Героическая забастовка английских горняков приковала к ним напряженное внимание всего мира. Всем известны лозунги, за которые борется миллион английских шахтеров. «Пожар в шахте» давно уже стремился наверх, наружу, и теперь он, наконец, вырвался из-под черных подземных сводов и разбушевался в грозном порыве… Но начался этот пожар внизу, под землей, там, где сотни и тысячи погибали от непосильной работы, от плохой вентиляции, от «экономии» на ремонте… В помещаемом здесь рассказе обрисован один из этапов той борьбы, которую ведут рабочие в капиталистических странах и которая уже привела Англию к забастовке горняков. Пожар, начавшийся в шахте, теперь об'ял «добрую старую Англию», и отблеск его пылает сейчас во всех уголках мира…

Спускаясь в рудник, углекопы вопросительно посматривали друг на друга. Едкий запах, раздражавший нос и нёбо, показался им подозрительным. Но лицо надзирателя оставалось спокойно, и это успокаивало углекопов.

Надзиратель недавно женился и получал хорошее жалованье, следовательно, ему было из-за чего дорожить жизнью. Если бы была какая-нибудь опасность, он не остался бы равнодушным. Кроме того, внизу, в руднике, находилось сейчас больше ста человек: они, наверное, заметили бы запах газа…

Тихий скрип опускавшейся клети наводил дремоту; свет электрической лампочки на потолке тускнел и желтел по мере спуска.

— Мне, кажется, что пахнет газом, — сказал, наконец, вполголоса один из старых рудокопов, как бы для того, чтобы проверить свое ощущение.

Надзиратель потянул носом.

— Чепуха, — ответил он равнодушно.

Но, сделав несколько глубоких вздохов, он все-таки добавил:

— Около галлереи № 8 почти всегда пахнет газом; когда мы минуем ее, это пройдет. Впрочем, я сейчас же позвоню в машинное отделение, чтобы включили вентилятор.

Скрип блоков давал знать, что спуск приближается к концу, и, действительно, машина вскоре остановилась. Рабочие с привычной поспешностью начали выходить из под'емника, направляясь к огоньку, светившемуся в глубине галлереи. Душная, жаркая атмосфера окружила их, темнота стеной стояла вокруг, но они привыкли к этому и спокойно шли вперед.

Подростки вскоре отделились и пошли в глубину боковой галлереи запрягать лошадей, остальные — дальше, к «столовой». Поставив там свои корзинки с провизией на определенные места, они забрали инструменты и лампы, и через минуту вся толпа исчезла, словно поглощенная мраком.

В большой галлерее стало тихо, только скрип под'емной машины говорил, что еще одна партия живого груза спускалась вниз.

Когда первая партия рудокопов проходила по боковой галлерее, ей навстречу, из черной глубины низкого коридора, вышла другая, направлявшаяся домой.

Пот струился по лицам и обнаженным телам усталых рудокопов, оставляя светлые струйки на покрытой угольной пылью коже. Обе партии не обменялись никакими приветствиями, — возвращавшиеся домой слишком устали для этого. Многие из них шли с закрытыми глазами, опираясь на руку более выносливых товарищей, так велико было их утомление.

Когда обе партии отошли одна от другой шагов на десять, вдруг случилось что-то необычное. Стены галлереи точно содрогнулись, сначала слабо, почти незаметно, как будто какая-то гигантская рука пробовала пошатнуть горную громаду. Потом последовало более сильное колебание. Стены точно двинулись навстречу друг другу, посыпались мелкие осколки угля, закрутилась облачками пыль, слежавшаяся на выступах. И сейчас же вслед за этим раздался оглушительный грохот.

Казалось, что какая-то вырвавшаяся на волю стихия бросалась в диком бешенстве на стены, отскакивала от них, неслась дальше, в одно и то же время гремела в десяти разных местах, наполняла все своим шумом, воем и разрушением, точно разгневанная тем, что ее разбудили и что она взаперти. Она пробудила во всех отдаленных углах эхо, которое отвечало ей тысячей голосов, а потом замирало в стонущем вздохе, несшемся со всех сторон.

Тишина, которая внезапно наступила за этим, поразила ужасом. Рабочие замерли, затаив дыхание и ожидая, что адский шум раздастся снова.

Люди обеих партий, только что миновавшие друг друга, остановились. У возвращавшихся с работы сразу исчезла сонливость и усталость. Они смотрели на поворот галлереи, находившейся в двадцати шагах от них, потому что оттуда донесся к ним первый гром. За поворотом что-то произошло. Наверно, взрыв, от которого, может быть, загорелась шахта. Но люди не хотели верить этому: ведь, это было бы для них приговором.

— Это под'емная клеть сорвалась, — сказал один рабочий, взглядом умоляя товарищей поверить в эту догадку. Для того, чтобы лучше убедить их, он прибавил с досадой и горечью: — Квартирку-то по настоящему не осматривали целый год, да и канаты столько же. Слишком дорого, должно быть…

Кое-кто попытался усмехнуться, но натянутая усмешка только подчеркнула тревогу.

— Вперед! — скомандовал один из старших после минутного раздумья.

И оцепенение, сковавшее людей, исчезло. Обе партии соединились и бросились к выходу.

Шахта, по которой спускались в рудник, находилась на расстоянии тридцати метров от поворота. Если добраться до нее, можно считать себя спасенным.

Но рабочий, первым добежавший до угла, вдруг пошатнулся и остановился, как вкопанный. Вслед за ним, налетая друг на друга, остановились и остальные. Теперь они уже не могли сомневаться в том, что произошло.

Гигантский пожар пылал в нескольких шагах от шахты. Из устья бокового штрека, выходившего в галлерею между людьми и шахтой с под'емником, высовывались длинные языки пламени, которые лизали стены, пол и потолок и доходили почти до противоположной стены главной галлереи. Пробежать мимо этого пламени и добраться до под'емника не было никакой возможности.

У поворота столпилось человек сорок, испуганно прижимаясь друг к другу. Все молчали, но у всех мозг лихорадочно работал над изобретением какого-нибудь средства спасения. И, точно по сигналу, все вдруг повернулись и побежали назад. Где-то существовал боковой ход, по которому можно было добраться до заброшенной части рудника, а оттуда, по другой галлерее, дойти до шахты с другой стороны. Это была бешеная скачка. Несколько ламп от быстрого движения погасло; но никто не обращал на это внимания. Страх обострял зрение.

Когда углекопы из своей галлереи свернули влево, они встретили третью партию рабочих. Произошла сумятица, послышались крики и брань, которые быстро сменились безнадежным отчаянием, когда положение было выяснено.

— Спасения нет!.. — сказал чей-то глухой голос.

Однако, люди не хотели сразу оставлять надежду. Самые горячие прорвались мимо встречной партии, но скоро вернулись. Двое вели под руки третьего, который пытался пробежать мимо пламени, но задохнулся и с трудом был спасен товарищами. Люди молча опустили головы.

* * *

Шестьдесят три человека, столпившиеся в узкой галлерее, были в большинстве пожилые или старые рабочие.

Положение было серьезно, но паника еще не овладела людьми. Они надеялись, что наверху, конечно, заметили несчастье и принимают меры к тому, чтобы их спасти, и через несколько часов, наверное, придет освобождение. Только не терять мужества, не думать, что все пропало.

Оставаться на месте, однако, не следовало. Если пожар не будет скоро прекращен, он достигнет той галлереи, где они находились; надо было заблаговременно найти другое, более безопасное место.

— Погасите половину лампочек, — сказал один из старших, и, когда встревоженные рабочие вопросительно взглянули на него, он пояснил: — Кто знает, когда мы отсюда выберемся…

Приказание было сейчас же исполнено. Вся партия молча направилась назад.

В главной галлерее запах был сильнее и дым колечками вился по потолку.

Снова остановились, чтобы обдумать. Несколько человек дошли до угла, чтобы заглянуть в галлерею, но быстро вернулись, и оставшиеся прочли в их глазах безграничный ужас.

— Стены и потолки горят…

Трое забойщиков отправились проверить известие. Они остановились у поворота и покачали головами.

— Сильно горит, — сказал один из них тихо, чтобы рабочие его не слышали.

— Тяга в шахту, — пояснил другой.

— Если бы они закрыли отверстие

сверху, — предположил третий, — может быть…

— Нет, мы задохнулись бы от дыма и газа.

— Так пусть накачивают воду…

— Тогда мы утонем, — был усталый ответ.

— Но не можем же мы стоять здесь и спокойно ждать гибели…

— Молчи и успокойся. На нас смотрят. Нам только это и осталось: стоять и ждать гибели.

— А другого выхода из рудника нет?

— Нет. Младший инженер четыре года тому назад представил проект устройства вспомогательной шахты из галлереи № 11. Старший инженер его переделал, чтобы вышло подешевле, но правлению и это показалось дорого, и проект был брошен.

— Смотрите! — крикнул вдруг третий, — ложись, ребята, ложись!

Рабочие бросились на землю.

В следующее мгновение по галлерее пронеслась жгучая струя раскаленного воздуха, которая, как тысяча иголок, вонзилась в глотки людей, прерывая дыхание; огонь и дым бешеным вихрем пронеслись над грудой человеческих тел, осветив галлерею так ярко, что свет ослепил даже тех, кто лежал, уткнувшись лицом в пол. Через несколько минут жар ослаб, и температура постепенно опустилась до 30°, но никто из лежавших на полу не почувствовал этого облегчения, никто не шевельнулся… В темноте лежала груда трупов…

* * *

За поворотом, вдали, виднелся свет от горевшей деревянной крепи…

Проходили минуты, этот свет то усиливался, то слабел, и здесь, где лежали трупы, его отблеск точно играл тенями на неподвижных лицах мертвых.

Но вот в груде человеческих тел, там, где она была всего выше, началось движение, высунулась рука, и после долгих усилий из-под груды трупов вылез человек. Платье висело на нем обгорелыми лохмотьями. Не отдавая себе отчета в том, что произошло, он с усилием сделал несколько шагов, провел рукой по лбу и попробовал опереться о стену. В следующее мгновение он со стоном отдернул руку, — она вся была обожжена.

Он сделал еще один шаг. Его ноги наткнулись на какое-то препятствие. Он остановился, делая бесплодные усилия, чтобы разобраться в том, что его окружало. Воспаленные веки его мигали над налитыми кровью глазами; он то-и-дело хватался за голову.

Протяжный мучительный вздох, в котором слышалось нестерпимое страдание, донесся до его слуха.

— Я горю, — прохрипел измученный голос, который в следующую секунду перешел в отчаянный вопль и сдавленный крик ужаса.

Глаза первого поднявшегося приняли почти осмысленное выражение. Он вспомнил все и сообразил, что пронесшийся по галлерее огненный вихрь был загоревшийся рудниковый газ. Он вспомнил товарищей… все вспомнил. Он остался в живых только потому, что на него упало пять или шесть человек.

Широко открытыми, полными ужаса глазами оглядывался он кругом. Неверный дрожащий свет, исходивший из какого-то источника за поворотом, слабо освещал предметы. Он разглядел груду наваленных тел. В одной из них лежало не меньше десяти человек, и оттуда и слышались стоны.

Несчастный понял, что там находился такой же уцелевший, как он, и что ему надо помочь. Он стащил с кучи один из трупов, но обгоревшие руки отказались продолжать работу.

— Я задыхаюсь, — хрипел голос, — воды…

Искра разума, которая до сих пор помогала несчастному разбираться в окружающем, вдруг погасла. Он равнодушно отошел от товарища.

Перед ним весь участок был в огне. Потолок, стены, пол, — все горело с слабым треском. Главный очаг пламени находился налево, за входом в тот штрек, где работала первая партия. От этого центра огонь медленно распространялся по обе стороны главной галлереи, узкими жилками прокладывая себе дорогу. Деревянные стойки и переклады и скопившаяся на выступах угольная пыль давали ему богатую пищу.

Безумный внимательно и спокойно наблюдал за работой огня, не испытывая ни малейшего страха.

Несчастный уцелевший разглядел груду наваленных тел. Оттуда слышались стоны.

Через несколько времени он снова подошел к той куче тел, где слышался стон. Он наклонился над грудой тел, и несчастный, которому он отказал в помощи, ухватил его за шею и освободился от навалившихся на него трупов.

— Воды, — простонал он опять измученным голосом.

— Здесь только огонь, — ответил сумасшедший.

— Воды, — жалобно повторил голос.

— Огонь… огонь… везде огонь… и здесь и там… и здесь, — закричал сумасшедший, хватаясь обеими руками за голову.

Спасенный испугался его слов и движений и ползком перебрался к другой стене. Когда пламя осветило лицо его спасителя, он сразу понял все.

— Сумасшедший, — сказал он, задыхаясь от волнения.

Человек, продолжавший держаться руками за голову, обернулся на его голос. По его взгляду можно было заключить, что он не понял смысла сказанного, и спасенный убедился, что его догадка верна.

Ему стало страшно, и он ползком попятился от своего опасного соседа, но двигаться ему было трудно, — у него была повреждена нога.

Весь покрытый ожогами, то-и-дело теряя сознание, он старался уйти от своего товарища, но тот следовал за ним по пятам. С трудом добравшись до угла, он остановился в немом отчаянии, опустив руки.

* * *

Пожар распространялся. Перебиравшееся по пыльным выступам пламя было похоже на гигантские огненные пальцы, которые тянулись по всем направлениям. А за этими пальцами двигалась сплошная масса пламени, грозившая охватить все.

Жар вскоре прогнал раненого с того места, где он остановился. Он увидел достаточно для того, чтобы понять, что спасение в этом направлении немыслимо. Он ушел, но сперва перевязал себе ногу, как умел; сумасшедший поплелся за ним.

Раненый и сумасшедший не были единственными уцелевшими от взрыва. В темной части рудника они услышали стоны, которые невольно заставили их остановиться.

— Кто тут? — спросил раненый.

— Не все ли равно, — ответил голос. — Спасение невозможно. Мы все погибнем. Дайте мне умереть спокойно…

Эти слова подействовали на раненого, как удар бича.

Забыв о раненой ноге, он бросился прочь от этого человека, потерявшего надежду, и вдруг заметил вдали слабый свет. Может быть, это был тот самый свет, от которого он только что убежал. Но тьма кругом него была полна ужасов, и он направился к светлой точке.

Заметив, что он бежит по трупам товарищей и путается в их руках и ногах, он вдруг остановился, поняв, что бежит опять к повороту, где горела красным пламенем заря смерти.

Раненый закачался, схватившись руками за голову. Вот как люди сходят с ума… Он чувствовал, что его мысли путаются, глаза наполовину вышли из орбит, и он с хриплым криком побежал той же дорогой назад.

Очутившись в полном мраке и тишине, он остановился, тяжело переводя дух. Были ли они одни в этом проклятом руднике? Были ли тут, кроме них, только обуглившиеся трупы да умирающие? Много ли всего было тут рабочих? Давно ли это было? Он ничего не знал, ничего не мог сообразить. Он знал только, что единственный выход, через который можно было спастись, был заперт, что громадный пожар, который мог пожрать все на своем пути, был недалеко и неумолимо подвигался все ближе. Пламя ползло медленно, но верно и неизбежно…

Он вдруг расхохотался, и эхо повторило его громкий смех на тысячу ладов.

— Так вот как люди сходят с ума… Но нет!.. Не сейчас еще, не сейчас, — произнес он с мольбой и впился ногтями себе в грудь, чтобы очнуться от кошмара.

Ему необходимо было иметь товарища. Самого жалкого, только бы живого. Все, только не одиночество. Здесь тьма давила его, а там страшными змеями извивался огонь. Нет, только не думать!..

— Эй, ты, сумасшедший! Да, где же ты? — крикнул он.

— Дайте мне умереть спокойно, — послышался недалеко голос сумасшедшего,

повторявшего недавно слышанные им слова.

— Ты здесь? Дай мне руку. Ты мне друг? Говори.

— Дайте мне умереть спокойно, — повторял сумасшедший.

Раненый не обращал внимания на его слова. Он чувствовал невыразимое облегчение от того, что рядом с ним был живой человек. К нему вернулось самообладание. Рудник был велик. В нем было много рабочих. Не все же погибли. Где-нибудь да найдутся уцелевшие здоровые люди. Можно будет вместе подумать о спасении. И он с облегчением вздохнул и даже засмеялся. Сумасшедший засмеялся тоже.

— Пойдем, — сказал раненый.

— Пойдем, — повторил сумасшедший.

Взяв своего страшного спутника за руку, раненый направился с ним по галлерее.

Целые часы шли они все вперед и вперед; сворачивали в узкие боковые проходы, выходили в широкие галлереи, где шаги их вызывали гулкое эхо. Гонимый настойчивым желанием жить, которое удваивало его силы, раненый неутомимо шел вперед и тащил за собой товарища, начинавшего уже уставать.

Но страшные картины, на которые он то-и-дело натыкался, сломили, наконец, и его силы. Тьма начала опять давить его, и он пошел по направлению к свету. Напряжение воли теперь ослабло и, не дойдя до намеченной цели, он вдруг остановился и тяжело упал на пол. Сон сейчас же овладел им.

* * *

Когда он проснулся, он почувствовал, что зябнет. Он протянул руку и сейчас же встретил руку сумасшедшего.

— Ты тоже спал? — опросил он.

— Ты тоже спал, — повторил сумасшедший.

Раненый поднялся и сказал:

— Пойдем!

Повторив приказание, сумасшедший покорно поплелся за ним.

И они снова начали свое бесконечное и бесцельное путешествие. Но к пыткам раненого прибавилось новое мучение. Он чувствовал непреодолимую слабость. Ноги отказывались двигаться. Он остановился и прислонился к стене.

— О, как я голоден! — простонал он, чувствуя сильную боль в желудке. Безумный повторил его восклицание.

Искры опять запрыгали перед глазами раненого.

«Я заперт здесь, — думал он в каком-то исступлении, — я могу умереть с голоду, прежде чем придет помощь, если…»

Мозг отказывался продолжать мысль, но пустой желудок, корчившийся в судорогах, докончил ее:

«Живое мясо у тебя под рукой. Бери и ешь».

Он пошатнулся, точно его ударили. Как только ужасная мысль встала перед ним, он почувствовал отвращение к самому себе. Он проклинал тьму, окружавшую его, проклинал свою судьбу.

И вдруг что-то острое, как когти, впилось в его плечо. Он вздрогнул, хотел отпустить руку сумасшедшего, но с ужасом заметил, что сам был его пленником.

Тогда он замахнулся свободной рукой и стал бить наудачу, по чем попало. Удары были метки, и скоро он почувствовал, что свободен, и бросился бежать прочь от своего спутника. Он слышал за собой его хриплое дыхание и шаги и мчался все дальше, натыкаясь на стены и сворачивая в боковые проходы. Наконец, он остановился, едва переводя дух.

Но как только он остановился, что-то тяжелое пролетело мимо него и упало на пол. Он нагнулся, чтобы посмотреть, что это было. В это время другой тяжелый предмет ударился об стену возле него. Раненый узнал звук разбивающегося обломка каменного угля. Он понял, что сумасшедший был недалеко. Он замер, прижавшись к самой стене и затаив дыхание.

Через несколько времени бросание прекратилось, и послышались удалявшиеся шаги.

Но с этой минуты несчастный, запертый в этой огромной могиле, обращал всю остроту своих чувств и всю изворотливость своего ума на то, чтобы скрываться от своего недавнего спутника.

Едва только поблизости раздавались шлепающие шаги, как ум напрягался и начиналось новое бегство.

В запутанных ходах рудника было одинаково легко встретить человека и потерять его. Борьба с сумасшедшим не давала несчастному ни отдыха, ни покоя.

Однажды, стоя с большим куском угля в руке, он услышал недалеко от себя шум осыпавшихся осколков. Он сразу насторожился. Сумасшедший был недалеко. Раненый размахнулся и пустил камень в темноту.

Послышался звук удара об стену, посыпались осколки, эхо несколько раз повторило все эти звуки, потом опять все стало тихо.

Раненый повалился без чувств… В ту же минуту на грудь его опустились тяжелые колени сумасшедшего.

Раненый понемногу очнулся от волнения, и какое-то новое ощущение привело его в недоумение. Под ногами у него было мокро, а дышать становилось тяжело от дыма, в горле першило, глаза резало.

«Вода… Что такое?! Откуда могла появиться вода? Был только огонь, везде огонь, почему же теперь под ногами у него была вода?».

Но он так ослаб от волнения, что почувствовал вдруг тошноту, в ушах зазвенело, и несчастный без чувств повалился на землю.

В то же мгновение на грудь его опустились тяжелые колени сумасшедшего, а горло сдавили судорожные цепкие руки…

* * *

Над устьем колодца шахты на поверхности земли стояло крепкое здание, все из металла. В нем, с огромной высоты копра, спускались вниз, в шахту, блестящие проволочные канаты под'емника. Вокруг здания в полумраке, молча, ходили люди. Жуткая тишина. Напряжение. Тягость бессильного ожидания…

К зданию подошли двое новых людей, инженер и приезжий, представитель акционерной компании.

— Сколько их было там, вы говорите?

— 294 здоровых человека, и у всех их было такое же право на жизнь, как у нас с вами.

— Почему же не делают ничего для их спасения?

— Только потому, что это выше человеческих сил.

— И думают, что они умерли там… все?

— По крайней мере, надеются… ради них самих.

— Так этого не знают наверное?

— Нет, ничего не знают.

— Вот поэтому-то я и считаю, — сказал взволнованно акционер, — что необходимо как можно скорее принять какие-нибудь меры. Если ничего не знают, именно и нужно испытать все…

— Несчастье нужно предвидеть, — ответил ему серьезно и печально его спутник, — предвидеть и предупредить. Вот все, что можно сделать… Для будущего.

— Так почему же этого не было?

— Гм…

Они отошли от шахты и пошли по дороге к конторе.

Когда они проходили мимо толпы рабочих, стоявших в стороне от конторы, из толпы вдруг донесся резкий свист. Свист был такой вызывающий, что приезжий невольно вздрогнул и оглянулся.

Но не желая показаться испуганным, он спокойно и твердо спросил инженера:

— Расскажите мне, по крайней мере, что было сделано заводоуправлением?

— Все, что было возможно… Лучше бы они год назад столько сделали! Через полчаса после второго взрыва три человека спустились в шахту на разведки.

— Вы были, наверное, в их числе?

— Это была моя обязанность. И я молод и не женат… В двадцати шагах от главной галлереи был огонь. Пришлось ползти по земле. Мы спасли мальчика: он был весь в ожогах и оглушен. Все остальные были отделены от нас непроницаемой стеной огня. У них не было возможности пробраться к шахте. Мы принуждены были поспешно вернуться наверх. Один из нас троих потерял сознание, потому что пошел слишком далеко… У него там остались отец и брат…

— И ничего нельзя больше сделать?

— Ничего. Самое ужасное то, что взрыв произошел так близко от шахты, что он прервал всякое сообщение между рудником и внешним миром. Если бы несчастье произошло в одном из дальних забоев… Но что говорить об этом! Вы все равно не можете себе составить понятие о катастрофе. Никто не может… Мы знаем только одно: там было 294 человека…

* * *

Они дошли до конторы, и инженер пропустил своего спутника в помещение, где сидел целый отряд полицейских.

Присутствие их поразило приезжего, и он вопросительно оглянулся на инженера. Тот понял его.

— Теперь они успокоились, — об'яснил он, — но если бы вы видели их вчера. Они узнали о взрыве почти одновременно с нами. Через десять минут толпа в несколько сот человек ломилась к входу шахты. Табельщик у под'емника был буквально затоптан, — он пытался их остановить. Он тяжко пострадал. Сторожу тоже досталось. В одно мгновение вся толпа была у под'емника.

Они все были, как безумные. Человек двадцать требовали, чтобы под'емник спустили, они хотели отправиться вниз сами. Человек двести, таких же безумных, отговаривали их. Дрались и толкали друг друга в двух шагах от пропасти. Это было какое-то повальное безумие.

Мы пытались с ними говорить. Но у них там были мужья, отцы, сыновья. Одна из женщин, которая прибежала с новорожденным ребенком, хотела сбросить его в шахту, ее едва остановили. Она жива, но, говорят, сошла с ума.

Крик был ужасный. Люди ревели, как израненные звери. Сначала их было человек двести, вскоре их стала тысяча: мужчины, женщины, дети… Назвать это паникой — слишком слабо. Случилось то, чего они все время боялись и ждали. Упал Дамоклов меч, постоянно висевший над головами рудокопов…

Наконец, к нам подошла помощь — инженеры и конторский персонал. Но для того, чтобы пробраться к нам, им пришлось разобрать часть крыши. Благодаря им, нескольким надзирателям и десятку рабочих, сохранивших присутствие духа, нам удалось оттеснить толпу от шахты. Говорить с ними было невозможно. Они требовали, чтобы им вернули тех, кто был внизу. На одном из надзирателей всю одежду разорвали в клочья. Отчего они набросились на этого именно надзирателя, непонятно, — он пользовался их общим расположением. За что они мстили ему вчера, они вряд ли знают сегодня. И в то же время между ними стоял инженер, которого они всегда ненавидели и боялись. Его тут несколько раз били по ночам; двое сидят из-за него в тюрьме, и все же на него они не набросились. А других… Я сам по происхождению рабочий, а вот даже и меня побили… Мы силой оттеснили толпу от шахты. Они отступали с криком, с проклятиями, били стекла в здании под'емника, бросали камни…

И вдруг весь этот шум утих. Инженер, о котором я вам говорил, влез на крышу и встал во весь рост. Вся тысячная толпа разинула рот от удивления, не понимая, что это значило. Инженер коротко и ясно сказал им, что немедленно будут сделаны попытки к спасению оставшихся в руднике, и просил их успокоиться.

Послышались крики одобрения и благодарности. Когда им были названы имена тех, кто должен был спуститься вниз, они плакали от умиления, и каждый просил нас спасти сына, мужа, жениха.

Мне казалось, что эта ужасная сцена длилась несколько часов. Меня убедили потом, что это было всего пять минут…

— Пока мы боролись с толпой, — закончил инженер, — из конторы вызвали по телефону отряд полиции, а сегодня ждут к двенадцати часам отряд пехоты. На всякий случай…

* * *

Через несколько времени телеграф принес известие о том, что на место катастрофы выехал с одного из заграничных рудников спасательный отряд, желавший оказать посильную помощь своим братьям.

Поспешность, с которой спасательный отряд, как только он прибыл, пронесся на место катастрофы, подействовала на толпу, которой стало казаться, что теперь для спасения углекопов будет сделано именно то, что давно следовало сделать.

Полицейские разгоняли кучки собиравшихся людей, убеждая их, что через два часа все будет об'явлено.

Автомобили в'ехали за ограду, куда не пускали толпу. Она стояла огромной черной массой около входа и читала все то же, утрачивавшее постепенно свою свежесть, извещение о прибытии иностранного спасательного отряда. Сумерки сгущались, незаметно надвигалась ночь. В толпе слышался сдержанный говор.

Но когда прошли обещанные два часа, уныние снова начало овладевать людьми.

А между тем иностранный отряд не за страх, а за совесть работал около шахты. Их было двадцать человек, и все они горели желанием оказать помощь своим несчастным братьям. Снаряжение, которое они привезли с собой, было превосходно. Не было забыто ничего из того, чему научили прежние катастрофы. Аппараты были совершенны. Через час после прибытия отряда, четверо из участников, одетые в костюмы вроде водолазных, стояли около шахты, готовые спуститься вниз. Их мужество и самоотвержение не вызывали ни в ком сомнений. Для этой горячей молодежи, прибывшей из-за границы, было делом чести сделать больше того, что казалось возможным.

Прием, который был им оказан, превзошел их ожидания, — они увидели протянувшуюся к ним с надеждой братскую руку, и их сердца пылали жаждой подвига.

Первый спуск не дал никаких результатов. У предводителя испортился сосуд с запасом кислорода, и пришлось дать сигнал к под'ему. Вслед за первым отрядом, спустился второй. Им хотелось помогать и спасать, но все силы их ушли на то, чтобы побеждать собственную слабость.

Их пример поднял мужество несчастных потерпевших. К часу ночи около шахты оказалось сорок человек, готовых пожертвовать своей жизнью ради попытки спасения несчастных.

Как только из шахты поднимали двоих задыхавшихся людей, на их место готовы были двое других, Но когда бледные лучи рассвета заглянули в здание под'емника, герои поняли, что они напрасно потеряли время и силы и что благородная цель их недостижима… Усталые и раздраженные, ходили они группами по площадке.

— Продолжать нет смысла, — сказал, наконец, старый инженер, которого вначале заразило воодушевление иностранцев.

В испачканном платье, бледный и измученный, он уныло отошел в сторону и сел на скамью сторожа. Пот струился с его лба, в глазах была тупая усталость, как и у большинства остальных.

— Человек против стихии, — прибавил он с злобным раздражением, — силы слишком неравные.

Он высказал то, о чем многие думали. Опустив головы, люди стали отходить от шахты. Многие рыдали.

Вскоре площадка перед зданием шахты опустела. На ней лежало все, что удалось с неимоверными усилиями извлечь из рудника: мертвая лошадь и два обгорелых до неузнаваемости трупа.

С неимоверными усилиями удалось извлечь лишь два обгорелых трупа и мертвую лошадь.

— Кто бы это мог быть? — сказал один из рабочих.

— Не все ли равно, — с горечью ответил другой. — Все равно они оба мертвы.

— Мертвые-то они все, — сказал опять первый. — Но когда я подумаю, что на их месте могли оказаться мы…

— Следующий раз очередь будет за тобой, — сказал третий, подходя к ним.

— За мной? Нет, я больше не пойду в эту яму. Ни за что…

— Пойдешь, — спокойно и злобно сказал вновь подошедший.

— Не пойду, я думаю, каждый человек волен…

— Волен… Когда у тебя жена и дети запросят есть, так пойдешь и еще благодарить будешь…

— Я?! Нет, ни за что…

— Пойдешь, пойдешь, пойдешь, — продолжал упрямо его собеседник, — и ты пойдешь, и ты… и он… и я… и все пойдем, — только бы пустили…

* * *

Перед зданием конторы иностранцы садились в автомобили, чтобы вернуться в город…

С ночным поездом в город приехал отряд солдат. Они высадились на запасном пути, тихо, опасаясь греметь оружием, и направились к руднику. Дорогой они встретились с автомобилями. Провожавший иностранцев молодой инженер сказал своему спутнику:

— Опасаются беспорядков… Если бы правительство, действительно, заботилось о спокойствии внутри страны, оно прежде всего избегало бы бряцания орудиями разрушения. Если бы половина той энергии, которая уходит на мероприятия карательного свойства, тратилась на улучшения, мир выглядел бы значительно лучше…

— Утопии, — ответил ему бухгалтер, ворчливый старик, всю жизнь прокорпевший над счетами…

* * *

На другой день совет инженеров и директоров постановил затопить рудник. Вечером в машинном отделении здания, в котором помещался под'емник, ярко горели все лампы. Все время слышались звонки телефона. Из города были вызваны пожарные. Инженер с неприятным голосом руководил работами. Надзиратели и младшие инженеры торопливо исполняли его приказания. Нашлось достаточное количество пожарных рукавов. К часу ночи рассчитывали пустить в ход все нагнетательные насосы. От реки к зданию шахты двигались люди с фонарями.

Рабочие бараки казались погруженными в сон, но спали не все. Многие, хоть и измученные переживаниями дня, не могли спать спокойно, забыв о своих близких, погибших в громадной огненной могиле. Подготовительные работы к затоплению шахты еще не были окончены, когда весь рабочий поселок оказался уже на ногах и шумел, как встревоженный улей.

Между рекой и зданием шахты инженеры и пожарные в последний раз осматривали соединения рукавов.

— Пускайте насосы! — раздался резкий голос старшего инженера.

В это время вдали послышался глухой шум. Услышавший его пожарный оглянулся и сказал:

— Ливень, кажется, идет с той стороны..

— Тем лучше, — ответил другой, — воды-то нам и нужно…

Но вскоре шум стал настолько ясен, что его уже нелья было смешать с шумом приближающегося дождя.

— Люди, — сказал пожарный, — много людей… Бегут сюда.

Инженер прислушался.

— Вы правы, — сказал он. — Это топот ног…

— Загасите фонарь, — посоветовал пожарный.

Толпа приближалась быстро, в ее молчании было что-то, наводившее ужас. Затопить рудник — значило похоронить надежду на спасение оставшихся внизу. Вооруженные ножами рабочие бежали к реке с намерением перерезать рукава и помешать затоплению.

Инженер и пожарный, отошедшие сначала прочь от рукава, который они осматривали, поняли, наконец, намерение толпы. Они бросились навстречу безумцам, пытаясь их уговорить, но оба были сбиты с ног ударами кулаков. Толпа, удивленная легкой победой, принялась за свое разрушительное дело. Рукава были перерезаны в сотне мест.

А в машинном отделении ждали, что вот-вот рукава наполнятся и послышится шум воды в шахте.

— Странно, — говорил старший инженер, — я сам был у реки и видел, что рукава достигают до воды. В чем дело?

В это время в дверях показался человек.

— Рабочие!.. — закричал он, указывая в темноту.

— Что такое?

— Перерезали рукава, я не успел добежать…

Инженер, поняв, наконец, причину задержки, бросился к конторе. С другой стороны к зданию шахты неслась толпа, обезумевшая и жаждавшая разрушения.

Добежав до здания, толпа, ослепленная ярким светом, вдруг остановилась. Какой-то мальчуган бросил камнем в стеклянный фонарь. Пример его заразил многих, камни посыпались градом, и вскоре фонарь был разбит вдребезги. Свет погас… В здание ворвались. На машины посыпался целый град ударов. Били всем, что попадалось тяжелого под руку. Пожилой рабочий, с налитыми кровью глазами, бешенно пилил канаты, на которых была подвешена клетка под'емника.

Вдруг снаружи послышались отчаянные крики, кто-то звал на помощь, плакали дети, кто-то бранился, кто-то молил о пощаде. За этими тревожными звуками слышались другие, глухие, еще более тревожные: удары палок по человеческим телам, размеренный топот сотни ног, звон оружия, слова команды.

Страх овладел людьми в машинном отделении; этот страх разом встряхнул и отрезвил всех. И все разом бросились к двери. Произошла давка, и воздух ночи снова огласился воплями отчаяния…

Люди бросились по хорошо знакомой дороге домой. Под дождем, в темноте, их бежало несколько сот человек, тяжело дыша, спасая свою жизнь. Через несколько минут двери рабочих бараков закрылись, и в них воцарилась тишина.

Полицейские уже окончили свою работу, когда отряд пехоты окружил рудник. Тридцать человек было арестовано. Это, большей частью, были раненые и пострадавшие в давке. Под'ехала фура, в которую поместили наиболее пострадавших, остальные пошли пешком в сопровождении полицейских. Печальная процессия направилась к городу…

* * *

Пока изрезанные рукава заменяли новыми, прошло еще двенадцать часов; после этого рудник был затоплен без дальнейших помех. Пожар в шахте был потушен. Но только — внизу, а наверху начинался новый пожар, более грозный… неугасимый!

Столкновение произошло в ночь с пятницы на субботу. На утро тревога царила вокруг, на всех фабриках и заводах. Слово «забастовка» висело в воздухе, рабочие требовали срочного проведения мер безопасности работ.

* * *

Прошло три дня. Утро встало солнечное. На улицах города царило необычное оживление. Везде люди собирались кучками и говорили вполголоса. Ожидали демонстрации рабочих.

Вот вдали послышалась музыка, а через несколько времени над холмом у окраины города показалось первое красное знамя.

Музыка слышалась все громче и громче, первые ряды рабочих уже вступали в город. Шли не в ногу, но громадная одноцветная людская масса, сразу заполнившая всю мостовую, производила внушительное впечатление…

Толпа была похожа на реку, внезапно вышедшую из берегов и неудержимо стремящуюся вперед. Звуки марша вызывали отголосок в длинных рядах домов, а на фоне музыки глухо звучали шаги тысячи ног.

Сердца людей, стоявших на тротуарах, были переполнены каким-то смутным волнением. Сплоченность шагавших по улице рабочих масс действовала на публику богатых кварталов подавляюще. На всех лицах рабочих лежал отпечаток тяжелого труда, все это были люди, закаленные в борьбе с жизнью. Взгляды были серьезные, у многих гневные.

Они все шли и шли. Казалось, им не будет конца. Прошел уже целый ряд корпораций. Звуки музыки, шедшей во главе процессии, замерли вдали, а с холма на краю города спускались все новые массы.

Но вот лавина кончилась. И вдруг на холме появилось новое, черное знамя. Оно повисло и обмоталось вокруг древка, так что нельзя было разобрать, кому оно принадлежало. Но толпа, которая несла его, во многом отличалась от остальных, только что вошедших в город. Впереди, держась за руки и не отрывая глаз от земли, шли дети, за ними женщины с маленькими детьми на руках, за ними мужчины…

Когда эта новая волна людей вошла в город, подул ветер и развернул знамя, и между двумя черными траурными каймами стало видно красное поле.

Углекопы…

Они шли медленно, беспорядочной толпой. Лица у всех были измученные и скорбные…

Толпа на тротуарах притихла, подавленная, потрясенная…