1. ОБ АРМИИ И ПОЛИЦИИ

Швейцария, как уже было сказано, нейтральная страна, в военных конфликтах не участвовала с наполеоновских времен. И тем не менее она имеет большой военный бюджет (до 5 миллиардов швейцарских франков), хорошо вооруженные и обученные сухопутные войска, военную авиацию, войска противовоздушной обороны.

На вооружении имеются танки, самоходные артиллерийские орудия, самолеты, вертолеты, зенитные пушки и пулеметы, патрульные машины новейших конструкций, как приобретенные за границей (США, Германия, Швеция), так и собственного производства.

Стрелковое оружие — пулеметы, винтовки, пистолеты, пистолеты-пулеметы — как правило, собственного производства и весьма высокого качества. Торговля ими существенно пополняет государственный бюджет.

Наряду с современным вооружением, средствами транспорта и связи в швейцарской армии сохранилась Служба почтовых голубей— женское подразделение во главе с дамой-майором. Мой знакомый полковник утверждал, что голуби — незаменимое средство связи в горных условиях. Есть и роты «самокатчиков» — велосипедистов. Это, как и голубиная почта, скорее дань традициям: велосипед в горах — весьма неэффективное средство передвижения.

Вооруженные силы Швейцарии построены по территориально-милиционному принципу. Все части кадрированные, особенно — в авиации. Кадровых военных в стране не более 9 тысяч человек. Одновременно на службе и переподготовке находится 10–15 тысяч человек. Но в случае военной угрозы за двое суток в стране может быть поставлено под ружье до 1,9 млн человек!

В мирное время в армию призывают в 19-летнем возрасте. Срок действительной военной службы рядового состава — 4 месяца. С солдатами, желающими получить офицерское звание, проводятся дополнительные сборы, продолжающиеся 100 дней.

Но окончании службы солдат зачисляется в резерв. Уезжая из части, он увозит с собой три комплекта обмундирования (на все времена года), бронежилет, каску, личное оружие с боевыми патронами, а также пакет с инструкцией министра обороны. Его можно вскрыть только при объявлении мобилизации. Все это резервист хранит дома, чтобы в случае объявления мобилизации прибыть на сборный пункт в форме и при оружии.

Для проведения сборов резервистов и на случай мобилизации в каждом военном округе существуют постоянно действующие сборные пункты — казармы на 80—100 человек с классными комнатами, столовой, спальней, помещением для чистки оружия и пр.

Служба в армии для швейцарца — дело чести. Я никогда не слышал о попытках увильнуть от выполнения воинских обязанностей, даже в тех случаях, когда призывник по тем или иным причинам находится за границей. Получив повестку военного ведомства, призывник (или резервист) обязательно явится в указанное время на сборный пункт. Существуют также очень строгие правила прохождения службы в резерве: практические стрельбы, предъявление для осмотра оружия и обмундирования.

Звоню как-то начальнику службы протокола кантона Женева. Мне ответила его секретарша — дама лет пятидесяти, известная в бюрократических кругах как образцовая служащая: «Господин начальник протокольной службы находится на военной службе. Прибудет в Женеву через пять дней. Я готова записать все, что вы хотели бы сказать моему патрону. Утром до 10.00 я передам вам его ответ».

Шеф протокольной службы кантона — человек крайне занятый. У него нет заместителя, и все-таки по команде воинского начальника он «пошел под знамена» и, уверен, не пытался увильнуть.

А однажды видел, как за полчаса до окончания футбольного матча со стадиона вышло более десятка возбужденных мужчин в гражданских костюмах, по при оружии (карабины, автоматы, ручные пулеметы). Оказалось, что на этот день у резервистов были назначены учебные стрельбы. А тут футбол! Да еще какой! И на полигон надо, и матч пропустить обидно. Вот и поехали солдаты на стадион с оружием. Досмотреть матч не смогли — времени не было.

Офицерский состав в Швейцарии выслугу лет в армии считает не в годах и не в месяцах, а в… днях. Мой знакомый подполковник Т. как-то с гордостью сообщил: «Я прослужил в войсках 2500 дней».

Так было в 70-е годы прошлого века. Но времена меняются. Прошло не более двадцати лет, как в стране появилось общественное движение «Группа за Швейцарию без армии». В 1989 году она вынесла на референдум предложение об отмене военной службы и получила поддержку 35,6 процентов населения. В 2001 году количество её сторонников упало до 22 процентов. Но «Группа», не отказавшись от своей идеи, вынесла на третий референдуму компромиссное предложение: конституционно закрепить формулу «никто не может быть принужден к службе в армии». Гражданская служба также должна стать добровольной.

В защиту своей инициативы ее защитники приводят такие аргументы, как неэффективность армии при решении насущных проблем, дороговизна обязательной военной службы и неудобства для тех, кто ее отбывает, особенно в смысле поиска работы и развития карьеры.

В конце декабря 2011 — начале января 2012 года завершилось оформление народной законодательной инициативы «За отказ от всеобщей воинской обязанности», т. е. за переход к добровольной и профессиональной армии.

* * *

Статус «дипломатической столицы мира», который женевцы постоянно подчеркивают и которым гордятся, обязывает власти Женевы и кантона поддерживать такую обстановку в городе, которая обеспечивала бы строгую секретность встреч и переговоров, постоянно ведущихся там между руководителями различных стран, а также их личную безопасность.

На первых порах власти занялись «очисткой» города от «неблагонадежной» публики, изгнанной из других стран. Кого там только не было! Усташи и анархисты, коллаборационисты всех мастей и национальностей, прочие «леваки». Затем руководство полиции сосредоточило основное внимание на мерах, которые помогали бы прогнозировать обстановку, заранее выявлять и предупреждать готовящиеся преступления. Для этого наряду с разработкой системы строгого учета населения и иностранцев, прибывающих и находящихся в стране, была создана широкая сеть осведомителей во всех слоях общества, включая и иностранную диаспору. И скоро женевская полиция стала знаменитой: она всё знала, всюду проникала, умела вовремя предотвращать нежелательные действия со стороны различных экстремистских группировок.

В связи с распространением терроризма и имевшими место захватами самолетов в 1973 году в женевском аэропорту была создана служба обеспечения безопасности взлетно-посадочных полос во главе с кадровым армейским офицером. В штатном составе службы — бронетранспортеры, легкие танки, группа саперов, лаборатория по выявлению взрывчатых веществ в багаже пассажиров, а позднее и группа по выявлению наркотиков с натренированными собаками.

Тогда же вся территория аэродрома была обнесена двумя рядами колючей проволоки и вдоль нес, на расстоянии 300 метров одна от другой, были поставлены наблюдательные вышки с прожекторами. Все посты имели между собой и штабом телефонную и радиосвязь.

В 1970-е годы власти кантона увеличили численность полиции, призвав на службу женщин, которые заменили мужчин на канцелярской работе, а главное, в службе безопасности дорожного движения.

Вместо увольняемых полицейских старших возрастов в полицию стали набирать хорошо натренированных молодых людей из числа спортсменов, повысили качество теоретической и практической подготовки кадров. Швейцарский полицейский в течение двух лет изучает необходимые ему для будущей работы законы страны, владеет несколькими иностранными языками, может грамотно составить документы по дорожно-транспортному происшествию, оказать первую медицинскую помощь и, если окажется необходимым, даже принять роды.

В руководящем составе полиции на уровне кантонов много армейских офицеров, выведенных по тем или иным причинам в резерв. Часть из них так и остается служить в полиции, а другие возвращаются в войска. Такая система ротации кадров, как объяснил мне комиссар полиции, позволяет государству экономить средства на их подготовке, и пояснил: «Я — армейский полковник. Был начальником военной контрразведки. Теперь — начальник полиции. Надо будет — снова вернусь в армию на должность, соответствующую моему воинскому званию, так как все время, пока командую полицией, нахожусь в резерве армии. Вместо меня может прийти другой армейский офицер или будет назначен один из нынешних комиссаров».

* * *

Швейцарцы, мне кажется, самый вооруженный народ. Помимо большого количества табельного оружия, которое остается у резервистов не только до конца их жизни, но и у их наследников, каждый законопослушный гражданин имеет право приобрести оружие (пистолет, револьвер, ружье нарезное и гладкоствольное) в оружейном магазине для защиты своего жилища. Для этого нужно только представить директору магазина справку полиции о том, что он не находится под судом и следствием и не состоит на учёте в психиатрической лечебнице.

Сколько оружия у населения, властям неизвестно: единого регистра его учета нет. Считается, весьма приблизительно, что население страны (по данным на 2010 год) в 7,7 млн человек хранит дома до 3,4 млн единиц огнестрельного оружия.

Руководителей полиции раньше это не беспокоило. Они утверждали, что наличие огнестрельного оружия в домах и квартирах отрезвляюще действует на грабителей. И подтверждали это тем, что квартирные кражи совершаются только в отсутствие хозяев, а преступления с применением огнестрельного оружия носят единичный характер. Но они не замечали, что многие убийства и самоубийства совершаются швейцарцами с использованием армейского оружия.

Удивительно, что швейцарцы, люди во всем очень аккуратные и пунктуальные, безответственно (на наш, конечно, взгляд) относятся к хранению огнестрельного оружия. Один мой знакомый, у которого мы с женой как-то обедали, решил подарить мне «на память» свой табельный карабин с боезапасом: ему, снятому с военного учета, он стал не нужен, а для самозащиты у него, его жены и дочери есть по пистолету. Радушный хозяин долго не мог понять, почему я отказываюсь от столь ценного и полезного подарка. А я ярко представил, как бы встретили меня, опоясанного патронташем и с карабином на ремне, сотрудники таможни и пограничники на Шереметьевском аэродроме.

А ваг другой случай. Утром, уезжая из частного дома, где мы с женой снимали комнату, я открыл платяной шкаф, чтобы взять свою куртку, которую вечером повесил туда, не включая свет, и увидел в дальнем углу ручной пулемет, а на полке — два снаряженных диска.

По к началу XXI века в стране значительно увеличилось количество уголовных преступлений с применением различных видов огнестрельного оружия. И тут руководство полиции пришло к выводу о необходимости создания единого регистра учета огнестрельного оружия (включая охотничьи ружья, спортивные винтовки и пистолеты), находящегося в частных руках. Владельцы всех видов оружии должны заявить о нем в полицию.

 

2. КАКИЕ ОНИ — ШВЕЙЦАРЦЫ?

Вопрос непростой, сразу на него не ответишь. Когда немножко поживешь в Женеве, да и в любом другом городе Швейцарии, замечаешь, что в отношении ко всем странам и иностранцам у швейцарцев чувствуется высокомерие. У них, пожалуй, есть для этого некоторые основания: жизненный уровень — один из самых высоких в Европе. В 1970-е годы в стране почти не было безработицы. При ежегодном повышении цен на продукты питания и прочие предметы потребления на 9 % — зарплата повышалась на 11 %.

Женевцы — патриоты, Они любят свой город, свою страну. Гордятся своей историей и с удовольствием говорят о Цезаре, гельветах, о Кальвине, Руссо, дом которого сохранился, о Вольтере, Дюнане — создателе Международного Красного Креста и других известных швейцарцах и иностранцах, живших в Женеве.

И, не любя иностранцев, очень любят их кошельки. Для Женевы, как я уже отмечал, иностранные дипломаты и туристы, международные чиновники — золотая жила. Это все знают, и даже полицейские при мелких нарушениях правил дорожного движения к этой категории людей относятся более снисходительно, чем к местным жителям: иностранцу сделают внушение, местного — оштрафуют. В то же время, в нарушение международных конвенций, власти Женевы не предоставляют работающим там международным чиновникам многих положенных дипломатам льгот. Это приводит к тому, что время от времени руководители Секретариата ООН и специализированных международных организаций, а также постоянных представительств стран — членов ООН, расположенных в Женеве, поднимают вопрос о переезде в соседнюю Австрию, где жизнь дешевле, а отношение к иностранцам лучше.

* * *

Кто-то из великих, кажется, Вольтер, долго живший в Женеве, сказал: «Если ты видишь швейцарца, прыгающего вниз с десятого этажа, смело прыгай за ним: там деньги».

Деньги — это главное в жизни швейцарцев. Они постоянно думают о том, как их заработать, куда их вложить. Любой способ их получения, кроме явно преступного, признают и одобряют. И они умеют их считать. Швейцарец нигде, никогда не переплатит ни одного сантима. Он, не стесняясь, берет в руки калькулятор и проверяет поданный ему официантом счет, высчитывает положенные 12 процентов «чаевых», пересчитает сдачу, купюры аккуратно положит в бумажник, а мелочь (до последнего сантима) — в кошелек. Официант в это время стоит рядом. И его не обижает, что клиент заранее принимает его за жулика. Он к этому привык: он — швейцарец, он сам такой же.

А вот в швейцарском ресторане обедает русский, широкая душа. Счет не проверяет, сдачу не пересчитывает и в бумажник кладет только крупные купюры, оставив мелочь официанту. Тот деньги, конечно, возьмет, но про себя назовет такого клиента мотом и надолго запомнит его. И если ему вновь придется обслуживать этого посетителя, обязательно обсчитает его. То же самое и в магазинах. Обсчитать швейцарца почти никогда не удается, поэтому официанты, продавцы и прочие труженики сферы обслуживания отыгрываются на иностранцах, особенно на тех, которые слабо владеют местным языком.

Пошли мы как-то с товарищем — а это было в самом начале моего пребывания — погулять по Женеве. Товарищ мне что-то рассказывал, что-то показывал. И так, с разговорами, вышли на набережную в одном из самых красивых мест Женевы. Посреди сквера высилась беседка из камня, в которой на постаменте стояла массивная гробница, а в конце сквера — огромная черная конная статуя с всадником в треугольной шляпе, при сабле и эполетах.

— Кто этот герой, — спросил я спутника, — и за какие подвиги его тут похоронили?

— Это скорее антигерой. Ничего полезного для Женевы он не сделал, если не считать «пустячка»: он завещал городу 22 миллиона франков золотом, но взамен попросил похоронить его на этом месте. Это памятник герцогу Карлу Брауншвейгскому, владельцу, в прошлом, карликового герцогства в феодальной Германии. Он получил его в наследство от отца, погибшего в сражении с войсками Наполеона, бежавшего с острова Эльба.

Уважением соотечественников Карл не пользовался, и они дважды — в 1829 и 1830 годах — с позором изгоняли его из страны за слишком вольное обращение с их женами и дочерьми. И пришлось любвеобильному герцогу искать убежище в Женеве: там, не вдаваясь в причины бегства с родины, принимали и давали приют всем «обиженным». А если «обиженный» был титулованной особой, да у него еще и деньги водились, он становился желанным гостем.

В 1873 году, понимая, что старуха с косой может прийти за ним в любой день, и деньги истратить он не успеет, Карл, выбрав это место для могилы, передал свои миллионы городу.

Все, что касается денег, швейцарцы чтут свято. Они торжественно Карла отпели, соорудили мавзолей и положили останки герцога в гробницу, а скульптор Кэн изваял монумент. До сих пор власти города четко выполняют все пункты завещания: обновляют клумбы, ремонтируют, в случае необходимости, детали сооружения.

«Сделка» женевских банкиров с герцогом оказалась весьма выгодной для них и для города: проценты на завещанный капитал давно и намного превысили первоначальный вклад. Часть денег, оставленных Карлом городу, ушла на строительство Театра оперы и балета — одного из красивейших зданий Женевы.

Я неоднократно слышал о других курьезах, связанные с умением, ничем не гнушаясь, зарабатывать деньги, а бывало, и сам это видел. Поехал как-то посмотреть собор Святого Петра, который особенно красив при вечерней подсветке. Погулял около собора, посидел минут 20–30 на богослужении, осмотрел аудиторию, в которой когда-то проповедовал Кальвин, и по узкой каменной лестнице спустился вниз. И тут же, у ее подножия, рядом с церковью Святой Мадлены, увидел ярко освещенное и самое развеселое в Женеве кабаре «Ба-талан». Весь вечер, а то и ночь напролет несутся из него джазовая музыка и нескромные песенки. Спускавшиеся по лестнице пожилые благочестивые протестанты-туристы, увидев это заведение, перекрестившись, быстро уходили, а молодежь, которая пришла в храм только поглазеть, шла в кабаре. Владелец счастлив: удачное место он выбрал для своего заведения.

Другой раз, гуляя, вышел к весьма популярному у иностранных туристов кафе «Казанова». Дом неказистый, но название из красных неоновых трубок видно издалека. Сразу же вспомнилась парижская площадь Пигаль, освещенная разноцветными неоновыми лампами-буквами над кабаре, барами, «театрами» стриптиза и отелями для «сорокаминутных» клиентов.

Хозяева «Казановы» не стесняются зарабатывать на памяти знаменитого авантюриста, игрока, шпиона, служившего всем, кто хорошо платил. Он объехал все европейские столицы, но памятника нигде, кроме Женевы, удостоен не был. А на берегу Лемана, где он совращал невинных племянниц местного пастора, памятник ему стоит. Да какой! И где!? «Казанова» находится на месте того дома, в котором талантливый развратник веселился в 1750 году. А какой доход приносит этот памятник его хозяевам! Лучше придумать трудно.

* * *

В общении со швейцарцами, будь то сотрудник полиции, чиновник, коммерсант или мастеровой, мы отмечали такие их качества как обязательность, точность, аккуратность. И сделает все, только бы не упустить клиента. И это лучше показать на примерах из жизни.

Представительству потребовался большой сейф. Его можно было заказать по телефону, и через 7—10 дней фирма доставила бы покупку на дом. Но нам такой вариант не подходил, так как в заказанном заранее сейфе мы могли бы получить, и, заметьте, бесплатно, вмонтированный контрразведкой радиопередатчик, управляемый из полицейского участка или из специально оборудованной автомашины, и противник получил бы возможность прослушивать разговоры в помещении, в котором находился сейф.

Объехав 3 или 4 специализированных магазина, выбрал по выставленным в витринах табличкам подходящий нам по надежности, размерам и цене сейф, и в один из дней, взяв своих рабочих и автобус, поехал его покупать. Пришел к продавцу и сказал:

— Мне срочно нужен вот такой сейф, — и показал, какой именно.

Продавец обрадовался — сейфы каждый день не покупают — и ответил, что он может поставить мне сейф в течение 7 дней.

— Он мне нужен сейчас! — ответил я, чем явно озадачил продавца.

— У меня здесь только образцы, склад находится за городом.

— Этот сейф исправен?

— Да, но он у меня единственный, и сейчас нет ни машины, ни грузчиков.

— Машина и грузчики у меня есть. Я беру этот сейф. Образец вам привезут.

Продавец пытался еще что-то возразить, тоща я повернулся к нему спиной.

— Хорошо, я согласен, только как вы его погрузите? — Я махнул рукой своей бригаде и, пока ошарашенный продавец изучал мою визитную карточку, сейф был погружен.

* * *

В период пребывания в Женеве советской делегации на переговорах с США по сокращению стратегических вооружений министр иностранных дел СССР А.А. Громыко неоднократно встречался там с госсекретарями США Киссинджером и Венсом. Встречи проводились поочередно — то на американской, то на нашей территории. А приличного помещения для встреч такого уровня у нас не было. И тогда З.В. Миронова решила отремонтировать «Старую виллу». Так мы называли находящийся на территории Представительства дом, купленный еще для советской делегации в Лиге Наций. С той поры он ни разу не ремонтировался, был в весьма запущенном состоянии, несмотря на то, что значился у городских властей памятником архитектуры. Деньги МИД СССР нам перевел, оставалось только найти фирму, которая взялась бы за ремонт.

Не откладывая, я пригласил знакомого архитектора, показал ему виллу и сказал, что нам необходимо восстановить ее в первозданном виде. Благо, вся документация сохранилась. Работа предстояла большая: замена полов, оконных рам, дверей, санитарно-технического и отопительного оборудования, электропроводки и электроприборов, изготовление по имеющимся образцам кованых решеток на окна и их установка, штукатурка и покраска здания внутри и снаружи и прочес.

Осмотрев здание, архитектор сказал: «Берусь!» И тут я ему сказал, что на всю работу у нас есть максимум три педели. Это его озадачило, но отказаться от выгодного заказа он не мог и снова сказал: «Берусь!»

На следующий день в 8.00 архитектор явился с представителями фирм, готовых выполнить заказ. В течение часа они с калькуляторами и блокнотами в руках осматривали здание, потом минут сорок совещались и, разработав график работ с точностью до… получаса, вывесили его в трех местах для сведения рабочих. И тут же я подписал с ними договор. Времени на это не потребовалось: на все виды работ у них были готовые бланки с указанием расхода материалов, их стоимости, затрат рабочего времени и пр. Оставалось только перенести сделанные ими расчеты в эти бланки.

В договоре помимо указания объема и стоимости работ была дата их окончания. При этом в случае задержки исполнения фирмы выплачивали штраф в сумме 300 франков за каждый день. Заказчик, со своей стороны, за каждый день сдачи работ раньше срока обязывался платить премиальные в размере 100 франков. Последний пункт договора обязывал заказчика в течение трех дней после окончания работ перевести причитающуюся фирмам сумму в указанный ими банк, но при этом оговаривалось, что баше выдаст исполнителям лишь 80 процентов этой суммы. Остальные 20 процентов они получат через 6 месяцев, при условии, что с нашей стороны не будет к ним претензий.

После обеда под бдительным наблюдением двух наших специалистов начались ремонтные работы. Каждый рабочий молча, ни к кому не обращаясь с просьбой «подержать», «подать», «стукнуть» или «подтолкнуть», как обычно бывает у нас, выполнял свою работу. Ремонт был закончен за три дня до указанной в договоре даты. Претензий к фирмам у нас не оказалось ни через 6, ни через 12 месяцев.

Один умудренный жизнью швейцарец как-то сказал: «У нас нельзя плохо работать: страна маленькая, мы, можно сказать, все друг друга знаем. И если я где-то что-то плохо сделаю, умру с голоду. Мне никто больше не даст работы. У нас не принято нанимать человека без устной или письменной рекомендации его прежнего работодателя».

* * *

Прожив несколько месяцев в Женеве, поездив по стране, я неожиданно для себя сделал открытие: за это время я не видел в городе ни одного пьяного. Ни на улице, ни в ресторанах. А веда пьют люди. Не видел и вытрезвителей, даже не слышал о них. Как же так? И однажды я поделился своими наблюдениями с комиссаром полиции. Он мне многое поведал и объяснил.

Во время Второй мировой войны и сразу после нее в стране заметно увеличилось количество пьющих мужчин и даже женщин. Поголовного пьянства не было, но ситуация для такой маленькой страны, как наша, была критической. И, чтобы спасти нацию от пьянства, от разрушения генофонда, правительство, не прибегая к введению сухого закона, а такой вариант рассматривался, разработало смелую и оригинальную программу борьбы с пьянством.

Главным пунктом программы было развитие спорта, в первую очередь горнолыжного, парусного, автомобильного и плавания. Авторы программы исходили из того, что человек, занимающийся спортом, не будет пить сам и приучит к спорту, а следовательно, и к трезвому образу жизни, своих детей. И, несмотря на то, что для этого требовались крупные капиталовложения (строительство подъемников, плавательных бассейнов, приобретение спортинвентаря, создание школ тренеров по указанным видам спорта), по всей стране началось строительство спортивных сооружений. Правительство оказывало помощь населению в приобретении автомашин, катеров и спортинвентаря.

В то же время власти стали уделять больше внимания военно-патриотической работе с молодежью: по всей стране создавались стрелковые клубы и кружки, строились стрельбища, частные и государственные тиры. Теперь их многие тысячи. Стрельба объявлена народным спортом. Национальные и региональные соревнования по стрельбе из пистолета или штурмовой винтовки проходят всегда при массовом скоплении народа.

Стоит отметить такой интересный факт: Швейцария — единственная в мире страна, в которой министр обороны отвечает не только за безопасность страны, но и за физическую — спортивную — подготовку ее населения. На Министерство обороны возложена подготовка спортсменов к международным соревнованиям, олимпиадам и пр.

Наряду с указанными мерами были введены драконовские меры наказания для любителей выпить «лишнего». Появление человека, независимо от его социального положения, на улице или в любом общественном месте в состоянии даже легкого опьянения сурово наказывалось, в первую очередь штрафами — и немалыми — в административном порядке. А серьезное правонарушение, совершенное в состоянии алкогольного опьянения, влекло за собой уголовную ответственность. В борьбе с пьянством активную роль играли средства массовой информации.

Вес это дало свои плоды. С пьянством там борются вес. Любой швейцарец, увидев на улице пьяного, подходит к телефону-автомату и сообщает об этом в полицию, указав место, где находится пьяный. Туг же его сигнал передается патрульным полицейским машинам, и в считаные минуты «правонарушитель» оказывается в полицейском участке. И горе ему, если он кричал, громко пел, ругался или оказал сопротивление полиции при задержании.

В тот день, когда мы разговаривали с комиссаром, на 190 тысяч жителей Женевы было, по его словам, 11 тысяч маломерных парусных и моторных судов. Один легковой автомобиль — на 3–4 человека. Работали 17 городских плавательных бассейнов, не считая водноспортивных комплексов университета и крупных предприятий. Каждое среднее учебное заведение имело свои спортзалы, различного вида спортивные снаряды и тренажеры, установленные во дворе.

Швейцария — «трезвая» страна. За почти шестилетнее пребывание там я видел на улице всего 5 пьяных мужчин. И вес они были… советскими гражданами.

Вспоминаю, в этой связи, историю, которая случилась с советским гражданином, да не простым смертным, а в ранге заместителя министра.

В 00.30 дежурный пограничник докладывает, что мне звонят из Управления полиции города. Беру, без восторга, разумеется, трубку и слышу: «Патрульной машиной в городе подобран советский гражданин. У него дипломатический паспорт. Разговаривать с нами на английском языке отказывается. Мы можем оставить его до утра, место найдем, но не слишком комфортабельное, а ваш соотечественник, судя по внешнему виду, привык к удобствам. Если приедете, отдадим его вам. Решайте сами», — закончил полицейский. Вызываю машину, одеваюсь и еду.

Вхожу в вестибюль здания полиции. В окружении двух полицейских в форме и двух штатских стоит элегантно одетый мужчина среднего роста лет 50–55. Среди полицейских находился мой добрый знакомый М.К. «Доброй ночи, господа! В чём дело?» — обратился я к присутствующим. Задержанный явно обрадовался моему приходу. М.К. рассказал, что патрульные нашли задержанного за городом. Он, чтобы не упасть, обнимал столб электроосвещения. Показал полицейским, не выпуская из рук, дипломатический паспорт. Вел себя достойно. Не оказывая сопротивления, сел в машину. Полицейским показалось, что он даже обрадовался их появлению.

Выслушав инспектора, я поблагодарил полицейских за проявленную заботу о соотечественнике. Обратившись к задержанному, назвал себя и сказал, что едем в Представительство. На лице его появилась улыбка:

— Скажите им, что они хорошие ребята! Гуд бай, сеньоры! — Он поднял вверх руку, приветливо помахал и притопнул ногой. Полицейские весело рассмеялись.

В матине я спросил:

— Кто вы?

— Я все вам расскажу в Представительстве, — был ответ.

В кабинете он молча вручил мне паспорт. Это был человек, действительно привыкший к комфорту. Я не был знаком с ним лично, но слышал о нем много, и только хорошее.

— Рассказывайте, Иван Ильич, что произошло с вами.

— Дайте мне пистолет, я застрелюсь!

— Пистолет я бы вам нашел, только вот нужды стреляться не вижу. Лучше давайте разберемся спокойно. Что случилось?

— Случилось непоправимое. Я коммунист. В партию вступил на фронте. Дважды был ранен. Воевал честно и честно трудился, а за границей попал в полицию, как какой-нибудь алкоголик. Как я буду после этого в глаза людям смотреть, что я скажу жене и детям? — Говорил он искренне и, как честный человек, действительно страдал.

— Успокойтесь, Иван Ильич. Ничего страшного в том, что произошло с вами, я не вижу. Выпили, так ведь это с любым может случиться.

И он рассказал: утром на аэродроме его встретил первый секретарь Представительства С. Днем они работали, а вечером С. пригласил его домой на ужин. После ужина он пошел в отель, но в темноте ушел в другую сторону. Поняв это, сел в такси и назвал шоферу отель. Может, шофер его не понял, или недобросовестным человеком оказался, только они выехали за город. Тут Иван Ильич попросил остановиться. Выйдя из машины, прислонился к столбу и стал думать: «Как быть дальше?» Через несколько минут подошла полицейская машина. Полицейские были корректны. В полиции дали ему щетку костюм почистить. «Столбы в Женеве, оказывается, не каждый день моют, пиджак у меня с одной стороны был серым», — тут он первый раз улыбнулся.

— Иван Ильич, я о вас много хорошего слышал, а сегодня и лично познакомился, чему искренне рад. Дежурный проводит вас в нашу гостиницу. Отдохните, а утром напишете объяснение по поводу случившегося, и в 9.00 приходите ко мне. Пишите все, как вы мне рассказали, а потом зайдем к Зое Васильевне. Все будет в порядке. Не переживайте.

Он встал и пошел к двери, но вдруг обернулся и спросил:

— Скажите, мне показалось или действительно при въезде в Представительство я видел мужчину в куртке с большим меховым воротником и с автоматом на груди?

— Да, это был дежурный пограничник. Ночь прохладная, вот он и надел куртку. А автомат — табельное оружие на ночном дежурстве.

— Слава Богу, я испугался, уж не белая ли, думаю, горячка у меня.

Основания для переживаний у Ивана Ильича были, и весьма основательные. Достаточно было телеграммы посла в МИД СССР или в ЦК КПСС о том, что номенклатурный работник был найден местной полицией за городом в состоянии алкогольного опьянения и доставлен в управление полиции, как карьера его оказалась бы под вопросом. Поэтому с утра я еще раз переговорил с М.К. У полиции претензий к ночному гостю не было. Потом выслушал и выругал С., отпустившего гостя одного в отель, и пошёл к представителю.

Рассказав Зое Васильевне о происшествии с Иваном Ильичом и все, что знал о нем, сказал, что его нужно защитить от вышестоящих руководителей. Зоя Васильевна со мной согласилась и спросила: «А как?» В ответ я предложил такой вариант: выслушать Ивана Ильича, получить его письменное объяснение о случившемся. В МИД об этом ничего не сообщать, поскольку представитель не обязан этого делать, тем более что Иван Ильич — сотрудник другого ведомства. Я же, хочу того или нет, обязан информировать свое руководство о всех фактах задержания местными силовыми структурами советских граждан. И если у кого-то там возникнут по этому делу вопросы к представителю, Зоя Васильевна может сказать, что, по ее мнению, достаточно было по этому делу информации «соседей». Мы в своем сообщении скажем, что проведенной проверкой изложенные Иваном Ильичом сведения о его задержании полицией полностью подтверждались, что он вел себя достойно и претензий ни у посла, ни у нас, ни у полиции к нему нет, и информировать по этому делу другие органы полагаем нецелесообразным. «Уж очень не хочется ставить заслуженного и достойного человека в неудобное положение», — сказал я в заключение. Зоя Васильевна согласилась.

Беседа у представителя прошла, можно сказать, в «атмосфере дружбы и взаимопонимания».

Иван Ильич еще много раз бывал в Женеве, и всякий раз мне первому наносил визит. Лет в 70 он ушел на пенсию и до сих пор трудится, только теперь на ниве преподавательской.

Почему в данном случае полиция так деликатно обошлась с пьяным иностранцем? Ответ на этот вопрос мне дал комиссар полиции: «Потому, что он достойно вел себя. У полицейских собачий нюх, как на плохих, так и на хороших людей. Они поняли, что перед ними порядочный человек, где-то случайно перебравший. И, главное, пожалуй, его принадлежность к вашему Представительству. В Женеве знают, любят и уважают мадам Миронову, а полиция хорошо знает вас. Вот и все». Честно скажу, комплимент комиссара я выслушал с удовольствием.

* * *

Женевцы гордятся тем, что являются гражданами Республики и кантона Женева. Они законопослушны, любят свою страну и заботятся о ней. Свидетельства тому — на каждом шагу. В городе стерильная чистота. Никто не сорвет цветок, не сломает ветку, не бросит окурок на тротуар, никто не пройдет мимо замеченного нарушения порядка, сломанного телефона. О любом непорядке швейцарец тут же сообщит в соответствующую службу. И свои действия в подобных случаях они рассматривают как выполнение гражданского долга и проявление патриотизма. При этом обязательно назовут себя, сообщат номер своего телефона и выразят готовность, если в этом возникнет необходимость, оказать помощь в расследовании того или иного дела. Получается, что каждый швейцарец — добровольный потенциальный доносчик? Да! Так и есть. Для власти, контрразведки, полиции это хорошо. А вот для иностранца эта черта швейцарского характера может обернуться тяжкими последствиями.

Пишу о швейцарцах, и на память пришел один интересный случай. Заместитель Зои Васильевны О. в воскресенье пригласил приехавших из Москвы друзей на пикник. В поисках подходящего места свернули с дороги и в тихом укромном месте начали жарить шашлыки. А когда уселись за стол, кто-то разглядел за кустами непонятное строение. Пошли посмотреть. Там оказался ДОТ времен Второй мировой войны. Он был обнесен забором из колючей проволоки, калитка в заборе — на замке. Все говорило о том, что ДОТ законсервирован. Сразу за ДОТом была граница с Францией.

Наши «туристы» тут же схватились за фото- и кинокамеры. Все это видел какой-то швейцарец. С ближайшего телефона он позвонил в полицию и в протокольную службу правительства кантона, рассказав, что видел, как иностранные дипломаты фотографировали «военный объект».

В понедельник в 9.00 у меня зазвонил телефон: комиссар полиции просил срочно приехать к нему по важному делу. По его голосу и интонациям я понял, что случилось что-то серьезное.

Поздоровавшись, комиссар сказал, что по сведениям, полученным от ряда швейцарских граждан, в прошедшее воскресенье группа советских дипломатов на автомашине №… прибыла на швейцарско-французскую границу и фотографировала там законсервированный военный объект швейцарской армии, что является недружественным актом с их стороны по отношению к стране пребывания. Он добавил, что правительство Женевы поручило ему провести расследование данного происшествия, а службе протокола кантона — подготовить ноту протеста.

Сделав паузу, уже другим, менее официальным, тоном он добавил: «Я беседовал с начальником службы протокола. Он решил до выяснения всех деталей дела ноту советскому Представительству не направлять. Я прошу вас выяснить, кто был около ДОТа, почему они там оказались, изъять и передать мне фотопленки: на них военный объект Швейцарии».

И комиссару, и мне было ясно, что «объект» никакой значимости с военной точки зрения не представляет, но было ясно и то, что советские граждане проявили бестактность, разбив свой «лагерь» на границе двух суверенных государств, да еще и военный объект фотографировали. Я тут же принес извинения по поводу случившегося, пообещав проинформировать представителя по существу состоявшегося разговора, выяснить личности нарушителей и сообщить комиссару итоги моего разбирательства. Я сказал, что, судя но номеру автомашины, там был заместитель госпожи Мироновой господин О. «Тем хуже, — ответил комиссар. — Уж он-то должен понимать, что делает». После этого комиссар перешел на обычный дружеский гон, и мы пошли пить кофе.

Вернувшись в Представительство и пригласив О., я передал ему суть разговора с комиссаром, подчеркнув, что ответственность за случившееся ложится на него, как на одного из руководителей Представительства. О. не на шутку испугался и пошел отбирать у друзей-«нарушителей границы» кино- и фотопленки.

Я еще раз съездил к комиссару, рассказал о том, что поведал мне О., отдал «реквизированные» пленки и еще раз принес извинения от имени постоянного представителя СССР в Женеве. На этом инцидент был исчерпан.

* * *

Швейцарцы умеют защищать свои интересы. У каждого более-менее обеспеченного человека — свой адвокат. А тс, у кого его нет, знают дорогу в адвокатские конторы. Запомнился случай, о котором писала в свое время женевская пресса. Международная организация труда — МОТ — решила построить новое многоэтажное здание. Уже был получен участок земли для застройки, разработан и утвержден проект, и можно было начинать строительство, но неожиданно возник судебный иск к руководству МОТ со стороны владельца виллы, находившейся по соседству с участком, отведенным для МОТ. Суть иска заключалось в том, что вновь построенное здание закроет хозяину виллы вид на озеро. Помимо этой претензии чисто эстетического характера, была и вторая, вытекающая из первой: без вида на озеро вилла теряет свою высокую продажную стоимость. Суд внимательно изучил дело и, несмотря на все усилия адвокатов МОТ, принял решение в пользу владельца виллы. Строительство Международная организация труда могла начать только после уплаты владельцу виллы компенсации за моральный и материальный ущерб в размере 5 миллионов долларов.

* * *

Швейцарцы рано встают и рано ложатся. Они любят покой и тишину. Поэтому после 22.00 категорически запрещено производить в квартирах ремонтные и иные сопровождающиеся шумом работы, громко разговаривать и петь, включать аудиоаппаратуру на большую мощность, ходить по квартире в обуви на каблуках.

Нам, русским, трудно к этому привыкнуть. Помню, как однажды члены одной из советских делегаций, успешно завершив командировку, решили немножко расслабиться: выпить и закусить. А если уж русский выпил на радостях, он обязательно запоет. И запели ребята. Не успели они допеть о том, что «не нужен им берег турецкий, и Африка им не нужна», как в дверь номера постучали и сказали: «Полиция! Откройте!» Открыли. Старший наряда объяснил «певцам», что точное женевское время 22.25, и что они своим пением нарушили Федеральный закон о тишине. Штраф — 20 франков с каждого. А где их, эти 20 франков, взять? Все истрачено до последнего сантима на прощальный ужин с песнями. Пришлось звонить друзьям и просить одолжить указанную сумму.

Власти берегут здоровье нации. Пример тому — щадящий режим работы аэропортов: после 22.00 аэропорты не принимают и не выпускают самолеты.

* * *

В разговорах меня неоднократно спрашивали: «Швейцария — провинция Европы. Двести лет не воевала. Золота на чужих бедах накопила. В международных отношениях вес её минимальный.

Уровень жизни населения высокий. И народ там, видимо, сытый и аполитичный?»

Этого я бы не сказал. Последние двести с лишним лет там не было таких потрясений как, скажем, в странах Африки или Ближнего Востока, и даже в европейских странах, нет крупных забастовок и массовых демонстраций, но это не значит, что народ аполитичен.

В стране существует около десятка политических партий различной ориентации от Радикально-демократической партии — партии крупной буржуазии, численностью в 120 тыс. членов, до I Швейцарской партии труда — преемницы Коммунистической партии Швейцарии. Между ними идёт активная политическая борьба. Но в обычное спокойное время она ведётся на уровне руководства партий, в парламенте, в средствах массовой информации и мало трогает широкие массы. Она оживляется в преддверии выборов, референдумов, участие в которых принимает большая часть населения.

Некоторое представление об отношении швейцарцев к политике, в том числе и членов различных политических партий, я получил однажды в доме крупного женевского коммерсанта Андре (имя изменено. — Примеч. авт.).

Перед Рождеством мы с женой заехали к нему за гусиной печенью, без которой, по местным обычаям, нельзя сесть за рождественский и новогодний стол. Нас встретила его жена. Поздоровавшись, она сказала: «Муж в подвале. Он уже празднует с друзьями Рождество. Сейчас я его позову».

Через пару минут поднялся Андре и объяснил, что в этот день, по давно установившейся традиции, он принимает друзей. «Вы вовремя пришли, мы выпили только но одному бокалу». Потом, обратившись к моей жене, добавил: «Мадам Нина, женщин на такие встречи я не приглашаю, но для вас делаю исключение. Я уверен, что мои друзья будут вами очарованы».

Нам, конечно, было интересно посмотреть, как швейцарская буржуазия живет, как друзей принимает.

Большой, ярко освещенный, с высоким потолком подвал. Стеллажи с пола до потолка заняты бутылками коньяка, водки, всевозможных вил. Между двумя стеллажами, на которых лежали бутылки шампанских вин, стоял стол, за ним удобно устроились человек двадцать мужчин в возрасте от 30 до 60 лет. На столе — два огромных, более метра в диаметре, торта и таких же размеров блюда с королевскими креветками.

«Господа, — обратился Андре к присутствующим. — Представляю вам моего друга — советского дипломата господина Окулова и его очаровательную супругу доктора мадам Нину».

Сели за стол, выпили но бокалу за праздник, и Андре, повернувшись ко мне, продолжил: «Господин Окулов, за этим столом никогда не говорят о политике. Я говорю это потому, что вы дипломат, а дипломат жить без нее не может. А политика не объединяет, не сближает людей, а разъединяет их. Но поскольку уйти от нее невозможно, мы занимаемся ею в парламенте, на выборах, на референдумах, на съездах партий, на митингах. А в повседневной жизни мы — соседи, партнеры, граждане и жители одного города. Здесь, — он показал на присутствующих, — представители различных профессий, партий, взглядов и вероисповеданий». И, представляя их, сказал о каждом несколько слов: «Рядом со мной — мой сосед. Он — кондитер. Эти два великолепных торта сделаны им для нас. Вам, мадам Нина — первый кусок». И дальше, по порядку: «С другой стороны от меня — владелец гаража, благодаря которому моя машина всегда в отличном состоянии; адвокат — христианский демократ, он помогает мне решать правовые проблемы; агент страховой компании. Дальше — два „непримиримых“ врага: протестантский священник и коммунист— секретарь местной секции Швейцарской партии труда. За ними — муниципальный советник правительства Женевы и мэр Каружа. Оба члены Радикально-демократической партии. Ваш бородатый сосед, мадам Нина, — ваш коллега, лучший доктор города, либеральный демократ. Мы все разные, и потому нужны друг другу, и всегда готовы прийти друг другу на помощь. Политические разногласия решаем в других местах». Он закончил свою речь при всеобщем одобрении слушателей.

Политику швейцарцы не любят. И на бытовом уровне, в повседневной жизни, её вроде бы для них и не существует. Но в то же время они активно участвуют в выборах и особенно в референдумах. И почти каждый имеет свои политические взгляды, свои предпочтения и может сказать: «моя партия», не будучи ее членом, «моя газета».

* * *

Время от времени в Швейцарии, как и в других странах, проводятся профилактические мероприятия по повышению бдительности населения. Формы этой работы могут быть самыми разнообразными: плакаты, предупреждения в прессе, по радио и телевидению о происках иностранных разведок. Войдя как-то в будку телефона-автомата, на внутренней стороне двери я увидел портрет улыбающегося во весь рот Никиты Сергеевича Хрущева. В нижней части плаката надпись: «Нс говори лишнего! Он тебя слушает!» Портреты время от времени менялись, по не часто. «Никиту Сергеевича» я пару раз встречал в 1972 и 1973 годах. Потом был портрет Л.И. Брежнева.

Прибегают швейцарские власти и к таким мерам, как высылки из страны шпионов-дипломатов, и к показательным судебным процессам над швейцарскими гражданами — агентами (часто выдуманными) иностранных разведок.

В середине 1970-х годов в Берне прошел громкий судебный процесс по обвинению в шпионаже в пользу СССР бригадного полковника швейцарской армии Жана Мера. Его обвиняли в передаче советской военной разведке секретных сведений о швейцарских вооруженных силах. Доказательств его «преступной» деятельности не было, но органам контрразведки стало известно, что за три года до суда Жан Мер принимал на квартире советского военного атташе. Это подтверждалось тем, что при обыске в квартире Жала Мера была найдена пустая бутылка из-под «Столичной», не прошедшая швейцарскую таможню. Весь процесс был построен на таких, с позволения сказать, доказательствах. И тем не менее бригадный полковник был приговорен к 19 годам тюремного заключения. А его жена, «знавшая о его преступной деятельности», но не заявившая об этом соответствующим органам, — к 18 месяцам тюрьмы условно.

Швейцарцы верят в правосудие, и приговор встретили с удовлетворением. По этому поводу у меня состоялся разговор с полковником Т., который служил с Жаном Мером и был дружен с ним.

— Как вы относитесь к приговору, вынесенному Жану Меру? Вы были его другом. Верите ли вы в его предательство, господин полковник?

— Если наш суд вынес ему такой приговор, у меня нет сомнений: он шпион!

— Господин Т., есть ли в вооруженных силах вашей страны такие секреты, которые могли бы интересовать советскую военную разведку?

— Конечно! Паше вооружение — танки, самолеты!

— У меня на этот счет другое мнение: секретов, которые были бы интересны нашему Министерству обороны, у вас нет. Численность ваших вооруженных сил известна. Она не может в мирное время превышать одного процента от численности населения, то есть не более 60 тысяч человек, а точнее — тысяч 45–47. Правда? Танки и самолеты ваша страна не строит, а закупает за границей. О каждом вновь приобретенном танке или самолете вопрос открыто обсуждается в парламенте. Значит, по материалам прессы можно их все пересчитать. Оборонительных линий у вас нет. Ваши ДОТы и ДЗОТы — сооружения времен Второй мировой войны — законсервированы и заперты на замки. Это видит любой турист. Скажу вам по секрету, что мы не знаем лишь, сколько у вас в армии велосипедов и почтовых голубей. Но без этой информации мы проживем, поскольку ни мы на вас, ни вы на нас нападать не будете. Я прав?

Полковник не ждал от меня подобной выходки и растерялся. Помолчав, он сказал: «Может быть, все так и есть, но раз суд сказал шпион, значит — шпион».

Так мило, по-дружески, поговорили мы с полковником, фашистом по убеждениям, службистом по характеру. Фашизм, как он однажды признался, любил не за расистскую идеологию, не за жестокость, а за «порядок и дисциплину». И в службе, которой он руководил, по моим и моих коллег наблюдениям, никогда не было сбоев.

* * *

Все, что написано выше, правда. Швейцария — очень удобная для жизни страна, но при одном условии: человек, живущий там, должен иметь стабильный источник дохода: собственное дело, хорошую зарплату, вклад в банке. Но не все так просто и безоблачно на швейцарском небосклоне. Как и любая другая страна, она обременена многими социальными проблемами: терроризм, наркотики, проституция и многое другое.

Вот одна из проблем, корни которой надо искать в решениях Венского конгресса, решившего судьбу Швейцарии. В 1814–1815 годах при определении границ Швейцарии горный район Швейцарская Юра (между Францией и Швейцарией), населенный франкоязычными католиками, был разделен пополам: западная Юра досталась Франции, а восточная вошла в состав швейцарского кантона Берн, население которого говорит на немецком языке и исповедует протестантизм. В восточной (бернской) части Юры сразу же после этого возникло оппозиционное националистическое движение, возглавлявшееся в XX веке «Фронтом освобождения Юры». Языковые и религиозные противоречия двух этнических групп, усугублявшиеся экономическими факторами, подспудно тлели более полутора столетий.

После Второй мировой войны в бернской Юре была создана организация «Объединение Юры». Она выступала против использования правительством Берна территории восточной Юры в качестве сырьевого придатка и источника рабочей силы для немецкоязычной части кантона, против онемечивания и ущемления прав франкоязычного населения, и, главное, выделения Юры в отдельный кантон.

Если «Объединение Юры» использовало для достижения своих целей легальные методы борьбы (митинги, петиции к правительству страны с требованием равных прав с немецкоговорящими жителями кантона, отказ служить в армии), то «Фронт освобождения Юры» в 60-х годах прошлого века прибегал к террористическим и диверсионным актам (взрывы, поджоги).

В результате этой борьбы франкоязычное население кантона Берн добилось проведения референдума об образовании нового кантона Юра. 23 июня 1974 года большинство избирателей проголосовало за выход Юры из состава кантона Берн. Правительство страны создало комиссию по размежеванию территории кантонов Берн и Юра. Окончательное решение было принято на общенациональном референдуме 24 сентября 1978 года. Но точка в этом вопросе еще не поставлена: далеко не все франко- и немецкоязычные жители этих кантонов довольны результатами проведенного межевания. Не исключены подобные события и в других кантонах.

Стоит отмстить, что референдумы, особенно кантональные, проводятся в Швейцарии довольно часто. Специалисты подсчитали, что с 1980 по 2001 год на референдумы было вынесено 173 вопроса.

* * *

Известно, что Швейцария, объявившая в начале XIX века о своем нейтралитете, не вступила пи в один союз, если не считать её таможенной унии с княжеством Лихтенштейн, интересы которого она представляет на международной арене. До сих пор Швейцария, вступив в ряд специализированных международных организаций, не входит в ООН, мотивируя это невозможностью сочетать свой нейтралитет с рядом положений Устава ООН, которые обязывают ее членов совместно бороться с применением вооруженной силы против агрессии и в ряде случаев применять экономические санкции.

Но жизнь идет, и мир становится другим. Глобализация, охватившая мир, заставляет Швейцарию участвовать, наряду с европейскими государствами, объединившимися в Европейский союз, в решении многих социальных, экономических и экологических проблем. Европейский союз ежегодно принимает десятки решений, которые в той или иной мере затрагивают интересы Швейцарии.

И правительство Швейцарии вынуждено приспосабливаться к решениям Европейского союза. Однако, не являясь его членом, страна не может влиять на их принятие. Поэтому в правящих кругах Швейцарии уже немало людей, которые высказываются за вступление страны в Европейский союз, понимая, что для этого придется чем-то поступиться и принять его стандарты и нормы, далеко не всегда отвечающие интересам конфедерации. Тем не менее вопрос о вступлении в Европейский союз выносился в 1992 и 2001 годах на референдум.

Мнения избирателей разделились: политики были за вступление в Евросоюз, деловые круги оказались более прагматичными. А рассудительные и практичные «простые» швейцарцы, все посчитав и взвесив, пришли к выводу, что вступление в Евросоюз никаких выгод им не дает. У них и без Евросоюза высокий жизненный уровень, самые низкие налоги, фискальная самостоятельность кантонов, гарантированная банковская тайна, либеральные таможенные правила, эффективная система социальной помощи, отсутствие безработицы. Сохранится ли все это после вступления в Евросоюз?! Не сохранится. Кроме того, Швейцария, как страна богатая, будет кормить своими взносами в бюджет союза население других — бедных — стран, таких, как бывшие прибалтийские республики СССР. Больше того, им придется отказаться от привычной формы принятия законов, то есть от «прямой демократии», чем они очень дорожат. На референдуме 2001 года 77 процентов голосовавших сказали: «Нет!»

 

3. ЖИЗНЬ И ДЕЛА ПОВСЕДНЕВНЫЕ

Коллектив советских граждан, работавших в советских учреждениях и в международных организациях в Женеве, был одним из самых крупных советских коллективов за границей. Он отличался большим разнообразием личного состава по возрасту, по образованию, по профессиям.

Помимо дипломатов и работников вспомогательных служб Представительства и Генерального консульства, там были врачи всех специальностей, сотрудники Красного Креста и Красного Полумесяца, метеорологи, значительное количество экономистов, специалистов в области трудового законодательства, морского дна, морского и космического права, представители морского и авиационного транспорта, ядерщики и энергетики, ученые, занимавшиеся проблемами образования. К этому надо добавить работников средств массовой информации, офицеров и прапорщиков пограничных войск, письменных и синхронных переводчиков, священнослужителей. Проще сказать, от двадцатилетних девушек-машинисток и квалифицированных рабочих со средним образованием — до семидесятилетних докторов наук, профессоров и академиков, от референта до чрезвычайного и полномочного посла, от прапорщика до генерала.

И, как в любом большом коллективе, объединяющем около двух десятков мелких, в которых идет постоянная ротация кадров, люди недостаточно хорошо знают друг друга. Поэтому одной из главных задач, стоявших перед Представительством, была работа по сплочению коллектива, вовлечению вновь прибывших сотрудников в общественную жизнь колонии, оказанию им помощи в подборе и обустройстве квартир, трудоустройстве жен, в организации досуга взрослых и детей и в решении многих других проблем. И все они решались коллективом сообща. Во главе всего была Зоя Васильевна Миронова, прошедшая большой путь научной, партийной, советской и дипломатической работы.

По профессии Зоя Васильевна была химиком, кандидатом химических наук. Многие годы проработала в Институте имени Курчатова. После того как получила значительную долю радиации и не могла дальше там работать, возглавила Дзержинский райком КПСС в Москве, потом была заместителем председателя Моссовета, где занималась проблемами здравоохранения и образования. Из Моссовета Зоя Васильевна по решению ЦК КПСС перешла в МИД СССР на должность заместителя заведующего отделом, затем три года работала заместителем представителя СССР при ООН в Нью-Йорке. К этому надо добавить ее высокую человеческую порядочность, доброту и душевность, готовность помочь в трудную минуту, простоту в общении и чувство юмора.

В поведении, в манере работать она отличалась от своих коллег-послов, часть которых, приехав в посольство, становились «удельными князьями». Многие послы делили людей на «своих» и «чужих»: сотрудник МИДа — «свой», а представители других ведомств — «чужие», хотя все работали в одной упряжке.

В Представительстве в Женеве «чужих» было больше, чем «своих»: состав сотрудников Представительства и международных организаций, в силу специфики их деятельности, комплектовался многими союзными и республиканскими ведомствами. Но там все были в равном положении, все были «свои». Зоя Васильевна никому не отдавала предпочтения, никого не выделяла и никого не обходила вниманием.

Зоя Васильевна ни к кому из подчиненных не ходила в гости, на юбилеи. Как-то в разговоре она мне объяснила: «Есть два варианта решения этой задачи: ходить ко всем, или не ходить ни к кому. Первый неприемлем, ходить по гостям утомительно, требует много времени. Кроме того, не ко всем хочется идти, а отказать не всегда удобно. Второй намного лучше: силы и время сбережешь, и никто не обидится, ни о ком не будут говорить, что представитель отдает ему предпочтение».

Этого правила Зоя Васильевна придерживалась неукоснительно. В Женеве была лишь одна пожилая пара, к которой она иногда ездила «попить чайку по-домашнесму». Глава семьи был руководителем группы советских специалистов в одной из крупных международных организаций, а с его супругой Зоя Васильевна была дружна еще в Москве. Об этих чаепитиях знали лишь её шофер, который ее туда возил, и я. Мне но службе было положено знать, где находится представитель в любое время суток.

Было у Зои Васильевны и еще одно правило: по окончании командировки ближайших сотрудников и помощников, тех, с кем сработалась, она устраивала им прощальные обеды.

 

4. ОТДЕЛЕНИЕ ООН И ДРУГИЕ МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ В ЖЕНЕВЕ

Когда говоришь о Женеве с людьми, которые по роду своей деятельности далеки от дипломатии и политики, часто слышишь такие рассуждения: «Женева? Так это же провинциальный городок в маленькой Швейцарии. Что там дипломатам делать? Лежат, небось, на берегу озера целый день или на лыжах в горах катаются!»

Это заблуждение. У дипломата, работающего в Женеве, нагрузка порой значительно больше, чем в столице крупного государства. Это и понятно: Женева, как Нью-Йорк и Вена, — дипломатическая столица мира. В этом действительно маленьком провинциальном городке нашлось место для сотни с лишним различных больших и малых международных правительственных и неправительственных организаций.

В 1977 году в городе находилось только крупных 14 международных организаций, образованных в результате соглашений между тремя и более государствами, и 107 неправительственных международных организаций. Они создаются не государствами, а разными национальными альянсами, занимающимися одинаковыми проблемами. Их деятельность касается самых разнообразных отраслей экономики, науки и культуры.

В большинство этих организаций ежегодно, а иногда и по несколько раз в год, приезжают, как минимум на неделю, делегации из нашей страны, состав которых колеблется от 3–5 до 40–50 человек на срок 5–7, 10 дней. А в Комитете по разоружению, Международной организации труда и в ряде других организаций делегации заседают по месяцу и более.

Во всех переговорах, заседаниях в ООН и специализированных международных организациях активно участвуют и сотрудники Представительства.

В 1970-е годы в Женеве находились делегации, срок пребывания которых измерялся не днями и неделями, а годами. На моей памяти таких делегаций было две: на переговорах по подготовке совещания об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-2) и но обеспечению безопасности и сотрудничества в Европе.

Приблизительно в середине августа 1972 года в Женеву прибыли первые представители советской делегации на ОСВ-2. Руководитель делегации — заместитель министра иностранных дел СССР B.C. Семенов — поручил им провести переговоры с представителями внешнеполитического ведомства Швейцарии и правительства Женевского кантопа, в ходе которых обговорить условия для работы и проживания делегации в Женеве.

Рабочие встречи делегаций должны были проводиться поочередно в Представительствах США и СССР. Для нашего Представительства это была серьезная проблема: подходящего для таких целей помещения у нас не было. И мы решили использовать для работы делегаций один из двух залов гостиницы. Необходимо было также обеспечить членов делегации и ее рабочий аппарат (эксперты, консультанты, переводчики) помещениями, защищенными от прослушивания.

Не без труда, но нам удалось найти приличные и не очень дорогие номера в гостиницах. В течение 3–4 дней получили 12 легковых автомашин среднего класса и небольшой автобус.

Перед встречей делегации я договорился с руководителями контрразведки об упрощенном паспортном контроле для её членов в аэропорту. Полиция и таможня разрешили автотранспорт для делегации подать прямо к самолету. А дальше, как и было оговорено с властями, я «прошел» за всю делегацию пограничный и таможенный контроль в своем кабинете в Представительстве, куда приехали начальник таможни и представитель контрразведки. В заключение этой процедуры, занявшей вместе с чашкой кофе и рюмкой коньяка 30–40 минут, полицейский и начальник таможни поставили в конце списка свои подписи и печати.

С приездом делегации нам пришлось серьезно потесниться. Но, как оказалось, это были только цветочки.

В сентябре 1973 года в Женеву прибыла столь же многочисленная делегация СССР во главе с заместителем министра иностранных дел СССР А.Г. Ковалевым для участия в работе органов второго этапа Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), созванного по инициативе социалистических стран. Ответственным секретарем этой делегации был очень знающий, тактичный и доброжелательный человек Владимир Пиотровский, в будущем — заместитель генерального секретаря ООН.

Начался новый «передел» жилой и служебной площади. Стало еще теснее. Пришлось кое-кого из дипломатов перевести на жительство в городские квартиры, искать места в гостиницах, покупать автомашины, а потом еще и столовую организовать для делегаций. К счастью, рабочие встречи членов этой делегации, их экспертов и консультантов проходили, как правило, вне стен Представительства.

Основной задачей этого этапа работы было рассмотрение предложений по различным вопросам повестки дня для подготовки текста заключительного документа совещания. Вырабатывались и согласовывались проекты различных пунктов Заключительного акта. Шла работа по определению основных принципов, которыми должны руководствоваться в отношениях друг с другом все европейские страны независимо от их политических, экономических и социальных систем по большой группе вопросов: нерушимости границ, территориальной целостности и сотрудничества в области экономики, науки, техники, охраны окружающей среды, прав человека.

Все необходимые для подписания документы были подготовлены и согласованы к середине июля 1975 года, а Заключительный акт подписан на встрече руководителей 35 европейских государств, США и Канады, проходившей в Хельсинки 30 июля — 1 августа 1975 года. От имени СССР этот документ подписал Л.И. Брежнев.

А переговоры между СССР и США продолжались в Женеве до середины 1979 года и закончились 18 июня 1979 года подписанием Договора ОСВ-2 на встрече генерального секретаря ЦК КПСС, председателя Президиума Верховного Совета СССР Л.И. Брежнева и президента США Дж. Картера в Вене. Договор был ратифицирован Верховным Советом СССР и Конгрессом США.

В период пребывания этих делегаций в Женеве туда для встреч с руководителями внешнеполитического ведомства США Г. Киссинджером и С. Вэнсом несколько раз прилетал министр иностранных дел СССР А.А. Громыко.

Для Представительства это были очень хлопотные дни. Нужно было решить множество бытовых вопросов: несмотря на скученность и тесноту, найти жилые помещения для министра с супругой, сотрудников его охраны, членов делегации, подготовить служебные кабинеты, организовать питание делегации, обеспечить ее транспортом. Веем этим занималась Миронова, и начинать ей приходилось с освобождения своей квартиры для министра. Сама переезжала в резервную квартирку в служебном корпусе.

У меня была задача обеспечить безопасность министра во время его пребывания в Женеве, организовать встречу и проводы, охрану его самолета на аэродроме, дежурство дипломатов и многое другое. Все это можно было сделать только при наличии постоянного контакта и, что особенно важно, добрых отношений с руководителями местной службы контрразведки. И надо сказать, что комиссар и его сотрудники относились к этому очень ответственно и с пониманием.

Мы совместно разрабатывали план встречи и обеспечения безопасности министра на аэродроме, в пути следования, в Представительстве. Швейцарская сторона выделяла для министра охрану из числа контрразведчиков и полиции в форме, устанавливала скрытые снайперские посты на крышах зданий по пути следования кортежа, вертолеты прикрытия, машины сопровождения, дополнительные полицейские посты.

Автотранспорт у нас был свой. Правда, недоставало водителей-профессионалов, поэтому за руль садились заместитель представителя СССР, представители Украины и Белоруссии при Отделении ООН и советники Представительства.

Министерский кортеж выглядел весьма внушительно. Во главе его — полицейская машина ярко-красного цвета, как у пожарных, с мигалкой и сиреной. За ней — автобус с саперами и специалистами по обезвреживанию взрывных устройств, снабженными необходимыми для этого техническими средствами. Далее — машина контрразведки с открытыми стеклами, из которых торчали дула автоматов. За контрразведчиками шла машина министра. Это был советский ЗИС. За министром — другая машина контрразведки, следом — посол СССР в Швейцарии, представитель СССР при Отделении ООН заместители министра Семенов и Ковалев, члены их делегаций и дипломаты Представительства в ранге не ниже советника. Мое место в этой «кавалькаде» было на заднем сиденье машины руководителя контрразведки, ответственного за встречу, между двумя офицерами-автоматчиками.

С приездом министра Представительство закрывалось для всех, не только иностранных, но и советских граждан, не работающих и не проживающих на его территории.

Охрану А.А. Громыко осуществляли сотрудники Главного управления охраны КГБ, бригада местной контрразведки и наряды полиции, патрулировавшие по периметру территории с наружной стороны. А на территории Представительства — наши офицеры-пограничники, прекрасно владевшие личным оружием и приемами рукопашного боя. В такие дни они несли службу в усиленном режиме.

Кто-то из окружения А.А. Громыко мне рассказал такую историю. Громыко и посол СССР в США Добрынин вели беседу около окна в квартире представителя. Перед глазами живописная, со вкусом усаженная цветами и невысокими декоративными кустами поляна представительского сада, а за ним, за забором, вилла заместителя генерального секретаря ООН. Стоят, рассуждают министр с послом, и тут из кустов выходит прапорщик Володя Б. — мужчина-богатырь в черной куртке с автоматом Калашникова на груди. «Смотрите, Андрей Андреевич, — сказал, улыбаясь, Добрынин, увидев пограничника, — сейчас, кажется, нас с вами брать будут!» Громыко, рассмеявшись, ответил: «Если эти ребята нас брать будут, нам с вами, Анатолий Федорович, несдобровать. Слава Богу, они пас охраняют».

У американцев делалось то же самое, но с каким размахом! Для Киссинджера или Вэпса посольство США снимало этаж в гостинице «Интерконтиненталь». Там же развертывался узел связи. Помимо многочисленной личной охраны госсекретаря безопасность занимаемых помещений осуществляли вооруженные до зубов морские пехотинцы, а швейцарцы устанавливали дополнительные посты контрразведки и полиции.

* * *

И еще немного о полиции. Женевские полицейские обеспечивали безопасность крупных протокольных мероприятий Представительства и делали это охотно. Начальнику полиции не приходилось никого назначать в наряд — всегда было достаточно «добровольцев».

Осмотрев после приема территорию Представительства, с чувством исполненного долга они собирались в небольшом зале гостиницы, где я, в знак благодарности за службу, давал им прием. Этот жест с нашей стороны высоко оценивался ими.

На столах для полицейских было все то, что и для гостей в парадном зале. У них было даже лучше: они не стояли с тарелками в руках, а, раздевшись и сложив оружие на стоявшее в углу кресло, усаживались вокруг стола. Садиться за стол без оружия полицейские стали после того, как однажды начальник охраны Представительства, капитан Владимир Петрович, увидев, что они, сняв шинели, надевают пояса с пистолетами на мундиры, сказал: «Не по-русски это, господа! Пока шел прием, вы нас охраняли. Теперь мы вас принимаем, и мы несем ответственность за вашу безопасность». Отвернув риолу пиджака, он показал заткнутый за пояс пистолет Макарова. Полицейские тут же сложили свои пистолеты в свободное кресло и попросили Владимира Петровича показать им наш пистолет. Пистоле!' швейцарцам явпо понравился, и один из них решил похвалиться своим, сказав, что это новая модель. «Подобных пистолетов в полициях других стран нет!» — подчеркнул он с гордостью.

Владимир Петрович взял у него пистолет, осмотрел, разрядил и тут же разобрал, чем привел полицейских в изумление. Потом собрал его, вставил обойму и, передавая хозяину, сказал: «Хороший пистолет, но наш проще и надежнее». Не удалось швейцарцам удивить русского офицера своей новинкой. И кто-то из них произнес: «Я уверен, что у вас наш новый пистолет уже есть». Мы промолчали. Может, и есть, откуда мы знаем.

Приемы для полиции проходили весело и непринужденно, с шутками и прибаутками. Тон задавали, как правило, контрразведчики, парни остроумные и заводные, а главное, в чем я имел возможность убедиться, порядочные.

Гости дружно пили и хорошо закусывали. Уходя, искренне благодарили и выражали готовность прийти на помощь по первому зову. Бывало, но крайне редко, что кто-то из них выпивал чуть больше, чем следовало. Однажды, проводив гостей, приходит ко мне Владимир Петрович, а в руках у него тот самый новый швейцарский пистолет, которым нас хотели удивить. Кто-то из полицейских его забыл. В 9.00 следующего дня подгулявший служака был в моем кабинете. Вручив ему пистолет, «поправил» ему «здоровье» рюмкой рябины на коньяке и чашечкой кофе и пожелал здоровья. Он был доволен. Много ли человеку надо, чтобы сделать ему приятное? Да ничего особенного. Прояви участие, скажи доброе слово. Он этого не забудет, и когда-нибудь тоже ответит тебе добром. Так было и с этим парнем.

Бывали и забавные истории. Как сейчас помню, 7 ноября 1976 года мы, группа дипломатов, собрались в ожидании гостей на крыльце Представительства. Прибыла первая группа полицейских на мотоциклах. Капитан, старший наряда, подходит ко мне строевым шагом, берет под козырек и хорошо поставленным голосом докладывает: «Господин полковник! Наряд полиции для обеспечения безопасности государственного приема по случаю национального праздника СССР прибыл. Жду ваших указаний!»

Когда полицейские подъехали, я вышел вперед и чуть вправо и, слушая капитана, видел и полицейских, и коллег-дипломатов. Как только капитан направился ко мне, полицейские встали по стойке «смирно», а господа дипломаты оставались в непринужденных «светских» позах. Но, услышав слова «господин полковник», сразу же подтянулись. На их лицах было изумление и, пожалуй, растерянность. Да и как не удивиться?! В Париже Василий Николаевич был атташе по культуре, потом занимался наукой, тут — помощник представителя и вдруг — полковник? Выходит, что капитан полиции знает то, о чем они могли лишь догадываться, да и то не все.

Как мне было реагировать на мою «расшифровку»? Сказать: «Вы заблуждаетесь, господин капитан, я всего лишь лейтенант запаса»? Наверно, было бы смешно. И я сказал: «От полиции ничего не скроешь», — и тем прервал немую сцену, народ рассмеялся, а капитан ничего не понял. Я познакомил капитана женевской полиции с капитаном советских пограничных войск, и они занялись своими делами.

О том, что в полиции меня считают полковником, я слышал и раньше. Но откуда это пошло, так и не знаю. Я никому и никогда не представлялся по званию. Не исключаю, что кто-то из моих коллег, живших на городских квартирах, которые если не постоянно, то периодически прослушивались контрразведкой, сказал об этом в разговоре с товарищем или, допускаю, с женой. Навредило ли мне это? Ничуть. Звание «полковник» в Швейцарии котируется очень высоко, и, может, это прозвучит странно, это возвышало меня в глазах швейцарцев.

* * *

Я пишу лишь об организационной стороне деятельности наших делегаций и нашего Представительства, о трудностях материального порядка. О самих переговорах написано очень много и без меня. Скажу лишь одно: это было многомесячное изнуряющее сражение двух социально-политических систем, двух идеологий, требовавшее от наших дипломатов, представителей других советских ведомств знания материально-технических и военных возможностей стран — партнеров по переговорам, морально-психологического состояния личного состава их делегаций, колоссальной выдержки и крепких нервов.

Успеху переговоров, как в том, так и в другом случае, способствовала успешная деятельность советских разведывательных служб, постоянно обеспечивавших высшие органы власти и руководителей делегаций достоверной информацией о намерениях и действиях противника.

Подготовленные делегациями и подписанные главами государств документы сыграли свою положительную роль в деле укрепления международной безопасности, но с развалом Советского Союза геополитическая обстановка в мире серьезно изменилась.

 

5. ПРЕДАТЕЛЬСТВО РЕЗУНА

Убежавший из Женевы к противнику военный разведчик Владимир Резун, известный теперь больше как автор антисоветских сочинений Виктор Суворов, до сих пор живет в Великобритании и пакостит России. А современные либеральные и демократические издательства России, тиражируя его «труды» и устраивая телепередачи о нем и его произведениях, создают ему ореол «борца против сталинизма, за демократию и свободу».

Бегство Резуна оказалось для всех неожиданным. Но таким оно было только на первый взгляд. Симптомы его «болезни», как мне кажется, были многим известны, но их не хотели замечать как его коллеги, так и его начальники.

Начнем с малого. Резун занимал должность третьего секретаря Представительства. У него было два маленьких ребенка, жена не работала. В этой ситуации он должен был бы едва-едва сводить концы с концами. А он не только не бедствовал, но и позволял себе большие расходы. И если бы его коллеги были более внимательны, они увидели бы, что тратит он много больше, чем получает. Были сведения и о том, что жена Резуна (родом из Прибалтики) ненавидела все русское и русских. А она по характеру была сильнее Резуна. Он был полностью под ее влиянием.

А однажды, это было осенью 1977 года, начальнику Резуна была дана серьезная информация для раздумий и анализа его поведения.

Утром, часов около девяти, это был субботний день, мне позвонил дежурный член штаба женевской полиции и спросил, не было ли вчера или сегодня ночью угона машины Представительства. Я ответил, что такими данными не располагаю и постараюсь проверить. После этого мой собеседник назвал номер машины и сказал, что полицейский патруль обнаружил ее за городом, в лесу, около загородного мелкооптового магазина. Машина закрыта. Следов вскрытия или повреждения замков нет.

Я поблагодарил комиссара за информацию и тут же по внутреннему телефону позвонил военному резиденту, так как машина с этим номером принадлежала Резуну.

— Иван Петрович, с Резуном все в порядке? Ты никуда его не отправлял?

— Думаю, он должен быть дома. Никаких заданий на этот день у него нет. А в чём дело? Что-нибудь случилось? — озабоченно спросил генерал.

Я передал ему содержание разговора с комиссаром, сказав, где находится машина, и попросил, как найдется Резун, сообщить мне об этом. Комиссар обеспокоен и спрашивает, не пропал ли владелец машины и не нужна ли нам помощь полиции в его розыске.

Минут через пятнадцать генерал позвонил мне и сказал, что дежурный по Представительству по его просьбе позвонил Резуну на квартиру. Его дома не оказалось, а жена ответила, что рано утром, «одевшись по-городскому», он куда-то уехал. «Подождем, объявится», — закончил генерал. По голосу было ясно, что он встревожен отсутствием Резуна.

Причина его беспокойства мне была неясна. И первое, что я подумал: «Хитрит Иван Петрович. Видно, на встречу Резун поехал или тайник обработать, а тут полиция его машину в лесу в ранний час и в ненастную погоду обнаружила. Это плохо, конечно, но, может, что еще хуже, полицейские видели или могут увидеть там Резуна за каким-либо „несвойственным“ дипломату занятием. Это (пока!) проблемы Ивана Петровича. Подождем». И уехал в аэропорт.

Возвращаясь часа через полтора, я увидел генерала. Он ходил взад-вперед по длинному крыльцу Представительства, прикрытого сверху от дождя балконом: ждал Резуна.

Прошло еще какое-то время, звонит генерал: «Появился мой дурак. Ездил в лес посмотреть, не пошли ли грибы. Врезал я ему по первое число! Будет знать! Не волнуйся, все в порядке. Скажи спасибо своим друзьям-полицейским».

Больше разговоров об этом происшествии у меня с генералом не было, но у меня и моего резидента осталось ощущение тревоги. Мы не могли понять, кто кого дурачит: или генерал нас, или Резун генерала. Уж очень неправдоподобным показалось нам сообщение генерала о том, что Резун поехал грибы посмотреть. Для этого не стоило надевать костюм. И кто ездит по грибы при галстуке?

Думали и о другом: стоит ли писать об этом довольно странном случае в Центр? А что писать? Что военный коллега и его сотрудник что-то скрывают от нас? Может, и так, но ведь и мы ничего о себе им не докладываем. Главное, по нашему мнению, мы сделали: предупредили генерала о неадекватном поведении Резуна и об интересе, проявленном к нему со стороны полиции.

Вскоре в связи с окончанием командировки я уехал в Москву и уже тут узнал, что в Женеве исчез Резун вместе со всей семьей. Пока мои коллеги судили-рядили, что случилось с Резуном, где его искать и как об этом в Москву сообщить, резидент военных в телеграмме в Центр высказал мнение, что Резун похищен спецслужбами противника. В этом он сумел убедить и временного поверенного в делах. И тот, по сути, продублировал телеграмму резидента, но только в МВД СССР (забегая вперед, скажу, что после этой истории по возвращении в Москву места в МИДе ему не нашлось). И не дошли еще телеграммы военного резидента и представительства до Москвы, как Резун объявился… по телефону. Дежурная телефонистка, услышав его голос, сказала:

— Где вы? Вас все ищут!

— Меня ищут?

— Да, вас ищут. — И тут Резун кому-то, кто находился рядом с ним, сказал: «Меня там ищут!»

Потом будет установлено, что этот разговор Резун вел с конспиративной квартиры английской разведки в одном из городов Швейцарии.

После этот разговора вскрыли квартиру Резуна. Царивший там беспорядок говорил о поспешном бегстве ее хозяев.

Анализируя сведения, полученные из различных источников в Москве, я пришел к выводу, что Резун был завербован находившимся у него на связи агентом-англичанином. И теперь уже агент руководил разведчиком. Он стал давать Резуну заслуживающую внимания информацию. Это заметили в Центре, и Резуна стали хвалить и поощрять. Ему, как он рассказывал, была обещана квартира в Москве, учеба в Академии Генштаба.

Англичане, судя по всему, ставили перед собой задачу продвинуть Резуна на руководящую должность в Центральном аппарате ГРУ и стали снабжать его сведениями, представлявшими какой-то интерес для военной разведки. Это повышало его авторитет в глазах резидента и руководства ГРУ, на него стали смотреть как на перспективного сотрудника, умеющего работать с агентурой и добывать ценную информацию. И, возможно, противнику удалось бы реализовать этот план, если бы не одна случайность.

Как рассказывали мои коллеги, за день до ухода Резуна военный резидент обсуждал со своим сотрудником вопрос о том, как помочь «соседям» (резидентуре внешнеполитической разведки) уберечь от возможных провокаций со стороны спецслужб противника улетавшего в Москву советского гражданина, на которого у противника были свои виды. Резун, как потом выяснилось, слышал часть этого разговора и, зная свою вину перед Родиной, испугался, подумав, что речь идет о его отправке в Союз. А он, по вполне понятным причинам, этого не хотел. Он был готов работать на англичан в Женеве, да тут по окончании командировки и остаться, а жизнь в качестве английского шпиона в Союзе его не прельщала: он знал, чем закончилась предательская деятельность Пеньковского и других наймитов иностранных разведок. В тот же вечер он вместе с женой и детьми ушел к противнику, потом был переправлен в Лондон.

 

6. ТРАГИЧЕСКИЕ СОБЫТИЯ ИНОГДА СЛУЧАЮТСЯ

Насыщенная трудовыми буднями, но все-таки размеренная жизнь советской колонии нарушалась иногда трагедийными событиями, происходившими с нашими людьми. Вот один из таких примеров.

Молодой, пышущий здоровьем, добротой и весельем переводчик ООН Андрей летит в Найроби на международную конференцию. Перед отлетом заходит к друзьям, он всем готов помочь, сделать что-то приятное. У него один вопрос: «Ребята, что из Африки привезти?»

Улетел, а через неделю оттуда телеграмма. «Андрей в тяжелом состоянии. Местные врачи оказать помощь не могут. Направляем самолетом в Женеву для госпитализации». В дополнительной телеграмме сообщалось о некоторых симптомах его болезни, данные анализов и наблюдений за Андреем местных врачей.

Консультируюсь с нашими специалистами, работающими во Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ). Ответ неутешительный: «Данных слишком мало, но ясно, что у Андрея какое-то тропическое заболевание. В Швейцарии специалистов по этим болезням нет. Надо ехать в кантональный госпиталь, другого места для госпитализации нет».

С главным врачом госпиталя разговор был кратким: «Больного, какое бы у него ни было заболевание, примем. Но специалиста по тропической медицине у нас нет. Речь может идти только о приглашении кого-то из-за границы. Такие врачи, я знаю, есть в Москве».

Андрея привезут завтра. Это — пятница. Если даже у нас есть специалист по тропическим болезням, когда он прилетит сюда? Надо время на оформление выезда и въезда, получения паспорта. А все это у нас решается долго и сложно. А тут еще суббота и воскресенье. Значит, на все про все у нас только один день, и тот короткий.

Пишем телеграмму в МИД с просьбой срочно найти и направить в Женеву врача — специалиста по тропическим болезням. И тут звонок академика Александра Сергеевича Павлова, главного советского специалиста в ВОЗе: «Василий Николаевич, минут через 20–25 к вам подъедет академик Чумаков Михаил Петрович. Он вирусолог и может дать вам полезный совет относительно Андрея».

Текст телеграммы готов, но надо дождаться академика. Выхожу во двор Представительства. Подъезжает один из наших врачей, работающих в ВОЗе. Из его машины с трудом выходит мужчина лет 60–65 и, прихрамывая, идет к крыльцу. Протягивает руку: «Чумаков. Здравствуйте! Я думаю, специалист, нужный этому парню, у нас в Москве есть. Только вот как ее, я имею в виду профессора Лсщинскую Елену Владимировну из Института полиомиелитов и вирусных энцефалитов Академии медицинских наук, найти и сделать так, чтобы она была здесь как можно быстрее? Покажите мне то, что сообщено из Найроби».

Прочитав телеграммы, Михаил Петрович сказал: «Только Елена Владимировна может помочь. Посылайте телеграммы в МИД и Минздрав. Просите срочно направить ее сюда».

Телеграммы ушли. А вдруг Елены Владимировны нет в Москве? Что тогда? Звоню дежурному но Минздраву. Представляюсь, объясняю ситуацию и спрашиваю, где сейчас Лещинская. Дежурный этого не знает, ее институт за городом, километрах в тридцати по Киевскому шоссе, и даст мне номер её домашнего телефона.

На звонок ответила сама Елена Владимировна. Выслушав меня, она сказала, что готова вылететь хоть через час, но нужен паспорт. Он у нее есть и еще действителен, но лежит в МИДе. А решение, а визы? «И без команды Бориса Васильевича, министра, — добавила она, — никто ничего делать не будет». Я попросил ее быть готовой к отлету, сказав, что мы через МИД попытаемся сделать все возможное, чтобы она вылетела в Женеву в ближайшие два дня.

Теперь мне нужно было найти Бориса Васильевича Петровского, министра здравоохранения. Жизнь свела меня с ним в 1954 году, когда я, сопровождая французского профессора Дюкена, был в его клинике на операции. Вряд ли он меня помнит, подумал я, но в данном случае это никакого значения не имеет. Звоню в Минздрав. Дежурный сообщил, что поговорить с Борисом Васильевичем я смогу только в субботу утром, когда он приедет на дачу.

А как быть со швейцарской визой? В субботу и воскресенье швейцарские дипломаты не работают. Единственный выход — просить начальника контрразведки дать указание пограничному посту аэропорта выдать ей визу по прилету. Звоню комиссару и объясняю ситуацию. Он внимательно меня выслушал и задал только один вопрос: «А паспорт у мадам Лещинской будет?» Я ответил утвердительно и услышал в ответ: «Считайте, что виза у нее уже есть. Только сообщите, когда, откуда и каким рейсом она прибудет в Женеву. И будет хорошо, если вы сами ее встретите. Вас мои люди там знают и все сделают без задержки. Необходимые указания будут даны».

Суббота. Звоню министру. Борис Васильевич в хорошем настроении. Излагаю суть проблемы и чувствую, что я его опечалил, у него даже голос изменился.

— Я всё понял. Что требуется от меня?

— Ваше согласие на командировку Елены Владимировны в Женеву.

— Можете сообщить в МИД, что мое согласие получено. Если надо, я готов в понедельник позвонить министру.

— Спасибо, Борис Васильевич. Этого не требуется. Крепкого вам здоровья!

В Москву пошла очередная молния, в которой сообщалось о готовности швейцарских властей на месте оформить Елене Владимировне визу и о согласии министра Петровского на ее командировку.

Все складывалось удачно. Но не было ясности, по какому маршруту полетит Лещинская. В воскресенье прямого самолета из Москвы в Женеву нет. Тут без представителя Аэрофлота не обойтись. Звоню Вячеславу Ивановичу, очень симпатичному и доброжелательному человеку, и прошу разработать наиболее короткий по времени маршрут для доктора, связаться с Москвой, забронировать для нее место в самолете и попросить его коллег оказать ей помощь в пунктах пересадки.

Через час-полтора Вячеслав доложил, что доктор Лещинская будет в Женеве в середине дня в воскресенье. Полетит на самолетах иностранных компаний с пересадкой в Вене. Представители Аэрофлота предупреждены.

Я встретил Елену Владимировну у трапа. Ей оформили визу, и прямо из аэропорта она поехала в госпиталь. Надо отдать должное швейцарским врачам. Они четко выполняли все просьбы и указания профессора есщинской, делали необходимые анализы, обеспечивали больного лекарствами.

Пишу, и на память пришел старый и очень человечный фильм «Если бы парни всей земли…» (так он, кажется, назывался), в котором рассказывалось, как не знакомые друг с другом люди, граждане разных стран и национальностей, сделали все, чтобы помочь попавшим в беду морякам, и победили. И нам, видя нашу заботу о больном товарище, помогали не только советские люди, но и полицейские, и врачи Швейцарии, и работники иностранных авиационных компаний.

В результате обследования Андрея было установлено, что причиной заболевания был укус какого-то тропического насекомого. Болезнь началась так же, как бывает при обычной простуде. И Андрей, подумав, что простудился в номере, поскольку спал с включенным кондиционером, выпил рюмку водки и пошел в сауну, чем и усугубил свое положение.

Швейцарские врачи считали положение Андрея безнадежным, а Лещинская активно взялась за лечение. Две недели она не отходила от Андрея и жизнь ему спасла.

* * *

Как-то рано утром в Представительство позвонили из кантонального госпиталя в Лозанне и сообщили, что ночью к ним была доставлена в тяжелом состоянии советская гражданка К-ва, получившая серьезные травмы в результате автомобильной аварии. Фамилия и имя пострадавшей мне были неизвестны. В Женеве, как и в Берне, человека с такой фамилией не было. Поехал в Лозанну.

На месте выяснилось, что пострадавшая К-ва и ее муж — сотрудник Секретариата ООН в Нью-Йорке — летели в отпуск в Москву через Базель. Там взяли автомашину напрокат и где-то на горной дороге попали в аварию. Муж отделался легкими ушибами, а у жены перелом одного из шейных позвонков, и, как мне объяснил главный врач, ей предстояло длительное лечение. Возможна и операция, но врача, который взялся бы ее сделать, у него нет.

Пострадавшая, надо сказать, держалась великолепно. Настроение было боевое, и, несмотря на боль, температуру и гипсовый «ошейник», она, когда я вошел к ней в палату, с увлечением занималась косметикой. Она так была раскрашена, что я невольно рассмеялся. Оказалось, как мне сказали позднее, косметика была ее страстью и этим она была известна не только среда советских граждан — сотрудников ООН в Нью-Йорке, но и среди персонала этой организации.

Муж К-вой поехал со мной в Женеву. Из Представительства я телеграфом сообщил о происшествии в МИД СССР. В ответной телеграмме нам поручалось заботиться о больной, оплачивать ее пребывание и лечение в госпитале, а ее супругу — ближайшим самолетом вылететь в Москву.

Супруг, услышав указание МИДа, пригорюнился: он рассчитывал остаться в Лозанне на время лечения жены, а потом вернуться в Нью-Йорк, полагая, что во время болезни жены ему ООН будет выплачивать зарплату и оплачивать гостиницу.

Через день-два супруг улетел, а я, взяв врача Представительства, поехал навестить больную. Каково же было наше удивление, когда больная, едва мы переступили порог, заявила: «Через неделю местный доктор сделает мне операцию, а через две недели, по его словам, я уже буду танцевать!» На этот раз, видимо, на радостях, краски всех цветов на ее лице было еще больше.

Наш врач усомнился в возможности и целесообразности оперативного вмешательства, а К-ва никаких доводов слушать не хотела.

Я пошел к главному врачу и сказал, чтобы без нашего согласия никаких операций К-вой не делали. «У нас, — добавила, — в Женеве есть академик, хирург по специальности, а два дня назад для участия в семинаре по линии ВОЗ прилетел директор НИИ травматологии ЛМГІ СССР. Я намерен получить их заключение о состоянии здоровья больной. Кроме того, нам необходимо знать, что представляет собой, как специалист-травматолог, ваш врач, который согласился на уговоры К-вой».

Главврач ответил: «Кто платит, тот и заказывает музыку. Я не возражаю против консультации ваших специалистов. Вам решать, что делать с вашей соотечественницей. Вы несете ответственность за нес». О своем враче он ничего не сказал, я не настаивал.

Вернувшись в Женеву, я встретился с академиком Павловым и директором НИИ травматологии. Академики, выслушав меня и врача Представительства, в один голос заявили: «Какой-то шарлатан решил заработать. Больную нужно лечить, и не один месяц. Без всякой операции. Нечего ей здесь лежать. Самолетом отправить в Москву».

Директор НИИ травматологии взял лист бумаги и написал письмо своему заместителю, в котором просил обеспечить больной место в институте. Расставшись с академиками, я позвонил в НИИ, изложил суть дела и указание директора, а также дату и время прилета самолета с К-вой в Москву. Потом позвонил представителю Аэрофлота, попросил забронировать два места на самолёт (для больной и врача), связаться с Москвой и предупредить экипаж, чтобы в самолете приготовили место для носилок.

Утром следующего для встретился с главврачом госпиталя, передал мнение наших специалистов по поводу лечения К-вой и наше решение через два дня отправить её самолетом в Москву в НИИ травматологии. Попросил его дать указание лечащему врачу подготовить ее к полету. Предупредил главврача, что в день отлета за больной приедет наш врач, и попросил доставить больную в Женеву на санитарной машине. Счет за лечение, пребывание и транспорт направить в Представительство. В конце разговора вручил главврачу приглашение на прием, который Представительство давало в честь директора НИИ травматологии.

От главврача я пришел к К-вой и сообщил ей о принятом нами решении отправить ее в Москву, в Институт травматологии. Она уж собралась было устроить истерику, но я сказал, что со мной говорить на эту тему не стоит, так как решение принято «наверху» после консультации со специалистами. При этом подчеркнул, что ее будут лечить в специализированном НИИ и обещают через полгода без рискованной операции поставить на ноги.

Для К-вой это был удар: и танцевать через две недели не будет, и в Нью-Йорк не вернется. Первое можно было бы и пережить, а вот остаться в Москве, когда по контракту можно еще три года жить за границей — не всякий может.

В Москве наши действия одобрили. Ближайшим рейсовым самолетом больная была доставлена в Москву.

Приехав в отпуск, я зашел в НИИ государства и нрава АН СССР повидать старого приятеля и встретил там К-ва. Он все еще был на меня сердит и не скрывал этого. В чем была моя вина перед ним, я не понял. Важнее другое: его жена здорова и… танцует.

 

7. ШАЛВА МИХАЙЛОВИЧ

Утром приходит ко мне седовласый, всеми уважаемый в колонии человек. Остроумный, гостеприимный и доброжелательный грузин, занимавший высокую должность в одной из крупных международных организаций.

— У меня случилось несчастье, уважаемый Василий Николаевич. Извините, что я вас беспокою, но я подумал, что о происшедшем я обязан вам доложить.

— Рассказывайте, Шалва Михайлович! Чем можем — поможем.

— Вчера я вернулся домой поздно: в Женеве были проездом мои друзья из Грузии и, сами понимаете, без бутылки хорошего коньяка, взятого прямо с завода, не обошлось. Но я очень аккуратен: выпил столько, сколько не возбраняется в Швейцарии, а может, чуть больше, точно ведь никогда нельзя измерить. Но поверьте, чувствовал я себя прекрасно, сам был за рулем. Спустился в гараж, поставил машину в бокс. Потом закрыл ворота, проверил замок и спокойно пошел домой. Прихожу сегодня утром в гараж, и что я вижу? Ворота моего бокса открыты, а машина, моя новая машина, за которую родное государство заплатило, чтобы облегчить мне жизнь и чтобы я больше сделал на его благо, 15 тысяч франков — швейцарских франков! — исчезла. Её нет! Как мне — старому человеку — в чужом городе без машины жить? Что делать?

— Шалва Михайлович, прежде всего успокойтесь! Машину можно, видимо, найти. Швейцарская полиция умеет это делать. Машина застрахована. Наконец, можно новую купить. Вы осмотрели ворота? Замок цел?

— Я все осмотрел! Все цело. Тут отмычкой работал какой-то рецидивист. Это точно! Может, из Ростова-на-Дону? Там такие были! Да еще в старом Тифлисе. Какие там асы были! Европа таких не знает! Тут мелкий народ.

— Шалва Михайлович, сейчас мы позвоним в полицию и попросим принять меры к розыску машины.

Я позвонил комиссару полиции, сообщил ему сведения о хозяине машины, данные ее технического паспорта и попросил начать ее розыск. Комиссар обещал принять необходимые меры.

Прошла неделя. Машина не найдена. Шалва ходит сам не свой. Зоя Васильевна, пожалев его, попросила у Москвы разрешение купить новую машину хорошему, а главное, нужному для государства человеку, объяснив, разумеется, что его машина украдена и пока не найдена.

Разрешение было дано, и через три дня Шалва Михайлович приехал на новой машине с ящиком шампанского, объяснив, что ту, пропавшую, он не обмыл и в этом, видимо, была его роковая ошибка.

Прошло еще около двух недель. Снова приходит ко мне Шалва Михайлович, очень грустный и смущенный, и тихо-тихо говорит:

— Василий Николаевич, моя старая машина нашлась.

— Так радоваться надо, Шалва Михайлович, а вы чуть не плачете!

— Я бы радовался и с коньяком бы к вам пришел, если бы она— моя любимая — не простояла весь этот месяц… в боксе моей соседки. Сегодня соседка вернулась из командировки и была удивлена, обнаружив в своем боксе мою машину. Теперь я думаю, что в тот день я выпил все-таки немножко больше, чем разрешено правилами безопасности дорожного движения Швейцарии.

— У меня, Шалва Михайлович, другое мнение: выпили вы ровно столько, чтобы не нарушить существующие правила БДД. Только коньяк, привезенный с Родины, да еще прямо с завода, по-иному действует на организм. Сказались общий дружеский настрой, воспоминания детства и, конечно, местные климатические условия, хоть и говорят, что по климату Грузия похожа на Швейцарию.

— Нет, Василий Николаевич! Нет! Это Швейцария похожа, и только отдалённо, на Грузию! Разве в Швейцарии есть такие люди, как в Грузии? Нет и нет! А в остальном вы правы! Правы, и очень добры ко мне! Как я, врач, сразу об этом не подумал? Вот только поймет ли меня так, как вы, Зоя Васильевна? Вы уж ей расскажите, что машина нашлась. А потом посоветуете, как мне к ней пойти, с чего разговор начать.

— А вы ее обрадуйте: «Зоя Васильевна, у меня теперь две машины! Какую из них Вам подарить?» И в это время из-за спины букет цветов, элегантных, но не слишком дорогих. Зоя Васильевна любит красивое, а к дорогому — равнодушна.

— Задали вы мне задачу. Пойду думать. А вы все-таки поговорите с ней. Обещаете?

— Обещаю!

Зоя Васильевна к сообщению о находке машины отнеслась с юмором. Шалва Михайлович в грехе покаялся, а «лишняя» его машина Представительству пригодилась.

Как человек открытый и общительный, Шалва рассказал эту историю своим сослуживцам, а те разнесли ее по всей Женеве. Слушая ее, улыбались все, включая комиссара полиции и полицейских, которые целый месяц искали его машину.

 

8. СКАНДАЛЫ И ПРОВОКАЦИИ

К сожалению, в советских колониях за рубежом не обходилось и, думаю, не обходится и сегодня без различного рода громких и не очень громких скандалов. И чаще всего это связано с мелким воровством и пьянством. «Героями» таких скандалов на моей памяти были сотрудники вспомогательного аппарата Представительства, члены делегаций, международные чиновники, жены высокопоставленных дипломатов.

Звонят из крупного универмага: «В нашем магазине задержан за воровство сотрудник вашего Представительства. Просим приехать кого-либо из дипломатов, чтобы разобраться с данпым происшествием. Если это невозможно, мы вызовем полицию».

Еду но указанному адресу. В помещении охраны магазина сидит красный как рак (обычно анемичный) шофер Представительства. Охранник демонстрирует мне видеозапись: мужчина, воровато оглядываясь но сторонам, рассовывает по карманам небольшого размера банки консервов. Ошибиться невозможно: наш!

Приношу извинения от имени Представительства. И администрация идет мне навстречу — отпускает виновного. И тут же добавляют: «Это первый случай, когда на воровстве попался русский. Воруют арабы, турки, итальянцы, случается, воруют французы. А советский человек попал первый раз».

Потерпевший кается: чистая случайность, хотел в корзинку положить, а как-то непроизвольно в карман засунул.

Вора надо отправлять домой. По как сделать, чтобы он не понял, что его откомандировывают? Пока я думал, жизнь дала подсказку. В Москву надо было перегнать автомашину, принадлежавшую одному высокопоставленному международному чиновнику. И я решил: пусть воришка на этой машине сам себя и отвезет домой. Я пригласил его к себе и попросил выполнить просьбу большого руководителя, добавив, что никого из молодых и неопытных водителей отправить в столь ответственную и длительную поездку не могу. Шофер был польщен. Я при нем позвонил генеральному консулу, объяснил ситуацию и попросил поставить ему в паспорт не только въездную, но и выездную (из СССР) визу, чтобы он, выполнив задание, мог вылететь первым же самолетом обратно.

В то же время была нужда избавиться от одного из международных чиновников. Он и его жена установили контакт с иностранцами, которые были известны нам как сотрудники английской и французской разведок. Настораживало то обстоятельство, что они, вопреки существовавшим правилам, тщательно скрывали факт знакомства с этими лицами. Вдобавок супруга чиновника обращала на себя внимание слишком вольным поведением и болтливостью. Срок их командировки заканчивался, но они принимали все меры к тому, чтобы продлить ее еще на год. А в тот момент эта пара собиралась ехать в отпуск в Москву на приобретенной в Женеве машине. И я решил «спарить» их с шофером.

Пригласив того и другого, я объяснил им преимущества совместного путешествия. Чиновник владеет двумя иностранными языками, чем избавит от трудностей в общении с властями стран, через которые они будут проезжать, своего спутника-шофера. А шофер — верный помощник чиновнику в случае поломки машины. Оба со мной согласились. Вместе уехали и оба… не вернулись.

Попались на мелком воровстве в магазинах рабочий Представительства и «передовой» рабочий (других за границу не отправляли) из какого-то волжского города, награжденный но итогам пятилетки орденом Трудового Красного Знамени. Супруга чрезвычайного и полномочного посланника, члена одной из высоких правительственных делегаций, в магазине кожгалантереи насовала в сумку поясов и перчаток на сумму 184 франка (стоимость приличного обеда на двоих в хорошем ресторане).

Попав с поличным, дама вернула украденное, заплатила штраф и, свободно владея французским языком (до этого они с мужем прожили более 10 лет в Париже и Брюсселе), уговорила администрацию магазина не информировать советское Представительство о случившемся. Но администрация «не сдержала слова».

Получив сообщение о «похождениях» супруги посланника, мы с моим руководителем рассказали все главе делегации — заместителю министра иностранных дел — и рекомендовали с первым же самолетом отправить эту пару в Москву. Замминистра согласился и попросил в МИД об этом не писать: он отправит их домой своей властью.

Догадывался ли посланник о причине своего откомандирования, не знаю. Думаю, что замминистра нашел какое-то другое объяснение. Его можно понять: никому не хочется, чтобы о его сотрудниках и выдвиженцах плохо говорили.

Меня иногда спрашивали: «Почему советских граждан, провинившихся за границей, обязательно откомандировывали на Родину?»

Причина проста. Службы охраны крупных магазинов обо всех случаях воровства информируют полицию, а там сведения о задержанных (фамилия, имя, возраст, место рождения, жительства и работы) заносятся в картотеку. Факт задержания за воровство является серьезным компрометирующим материалом, который может быть использован местными спецслужбами, в случае необходимости, для компрометации этого человека и любой другой провокации, вплоть до привлечения его к сотрудничеству с ними. Я уж не говорю о том, что постоянное общение с вором удовольствия никому в коллективе не доставляет. Нельзя их было оставлять и в международных организациях, где все о всех всё знают.

Был однажды скандал иного, на первый взгляд, семейного плана, но получивший международное звучание.

На одной лестничной площадке типичного доходного дома было две квартиры. Квартиру справа занимала семья советских граждан: муж — международный чиновник, жена — домохозяйка и пятилетняя дочка. В квартире слева жил одинокий мужчина с кожей цвета шоколада — выходец из Южной Америки, работавший в ООН.

И в один из погожих летних дней наш соотечественник, придя с работы, не застал дома ни жены, ни дочери. Вместо ужина, как бывало обычно, он нашел на столе письмо, в котором жена извещала его о том, что начала бракоразводный процесс с ним и «переехала» к новому избраннику — в квартиру напротив.

Оставленный муж пришел в Представительство, рассказал о случившемся и попросил администрацию и парторганизацию помочь ему вернуть жену и ребенка, так как он их очень любит и жить без них не может.

Нс знаю, как там все это было, только помню, что в обсуждение и разрешение этой сложной проблемы были втянуты Представительства СССР и латиноамериканской страны, а также местные адвокаты. Но все усилия, направленные на возвращение советской гражданки в семью, оказались напрасными. Она и дочь остались с латиноамериканцем, а несчастный муж уехал в Москву. Руководство МИД СССР посочувствовало ему, выразило надежду, что случившееся не повлияет на его работоспособность, что он молод, может еще создать новую семью, назначило его на занимаемую им ранее должность.

Прошло полгода. Несчастный муж стал приходить в себя, втянулся в работу, обзавелся друзьями, и тут из Генерального консульства в Женеве приходит сообщение о том, что «беглая» жена просит выдать ей визу на въезд в СССР, так как жизнь с новым мужем не сладилась и она готова вернуться к прежнему мужу, если он ее простит, не будет вспоминать о её поступке. Она уверена, что он продолжает ее любить, и у них есть дочь. С телеграммой ознакомили мужа. Прочитав ее, он сказал: «На все условия жены согласен!»

Беглянка вернулась на Родину. «Муж-тряпка», как сказал кто-то из руководителей, был уволен из МИД СССР.

* * *

Время от времени мне задавался вопрос: «А как часто бывали провокации против советских граждан в Швейцарии?»

Бывали. Часто ли? На этот вопрос ответить трудно: год на год не приходится. А за то время, что я находился в Женеве, их было, на мой взгляд, не много. Первое, что приходит на память, это обстрел советских школьников. Дело было в середине дня. Наши ребята вышли из здания школы на улицу, и сразу же раздалось несколько выстрелов с балкона дома, стоявшего напротив. Стреляли из пневматических ружей. Две девочки получили легкие ранения в руку и ногу.

Представительство и Генеральное консульство тут же заявили «решительный протест», потребовали от властей провести тщательное расследование этого происшествия и наказать виновных. В ответ власти города и кантона принесли свои извинения и сообщили, что в результате проведения розыскных мероприятий были выявлены подростки, действовавшие «из хулиганских, но отнюдь не из политических побуждений». Родители хулиганов наказаны в административном порядке. В конце письма власти заверяли советские учреждения «в глубоком почтении и искреннем уважении». Инцидент, как говорят, был исчерпан дипломатическим путем.

Как-то ко мне пришла переводчица, работавшая в ООН, и рассказала, что в ювелирном отделе универсального магазина стоявший рядом с ней мужчина положил ей в карман золотое кольцо. Делал он это крайне осторожно, но она почувствовала и тут же закричала по-французски: «Что вы делаете? Вы лезете ко мне в карман!» Передав продавщице колье, которое держала в руках, переводчица опустила руку в карман и вместе с кошельком вынула достаточно дорогое кольцо. Мужчина туг же убежал. Продавщица была в шоке: на кольце была бирка её отдела.

На крик прибежал администратор, потом был вызвал директор. У продавщицы претензий к нашей гражданке не было: кольцо она не смотрела и в руках не держала.

Что это было? Провокация? Вполне возможно. Покупательницу могли остановить при выходе и «найти» у нее неоплаченный товар. Но, поскольку покупательница своим криком собрала народ, а мужчина поспешно скрылся, она не удалась. Но могло быть и по-другому: рядом с нашей дамой оказался вор. Он положил ей кольцо, а дождавшись, когда она выйдет, сказал бы, что видел, как она украла кольцо, стал бы её шантажировать. Что было бы дальше — можно только гадать. Хорошо, что соотечественница не потеряла самообладание во время этого происшествия и туг же, из отдела, позвонила сослуживцам, и они приехали за ней. Она не исключала, что сосед-«покупатель» может ждать её на улице. Мало того, возможно, он был не один, и сообщник или сообщники наблюдают за ней.

 

9. АГЕНТ МЕСТНОЙ КОНТРРАЗВЕДКИ

В корпункте Агентства печати «Новости» в Женеве работали местные граждане. Они набирались нами по рекомендации руководства Швейцарской партии труда (ШПТ). Году в 1956-м, может, чуть позже, там появился молодой и очень активный член ЦК ШПТ — Леон. Работавшая в корпункте супруга руководителя ШПТ — известного адвоката-миллионера — мадам М. характеризовала его как искреннего друга Советского Союза и способного журналиста.

Получив столь лестные отзывы о новом сотруднике, заведующий корпунктом Б. отнесся к нему с большим доверием, постоянно с ним советовался, обсуждал рабочие планы и поручил работать на телетайпе, что, по существовавшим тоща правилам, не допускалось. На нем работали жены сотрудников корпункта АПН. В данном случае это была обязанность жены заведующего. Длительные «тет-а-тет» руководителя с новым подчиненным часто сопровождались выпивками. И Леон скоро почувствовал себя в корпункте как рыба в воде. Однажды, никого не спросив, он привез в бюро свой «удобный», как он объяснил, рабочий стол, чем немало удивил и советский, и швейцарский персонал АПН.

Леон, как думал Б., отвечая добром на добро, с усердием выполнял все его поручения и часто оставался в помещении после работы, чему удивлялись не только наши граждане, но, особенно, его соотечественники. А заведующий был счастлив и думал о том, как выйдет через Леона на других членов ЦК ШПТ.

Чтобы понятнее были мысли и действия заведующего корпунктом, стоит сказать о нем несколько слов. До приезда в Женеву он несколько лет работал в бюро АПН в Берлине (ГДР) и сумел стать любимцем посла СССР. Потом посол стал секретарем ЦК КПСС. И перед отъездом в Женеву секретарь по старой памяти принял Б. И тот решил, что «дружба» с таким человеком — гарантия стабильности и полной безопасности. О «совместной» работе с секретарем ЦК КПСС он оповестил всех дипломатов и ответственных международных чиновников из числа советских граждан. Молодых дипломатов в упор не видел, дружбу водил только с секретарем парткома.

Поначалу все шло нормально. А перед Первомаем нам пришлось всерьез задуматься над поведением и Б., и Леона. Швейцарские коммунисты в этот день проводят в Женеве «массовые» (максимум — 300 человек) демонстрации трудящихся, и Леон был назначен партийным комитетом Женевы одоим из ее организаторов. Оставаясь по вечерам в помещении корпункта, он развил бурную организаторскую деятельность. По телетайпу АПН он связывался с ЦК ШПТ, с партийными функционерами, рассылал указания о порядке проведения демонстрации, советы, как действовать в нештатных ситуациях, в частности, при возможном столкновении с полицией. Одним словом, он превратил корпункт Агентства печати «Новости» в штаб подготовки и проведения швейцарскими трудящимися Первомая. И что страішо, Леон действовал с разрешения руководителя корпункта.

Я узнал об этом от своей жены, которая работала в том же корпункте референтом. Придя на работу, она увидела на полу длинную скомканную телетайпную ленту и развернула ее. Эго были «указания» Леона секретарям партийных ячеек о подготовке к манифестации. Секретарям предписывалось регулярно направлять Леону информацию о выполнении полученных заданий на телетайп корпункта АПН.

Я пригласил к себе заведующего корпунктом и спросил: почему он превратил бюро АПН в пункт связи женевской организации ШПТ? Почему нарушает режим работы советского учреждения? Почему, вопреки существующим правилам, допустил к работе на телетайпе иностранца? И объяснил ему, что действия Леона похожи на провокацию, осуществляемую спецслужбами, с целью обвинить корпункт АПН и его руководителя во вмешательстве во внутренние дела страны и закрыть корпункт. Разговор об этом швейцарские власти поднимал уже не один раз. Б. перепугался, но в то же время не знал, что сказать Леону, как отстранить его от работы на телетайпе, поскольку их «дружеские» отношения зашли слишком далеко. Он пытался мне объяснить, что Леон является членом ЦК ШПТ и не может быть шпионом, а я напрасно волнуюсь. Тоща я предложил ему объяснить Леону, что он своими действиями ставит под удар властей советское учреждение, и отстранить его от работы на телетайпе.

Выйдя от меня, Б. побежал искать защиты у секретаря парткома. Тот стал объяснять мне, что резкими действиями против Леона мы можем испортить отношения с руководством ШПТ. После этого стало ясно, что вопрос о Леоне решать нам надо только через Центр.

Направили телеграммы в Москву (в разные адреса, в том числе и в АПН), и дело, к нашему удовольствию, вскоре разрешилось: руководство ШПТ отозвало своего «активиста». Не исключаю, что через свои возможности в спецслужбах руководство ШПТ установило, что Леон является агентом местной контрразведки.

Подавляющая часть советских граждан, работавших в Женеве, проживала в городе в арендованных у местного населения квартирах. И спецслужбы Женевы имели в эти квартиры, можно сказать, свободный доступ: по существующим там правилам, консьерж или управляющий домом имеет запасные ключи от всех квартир. А эти лица являются штатными осведомителями полиции. Большинство квартир, где проживали наши соотечественники, были оборудованы контрразведкой техникой подслушивания. Мы многократно убеждались в этом, в ряде случаев даже изымали микрофоны. А чаще оставляли их на месте, предупредив жильцов о их наличии и, следовательно, о необходимости соблюдать осторожность в разговорах. Время от времени, при необходимости, мы их использовали, чтобы довести до местных спецслужб выгодные нам сведения, включая и дезинформационные. «Проложенный» противником «канал связи» нас вполне удовлетворял.