Группа Зверинца идет вдоль ручья метров восемьсот. Они не могут найти место, где их объект ушел от воды.

– Может, мы его прозевали? – спрашивает Ковбой.

– Очень может быть, – отвечает Зверинец. – Я хочу сказать: зачем ему было так долго идти в воде? И к этому времени мы должны были бы увидеть хотя бы еще один след. Правильно?

– Сколько у нас осталось времени? – спрашивает Официантка.

Зверинец смотрит на солнце. Ей говорили, что можно определить время по тому, как далеко солнце от горизонта, но она не уверена, что у нее это получится. Она высказывает предположение, что час. Это близко к истине. У команды осталось семьдесят шесть минут на то, чтобы найти Тимоти – а пройти надо почти три километра.

Они решают вернуться обратно, медленно приближаясь к тому месту, где вышли к ручью. Примерно на трети пути Ковбой замечает подсказку: сломанную ветку с красным пятном: здесь Тимоти подтянулся из ручья на чуть приподнятый берег и снова ушел в лес.

– Славно! – говорит Зверинец.

Женщины на противоположном от Ковбоя берегу. Они перебираются через ручей, ступая по камням. Ковбой протягивает руку и помогает Зверинцу прыжками преодолеть последние шаги. Он подает руку Официантке, но, прежде чем та успевает за нее ухватиться, ее левая нога соскальзывает в воду. Глубина ей по лодыжку.

– Черт! – ругается она.

В следующее мгновение девушка уже на берегу и трясет мокрой ногой. Она садится на камень и расшнуровывает ботинок.

– Что ты делаешь? – вопрошает Зверинец.

– Выжимаю носок. Так я не пойду. – Официантка снимает обувь и намокший хлопчатый носок: он пожелтел и покрылся коричневыми разводами. Она шевелит пальцами ног на солнце, зеленый лак на ногтях ярко блестит. Когда она выжимает носок, из него капает вода.

– У нас есть время его высушить? – спрашивает она. Зверинец и Ковбой обмениваются недоуменными взглядами. – Нет, наверное. – Морщась, Официантка натягивает влажный носок и мокрый кед. Она встает и хмурится. – Ненавижу мокрые ноги.

– Думаю, мы почти на месте, – говорит Зверинец. – Тебе не придется долго терпеть.

Она говорит успокаивающим тоном, но ей не терпится идти дальше, а улыбаться Официантке ей все труднее.

Девушка бредет за своими спутниками в лес.

– Спорим, команда Купера уже давно нашла своего парня, – ворчит она.

– Эмери не говорил, что порядок важен, – отвечает Ковбой, полуобернувшись. – Только, что это надо сделать до заката.

Зверинец громко говорит им обоим:

– Да, по-моему, мы…

– Уй, черт! – вскрикивает Официантка.

Ковбой и Зверинец оборачиваются: она прыгает на промокшей ноге и бормочет ругательства. Оператор запечатлевает презрительный взгляд Зверинца, но режиссер монтажа эти кадры не станет использовать.

– Что случилось? – спрашивает женщина.

– Кажется, сломала большой палец на ноге, – бурчит Официантка.

Она садится на землю. На глазах у нее слезы, она с силой прикусила верхнюю губу.

– Обо что ты споткнулась?

Зверинец видит только тонкие ветки и мелкие камни: ничего достаточно серьезного, что могло бы причинить Официантке такую оглушительную боль.

– Не знаю, но было дьявольски больно. – Оператор снимал девушку только выше талии: причина ее травмы останется тайной. – Я не могу идти, – заявляет она. – У меня обе ноги ни к черту.

– Разувайся, давай посмотрим, – предлагает Ковбой.

Примерно четыре миллиметра ногтя на большом пальце у Официантки треснули и встали дыбом, словно после крошечного землетрясения. Из ранки выступает кровь, но двигает она пальцем без всякого труда.

– Не так уж страшно, – говорит Ковбой. – Достаточно налепить пластырь.

Официантка плачет: открыто, но беззвучно. Она копается в рюкзаке и извлекает аптечку первой помощи. Мужчина ловко мажет ноготь мазью с антибиотиком и обклеивает пластырем. Помогая Официантке, он расслабляется: ему хочется пожалеть ее, как он пожалел бы дочку, избавившись от всех мыслей о сексе.

Зверинец наблюдает за его хлопотами и мокрыми глазами Официантки.

– Ушибленный палец – это погано, – говорит она, просто чтобы что-то сказать.

Однако, когда палец перевязан, а Официантка не торопится обуваться, Зверинец теряет остатки сочувствия. Она всегда придерживалась правила, что все можно перенести на ногах.

Вот только Официантка страдает не просто от боли в ушибленном пальце. Ее донимает боль в перетруженных мышцах, ее организм отчаянно нуждается в кофеине и сахаре, а намокшая левая нога вызывает настоящее уныние. Начав плакать, она уже не способна остановиться.

– Извините, – шмыгает она носом. – Дайте мне минутку.

Большинству зрителей непонятно, почему ее утешает Ковбой, а не Зверинец. То, что она держалась в стороне тогда у костра, еще простительно: Официанткой занимались две другие женщины – но сейчас? Разве хромосомный набор Зверинца не экспрессирует неизбежную потребность утешать и успокаивать? Разве женщине не предназначено природой питать младенцев? Почему это не она держит Официантку за дрожащую руку?

Большинство зрителей придут к мысли, популярной не меньше, чем уверенность в присущем всем женщинам материнском инстинкте: женская ревность! Ведь Официантка моложе, стройнее и симпатичнее. Но Зверинца совершенно не волнует, что Официантка молода, стройна или симпатична. Ей важно только то, что она тормозит команду. Она точно так же раздражалась бы, будь на ее месте мужчина.

Идут минуты. Девушка пытается справиться со слезами. Она старается, по-настоящему старается, но ее организм вышел из повиновения. Отеческое похлопывание Ковбоя только портит дело. В целом тринадцать минут проходят с того момента, как Официантка ушибает палец, до того, как она наконец готова идти. Режиссер монтажа уделит задержке всего минуту, но вставит изображение садящегося солнца, создавая впечатление, будто она просидела на месте гораздо дольше, будто она плакала несколько часов.

Остаток пути довольно прост. Вскоре троица выходит из леса в двадцати шагах от того места, где вышла команда Следопыта. Небо полыхает закатом. Белый мужчина с темными волосами в красной флиске стоит на краю обрыва, прижав ко лбу ладонь.

– Это он! – изумленно говорит Зверинец. – Мы успели.

– Тимоти! – окликает его Ковбой.

Мужчина поворачивается к ним. По его лицу текут красные струйки. Он шатается – и падает, срываясь с обрыва.

Официантка вопит. Ковбой кидается вперед. Зверинец ошеломленно застывает на месте. Она видит веревку, следующую за упавшим с обрыва, наблюдает, как она натягивается. Она понимает, что это постановка, что мужчина не разбился, – но она понимает и то, что ее команда проиграла. Ее буквально трясет от досады. Официантка снова плачет и бормочет:

– Нет-нет!

Спустя несколько напряженных минут из-за деревьев выходит дежурный режиссер.

– Нам нужно подтверждение, что это был ваш объект, – говорит он. Зверинец, Ковбой и Официантка недоуменно взирают на него, пока он не добавляет: – Там вниз идет тропа.

С этими словами он снова исчезает в лесу.

Ковбой ведет их вниз по короткой тропе. Актер, исполнявший роль Тимоти Хэмма, давно ушел. На его месте у основания обрыва лежит наряженный манекен, чьи конечности вывернуты в пародии на труп. Манекен один, как тот актер, и окружен лужей алой жидкости. Он лежит лицом вниз и на нем парик, распоротый сбоку и истекающий розовым желе. Латексная кожа украшена страшными ранами, из одного колена торчит пластмассовая кость.

Тихие слезы Официантки переходят в бурную истерику. Зверинец поднимает голову и думает: «Даже если бы этот человек действительно упал, скала не настолько высокая, чтобы вызвать такие травмы». Ковбой отворачивается от них обеих и от манекена и пригибается, уперев ладони в колени. Зверинец смотрит, как он снимает шляпу, и произносит: «Господи, услыши наши…»

– Нам нужны доказательства, – напоминает Зверинец.

Лицо у нее напряжено, губа дрожит. Оба ее спутника не способны действовать, так что она решается подойти к этому безобразию. Она старается держать себя в руках, напоминает себе, что это выглядит неестественно, что это ненастоящее. «Это просто бутафория», – шепчет она, медленно приближаясь. Дрожа всем телом, она нагибается к искусственному трупу. Обыскивает карманы флиски, которые оказываются пустыми. Только тогда она замечает прямоугольную выпуклость на заднем кармане манекена. Она переставляет ногу ближе, на красное, и наклоняется. Официантка все еще рыдает. Зверинец открывает бумажник и видит водительское удостоверение.

– Вот оно, – шепчет Зверинец, – доказательство.

– Как ты можешь? – вопрошает Официантка.

Женщина не сразу понимает, что этот вопрос адресован ей.

– Извини? – переспрашивает она, поворачиваясь.

– Как ты можешь подходить так близко? – спрашивает девушка.

Ее голос полон страха и трепета, но в нем присутствует и нечто еще – по крайней мере так кажется Зверинцу. Снисходительность – а может, и обвинение. Когда она это слышит, вся ее тревога, дискомфорт и отвращение сжимаются в тугой клубок и взрываются.

– Все это из-за тебя, – говорит она. Ее голос звучит напряженно, зло – и не слишком громко. – Из-за тебя и твоего ушибленного пальца, из-за того, что ты скулила и медлила, будто ты тут единственная чувствуешь боль.

Официантка шокирована. Ковбой шокирован. Оператор шокирован. Продюсеры тоже будут шокированы, как и режиссер монтажа, которому придется потрудиться, чтобы загладить этот эпизод. Однако как минимум один зритель шокирован не будет: муж Зверинца. Он знаком с этой ее тайной стороной, с желанием выиграть, с презрением к откладыванию на потом и жалости к себе. Он знает, как она замыкается и съеживается, когда нуждается в защите, – и как этот панцирь делает ее раздражительной. Когда он увидит эту сцену, его сердце сожмется от жалости к жене.

Официантка понимает одно: на нее накинулись и, по ее мнению, несправедливо.

– Ты с ума сошла, – говорит она. – Я и остановилась-то всего на минутку. Я не виновата в этом.

– На минутку? – переспрашивает Зверинец с тихой яростью. – Тогда, по твоим расчетам, мы сколько пробыли в лесу? Час? Если это была минутка, я сдамся немедленно. Тебе пора бы сдаться: тебе все равно не выиграть, но ты хотя бы облегчишь жизнь тем, кто честно пытается, и не будешь их тормозить, тупая кукла!

С этими словами она удаляется в лес. Официантка и Ковбой провожают ее потрясенными взглядами. Оператор ухмыляется, понимая, что ему только что подфартило. Он так рад, что даже забывает про тот дискомфорт, который весь день глодал ему кишки.

Через несколько минут Зверинец возвращается с виноватым видом. И тут она делает нечто практически небывалое для реалити-шоу: извиняется.

– Прости, – говорит она. Официантка смотрит на нее угрюмо. – Мне жаль, что я сорвалась.

Этим вечером девушка ответит в интервью:

– Есть что-то неестественное в том, что человек все время такой милый, улыбается и помогает – а потом вот так взрывается. Мне наплевать, что она сказала. Меня обзывали и похуже, чем куклой, но я больше ей доверять не собираюсь. Типа Рэнди хотя бы не скрывает, что он псих и жопа. Знаешь, чего он него ожидать. Я лучше буду иметь дело с ним, чем с такой фальшивой особой.

Глаза у Зверинца красные, небо у нее за спиной совершенно темное.

– Что я могу сказать? – спрашивает она у камеры. – Вы, ребята, меня достали, а я выместила это на ней. Да, я действительно считаю, что проиграли мы из-за нее, но мне не следовало бы… просто не следовало бы. – Она вздыхает. – Сколько уже прошло? Чуть больше недели? Если так пойдет и дальше, то скажу честно: мне уже страшновато. Но знаете что? Это не на самом деле. Я знаю, что мне не рекомендуется так говорить и вы это просто вырежете, но прыжок того типа с обрыва и тот манекен внизу? Это часть игры. Если буду об этом помнить, я справлюсь, как бы все ни выкручивали. А если все, кто это смотрят, узнают, что я порой бываю гадиной, так это правда.

Она пожимает плечами и уходит от камеры. Это последнее интервью Зверинца.