Вселенский опыт говорит, Что погибают царства Не оттого, что тяжек быт Или страшны мытарства. А погибают оттого (и тем больней, чем дольше), Что люди царства своего Не уважают больше.

Я выдумал музу Иронии Для этой суровой земли. Я дал ей владенья огромные: Пари, усмехайся, шали. Зевеса надменные дочери, Ценя превосходство своё, Каких бы там умниц ни корчили – Не стоят гроша без неё.

Не пробуй этот мёд: в нём ложка дёгтя. Чего не заработал – не проси. Не плюй в колодец. Не кичись. До локтя Всего вершок – попробуй укуси. Час утренний – делам, любви – вечерний, Раздумьям – осень, бодрости – зима… Весь мир устроен из ограничений, Чтобы от счастья не сойти с ума.

Под копытами снег голубой примят. Еду в возке я по чужой стороне… Так грустно, брат мой, грустно, мой брат! Ах, кабы вспомнил кто обо мне. Там горит огонёк у того леска. Еду в возке я. Дуга на коне… Всё тоска окружает, тоска, тоска! Ах, кабы вспомнил кто обо мне. Всё чужие леса да чужая даль. И мороз страшней, и душа в огне… А печаль-то, мой брат, печаль, печаль! Ах, кабы вспомнил кто обо мне.

Славная компания… Что же мне решить? Сам я непьющий, – друзья подливают. Умирать не страшно – страшно не жить. Вот какие мысли меня одолевают. Впрочем, эти мысли высказал Вольтер. Надо иногда почитывать Вольтера. Запад, конечно, для нас не пример. Впрочем, я не вижу лучшего примера.

Взяться за руки не я ли призывал вас, господа? Отчего же вы не вслушались в слова мои, когда Кто-то властный наши души друг от друга уводил?.. Чем же я вам не потрафил? Чем я вам не угодил? Ваши взоры, словно пушки, на меня наведены, словно я вам что-то должен… Мы друг другу не должны. Что мы есть? Всего лишь крохи в мутном море бытия Всё, что рядом, тем дороже, чем короче жизнь моя. Не сужу о вас с пристрастьем, не рыдаю, не ору, Со спокойным вдохновеньем в руки тросточку беру И на гордых тонких ножках семеню в святую даль. Видно, всё должно распасться. Распадайся же… А жаль.

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал. А может, это школьник меня нарисовал: Ручками размахиваю, я ножками сучу, Уцелеть рассчитываю, и победить хочу. Ах , что-то мне не верится, что я, брат, убивал. А может, просто вечером в кино я побывал? Не хватал оружия, чужую жизнь круша, И руки мои чистые, и праведна душа. Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою. А может быть подстреленный, давно живу в раю, И кущи там, и рощи там, и кудри по плечам… А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.

…А годы проходят, как песни. Иначе на мир я гляжу. Во дворике этом мне тесно, И я из него ухожу. Ни почестей и ни богатства Для дальних дорог не прошу, Но маленький дворик арбатский С собой уношу, уношу. В мешке вещевом и заплечном Лежит в уголке небольшой, Не слывший, как я, безупречным Тот двор с человечьей душой. Сильнее я с ним и добрее. Что нужно ещё? Ничего. Я руки озябшие грею О тёплые камни его.

Как время беспощадно, дела его и свет. Ну я умру, ну ладно – С меня и спросу нет. А тот, что с нежным пухом Над верхнею губой, С ещё нетвёрдым духом, Разбуженный трубой, - Какой счастливой схваткой Разбужен он теперь, Подкованною пяткой Захлопывая дверь? Под звуки духовые Не ведая о том, Как сладко всё впервые, Как горько всё потом…

В земные страсти вовлечённый, я знаю, что из тьмы на свет однажды выйдет ангел чёрный и крикнет, что спасенья нет. Но простодушный и несмелый, прекрасный, как благая весть, идущий следом ангел белый прошепчет, что надежда есть.

Виноградную косточку в тёплую землю зарою, И лозу поцелую, и спелые грозди сорву, И друзей созову, на любовь своё сердце настрою… А иначе зачем на земле этой вечной живу? Собирайтесь-ка, гости мои, на моё угощенье, Говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву, Царь небесный пошлёт мне прощенье за прегрешенья А иначе зачем на земле этой вечной живу? В тёмно-красном своём будет петь моя Дали, В чёрно-белом своём преклоню перед нею главу, И заслушаюсь я, и умру от любви и печали… А иначе зачем на земле этой вечной живу? И когда заклубится закат, по углам залетая, Пусть опять и опять предо мною плывут наяву Синий буйвол, и белый орёл, и форель золотая… А иначе зачем на земле этой вечной живу?

На мне костюмчик серый-серый, Совсем как серая шинель. И выхожу я на эстраду И тихим голосом пою. А люди в зале плачут-плачут – Не потому, что я велик, И не меня они жалеют, А им себя, наверно, жаль. Жалейте, милые, жалейте, Пока жалеется ещё, Пока в руках моих гитара, А не тяжёлый автомат. Жалейте, будто бы в дорогу Вы провожаете меня… На мне костюмчик серый-серый. Он весь – как серая шинель.

Когда начинается речь, что пропала духовность, Что людям отныне дорога сквозь темень лежит, В глазах удивлённых и в душах святая готовность Пойти и погибнуть, как новое пламя, дрожит. И это не есть обольщение или ошибка, А это действительно гордое пламя костра, И в пламени праведном этом надежды улыбка На бледных губах проступает, и совесть остра. Полночные их силуэты пугают загадкой. С фортуны не спросишь – она свои тайны хранит, И рано ещё упиваться победою сладкой, Ещё до рассвета далече… И сердце щемит.

У поэта соперников нету Ни на улице и ни в судьбе. И когда он кричит всему свету, Это он не о вас – о себе. Руки тонкие к небу возносит, Жизнь и силы по капле губя. Догорает, прощения просит: Это он не за вас – за себя. Но когда достигает предела И душа отлетает во тьму… Поле пройдено. Сделано дело. Вам решать: для чего и кому. То ли мёд, то ли горькая чаша, То ли адский огонь, то ли храм… Всё, что было его, – нынче ваше. Всё для вас. Посвящается вам.

Сладкое время, глядишь, обернётся копейкою: Кровью и порохом тянет от близких границ. Смуглая сабра с оружием, с тонкою шейкою Юной хозяйкой глядит из-под чёрных ресниц. Как ты стоишь… как приклада рукою касаешься! В тёмно-зелёную курточку облачена… Знать, неспроста предо мною возникли, хозяюшка, Те фронтовые, иные, мои времена. Может быть, наша судьба как расхожие денежки, Что на ладонях чужих обречённо дрожат… Вот и кричу невпопад: до свидания, девочки! Выбора нет! Постарайтесь вернуться назад!..