ДОРОГОЙ МЭТТ!
Есть ли срок давности у измены призраку? Когда можно перестать чувствовать себя виноватой?
Буквы разбегаются по странице дневника неуклюжими муравьями, а слова даже на бумаге кажутся такими нелепыми. Даже спустя двадцать четыре часа я никак не могу избавиться от колючего, обжигающего клубка в животе. И поцелуй тут ни при чем. Как сказала бы Фрэнки: «Такое бывает». Ночь, пляж, звезды, пиво и костер – вполне подходящая романтическая обстановка.
Нет, дело не в поцелуе, а в том, что я мечтаю о продолжении.
Сегодня я не виделась с Сэмом. Мы сдержали свое обещание и пошли с тетей Джейн на пляж, вместе пообедали, поужинали и целый вечер играли в игры вместе с дядей Редом. А потом возвращаться было поздно, ведь солнце уже село. Так мы провели день в компании родителей Фрэнки. Нормальный семейный отдых, в котором нет места парням, чувству вины и ночным кошмарам.
– Иногда мне так не хочется отсюда уезжать.
Я вспоминаю, как мы с Мэттом бродили по улицам в два часа ночи и шептались о своем. Через пару дней они всей семьей должны были улетать в Калифорнию, а потом, через месяц после возвращения, он собирался в Корнелл. Я изо всех сил старалась выбросить это из головы, не считать время до его отъезда, до нашей встречи или до каникул. Час дороги – это совсем недолго, но из-за школы мы не смогли бы видеться так часто, как хотелось бы. Больше никаких эсэмэс посреди ночи и тайных свиданий. И не придется искать повод выйти из дома после ужина.
– Мэтт, ты ведь с детства мечтал о колледже.
– Да, но тебя-то там не будет, и все изменится.
– Неправда. Мы останемся прежними.
– Анна, а что, если я вернусь не тем человеком, которого ты знаешь? Ведь иногда ты меняешь обстановку, и все вокруг тоже становится другим. Люди смотрят на тебя иначе.
– Такого не случится. – Вот и все, что я смогла ответить. А потом поцеловала его.
Тогда я не понимала, что Мэтт имеет в виду. Мне казалось, он просто поддался эмоциям, боялся впервые так надолго покидать родной дом. Перед родителями и Фрэнки он изображал уверенного в себе человека, готового наконец-то отправиться в колледж, читать, писать и покорять новые вершины. Но я-то знала, как ему страшно. Мэтта ждали огромные перемены. Ему пришлось бы жить вдали от меня и Фрэнки, вдали от семьи. Наша неразлучная троица непременно бы развалилась. По правде говоря, я боялась его отъезда ничуть не меньше, но, гуляя под звездами и слушая его искренние признания, просто не могла в этом признаться. В такие моменты я просто смотрела на Мэтта, держала его за руку и надеялась, что он прочтет мои мысли, поймет, что мое отношение никогда не изменится и мои чувства, пробуждающиеся в такие волшебные мгновения, останутся прежними.
А теперь я лежу, свернувшись клубком под простыней, пишу в дневнике очередное послание призраку и наконец-то понимаю, чего же тогда боялся Мэтт. Мы приехали в Калифорнию всего неделю назад, а я уже успела измениться. Я словно стала другим человеком. Воспоминания все еще причиняют боль. Мне тяжело думать о старых открытках, мучительно снова и снова пытаться вспомнить или забыть, как звучал голос Мэтта. Я борюсь с этим каждый день.
И в то же время я не могу перестать думать о Сэме.
А Фрэнки ни о чем даже не подозревает.
На часах половина одиннадцатого, Ред и Джейн уже заснули, и пришло время для очередной ночной вылазки. Фрэнки не терпится поскорее встретиться с Джейком, а вот я совсем не готова снова увидеть Сэма.
– Эй, ты чего? – на удивление мягко спрашивает Фрэнки. – Вам же вчера было так здорово. Ты что, не хочешь идти?
Я закрываю дневник и пожимаю плечами. Не знаю, как объяснить, что со мной происходит. Фрэнки садится на край кровати, подогнув ноги.
– Анна, что-то не так?
Я задумываюсь над этим вопросом.
Да, что-то не так. Сэм меня поцеловал, и это было просто потрясающе, еще более восхитительно, чем когда-то с Мэттом, и теперь я мечтаю, чтобы он сделал это снова.
Ну вот, я призналась. Правда, про себя, а не вслух.
– Да нет, все хорошо. Просто не хочу торопить события, – отвечаю я, опуская все самое важное. – Если будем бегать за ними днем и ночью, как по расписанию, они подумают, что нам не терпится.
– Разве это не так? – поддразнивает Фрэнки, вздергивая рассеченную бровь.
– Так. – Я улыбаюсь. – Но идти к ним сегодня не хочется.
Фрэнки кивает и теребит браслет с красным стеклышком. Итак, на этот раз мне удалось отвертеться, но встречаться с Сэмом завтра я тоже не готова.
– Фрэнк, слушай, мы еще ни одного дня не провели вдвоем. Почему бы нам не встать завтра пораньше и не отправиться куда-нибудь без парней? Может, съездим в Сан-Франциско?
– Ого, да ты и правда решила прикинуться неприступной.
– Было бы неплохо немного отдохнуть от бесконечных походов на пляж. У нас впереди целых две недели, еще успеем погулять с Джейком и Сэмом. – Заветное имя едва не застревает у меня в горле. Остается только надеяться, что Фрэнки не заметила, как я покраснела. Она обдумывает мое предложение, кивает и говорит:
– Дальше по улице есть остановка, от нее ходят автобусы до города. Но родители не отпустят нас одних, а я не очень-то хочу проводить с ними целый день. Мне хватило семейного отдыха до конца поездки.
– Знаешь, они бы вряд ли одобрили и ночные вылазки, но нас это не останавливает.
– Логично, – отвечает Фрэнки.
– Что, если Джеки пригласит нас покататься на лодке? На целый день и, разумеется, под присмотром родителей.
Пожалуй, впервые за все время она готова восхититься моей смелостью. Мы выключаем одинаковые ночники, укрываемся одинаковыми одеялами и вовсю планируем предстоящую операцию «Сан-Франциско».
Я просыпаюсь в семь утра. Дядя Ред и тетя Джейн уже ушли на прогулку. Беру дневник и на цыпочках спускаюсь на кухню. До того как проснется Фрэнки, мне хочется закончить рассказ о последних днях и избавиться наконец от чувства вины, которое пульсирует в животе.
Я тихо завариваю зеленый чай, беру батончик мюсли, босиком выхожу на веранду и плотно прикрываю дверь.
Утро просто восхитительное. В такую рань на улице только те, кто вышел на пробежку, и можно насладиться роскошным видом на океан. Я вскрываю упаковку батончика, кладу ноги на стоящий рядом стул и даю себе слово почаще просыпаться рано.
Терпкий запах чая напоминает о родителях, работающих в саду. В такие моменты они похожи на двух неутомимых первопроходцев, понимающих друг друга без слов. И почему-то я вспоминаю, как вчера ночью лежала рядом с Сэмом и смотрела на мир, закрыв глаза. Впрочем, одновременно думать о родителях и о Сэме – странная затея, поэтому я пытаюсь представить, что сейчас делают мама с папой, которых отделяют от меня четыре тысячи километров и три часа разницы во времени. Я отправила им открытку из Алькатраса и позвонила несколько дней назад. Их голоса в трубке казались такими далекими и тихими. Я слушала истории о последней папиной сделке и их достижениях в садоводстве. Недвижимость продается, семена всходят, а их жизнь продолжается, даже когда меня нет рядом.
Я закрываю глаза, делаю глоток чая и вновь возвращаюсь мыслями к Сэму. Чувствую на своем лице оранжево-желтые теплые лучи солнца, вспоминаю, как он прикрыл мне веки ладонью и научил видеть мир по-другому. Я словно возвращаюсь назад во времени, воскрешаю в памяти каждый вздох, каждое прикосновение. Думать об этом одновременно невыносимо и ужасно приятно. Я почти ощущаю прикосновение его губ к моим и…
– Вот ты где! – кричит Фрэнки, нарушая мой покой с грацией слона в посудной лавке. – Почему не разбудила?
– Я думала, ты заметила, что я ушла.
Остается только надеяться, что она не услышит раздражение в моем голосе.
– Анна, – говорит Фрэнки, снимая с плеча рыжий волос, – надо было меня растолкать, сама-то я не проснусь. Из-за этого тебе пришлось целое утро просидеть в одиночестве.
– Угу. – Я закрываю дневник, пряча так и недописанные истории. – Кошмар.
– А что ты сегодня наденешь?
– Куда?
– Анна! – вздыхает Фрэнки. – Иногда ты меня так раздражаешь!
– Ты хотела сказать, поражаешь.
– Чего?
– Ты имела в виду поражаешь.
– Я так и сказала. Мы ведь сегодня собирались в Сан-Франциско.
Точно. Со всеми этими воспоминаниями и тихим утром я совсем забыла о тактическом отступлении в Сан-Франциско.
– Полагаюсь на тебя. Подбери что-нибудь подходящее, – говорю я.
Я провожаю Фрэнки взглядом, когда она уходит на кухню готовить завтрак. Я слышу, как она ищет столовые приборы, бросает ложку в миску, громко стучит дверцами шкафа, достает коробку с сухим завтраком, упаковку молока, диетическую колу из холодильника и при этом, забывшись, тихо напевает песенку из далекого детства.
Мечтаешь ли ты о Лунных бликах в бокале?
О солнечном свете в серой воде?
Мечтаешь ли ты обо мне?
Последний раз я слышала ее очень давно. Тогда мы учились в четвертом классе, а Мэтт – в шестом. Он играл в школьном мюзикле «Моя жизнь – это музыка», и я ходила на выступление. Мы с родителями, Фрэнки и тетей Джейн сидели в креслах, а дядя Ред с остальными счастливыми отцами стоял в заднем ряду и снимал все происходящее на камеру, чтобы когда-нибудь потом устроить пытку семейным видео.
Я помню все это так хорошо, словно спектакль только что закончился. Мэтту досталась композиция под названием «Мечтаешь ли ты обо мне?». Его нарядили в смокинг с серебристым поясом, а младшеклассников – в костюмы рыб и русалок. Мэтт пел припев, остальные дети – куплеты. Вот только все вечно забывали слова, и ему приходилось отдуваться, делая вид, что так и задумано.
Порой я смотрю на Фрэнки, а вижу Мэтта – искаженную картинку в стакане воды: черты как будто те же самые, но неуловимо другие. Наблюдая за ней и слушая ее, я никак не могу отделаться от ощущения, будто он спустился с небес, чтобы послать мне весточку.
Фрэнки, все еще тихо напевая, собирает посуду и продукты. А потом наконец-то замечает, что я подглядываю, умолкает и весело хихикает. И мне на мгновение кажется, что передо мной настоящая Фрэнки, а не искаженное воплощение Мэтта. Фрэнки, которая пекла печенье, когда мне было грустно, а по дороге из школы срывала одуванчики для мамы. Старая добрая Фрэнки, которая все еще стесняется своего голоса.
– Не подслушивай, – тихо просит она, притворно закашлявшись.
– И не собиралась, – вру я. – Просто услышала, что ты идешь.
Фрэнки расставляет посуду, насыпает в тарелку горсть маленьких колечек и, убедившись, что этого хватит, заливает молоком.
Я просто не выношу, когда кто-то рядом прихлебывает (если уж на то пошло, я вообще не очень жалую любые звуки поглощаемой еды), но Фрэнки по-другому просто не умеет.
– По воскресеньям автобус в Сан-Франциско ходит каждые два часа. Точно тебе говорю. – Из уголков ее рта стекают тонкие струйки молока. Она не замечает этого и тянется за следующей порцией колечек, напоминая при этом цаплю, которая пытается удержать в слишком узком клюве трепещущую рыбешку. – Ехать туда примерно два с половиной часа. Можем отправиться в десять и провести целый день в городе.
Почти с первого дня каникул мы врем дяде Реду и тете Джейн, чтобы провести побольше времени с Сэмом и Джейком. Обычно все ограничивается парой-тройкой часов. Это даже не совсем обман, ведь мы в самом деле отдыхаем на пляже, просто в нескольких километрах от остальных туристов.
Поездка в Сан-Франциско – моя идея, но врать дяде Реду и тете Джейн о том, где мы провели целый день, не очень-то правильно. Ведь в этом случае мы уедем очень далеко от Занзибар-Бэй.
– Может, вернемся к обеду? – уточняю я. – Тогда у твоих родителей точно не возникнет подозрений.
Услышав это, Фрэнки чуть не роняет ложку.
– Боже, Анна, иногда ты такая органическая!
– Ограниченная. Нет, это не так. Но мне кажется, что…
– Слушай, это ты предложила наврать им про Джеки и лодку. Если мы вернемся так рано, это точно будет выглядеть странно. На лодке обычно катаются целый день. Да и родители Джеки наверняка пригласят нас на обед.
– И правда.
– Анна, что такое? Ты ведь все правильно сказала: нам не помешает провести немного времени вдвоем. Заканчивай, и пойдем собираться. Сегодня мы должны выглядеть просто потрясно.
Я беру дневник, кружку и упаковку от батончика, потом смотрю на небо и мысленно проклинаю бога летних каникул за весь этот кошмар с «булыжниками», попытками сбежать от Сэма и прочими авантюрами.