Возьмет с собой память в далекое завтра Гастроли в Казани японского театра. Все помню. Хоть это было давно: Вот выплыла женщина в кимоно, Вот с веером выплывает другая. И веер, игре колдовской помогая, Приковывал так он к себе нас порой, Как будто в спектакле он — главный герой. В сюжете той пьесы старинной событья Полны были трогательного наитья. Казалось, что жесты людей и слова Вершина изящества и естества. Вот музыка смолкла. Актрисы застыли. Но верилось: это в японском все стиле. Вдруг вышел японец. И сделал поклон. А с ним переводчик. Растерян, смущен. Несчастье? Пожар? Что такое случилось? Японец, как будто вымаливал милость, За то, что, мол, не имеют лица Сегодня вишневые деревца. Все делал поклоны, просил извинить: В игре у артисток фальшивая нить. Не так, мол, одна головой покачала; Другая не так, мол, как нужно молчала. И вот по сему через пару минут, Простите, спектакль сначала начнут. Вину признавая свою в полной силе, Японки с молитвою робкой просили, Просили с поклоном, ладони сложив, Прощенья за то, что спектакль был лжив. Все это настолько до слез было мило, Что просто всех зрителей ошеломило. …Но вот что: от умиленья не млей, Подумай-ка лучше о жизни своей: Что, если не пьесу проигрывать заново, А жизнь свою, ту, что уж в прошлое канула. От мысли той сладостно холодей. Неужто возможно? Идея идей! О, если б сначала… прозрели бы чувства. Нет, сцена пуста. В зале холодно, пусто. Теперь уже поздно. Хоть ангелом будь. Спектакль окончен. Ничто не вернуть. Нет, в жизни сначала ничто не начнется. И все же спасибо артистам-японцам За то, что будили, будили опять В нас совесть, как высшую благодать.