Горечи цвет, запахи пыли, Но почему нас не давит печаль? Вот и за Дон перешли, отступили. Что впереди? Неизвестная даль? Очень известная! Хоть отступают, В зрительном зале бывалый солдат Смотрит из нашего времени, знает, Что приближается он — Сталинград! Эта дорога в мареве пыльном, Хоть и тяжка, но уже не страшна… Самый трагический миг в этом фильме — Тот, что за кадром: смерть Шукшина…

Рядовой Сталинградского фронта Василий Шукшин… Он держал оборону на подступах к Сталинграду… Слышу голос:                   — Товарищ поэт, подожди, не спеши, Тут не надо выдумывать,                  лишних эмоций не надо. Не Шукшин, а Лопахин.                  Условность искусства. Кино. И погиб не от пули.                  С каждым может такое случиться. Ах, любители точностей,                  вам ничего не дано, Кроме факта.                  Поэзия правды для вас небылица. А она-то реальностей ваших сильней и точней, Рядом с ней доказательства ваши —                   вранье, буквоедство. Вот в чем высшая точность:                   вся тяжесть далеких тех дней Навалилась махиной на честное русское сердце. И последние кадры: Шукшин.                   Он в шеренге бойцов. Этот миг фронтовою, единственной меркою мерьте: Пропыленный насквозь,                   с изможденным и грустным лицом. Ну какая тут съемка,                   когда нет и часа до смерти! Вот тебе и кино!                   Орудийный чуть слышится гром. Он лежит на траве.                   И никто уже слезы не прячет. И сомнения нет: это именно в сорок втором Пал в сраженье солдат.                   Только так.                                  Только так. Не иначе. Это так для меня. Не могло по-иному случиться. И мне видится вот что: во времени несокрушим, На Мамаевом                   рядом с Михаилом Кульчицким Сибиряк, но теперь сталинградец:                   Василий Шукшин.