Поэзия стала бедней от такого: Нет Ксени Некрасовой, нет Коли Глазкова… Ее — не себя — им хотелось прославить, Пред ней не могли ни хитрить, ни лукавить. Молились, как идолу, ей сокровенно С языческой верою самозабвенной. И сердце к ее алтарю приносили. Взамен для себя ничего не просили. Жила наша Ксеня безденежно, бедно. Но голову гордо несла и победно. И было признаньем и неба наградой, Когда нас одобрить она была рада. Мучительным, страшным казалось паденьем — За что-то ее получить осужденье. Но некие спрашивали надменно: Какое блаженство нашли вы в блаженной? О, нет, не скажите. Тут мудрость наитья. И только лишь в нем все прозренья, открытья. Ведь в древности люди в такой вот, как Ксеня, Искали пророчество, даже спасенье… . . . . . . . . . . . . . . . . …Порою услышишь шутливую фразу. Но в тайну глубин ее вникнешь не сразу. Вот Коля Глазков, в суете повседневной, Однажды сказал мне, что он — Агаме́мнон. — Не веришь?.. (Мне что-то тогда помешало Ответить… ведь был «председатель земшара», Был Хлебников… жил он в «чинах», не освоясь, И вел он свой вечный поэзии поиск. А тут — Агамемнон…) — Не веришь?.. Не надо… Прощай!.. —  Озорная насмешливость взгляда. Теперь, постигая всю горечь потери, Кричу вслед ушедшему: — Коля! Я верю! Я вник: новизну ты принес вечной теме: Лишь тот царь царей, кто поднялся над всеми Уродствами чувства. И злоба, и зависть, И ханжество — где-то внизу там остались, Вся низость, все жалкое, в чем-то смешное, Вся суетность —> это несчастье земное. Встречал ты с иронией и сожаленьем. Царил! Вот и смысл твоего воцаренья. Мудрец! Хоть и слыл средь людей балагуром,— Все письма твои, все твои каламбуры Читать, перечитывать снова и снова… Нет Коли Глазкова, нет Коли Глазкова!..