Две тысячи пятьсот лет назад Сунь Цзы появился при дворе Хо-Лю, короля Ву, на которого произвела впечатление его книга об искусстве войны. Король сказал, что прочитал все тринадцать глав и спросил, не может ли Сунь Цзы проиллюстрировать управление войсками, взяв для примера женщин. Сунь Цзы согласился, и король отрядил сто восемь своих наложниц для участия в эксперименте.
Сунь Цзы разделил женщин на две роты, назначив двух любимцев короля офицерами. Всем женщинам дали копья. Потом Сунь Цзы спросил, знают ли они, где правая и левая рука. Женщины ответили, что да. Потом их спросили, знают ли они, где сердце и спина. Опять женщины ответили, что знают.
Сунь Цзы сказал: когда я прикажу «вперед», смотрите в том направлении, где сердце. Когда скажу «направо», повернитесь к правой руке. Когда скажу «налево», повернитесь к левой. Команда «назад» означает повернуться лицом в сторону спины. Женщины заверили, что им понятно. Пока Сунь Цзы разговаривал с ними, появился палач и начал раскладывать свое оружие.
Три раза повторил Сунь Цзы свои инструкции, потом ударил в барабан и выкрикнул команду «направо». Но женщины только засмеялись. Сунь Цзы сказал — если не ясны инструкции, виноват командир. Но если инструкции хорошо растолкованы, а их не выполняют, виноваты офицеры. И он приказал казнить тех двоих женщин, которых назначил офицерами.
Король забеспокоился и прислал гонца: женщин убивать не следует. Сунь Цзы ответил, что утвержденный королем командир не обязан выполнять все приказы короля в полевых условиях. Он казнил двоих женщин и назначил на их место двух других.
Ударом в барабан Сунь Цзы возвестил о продолжении военной игры. Теперь женщины выполняли все команды молча и в точности. Тогда Сунь Цзы отправил гонца к королю, сообщая, что войска готовы и можно их инспектировать. Они будут выполнять все приказания даже с опасностью для жизни.
Но король ответил, что инспектировать войска не желает. Смерть двух любимых наложниц ввергла его в безутешное горе. Сунь Цзы может прекратить учения и заниматься своими делами. Вместо того чтобы уйти, Сунь Цзы заявил: «Король предпочитает пустые слова. Он неспособен перевести слова в действия. Его интересует теория, а не реальность».
Тут король понял способности Сунь Цзы и сделал его генералом. В этом звании знаменитый стратег победил государство Чу, ввел армию в Ин, заставил государства Чи и Чин бояться себя. В истории известно, что слава короля Ву во многом обусловлена успехами Сунь Цзы.
* * *
Манхэттен
Август 1985
Времени было 10:45 утра, и Виктор Полтава ехал за лимузином Хандзо, соблюдая все правила уличного движения. Когда лимузин проехал на красный свет, Виктор остановил свой мотоцикл, оказавшись между двухколесным наемным экипажем и повозкой с «хот-догами», которую толкал крошечный вьетнамец. Дальше лимузин заскользил между Центральным парком с одной стороны и старыми особняками, превращенными в консульства и частные школы, с другой. Виктор Полтава чуть нахмурился. Гримаска эта, скрытая шлемом, исчезла, когда он увидел, что лимузин тормозит на красный свет в двух кварталах отсюда. Глупый у Хандзо водитель.
Справа от Виктора худая женщина с визгливым голосом выводила девочек в коричневой форме из парка на улицу, женщина закрывалась от солнца зонтиком, приказывая девочкам разбиться на пары, взяться за руки и вести себя смирно. Ханс Ужасный. Вот кого она Виктору напоминала.
Ханс Ужасный был инструктором по мелкому стрелковому оружию в иракском учебном лагере — этот немец всегда кричал, иначе его бы не услышали из-за выстрелов. Но он не только на стрельбище был такой шумный, рявкал всегда как боевой пес. Виктор улыбнулся, вспоминая, как Ханс умер. Из-за женщины, ни больше ни меньше. Ханс орал на командира лагеря, отстаивая свое право трахать итальянку из Красных Бригад. И умер от апоплексического удара прямо там, в конторе командира. Виктору этот эпизод казался забавным.
Он смотрел на лимузин Хандзо Гэннаи, зажатый между двумя такси, тоже ожидавшими зеленого света. Несколько минут назад банкир вышел от Ганиса с двумя атташе-кейсами. Один, в здоровой руке, содержал рукопись Ковидака, другой, свисавший с запястья высохшей руки — деловые документы. Виктор находился через улицу — пил кока-колу из банки на широкой каменной лестнице рядом с музеем. Ждал Хандзо, которого в течение ближайших нескольких дней собирался убить.
Хандзо показался ему нервозным, и Виктор улыбнулся. У банкира был вид такой, будто он ожидает взрыва бомбы. Может быть, дергается он после телефонного разговора с матерью в Токио. Императрица умела выбить из равновесия самого сильного мужчину, а уж Хандзо сильным никак не назовешь. Виктор подумал — возможно, сынок весь в поту потому, что знает: бумаги Ковидака мамаше отдавать нельзя. Она прочтет одну страницу и вздернет его за яйца.
Но если Хандзо хочет отомстить матери, а Виктор был уверен, что это так, что-то с материалом ему придется сделать. Его решение, конечно же, будет необратимым. Хандзо, он же Аикути, играет в опасную игру. Ходит по канату без страховочной сетки. Первая его ошибка будет и последней.
Виктор давно понял, что одна из человеческих слабостей — это нежелание видеть правду. Взять хотя бы Уоррена Ганиса. Он держал у себя материал Ковидака больше двадцати четырех часов, но едва на него взглянул. Навевает неприятные воспоминания, так он сказал Виктору, который считал его жалким старым трусом. И дураком — если думает, что прошлое можно игнорировать.
Что же до Рэйко Гэннаи, то она за лесом не видит деревьев. Ее единственный сын — чудо и не может сделать ничего дурного. Она видела только то, что касалось ее, а потом чуть-чуть что-нибудь из того, что могло заинтересовать Хандзо.
Очень рано Виктор заметил, что Рэйко исключает все точки зрения, кроме своей. Будь у нее побольше объективности, госпожа Гэннаи увидела бы, что роль Аикути мог выполнять только ее Хандзо. Но их родство ставило сыночка вне подозрений. Впрочем, это свойственно всем матерям.
Виктор, изучив материалы Ковидака, пришел к выводу, что Аикути не только находится внутри «Мудзин», но и расположен высоко, а в общем это человек, сжигающий свой дом, чтобы уничтожить крысу. В таких людях много ненависти, Виктор это хорошо понимал, так как испытывал такую же ненависть к человеку, убившему его бабушку. Рассмотрев семью Гэннаи, он нашел лишь одного кандидата на пост Аикути. Лишь один человек ненавидел Рэйко Гэннаи достаточно сильно, чтобы пойти на столь страшный риск. И у которого был доступ ко всей необходимой информации. А именно — Хандзо Гэннаи; пытаясь уничтожить свою мать, он стал наконец мужчиной, каким она хотела, чтобы он стал. Ирония ситуации немало позабавила Виктора.
Включали ли планы Хандзо устранение Виктора или какое-либо манипулирование им? Кто мог знать? Одно было ясно: сыночек хочет, чтобы мамочка пострадала максимально, а значит, умерла медленной смертью публичного позора, за которым последует и уголовный процесс. Да тут Виктор просто обязан был убрать сыночка, если хотел сам выжить.
Решив убить Хандзо, он руководствовался идеями Сунь Цзы. Превосходство в ведении военных действий было для Виктора единственным стандартом, и отступлений от него он не допускал. Насколько он понимал, Императрице так или иначе было необходимо выиграть войну за «Мудзин». В таких делах не место дилетантам и всяческим любителям. Война, писал Сунь Цзы — это вопрос жизни или смерти, дорога к безопасности или гибели. Среднего пути здесь не бывает. Виктор, будучи командиром на поле, считал себя вправе вести войну так, как ему представлялось нужным — а он знал, что победа невозможна, пока жив Хандзо.
Проблема заключалась в сыночке. Не в Ковидаке, не в еврее Уэкслере. И глупо думать, что Аикути — это Эдвард Пенни и жена Ганиса. Но если Императрица хочет наказать Пенни и миссис Ганис за то, что они трахаются, то для Виктора это обычный бизнес, он готов. Допросит любовников, потом убьет и доложит заказчице. Эдварду Пенни предстоит вскоре узнать, что Рэйко Гэннаи не любит, когда трахают жен из «Мудзин». И еще он узнает, что история повторяется. Виктор опять его победит.
Можно сказать, что для Рэйко Гэннаи выбор заключается в следующем: ее сын или ее королевство.
Вернувшись в квартиру Ганиса, Виктор небрежно спросил, что же сделает Императрица, узнав имя Аикути. Ганис даже удивился — ты шутишь? Поручит это дело тебе разумеется. А ты сделаешь то, что и всегда в таких случаях. Виктор уточнил: вы хотите сказать, она прикажет мне убить его?
Ганис не любил разговоров об убийстве и лишь отмахнулся, сказав — ну конечно, она захочет, чтобы ты убрал Аикути. А теперь, если не возражаешь, может быть, поговорим о другом? Виктор подумал — давай поговорим о твоей жене и ее любовнике, которых я должен убить, мне уже заплачено. Но ответил настойчивый Виктор так:
— Я полагаю, у меня есть ваше разрешение убить Аикути?
Ганис кивнул:
— Да, у тебя есть мое разрешение убить Аикути, — он проговорил это так, будто объяснял простую вещь непонятливому ребенку.
Виктор улыбнулся. И переменил тему.
* * *
Когда свет переключился на зеленый, Виктор проехал перекресток — впереди он видел лимузин Хандзо. Он обогнал оранжевый школьный автобус и уже набирал скорость, но тут прямо перед ним появился вильнувший почтовый грузовик. Виктор быстро затормозил, и они разъехались, но зазор оставался не больше фута.
Виктор обозлился: идиот проклятый. В этом дурацком городе все ездят так, будто за ними полиция гонится. Он в Нью-Йорке одиннадцатый раз, но по-прежнему его не любит. И людей здешних не любит, они загнанные, неулыбчивые. В этом городе даже камню станет тошно… Лимузин Хандзо свернул на боковую улицу, где стояли особняки. Виктор улыбнулся. Сыночек, в общем-то, вполне предсказуем.
Хандзо должен был явиться в отель «Валенсия» к 11 часам на встречу с владельцами и поверенными, чтобы завершить сделку, покупку отеля. «Валенсия» расположена на углу Пятой авеню и 55-й улицы. У Хандзо оставалось меньше десяти минут до встречи. Зачем же он куда-то сворачивает, если надо ехать вперед.
Виктор знал зачем. Сыночка нервы замучили, он хотел поскорее что-нибудь сделать с материалами Ковидака. Сейчас же. Как и все в этом мире, он действовал соответственно своей натуре. Виктор все это рассчитал.
Да, он может убить Хандзо здесь, но смысла нет. Ему же некогда было продумать путь отхода. А убийство Хандзо вызовет много шума, Виктору трудно будет здесь оперировать. По возможности, нужно выдать смерть сыночка за несчастный случай.
Пока же разумнее всего убрать остальных или хотя бы некоторых из них. Белласа и его дочку. Еврея Уэкслера. Пенни и миссис Ганис. Потом Виктор сможет заняться Хандзо, тот должен пробыть в Нью-Йорке еще три дня. Лучше устранить его в Америке, чем в Японии, где ему проще защищаться. Да и к Императрице он может обратиться за помощью.
На углу Пятой авеню и 62-й улицы Виктор свернул влево, следуя за лимузином Хандзо по Мэдисон-авеню, затем Парк-авеню с ее роскошными многоквартирными домами. На забитой машинами Лексингтон-авеню лимузин повернул вправо, сбавил скорость и припарковался у автобусной остановки. Глупо, глупо, подумал Виктор. Он остановил мотоцикл на углу — интересно, долго ли идиот, везущий Хандзо, будет нарушать правила движения?
Хандзо вышел из машины и остановился на тротуаре, держа атташе-кейс Ганиса подмышкой, а в здоровой руке — клочок бумаги. Хандзо взглянул на бумажку, обвел взглядом ряд магазинов, расположенных на втором этаже. Проверял адрес, конечно. Чуть помедлив, он вошел в дверь. Что-то сыночек задумал.
Виктору Лексингтон-авеню казалась чуть ли не адом. Узкая, чрезмерно оживленная, высокие жилые дома, универсальные магазины, рядом с ними скромные магазинчики и закусочные быстрого обслуживания. Надрывались гудки автомобилей, в августовской жаре висели выхлопные газы. Виктор наблюдал, как черный полицейский подходит к лимузину и знаком приказывает водителю проезжать. Водитель опустил стекло со стороны пассажира — оказалось, что он худощавый, с бородой, на вид латиноамериканец. Но не успел он сказать и слова, полицейский медленно покачал головой и постучал дубинкой по капоту. Разговор окончился, не начавшись. Лимузин убрался с автобусной остановки.
Сразу после его исчезновения Виктор на малой скорости проехал по этому месту, глядя направо, на второй этаж. Он улыбнулся, увидев поблекшие золотые буквы вывески: «Ксерокопирование». Вот как мило. Тихонько хихикнув, Виктор поехал дальше по Лексингтон-авеню; он собирался убить слухача Белласа и его толстую дочку.
* * *
Двенадцатью часами позже, в подвале краснокирпичного дома на две семьи в Квинсе, Аристотель Беллас закончил укладывать в чемодан оборудование, необходимое для операции в полицейском участке. Потом допил сладкое греческое вино из чашки — так любил пить его дед. Если держать чашку подальше от ее носа, говорил он о своей сварливой жене, она думает, что это кофе. Вино в кофейной чашке. Для мальчика это был восхитительный запретный плод. Не совсем то, что секс, но близко.
Секс. Придется жить без этой радости, пока они с Софи скрываются в доме кузена Андреаса. Дом расположен в Греческой Астории, это самый большой греческий район в Нью-Йорке, там сколько хочешь вина и жареной ягнятины, но попробуй найди хоть одну черную шлюшку. Полмиллиона Греков живут в пятнадцати минутах от Таймс-сквер, к ним примешалось немного итальянцев, а черномазых нет совсем.
Да и шумно здесь, у Андреаса, в подвале и оборудование-то как следует не проверишь. Сам Андреас и его семья, включающая троих очень шумливых детишек младше двенадцати лет. Восьмидесятивосьмилетняя бабушка Андреаса по материнской линии, полуслепая, полусумасшедшая, еще не переставшая оплакивать своего пьяницу мужа, который умер пятнадцать лет назад. А еще кузены, молодые парни, они въехали нелегально и весь день сидели у телевизора, совершенствуя свой английский язык. Один из них играл на бузуки и, в общем-то неплохо, но сукин сын знал всего три мелодии.
Когда Беллас сбежал от Эдварда Пенни три дня назад, он о шуме не думал. Он думал о том, что надо остаться в живых, а все остальное к черту. Они. Этот человек являл собою нечто нереальное. С таким как он нельзя договориться. Можно только бежать и молиться, чтобы он тебя никогда не нашел.
Беллас поминал в молитвах и свою адресную книжку, он очень хотел ее вернуть. Она ему нужна больше, чем Эдварду Пенни. С другой стороны, утрата записных книжек может оказаться еще большей проблемой. Пенни, конечно, их уже прочитал и теперь хочет задать Белласу несколько вопросов о японских корпорациях и Викторе Полтаве. А тут еще интрижка между Пенни и женой Ганиса, на которую случайно наткнулся Беллас. Пенни уж никак не понравится, если кто-то изучает его любовную жизнь.
Зря Беллас не послушал Софи. Забудь ты свою идею шантажировать Рэйко Гэннаи, сказала она. Японки на других женщин не похожи. Они умеют о себе позаботиться. Беллас ее слова проигнорировал. Черт возьми, у него были на это свои причины.
Накладные расходы постоянно росли. Снаряжение он делал сам, но пользовался самыми дорогими материалами. Немало он потерял на бирже. Ну и так далее.
Он сказал Софи, что выхода иного нет, а на госпожу Гэннаи он запас такое, что она заплатит сразу же. Ну а если есть копии лент с записями, так что же она ему может сделать? Глупостью с ее стороны будет любая попытка в этом смысле, так он считает. Оказалось, неправильно он считал. А Софи правильно сказала. Госпожа Гэннаи на других женщин не очень похожа.
Сейчас, в подвале, он взял телефонный скрэмблер и внимательно его осмотрел. Беллас чертовски гордился этим творением. Они с Софи превзошли себя. Лучший портативный скрэмблер, который когда-либо был изобретен, хотя он и сам себя хвалит, получается. На рынке такого нет, ибо они только что закончили прототип.
Действует, можно сказать, восхитительно. Присоединишь скрэмблер к телефону, и каждое твое слово искажается до неузнаваемости. Если, конечно, у слушающего тебя нет соответствующего устройства, делающего речь вновь понятной. А какая она легкая, эта штука. Весит чуть больше трех фунтов, работает на батарейке, содержит тридцать кодов и автоматически переключается с высоких на низкие тоны и обратно. Полицейские, торговцы наркотиками, жены, обманывающие мужей… все захотят купить такой скрэмблер. К вопросу о богатстве. Беллас теперь будет пердеть только через шелк.
Беллас закрыл чемоданчик, посмотрел на часы. 10:12 вечера. Пора двигаться. Он взял чемоданчик и пошел к лестнице, крикнув Софи, чтобы вывела машину из гаража и поставила перед домом. — Окей, папа! — ответила она. Потом добавила что-то, он не расслышал — значит, опять жрет, у нее рот полный. Беллас улыбнулся, вспомнив, как Софи однажды сказала: она ест, чтобы не думать о пище.
И верно, когда он вошел в кухню, дочка энергично жевала — потом она схватила свой чемодан и вышла в заднюю дверь. Господи, какая она толстая. Вовсе не красавица, как ее мать Ирен, умершая десять лет назад от болезни почек, да упокоится ее душа. Но Софи — милая девочка и намного умнее большинства мужчин. Благодаря ей бизнес расширился, и они каждый год выпускают что-то новое. Беллас работал сегодня потому, что капитан в полицейском участке попросил об услуге. Отказать нельзя.
И не скажешь, что капитан Аронвальд ничего не сделал для Белласа. Сейчас полицейская машина объезжает дом два-три раза в день и один раз в ночную смену. Беллас не сказал, почему ему нужна помощь. Упомянул только, что находится в затруднительном положении. Пусть думает, что из него выколачивают долги. Раньше Беллас по таким причинам и залегал у Андреаса. Черт возьми, он определенно обязан Аронвальду, но неужели мерзавец не мог подождать до завтра?
Нет, нет, заявил детектив Рембули, который позвонил пятнадцать минут назад и сказал, что у капитана А. есть проблема. Нужно кое-что сделать сегодня. Откладывать на завтра нельзя. Беллас помнил спешную работу для Аронвальда в прошлом году. Развод. Аронвальд разводился. Неприятное завершение пятнадцатилетнего брака, и капитану ситуация могла обойтись в кучу денег. Аристотель Беллас помог, получил на миссис Аронвальд такую информацию, что ей уже не было смысла требовать алиментов.
Рембули сообщил Белласу, что проблема Аронвальда связана с расследованием в бруклинском участке, где полицейских обвиняют в краже конфискованных наркотиков и наркотических денег. Беллас об этом знал. Во всех газетах писали, по ТВ показывали. Ну, таких полицейских много.
Рембули сказал, что к капитану поступило сообщение от информатора. Участок Аронвальда прослушивается, а устроил это Внутренний отдел Управления полиции. На это Беллас немедленно ответил, что он к прослушиванию не имеет никакого отношения. Что и было правдой. Рембули отметил, что капитан ни в чем его не обвиняет. Капитану всего лишь нужна небольшая помощь, прямо сейчас.
Внутренний отдел, сказал Рембули, считает, что Аронвальд и некоторые из его людей запачкались не меньше, чем эти ребята в Бруклине. Могут сильно прижать кого-нибудь. Говорил Рембули с уличного телефона, он попросил Белласа не звонить в участок, пока тот не удалит «клопов». Сейчас никто в участке не доверяет телефонам. Аронвальд уже не уверен, может ли он доверять своим людям. Он хочет, чтобы Беллас и Софи обработали участок этим же вечером. Кабинет Аронвальда, телефоны, камеры, чуланы. Все подряд.
Беллас заглянул в гостиную, поприветствовал Андреаса, который сидел перед телевизором, передававшим «Колесо Фортуны» для его нелегальных иммигрантов. Джордж, младший из этой пары, рассказал Белласу анекдот, бывший очень популярным на Крите, когда они уезжали. Беллас анекдот не понял, но улыбнулся из вежливости и ушел, думая — когда же парни найдут работу?
Снаружи по-прежнему было жарко и влажно. Август. Самое неудачное время в Нью-Йорке. Даже зимой лучше. По крайней мере, воздух прохладный, дышать можно. Беллас был в летнем пиджаке, но без галстука — вечером-то зачем. Обычно он следил за внешним видом, старался походить на бизнесмена, а не на жлоба, который записывает учащенное дыхание в чужих постелях. Он взглянул на небо. Много звезд. О дожде можно забыть. Потом он заметил, что машины, их фургончика, перед домом нет. Где Софи, черт возьми?
Спустившись по лестнице, он повернул направо, к боковой стороне дома. Дверь гаража была поднята. А фургончик стоял внутри с работающим двигателем. Его дверь была открыта со стороны водителя. Андреас пустил Белласа в гараж на время, пока ему не доставили новый «Шевроле».
Переступив через сложенный раскладной стул, Беллас отшвырнул ногой футбольный мяч и вошел в темный гараж. Он прошел вдоль фургончика со стороны водителя, открыл боковую дверцу и положил свой чемоданчик. Закрыв боковую дверцу, подошел к открытой дверце водителя, сел за руль и посмотрел на Софи в свете приборной доски.
Она сидела на месте пассажира, головой прислонясь к окну, руки сложив на коленях. Беллас улыбнулся: спит. Последние несколько дней получились для нее тяжелыми. Постоянное осознание того, что в их жизнь вошел Они. Необходимость жить в одной комнате с бабушкой, которая храпит, мочится в постель и требует, чтобы Софи постоянно за ней ухаживала. Не удивительно, что девочка устала.
Беллас закрыл дверцу и сразу взглянул — не разбудил ли Софи. Нет, не разбудил. Он уже коснулся ключа, который она оставила в зажигании, когда вдруг замер. Кровь. На груди у Софи. На шее и плече слева. Беллас потянулся к дочери. В это мгновение Виктор поднялся из-за спинки сиденья и поясным ножом перерезал ему горло.
Вытерев нож о пиджак Белласа, Виктор убрал его на место, потом перетащил тучное тело Грека на заднее сиденье, где лежали чемоданы. Что-то выпало у Белласа из кармана пиджака. Виктор увидел, что это свернутая газета — сегодняшний номер «Уолл-стрит джорнел». Он улыбнулся. Беллас умер именно сейчас потому, что слишком увлекался игрой на бирже.
Поселившись в дом брата, Грек регулярно звонил своему брокеру. Свое местопребывание хранил в тайне — тщетно, как оказалось. Ибо, прибыв в Америку, Виктор изучил информацию о Белласе, собранную для него Уорреном Ганисом. Затем попросил издателя организовать прослушивание его телефона. Через три часа Виктор уже точно знал, где залегли Грек и его толстая дочь.
Виктор сел за руль и медленно вывел машину из гаража. Когда он проехал всего несколько ярдов за пределами подъездной дорожки, уже на улице, навстречу показалась полицейская машина — со стороны толстухи. Виктор потянулся за гранатой, она лежала в седельном мешке, который он перенес сюда со своего мотоцикла.
Но полицейский лишь поприветствовал его коротким сигналом, проезжая мимо. Виктор улыбнулся и тоже чуть надавил на сигнал. Он прошептал: детектив Рембули к вашим услугам. Глаза Виктора ярко светились в темноте.