Манхэттен, Нью-Йорк

Было уже около полуночи, когда Эдвард Пенни поднялся по лестнице на второй этаж четырехэтажного городского дома, принадлежащего сенатору Фрэн Маклис. Он нес с собою ЭКР-1, Электроник Каунтермэжерз Рисивер. Пенни работал у сенатора начальником службы безопасности. А ЭКР-1 — самое изощренное устройство для выявления подслушивающих «клопов».

Внешним видом он больше всего напоминал переносной кассетный магнитофон, такие очень популярны среди черных парней. Пенни было не по средствам завести собственный ЭКР-1, этот он позаимствовал у бывшего агента ФБР, сейчас работавшего в международном отделе крупного банка. ЭКР-1 не разрушает и не деактивирует «клопы». Он их обнаруживает и дает возможность подслушивать. Так можно узнать, кто подключился к твоей линии или записывает твои разговоры. Микроволны тоже улавливаются, а это уже нечто.

Сенатор Маклис приказала Пенни выяснить, кто прослушивает ее офисы и дома в Нью-Йорке и Вашингтоне. Кто-то записывал все телефонные разговоры, она от этого бесилась. Были в записях и ее разговоры без телефона — значит, кто-то из друзей или служащих ходит с микрофоном: этот акт предательства она восприняла особенно тяжело. Пенни предстояло не только покончить с прослушиванием. Он должен был также узнать, кто за этим стоит и почему.

Ее дом на Восточной 70-й улице был выстроен в стиле флорентийского палаццо и стоял между португальской синагогой и средневосточным консульством. Прямо через улицу располагался старинный Арсенал, огромное краснокирпичное здание с амбразурами для пушек. Со всеми своими офисами, конференц-залами и залом для строевой подготовки Арсенал занимает целый квартал. Бельмо, порча и вообще страшное как смертный грех сооружение, пожаловалась однажды Пенни сенатор Маклис.

А вот ее дом никак нельзя было назвать бельмом. У Фрэн Маклис хватило денег и вкуса, чтобы достичь удачного слияния пышности и простоты. Голые кирпичные стены, сосновые полы и скромные молдинги контрастировали с креслами династии Мин, хрустальными подсвечниками и картинами Джексона Поллока. В мраморных банях были расположены утопленные ванны, в спальне хозяйки висела картина Дега над камином. Офис-центр связи был укомплектован новейшими моделями компьютеров и телефонов. В пустой, ничем не украшенной комнате для медитаций можно было полностью расслабиться, достичь внутреннего мира и покоя — к сожалению, балкон этой комнаты выходил на Арсенал.

Эдварду Пенни нравилась Фрэн Маклис: откровенная, слово держит, не забывает ни услуг, ни оскорблений. Ей было пятьдесят с небольшим, вдовая, и одна из примерно двадцати миллионеров в Сенате. Опросы показывали, что она является одной из двух самых влиятельных женщин в Конгрессе, и Маклис не оспаривала этого заключения. В следующем году она собиралась избираться на третий срок, ее шансы считались стопроцентными, хотя, как и любой другой политик, противников она себе успела нажить. Кое-кто в Вашингтоне, в прессе и на ТВ, в обеих главных партиях хотел убрать ее из Конгресса. Эти люди считали Фрэн Маклис неуправляемой, считали, что она играет в их общую игру не по правилам.

А сенатор была уверена, что надо следовать своему курсу. Я же не флюгер, сказала она Пенни.

Знала она его давно, доверяла, и поэтому призналась: ей действительно есть что скрывать, именно на это и могли выйти те, кто ее подслушивает. Нечто такое, что может навсегда погубить ее карьеру. У нее есть любовная связь. Самая, сказала она Пенни, страстная и унизительная в ее жизни. Связь с женщиной по имени Элен Силкс. А вот объяснить эту связь сенатор не смогла.

— Я знаю только, что меня как вихрем подхватило, — проговорила она со вздохом. — Такая буря эмоций, что только подумаю об этом — и дыхание перехватывает. Если вы мне скажете, что то, что я делаю, опасно — черт возьми, я первая соглашусь с вами. Но я ничего не могу с собой поделать. Кто-то когда-то сказал, что любовь — это значит быть глупыми вместе. Наверное, этот человек что-то понимал.

Пенни, чья жизнь часто зависела от его наблюдательности, мог бы удивить сенатора, сказав, что он о ее связи давно знает. Он видел взгляды, которыми обменивались женщины, чувствовал специфическую ауру, когда входил в комнату, где они были одни, но все это его не интересовало. Не его дело одобрять или не одобрять, только идиоты чувствуют себя обязанными по любому вопросу высказывать свое мнение.

Он объездил весь свет и встречал вещи похуже, чем две женщины, влюбленные друг в друга. И раз уж они откровенны, он, Пенни, может добавить, что его мысли все еще заняты Центральной Америкой, собственными проблемами, собственной болью. Во всяком случае, он может не говорить ей того, что она и так знает: связываться с Элен Силкс — это напрашиваться на неприятности.

Сенатор ответила, что все знает, но взять себя в руки не может. Ничего подобного она никогда раньше не делала, и уже сто раз успела пожалеть, что ввязалась в это дело. Но дальневосточная чувственность Элен Силкс свела ее с ума. В любви эта женщина необузданна и непристойна. Устоять нельзя.

Фрэн Маклис показала Пенни фотографию Силкс, ей было лет тридцать с небольшим — маленькая женщина с высокими скулами, светлыми кудряшками и замерзшей улыбкой самовлюбленности. Она делила свое время между Нью-Йорком и Токио, где преподавала английский, а японскую культуру впитала настолько полно, что иногда работала гейшей, не выдавая своего западного происхождения. Последнее время ее что-то беспокоило, она чувствовала себя как-то не так, но обсуждать это отказывалась. Как ни старалась Фрэн Маклис, она не могла уговорить Элен принять ее помощь в этой загадочной проблеме.

— Вы думаете, проблемы Элен Силкс связаны с подслушиванием в ваших помещениях? — спросил Пенни.

Фрэн Маклис закрыла глаза рукой.

— Ч-черт. Мне эта мысль приходила в голову, но я сразу ее прогнала. Даже думать об этом и то больно. Слишком больно. Теперь вы знаете, почему я обратилась к вам доверительно — и нет, я ничего не говорила Элен Силкс о подслушивании. Вы единственный, с кем я это обсуждала. Единственный, с кем я могу это обсуждать.

У Фрэн Маклис было еще два частных следователя в штате, оба подчинялись Эдварду Пенни. Но Пенни должен сам заниматься проблемой подслушивания, по крайней мере, пока не решит, что этим двум следователям можно доверять. Подразумевалось, что имя Элен Силкс нельзя упоминать ни в коем случае. Пенни уже доказал свои качества, выполняя другие поручения сенатора. В одной из поездок по Юго-Восточной Азии он спас ей жизнь — она там искала факты для одного сенатского расследования. А сейчас она доверила ему нечто еще более важное — свою политическую жизнь.

Эдварду Пенни было лет тридцать пять — высокий худой мужчина с сонными глазами, темно-каштановыми волосами и короткой бородкой, скрывавшей относительно недавние следы ожогов. Его движения казались нарочито замедленными и растянутыми, но это были движения атлета, отточенные и с внутренним ритмом. Оставив дом в семнадцать лет, он служил в американских Специальных войсках, потом работал телохранителем, консультантом у торговца оружием, был наемником, успел также поработать в нескольких детективных агентствах. Кроме того, Пенни брали инструктором по боевым искусствам в элитные части в Соединенных Штатах, Азии, Европе и Центральной Америке.

Что же до места начальника безопасности у сенатора, то это было чем-то вроде синекуры. Никакой физической опасности и никакой возможности проявить себя в боевых условиях, да еще надо часто являться на приемы в посольствах, надевая двубортный пиджак. Взялся он за эту работу потому, что потерял уверенность в себе и на прежние дела сейчас просто не годился. Пенни знал, как думают о нем другие: тот случай в Центральной Америке почти что его погубил.

У него остались физические шрамы — больше всего обращали на себя внимание обожженные лицо, шея и плечи — и шрамы эмоциональные, и все это напоминало ему о самой большой неудаче в его жизни, ужасной неудаче, после которой он стал сомневаться в своих боевых искусствах, а ведь на них-то он и построил свою жизнь. А еще он получил всемирную известность. Известность нежелательную. И тяжелый груз вины и стыда. Пока Фрэн Маклис не уговорила его работать на нее, он боялся, что вообще работать не сможет.

Вернувшись из Центральной Америки, он замкнулся в одиночестве, ибо все из него ушло: уверенность в себе, желания, энтузиазм. Однако Фрэн Маклис не пожелала считаться с его жалостью к себе — так она это назвала. Сенатор была обязана ему жизнью и без всяких угрызений использовала свой немалый дар убеждения, чтобы заставить Пенни взглянуть на ситуацию с другой стороны. А платить она обещала хорошо, работать же придется в Нью-Йорке и Вашингтоне, единственных цивилизованных городах страны. Для человека с его талантами работа не будет сложной, а пользу ему принесет — чем скорее он приступит к работе, тем лучше.

Она заявила, что Пенни — самый лучший начальник безопасности, которого только можно представить, ибо у него хорошая речь, он знает несколько языков, прекрасно одевается, умеет применить насилие, когда это требуется. Он успел завести полезные контакты в темных уголках мира и он умеет держать рот закрытым. Сейчас, во времена терроризма и бессмысленного насилия, такой человек как Пенни стоит своего веса в золоте.

Она его обрабатывала очень разумным образом. Зная, что Пенни собирает первые издания, послала ему стихи Лонгфелло и «Рождественский гимн» Диккенса в издании 1915 года, в книге были к тому же прекрасные иллюстрации Артура Рэкхэма. Ей было известно, что он является партнером в небольшом предприятии с бывшим агентом французской разведки, они производили яблочный сидр в Нормандии, где Пенни собирался когда-нибудь уйти на покой. И Фрэн Маклис устроила так, что ее друзья стали заказывать ящиками сидр у Пенни и Жоржа Канкаля, которым такая прибыль была очень нужна.

А еще Пенни звонили по телефону. Звонили люди, которых он знал в военных колледжах, ЦРУ, иностранных посольствах и частных охранных агентствах, и говорили одно и то же: соглашайся работать у Фрэн Маклис, так как никто другой тебя не возьмет, пока не докажешь, что к тебе вернулась прежняя выдержка.

Поиски «клопов»

На втором этаже Пенни начал обследование с библиотеки/столовой. Сенатор гордилась своим поваром и часто проводила здесь деловые встречи со своим штатом и многими нужными людьми. Проводила она в этой комнате и пресс-интервью, совершенно секретные совещания с партийными лидерами и финансистами. Здесь же она обедала с Элен Силкс.

Как раз из-за Элен Силкс Пенни и решил обследовать все в Нью-Йорке и Вашингтоне сам, работая вечерами, когда офисы и жилые дома сенатора совсем или почти пусты. Если в подслушивании замешана Элен Силкс, лучше об этом никому постороннему не знать. Пенни даже не сказал троим из сенаторского штата, жившим в ее городском доме, зачем придет сегодня. Сообщил только, когда его ждать. И не предупредил, что сразу же вернется в Вашингтон, на ночь не останется.

Он знал, что будет искать: скрытые магнитофоны, скрытые передающие системы, миниатюрные микрофоны. Возможно, «клоп» окажется столь изощренным, столь новым, что о его существовании может знать в профессиональной среде только сам изобретатель. Пенни надеялся, что это не так, что ему не попадется устройство, которое еще не научились нейтрализовать. В принципе любого «клопа» можно победить, каким бы он ни был усовершенствованным, нужно только время. Но на это время преимущество остается за изобретателем новой модели. Пока его творение не победили, он может слушать без помех.

Пенни включил свет в библиотеке/столовой, ЭКР-1 положил на банкетку. Комната напомнила ему частный клуб для мужчин в Лондоне. По стенам стояли лакированные шкафы, наполненные книгами в кожаных переплетах. На столе под орех, вокруг которого стояли стулья в раннем георгианском стиле, располагался серебряный английский прибор, вилки с двумя зубьями. Английские табакерки из золота, слоновой кости и черепахи были разложены на небольшом столике, а на другом столике Пенни с удовольствием увидел украшение, которое ему особенно нравилось: агатовую тарелку на золоченой серебряной статуэтке греческого воина. Это был шедевр семнадцатого века, подарок лорда Оливера Ковидака, одного из старейших друзей сенатора.

Пенни подумал, что и Ковидак должен фигурировать в записях разговоров Фрэн Маклис, он ведь ей каждую неделю звонит. Ковидаку это может показаться забавным; до недавнего времени он и сам занимался политикой и все грязные приемы знал хорошо. Он только что оставил парламент, собираясь закончить книгу, над которой работал уже давно. Пенни познакомился с ним в Вашингтоне, где Ковидак гостил в доме сенатора, когда работал в библиотеке Конгресса и собирал документы для книги.

Ковидака Пенни считал интересным и очаровательным человеком, хотя и явно со странностями. В возрасте около семидесяти лет, когда большинство людей не вылезают из кресла-качалки, англичанин поднимался на горные вершины, гонял по сельским дорогам на мотоцикле, а не так давно устроил сенсацию в Англии, напав с луком и стрелами на двух мужчин, которые, по его мнению, издевались над животными. Два дня в неделю он питался исключительно персиками, считая это ключом к здоровью и долголетию. О своей книге Ковидак ничего не рассказывал, Фрэн Маклис тоже молчала — по его требованию — и лишь однажды обмолвилась Пенни, что речь идет о жене Ковидака, которая погибла в японском тюремном лагере лет сорок назад; Пенни сможет прочитать об этом, когда книга выйдет в следующем году. Ковидак, подчеркнула она, помешан на секретности.

Рядом с банкеткой висели японские гравюры белых аистов и сада с прудом — подарки Элен Силкс. В том же углу стояла декоративная лампа, Элен Силкс прихватила ее недавно во Франции. Рядом с лампой располагалась наидрагоценнейшее для Пенни произведение искусства в этой комнате — картина — японская куртизанка девятнадцатого века кисти Акико Сяка, художницы из Японии, Пенни считал ее самой красивой женщиной, какую ему довелось увидеть за всю жизнь. Они познакомились в Вашингтоне десять лет назад, когда она стала каждый день приезжать из своей студии в Нью-Джерси — готовила выставку, ее картины заинтересовали местную галерею. Сенатор представила его Акико, гостившей у нее дома, и произошло невероятное. Пенни и она влюбились друг в друга почти мгновенно. В нем вспыхнули эмоции, которые он считал давно мертвыми, и сейчас Пенни чувствовал себя счастливым и возродившимся.

Но его страсть к Акико была также одним из самых ужасных явлений в его жизни, ибо он постоянно боялся потерять ее. Она была огнем, который согревал его, светом, ведущим обратно в страну живых. Что же до Фрэн Маклис, то вслух сказано ничего не было, однако он чувствовал, что она к их отношениям относится неодобрительно. Пенни вовсе не волновало, что она там думает. Он знал, что ему нужна Акико, необходимо то, что она может ему дать, и он не желал с ней расставаться. Из-за Акико он и хотел сегодня же вернуться в Вашингтон, после того как обследует дом Фрэн Маклис и ее офис на Лексингтон-авеню.

Он включил ЭКР-1, работавший на батарейках, и убедился, что дисплей функционирует хорошо. Затем проверил самое важное звено — мониторинговое устройство, позволяющее подслушивать подслушивающих. И здесь не было проблем.

Пора заняться уничтожением «клопов».

Он поднес ЭКР-1 к телефону рядом с креслом в стиле королевы Анны. Дисплей засветился. Монитор начал жужжать. ЭКР-1 не тратил времени, он сразу принялся выслеживать человека, подключившегося к телефону. Пенни ухмыльнулся. А это будет забавно. Он поднял трубку и набрал номер точного времени. Записанный на пленку женский голос сообщил ему, что сейчас ровно двенадцать ноль три, затем продолжал говорить, прибавляя секунды — а Пенни тем временем открутил внешнее кольцо трубки и осмотрел гнездившийся внутри миниатюрный микрофон. Он являл собою нечто новое — кусочек металла размером с детский ноготь. Прекрасный компактный микрофон. Сделал его способный человек. Очень способный.

Чтобы слухач на том конце остался в неведении, Пенни оставил «клопа» на месте, опять свинтил трубку и положил на рычаг. Увеличил громкость на мониторе. Теперь уже скоро. Слухач где-то поблизости, он слушает, записывает и пьет много кофе, чтобы не уснуть. Он должен быть близко, потому что у такого «клопа» дальность действия не больше полутора тысяч футов. Через несколько секунд ЭКР-1 точно скажет Пенни, на каком расстоянии находится слухач.

Визуальный дисплей сейчас показывал, что в комнате есть еще один «клоп». Пенни подошел к стене рядом с «ореховым» столиком, достал маленький карманный нож и отвернул металлическую крышку электрической розетки. Вот он. Совсем такой же, как в телефонном аппарате. Очень маленький, очень мощный. Если не знаешь, что именно искать, можно принять его за металлическую стружку. Пенни привинтил на место крышку розетки и вернулся к ЭКР-1. Монитор жужжал, показывая, что слухач находится практически над домом. Может быть, слева, в синагоге. Может быть, справа, в средневосточном посольстве — тогда совсем интересно. Пенни щелкнул пальцами. Конечно. Мерзавец сидит через улицу, в Арсенале. Самое подходящее место. К тому же очень легко войти и выйти, там полно дверей. Прошло несколько секунд, и монитор показал, что Пенни прав.

Сначала монитор подхватил один голос, потом другой. Пенни чуть не расхохотался. Он их знает. Если хоть чуточку разбираешься в электронной слежке, то обязательно знаешь Аристотеля Белласа и его дочь Софи. Аристотель Беллас был гением электроники, лучшим слухачом в бизнесе, создателем нескольких превосходных устройств для подслушивания. На него смотрели как на легенду, в своем ремесле он был чем-то вроде Рембрандта в живописи. Пенни доводилось работать с «Греком», но работали с ним также ЦРУ, ФБР, Пентагон, мафия, дорогие адвокаты, различные многонациональные корпорации, профсоюзы, израильская разведка, репортеры.

Дочь Белласа, Софи, была у него партнером, притом хорошим. Она унаследовала отцовский талант, а он еще обучил ее всем хитростям. И работала она настолько хорошо, что клиенты не колеблясь нанимали ее, если Беллас был занят. Он настаивал, чтобы она получала такие же высокие гонорары, как он, и к ней проявлялось такое же профессиональное уважение: естественно, Софи молилась на отца.

Монитор передавал голос Аристотеля Белласа. Голос, хриплый от турецких сигарет и рецины, смолистого вина. — Больше ни слова, поняла? Кто-то нас слушает. Собирай все и уходи в фургон. Не произноси ни слова. Ни слова.

Софи, очевидно, восприняла это всерьез, так как далее Пенни слышал только пустой эфир. Аристотель Беллас и его маленькая девочка ушли, не попрощавшись.

Пенни выключил ЭКР-1 и погладил его, улыбаясь. Прекрасно справился, приятель. Никаких сомнений, несколько «клопов» было в офисе/центре связи. А также в спальнях, особенно в спальне хозяйки. И не какие-нибудь заурядные устройства, а нечто особенное, мaстерские творения Грека или Софи. Пенни был почти уверен, что Беллас изобрел новый сканер, потому что на рынке еще не появлялась никакая штука, способная засечь ЭКР-1. Такой сканер должен стоить целое состояние, а Грек всегда нуждался в деньгах.

Проблема заключалась в том, что Грек играл на бирже. Вот просто не мог не играть и все. Он верил всем подсказкам относительно «надежных» акций и проигрывал на этом кучи денег. Чтобы покрыть недавние потери, Грек, как говорили, стал продавать снаряжение для подслушивания торговцам наркотиками — в пять раз дороже, чем платили ему правоохранительные органы. Некие кубинцы в Майами и Нью-Джерси и некие доминиканцы и колумбийцы в Нью-Йорке получали новейшие биперы, сканеры и уоки-токи и что так еще им было нужно для контр-слежки за полицией. Теперь они слушали полицейское радио, заранее узнавали о налетах — и не теряли миллионы долларов в виде наркотиков, наличных, оружия. Это маркетинговое решение, принятое Аристотелем Белласом, не сделало его популярным среди полицейских, зато помогло решить проблему с его брокером.

Пенни выбежал из библиотеки/столовой, бегом спустился по лестнице и выскочил из дома, захлопнув за собой дверь. Вечер был теплый, тихий, темный, а улица пустая, если не считать одинокого велосипедиста, огибающего угол на Парк-авеню. Пенни мог покончить с этим делом прямо сейчас. Схватить Аристотеля Белласа и выжать из него два имени: имя его клиента и того человека в штате, кто впустил Грека в дом или пристроил для него «клопов».

Беллас упомянул о фургоне. Он должен стоять недалеко от Арсенала, но в каком направлении? У Пенни бурлил адреналин в крови. Хоть какое-то действие, наконец.

Думай.

На улице со стороны Арсенала ни одной машины. Знаки показывали, что стоянка здесь разрешена только военным автомобилям.

Запрещалась стоянка и на сенаторской стороне улицы, у ее дома, синагоги и средневосточного консульства. Перед консульством двадцать четыре часа в сутки стоял полицейский — охрана от еврейских боевиков. Ну, тут ясно, подумал Пенни. Аристотель и Софи на эту сторону улицы не сунутся из-за полицейского.

Оставались три стороны Арсенала. Три квартала входов и выходов, много возможностей для этой динамичной пары. Пенни сразу исключил один из них — лицом к Парк-авеню. Там слишком много пешеходов и машин. Аристотеля и Софи могут увидеть.

Но есть еще два квартала входов и выходов.

Решения.

Пенни принял решение. Он побежал вдоль квартала направо, к Лексингтон-авеню и задней стене Арсенала, собираясь охватить все остающиеся входы и выходы, уверенный, что легко может опередить Грека и Софи и успеет осмотреть не только Арсенал сзади, но и стену со стороны 71-й улицы. Черт возьми, они же не бегуны мирового класса, эти двое, к тому же им будут мешать чемоданы с аппаратурой.

Пенни не ожидал каких-то осложнений с Греком, тот был из породы любовников, а не бойцов, любил молоденьких черных проституток. Чтобы проникнуть в Арсенал, он, наверное, подкупил охранника или воспользовался своими контактами в конторе мэра. Вряд ли арсенальский охранник вмешается, станет помогать Греку, но если это произойдет, Пенни решил идти самым простым путем. Он распахнет пиджак и покажет двенадцатизарядный «Браунинг», вот и все. Охранники в таких местах обычно без оружия, или у них стволы без патронов. Увидев настоящий ствол, почти любой человек замирает, на это Пенни и рассчитывал.

Он бежал, и в нем росла радость действия, лихорадочное стремление к победе. Может быть, надо перейти на пятимильные пробежки каждый день; сейчас он ограничивался тремя. Он в неплохой форме, может, не в такой хорошей, как до Центральной Америки, но сойдет. Тренировался Пенни по часу в день: бег, тяжести, дзюдо/каратэ — это обычно с парнями помоложе, которые сильными противниками не были. Иногда работал один с танто, японским ножом, который любил и с которым познакомил некоторые элитные части.

Однако же кое-что ему следовало делать, а он не делал. Например, ходить в тир, отрабатывать искусство вождения машины, особенно тактику ухода и защиты. Или освежить в памяти приемы работы с взрывчаткой, особенно обезвреживание бомб в машинах. Все это начальник безопасности должен знать для того, чтобы сберечь жизнь себе и клиенту. Но Пенни действовал сейчас не в том ритме, что шесть месяцев назад. Искры не было.

Тем не менее профессионализм сработал в эту минуту, и он определенно горел нетерпением схватить Грека и Софи. Он пробежал мимо пожилого привратника, стоящего под навесом высотного здания, мимо частной школы для богатых девочек, мимо галереи искусств — сплошь подцвеченное стекло и сталь — и оказался на почти пустой Лексингтон-авеню. Остановился, выжидая, когда проедет длинный лимузин, быстро пересек улицу, у Арсенала пошел медленнее, держась близко к стене и подальше от уличных фонарей.

Звук впереди — Пенни замер. Футах в двадцати, посреди квартала, приоткрылась металлическая дверь, выпустив полоску света в ночь. Затем дверь открылась шире, поскрипывая, и распахнулась, стукнув о стену Арсенала. Молодой человек в форме американской армии, в стальной каске и черных сапогах — к Пенни он был спиной — вышел на улицу и придержал дверь. Человек этот, с сержантскими нашивками, отбрасывал длинную тень в сторону Пенни. Арсенал проложил ярко-желтую полосу на сером асфальте, а на эту сияющую полосу ступили, обремененные тремя чемоданами и атташе-кейсом, Аристотель и Софи Беллас. Пенни подумал, что они похожи на пару, которая сбегает из отеля, не заплатив.

Сержант помахал им рукой на прощанье и ушел обратно, захлопнувшаяся за ним дверь послала долгое эхо вдоль пустой улицы.

Пенни потер глаза. Яркого света больше не было. А Грек — вот он, в пределах досягаемости. Под уличными фонарями Белласы стали силуэтами, спешившими к 71-й улице.

Пенни побежал за ними бесшумно, на носках, заранее радуясь удару, который получит чувствительная гордость Грека — обидно, если тебя поймали.

Пенни прибавил скорость, длинными прыжками обогнал Софи. Схватил Грека за воротник и сильно дернул. Грек остановился разом, а когда Пенни потянул назад, упал ему на руки. Он осторожно усадил Грека на мостовую вместе с его чемоданами, потом зашел Софи за спину, закрыл ей рот рукой, несколько раз проговорил ее имя, чувствуя, как она расслабляется. Шепотом приказал ей поставить чемодан и атташе-кейс и отойти к стене. Тихо, сказал он, а то отцу будет больно. Софи повиновалась, глаза у нее блестели от слез.

Пенни осмотрел Аристотеля Белласа — мужчина лет пятидесяти с чем-нибудь, плотный, по курчавым седым волосам расползается лысина, подцвеченные розовым очки, костюм в полоску, туфли из крокодиловой кожи и пурпурная шелковая рубашка, открытая на шее, там поросль седых волос. Опираясь руками на один из чемоданов, он испуганно смотрел снизу вверх на Пенни, пытаясь узнать его в полутьме. Узнал, в общем, но уверен не был: Пенни похудел, да и бороду он раньше не носил никогда.

Софи смотрела только на отца. Ежели судить по ее обеспокоенному лицу, Грек упал с крыши и сейчас умрет. Софи было тридцать с небольшим лет — полная женщина с перманентной завивкой, волосы рыжеватые, чуть заметные усики, черты лица расплываются в избыточной плоти. В слабом освещении Пенни показалось, что на ней темно-голубой парашютный костюм, но присмотревшись он увидел «Гараж Амстердам» на кармане: униформа механика в гараже, а с ней красные ковбойские сапожки. Но уж украшения Софи гараж нисколько не напоминали. Все строго от Картье — всегда. Сегодня на ней был кулон, кольцо и часы соответствующие.

Пенни с уважением относился к ее талантам, но вообще-то она вызывала у него жалость. Он часто думал — живет ли она жизнью, которую кто-то выбрал для нее, или же ей эта игра действительно нравится. Кто-то должен был защищать ее: она часто становилась мишенью шуток из-за своей полноты, а к тому же страдала клаустрофобией, панически боялась закрытых пространств. Пенни слыхал, какая история приключилась с ней в Олбэни, где ей пришлось ночь провести в тюрьме, так как она не нашла денег на залог — она буквально свихнулась и потом долго ходила на специальную терапию, а ужас перед тюрьмой так и остался. Ну что ж, подумал Пенни, напрасно отец ее не предупредил, что подслушивание чужих разговоров имеет опасные стороны.

Пенни спросил у Софи, в каком чемодане у них новый сканер, и она от испуга не сумела солгать и показала на тот, который несла сама. Пенни поднял его и усмехнулся. — Не обращай внимания на бороду, Грек. Это я, Эдвард Пенни.

Аристотель Беллас кивнул, но прежде чем он успел заговорить, Пенни не желая слушать враки, прервал его. Он сказал Греку, что незаконное прослушивание сенатора Соединенных Штатов плохо отражается на карьере, а сейчас им троим лучше всего пройти в дом, там Грек и Софи смогут рассказать ему что-нибудь интересное. Например, кто натравил их на сенатора Маклис и почему.

* * *

— Вы же считаетесь мертвым, — кисло проговорил Аристотель Беллас.

— Преувеличение, — отмахнулся Пенни. Он потрогал свою бороду. — Вы с дочкой прослушиваете сенатора Маклис и должны знать, что я еще в стране живых. И вообще, лучше поговорим о тебе и твоей Софи — как вы проводите летний отпуск, например.

Эдвард Пенни и Аристотель Беллас занимались одним бизнесом, частным сбором информации, но друзьями не были. Восхищаться Греком как чудесником — это одно, доверять ему свои секреты — совершенно другое. Мы оба просто игроки, сказал себе Пенни. Не больше, не меньше.

Они сидели трое в кухне городского особняка, большой комнате с испанскими арками, плитками цвета ржавчины на полу, кирпичными стенами, увешанными медной утварью, и зарешеченными окнами на задний двор. Пенни не стал спрашивать, но Грек сам заверил его, что здесь чисто, «клопов» он сюда не сажал. Слишком шумно, пояснил он, к тому же люди не обсуждают важные вещи на кухне. Пенни ответил, что удостовериться все равно нужно, и приказал Греку быстренько это сделать. Тот приступил к работе, пользуясь локатором собственной модели. Когда Грек доставал его из чемодана, Пенни увидел там еще немало интересных штучек. Локатор ничего не обнаружил.

Далее Пенни приходилось действовать очень осторожно. О связи Фрэн Маклис и Элен Силс не должны были узнать газеты, а значит, он обязан найти какой-то вариант договора с Греком и его дочерью, позволяющий им уйти. После того как они все расскажут. Пенни сможет это пережить, если получит копии всех записей — он знал, что Грек перед отправкой оригиналов клиенту копии для себя сделал. Это ведь материал, которым впоследствии можно шантажировать сенатора.

Пенни налил кофе в уэджвудские чашки Греку, Софи и себе. Софи положила в свою чашку четыре куска сахара.

— Без полиции, — пообещал он.

— Разумеется. — Грек даже улыбнулся

Пенни сел на столик для разделки мяса.

— Вот в чем моя проблема. Я в этом деле должен выглядеть как можно лучше, потому что, откровенно говоря, мне сейчас не очень легко найти работу. Следовательно, я обязан давать результаты. Чтобы не возникало никаких вопросов.

Грек улыбнулся и сказал, что понимает, ох как он понимает.

Пенни сказал далее, что хотел бы избежать какой бы то ни было огласки, и получил от Грека еще одну улыбку. От Софи тоже. А это могло значить, что они знают об Элен Силкс, или же решили, что Пенни сильно сдал. Он не собирался отпускать Грека, поэтому сказал — ему необходимо сотрудничество Грека и он его получит. А если нет, то отдаст чемоданы Грека полицейским. Так что или Грек танцует в нужном ритме, или у его новых игрушек будет новый хозяин.

Грек перестал улыбаться. Пенни продолжал:

— Твои контакты с доминиканцами и колумбийцами сделали тебя очень интересным для ФБР и Бюро наркотиков. И эти чемоданы… Сколько денег, по-твоему, ты потеряешь?

Аристотель Беллас заметно испугался.

— Вы не понимаете, чего требуете от меня. Вы просто не понимаете.

— Имена, — потребовал Пенни.

У Софи тоже был испуганный вид. Она подошла к отцу, обняла его.

— Мы хотели покончить с этими делами, вот давай и покончим, — предложила она. — Расскажем все, что ему нужно знать — и уйдем! Уедем за границу. Навсегда от этого уйдем.

Пенни отхлебнул кофе, думая: неужели так серьезно? Похоже, они боятся, что их убьют.

— Я жду, — напомнил он Греку.

— Огюст Карлайнер, — выдавил из себя Грек. — Это он меня нанял.

Пенни резко поставил чашку.

— Ты шутишь?

Грек помотал головой, а Софи, нежно обнимавшая отца, подтвердила, что это правда. Огюст Карлайнер, бывший государственный секретарь. Хитрый, очаровательный Огюст Карлайнер, которого Пенни считал личностью весьма опасной. Огюст Карлайнер… Он из тех, к кому спиной не поворачиваются.

Пенни дважды предлагали работать на него, но он такой вариант даже не рассматривал. С таким человеком связываться не хотелось. Из госдепартамента он ушел в частное предпринимательство, создал фирму «Карлайнер Ассошиитс», консультации по вопросам риска. Консультанты такого рода служили многонациональным корпорациям, предоставляя письменные отчеты, устраивая семинары и брифинги с высшим административным персоналом о преимуществах и опасностях бизнеса в таких неустойчивых зонах как Средний Восток, Латинская Америка и Азия.

Некоторые консультанты по риску активно занимались вопросами, связанными с вымогательством, похищениями, охраной персонала. Пенни работал с некоторыми фирмами, обучал боевым искусствам, охране, сам служил телохранителем. Команды, которые создавали у себя консультационные фирмы, состояли обычно из бывших агентов разведслужб и бывших чиновников правительственных подразделений, офицеров высокого ранга в отставке.

Люди из ЦРУ, ФБР, из штата Белого дома — консультациями по риску занимались многие, но Огюст Карлайнер относился к самым известным и самым дорогим. За единственную оценку заморских вложений, сделанную его фирмой, платили 150 000 долларов. Своим людям он платил очень хорошо, но не всегда помогал им в случаях неприятностей за морем. Пенни знал одного из людей Карлайнера, который отсиживал тридцать лет в Турции за подкуп министра. Другой ждал суда в Пекине: он пытался купить протоколы секретной встречи между китайскими коммунистами и тайваньским правительством. Можно было бы сказать, что Карлайнер просто оставляет своих людей висеть на фонарном столбе. Но нет, Карлайнер придавал телам своих людей вращение совершенно определенного направления. Он включал всю такую информацию в свои отчеты клиентам, показывая, какая обстановка за границей и как тяжело работать его фирме.

Когда Пенни пришел работать к Фрэн Маклис, она как раз воевала с Карлайнером из-за его самого крупного клиента, группы «Мудзин» в Японии. Она откровенно осуждала японские торговые нравы, считая их неэтичными. Япония, говорила сенатор, хочет выиграть торговую войну любой ценой и по правилам играть отказывается. Она защищает свою промышленность и забрасывает иностранные рынки экспортом.

Она узнала, что «Мудзин», через подставных лиц, пытается купить крупный банк в районе Вашингтона. Банк хранил документы о правительственном и военном персонале: в руках «Мудзин» эта информация стала бы «рычагом влияния». Единоручно Фрэн Маклис убила сделку, подчеркнув, что «Мудзин» и так уже имеет немалое влияние в Вашингтоне через десятки адвокатов, зарегистрированных и незарегистрированных лоббистов, фирмы, специализирующиеся на создании имиджа. Чтобы не смущать «Мудзин» и японское правительство, сделку с банком похоронили негласно.

Пенни узнал от сенатора, что «Мудзин» — самый большой клиент Карлайнера, платит миллион долларов в год плюс расходы за оценку иностранных рынков, включая Америку. Вот почему он так старался спасти дело с рынком, воздействовал на многих обязанных ему людей, а поражение воспринял очень болезненно, как свое личное.

Пенни спросил у Фрэн Маклис, не боится ли она мести Карлайнера, и та ответила, что нет. Она готова, если Карлайнер захочет воевать, но преимущество на ее стороне. Они оба живут в Вашингтоне, а здесь только две вещи имеют значение: власть и влияние. И то и другое есть у нее, а у Карлайнера нет. Достичь их можно только через политику или правительственные структуры, Карлайнер же теперь не имеет там официальной роли. В Вашингтоне таких называют бывшей личностью.

Но Пенни считал, что должен предупредить сенатора о «Мудзин». Он сказал, что понимает азиатов: воевал на их стороне и против, работал с ними и против них — он знает, она, победив «Мудзин», совершила преступление против корпорации, только так может думать руководство. Для японцев, как и для всех азиатов, преступление и наказание неразделимы. Следует опасаться «Мудзин».

Сейчас Пенни сказал Аристотелю Белласу:

— Похоже, сейчас они ей отплатят. Карлайнер и «Мудзин» хотят погубить сенатора на следующих выборах. Ты это мне хочешь сказать.

Грек фыркнул.

— Это, друг мой, вы говорите мне. А я сказал только, что цель — не сенатор.

— Шикарно. Прослушивают ее телефоны, но цель — не она. Попробуй еще раз, у тебя получится, Грек.

— Она мелкий игрок, ничего больше. Карлайнеру нужна информация. Его интересует то, что она и еще некоторые знают об Уоррене Ганисе. Это и есть суть вкратце. Важно то, что знают эти люди об Уоррене Ганисе. И ничего больше.

Пенни бросил на Грека такой взгляд, что Софи, сразу напрягшаяся, подтвердила: отец говорит правду.

— Разве вы не видите, что мы оба сильно испуганы? — проговорила она. Тут Аристотель потрепал дочку по руке и заговорил негромко на греческом. Пенни делал единственное, что он мог делать: молчал, давая Софи время успокоиться.

Он сказал себе, что такой испуг для Грека не характерен. Аристотель Беллас все уже повидал, пережил друзей, врагов и знакомых. Не зря его звали Серым Лисом. Да и полиции он мог особо не бояться, так как полицейским иногда помогал. Почему же он боится?

Уоррен Ганис. Пенни с ним не был знаком, а имя знал. М-р Ганис — крупная фигура. И богат. Всерьез богат. Он владел коммуникационной империей с офисами в Нью-Йорке, которая занималась журналами, газетами, кабельными операциями, книгоизданием. Ганис жил замкнуто, никогда не давал интервью, но было известно, что он занимается сейчас сделкой, которая станет самой крупной в его жизни. Он вот-вот собирался приобрести контрольный пакет акций в соперничающей цепи газет, кабельных — и радиостанцией, стоимостью больше 400 миллионов долларов. Вместе с теми, что у него уже были, дополнительные девяносто четыре газеты дадут ему самую большую цепь в стране.

Не было секретом, что Ганис настроен очень прояпонски, особенно в отношении японской индустрии, чьи методы управления пропагандировались его публикациями. Он даже считал их ролевой моделью для Америки. А это автоматически делало его настроенным в пользу свободы торговли, резко на стороне японских корпораций, занимающихся бизнесом с Соединенными Штатами, самым большим рынком Японии — естественно поэтому, что в периодике Ганиса его взгляды высказывались часто. Несмотря на их разногласия по вопросам торговой политики, Фрэн Маклис и Уоррен Ганис были друзьями, хотя она и сказала Пенни, что яростная защита Ганисом права «Мудзин» на покупку вашингтонского банка могла бы запугать кого угодно, кроме нее.

— А кто эти другие люди, — спросил Пенни у Аристотеля Белласа, — которые что-то знают об Уоррене Ганисе?

Грек пожевал уголок рта, обдумывая вопрос. А Софи даже думать не пришлось. Она была испугана больше, чем отец.

— Чем скорее мы выберемся из этого дела с Карлайнером, тем лучше, — проговорила она. — Расскажи мистеру Пенни правду.

Грек закрыл глаза. Задумался. Потом открыл глаза и уставился на завязки своих аллигаторовых туфель.

— Ковидак. Английский друг вашего сенатора. Он знает. Об этом и есть его книга, та, с которой помогает ему сенатор. Мейер Уэкслер, он тоже знает.

— Уэкслер. Старый газетчик, у него листок политических скандалов?

Беллас кивнул.

— Ганис его разорил. Сделал бедняком, и сейчас Мейер хочет рассчитаться. Он вообще немного сумасшедший, этот Мейер. Бывает комплекс Бога, вроде ему надо мир спасать. Но он решительный человек. Мы проверяем еще двоих, кто может что-то знать о Ганисе. Дело в том, что эта информация может свалить большого человека. И устроить неприятности для «Мудзин» — тоже.

Пенни поднял руку, останавливая его.

— Не так быстро. Ну как может кто-нибудь из этих людей повредить Уоррену Ганису, не говоря уже о «Мудзин»? Ганис — мощная фигура. Деньги, власть, у него есть все. Ну, он оставил позади несколько тел, так и что? На вершину горы по трупам и поднимаются. И знаешь, что? Я думаю, публику это уже не волнует. А уж «Мудзин» — что бы на этого гиганта кто бы ни имел, гигант не почешется.

Белласа это задело. Он не привык, чтобы в его информации сомневались. Ткнув в Пенни пальцем, он заговорил из-под скривившейся губы.

— Сынок, если Грек говорит тебе о чем-нибудь, что это правда, можешь идти и ставить деньги, потому что ставишь ты на верную вещь. Я же человек с золотыми ушами, забыл? Знать что-то — вот в чем я хорош. Я в своем деле лучший, никогда не забывай. Предположим, только предположим, я скажу тебе, что Уоррен Ганис очень давно убивал людей.

Пенни с равнодушным видом взял свою чашку кофе.

— Некоторые из лучших семей в стране пролили немного крови, когда поднимались по лестнице. В этом ничего нового. Поезжай в любую страну, потряси лучшие семейные деревья, и обязательно несколько придурков свалятся. А хорошие люди часто не могут никуда пробиться. Они не так устроены.

Ухмыляясь, Беллас хлопнул в ладоши и наклонился вперед.

— Мистер Эдвард Пенни, вы меня слушаете, но не слышите. Я не говорил, что мистер Уоррен Ганис убил кого-то. Я сказал, что он убивал людей. В греческой школе сразу же поняли — это значит, немало людей. Так что я говорю вам о чем-то, что Уоррен Ганис и «Мудзин» сделали вместе и сделали много лет назад. И это нечто такое, что может погубить обоих. Ага, я вижу по вашему бородатому лицу, что вы мне не верите.

Пенни усмехнулся.

— Правильно видите, особенно если учесть, что вы раз в прошлом обращались с правдой очень вольно. — Тем не менее в отношении Пенни что-то изменилось, он говорил уже с учетом того, что Грек намного старше. — Скажем прямо, Грек, репутация у вас дерьмовая. Ну ладно, пока мы слишком не отвлеклись на Ганиса, скажите — кого вы подкупили в штате сенатора?

Грек откинулся назад, поглаживая у себя волосы на груди.

— Почему нет, друг мой. Я ведь проиграл. Это женщина, Дебби Превити. Вы ее знаете, конечно?

Эдвард Пенни ее знал. И она ему нравилась. Ей было тридцать с чем-нибудь — светловолосая, хорошо выглядела в замше, а работала административным ассистентом у Фрэн Маклис. Первый свой день на работе он провел с Дебби, она показывала ему вашингтонский офис, знакомила со многими из пятидесяти пяти человек, которые работали на сенатора, рассказывала о жизни в самом политическом городе на земле. Сенатору будет очень больно, когда она узнает, что предатель — Дебби.

— Мы прослушивали только городские дома, — продолжал Грек, — здесь и в Джорджтауне. Офисы не трогали. Мы подумали, если вы станете проверять, то начнете с офисов. И вообще нас политика не интересовала. Только Уоррен Ганис. Дебби впустила нас в дома, когда никого там не было, мы рассажали своих зверюшек, раз-два-три, вот и все.

— А Дебби еще носила на себе микрофон?

— Тут она замялась. Вначале не хотела на это идти. Сказала, совесть беспокоит, я возмутился — притом, сколько она от нас получала, совесть можно было убрать куда-нибудь. А если говорить о грязных фокусах, мистер Эдвард Пенни, то вы ведь меня обдурили, так? Сенатора сейчас нет в Нью-Йорке, правильно?

Пенни улыбнулся. И медленно кивнул. Сказал — сейчас ее нет. Она до утра в Вирджинии, у друзей. Пенни распространил историю в вашингтонском офисе, что сенатор решила слетать в Нью-Йорк на обед и посещение балета с лордом Ковидаком, который приезжает всего на один день. Пенни предпочел устроить ловушку в Нью-Йорке: меньше людей сенатора поблизости, значит, меньше шансов на какую-нибудь «накладку». Он сообщил только вашингтонским людям, и — это уже было глазировкой на торте — сделал так, что некоторые из его ньюйоркских друзей позвонили сюда и оставили сообщение для Ковидака. Это чтобы слухач не потерял интереса. В Вашингтоне приманку взяла Дебби Превити. В Нью-Йорке то же самое сделал Грек.

— Но почему сейчас? — спросил Пенни у Аристотеля Белласа. — Почему внезапный интерес к Уоррену Ганису после стольких лет?

Хмурясь, Беллас хлопнул ладонями по толстым бедрам.

— Почему сейчас? Потому что, друг мой, в Японии идет война, война за контроль над империей. Контроль над группой «Мудзин». Ясуда Гэннаи, президент компании, лежит на смертном одре, а вскоре поднимется по известным золотым ступенькам. А тем временем воюют за то, кому надеть его туфли — вот тут, друг мой, и появляется Уоррен Ганис. Кто-то в компании, не знаю кто, считает, что единственная возможность захватить «Мудзин» — это свалить Уоррена Ганиса. И этот кто-то может быть прав.

Он помолчал.

— Вот и позвольте спросить вас: на что можно пойти ради компании, которая делает сто миллиардов долларов в год?

Пенни уставился на свою кофейную чашку.

— Вы с Софи не только работаете на Огюста Карлайнера. Вы еще и шпионите за ним. Прослушиваете его телефоны — он об этом узнал, и вам теперь до смерти страшно…

Он перевел взгляд на Софи. Судя по ее лицу, Пенни сказал правду. Она поигрывала с ниткой бледно-голубых четок, смотрела на отца. Грек улыбнулся Пенни. Слабая улыбка. С нервным тиком у левого глаза.

— Хитро, мистер Пенни. Очень хитро.

Пенни вздохнул.

— Такой уж у вас стиль работы. Предавать кого угодно кому угодно. Сделать запись, потом продавать копии всем интересующимся. Только в этот раз вы попались. О «Мудзин» и роли Ганиса можно было узнать лишь одним путем: подслушивать Карлайнера. А я не думаю, что это действия, полезные для здоровья. Похоже, у вас какая-то операция пошла не в ту сторону. Вероятно, надо было заработать сразу кучу, чтобы покрыть потери на рынке?

Четки Софи упали на кафель. У Аристотеля его крупная голова дернулась на плечах.

— Это дело с Ганисом, — пробормотал он, — началось дерьмово и дальше одно дерьмо.

Пенни подумал, что если у Грека проблема с Огюстом Карлайнером, то это их дело. А он сам обязан беспокоиться о Фрэн Маклис, информация о ее связи с Элен Силкс не должна распространиться. Он об Элен Силкс не упомянет, пока не прослушает записи. А то еще у Грека появятся лишние мысли. Сейчас Пенни были нужны копии этих записей — он знал, что Грек копии сделал. Пора с ним договариваться.

Он приблизился к чемоданам Грека, поднял два и сказал:

— Пошли.

— Куда? — спросил Грек.

— Следуйте за мной, — ответил Пенни.

Грек взял последний чемодан и атташе-кейс; и Пенни повел его с дочерью из кухни по коридору, через утопленную гостиную, наконец в вестибюль с мраморным полом у выхода. Там Пенни поставил чемоданы.

Грек удивился.

— Вы нас отпускаете?

Пенни мягко забрал у него чемодан и атташе-кейс и сказал: не совсем. Грек может идти. А Софи и чемоданы останутся. Пенни предлагает обмен: копии записей по Фрэн Маклис за Софи и собственность Грека — и не надо отрицать, что копии существуют. Это к тому, что глупости лучше вообще не говорить никогда. Грек возьмет ленты и привезет сюда. Чем скорее он уедет, тем скорее сможет вернуться. Ну а если не хочет — как хочет.

Грек протянул руку.

— Мой кейс.

Пенни помотал головой.

Грек пожевал у себя рот изнутри и долго смотрел на кейс. Потом заговорил с дочерью на греческом. В одном месте схватил ее за плечи, встряхнул и закричал, чтобы лучше поняла — она чуть не расплакалась. Софи согласно кивнула.

Аристотель Беллас посмотрел на Пенни.

— Я должен съездить в «Асторию». Потребуется не меньше трех часов.

— Пока, Грек.

* * *

Атташе-кейс.

Эдвард Пенни дождался, когда останется один, прежде чем открыть его. Избавиться от Софи было нетрудно. Нервная и взволнованная, она попросилась в туалет, он отвел ее в тот, что рядом с кухней, потом бегом вернулся в вестибюль и открыл атташе-кейс.

Содержимое.

«Сникерсы», пачка салфеток, две пачки турецких сигарет, крошечная отверточка, кусачки для проволоки, клочки бумаги, покрытые закорючками — схемы электронных изобретений Грека и Софи. Сегодняшний номер «Уолл Стрит Джорнэл». Сегодняшний курс акций на странице из «Нью-Йорк Таймс». Журнал «Форбс» за прошлый месяц. Слухач в роли капитана индустрии.

Игнорируя эти предметы, Пенни вытащил все остальное и спрятал в стенном шкафу.

Он видел это, когда Грек посмотрел на атташе-кейс, потом разозлился на свою дочь и вел себя грубо и несдержанно. А видел Пенни испуганного человека, готового его обмануть. И все это из-за атташе-кейса. Так говорил инстинкт Пенни. Инстинкт с самых древних времен уберегает воина от предательского убийства.

Пенни до сих пор оставался по эту сторону могилы благодаря тому, что умел читать людей. Читать их до, а не после действия. В Бейруте его не обманули прекрасные глаза француженки двойной агентессы, он увидел в них предательство и оказался прав. В Анголе правильно рассмотрел африканского боевика, который заявлял о своей дружбе, когда сам уже приказал убить Пенни и скормить крокодилам. В Макао не поверил старомодному шарму португальца, владельца казино, тот собирался пристрелить его и богатого китайца, которого Пенни охранял. Белласы на убийство не пойдут, но перехитрить постараются.

Эдварду Пенни четырнадцать лет.

Он начал изучать таэквондо, корейское каратэ, на армейской базе в Аризоне, где его отец служил мастер-сержантом в квартирмейстерах. Инструктором Пенни был Сун Пайк, бывший телохранитель д-ра Сингмана Ри, первого президента Республики Корея. Однажды во время занятий Пайк увидел, что Пенни вытирает пот со лба — было зверски жарко — и ударил его по губам. Не в полную силу, но кровь пошла. Напоминание, объяснил он, что отвлекаться нельзя ни на какие мелочи. С тех пор Пенни ловил каждое слово Пайка.

Наблюдай за глазами и плечами противника, учил Пайк, именно там он себя выдает перед нападением. Глаза моргают. Они реагируют. Показывают страх, храбрость, ненависть, смятение, сильный дух, слабый дух. А плечи — они обязательно изменят положение перед движениями рук и ног. Плечи напрягаются, поднимаются, отходят назад. Глаза и плечи выдают намерения атакующего. Читай противника правильно, и он сам заранее тебя обо всем предупредит. Опыт научает даже читать мысли.

Появилась Софи, вид у нее стал немного спокойнее и собраннее. Они сидели в гостиной, но разговор у Пенни с ней получался все же не очень хорошо. Она сидела в мягком кресле у антикварного китайского столика, обкусывала ногти и односложно отвечала на вопросы Пенни. Не имело смысла волновать ее заново, так что он начал с простых вопросов, и она постепенно раскрылась. Да, она по-прежнему ездит в Атлантик-сити раз в месяц — смотрит шоу, играет немного. Там она видела Диану Росс два раза, но любимый у нее Барри Манилов.

Идея нового сканера принадлежит ей, сказала Софи. Она работала над ним больше года и вот закончила на прошлой неделе. Давно копит деньги на собственную квартиру в Манхэттене, но цены высокие и она не знает, когда у нее будет достаточная сумма. Ей ведь с террасой хочется. И чтобы отдельная комната для мастерской. Весной она начала посещать вечернюю школу при университете Нью-Йорка, изучает французский и восприятие искусства.

Когда разговор перешел на ее отца, лицо Софи осветилось. Он гений, самый лучший в своей области. Благодаря ему она зарабатывает хорошие деньги, больше, чем если бы работала зубным техником, с чего и начинала. Осторожно выбирая слова, Пенни спросил, чего боятся она и ее отец. У Софи на глазах выступили слезы. Она долго молчала, потом ответила, что кто-то хочет их погубить. Ужасный человек. Пенни сказал — Карлайнер, и Софи помотала головой. Не он, другой человек, которому платят, чтобы он убивал людей. Человек, связанный с Карлайнером и Уорреном Ганисом.

Пенни умело притворился безразличным. Он кивнул, стараясь казаться сочувствующим но не любопытствующим, и уже собирался нажать на нее чуточку, вдруг выскочит имя, когда зазвонил телефон.

Грек. Он желает говорить с Софи. Сейчас он в «Астории», но все ленты найти не может. Необходимо поговорить с Софи, спросить, куда она их положила. Пенни передал трубку ей и наблюдал, как Софи разговаривает с отцом. На греческом. И она опять напряженная. Потом она передала трубку Пенни. Отец опять хочет с ним говорить.

— Да, Грек.

— Я вот подумал. Мы бы могли очистить для вас городской особняк, если хотите. Пропашем сверху донизу. Так же лучше, чем кого-то приводить.

Уголком глаза Пенни наблюдал, как Софи потихонечку удаляется от него. Он проговорил в телефон.

— Мне эта идея нравится. Не беспокойтесь о Вашингтоне. Я сам сделаю.

Он оглянулся через плечо.

Софи не было.

На другом конце линии Грек продолжал говорить. Что угодно, лишь бы отвлечь Пенни.

— Сделайте мне одолжение, — болтал слухач, — скажите сенатору, что был строго бизнес. Ничего личного. Черт возьми, я собираюсь голосовать за нее в следующем году.

Когда Грек начал распространяться о своих новых идеях, включая новый сканер, Пенни положил трубку так, что связь не разорвалась. Потом на цыпочках пересек гостиную и выглянул в вестибюль — Софи как раз выбиралась через переднюю дверь, ей приходилось не легко, с чемоданом в каждой руке. И атташе-кейсом подмышкой.

У обочины ждал бежевый с черным фургончик.

С работающим двигателем.

Без огней.

Задние дверцы широко раскрыты.

А кто, интересно, водитель-то. Передняя часть фургончика была ему не видна, но Пенни знал, кто за рулем. Аристотель Беллас. Говорит в радиотелефон.

Пенни отступил от лестницы и остановился спиной к стене — он слышал, как Софи вернулась в дом, схватила последний чемодан и выбежала к фургону, оставив дверь особняка открытой. Дверцы фургона захлопнулись, он отъехал. Это все к вопросу о том, можно ли доверять слухачам.

В гостиной он сел в кресло, еще теплое после Софи, и разложил на столике предметы из атташе-кейса.

Первый предмет.

Номер «Интернэшнл Геральд Трибюн», сложенный на третьей странице, заметка из трех параграфов обведена красным.

Следующий — целый клад. Черная книжица Грека с телефонными номерами и адресами, для слухача серьезная потеря.

Далее три дешевых блокнота, такие должны стоить не больше девяноста центов каждый.

Отложив блокноты, Пенни пролистал черную книжечку, отыскивая имя некой вашингтонской проститутки по вызову. Вот она, Андреа Паган. Если живешь в Вашингтоне и следишь за слухами, то обязательно знаешь Андреа. Она считалась сейчас первой, и с ней желали провести время многие конгрессмены, адмиралы в отставке, влиятельные лоббисты и крупные чиновники. Девятнадцать лет, получерная-полуфилиппинка и очень страстная, с богоданным талантом к извращениям.

Интересно, что подумал бы Грек, если б узнал, что как раз из-за его последней сексуальной встречи с Андреа Фрэн Маклис знает о прослушивании. В тот раз Аристотель Беллас по рассеянности оставил копии сенаторских записей. А проститутка показала их другому клиенту, представителю от Северной Каролины. К счастью, представитель был другом Фрэн Маклис и к тому же нуждался в ее голосе по табачному законопроекту. Сенатор получила предупреждение, а представитель — столь нужный ему голос. И хотя Грек свои ленты вернул, кошка уже выскочила из мешка — благодаря Андреа Паган.

Материал в «Интернэшнл Геральд Трибюн».

Пенни хотел обсудить это с Софи, раз уж говорилось о человеке, которого он знал. Заметка была о Серже Кутэне, с которым произошел удар несколько недель назад и которому, очевидно, становилось все хуже. Пенни познакомился с ним через Жоржа Канкаля, тот иногда работал у Кутэна телохранителем во время заграничных поездок. Коневодческая ферма Кутэна располагалась сразу к югу от земли Пенни и Канкаля, и порой французский промышленник приглашал их смотреть бега из своей ложи в Довиле. Там Пенни увидел и Ханако, прекрасную невесту Кутэна из Японии.

Ханако и ее глаза невероятной красоты… Когда Жорж Канкаль сообщил Пенни по телефону о несчастье с Кутэном, у него получалось, что и она является частью загадки. В ту ночь, когда у Кутэна произошло кровоизлияние в мозг, она исчезла и с тех пор ее не видели. Каких-либо признаков похищения не было. Она взяла свою сумочку и паспорт, но оставила дорогую одежду, украшения и новую «БМВ», подарок Кутэна к помолвке. Загадка.

Какой мерзкий гад, думал Пенни, уничтожил бесценного жеребенка Кутэна и повесил тельце на дверь конюшни? Ответ на это стоил денег: семья Кутэна назначила вознаграждение за информацию, которая приведет к аресту преступника или преступников. Пенни и Канкаль были бы счастливы раскрыть преступление, не из-за денег, а для самого Кутэна, он им нравился. Подозрение пало на охранников фермы, а почему бы и нет? Признаков вторжения не нашли, а преступник точно знал, где держат жеребенка. К тому же еще генератор, который разрушили в ту ночь, отключив тем самым всю сигнализацию. Даже Канкаль считал, что работал кто-то изнутри, хотя и он никак не мог связать это с исчезновением Ханако.

Пенни решил, что Аристотель Беллас знает что-то о жеребенке и Ханако. Иначе стал бы он носить эту газетную заметку? Грек зарабатывает на жизнь сбором информации, это и хобби, и жгучий интерес к чужим секретам. Собранная, информация служила валютой или оружием. Пенни собирался найти Грека и взять за жабры — пусть говорит, зачем носил эту заметку. И что означает буква "О", написанная рядом с заметкой красным и подчеркнутая.

Блокноты.

Первый неинтересен. Пенни быстро его просмотрел — только записи о ценных бумагах и сходные вещи.

Второй блокнот.

Поинтереснее. И посвящен полностью Уоррену Ганису. Целые страницы дат: телефонные разговоры между Ганисом и Огюстом Карлайнером — значит, Грек действительно прослушивал телефоны Карлайнера. Рядом с некоторыми из дат опять же была буква "О", всегда подчеркнутая, а иногда с восклицательным знаком. Почти весь блокнот был посвящен определенному периоду в жизни Ганиса, периоду с 1941 по 1945 годы. Не раз упоминалось имя Ясуды Гэннаи. Есть о чем подумать.

Третий блокнот.

Сначала название — «Мудзин», потом имена: Ясуда Гэннаи, Рэйко Гэннаи, Хандзо Гэннаи и Тэцу Окухара. Последние два имени ничего Пенни не говорили, а второе он знал. Жена Ясуды Гэннаи, Императрица, она считалась властью за троном в «Мудзин».

Пенни уже собирался перевернуть страницу, когда заметил еще одно имя, оно было торопливо нацарапано легким карандашом, как бы невзначай. Элен Силкс. Иисусе. Грек знает. Сукин сын знает. Пенни очень посочувствовал сенатору и счел это еще одной причиной для того, чтобы отловить Грека поскорее и отнять у него ленты. Тут Пенни рассмотрел заодно и худший из возможных сценариев: что если Элен Силкс — подсадка «Мудзин» к Фрэн Маклис. Если это правда…

Ему и думать не хотелось о том, что он обязан все рассказать сенатору. Ничего странного, что Аристотель Беллас хочет вернуть свой атташе-кейс. Этого блокнота и лент хватило бы, чтобы выбить Фрэн Маклис из сенатской гонки в будущем году.

Следующая страница. Н-ну… Телефонные разговоры между Огюстом Карлайнером и Элен Силкс. Между Элен Силкс и Уорреном Ганисом. Между Элен Силкс и Рэйко Гэннаи, с пометкой, что эти последние разговоры велись на японском. И опять буква "О" рядом с некоторыми из дат, обязательно округленная и подчеркнутая. Шифр ли это какой-нибудь, знали, конечно, только Грек и Софи. Пенни малейшего понятия не имел, что это такое.

Следующая страница.

Шок.

Имя Эдварда Пенни плюс его адреса и телефоны в Вашингтоне, Аризоне и Нормандии. Внизу страницы — опять имя Пенни, здесь вместе с именем Акико Сяка. Под ее — слово Они. Подчеркнута. Не буква "О" на этот раз, а имя целиком. Все три имени были обведены соединявшим их кружком.

Пенни откинулся назад в кресле, закрыл глаза. Он вдруг почувствовал себя ужасно усталым, затошнило, к горлу подкатила желчь. Он подрагивал, будто от холода, ладони увлажнились Сердце колотилось быстрее. Дышать стало трудно. Он вспомнил огонь, обжегший его тело в Центральной Америке, пытки, которые вынес там. Вспомнил Они, по чьей вине все это с ним произошло. Они — человек, которого боятся сейчас Аристотель Беллас и Софи. Который чуть не погубил Эдварда Пенни и сейчас угрожает ему вновь. Угрожает не только ему, но и Акико.

Долго сидел Пенни обмякший в кресле, смотрел в стену остекленевшими глазами и отдавался чувству зла. Он сжал кулаки, чтобы руки не дрожали.