В Японии реальная власть не всегда принадлежит тем, кто, казалось бы, стоит у власти. Императоры больше двух тысяч лет были на троне, однако же власть принадлежала регентам, вождям кланов и сегунам. За некоторыми исключениями, император царствовал, но не управлял. Многие оказались слишком слабыми, чтобы эффективно править страной и предпочитали жить в роскошной праздности, нежели диктовать свою волю десяткам честолюбивых военачальников.

Сотни лет эти военачальники всю энергию отдавали междоусобицам, бесконечно выясняя, кто же станет первым в стране. Имперская система оставалась в течение этого периода лишь теоретической властью, а действительной являлись сегунаты, или военные династии. Императору позволялось сохранять высший ранг в стране и считаться символом государства. А делами занимались военные.

Гражданские войны кончились в семнадцатом веке, когда великий Иэясу Токугава победил своего самого опасного соперника и основал мощнейшую и последнюю в стране военную династию. Сегунат Токугавы оставался у власти больше двухсот пятидесяти лет и дал Японии небывало долгий период мира. Каждая администрация проявляла неизменное почтение к императорской семье, давая возможность императорам сменять друг друга на троне непрерывной линией. Но механика властных структур всегда оставалась скрытой под слоями церемоний, этикета и обычаев.

По иронии судьбы, самими сегунами Токугавы управляли ями-сегуны, теневые властители. В своем замке в Эдо сегун поднимался на рассвете и начинал строго регламентированный день политических и философских занятий, тренировок в боевых искусствах (а насчитывалось их больше сотни), государственных дел. Вечером он скрывался в своих внутренних покоях, оставался наедине с наложницами. Если не считать охранников и врачей, сегун был единственным мужчиной среди пятисот — тысячи женщин. Но даже здесь его связывали предписанные формы поведения и ритуалы, ибо в Японии самый несгибаемый закон — это закон традиции.

Первой из женщин во внутренних покоях была, конечно, жена сегуна, постоянно окруженная всеобщим почтением. Но, подобно императору, она являлась лишь внешним символом, власть в собственном доме ей почти не принадлежала. Властвовали же отосиери и дзеро, две группы женщин, прежде бывших наложницами; только они могли выбирать надлежащую партнершу сегуну на ночь. Традиция не позволяла ему выбирать самостоятельно, он лишь принимал или отвергал предложенную женщину, так как во внутренних покоях цель была не удовольствие, а продление рода.

Однако же дети рождались не столь уж часто. Ослабленные тепличной и рафинированной атмосферой внутренних покоев, женщины далеко не всегда могли зачать и родить. Мешало и правило, не дозволявшее спать с сегуном женщинам старше тридцати лет. Но, вероятно, больше всего мешало присутствие в спальне официальной наблюдательницы. Старшей наложнице полагалось находиться поблизости, когда сегун ложился с женщиной этой ночи. Вторая старшая наложница наблюдала из соседней комнаты. Обе следили, чтобы сегун в интимные минуты не сболтнул чего-нибудь лишнего на политические или государственные темы.

Интриги, тем не менее, были во внутренних покоях неизбежны. Женщины бесстыдно использовали сегуна для продвижения своих детей, заслуживали они того или нет. Дворцовые чиновники и военная иерархия интриговали столь же беззастенчиво, пытаясь при помощи женщин сегуна увеличить свое богатство и влияние.

Когда внутренние покои прекратили свое существование в 1868 году и их обитатели рассеялись, с ними исчезли и дворцовые секреты, заговоры, предательство и обман — все осталось навсегда сокрытым от чужих глаз. Япония, однако же, такая страна, в которой голос прошлого слышен всегда. Поэтому система теневых правителей сохранилась в стране, где вчера и сегодня переплетены навечно.

* * *

Госпожа Рэйко Гэннаи отступила в сторону и позволила троим женщинам войти впереди себя в маленькую комнату. Она устроила на своей вилле чайную церемонию, и традиция обязывала ее войти в комнату ожидания последней. Внутри она опустилась на покрытый ковриками пол, закрыла раздвижную бумажную дверь и поклонилась гостьям. Выглядело это очень формально: колени на коврике, ладонями опираясь на пол, голова при поклоне четырех дюймов не достает до пола.

Распрямившись, она сидела опираясь на пятки, большие пальцы ног положив один на другой. Госпожа Гэннаи считала, что этикет следует соблюдать скрупулезно, и поклон был сделан со всей аристократической точностью. Будучи женой президента группы «Мудзин», самой большой многонациональной корпорации в Японии, она занимала высокое положение, намного более высокое, чем три женщины, сидящие сейчас перед нею. Все трое были замужем за высокопоставленными служащими «Мудзин», но это не давало им права оскорблять ее.

Оскорбления они старались закамуфлировать, но Рэйко Гэннаи всегда замечала любые оттенки поведения. Например, ее поклон остался без ответа. Юрико, в двадцать семь лет старшая из гостей, вежливо сказала, что поклоны устарели. Они принадлежат мертвому прошлому Японии, и даже ее муж, который во многом цепляется за старое, не заставит ее кланяться. Юка и Оман последовали ее примеру и тоже не стали кланяться. Госпожа Гэннаи могла бы им сказать, что не следует стыдиться хороших манер, но промолчала.

Не прокомментировала она и тот факт, что ее гостьи опоздали. Юка и Оман назвали какие-то причины. Только объяснения, не извинения. Юка сказала, что ее шофер болен и пришлось взять взамен неопытного человека, а Оман заявила, что ей нужно было заехать к ювелиру за любимым браслетом — а его еще не починили. Жалкая, жалкая ложь.

Госпожа Гэннаи знала правду. У Юки назревал преступный роман с одним мужчиной, и она заболталась с ним по телефону. А Оман задержалась из-за встречи с ростовщиком из якудза, ей нечем платить игорные долги — и она скрывает это от своего гневливого мужа.

Что же до Юрико, то она явилась последней, никак свое опоздание не объяснила и даже не захотела дать свою карточку служанке, чтобы та отнесла ее госпоже Гэннаи. Юрико все откровеннее проявляла свое неуважение к госпоже Гэннаи, и этого не могли не заметить другие жены в компании. Да, Юрико совсем обнаглела. Пора ей показать, кто есть кто.

Четыре женщины собрались в комнате, окна которой выходили на парк Уэно, самый большой и популярный в Токио. Здесь гостьи отдыхали перед собственно чайной церемонией, которая будет проходить в саду, в крошечном павильоне. Комната была пустая, если не считать чистых ковриков из рисовой соломы на полу, низкого столика из кедра и единственной полки с десятком книг по чайной церемонии. Токонома, углубленный альков, была украшена икэбаной — ирисы и голая ветвь дерева — и висящим каллиграфическим свитком. Каллиграфия, черная тушь на желтом шелке, была творением рук самой госпожи Гэннаи. Гостьям полагалось похвалить искусство хозяйки. Но молодые женщины этого не сделали.

Из семи форм чайной церемонии Рэйко Гэннаи выбрала сего-но садзи, полуденный чай, названный так по времени начала церемонии. Подавался порошковый чай, маття, такой крепкий, что его нельзя было пить на пустой желудок — поэтому за тридцать минут до формальной церемонии в комнате ожидания приготовили закуски. Самые простые — в соответствии с целью чайной церемонии, которая должна пробуждать в гостях, высокого они или низкого происхождения, любовь к простоте и покою.

Рэйко Гэннаи и раньше приглашала жен из «Мудзин» на чайные церемонии, служившие поводом для приятных бесед. Но сегодняшняя церемония была особой. Рэйко была уверена, что по окончании ее все три гостьи осознают значение смиренности, не станут хамить ей в будущем. Поймут, что они не исключение и должны подчиняться ей, как все.

Браки этих женщин с видными служащими «Мудзин» устроила госпожа Гэннаи, которая подобным устроительством занималась издавна. К сожалению, поведение Юрико, Оман и Юки поставило их семейную жизнь под угрозу — и это плохо для компании.

Рэйко Гэннаи всю свою жизнь посвятила «Мудзин», и ради компании она обязана привести этих молодых женщин в чувство. Им самим это тоже будет полезно.

Рэйко Гэннаи было лет под шестьдесят, благодаря худобе она выглядела значительно моложе — да и золотистая кожа выглядела безупречно, а раскосые глаза под шиньоном черных волос казались совсем молодыми. Шиньон удерживался тремя старинными гребнями из серебра, на гребнях изящные рисунки, берегущие от зла. Сейчас, в сентябрьскую жару, она надела летнее кимоно из серого хлопка, отороченное черным шелком, с гербом семьи Гэннаи на спине и рукавах. Поскольку платье было не западного образца, украшений она не надела. Пряжка на широком поясе была из лакированного дерева, а обмахивалась она веером из оранжевого шелка, натянутого на пластинки слоновой кости. Госпожа Гэннаи с удовольствием ощущала себя женой человека, чья компания в прошлом году получила валовой доход больше ста миллиардов долларов.

Ее муж, Ясуда Гэннаи, был президентом группы «Мудзин», которую его семья основала пятьсот лет назад. «Мудзин» простиралась по всему глобусу, в сравнении с нею любая многонациональная компания Запада казалась маленькой. Четыреста компаний, входящие в империю «Мудзин», занимались самым разнообразным бизнесом, от отелей до электроники. Работали в компаниях три миллиона человек, офисы связывались собственными телефонными и телексными сетями. «Мудзин» — империя без границ…

Президентом «Мудзин» был ее муж, но правила компанией Рэйко Гэннаи, правила с непререкаемым авторитетом. Официального статуса она не имела, но Ясуда Гэннаи привык полагаться на ее суждение, остроту и ясность ее ума, ее силу. Эти черты, вкупе с ухудшающимся здоровьем ее мужа, позволили Рэйко Гэннаи стать теневым правителем. Подобно наложницам былых времен, она являла собою власть за троном. И добилась она этого в обществе, где женщина обычно значит что-то лишь в своей семье. Многие называли ее между собою Императрицей. Госпожу Гэннаи не смущало это прозвище.

Когда-то она многое сделала для того, чтобы стать женой Ясуды Гэннаи, а потом сумела остаться рядом с ним. В своей роли теневого правителя «Мудзин» она владела многими секретами и хранила их так, как таила бы физическое уродство. Но эта потаенная часть ее жизни оказалась сейчас под угрозой столь серьезной, что мог погибнуть весь мир, заботливо выстроенный ею для себя…

Опасность возникла с болезнью ее мужа. Он был на двадцать три года старше и у него уже произошло несколько ударов, непоправимо нарушивших мозговое кровообращение. Кроме того, недавно обнаружили и рак желудка — неизлечимый. Врачи сошлись во мнении, что жизнь ему спасти невозможно. Для Рэйко Гэннаи это известие оказалось менее травматичным, чем для других: она верила, что жизнь человека предначертана изначально. Ничто этого не изменит. Синигами, бог смерти, ведет книгу, где записаны даты смерти всех и каждого — эти даты должны неукоснительно соблюдаться.

Она точно знала, что смерть ее мужа близка. Его тень для ее глаз стала бледной. У мертвого нет тени, поэтому чем ближе человек к смерти, тем бледнее его тень. Кто-то мог назвать это предрассудком — убеждение, что приближающаяся смерть каким-то образом влияет на тень человека. Но Рэйко знала, что изменения в реакциях и поведении действительно есть. Ее муж потерял уверенность в себе и физическую силу — как раз то, чем он всегда гордился. Он стал зависеть от других, что раньше считал унизительным в ком угодно, и постоянно жил в страхе. Все эти изменения и означали, что скоро придет Синигами.

Перед тем как угаснуть, их любовь прошла весь путь от яркой сексуальности до измены — в конце концов сложилось спокойное на вид партнерство, а в глубине их душ весьма неравный альянс, ибо она перестала любить первая и поэтому преимущество было на ее стороне. Он все смиреннее соглашался с ее решениями по «Мудзин», так как она заботилась, чтобы и на исходе дней мужа боялись и уважали. Равное партнерство у них прекратилось, когда Рэйко узнала секрет: она необходима ему в «Мудзин», необходима для сохранения трона, ибо лучше него приспособлена к жизни лжи и обмана — обычной корпоративной жизни.

Она знала также, что его уверенность в себе расшаталась от столкновений с ее стальной волей, и после брака он уже никогда не доверял себе до конца. Только ей было известно, что он ждет смерти как спасения от нее.

По мере того, как ухудшалось здоровье ее мужа, разгоралась борьба за место на троне. И хотя она могла влиять на крупных администраторов компании через их жен, обязанных ей, Рэйко понимала, что ее будущее становится ненадежным. Она успела нажить врагов в лице некоторых администраторов, директоров и менеджеров подразделений, они могли оказать влияние при выборе нового президента, а она на них влиять не могла. Тем временем каждый день приближал ее мужа к смерти, с каждым днем все эти люди меньше боялись его и Императрицы. А кое-кто из них захочет отомстить.

Поскольку единственной страстью в ее жизни была власть, она намеревалась сохранить свою роль в «Мудзин» любой ценой. Но для этого ей необходимо выбрать следующего президента. Он должен быть выдающимся лидером, но в то же время должен подчиняться ее суждению и желаниям. Выбор такой: Хандзо Гэннаи, ее сын и единственный ребенок, президент банковского подразделения «Мудзин», имеющего филиалы по всему миру — подразделение давало прибыль каждый год с тех пор как он стал его возглавлять.

Ему было сорок один год, этому мясистому толстогубому человеку с коротко остриженными седеющими волосами и высохшей левой рукой. В «Мудзин» он свою карьеру начал посыльным в центре связи, и благодаря способностям к банковскому делу поднялся наверх через филиалы в Европе, США, Южной Африке, Центральной Америке и Японии. Преуспевал он не потому, что легко шел на риск, а благодаря настойчивости и неотступности в достижении цели. Мать вложила в него болезненное стремление побеждать, но научила и скрывать свои истинные чувства и мысли.

«Даже деревьям нельзя говорить о секретном» — так она его учила.

Рэйко любила сына страстно и всеобъемлюще, она буквально пеленала и обволакивала его своей любовью. Материнский каннибализм, как говорили ее хулители. А в силу этой любви она без колебаний предъявляла ему невыполнимые требования. Хандзо из-за этого вырос нервным и неуверенным в себе, ибо он знал, что не должен ее подвести, а она ждет от него только победы. Получилось, что Хандзо в любом человеке видел лишь средство для достижения своих целей.

У него просто не было выбора.

«Иначе не выживешь в жестоком мире бизнеса, — говорила его мать. — Ты на войне, и ничем нельзя заменить победу, успех. И если ты сын президента „Мудзин“, твои цели — это цели компании. В случае провала „Мудзин“ ты потеряешь все, ибо бесчестье компании и твоего отца падет на тебя. Ты погибнешь — а значит, ты должен сражаться за „Мудзин“ с яростью самурая, для которого поражение хуже смерти».

Пользуясь опытом Рэйко Гэннаи и собственным чрезвычайным упорством, он достигал целей, которые она перед ним ставила. Вот она и не видела, почему бы ему не сделаться преуспевающим президентом «Мудзин» — если она останется теневым правителем.

Хандзо должен быть преемником отца, эта идея жила в ней как вечный огонь, и Рэйко не могла бы пожалеть никого, кто окажется у нее на пути.

Главным соперником Хандзо, как она это видела, являлся Тэцу Окухара, руководивший электроникой, самым преуспевающим подразделением «Мудзин». Ему было пятьдесят с небольшим, этому сухощавому человеку со строгим лицом, внимательным взглядом и аккуратным пробором на голове — точно посредине. Администратором-распорядителем он был выдающимся: тактичный и умный, он в то же время сентиментальностью не отличался. Ясуда Гэннаи по вопросу преемственности почти не высказывался, но Рэйко знала, что он предпочитает своего протеже Окухару, а не их сына Хандзо.

Она боялась Окухары, потому что никогда не умела его контролировать. Лоялен он был только по отношению к Ясуде Гэннаи, который взял его в компанию прямо из Токийского университета, который Окухара окончил первым в классе. А еще Рэйко боялась Окухары потому, что ее неудержимо влекла холодная страстность в его глазах, граничащая, как ей казалось, с садизмом. Она проявила редкую слабость, влюбившись в него и начав связь, уверенная, что лишь ей удастся подавить единственного мужчину, который не уступал ей в силе.

Но у нее ничего не получилось, ибо он оказался слишком сильным и проницательным, когда дело касалось истинных мотивов ее действий. В постели он вынуждал ее подчиняться, одновременно унижая и возбуждая любовницу, а когда стал ей необходим — бросил Рэйко. Вот этого унижения, крайнего, она простить не смогла. Именно по этой причине Рэйко поклялась, что он президентом «Мудзин» не станет никогда.

Однако муж негласно поддерживал Окухару как своего преемника, были у него и сторонники в административной иерархии — те, кто одобрял его холодную наглость по отношению к женщине, которую он унизил в постели. Его наглость придавала им храбрости, помогала сопротивляться Императрице, хотя бы и в мелочах.

Безжалостная карма, судьба, устроила все так, что на близкую смерть Ясуды и борьбу за власть наложилась еще одна угроза. Кто-то в компании, проклятый предатель, передавал людям в Америке и Англии самую тайную информацию о делах «Мудзин» — а также и опаснейший компромат о семье Гэннаи. Ежели эти данные обнародуют, ущерб будет огромный, особенно в Америке, самом прибыльном заморском рынке. Американский Конгресс, министерство юстиции, ФБР и пресса набросятся на «Мудзин», как стая шакалов. Против Ясуды Гэннаи и членов его семьи опять выдвинут обвинения в военных преступлениях, а в самой Америке заново откроют дело о нераскрытом двойном убийстве сорокалетней давности. Императрице тоже будет угрожать уголовный процесс и тюремное заключение.

Предатель в «Мудзин» знал, что крупные японские газеты не рискнут задеть богатых рекламодателей статьями о грехах компании. Такие публикации означали бы потерю дохода, а кроме того, правительство и общество не простили бы вызванную этим потерю лица перед всем миром. Японцы — это одно племя, они всегда защищают друг друга от чужих.

Но как только негативная информация о японце появляется в западной прессе, любая японская газета может перепечатывать все что угодно. Вот почему предатель предлагал информацию людям в Америке и Британии, обходя свою страну. Пока ничего еще не было напечатано, однако Рэйко знала, что это лишь вопрос времени.

Ей казалось, она догадывается, кто предатель, но чтобы разделаться с ним, потребуется много больше. Он слишком важная личность, чтобы браться за него между делом. Рэйко придумала свое имя для этого человека, который хотел лишить ее привычной роли в «Мудзин», не пустить ее сына в президентское кресло, отправить ее в небытие. Она называла его Аикути — это короткий меч, который скрыто носят бандиты. Сейчас Аикути был лезвием, приставленным ей к горлу.

Чтобы разделаться с ним и его западными союзниками, Императрица призвала Они.

* * *

В маленькой комнате своей виллы Рэйко Гэннаи наблюдала, как Юка и Оман неохотно поклевывают легкие закуски — рис, маринованные овощи. Юрико есть отказалась, она беспрестанно курила, говорила только когда к ней обращались и часто поглядывала на часы. Рэйко тем временем искусно вела беседу о чайной церемонии, описывая ее как поклонение чистоте и утонченности, восхищение прекрасным среди убогости повседневного существования. Она пыталась донести до молодых женщин, что в этой древней церемонии хозяев и гостей объединяет дух уважения, благодарности и дружбы.

Ни словом она не прокомментировала нарушения этикета, которые допустили ее гостьи. Например, на полу лежали маленькие льняные подушечки, и гостьи воспользовались ими раньше, чем сама Рэйко. Юка и Оман подложили подушечки под колени, а Юрико вела себя еще более оскорбительно. Она сидела перед токонома, на почетном месте, хотя это место хозяйка не предложила ни ей, ни кому-либо другому. Более того, ноги она положила наискось, чтобы не уставали колени, а так сидеть нельзя в присутствии старшей по рангу. Не спросила Юрико и разрешения курить.

Только на Рэйко было легкое летнее кимоно — такие же она предлагала и гостям. Но молодые женщины остались в западной одежде, которая хотя и была модной, Рэйко показалась лишенной вкуса. На Оман — кожаная юбка, слишком короткая, а белая юбка Юки напомнила Рэйко уличных шлюх: узкая и с разрезом впереди. Юрико надела мешковатые джинсы, такие импортируют из Франции, и клетчатую блузку, под которой отчетливо вырисовывались соски. Все трое походили скорее на девок из бара, нежели на жен респектабельных администраторов.

Несколько лет жизни на деньги мужей, и у этих женщин сложилась приятная иллюзия, будто они теперь сами определяют свою судьбу и могут не оглядываться на Императрицу. Ну что ж, пора взнуздать этих глупых жеребят.

Она продолжала говорить о чайной церемонии, формальной причине сегодняшней встречи.

— Следует помнить, что чаепитие суть предостережение от излишеств, путь к простоте и безмятежности.

Молчание.

Юка и Оман ковыряли в тарелках палочками для еды, а Юрико разглядывала свои посеребренные ногти.

Госпожа Гэннаи обмакнула палочки в чашке с чаем и положила на поднос, показывая, что она с едой покончила. Обмахиваясь веером, она поднялась с пола, подошла к бумажному окну и отодвинула его в сторону. Стоя спиной к своим гостьям, она смотрела в сад у чайного домика. Домик был маленький, две комнаты и едва шести футов высотой, стены грубо оштукатурены, потолок из бамбука, всего два бумажных окна. Чайный домик и бамбуковая изгородь вокруг сада производили впечатление утонченной бедности, столь характерной для чайной церемонии.

Заговорив, госпожа Гэннаи в комнату лицом не повернулась.

— Юрико, ты знаешь, почему дверь в чайный домик называется нидзиригути, отверстие для вползания?

Юрико выдохнула дым в потолок, стряхнула сигаретный пепел с джинсов.

— Пожалуйста будьте любезны объяснить мне. — Голос ее прозвучал холодно и уверенно.

Оман бросила на Юрико быстрый взгляд и покачала головой. Юка закрыла глаза.

— Вход очень маленький, — продолжала Императрица. — Совсем маленький. Не больше трех футов в высоту, поэтому нужно склоняться и на коленях вползать в чайный домик. Это доносит истинную цель чайной церемонии. Научить человека смирению. Да, смирению. Высокого ты звания или низкого, а в этот домик вползаешь на четвереньках. Будь смиренен.

Юрико уставилась ей в спину.

— Мой муж тоже любит говорить о смирении. Он внушает, что жены всегда должны быть смиренными в присутствии мужей. Говорит, смиренность очень полезна для формирования характера.

У Императрицы поднялась одна бровь.

— Ты с ним не согласна?

Юрико бросила недокуренную «Мальборо» в нетронутый чай и потянулась к почти пустой уже пачке сигарет.

— Мне только что пришло в голову, что, возможно, нас троих пригласили сюда не ради чайной церемонии. Может быть, мы должны чем-то помочь вашему сыну стать следующим президентом «Мудзин»?

Она выпустила дым через нос.

— Ваш сын… — Юрико не договорила. Но презрение в ее голове прозвучало очень явственно.

Императрица повернулась к ней лицом. Пожилая женщина улыбалась, но глаза ее оставались ледяными.

— Он не только мой сын. Он еще и твой муж. Неужели у тебя совсем нет к нему уважения?

Юрико была второй женой Хандзо. Они прожили вместе год. Он выбрал ее за красоту, но теперь жена стала более соперницей, нежели компаньоном, и Хандзо уже не мог подчинить ее своей воле. Детей заводить она отказалась, стала принимать наркотики, а в отсутствие мужа излишне часто общалась с европейцами. Такая жена могла опозорить мужчину, ставшего президентом «Мудзин». Такая жена могла повлиять на других жен в компании, особенно не очень умных — а этого допустить нельзя.

Хандзо был физически увлечен Юрико и не хотел ее потерять. Рэйко сказала ему, что после сегодняшней чайной церемонии Юрико будет повиноваться каждому его желанию и обязательно подарит детей; первый брак Хандзо остался бездетным, и сейчас он очень хотел ребенка. Сегодня Юрико прозреет и станет делать то, что полезно ее мужу.

Императрица проговорила:

— Вы все трое были очень дружны с Ханако, насколько я знаю?

Юка и Оман обменялись хитрыми ухмылками — школьницы, секретничающие за спиной учительницы. Юрико поднесла сигарету к губам, потом медленно выпустила дым из ноздрей; он спрятал ее лицо, образовав барьер между нею и Императрицей. А слова ее прозвучали с едва сдерживаемой наглостью.

— Прошло шесть месяцев с тех пор как Ханако оставила своего мужа, мужа, которого выбрали ей вы и от которого воняло, сколько бы раз в день он ни принимал ванну. Мужа, прикосновения которого были ей невыносимы.

— Значит, мои предположения верны, — кивнула госпожа Гэннаи. — Бунт Ханако придает вам всем храбрости. Вы сильны ее силой, можно сказать.

— Она теперь живет своей жизнью, — ответила ей Юрико. — Мы все счастливы за нее и желаем ей успеха.

— Сын говорил мне, что ты хочешь получить развод. Но ты понимаешь, конечно, что об этом не может быть и речи, особенно сейчас.

— Ханако показала нам, что нет ничего невозможного. В крайнем случае я могу просто уйти, не ожидая одобрения адвоката. И вообще чьего бы то ни было одобрения, если на то пошло. А еще Ханако показала нам, что когда уедешь подальше, никто не может вмешиваться в твою жизнь.

— А ты знаешь, что она передавала деловые секреты «Мудзин» кому-то на Западе?

Юрико тряхнула тонкими золотыми браслетами, которые она носила на запястье.

— Меня мир бизнеса не интересует, и трудно поверить, что им интересовалась Ханако. Вряд ли такая легкомысленная девушка стала бы заниматься столь прозаическим делом как кража производственных секретов. Насколько я знаю, у нее была одна цель: жить своей жизнью и ничего больше. Зачем бы она стала красть секреты «Мудзин»?

— Если бы ты больше внимания уделяла работе своего мужа, то сама знала бы ответ на этот вопрос. И я не утверждаю, что Ханако крала секреты. Я говорю лишь, что она их передавала. А почему — ну, это очевидно. Ее просил Серж Кутэн, с которым вы трое уже знакомы. Вам доводилось бывать на его приемах в Гонконге, Сеуле и здесь, в Токио. Мне дали понять, что приемы у него довольно оживленные. Могу также добавить: вы трое иногда бывали там без мужей.

— С мужьями или без, эти вечеринки всегда имели отношение к бизнесу, — заявила Юрико. — Вы же сами учили нас, что нужно всячески способствовать карьере мужа. Это мы и делали, когда ходили на вечеринки господина Кутэна.

Юка и Оман обе закрыли рот рукою, подавляя смешки. Если госпожа Гэннаи это заметила, она ничего не сказала. Заговорила она о другом.

— Без мужа ходить на такие приемы опасно. Среди западных всегда найдутся люди, которые захотят сыграть на вашей наивности. И получится в результате, что вы предали своего мужа и его компанию.

— Позвольте все же сказать, что вы делаете трагедию из ничего.

— Я так не думаю. Ханако и Серж Кутэн увлеклись друг другом на одном из таких приемов. Из-за этих чувств она и согласилась принять некие документы от кого-то в «Мудзин», кто не мог сам встретиться с Кутэном, а доверить эти важные бумаги почте не решался.

— Сегодня мы занимаемся не столько чайной церемонией, сколько Ханако, Кутэном и секретами «Мудзин». Лично я хотела бы услышать эту историю с точки зрения Ханако.

— Ты считаешь, мне кажется, что Кутэн достаточно силен и сможет ее защитить. Ты уверена — она вне моей досягаемости и я уже ничего не могу ей сделать.

Юрико позволила себе едва заметную улыбку.

— Извините, но я удивлена, что вы не знаете имени человека, который передает секреты Кутэну.

— Похоже, вы все расценили бегство Ханако как свидетельство моей слабости. Должна предупредить: недооценивать меня было бы ошибкой, и вы это скоро поймете. Информацию Кутэну передавал господин Никкэи.

— Один из бухгалтеров в «Мудзин», — кивнула Юрико. — Приятный маленький человечек, он еще играл на классической гитаре, когда компания устраивала вечеринки.

— Да. Так вот, господин Никкэи узнал, что мы его раскрыли, и вчера вечером отнял у себя жизнь — повесился. Он сбежал в другой мир, и мы не успели вырвать у него имя человека, который стоял за его предательством. Видите ли, господин Никкэи был чем-то вроде посыльного, не больше. А действовал он по поручению другого человека — тот и есть истинный предатель. Я называю его Аикути.

Юрико взяла свою сумочку и сигареты.

— У вашего Аикути и Ханако есть нечто общее. Их обоих нельзя сейчас запугивать и принуждать к чему-либо — как всех остальных, кто попал в сети «Мудзин». Мне очень жаль, но вам придется меня извинить. Я еду к парикмахеру. На этот час я назначила встречу потому, что чай уже не пью. Уверена, вы поймете.

— Сядь. — Голос Императрицы прозвучал холодным шипением, и Юрико замерла. Сумочка выскользнула у нее из рук, но она даже не опустила глаз. Ее взгляд был прикован к лицу Императрицы.

Госпожа Гэннаи размеренно проговорила:

— Я хочу, чтобы вы трое кое-что увидели.

Она дважды хлопнула в ладоши — сигнал. Отодвинув скользящую дверь, вошли двое мужчин в темных костюмах. Один нес проектор, другой — небольшой киноэкран, свернутый трубкой, и одну кассету с фильмом. Оба подошли к Императрице, поклонились от пояса и встали, ожидая. Она кивнула, они положили проектор, фильм и экран на пол, затем освободили стол, передавая пищу и приборы слугам в коридоре. Столь же быстро и молча эти двое мужчин установили проектор на низеньком столике из кедра, включили его и зарядили пленку. Развернули экран и поставили его в конце комнаты. Один из них задвинул бумажное окно, потом оба встали вытянувшись, глядя на Императрицу. Она со щелчком закрыла веер. Один из мужчин включил проектор, второй погасил свет.

Фильм оказался цветным. И почти без звука. Почти.

На первых кадрах появилась Триумфальная арка — свидетельство, что эта часть фильма снята в Париже. Потом зрители увидели рю де Риволи, очаровательную старую улицу кафе и магазинчиков под аркадами девятнадцатого века. В конце улицы стоял элегантный дом с мощеным двориком и французского стиля садом. Среди частных и полицейских машин, забивших дворик, выделялись две машины «скорой помощи». Субтитры на японском пояснили, что в этом доме располагается частная больница для богатых. Помечено было также, что съемка производилась парижской телестудией.

Далее показали фойе больницы, толпу телевизионщиков с камерами, репортеров, врачей, медсестер и просто любопытных. В субтитрах говорилось, что пресса хотела получить информацию об ударе, случившемся у Сержа Кутэна, но охрана старалась никого не подпустить к его семье. Тут на несколько мгновений показали самого Кутэна, снят он был в приоткрытую дверь. Кутэн лежал со стеклянными глазами и отвисшей челюстью, от аппаратуры поддержания жизни тянулись резиновые трубки к его носу, рукам, груди. Субтитры кратко объяснили, что он один из самых богатых людей Франции, и произошедший недавно удар сделал его совершенно беспомощным. Врачи не надеются на выздоровление Кутэна. Он до самого конца останется прикованным к системе жизнеобеспечения.

Остановившимися от ужаса глазами Юрико смотрела на экран, с забытой в пальцах сигареты сыпался пепел. Глаза Юки и Оман наполнились слезами, а Императрица обмахивалась веером и спокойно смотрела следующую часть фильма, снятого частным оператором.

Началась она ночной съемкой с носа яхты, отходящей от небольшой гавани, переполненной другими яхтами. В темноте едва различалась надпись на пристани: Порт Довиль. На борту движущейся яхты камера прошла вдоль шлюпок и вертолета, укрепленного на миниатюрной посадочной площадке, и опустилась под палубу, где тускло освещенный коридор привел ее к каюте в дальнем конце.

Каюту ярко освещали настенные лампы в виде морских коньков. Два иллюминатора были закрыты черными шторами, а бледно-зеленые стены почти целиком скрывались под белыми простынями. Если не считать кровати и столика, каюта была пуста. Обнаженная японка лежала на кровати, руки и ноги привязаны к четырем углам. Она была красивая, с изящной фигурой, форма глаз изменена — получился западный «круглый» вид. Женщину звали Ханако, а крики ее немой фильм не мог передать, только показывал.

У Юрико шумно перехватило дыхание, она попыталась встать, но один из мужчин удержал ее, надавив на плечи. Юрико и Оман съежились вместе, громко всхлипывая.

Несколько мгновений камера смотрела на Ханако, затем показала дверь в каюту, где стоял ожидая широкоплечий мускулистый мужчина. Выглядел он буквально как зверь, зверь легко узнаваемый, ибо этот образ часто появляется в японских легендах и фольклоре, фильмах и книгах. Он являл собою одну из разрушительных сил, которая в японском искусстве олицетворяет зло. Они. Демон.

На голову и лицо мужчины была надета голова демона: рога, выпяченные глаза и широкий рот с клыками. Длинные седые волосы спадали с головы демона до спины человека. Он был босиком и одет только в набедренную повязку из тигриной шкуры. На голых руках и ногах рельефно вырисовывались хорошо развитые мышцы. К пальцам обеих рук он прикрепил стальные лапы.

Демон вошел в каюту, задев своей тенью полумертвую от ужаса Ханако — и вот он уже в ногах кровати, смотрит на женщину, угрожающе неподвижный. Демон обошел кровать кругом, длинные седые волосы следовали за ним, чуть отставая, как дымка. Остановившись, он поднял руки с когтями, взгляд устремил в потолок, будто призывая богов из мистического прошлого — потом взобрался на кровать и оседлал Ханако, опираясь коленями по обе стороны ее тела. Демоническое лицо смотрело на нее, наблюдало, как женщина отчаянно пытается освободиться.

Левой рукой, основанием ладони, он надавил ей на лоб, прижал голову к матрасу, а когда камера приблизилась, демон когтем руки, вырвал у Ханако правый глаз. Обезумевшая от боли, она выдернула голову, и струйка крови окрасила демону голую грудь и руки. И впервые фильм стал звуковым: крики полуослепленной Ханако казались особенно ужасными именно потому, что перед этим так долго стояла тишина. Ханако продолжала кричать, когда демон вырвал ей второй глаз и окровавленными когтями вырезал у нее на груди слово «кицунэ».

Юка упала в обморок. Истерически рыдая, Оман бросилась в объятия тоже плачущей Юрико.

Императрица хотя и обмахивалась теперь веером помедленнее, глаз от экрана не отвела.

Следующая сцена. Грубо нарисованная заставка: Бангкок. Затем виды города: домики из тика, белые песчаные пляжи, деревянные дома на сваях двумя рядами по каналу, плавучий рынок из сампанов — узких лодок, груженных рисом, фруктами, выпивкой, мясными тушами, цветами. Вдруг — ночь, на экране Патпонг, знаменитый район «красных фонарей» в Бангкоке. Три квартала массажных салонов, дискотек, публичных домов, клубов под контролем наркотических организаций из Золотого Треугольника.

Бушующее море неона. Азиатские и западные туристы переполняют тротуары узких улиц. Те, кто проезжает на мотороллерах, моторных рикшах и в миниавтомобилях, замедляют скорость, чтобы поглазеть на переливающиеся огни, рекламы секс-шоу, таиландок в бикини с блестками, сидящих на высоких стульях у баров и вылавливающих клиентов. Одна женщина, с черной губной помадой и в белом парике, оставила свой насест, подошла к камере и попыталась лизнуть линзу. Кто-то оттолкнул ее в сторону.

Экран потемнел. Затем камера оказалась внутри полутемного тесного клуба с крошечной сценой и лестницей, ведущей на второй этаж. Бар, кабинки и столы — повсюду были только мужчины, если не считать проституток таиландок, каждая с номером, пришпиленным к верхней полоске бикини.

Мужчины и женщины смотрели на сцену, где голая женщина танцевала одна в бамбуковой клетке. Лицо ее было скрыто серебристой кожаной маской в виде лисьей головы. Черные волосы казались грубо обрезанными — причем совсем недавно. Танец у нее получался лихорадочный, почти бесконтрольный, изящных форм тело блестело от пота.

Камера приближалась к женщине, пока лисья маска чуть не заполнила экран. Сейчас, когда тело женщины ее не облагораживало, маска выглядела бестиальной, жестокой в полусвете. Камера опустилась к обнаженной груди женщины, где крупными буквами было вырезано слово «кицунэ». Кицунэ, лиса по-японски. Животное из японской мифологии и искусства, там оно известно как Обманщик — персонаж, который всех обманывает, но потом сам оказывается обманутым. Обманщик, чьи хитрые выходки часто оборачиваются против него самого и причиняют ему немалый вред. Женщиной была Ханако.

Камера показала ее правое плечо, надолго замерла на родимом пятне в виде звезды.

Затем камера перешла в зал, на экране появился средних лет негр с брюшком, его круглое лицо было испещрено прыщами. Пробравшись между столиками, он остановился у клетки Ханако. На нем была безрукавка с американского авианосца «Тикондэрога», в зубах сигара, и он держал бутылку из-под пива в руке. Просунув руку в клетку, он трижды постучал ею в пол — это было условным сигналом. Ханако перестала танцевать. Она стояла, тяжело дыша, груди вздымались и опадали.

Чернокожий поставил пивную бутылку ей между ног и опять стукнул в пол клетки. Потом он вытащил сигару изо рта и стал гладить себя в паху, наблюдая, как Ханако медленно приседает, нащупывает бутылку руками и направляет ее во влагалище. Она с усилием присела еще больше, вбирая бутылку. Чернокожий улыбнулся, качая головой. За его спиной бешено аплодировали мужчины.

Экран потемнел, затем появилась тесная, неприбранная комнатка в секс-клубе. По-прежнему голая и в лисьей маске, Ханако сидела потная и дрожащая у крошечного столика. Напротив нее проститутка из местных, с «заячьей губой» и стальными передними зубами доставала почерневшей столовой ложкой порошок из пластикового мешочка. Мешочек был с этикеткой: Марка Золотой Тигр.

Проститутка подлила в ложку воды из чайника, потом стала держать ложку над огрызком свечи, горевшим в чашке. Когда белый порошок превратился в жидкость, проститутка втянула ее шприцом и подошла к Ханако. Осмотрев правую руку, сделала инъекцию в предплечье, покрытое следами от уколов. Ханако сразу перестала дрожать. Она расслабилась, дыхание стало глубоким. Постепенно ее голова опустилась на грудь, она вся обмякла.

Экран опять потемнел, а когда изображение вернулось, Ханако лежала животом вниз на столе в маленькой комнате, а негр с животиком, голый и курящий сигару, стоял позади нее. Он окунул пальцы в оплавившийся воск, смазал свой эрегированный пенис и вошел в Ханако сзади, хватаясь толстыми руками за ее бедра для удобства. Браслет из слоновьих волос у него на руке сразу ободрал Ханако кожу. Капли пота свисали у негра с кончика плоского носа, и в такт мощным движениям стол ерзал вперед-назад по полу. Сигарный пепел падал на черные волосы Ханако.

Закончив, он бросил на стол мятую бумажку в тысячу бат. Ханако, все еще в наркотическом ступоре, осталась на столе, но лежала лицом прочь от камеры. Чернокожий начал одеваться, натянул белые боксерские шорты и черные носки, когда вдруг отвлекся — ему что-то сказали из-за кадра. Он кивнул, опять подошел к женщине, вытащил сигару изо рта. Ухмыльнулся, подул на кончик сигары — до ярко-красного свечения — и загасил сигару у Ханако на спине.

* * *

По команде Императрицы проектор выключили, зажгли свет. Она велела убрать проектор и экран. Двое мужчин выполнили ее указания, потом встали в коридоре, их тени были видны через дверь из рисовой бумаги. Госпожа Гэннаи молча обмахивалась веером, она видела, что молодые женщины плачут. Юрико на увиденное отреагировала сильнее, чем другие; закрыв лицо платком, она покачивалась вперед-назад, охваченная искренним горем.

Но у нее-то и были с Ханако самые близкие отношения. Случалось, их принимали за сестер, и это нравилось обеим. К сожалению, они-то и оказались первыми из жен «Мудзин», чье поведение вышло за рамки приличий.

Императрица заговорила негромко, объяснила женщинам, что этот фильм — предупреждение. На нем хроника: как наказывали Ханако. Она-то считала себя в безопасности, сбежав от Императрицы под защиту богатого и влиятельного человека на Западе.

Но Они отыскал ее, доказав тем самым, что от Императрицы скрыться невозможно. Юрико, Юка и Оман сами только что видели, что Серж Кутэн лишился рассудка и подвижности — сделал это Они — и останется беспомощным до конца своих дней. Кутэн и Ханако весь остаток жизни будут расплачиваться за ущерб, нанесенный «Мудзин». Они вырыли яму другим и упали в нее сами. Как та лиса.

Госпожа Гэннаи наказала своим слушательницам никогда не рассказывать об увиденном сегодня. А если это сделает хотя бы одна из них, накажут всех троих. В то же время они не должны забывать, что им показали в фильме. Наглядные доказательства: Императрица способна достойно ответить на любое оскорбление. Ее карающую волю исполнит Они. А его не остановит ничто.

Она сказала, что молодые жены, будучи японками, являются членами одного великого племени, объединенного кровью и обычаями с начала истории. Племя это всегда подвергалось опасности со стороны природы и других наций, поэтому не было ничего важнее, чем лояльность всех членов племени. Лояльность к самому племени, к семье, к наставникам, таким как госпожа Гэннаи — это и есть Япония.

— Не выполнив свой долг по отношению ко мне, — продолжала она, — вы не выполните свой долг перед «Мудзин» и всей страной. Будущее «Мудзин» зависит от того, как каждая из вас будет себя вести. Все вы должны делить славу и бесчестье, заслуженные любой из жен «Мудзин».

Буквально раздавленные, молодые женщины стали кланяться, лбом касаясь пола. Да, повторяли они, ибо сегодня им было дано понять ее слова и мысли за этими словами. Теперь они уяснили смысл коллективной ответственности: нельзя удовлетворять свои желания за счет общего блага. Им напомнили также, что зло существует в мире и что сама

Императрица есть зло. Сегодня они отступили, убоявшись этого зла, и страх останется с ними на всю жизнь.

Императрица поднялась с пола и сказала: выпирающий гвоздь бьют по шляпке. Потом она постучала в дверь сложенным веером. Один из мужчин в коридоре сдвинул ее, поклонился от пояса и отступил в сторону — а Императрица повела молодых женщин в соседнюю комнату. Здесь они переоделись в летние кимоно и очистили лица полотенцами, которые нежно пахли гиацинтами. Госпожа Гэннаи подождала, когда выйдет служанка, и обратилась к женщинам в мягкой манере — как мать, бранящая детей за мелкую провинность.

Она посоветовала им троим не проводить так много времени вместе, больше внимания уделять вместо этого своим мужьям, детям, даже старшим женам компании. Оман следует отказаться от азартных игр; в знак доброй воли госпожа Гэннаи оплатила ее игорные долги, но векселя оставит у себя. Юка должна оставить все мысли о любовной связи, больше времени проводить со своими двумя детьми, посещать приемы «Мудзин». Юрико, разумеется, надлежит подумать об увеличении семьи; Императрица рекомендует принять решение поскорее.

А превыше всего, они трое обязаны всячески выискивать нити, которые могли связывать Тэцу Окухару и покойного господина Никкэи, так как госпожа Гэннаи подозревает: господин Никкэи действовал по наущению Окухары. У самого-то Никкэи ума явно не хватило бы, чтобы задумать и провести операцию, которая стоила ему жизни. Кто подходил на роль Аикути больше, чем Окухара, кто мог бы выиграть больше от падения Императрицы? Посещайте приемы, которые устраивает компания, сказала госпожа Гэннаи молодым женам, и слушайте внимательно. Смотрите открытыми глазами — и докладывайте два раза в неделю, даже если об Окухаре ничего нет. Она сама будет судить, чего стоит их информация. И она будет чрезвычайно недовольна, если кто-нибудь ее ослушается.

Теперь, сказала она, приступим к чайной церемонии. Но сначала прогуляемся по саду, среди красных сосен, абрикосов, зеленых ив. Пора насладиться миром, покоем, красотой. Сад — это одно из высших наслаждений в жизни, прекрасное лекарство от волнений. В чайном домике, указала госпожа Гэннаи, они будут пить чай из чаши семнадцатого века в рассеянных лучах солнца, проникающих в маленькое бумажное окошечко. Каждая из трех молодых жен уже принимала участие в прежних церемониях и знала, что разговор пойдет об истории этой церемонии, обсуждаться будут разложенные на столе принадлежности, все древние и очень красивые.

— А еще о чем мы станем говорить во время церемонии? — она адресовала этот вопрос Юрико.

Юрико, у которой глаза покраснели от слез, склонила голову.

— Мы не забудем поблагодарить за прекрасную церемонию, которую вы устроили для нас. И пообещаем вернуться сюда через четыре дня, чтобы еще раз выразить свою благодарность.

Юка и Оман согласно кивнули.

Госпожа Гэннаи помолчала.

— Я намечаю еще одну чайную церемонию через три недели.

Когда все три женщины поспешно заявили, что будут ждать этого события и нетерпением и обязательно придут, она показала на Юрико: ей, старшей, выпало быть секяку, почетной гостьей, а значит, она должна войти в чайную комнату первая — вползти на четвереньках.

Вползать на глазах у остальных.

Императрица похвалила всех за эстетическое чувство и утонченность, от чего не улыбнулась только плачущая Юрико. Госпожа Гэннаи не сказала им, что приучилась не верить улыбкам тех, кто ее боится. Врагам доверять нельзя.