв Недоступной принцессы и на этот раз остался без отклика. Молодые люди нагло проигнорировали его. Она расстроилась, хотя годы, можно сказать, скитаний и закалили её характер, и ничего её не пугало, кроме того, что её теперь никто, кажется, не собирался добиваться.

Она даже побывала в точке Немо, месте относительной недоступности, самой удаленной от суши точке Тихого океана, с координатами: 8 градусов 53 минуты северной широты и 123 градуса 24 минуты западной долготы. Принцесса и не надеялась на то, что её кто-то будет разыскивать, просто она любила романы Жюля Верна, и особенно его героя, капитана Немо, вот кто подошёл бы ей как супруг, такой же недоступный, как она, и были бы они вдвоём все двадцать тысяч лье под водой: оба такие недоступные!

Увы, опять её никто не искал.

На Эверест она решила уже не забираться.

И смысла нет, да и возраст уже не тот, двадцать восемь лет – не шутка. Пора бы осесть где-нибудь в недоступном месте и – замуж! Недоступной она теперь была даже без каких-то усилий: просто потому, что никому, похоже, не было до неё дела. Она подумала-подумала и успокоилась. У неё были русские корни, да ещё польская кровь, характер получился – порох с бертолетовой солью, в общем, огонь, да ещё бывалая путешественница, теперь ей были не страшны никакие суровые условия. Она ничего не боялась, научилась терпеть холод и зной, голод и обжорство. Поэтому она выбрала для места постоянного проживания Россию, Владимирскую область, Нестеровский район, деревню Пенье. Название происходило от слова пенья, в смысле коренья, но с течением времени название трансформировалось в Пенье, как искусство извлечения звуков с помощью голосовых связок. Да так и осталось. В деревне жили уже одни дачники, последние местные жители исчезли в девяностых годах двадцатого столетия.

Вот уж недоступное место – не чета Тибету, нипочём не добраться, только пешком от станции два часа по колдобинам. В дождь вообще не дойти: глинистую почву развозило так, что идти невозможно.

Зато в недоступных лесах по просекам – земляники поля, по краю недоступного березничка – маслятки, в недоступных сосняках в августе – черника. Осенью – клюква на недоступном болоте прямо в деревне.

Наша-то, закалённая путешественница, как тут и родилась.

Ещё радость: туалет, хоть во дворе, но крепкий, удобный, от ветра спасает, это тебе не со шлюпки в море какать!

Принцесса наша быстро освоилась, всё в руках горит, и огород и лес, да и с недоступностью всё в порядке: по высшему разряду. Её никто не достаёт, и она тоже!

Мораль: прежде чем скрываться, прикинь, а вдруг тебя никто искать-то не будет?

17.06.13

 

Замки воздушные и не очень

Она подумала, интересно, какие у других людей воздушные замки? На что похожи? Если бы объявили всемирный конкурс воздушных замков, то какое место занял бы её? У неё тоже, как у многих других людей, был свой воздушный замок.

Замку было двадцать лет, как и ей самой. Кому как, а для неё он был очень даже реальный, хотя и воздушный. Они у всех разные. Смотря что положить в основание. Какой краеугольный камень, так сказать.

У кого-то, как у её соседа, художника, с которым они даже иногда встречались на общем балконе, выходившем на запад: провожали там солнце на закат, был готический, например. Со стрельчатыми окнами и витражами в стиле пламенеющей готики, несколько мрачный, величественный и торжественный. С нефом, похожим на остов корабля. С мачтами колонн, со сводом, как небо, как его представляют люди, а зачем людям второе небо, если есть настоящее? Не затем ли, что его понять нельзя и оно бесконечно далеко от нас, значит, надо сделать своё, рукотворное, понятное им небо.

Храм готический, вот оно, небо на земле.

У кого-то, вероятно, мог быть воздушный замок, как сад, например, с апельсиновыми деревьями, с густой, сильной, плотной и блестящей листвой, а в ней апельсины как символ недоступности счастья. Сияющие круглые сочные плоды, ты тянешь к ним руки, а ветви как живые взлетают вверх и не поймать, не достать, не сорвать это сочное солнце, не даётся мечта в руки, улетает апельсин в небо, на то он и мечта, символ недоступного счастья, да, не хотела бы она такой воздушный замок.

А у неё был замечательный. У неё было небесное небо, им кончался её воздушный замок, а в основании его лежал один камешек, с которого и началось строительство её воздушного замка. Замок был как облака. Лёгкий. Высокий, который не кончался даже там, где он переходил в небо. Вряд ли какой другой воздушный замок мог бы поспорить с её замком.

Он менял свои очертания в зависимости от времени суток. Утром замок был освещен утренним нежным, в полсилы, светом, цвета разведенного красного вина. Вечером замок как будто таял в сиреневом тумане сумерек.

Ну, например, однажды в сопровождении легкого приятного ветерка она направилась вверх, собираясь достичь балкона на третьем этаже замка, но по пути сбилась и оказалась на первом, в очень мрачном и тесном помещении, которое как раз и базировалось на краеугольном камне воздушного замка.

По утрам коварный свет манил её забираться всё выше и выше. Она шла по переплетающимся лестницам, опасность заключалась в том, что, как бы она ни старалась выбрать направление или высоту подъема, но всё равно ошибалась: лестницы приводили вовсе не туда, куда она хотела, хотя она всё время сверялась с планом замка.

А однажды она дошла до пятого этажа, но на повороте воздушной лестницы она необдуманно остановилась на смотровой площадке, облокотилась на перила, которые подло растаяли у неё под руками, и она рухнула прямо с высоты пятого этажа, а у замков высота-то этажей побольше, чем у жилых домов, и пятый этаж воздушного замка это как семнадцатый у обычного, блочного дома.

Как она тогда осталась жива, непонятно даже ей. Она отделалась переломом ноги и два месяца ходила в гипсе, и после того, как сняли гипс, она сама заметила, что нога левая, сломанная, другой человек ни в жизнь не заметит, стала чуть-чуть тоньше, чем правая. И сгибалась тоже чуть хуже, но на походке это тоже никак не отразилось, вообще бы никому в голову не пришло, что она ногу ломала.

С тех пор она стала осторожнее гулять по своему воздушному замку. Он был очень своевольный, свободолюбивый и надстраивался, как ему заблагорассудится. А так она ходила после того, как гипс сняли, с костылями ещё месяц, то на себе поняла, как люди с неприятием, особенно когда у них всё в порядке, смотрят на тех, кто упал со своего воздушного замка. Но ей было даже жаль таких, может, у них и замка-то воздушного нет, ведь если такой есть, то слишком уж велика возможность с него упасть.

У которых такие замки есть, почти все с них летали. Вниз. Кое-кто и вверх, но это очень редко, это те, кто в юности влюбился удачно, кому ответили, кто оба-два были невинны и друг на друге эту свою невинность замкнули и так и жили в общем воздушном замке. Вот те редкие экземпляры, возможно, и не падали, и детей там растили, и поднимались всё выше и выше по пролётам без падений, но она таких и не знала вовсе, только слышала о них, но слабо верилось. Зато таких, как она сама, кто летал вниз, она видела по жизни очень много.

Один её знакомый человек или ещё кто-то, надо разобраться, настроил таких замков, и населил их такими чудовищами, что потом всю жизнь с этими чудовищами сражался. Сражался, а потом и вовсе, когда носился с мечом по пещерам, заблудился в своём воздушном замке окончательно, и его собственные чудовища его же и сожрали. Или не сожрали, а просто он с ума сошёл, сам стал чудовищем, бегал потом по своему воздушному замку, который был похож на подземелье, и всё в зеркала заглядывал, пытался сам себя отыскать, но так и не нашёл, всё ему какие-то чудовища в зеркалах попадались.

Кто-то совсем пропадал. Никто потом их не видел, она-то думала, что те, которые пропали в своих же воздушных замках, сами были виноваты.

Она давно поняла, что иногда надо выходить и в реальную жизнь, нельзя всё время в своём замке сидеть, потому что те, кто так делал, таяли от сладости своей мечты, такие сладкие мечты бывали, что человек только ими и мог питаться, и высасывал всю жизнь из мечты, она погибала, и человек, который за это время так привыкал пить эту сладкую мечту, что, когда высасывал её полностью, не мог перейти на нормальную пищу, потому что после сладкой мечты простая еда, конечно, покажется пресной и невкусной, и погибал от голода.

Она знала, что хоть так приятно гулять по своему воздушному замку, но надо не увлекаться и всё-таки иногда выходить оттуда и не заменять реальную жизнь постоянными мечтами.

Некоторые вообще слепли, слыхали про снежную слепоту? Это когда альпинисты, например, поднимаются всё выше и выше в горы и, когда доходят да заснеженных вершин, видят вокруг себя только сияние солнца, многократно усиленное отражением лучей от блестящего снега, и яркость эта сжигает им глаза.

Так и с мечтами. Если только на них глядеть, то их блеск слепил человека, и он, потеряв зрение, тоже не мог найти обратную дорогу из воздушного замка и оставался в его лабиринтах, слепой как крот. Кто погибал, а кто и находил в своём плачевном положении прелесть. У некоторых ослепших от блеска мечты прорезался божественный слух, они слышали недоступные другим звуки, и пытались рассказать другим об этой музыке сфер, но им не верили те, кто таких звуков не слыхал, а кто слыхал, те рассказов не слушали, в общем, замкнутый круг бесполезных усилий. Впрочем, все воздушные замки – это в той или иной степени замкнутый круг бесполезных усилий.

В общем, воздушные замки – явление хоть и красивое, но небезопасное. Она-то со своей сломанной ногой это знала лучше всех, потому что травма её была не смертельная, но достаточно серьёзная, что бы сделать правильные выводы. Ей ужасно надоело бродить по воздушному замку в одиночку, что опасно, и пора бы уже детишек завести и гулять по замку в компании мужа и парочки крошек, в которых временами видеть себя, а временами мужа, только не всегда набор хромосом поровну от каждого родителя обеспечивал внешнее сходство с каждым из супругов, иногда и вовсе нельзя было найти что-то общее, но это тоже ни о чем не говорило, потому что такие качества, как ум, музыкальный слух, художественный вкус передавались по наследству, никак не отражаясь на внешнем облике.

И вот, значит, чтобы выйти замуж, она стала приглядываться к соседям, чтобы выяснить по облику воздушного замка, насколько они похожи и будет ли каждому комфортно в воздушном замке избранника.

Рядом, почти соприкасаясь крышами, находились замки трёх молодых людей. Один из них был поэтом. У поэта был замок в виде высоченной стопки книг, положенных одна на другую, в силу темперамента поэта, не ровно, а как попало, что очень роднило замок невесты и замок поэта. Другой был бардом. У барда, конечно, замок был в виде гитары, как водится, наподобие сцены грушинского фестиваля, только поставленной вертикально. Такой замок нашей невесте тоже был по вкусу. А третий был художником. У него замок был как готический собор, см. выше, в начале рассказа. Этот замок был лучше всех и нравился невесте безусловно.

Ей-то, конечно, хотелось, чтобы в её партнёре сочетались все три ипостаси, но она понимала, что это невозможно. Надо было выбирать, и срочно, потому что с каждой секундой годы неслись всё быстрее, и если так дальше пойдет, она ни вздохнуть, ни ахнуть не успеет, как наступит пенсия, и тогда ей только останется сигануть с верха воздушного замка вниз, а к тому времени замок вырастет и падать будет ну очень высоко и больно.

Она решила, что надо объявить рыцарский турнир, и победитель турнира будет удостоен чести стать её счастливым мужем, а как всякая девушка, она ничуть не сомневалась, что быть её мужем – это настоящее счастье. Вот бы она удивилась, когда бы волшебным образом узнала, что её муж скажет потом, после двадцати лет счастливого брака. А сейчас невеста в самом цвету могла, конечно, объявить турнир, и никто бы её в этом не упрекнул, кроме старого умудрённого опытом козла, про которого говорили, что любовь зла, полюбишь и козла, и который как раз знал об этой особенности красивых молодых девушек влюбляться в таких старых козлов, как он. Кому и знать-то, как не ему.

Объявляет, значит, она турнир, а ей-то невдомёк, как трое могут такой турнир организовать. Надо четыре как минимум, а лучше восемь, тогда и четвертьфинал, и полуфинал, и финал будут обеспечены, и зрелищность будет на самом высшем уровне. Ну, трое претендентов уже есть, четвертого найти, как они полагали, не проблема, ан нет! Сколько они ни подходили к молодым мужчинам и ни спрашивали, четвёртым будешь? – все поголовно крутили пальцем у виска, молча. Некоторые, правда, говорили, вы бы ребята, спрашивали: третьим будешь, то каждый бы с радостью, а четвёртым-то никто быть не хочет.

Искали они долго, и никто не изъявлял желания. Они к старому козлу: не хватает одного участника, ну будь человеком, козёл, помоги! Тот категорически отказался, даже разговаривать не стал, сказал только, что он в таких глупостях престал участвовать ещё двадцать лет назад и возвращаться в детство не собирается, и пошёл в огород пугать бабочек-капустниц, которых он считал своими кровными врагами и гонял из огорода своим козлиным пением, они от него разлетались как сумасшедшие, ломая крылья. И не только они, все, кто ещё мог шевелиться, расползались и разбегались, только заслышав, как поёт козёл.

Тогда уговорить козла решила невеста без места: она узнала номер его мобильного телефона и позвонила.

– Не вы ли тот знаменитый козёл, про которого ходит легенда, что в него влюбляются все без исключения молодые девушки?

Хороший ход: козел он хоть и козёл, но отнюдь не был чужд людским слабостям: тщеславию и самолюбованию.

– Да, – говорит он, – несомненно, это я.

– Ах, ах, – говорит она, – а как же вы можете подтвердить, что это именно вы?

Хитрая бестия, подумал козел.

– Я, – говорит, – доказывать вам ничего не собираюсь, потому что мне это на фиг не сдалось. Хотите, – говорит, – верьте, хотите – нет, мне это совершенно индифферентно.

Тут невеста почувствовала жгучий интерес к козлу, который так ловко ввернул такое мудрёное словцо, потому что она сама была без ума от изящной словесности и сочиняла премиленькие опусы исключительно в прозе. Она пошла ва-банк.

– Вы, я вижу, образованный и тонкий козёл, – сказала она, – и я желала бы выйти за вас замуж, если бы вы соблаговолили бы, – тут у неё язык завязался в узелок за счёт обилия частиц «бы» и «ли», и она смущенно замолчала, тогда козёл, который был очень великодушным, закончил фразу за неё: принять участие в турнире и победить?

– Да-да-да, – облегченно выдохнула невеста, почувствовав благодарность за то, что он так ловко её язычок развязал.

Старый козёл согласился, скрепя сердце, это тоже весьма непонятный речевой оборот. Некоторые люди не задумываются и говорят: скрипя сердцем, будто оно от нежелания делать что-либо скрипит, какая глупость! Правильно говорить: скрепя сердце, то есть сердце разрывается от того, что вы должны сделать что-либо, чего вам не хочется, а вас очень просят, просто умоляют, стоя на коленях, и вы, чтобы оно не разорвалось, скрепляете сердце, не знаю там чем, железными обручами, как в сказках Гримм, или скрепя пластырем, как представляют врачи, или прутиками, как рыболовы и охотники, всё-таки делаете то, о чем вас попросили люди, стоя на коленях и орошая слезами ваши не слишком чистые ноги.

Итак, всё готово. Четыре участника, куча зевак и невеста в белом платье в первом ряду, уже совсем готовая выйти замуж за победителя, кроме, конечно, козла, который участвовал только для ровного счёта.

Полуфинал. Первая пара: бард и художник. Каждый вышел со своим оружием, что было предусмотрено правилами поединка. Каждый рыцарь на боевом коне со своими верными оруженосцами в доспехах: у художника вместо щита – мольберт, а вместо пики – кисть, которой он в мирное время ваяет маслом свои шедевры, а у барда не было щита, только гитара в руках, которая служила и оружием и защитой.

Рыцари пришпорили коней и понеслись навстречу своей судьбе: они встретились на середине дистанции, и казалось, художник победит, как в самый ответственный момент тяжелый мольберт перевесил и грохнулся прямо под ноги арабского некрупного, лёгкого, с щучьей мордой коня, и в этот момент с громогласным аккордом гитара барда опустилась на голову несчастного художника, хорошо, что он был в огромном бархатном берете с плюмажем, а то бы разбил бестолковку-то. Зрители заревели от восторга и скрытого желания поучаствовать в таком замечательном поединке.

Второй полуфинал. Следующая пара, естественно, своим ходом, без коней, чтобы не обижать козла, появилась на арене: старый козёл выглядел как… как старый козёл, а поэт – как молодой. Он приготовился как нельзя лучше: взял в руки вместо меча томик своих стихов, а старый козёл только вставил в уши побольше ваты. Чтобы не звенело в ушах, когда его будут бить, а остального он не боялся, ну правда, чего может бояться старый козёл, правильно, ничего!

Они вышли на середину. Старый козёл только занёс рога, чтобы огреть молодого поэта по затылку, как поэт, ничтоже сумняшеся, открыл томик своих стихов и как шарахнул ими, то есть отдекламировал старого козла, а в результате пострадали невинные зрители. Поэт об этом не подумал, этого он не предусмотрел.

Стихи были такие плохие, такие тяжёлые, такие ужасные, что люди с тонким вкусом просто корчились на трибунах, однако невеста не пострадала, она не особо разбиралась в стихах, она писала только прозу, и рифмой кровь-любовь и роза-мороза её было не прошибить, как и старого козла, который, как вы помните, вставил в уши вату, чтобы не звенело в голове. Так что козлу было хоть бы хны. Молодой козёл, простите, поэт получил по рогам, пока ещё маленьким, и, поклонившись, гордо удалился.

В финале остался бард со сломанной гитарой и старый козёл с ватой в ушах. Исход поединка никого не удивил. Бард попробовал оглушить козла своим блеянием, но, как известно, барды без гитары почти ничего пропеть не могут. И когда бард, исполнив кое-как песню без аккомпанемента, повернулся лицом к публике и отвесил низкий поклон, старый козёл не растерялся и вполсилы поддал рогами прямёхонько под центр тяжести барда, в результате чего тот улетел с арены.

Всех победил старый козёл. Невеста обрадовалась. Оказывается, ей нравился старый козёл, он был такой мужественный, харизматичный, а его молчаливость и лёгкая мужская грубость придавали ему флёр таинственности.

Так в жизни часто бывает: собирается выйти какая-нибудь девушка за козла, все кругом видят, что он козёл, и даже говорят ей: не надо, не ходи за него замуж, он козёл, а она твердит только, он хороший, вы его не понимаете, он такой замечательный, такой нежный, он так страдает, он такой тонкий.

И здесь то же самое: козёл как козёл, да ещё и немолодой, старый, можно сказать, а она: он такой смелый, он такой мужественный, суровый, молчаливый, конечно, будешь молчаливый, если вату из ушей забудешь вытащить, а наш-то козел как раз и забыл, поэтому она ему: милый мой, красивый, умный, хороший, любимый, а он молчит, не слышит потому что, а она только распаляется от того, что он молчит, и всё вокруг него ходит, хоть словечка от него добивается, мой родной, мой талантливый, а он опять ни гу-гу, и так она от этого влюбилась, что для неё все остальные козлы просто перестали существовать.

Пара получилась гармоничная и прочная. Её замок воздушный перенесли на его огород, она больше времени стала проводить на природе, на грядках, крепко стоя на земле, поэтому ноги больше не ломала, но и замок тоже пригодился, она туда экскурсии стала водить: и ей веселее, и достаток в доме.

Прожили друг с другом прекрасную жизнь, полную любви и согласия. Детки козлята, внуки козляточки. Благодать!

Мораль: хорошо, когда жена любит мужа, а муж не спорит с женой, и не важно, что муж козёл, жена сама его вознесёт на пьедестал, главное, чтобы он был загадочным и молчаливым – глухим, одним словом!

27.06.13

 

Край непуганых принцев

В одной стране было столько принцев, что народ не знал, что с ними делать. Принцы были спокойные, на войну не ходили, друг с другом не ссорились, жили мирно. Народ под их правлением изнемогал, однако потому, что принцы люди были непростые и к каждому подход надо было искать, иногда долго. Звали этих принцев одинаково, по какой-то иронии судьбы. Всех их звали, да что это я, зовут, конечно, зовут! С фантазией у их родителей было, видимо, не очень, или мода такая на имена была, всегда так, то в стране куда ни глянь все мальчики Сигизмунды, выйдешь на улицу, крикнешь: Сигизмунд! так все как один оборачиваются. На другой год смотришь, а всю мелкоту зовут, к примеру, Румпельштильсхен. И с девчонками так, нет чтоб назвать простым королевским именем Мария, так все кругом Алисы.

Наших принцев, всех как одного, звали Фердинандами. На северной границе страны жил Фердинанд Безупречный. Могло показаться, что это был человек благородный, честный, великодушный, и поэтому все принцессы, имеющие прописку в радиусе ста километров от Фердинанда Безупречного, ринулись завоёвывать его расположение. Они приезжали толпами, селились на постоялых дворах, опустошали в лавках годовые запасы шоколада, розовых ленточек в галантерейных лавках и розовых кустов в горшках в цветочных. В писчебумажных после набегов принцесс днём с огнём было не найти розовой, бежевой, голубой и черной шелковой бумаги по степени убывания популярности. И чернил, но тут сперва исчезали бордовые, потом голубые и потом уже чёрные, которыми писали полные упрёков письма. В парфюмерных лавках сметались с прилавка все духи, они приобретались принцессами для писем. Письма душили в больших чанах, зараз все. Кому нравилось в «Серебристом ландыше», кому – в «Красной Москве», кому – в «Шанель номер пять».

После душения писем чаны с использованными духами отправляли в армию, на полевые сборы, для отдушки портянок. Принц, проводящий в это же время строевые смотры, поначалу очень удивлялся, почему в палатках солдат пахнет «Ландышем», а в офицерских – «Красной Москвой». Потом привык и даже с ходу определял на спор с завязанными глазами, кто перед ним, рядовой или офицер, а ему самому шелковые портянки душили «Шанелью». За время похода он так привыкал к запаху духов, что, когда возвращался во дворец и ему приносили надушенные письма поклонниц, он не читая приказывал их выбросить, потому что они напоминали ему солдатские портянки.

Хорошо, что это безумие продолжалось не весь год, а только летом, а в остальное время принцесс выдворяли из пределов провинции, и они устремлялись к другим принцам. Принцессы, которые слетались к Фердинанду Безупречному, очарованные его прозвищем, и сами себе нафантазировавшие, какой он замечательный, обиженные его невниманием и пренебрежением к достижениям их эпистолярного, можно сказать, жанра, и не догадывались, какой беды они избежали, когда они, обиженные на принца, уезжали из замка. Дело в том, что прозвище «Безупречный» он получил вовсе не потому, что они сами себе напридумывали и намечтали, а вовсе даже по противоположным причинам: «Безупречным» его прозвали потому, что он был такой самолюбивый, что не терпел упрёков в свой адрес. Вообще. Никаких. Как только кто по неосторожности упрекнёт его в чём-либо, он сразу раз – и голову долой. И никаких упрёков. Нет человека – нет упрёков. Вот потому и Безупречный.

На южной границе страны жил Фердинанд Безжалостный. С этим было проще всего. Никто не беспокоил принца. Враги боялись его и старались обходить его провинцию седьмой дорогой. И чтобы освободить движение на седьмой дороге от бесконечных заторов и пробок, в королевстве приняли решение переименовать все дороги в южной провинции и присвоить им номер семь. Это значительно улучшило остановку. Фердинанд Безжалостный на самом деле был незлобивым, очень вежливым и добрым человеком. Философом. Он придерживался простой и ясной философии. Он считал, что все неприятности оттого, что человек что-то делает, а потом жалеет об этом, а что сделано, то сделано, и ничего исправить нельзя, и пытаться исправить – только делать ещё хуже. Уж если воткнул кому-то нож в сердце, то не пытайся из сострадания его вытащить, потому что только хуже сделаешь, уж лучше так оставить. Некоторые так и живут с ножом с сердце и ничего – радуются жизни да ещё и нож свой любят, он даже знал одну такую принцессу, которая свой нож очень любила и ни за что бы с ним не рассталась. Поэтому этот Фердинанд принципиально ни о чем не жалел, что бы он ни сделал, и поэтому его прозвали Безжалостным, а вовсе не потому, что вы подумали.

На западе страны проживал Фердинанд Бездушный. В этой провинции никто не хотел жить. Народ туда пригоняли раз в две недели, заманивая туда обманом обещанием турпоездки в Египет за двести долларов. Оставались ещё наивные, которые верили таким мерзким лживым обещаниям. Вербовщики привозили народ, давали им читать рекламные брошюры, а пока люди читали и мечтали о поездке, вербовщики коварно разворачивались и уезжали, бросив людей на произвол принца.

Принц, прознав о таком кошмаре, творимом беспредельщиками-турагентами, принял самые жестокие меры: поймает турагента – и сразу казнит его без суда и следствия. Фантазия у него была бурная, а список казней – внушительный. Первым делом он посылал коварных турагентов в поездку по тем местам, которые эти самые турагенты рекламировали. Казни египетские, шутил он. Это было жестоко, но справедливо. Если они выживали после этого наказания, что бывало редко, потому что они мёрли как мухи: тонули в бассейнах, напившись допьяна в мусульманских странах, где алкоголь запрещён под страхом смерти, травилсь поддельным алкоголем в тех же мусульманских странах, но если они возвращались, то жестокость его не имела предела: он заставлял их работать на полях, стирать бельё в прачечных, работать поварами, официантами и самое страшное наказание – работать в школах и детсадах с современными детьми. Единственный вид казни, который он не применял, это удушение в объятиях. Поэтому у него и было прозвище – Бездушный, потому что он никогда никого не душил. Так что, несмотря на прозвище, которое могло показаться жестоким, он был справедливый, честный и порядочный человек.

На востоке проживал Фердинанд Безответный. Вы, конечно, представили себе покладистого, дорого и милого человека, с которым можно делать всё, что вам заблагорассудится. Всё-таки Фердинанд Безответный. Этими же соображениями руководствовались и невесты, которые как бабочки на варенье летели, расправив крылья любви, отметьте: заранее, они ещё его в глаза не видали, а уже влюблялись, основывая свои неглубокие чувства только на прозвище, а для серьёзных отношений пустых фантазий было явно недостаточно. Девы, в надежде на взаимное чувство, приезжали к нему во дворец и останавливались на несколько дней.

Когда собиралось достаточное число соискательниц, принц объявлял бал. Девы за дни ожидания совсем сходили с ума, а особенно девы, собранные в одном месте, как пауки в банке. Это страшное зрелище. Они ссорились друг с другом, делали друг другу мелкие пакости: срезали пуговицы, особенным шиком считалось срезать пуговицы прямо перед балом, чтобы не успеть перешить. И ещё – если пуговицы шли в ряд от ворота до подола. Накануне бала они могли привлекательной деве заменить жидкое мыло на клей, волосы приходилось стричь налысо, и конкурентка поспешно удалялась.

Правда, случались казусы. Одной пышногрудой деве срезали пуговицы, так она пошла незастёгнутая, прикрыв декольте только газовым шарфом, и почти завоевала внимание принца! Но не так страшны были пакости, которые делали девушки друг другу, как сами девушки – себе. За несколько дней они сами так себя накручивали, что на бал приходили влюбленные, экзальтированные, готовые броситься на принца с выражением своей безмерной горячей любви. Как жаль, что их ожидало самое большое разочарование в жизни. Принц никому не ответил. Он никогда никому не отвечал на любовь. Не хотел – и не отвечал. Никогда. Поэтому его и прозвали Безответный. Вот облом, правда?

На северо-западе, в провинции, граничащей с землями Фердинанда Безупречного и с провинцией Фердинанда Бездушного, лежали поля и леса Фердинанда Беспечного. Вот, казалось бы, где жить хорошо, но все знают, что хорошо там, где нас нет. Во владениях Фердинанда Беспечного все было не так уж плохо. Народ жил спокойно, чинно, благородно. Еды хватало, никто не голодал, невесты принца тоже водились. Целыми днями народ возделывал землю, к вечеру, после ужина, позволял себе немного расслабиться, но времени на это оставалось мало, потому что слишком много времени уходило непосредственно на приготовление ужина, а также обеда и, соответственно, завтрака. Это проистекало из того, что принц принципиально, а как же иначе, конечно, принцы всё делают принципиально, такая у них планида, не признавал никаких других источников тепла, кроме костров.

Если в других провинциях всё готовили в печах, то в провинции Фердинанда Беспечного, как вы понимаете, печи были запрещены. Вообще. Потому что в глубоком, очень глубоком детстве маленького Фердинанда отправляли на деревню к дедушке. Дедушка с развлечениями для внука особо не заморачивался: сажал его на печь, и занимался своими делами. Однажды он забыл, что определил внука-принца на печь и растопил её слишком сильно. Снял ребёнка только тогда, когда тот проснулся и истошно заорал. Принц сильно пострадал и долго не мог сидеть. После этого происшествия он стал ненавидеть печи, и как только принял бразды правления, то первым же указом строго-настрого запретил использовать в быту печи.

Готовить можно было только на кострах. Хорошо, что недостатка в топливе для костров не было. Из провинции Фердинанда Безупречного привозили обозами пропитанные духами письма поклонниц, которые тот отправлял для разведения костров соседу. И Фердинанд Безответный тоже не жидился: и письма, и послания, и стихи от экзальтированных принцесс тоже оказывались у Фердинанда Беспечного. Топлива хватало.

На северо-востоке, юго-востоке и юго-западе проживали Фердинанд Безвинный, Фердинанд Отчаянный и Фердинанд Настойчивый. Все трое, судя по прозвищам, люди очень благородные и порядочные. Отчаянный немного пугал своим прозвищем, но в целом ничего. Они очень спелись, дружили между собой и часто собирались в одном месте. Чаще всего они собирались у Фердинанда Настойчивого. Они садились по-дружески за стол и с чувством, с толком проводили время в неспешных степенных беседах.

Они говорили обо всём: искусстве, литературе, поэзии и прозе в частности, их разговоры об изобразительном искусстве вполне бы могли составить программу на канале «Искусство». Их познания в области науки были бездонны. Человеческие отношения тоже не представляли для них никакой тайны, всё было открыто взору трёх мудрецов, в общем, сидели, соображали на троих. В окончательной стадии застолья они переходили к самому важному для них вопросу, который каждый раз звучал предельно банально. Догадались? Ты меня уважаешь?

Дело в том, что в провинции Фердинанда Безвинного вино было запрещено во всех видах. Фердинанд Отчаянный питал необъяснимую ненависть к чаю: просто терпеть его не мог, тошнило его от чая. А Фердинанд Настойчивый самолично и саморучно готовил такую великолепную по вкусу и градусу настойку, что алчущие Фердинанды отрывались у него от души. Утром, правда, болела голова, но головную боль быстро излечивали стопкой крепкой настойки: лечи подобное подобным, как говорили древние.

Вот такая страна. По просторам страны, как воины-кочевники, без толку носились толпы невест от одного Фердинанда до другого и до трёх других неразлучных Фердинандов. Девушки разоряли селения, распугивали диких и домашних животных, мешали проведению сезонных сельскохозяйственных работ, уничтожали запасы почтовой бумаги, чернил, роз в горшках и клубники на грядках, а также мили розовых лент.

Центр страны был почти вытоптан их маленькими прелестными ножками, и благодаря их природной чувствительности любителям полежать в тенёчке под кустиком надо было внимательно выбирать место для отдыха, чтобы не вляпаться в свежую розочку, оставленную юной девушкой.

Мораль.

Во-первых, никогда нельзя делать выводы о человеке, основываясь только на его прозвище. Фердинанд Безупречный оказался жестоким и самовлюбленным самодуром, а Фердинанд Безжалостный абсолютно безобидным благородным философом.

Во-вторых, девы – самые мудрые существа. Пока принцы маются дурью, девы всё-таки думают о продолжении рода и настойчиво ищут достойных женихов.

В-третьих, самый важный, но и самый грустный вывод: принцев много, а замуж выйти не за кого.

Вот такая жизнь.

14.06.13

 

Люба и Душенька

Она неплохая, Любушка, Люба, Любовь, Вечная Женственность, легкомысленная только. Я-то совсем не такая. Мне бы о душе, о вечном подумать, Библию почитать, а она меня всё время дёргает: посмотри, какой мужчина, мне бы такого! А какого «такого»? По мне-то и смотреть не на что – душонка у него слабенька, хро́мая, только тело накачанное. А она: какой взгляд! Какие плечи широкие! Ни о чём серьёзном поговорить с ней нельзя, всё, о чём она может думать, это какую причёску сделать, какую юбку ей надеть – короче некуда или с разрезом донельзя! Накрасится Любовь моя, оденется, идёт, слегка раскачиваясь на каблучках, как поёт! Однажды я её в церковь затащила – она и тут: платок-то повязала, смотрит скромно, а забылась, так сверкнула глазами, что батюшка испугался, шарахнулся от неё, чуть не упал!

У меня в сумочке – премудрости Соломона, Екклесиаст мой любимый, такая там печаль, такой свет, что душа сладко болит и сердце щемит, – а она с собой косметичку весом полпуда таскает, пачку презервативов, на всякий случай, улыбаясь, говорит, – шутит так.

Сегодня на свидание полетела, а мне так неспокойно, как бы не было беды с Любовью моей отчаянной.

Началось всё это три дня назад: вижу, встречает меня моя Любушка, Вечная Женственность, тихая, глазки опухшие, красные, заплаканные, волосы в беспорядке, ресницы не накрашены. Грустит. Я сначала-то значения не придала и в шутку ей говорю: что, мало тебе сегодня комплиментов насыпали, или каблук сломала, или колготки поехали? А она так кротко улыбнулась, газа отвела и молчит как воды в рот набрала. Тут я забеспокоилась – беспокойная я душа-то! – Что случилось, милая? Она молчит. Я её тормошить: ну что ты, февраль скоро кончится, весна начнётся – туфельки наденешь, шарфик шёлковый – никто от тебя глаз отвести не сможет! А она мне говорит, спокойно так, буднично: помру я скоро.

– Тьфу! – говорю, – типун тебе на язык!

С чего ей помирать-то? Сроду не болела ничем моя Любушка – живая такая была, шустрая. Ни одного мужика не пропускала, на всех внимание обращала, добрая была, ласковая, щедрая – кого приобнимет, кого по головке погладит, кому улыбнётся, с кем просто поговорит – вот мужики к ней и тянулись – чувствовали в ней женскую силу, никого не обижала, каждый с ней ощущал себя желанным.

Ну ладно, думаю, вечером погрустит, а к утру всё пройдёт: зачирикает птичка моя как раньше.

Но не тут-то было. На следующий вечер увидела я свою Любовь под иконами, лежит бледная, глаза закрыты, на ладан дышит. Я так испугалась: Вставай! – кричу, – подымайся, сучка, а то я сейчас сама тебя придушу, чтоб не мучилась! Она мне слабым голоском: не надо! Следы на шее останутся! – Ну не дурочка, а? – Говори сейчас же, что случилось?! Села моя Вечная Женственность, ножки свесила: А помнишь, – говорит – того, с золотыми глазами?

– Помню, ну и что? При чём тут он?

– Так вот, он мне сказа-а-а-а-ал, – и ревёт,

– Не реви! Кому говорю, не реви! Что он тебе сказал, дьявол желтоглазый?!

– Он мне давно сказа-а-а-а-ал, что через три года меня уже никто не захо-о-о-о-чет! А прошло уже пять! – И ревёт. Ну что тут скажешь? Дура-дурой, хоть и Вечная Женственность!

– Не расстраивайся, – говорю, – он тогда это несерьёзно сказал!

– Ещё как серьёзно. Я сама теперь уйду, поминай как звали, оставайся ты, Душенька, одна, никто тебе теперь мешать не будет… – И опять ложится, к стенке поворачивается.

И вот на третий день, когда я уже думала, что придется мне хоронить мою Любовь, Вечную Женственность, случилось неожиданное, я к ней: Вставай, дорогая, поднимайся, оживай, позвонил твой, с золотыми глазами!!! Она и ухом не ведёт. Молчит. Только вижу – аж засветилось ухо-то.

– Ну, неинтересно тебе, ладно. Не буду рассказывать.

Повернула она мордочку, но глаз не открывает, а ресницы как мотыльки трепещут. Я будто сама с собой разговариваю

– Я, правда, не узнала его, не ожидала, что позвонит!

– Как не узнала? – вскинулась Любовь, – как ты могла его не узнать?!

– Так и не узнала! Чего мне его узнавать-то, кто он мне? Никто!

– А мне он всё! – кричит, а из горла не крик, а писк какой-то доносится: – Что он сказал?

– А что они все говорят? Сказал, что хочет тебя. Увидеть!

Засмеялась моя Любушка, сидит счастливая. Глаза сияют. Улыбка глупая. Щёки порозовели – и опять как заревёт: посмотри на меня – я совсем прозрачная, ножки тонкие, ручки тонкие, а какая грудь была, какая попа, одни глаза остались. Как я ему такой покажусь?

Ну что ты будешь с ней делать?

– Ты, – говорю, – на самом деле у меня красавица! Ты весёлая у меня, ласковая, нежная!

А она мне: ноги у меня не от ушей! – Вот глупая, если ноги от ушей, то рот-то получается – где? Вот именно!

– Волосы, – говорит, – у меня невыразительного цвета медвежьей шерсти.

– Да нет, волосы у тебя, как у Мерилин Монро, это у неё такой цвет был, пока в блондинку не перекрасилась. Только, я думаю, не надо вам видеться!

– Тебя не спросила! – говорит эта нахалка. Откуда только силы взялись: вскочила, перед зеркалом крутится – мажет личико росой с ресниц невинных девушек (хорошо мимические морщинки разглаживает). Губки надувает и помадой из утренней зари наяривает. Ресницы ночными шорохами накрасила. Просто красавица! А сама ещё от слабости пошатывается!

– Я тебя не пущу! Он может тебя своим мужским самомнением запросто зашибить!

– Ничего, не зашибёт!

– Эгоизмом задавит!

– Не задавит!

– Обидит!

– Не обидит!

– Тогда я с тобой пойду!

– Нет уж! – кричит Вечная Женственность, – посмотри на себя: мудрая ты, как змея, серьёзная, как училка, только и знаешь, Библию свою читать, скучно с тобой – оскомину набьешь, старая ты как мир, Душенька, ты ему никогда не нравилась! Не обращал он на тебя никогда внимания! Только на меня смотрел, только меня хотел, стихи мне писал, не мешай мне! Я – блистающая как заря, прекрасная – как луна, светлая – как солнце, грозная – как полки со знамёнами!

Вот, дурочка, подумала Душа, меня ругает, а сама, не зная того, Екклесиаста цитирует, да что б ты цитировала, если бы я его не читала?!

– Ладно, уговорила, – сказала Любовь, – не пойду, буду дома сидеть с тобой, Душа моя, только голодная я очень: хочу, – говорит, – икры лягушачьей с шампанским, и квашенной в слезах капусты, сделай, пожалуйста!

И смотрит так жалобно, просительно, я-то, конечно, тут же растаяла, побежала ей ужин готовить, икра у нас была, капуста тоже, слёз она сама целый кувшин наплакала, а вот за шампанским надо было срочно бежать, дома спиртного не держим!

– Как я тогда не поняла, что она придумала, сучка. Вытолкнула меня из тела, заставила в магазин бежать и ушла одна. Прибегаю с шампанским, а её и след простыл, ну что ты будешь с этой Вечной Женственностью делать, где мне её теперь искать, – Душенька расстроено качала головой и хмурилась.

Душа вздохнула и продолжила, не глядя на своего случайного слушателя, бомжеватого вида мужичка, обалдевшего от Души, по-хозяйски расположившейся на его законной скамейке прозрачной женщины, похожей на дрожащий воздух над разогретым солнцем полем: – Вообще-то, мы с ней дружно жили, а как вы думаете, если в одном теле с кем-то живёшь – дружить надо, а то не жизнь будет, а мука!

Мужичок не верил ни своим глазам, ни ушам, а Душа не обращала на него никакого внимания, похоже, разговаривала сама с собой.

– Насилу нашла её, вот сижу теперь здесь, наблюдаю, чтоб Любовь мою, Вечную Женственность, не обидели. Жду её. Что с Любовью без Души будет? Да и Душа без Любви погибнет. А она без него жить не хочет, а может, и мне попробовать? Может, и для меня местечко найдется?

Душа поднялась на носочки, легко оттолкнулась от земли, засыпанной лиственничными иголочками, они спружинили, и Душа медленно поплыла к старому дереву – подлетев к устроившейся под ним парочке, она мягко толкнула Вечную Женственность в бок, та подвинулась и обняла своего мужчину левой рукой. Душа почувствовала, что встала на место, тогда она положила голову на его плечо, нежно потёрлась щекой и блаженно вздохнула. Золотоглазый улыбнулся как во сне, но ничего особенного не заметил.

2003

 

В поисках рая

Беда с этим пергаментом! В отеле странные принадлежности для письма: пергамент, заточенное гусиное перо, поэтому никак не получается красивое письмо: то перо зацепится и брызнет фонтанчиком бордового цвета (чернил тут нет, и приходится писать гранатовым соком, окуная перо прямо в размятый в ладонях плод), то попадётся слишком мягкий кусок пергамента, и все чёткие мысли становятся расплывчатыми неразборчивыми строчками. И потом не так-то просто скрутить его в трубочку, чтобы засунуть в узкое горлышко тёмной пузатой бутылки.

– А-а-а-а-ах, – поёт бутылка и гулко плюхается, уходит под воду и выпрыгивает на поверхность блестящим скользким поплавком.

– Мой балкон выходит на восток, – пишет она, высунув от старания язычок, – море – как чаша с поднятыми краями, дымка на горизонте, там, где через несколько мгновений должно появиться пылающее око Бога, скрывает самый торжественный и интимный момент появления солнечного диска из водной стихии. Почему? Наверное, Бог жалеет людей, ведь, узрев такую полную, торжественную красоту, человеческое сердце может не выдержать восторга и разорвётся. Потому-то солнце никогда не встает из-за чистой линии горизонта, и поэтому закрывают женское лицо, оставляя одни глаза, – пёрышко дрожит в руке, и гранатовый сок стекает с него капелькой крови…

– Любимый мой, здесь настоящий рай!!! – нацарапано на пергаменте, спрятанном в бутылке, она покачивается, и строчки путаются, перемешиваются и играют друг с другом.

– Кстати, отель так и называется «Парадиз». Окна его синими очами смотрят в океан и не могут наглядеться, стены его, белые как облака, прячутся в апельсиновых и гранатовых садах. Лестницы сбегают к морю и встают у кромки воды, а она лижет берег – сухой песок темнеет и твердеет от влажной ласки волн. Розы в саду сочны и прохладны, они свёрнуты в нежные кулачки, забираясь в которые лепесток за лепестком, пальчиками, языком, пытаюсь разжать этот кулачок, как ручку младенца. Она поддаётся и нежно раскрывается. И благоухает, и нежно холодит кожу. А ещё я сегодня купалась голышом, и волны бились прямо мне в сердце. И я была морем и море было мной. А потом я лежала на мелком, словно высыпанном из миллиардов песочных часов песке, кому нужны часы, если есть вечность, а по лицу бродили тени, как будто кто-то родной, кого уже нет, проходит мимо.

Здесь растут оливковые деревья, которые не знают смерти: плоть дерева с терпким и острым запахом, закаленная солнцем, ветрами и людскими сражениями, тверда и тяжела, вот здесь зажившим шрамом в теле дерева живёт память о том, как у его корней сидели римские воины, с такими же каменными, как дерево, скулами, с отблесками костра на них, немало войн повидало дерево с тех пор, много людей, обнимавших его ствол в порыве благодарности за тень и пищу, давно стали бесприютной пылью, умерли они, их дети, умерли те, кто помнил их, и умерли те, кто не помнил, а оливковое дерево всё живёт.

Рукою Бога записаны законы и истории на коре этих могучих деревьев. Здесь говорят, что запах оливкового дерева – это запах родителей, потому что оливковые деревья принадлежат людям и передаются по наследству, дерево принадлежит роду, дерево – душа семьи, не только еда, хотя нет ничего вкуснее ломтя хлеба, который нужно обмакнуть сначала в масло, а потом слегка в мёд, дерево не только кормит и лечит, оно собирает всех членов семьи под своей кроной, передает от старших младшим чувство единения, мудрость веков, эту связь не разрушить ничем, она вечна, как само дерево, это душа рода: к этой вечной и живой душе можно нежно прикоснуться, опереться плечом, чтобы впитать её силу, можно отдохнуть в её тени, можно подарить своим детям и детям детей, тогда и твоё незримое присутствие будет охранять потомков, пока живо это дерево, можно подарить память обо всех предках, их жизни, надеждах и желаниях, и дерево будет хранить их дыхание, тепло и память – вечно!

– Бултых! – следующее письмо в бутылке закачалась в тёплых волнах.

– В соседнем номере живёт пожилой господин с супругой, – пишет она, – очень приятной дамой. Каждое утро он разговаривает на балконе с солнцем, и я могу разобрать слова: дети мои, яблоко, море, небо… Чаще он молча улыбается в роскошную белую бороду. Его жена сурова, всё ещё очень красива и скрывает старые шрамы на запястьях и щиколотках под массивными золотыми браслетами. Иногда она смотрит на мужа с укором, а он на неё – сердито, но на дне его глаз плещется вина. Мне она посоветовала никогда не позволять мужчине подвесить себя между небом и землёй, даже на золотых цепях… Не поздно ли?..

Однажды вечером, когда её мужа не было, а мы с ней дегустировали розовое вино, она вдруг сказала: – Ты не смотри, что он с виду такой красивый и благородный, на самом деле он ни одной юбки не пропустит, и не только юбки, тут недавно была у него блондинка, толстая, как корова, а когда ему кого-то хочется до безумия, он сам на себя становится не похож: для этой европейки, которой нравились бодибилдеры, он так накачался, что издалека его можно было принять за быка, а для одной известной модели, которая занималась благотворительностью, несколько недель был нежен, словно мягкая игрушка из лебяжьего пуха, уж я не говорю, что если его пассия любит деньги, то он просто готов сам пролиться золотым дождём. Он не смотрит, девушка или юноша – однажды влюбился в пацана, почти ребенка, так он, как орёл, отгонял от него всех подряд, мог быть нежным, как облако, и как змея заползал женщинам в сердце, одной родственнице своей совсем голову заморочил, а потом и дочери её молодой тоже, а однажды пришёл, это громко сказано «пришел» – приполз с какой-то буйной бомжихой, сам пьяный, как сатир. Почему это я молчу? Нет, я не молчу! Я однажды высказалась и поплатилась, – вздохнула она, потирая свои шрамы на запястьях.

– Почему я с ним живу, не ухожу? А кто сказал, что мужчина должен быть непременно однолюбом? Когда я с ним, я забываю всё – улетаю, мне и сладко, и больно одновременно, я в себе открываю такое, о чём даже не знала! Я с ним сама новая каждый день, вот уже триста лет, ой, оговорилась, тридцать, и я не знаю, чего тебе пожелать: чтобы ты тоже такое чувство испытала, или пожелать, чтобы ты никогда этого не чувствовала, но ты поверь: и то и другое – счастье. Счастье – так мучиться, любя, и счастье – не знать таких страданий, если тебе такая любовь не встретится. Не понимаешь? Влюбишься – поймёшь! Но детки! Детки у него получаются хорошо! Вот мои три сыночка, например, все как на картинке! Одного я только уронила, хроменький он теперь. Кто я такая, чтобы только мне одной такое счастье досталось – дети от него, пусть и другие попробуют моего мужа целовать да обнимать! Он вообще детей любит! У него куча внебрачных детей! Об одной своей любовнице он столько думал, что когда у неё от него дочь родилась, он так себя вёл, будто сам её родил, так и говорил: я её сам в своей голове создал! А от другой у него такая красивая дочурка получилась, загляденье, правда, потом из-за неё война была. Да, к детям он очень трепетно относится, однажды по просьбе любовницы он ей во всей своей красе показался, а она уже беременная была, и она от восхищения тут же родила и умерла на месте, так он младенца в свое бедро зашил и доносил-таки, может, и любит его больше остальных, слабенького. Много их, всех и не упомнишь! Ещё один сын, его сын, не мой, на весь мир прославился подвигами своими, может, слыхала? Скажешь, что у него ни стыда ни совести, а ведь это он людям совесть вложил, им-то вложил – самому не хватило! – Она горько рассмеялась, а потом заплакала.

– Так что же, никто ему никогда не отказывал? – спросила я.

– Нет, – покачала она головой, – не припомню, хотя был случай, отказала ему одна дикарка-колдунья, гордая была слишком, гордость её и сгубила, вышла она потом замуж по большой любви, после того как помогла своему парню ограбить хранилище древностей, много золота вынесли, и она уже не могла остаться дома, ей бы не простили, ну и убежала с ним, бросив всех своих родных, но муж ей изменил, хотел развестись, забрать детей, у него уже второй брак выгодный намечался, так она ту женщину убила, отца её тоже, своих детей не пожалела, тоже убила, только чтобы ему побольнее сделать, даже тела детей мужу не отдала, он их не увидел, не похоронил, от горя спился, стал бродягой, скитался и умер случайной смертью.

– Мой муж – страшный человек, великий и страшный, я слышала, – дыша мне в щёку вином, сказала она шёпотом, – что он причастен к убийству своего отца…

Мне так стало её жаль, и в то же время мне тоже почему-то захотелось такой сильной и неотвратимой как буря, любви… До свидания, милый.

Облизнув пёрышко, она свернула очередное письмо, затолкала его, мягко сопротивляющееся, в бутылку, зачем-то нежно засунула, примеряясь, несколько раз указательный пальчик в гладкое горлышко, потом забила тугую пробку и, сбежав с лестницы, размахнулась и бросила бутылку и чуть сама не улетела вслед за ней в воду.

– А-а-а-а-ах! – море тихонько ухнуло и приняло бутылку со звуком поцелуя.

Милый мой, я уже писала тебе о супругах из соседнего номера: к ним часто заглядывают другие постояльцы отеля – в сущности, все мы только постояльцы в этом мире – спортивного вида молодая женщина, с ней другая, в военном костюме, и третья в сексапильном наряде, может, сёстры, и красивый музыкант, не расстающийся с кифарой; ещё к ним приходит молодой человек, живущий в номере напротив, у него жадные весёлые глаза, крепкие руки, лёгкие ноги, может, несколько коротковатые? Мне он вовсе не понравился, а ресницы у него тёмные и густые-густые. Мне показалось, что я раньше его где-то видела, – у него ещё такие смешные сандалии – с крылышками… А вчера мои соседи пригласили меня в ресторан, мы повеселились, очень вкусно поели, мне стало казаться, что я знаю всех их с детства, что люблю их всех. Они все такие милые, смотрели на меня по-доброму и как-то по-отечески, что ли, спрашивали обо всем, что со мною было, так удивлялись простым вещам, слушали, как я училась в школе, чего тут может быть интересного? В конце вечера мы все так смеялись – наш гостеприимный хозяин потерял свою богато украшенную золотом трость, его брат – любимую серебряную вилку о трёх зубцах, которую он всегда носил с собой, а у сына хозяина, который всюду ходит с кифарой, пропал серебряный травматический пистолет, заряженный золотыми пулями, а у его брата, у которого сбиты костяшки пальцев и который весь вечер искал малейшего повода, только бы с кем-нибудь подраться, ты ведь знаешь таких людей, милый, так у него пропал перочинный нож, пропажа обнаружилась, когда он по привычке стал хвататься за карман, а ножа там не было! Потом все так смеялись – наш хозяин даже вытирал слёзы своей бородой, когда оказалось, что это тот симпатичный молодой человек, его сын, ну тот, в сандалиях с крылышками, ради шутки, чтобы доказать свою ловкость, незаметно вытащил все эти вещи у отца, братьев и дяди, и у меня, у меня он тоже кое-что украл, я тогда и не заметила, только поздно вечером в номере, когда долго не могла уснуть, чувствовала холод и какую-то щемящую боль в том месте, где всегда было моё сердце, и пошла потом на балкон, смотрела на звёзды, как будто они могли мне помочь, я услышала, как он шепнул мне на ухо, что моё сердце у него, и что если я захочу, то он будет со мной всегда, пока он сам не закроет мне глаза и погрузит в вечный сон, и, кажется, я сказала, что хочу…

– Дорогой, прости меня, нашей свадьбы не будет, прости, прости, прости! Я не вернусь! Я выхожу замуж за него, и кстати, у пожилого господина по соседству, его отца, такое странное отчество – Кронович…

2005–2013

 

Данс Макабр

– Опять этот паршивец спрятался где-то, язви его душу. Не найдем – нас выгонят, хорошо, если кнута не дадут. Носятся с ним, пся крев, как с писаной торбой.

– А почему?

– Да потому, что, как он только родился, нашей пани приснилось, что придёт за ним смерть ещё до того, как ему шестнадцать исполнится. Если уберегут его до этого возраста, то он проживет долгую счастливую жизнь.

Мальчик на дереве сидел ни жив ни мёртв. Это о ком они говорят! Что такое пся крев? Кто умрёт? Кому приснилось? Что это такое? Он расстроился и очень хотел заплакать, почти заплакал. Это я умру ещё до шестнадцати? Шестнадцать это сколько? Как это – уберегут?

Он решил не слезать с дерева никогда. Всё равно умирать. Он дождётся смерти здесь, она придет и не найдёт его. И он будет жить на дереве всю жизнь. Пока сам не захочет умереть, но он не захочет! Смерть. Что это – смерть?

Он сел на землю рядом с деревом, потому что ноги его не держали. Но и сидеть не мог. Тогда он лёг и попытался представить, что умер. Представить было трудно, потому что дерево разговаривало с ветром. Оно никак не хотело молчать.

Вечер смешал все краски. Трава стала черной, листья тоже, птицы молчали, небо стало совсем прозрачным и глубоким, и ему показалось, что это он находится над небом и смотрит в него сверху вниз, как в глубокую бездну, а в глубине, на дне этой бездны, как огоньки свечей, сияли звёзды. Большие и маленькие. Звёзды мерцали: белым, красным, голубым.

Для начала было трудно просто закрыть глаза, никак не получалось. Только он представил, как лежит в гробу, – ветер прошелестел листвой старого дуба, и он опять сбился. Звёзды внимательно, холодно и отстранённо смотрели на него сквозь листву.

Его стало укачивать. Он смежил веки и почувствовал спиной холод, идущий от земли. Было страшно, но он пересилил себя и продолжал лежать неподвижно. По лицу скользил ветер пополам со светом звёзд.

Солнце с его теплом казалось сказкой, которой на самом деле никогда не было. Тогда он представил, что трава, ветер, звёзды – всё те же, а себя он убрал на два метра под землю. У него получилось. Под землёй было холодно. В нос, рот и глаза попала земля. На грудь положили камень величиной с дом, и ребра не поднимаются, и он не может дышать. Дело оставалось за малым: представить всё то же самое, только без него самого.

– Паныч, вот вы где, – услышал он ласковый голос. Это Бася.

Он продолжал лежать, но уже вернулся. Шевелиться не хотелось. Смотрит на перевёрнутое лицо Баси.

– Вы что, упали? Зачем же вы лазили на дерево, паныч? – Он замотал головой. Она говорит: не падали?

– Пойдемте домой, маменька вас звали. Молочка попьете и спать, вы и так долго гуляли, забегались, вон личико какое красное, ножки все в ссадинах, пойдемте, помою вас.

– Нет, я сам, – оборвал он.

– Сам, конечно сам, как же иначе, я только водички вам налью и полотенце подам, паныч.

С ней об этом говорить нельзя, подумал он. С матерью тоже. Отец дома почти не бывает. С сестрой тоже нельзя. С бабкой, с бабкой можно. Откуда в доме взялась бабка, он не знал. Да и никто не знал. Бабке, наверное, было столько же лет, сколько дубу, под которым он лежал. У неё, как у дуба, такие же жесткие, как кора, руки, а когда она гладит его по голове, то рука ласковая, лёгкая. Нянька всё время что-то говорит, причитает, молится вслух, он всегда слушает её в пол-уха, не принимает всерьёз.

Бабка находится по важности ниже матери, ниже отца, ниже сестры, на одном уровне с собакой, но поговорить с ней можно, её не стыдно, она как трава, как дерево. Она должна знать, что всё это значит.

Мать смотрит на него внимательно и говорит:

– Почему ты такой тихий, Стася? Иди ко мне, чего ты хочешь, ну, не хмурься.

Мать не сердится, потому что Стася, если бы сердилась, сказала бы Станислав. Он молчит, боится показать, что он растерян и ему неуютно, как будто он потерял мать, отца, сестру и остался один. Один. Не надо показывать, что ему так неуютно, что он чувствует себя таким одиноким, что он только что умирал и не знает, что ему сейчас делать.

Он молчит. Скорее остаться одному: вот что он хочет. Он моется, пьёт молоко и подходит к матери для поцелуя перед сном. Он целует ей руку и думает, что, может быть, это в последний раз. Она целует его в крутой, как теплый камешек, упрямый лоб, и он чуть не плачет и хмурится, это тоже, может быть, в последний раз, думает он.

Его ведут в спальню и раздевают, он устал от переживаний, непривычно тих и глядит в себя. Он ложится, и наконец все уходят, он надеялся, что, как всегда, в следующее мгновение он проснётся солнечным утром, как бывало всегда, но не в этот раз, он не может заснуть и даже просто остановить дрожание мысли, ему кажется, что у него горит голова, может, он заболел? Он не может сосредоточиться.

Он не может думать ни о чём другом, а только о том, что он может умереть в любой момент и непременно умрёт до шестнадцати лет. Нет, я не хочу. Я такой живой, я не хочу, не может быть, почему я?

Ну пусть умрёт кто-то другой вместо меня. Пусть смерть возьмет – кого? мать? Нет, нет. Сестра? Нет, отец? Нет, старуха-нянька – она может умереть вместо меня. Она столько живет, что он и представить себе не может, она пусть уходит вместо него, всё равно она никому не нужна. Её никто не любит, а меня любят, и я люблю мать, сестру, отца, я нужен им, а она никому не нужна, она всем противна, никто не заплачет, если она умрет, она страшная, больная, пусть она уйдет вместо меня.

Если умру я, мама будет плакать, она будет плакать целыми днями, она не сможет дышать и ослепнет, нет, нет, она не должна так плакать, она увидит мои игрушки, мои шахматы и будет плакать, нет, пусть старуха уйдет, а я останусь. После этой удачной мысли, которая так хорошо всё объясняла, и решение было такое простое, ясное, правильное, он заснул.

Как всегда, утром он проснулся, быстро открыл глаза – и сразу настроение испортилось: он всё вспомнил. Он должен умереть, и переговоры со смертью – это глупость, если ей нужен он, то она не согласится на обмен. Он опять стал думать о смерти. Он чувствовал себя так, будто целый день без отдыха таскал тяжёлые камни.

Поднять и переставить ногу было почти невыполнимой задачей: он едва таскал их. Поэтому через полчала мучений он пошёл в спальню и опять прилёг. Преодолев себя, он поднял руку на уровень глаз и стал разглядывать её. Пальцы на просвет выглядели полупрозрачными и светились красным, а ближе к ногтям были почти совсем прозрачными с тёмными осями костей. Кости будут белыми, вдруг пришло ему в голову, а кожа и мясо превратятся в землю, жирную чёрную землю, которую так любят корни травы, особенно жилистые, упрямые, разветвлённые, белые, как мои жилы, корни осоки.

На подушечках пальцев закручивались и уводили от страшных мыслей спиральные дорожки, на ладони бороздками темнели сгибы – тёмные ровные линии. Прибежала Бася: – Паныч, что с вами? – стала причитать. Она была так далеко, что он с высоты своих мыслей смотрел на её кривящиеся в плаче губы и не понимал, что она говорит.

Бася привела мать. Она потрогала прохладной рукой его лоб и что-то беззвучно сказала, он опять без толку вглядывался в шевелящиеся губы, но ничего не услышал с высоты своего знания. Он ничего не хотел говорить. Мама стала вглядываться в его открытые глаза, но он смотрел на неё, не узнавая. Она приказала принести ему охлаждающий компресс и села рядом с его кроватью, держа его за руку. Ему было всё равно.

Мать так и просидела почти до вечера. Она пыталась поить его, но он не мог глотать. Потом он забылся, и она смогла ненадолго отойти от него. Вечером к нему стали пробиваться отдельные слова. В доме было тревожное оживление.

Он услышал как сквозь вату: – Похороним послезавтра.

Кого, его? Но это известие не слишком его огорчило. Он закрыл глаза и заснул.

Утром следующего дня он проснулся как пьяный, с туманом в голове, как будто вата из ушей попала в голову, увидел, что мать всё так же сидит у его постели в кресле, она что, спала так? подумал он и удивился, что может думать о чем-то, кроме смерти, глаза матери пока ещё были полны тревоги, и он видел, что она пока не знала, можно ли эту тревогу отпустить. Он спросил её, с трудом подбирая непослушные незнакомые слова, как впервые напрягая горло, как будто говорит первый раз в жизни и не знает, как это делается:

– Завтра вы меня похороните?

– Мальчик мой, с чего ты взял? – мягко спросила она.

– Я знаю, вы вчера говорили, – сказал он, не зная, было это на самом деле или ему показалось, но в глубине души он был уверен, что говорили про него.

– Милый мой мальчик, – сказала мать, – умерла твоя старая няня, ты понял, милый мой?

– Умерла няня, понял.

Мысли в голове закрутились быстрее. Значит, не он, значит, он всё-таки договорился со смертью. Она взяла старуху. Он жив. Он опять заснул.

Через несколько дней мать говорила отцу: – Не могу нарадоваться на нашего Станислава. Он стал такой послушный, тихий, аккуратный, учится, не бегает, как раньше, до свету по усадьбе. Вообще из классной комнаты почти не выходит, а может быть, я зря радуюсь, – продолжила она, – мальчики должны шалить и бегать целый день.

– Раньше я хотела, чтобы он сделался маленьким, с пальчик, я посадила бы его в коробочку, обитую бархатом, и продержала бы его до шестнадцати лет там, а потом, когда опасность минует, он бы вышел оттуда.

– Дорогая, опять твои фантазии, что за благоглупости, – сказал отец. – Ты сама хотела держать его в пуху, а теперь, когда он стал так спокойно вести себя, ты вдруг говоришь, что тебя это беспокоит. Хотя ты, возможно, права, это ненормально, чтобы мальчик семи лет прилежно занимался целый день и почти не выходил из комнаты.

Через семь лет четырнадцатилетний Станислав прекрасно говорил по-французски, по-итальянски, по-немецки, прочел все книги из обширной библиотеки отца от Гомера до Канта. География, геометрия, астрономия – любимые науки давались ему легко. Его учителя удивлялись выбору мальчика: земля и небо.

Его интересовали и средневековые трактаты, список со «Сплендор Солис» долго был его настольной книгой, пока её не сменил трактат «Алхимия смерти».

Он почти не выходил из дому. Только к реке и своему любимому дубу. Только час на закате солнца он проводил под своим любимым дубом. Там он или забирался на дерево, или садился, прислонясь к стволу, и сидел неподвижно, только брови то хмурились, сходясь к переносице, то разъезжались над закрытыми глазами, как у спокойных буддистских богов.

Тогда в доме произошла ещё одна смерть. Умерла его сестра. Ей было только двадцать два года. Никто и предположить не мог такого развития событий. Она гуляла над рекой в компании младшего брата: они всегда были дружны. Мальчик пришёл домой один.

Он сказал, что она захотела остаться на обрыве, их любимом месте, с которого так хорошо был виден закат солнца на другом пологом берегу. Из-за того, что далеко простиралась равнина, летний красный, полыхающий кровью, огромный шар был хорошо виден вплоть до самого падения за горизонт. Его всегда поражало, как на самом деле быстро движется солнце к своему закату. Он поужинал в одиночестве и отправился спать.

Её хватились через час. Нашли со сломанной шеей у кромки воды. Видимо, она, оставшись одна, неосторожно наклонилась и упала с обрыва. Несчастный случай с молодой девушкой уничтожил в семье самое главное: теперь каждый был сам по себе. Переживал горе в одиночку. Мальчик, правда, уже давно отстранился ото всех и был одинок, а после несчастного случая он как сошёл с ума.

Затворничество сменилось бешеной деятельностью. Он по-прежнему мало говорил. Он как будто мстил за что-то всему миру. Его серые глаза, и так светлые и прозрачные, сейчас полыхали холодным огнём. Он почти перестал бывать дома. Убитая горем мать отчаялась найти в нём отдушину и только молилась, чтобы с ним ничего не случилось, но оставаться с ним один на один даже ей было неуютно, он был как чужой. Если раньше он просто отдалился и был как звезда, а она внизу на земле, и она могла только смотреть на него в небе, то теперь ей было страшно оставаться с ним наедине.

Он днем спал, а ночью охотился, он не признавал ничего, кроме ножа. Отец ещё два года назад начал брать его на охоту, и мальчик прекрасно стрелял из ружья, но сейчас он охотился один, ночью, только с ножом, как сегодня.

Он бесшумно двигался по лесу. На краю леса он на мгновение увидел благородного оленя с ветвистыми ногами. Олень стоял неподвижно несколько секунд и, как только мальчик моргнул, беззвучно исчез.

Сумеречное небо опрокинутой бездонной пропастью, как в ту ночь, когда он узнал о смерти, с яркими свечками звёзд на дне, безразлично и величественно смотрело на мальчика. Он чувствовал себя прекрасно: каждый шаг доставлял ему удовольствие, он свободно и ловко передвигался среди чёрных стволов. Контуры деревьев на фоне гаснущего неба собирались в один силуэт с размытой сумерками, как туманом, каймой. Ни один лист орешника не шевельнулся, хотя они обычно чувствительные, как веера, раскачивались, мигали, не поперёк, а вдоль ветерка, и он так же, как эти листья, упруго двигался, разворачиваясь вдоль ветра, который стих после того, как выключились сумерки и ночь установила свою чуткую прозрачную тишину. Небо провалилось ещё глубже.

Он искал смерть. Он искал её каждый вечер. Он не знал, как это сделать, поэтому решил, что если будет неосмотрительным и смелым, она сама найдёт его. Беспечная отвага, которая всегда была у него в крови, и только страх смерти на несколько лет приглушил её, будет отличной приманкой, и по запаху отваги она непременно найдет его, и тогда он скажет всё, что он о ней думает. Теперь отвага билась у него в груди как второе сердце, как громкий зов для смерти.

Его нетерпение пополам с отвагой гнали его, как ветер гонит зимой снег по насту, – легко и неотвратимо. Он в такие минуты, не колеблясь, пошёл бы навстречу смерти с желанием и волнением влюбленного: он дразнил её тоже как влюбленный. Кто сильнее хочет встречи? Я, нет я. И так было каждую ночь, а после того, как он по осени пришёл домой под утро с распоротым в три ряда боком и в ране белели рёбра, и три дня лежал в полусне в затемнённой комнате, наполовину седая, молодая ещё мать побелела ещё больше и перестала заходить в его спальню.

Он стал ещё азартнее. Как голодный зверь. Ему оставался один год, чтобы встретить её и порвать ей горло. Теперь он мог сделать это одним рывком. Он натренировался на волках, они не успевали даже увидеть его глаза, как оказывались на земле с порванным горлом.

За время его лесных поисков он из хрупкого подростка, ломкой ветки, деревянного солдатика превратился в гибкого, мускулистого, сухого молодого мужчину с глазами как бритва. Он понял, что в лесу её не встретит.

Он бросился искать её среди людей. За две мили от усадьбы был городок, две туда, две обратно, четыре в оба конца, для такого молодого охотника и вовсе не крюк! Фокус в том, что она могла быть где угодно и была – везде. Он искал её на кладбищах, в тавернах, в притонах и на площадях ночного города. Он приходил туда под вечер, садился за столик на площади, заказывал кофе и сидел, наблюдая, до полной темноты. Он старался не смотреть на людей, он знал, что его взгляд пугает и тревожит их. К нему часто подходили девушки, но он старался угостить их сладким и улизнуть. Он старался не привлекать внимания.

Через несколько дней он понял, что в городе много тёмных личностей, которые хорошо знают друг друга, но не показывают это на людях. Он видел, как они обмениваются короткими взглядами, не прибегая к словам. Он почему-то думал, что они ловцы смерти. Они подбирают и прикармливают для неё жертв. Симпатичная голубоглазая девушка Иванка, которая в первый вечер подошла к нему в городе и с которой он даже немного поговорил, чего больше не делал, через несколько дней исчезла. Он понял, что её нет среди живых, и стал следить и за девушками. Он всё набирал подсказки и знал, что он скоро увидит всё сам.

Но на следующий вечер он вдруг увидел Иванку, с которой познакомился в первый свой вечер на охоте в городе, которая потом пропала. Иванка, если это только была она, а если нет, то похожа на неё как старшая сестра, в другой, богатой одежде, с высокой причёской, накрашенная и как будто повзрослевшая на десять лет. Он присмотрелся повнимательнее и увидел, что она его не узнала и что в глазах у неё такая неизбывная тоска, какой не было, когда он с ней только познакомился. Тоска была такая, будто за три прошедшие дня она прожила полную горя и потерь жизнь, потеряла всех своих родных, похоронила мужа и четверых, не меньше, детей, а ведь прошло всего три дня.

Он смотрел на Иванку и не понимал, почему ему вдруг стало холодно. Он, как ищейка, схватился за это чувство холода и потащил его на поверхность, он пока не знал, как это чувство связано с его поисками, но он твёрдо знал, что это так.

Через два дня он опять увидел Иванку, на этот раз она выглядела ещё старше, а ведь когда он познакомился с ней, он не дал бы ей больше шестнадцати. Она в сопровождении мужчины в смокинге прошла через площадь, совсем близко от того места, где он сидел, он специально поднял лицо и убедился, что она его опять не узнала. В её лице просто не было жизни. Холодная пустая маска с провалами глаз, тоска в глазах была совсем чёрная, а у Иванки, он помнил, были голубые глаза. Сердце его сжалось о жалости к Иванке и от догадки, что это означает.

Он решился, будто прыгнул с моста: вдруг вскочил и на лёгких, плохо слушающихся ногах подошел к ней и быстро перехватил за руку, наклонился и поцеловал вопреки правилам в узкую, холодную как лёд ладонь. Она на секунду вынырнула из своей тоски и посмотрела ему в лицо. Он не ожидал, что это будет так больно, она будто выпила его сердце через глаза и узнала, о чем он думает и что с ним было за все шестнадцать лет его жизни. Теперь она узнала его, пронеслось у него в голове.

Это она. Это Смерть.

Грянула музыка. Он обрадовался, что может побыть ещё немного с ней рядом, не вызывая никаких вопросов, она-то всё равно знала, кто он, а остальные, как застывшие марионетки, неподвижно сидели и стояли на своих местах. Он обнял её за талию и притянул к себе. Ему показалось, что у него в руках она оттаяла, стала немного похожа на человека, её рука дрогнула, и теплая судорога побежала от кисти к плечу. Он крепче сжал тонкую талию и смело глянул ей в лицо: в глазах смерти он увидел, что она его жалеет.

– Мальчик, – сказала она, – это ты хотел вырвать мне горло, как тем волкам в твоём лесу? Какой ты жестокий!

Он промолчал, сейчас, когда он держал её в объятиях, когда чувствовал, как она потеплела, он был уже не так уверен в этом.

– Почему ты меня ненавидишь? – спросила она. – Что я тебе сделала? Я всего лишь сон, сон навсегда, что же в нём плохого, ты будешь спать, и тебе никогда уже не будет больно, тебе будет легко и спокойно, ты не будешь беспокоиться ни о ком, и я единственная, кто будет всегда с тобой и никогда не обманет, – сказала она и приклонила голову на его плечо, – ты горячий, – сказала она, дыхнув ему в лицо чистым запахом колодца.

Не страшно, подумал он. Он не стал ничего говорить, он просто обнял её ещё теснее и повёл в вальсе. Скрипки плакали и смеялись одновременно, она закрыла глаза и, казалось, забыла о нем, а он по-прежнему пребывал в растерянности и не знал, что ему делать.

Данс Макабр, в сущности, все мы мертвецы, подумал он, только для кого-то не настал срок.

– Скоро я не буду иметь над тобой власти, потерпи немного, – сказала она.

Музыка кончилась, а они стояли посреди площади и не разнимали объятий.

– До встречи, – сказала она.

– До скорой встречи, – ответил он и опустил руки. Он пришёл и на следующий день, и на следующий, но не видел её. Теперь он искал смерти, потому что он понял и принял её.

Через два дня ему исполнится шестнадцать и Смерть потеряет права на него, он выживет, он будет жить дальше, она уже не придёт к нему, он будет как обычные люди, которые не задумываются о смерти и живут так, будто их это не коснётся. Два дня.

На следующий вечер её тоже не было.

Он ждал.

Не как охотник или убийца, а как мужчина ждёт женщину, точно зная, что она придёт, что она его женщина. Ждал с уверенностью.

К его столику подошла совсем молодая девушка, просто одетая, с толстой русой косой, с круглым румяным лицом, и спросила, можно ли ей сесть с ним рядом, он кивнул, не отводя глаз от толпы гуляющих.

– Закажете мне вина? – спросила она. – Меня зовут Ангелика, – сказала она и, как девчонка, прыснула в кулак.

Тогда он смутился: он так ждал её и не узнал, даже когда она с ним заговорила. Да, это она, только в другом теле. Он спросил: а где Иванка? – Она умерла, – ответила Смерть.

– И Ангелика?

– Да, и Ангелика. Им же не нужны их тела, раз они умерли? – просто сказала она.

– Правда. Не нужны.

– А у меня работа такая тяжёлая, нервная, что тело очень быстро приходит в негодность, но зато всегда можно выбрать новое.

– Да, – согласился он и пригласил её на танец.

Он обнял её и опять забыл обо всём на свете. Он забыл о матери и об отце, о своём доме, прошедших и потерянных днях, о провале неба со звёздами на дне, всё это было не навсегда, все это было обманом, миражом, только она была настоящая, верная, она не покинет его никогда, не так как сестра, как мать, которая тоже умрёт и он её не увидит, он вздрогнул, и она прижалась крепче, утешая, баюкая, лаская, я буду всегда с тобой, слышал он непроизнесённые слова, ты проживешь долгую жизнь, я подожду тебя, я буду верно тебя ждать, я дождусь тебя обязательно, я никогда не покину тебя, вот так обниму, и мы будем лежать вместе: все обманут, все предадут, не бывает по-другому, и только я буду всегда с тобой, милый мой мальчик, ты будешь спокойно спать, а я буду охранять твой сон, мой хороший, ты мой.

Он очнулся и сказал: – Да. Да. Да.

Она исчезла, когда музыка смолкла. Нигде не было видно синей длинной юбки, белой с кружевами блузки, в которые была одета не слишком высокая стройная девушка с толстой косой, которая обещала не покидать его.

Он стал думать, как ему встретиться с ней побыстрее: ввязаться в драку, пойти на войну – для жаждущих умереть войн всегда хватало, можно найти её в океане, в горах, в небе, да где угодно, только чтобы поскорее, но он в глубине души почему-то знал, что она не возьмет его сейчас, а, как она сказала, только после того, как он проживет долгую и счастливую жизнь.

А потом она найдет его, обнимет и будет всегда с ним, ему будет легко и спокойно, как она обещала, жди меня, подумал он и пошёл жить.

15.06.13