Лица роятся у камеры. Они спокойнее, чем ожидалось, чище, чем ожидалось, осунувшиеся. Большинство улыбаются, а многие плачут. Их дыхание туманит воздух. Они по очереди берут брошюрки и бутылки с водой от облаченных в оранжевые жилеты мужчин и женщин. Головы кивают и поднимаются, приветствуя спасителей, а иней хрустит под ботинками, туфлями и порой даже тапками. Хоть здесь и создано крепкое сообщество, среди них мало тех, кому не хочется быть спасенными.

За три тысячи миль от происходящего мужчина наблюдает за этой сценой на экране старого телевизора. Ему повезло: с ним в комнате живут еще только двое, сотоварищи с Восточного побережья, хоть до этого он с ними не был знаком. У мужчины борода, не бритая уже четыре месяца: раньше в ней было больше черных, чем седых волос. Он уткнулся подбородком в напряженную ладонь и грызет ноготь на большом пальце, всматриваясь в проплывающие далекие лица. Сообщение, на которое он не ответит, мигает на его смартфоне, который лежит рядом на койке. Местную связь восстановили два месяца назад, но сообщений не было – от нее не было. Ее отец позвонил в августе по стационарному телефону: голос у него был нездоровый, а потом он перестал брать трубку. Мужчина уже в третий раз наблюдает, как спасатели входят в лагерь. Это всегда непросто, а теперь – труднее всего. Это – самое крупное сообщество, больше трехсот человек. Его главная надежда.

В кадре появляется новая корреспондентка с микрофоном в руке. Она ухоженная и чистая, ее симметричные черты подчеркнуты экологически чистой косметикой. Это не та, которая помогала мужчине в поисках: ей про него ничего не известно. Глядя на ее бойкую улыбку, никто бы не подумал, что таинственная убийственная инфекция, происхождение которой власти только сейчас начинают определять, сократила численность населения этой страны на треть, а мировое население – почти вдвое. Титры в нижней части экрана говорят: «Спасены беженцы с востока США».

Титры лгут. Мужчина, ищущий на экране лицо жены, – беженец. Он стал им в то мгновение, когда сел в автобус, направляющийся на карантин, вместо того чтобы уехать на последнем поезде домой. Его соседи по комнате тоже беженцы, как и тысячи других, им подобных: перемещенные лица, ожидающие возвращения. А вот люди из лагеря – не беженцы. Они – выжившие. Каждый может рассказать о том, как добирался до этого благополучного сообщества в холмах Массачусетса. Низенький араб, который только что взял бутылку с водой, был таксистом в Вашингтоне. Он заболел, как и его жена и дети. Выздоровел только он один: очнулся в своей квартире обезвоженный, окруженный умершей семьей. Его желание жить лишь немногим сильнее его горя. Немолодая индианка, пересекающая экран в правом углу, потеряла дочь и внука за несколько дней до того, как спасти жизнь маленькой белой девочки, которая сейчас едет у нее на шее: она выдернула ее из машины, которую ее бредящий отец за мгновение до этого загнал в реку. Чернокожий парнишка в красной толстовке держал на коленях голову матери, угасавшей на церковной скамье. Оставшись один, он пошел на запад, но потом вернулся на восток, повстречавшись с упрямой незнакомкой, которую он в своем одиночестве не смог оставить. История упрямой незнакомки – самая странная из всех: она полна обмана, внутреннего и внешнего. Самая странная, но не обязательно самая печальная, ибо горе невозможно измерить. Даже мужчина, которому официально принадлежит тот участок, который многие из этих людей стали считать домом, имеет свою историю, хоть ему и не пришлось перемещаться, чтобы к чему-то прийти. Его история – в том, как он открыл двери, решив что-то дать людям после того, как столько потерял.

Со временем многим из этих историй отдадут должное, но сейчас все еще считают потери. Пока то, что эти люди выжили, уже само по себе новость. Сейчас корреспондентка спрашивает только:

– Что вы чувствуете?

– Я рада!

– Сил нет!

– Это благословение!

Ничего серьезного, ничего неожиданного. Только слезы и банальности. Мужчина у телевизора ничего не слышит. Шоколадный лабрадор проходит через кадр – и у него сжимается сердце. Он не знает, что стало с борзой, которую он взял в дом за неделю до того, как знакомый ему мир обрушился. Не знает, что стало с неработающей соседкой, которую он просил выпускать собаку вечером по рабочим дням. Борзая должна была стать сюрпризом для его жены. Пятнистая и милая, как раз такую она и хотела. И ей понравилась бы ее кличка: Перец. Он разрешил собаке спать на их постели даже после того, как она залезла в мусорную корзинку и ее вывернуло на первом же шагу вечерней прогулки.

Корреспондентка замечает паренька в красной толстовке. Его незнакомка – белая женщина в покрытой коричневыми пятнами зеленой флисовой куртке и голубой шапке, идет с ним, чуть прикасаясь к его спине. У паренька вид радостный и потрясенный, а вот у женщины каменное лицо. Корреспондентка в восторге от этого контраста и контакта. Она благодарит слезливую вдову за ее слова и направляется к этой парочке.

Глаза у мужчины загораются, плечи вздрагивают. Он опасается, что его надежда и воображение его подвели. Спустя столько времени и после долгого неведения он не уверен в том, что видит. Она страшно худа, торчащие из-под шапки волосы светлые и короткие, но…

– Что вы чувствуете? – спрашивает корреспондентка.

В этом гомоне паренек не находит слов. Корреспондентка ласково ему улыбается, сочтя оробевшим, а потом поворачивается к женщине с каменным лицом и повторяет свой вопрос.

Уверенность накатывается на мужчину. Он вскакивает с криком, веря… зная. Он оглядывается, ища, с кем бы поделиться, – но он один. Он уже много месяцев искал и боялся – и вот теперь он хохочет и вскидывает вверх кулаки.

Камера дергается: женщина с каменным лицом пытается пройти мимо.

– Мисс? – настаивает корреспондентка, подаваясь к ней.

Женщина смотрит на нее, а потом в объектив. Ей не видны глаза, которые с такой радостью за ней наблюдают. Она уже не представляет себе, что эти глаза существуют, что три месяца паренек пытался сказать ей вот о чем: труп на кровати был не человеческий. Женщина обводит взглядом толпу, толчею, спасателей, бутилированную воду и оранжевые жилеты. Она не чувствует ликования. Все закончилось. Все только начинается. Она будет стойкой. Оператор подходит ближе, корреспондентка подставляет к лицу женщины микрофон. Но женщине нечего сказать, и эти помехи, эти устройства, всасывающие ее дыхание, ее облик, – это все относится к вещам, которые перестали быть настоящими. Ее жесткие зеленые глаза смотрят мимо объектива на мужчину за камерой, и она говорит:

– Отведи камеру от моего лица. Немедленно.