Рисунки с негритятами. Уже совершенно ясно, что, дойдя до аммонитов, белемнитов, всей этой высохшей, карстовой, симпатичной улиточно-ракушечной мелочи, всех этих невоенных окаменелостей, этих незамысловатых вещей из животного мира, мы, обитатели унылых пригородных школьных бараков, выходящих на кашляющие белой пылью площадки, вступили в лето, и лето еще только начинается, и для нас настал праздник последнего школьного дня. А потом еще дело — набирай вечно непослушным рейсфедером жирную, уже загустевшую чертежную тушь и выводи на большом листе чертежной бумаги, но на этот раз не чертеж, а, себе на забаву, неожиданно шутливый рисунок с веселыми негритятами; так гениально наш учитель черчения Рихткопф, по прозвищу Башка, решил спущенную сверху во все школы рейха обязательную тему «Германия должна стать больше». Всех нас вполне устраивал такой способ увеличения Германии. И чего только не вытворяли на наших рисунках черненькие закорючечные человечки (мужчины и женщины), негритянское население наших будущих колоний! Вот это веселье так веселье, подходящее для летнего дня! В пятьдесят минут тут, конечно, было не уложиться: «Пожалуйста! Мы хотим, чтобы фильм продолжался дальше: показать, как они лепят горшки, куют железо, как прячутся в своих хижинах (Дичка шепотом, но и не слишком тихо, произносит, что скажут негритянки по случаю визита в новые колонии министра пропаганды Геббельса: „В лес бегите, торопитесь, от беды там схоронитесь!"), как они помогают друг другу разрисовывать черной тушью черные лица и как пьют из закорючечных черных кувшинов закорючечную черную воду какая же это воля-вольная!» И не отдает ли все это после свежеопубликованных нюрнбергских расовых законов легким душком нарушения расовой чистоты? Мне кажется, что там, где речь идет о цыганах и неграх, все страшно, как в случае с евреями. Мне представляется, что в колониях негры спокойно могут быть черными и в этом не будет никакого преступления, мы их любим, мой папа хотя и не является членом национал-социалистической организации, однако состоит в Немецком колониальном союзе, после нашей победы он с нами, может быть, туда и уедет, чтобы как неутомимый искатель приключений слепить из глины и черепков моего чертежа новое большое Хозяйство; в довершение картины я нарисовал кружок крааля для закорючечных черных коров, на гербе разместилось несколько звездочек — поскромнее, чем у американцев, но ведь недаром говорят: «лиха беда начало». Вот и все — я даже не заметил, как время пролетело; и стою уже на пыльной улице, сейчас вскочу в трамвай на открытую площадку и вперед — по пыльной улице, туда, где зелень, и на мне уже любимая красная курточка, в которой я больше всего себе нравлюсь; вот оно — все тут, все готово, все открыто передо мной — лето! Как мы свободны; сколько воли! И впереди увлекательная работа под вольным пологом родного жилья, где ждут мои лупы, растры и цифры; впереди десять лет, целый век каникул — свобода!