Вся земля, вся планета – сплошное «туда». Как струна, дорога звонка и туга. Все, куда бы ни ехали, только – туда, и никто не сюда. Все – туда и туда. Остаюсь я один. Вот так. Остаюсь. Но смеюсь (я признаться боюсь, что боюсь). Сам себя осуждаю, корю. И курю. Вдруг какая-то женщина (сердце горит)… – Вы куда?! – удивленно я ей говорю. – Я сюда… – так влюбленно она говорит. «Сумасшедшая! – думаю. – Вот ерунда… Как же можно «сюда», когда нужно – «туда»?!»

Строгая женщина в строгих очках мне рассказывает о сверчках, о том, как они свои скрипки на протянутых носят руках, о том, как они понемногу, едва за лесами забрезжит зима, берут свои скрипки с собою в дорогу и являются в наши дома. Мы берем их пальто, приглашаем к столу и признательные расточаем улыбки, но они очень скромно садятся в углу, извлекают свои допотопные скрипки, расправляют помятые сюртучки, поднимают над головами смычки, распрямляют свои вдохновенные усики… что за дом, если в нем не пригреты сверчки и не слышно их музыки!… Строгая женщина щурится из-под очков, по столу громоздит угощенье… Вот и я приглашаю заезжих сверчков за приличное вознагражденье. Я помятые им вручаю рубли, их рассаживаю по чину и званию, и играют они вечный вальс по названию: «Может быть, наконец, повезет мне в любви…»

Я люблю эту женщину. Очень люблю. Керамический конь увезет нас постранствовать, будет нас на ухабах трясти и подбрасывать… Я в Тарусе ей кружев старинных куплю. Между прочим, Таруса стоит над Окой. Там торгуют в базарные дни земляникою, не клубникою, а земляникою, дикою… Вы, конечно, еще не встречали такой. Эту женщину я от тревог излечу и себя отучу от сомнений и слабости, и совсем не за радости и не за сладости я награду потом от нее получу. Между прочим, земля околдует меня и ее и окружит людьми и деревьями, и, наверно, уже за десятой деревнею с этой женщиной мы потеряем коня. Ах, как гладок и холоден был этот конь! Позабудь про него. И, как зернышко – в борозду, ты подкинь-ка, смеясь, августовского хворосту своей белой пригоршней в красный огонь. Что ж касается славы, любви и наград… Где-то ходит, наверное, конь керамический со своею улыбочкой иронической… А в костре настоящие сосны горят!

Вокзал прощанье нам прокличет, и свет зеленый расцветет, и так легко до неприличья шлагбаум руки разведет. Не буду я кричать и клясться, в лицо заглядывать судьбе… Но дни и версты будут красться вдоль окон поезда, к тебе. И лес, и горизонт далекий, и жизнь, как паровозный дым, все – лишь к тебе, как те дороги, которые когда-то в Рим.