Он мне читал свои стихи о женщине. И в том, как описал ее он путь Сквозь дымы крематориев зловещие, Совсем нет сочинительства. Ничуть. Хотели, прежде чем убить, унизить, В непогрешимость веру изменить. Что смерть могла? Бессмертие приблизить. Так надо раньше смерти — очернить. И низменность инстинкта, разъярясь, Стыдливости раскалывала колокол, Недосягаемость тащила волоком, Обожествленье втаптывала в грязь. Как прежде облик женщины был светел. Он видел все. Но был он не свидетель. То не для наблюденья высота. Непререкаемо звучит: «Чиста…» Тогда с вершины сказанное свято, Когда ты все увидел, сам распятый, Когда глядел со своего креста.