Я в киевском парке творю над собой самосуд. Когда судят годы, они никогда не спасут: Эх ты, простофиля!                      Почти сорок лет был ты к Киеву глух. Прекрасные юные женщины                      превратились в старух. Но ты сталинградец —                      в душе подавляешь ты крик. Что делать! что делать?                      Признаться себе, что уже ты старик. Вот так. И не страшен тебе этот вывод простой. Ах, лиственный Киев, волшебной прохлады настой… Ты Лесе Украинке в очи смиренно смотри,                                                     Все в тиши…. Надейся: быть может, придет обновленье души. Простит тебе Киев и руку протянет:                                                    «Поэт, ты держись!» В минуты такие                       пройдут пред глазами все годы,                                                      вся жизнь. Ты вспомнишь прощанье:                       богини осанку, и облик, и стан. Была эта девушка дочь коренных киевлян. Смотрела в тебя,                       было то в сорок пятом году, И песня Италии тихо звучала в саду: Вернись, мол, в Сорренто…                       Гордыня, а все же молили глаза. На длинных ресницах едва удержалась слеза… Но ты не вернулся,                       другие сманили тебя. Теперь пред вратами Софии стоишь ты, скорбя. Простил тебя Киев, заметив раскаянья дрожь… Но юность,                       но лучшую девушку в мире,                                                      пойми: не вернешь!.