Манхэттен, декабрь

В четыре тридцать две пополудни детектив-сержант Манни Деккер вошёл в почти пустой мексиканский ресторан на Коламбус-авеню и остановился рядом с женщиной, которая сидела у бара, спиной к видовому окну, уставленному кактусами. Он наблюдал, как она допивает «Маргариту» — красноватые глаза прикрылись, когда женщина осушила стакан. Она плакала.

Поставив пустой стакан рядом с сумочкой, она взяла из пепельницы дымящуюся сигарету, сделала быструю затяжку и погасила окурок. Взглянула на часы и уже вытаскивала из сумочки пачку «Мальборо», когда заметила Деккера. Вымученно улыбнувшись, она соскользнула со стула и к нему в объятия.

Когда Деккер прижимал её к себе, ожило множество спавших воспоминаний. Звали женщину Гэйл Да-Силва, и когда-то они поговаривали о браке. Но это было ещё до того, как он вернулся из Вьетнама, совсем не тем человеком, который туда уехал: уезжал морской пехотинец с чистыми руками и чистым сердцем.

Он многое увидел и запомнил слишком много. Чёрт возьми, да он вернулся, чувствуя себя тысячелетним. Разочарованная Гэйл вышла за другого.

— Восемь лет, — сказала она. — Восемь долгих лет. Не могу поверить, что мы не виделись так давно.

— Ты хорошо выглядишь, Гэйл.

— Ты лжёшь, но это ничего. Лучше фальшивые комплименты, чем искренняя критика. Господи, ты несокрушимый как скала. Всё занимаешься своим карате?

— Всё занимаюсь. Карате, здоровый образ жизни и сила молитвы сделали меня тем, кто я сейчас есть — но кем именно, чёрт возьми? Мой старикан утверждал, что физические упражнения — зряшная трата времени. Если ты здоров, они тебе не нужны, а если болен, лучше не рискуй.

— Мудрый он. Я так боялась, что ты не придёшь, — сказала она. — Спасибо…

Уткнувшись лицом ему в грудь, она беззвучно заплакала. Детектив закрыл глаза. Работа в полиции делает человека холоднее, чем надгробный камень зимой. Деккер уже и не знал, способен ли он на сочувствие. Плакать по всем он не мог, это уж точно.

Хотя Гэйл Да-Силва, конечно — совсем другое дело.

Два дня назад она позвонила ему в участок и попросила помощи. Накануне Тоуни, её дочь и единственный ребёнок, ушла как обычно в частную школу на Западной 73-й улице в Манхэттене. Вечером не вернулась. Обезумевшая Гэйл Да-Силва умоляла Деккера найти её.

Манни Деккеру было лет тридцать шесть — стройный мускулистый мужчина, тёмно-каштановые волосы, усы, обманчиво мягкая улыбка. На обеих кистях рук мозоли от многолетних ударов по макиваре — это специальная доска для карате. Нос сломан. Этот перелом, впрочем, только улучшивший его внешность, он получил в составе группы карате от США на панамериканской встрече — мексиканец не рассчитал удар.

Деккер заработал свой золотой значок детектива меньше чем за два года. Кроме обычной работы в участке, он имел отношение ещё и к Отделу Внутренних Расследований, его завербовали полевым агентом прямо в Полицейской Академии. Полевые агенты докладывали о всяческих провинностях полицейских в управление, за что их ненавидела вся служба. Если такого агента раскрывали, он подвергался остракизму — а то и физическому нападению. Работа была хлопотная и часто опасная. Деккеру она нравилась.

Чтобы уменьшить риск, полевые агенты поддерживали контакт только с кем-нибудь одним в управлении, лейтенантом или капитаном. Использовались условные имена, встречи проводились где-нибудь подальше. А Деккер настоял на том, чтобы со своим контактом — звали его просто Рон — вообще не встречаться. Нет большей беды, чем если тебя увидят с охотником за головами из Отдела Внутренних Расследований. Деккер и Рон сообщались только по телефону, звонил всегда Деккер.

Деккер был одиночкой, неспособным (не желающим, утверждала его бывшая жена) создать душевную близость с кем бы то ни было. Он считал себя наблюдателем, существом независимым, человеком на пути от утробы к могиле, совершенствующим себя в одиночестве додзё и благословенным потому, что жизнь позволяет ему творить собственные законы. Вот почему он стал полевым агентом. Он хотел сам творить законы.

В мексиканском ресторане Деккер бросил свою шляпу на стойку и расстегнул пальто. Не сразу он привлёк внимание молодого крючконосого бармена, который занимался переключением каналов на телевизоре рядом с кассовым аппаратом. Выбрав программу, бармен повернулся к детективу, и тот сказал:

— Два кофе, чёрный.

Гэйл Да-Силва взяла Деккера за руки и потянула на стул рядом со своим. Ей было лет тридцать пять, но эта маленькая черноволосая женщина выглядела старше. На ней был изящный чёрный костюм и белые беговые туфли — Деккер видел в этом нечто вроде униформы деловых женщин на Манхэттене. Униформу эту он не любил, считал отвратительной, как домашний суп.

Последний раз он видел Гэйл Да-Силва холодным апрельским днём в Художественном музее, где столкнулся с ней и её муженьком на выставке Ван Гога. Она вышла за Макса Да-Силву, пухленького бухгалтера, который, кроме того, ещё владел компанией «Джаз-пластинка — почтой». Деккеру он запомнился как человек, довольный собой и недовольный всеми остальными.

Рассказывая по телефону об исчезновении Тоуни, Гэйл упомянула и о переменах, происходящих в её жизни. Незадолго до исчезновения их ребёнка Макс попросил её о разводе. Как он выразился, ему скоро сорок лет, время духовно возродиться, заново пробудить в себе интерес к жизни. Пора расширить свою душу, увеличить свою способность давать и получать.

Дерьмо ты болтаешь, Макс, сказала ему Гэйл. Переходи к сути.

А суть оказалась в том, что Макс трахает клиентку, у неё же развился вкус к психо-трёпу. Его новая любовь, швейцарка, дизайнерша костюмных украшений, подбила Макса на гипнотерапию как средство выведения подавленных чувств на поверхность сознания. В результате Макс узнал, что давно хочет развода, но ему просто не хватало смелости сказать об этом.

Теперь, когда он полностью осознаёт себя, Макс хочет прекратить свой брак с Гэйл и жениться на женщине, которая будет ему спутником до конца его жизни.

У Гэйл оказался сюрприз для Макса: он так же наскучил ей, как она ему. Получилось-то, что оба излечились от любви одновременно. Последние месяцы они только и делали, что обнаруживали недостатки друг у друга, сказала она ему. Магия определённо выдохлась.

Ответ Гэйл потряс Макса, показав, что он всегда её недооценивал. Впрочем, и Деккеру случалось её недооценить.

Макс согласился отдать Гэйл всё, что бы она ни попросила. Деньги сразу, деньги ежемесячно, долю в компании пластинок. И Тоуни останется с Гэйл. Максу хотелось, чтобы разрыв был полным. Даже их дом о трёх спальнях напротив филиппинского консульства на Восточной 66-й улице могла взять себе Гэйл. Чистый мог выйти развод.

Устранив Макса из своей жизни, Гэйл намеревалась все силы отдать работе у издателя детских книг, где она уже почти пять лет выполняла функции секретаря. Работа ей нравилась, платили хорошо, скоро её собирались повысить, сделать распорядительным ассистентом. Тогда уж она станет заниматься своими проектами, а не секретарскими делами. Будущее казалось таким ослепительным, что Гэйл пришлось бы носить тёмные очки.

И ещё одно преимущество. Жизнь без Макса будет означать мир и покой дома, потому что он и Тоуни плохо уживались. Макс на всё бурно реагировал, к дочери относился излишне строго. Тоуни была импульсивна, беспокойна и не стесняясь высказывала своё мнение.

Деккер никогда не видел Тоуни, но по описанию Гэйл ему понравилась независимость девочки. Если бы он не вернулся из Вьетнама таким развинченным, Тоуни могла оказаться его дочерью. На фотографии, которую прислала ему Гэйл, он увидел светловолосую женщину-девочку чрезвычайной красоты, в которой проглядывала трогательная комбинация строптивости и неуверенности в себе. Эта будущая женщина, подумал Деккер, не станет делать ничего, что ей не хотелось бы делать.

По словам Гэйл, дочь восприняла новости о разводе плохо, она с плачем убежала в свою комнату и захлопнула дверь. Макс ворвался следом за нею и произошла последняя из длинной череды их ссор. Кончилась она тем, что Макс ударил по щеке Тоуни, а Гэйл ударила по щеке его. На следующее утро девочка ушла в школу, и больше её не видели.

Сейчас в мексиканском ресторане, Деккер спросил у Гэйл:

— Записку с требованием выкупа прислали?

— Нет. И очень жаль. Тогда я бы по крайней мере знала, что она жива.

— Я справлялся в соответствующих подразделения полиции, больницах, моргах. Никто соответствующий описанию Тоуни не зарегистрирован.

— А ФБР? Ты что-то упоминал о…

— Да, — кивнул Деккер. — Но если в деле нет пересечения границы штата, они им заниматься не станут. А мы сейчас не знаем, где Тоуни. Будем надеяться, что ещё в Нью-Йорке. Здесь у нас больше шансов найти её. Знакомый в ФБР обещал поместить сообщение о её пропаже в их вашингтонском управлении, но это и всё, что он может сделать.

— Мне не нужны оправдания, я хочу вернуть свою дочь.

— Гэйл, послушай. Тот человек в ФБР говорит, что перед нами проблема. Нет доказательств, что Тоуни похищена. Ни записки о выкупе, ни телефонных звонков, никто не видел, как её похищают. Он говорит, нам остаётся только работать с местной полицией и надеяться на лучшее.

Деккер, хмурясь, помассировал себе затылок.

— Слушай, я занимаюсь пороками — наркотики, грязные деньги и ещё некоторые вещи, о которых и говорить-то не хочется. О том, как искать пропавших детей, я мало знаю, мои информаторы тоже. Но я попробую. Свяжусь со всеми своими контактами, потрясу кое-кого. Но нам нужна вся возможная помощь, и это включает полицейских в твоём участке.

У Гэйл медленно опустилась голова.

— Макс тоже что-то делает самостоятельно. Он побывал в школе, звонил её друзьям, их родителям. Пока ничего. Говорит, что чувствует себя виноватым — ударил её. Я очень стараюсь не винить его в том, что произошло, но это не легко. Это не легко.

Деккер обнял её за плечи.

— Девяносто процентов пропавших детей возвращаются в течение двадцати четырёх часов. Я знаю, что прошло двое суток, но, может быть, Тоуни уже направляется домой.

Он не сказал ей, что большинство сбежавших и вернувшихся оказываются жертвами сексуальных преступлений. А тысячи не возвращаются, потому что их убили в процессе ритуальных жертвоприношений — таких становится всё больше — или убил кто-то из маньяков, специально выслеживающий детей.

Гэйл упёрлась в стойку бара стиснутыми кулачками.

— Я хочу, чтобы мне вернули мою дочь. Вот и всё.

Она смотрела на Деккера покрасневшими глазами.

— Макс еврей, я католичка, но мы отмечаем Рождество, потому что Тоуни это нравится, а нам приятно, когда она счастлива. Я собиралась искать ей подарки на этой неделе. Она хочет кожаные брюки и туфли от Саши. У неё всегда был дорогой вкус.

— Иди по магазинам, — посоветовал Деккер. — Сохраняй нормальный образ жизни, если сможешь.

— Я рассказала полиции о Тоуни, как ты велел.

— Знаю. Я заходил туда, чтобы знали — я принимаю участие как друг семьи. Они сказали, нет проблем. Просто держать их в курсе. Они проверят всю школу, может, она живёт у кого-то из друзей, потом исследуют этот район — не видел ли её кто после исчезновения.

Кроме этого, как понимал Деккер, Гэйл от своего участка ничего не получит. По большей части полицейские контактны и приветливы. Но уличная преступность в городе высокая и растёт, полиция перегружена работой, у неё со временем формируется черноватый, циничный взгляд на человека. В этом городе бороться с преступностью — всё равно что бежать марафон на одной ноге.

Деккер знал, почему полицейские не рассматривают исчезновение Тоуни как событие чрезвычайное. Чрезвычайным была смерть восьми доминиканцев в квартире на Уошингтон Хейтс, младшему шесть лет, старшему восемьдесят три — все умерли потому, что один из них не тех обманул в сделке с наркотиками. Чрезвычайным была смерть двадцатидвухлетнего полицейского, убитого выстрелом в голову, когда он охранял в Квинсе дом свидетеля по делам о наркотиках: наркомафия показала таким образом, что сотрудничать с полицией опасно.

И вовсе не была чем-то чрезвычайным испорченная девчонка, которая не вернулась из частной школы домой вчера, но очень даже может вернуться завтра, когда достаточно проголодается.

Гэйл покачала головой.

— Это Макс придумал поместить два объявления на первой странице «Таймс». В одном говорится: «Тоуни, мы любим тебя и хотим, чтобы ты вернулась». В другом предлагается двадцать пять тысяч долларов за её возвращение — с обещанием, что вопросы задаваться не будут.

Деккер отхлебнул чёрного кофе, сжал чашку в ладонях, чтобы руки согрелись.

— Эти деньги привлекут всяческих психов, которые будут утверждать, что у них есть информация — которой нет. Но тут ничего не поделаешь. Пей кофе.

— Я хочу ещё одну «Маргариту». Помнишь, когда я работала здесь официанткой? «Маргарита» стоила девяносто центов. А сейчас почти шесть долларов.

Она повернулась к окну, долго молчала.

— Знаешь, — сказала она наконец, — я ещё никогда не становилась жертвой насилия. Сумочку однажды выхватили, несколько раз хватали за задницу на улице, но и только. Я не знаю, что это такое, если убили близкого тебе человека. Но это не может быть хуже, чем если близкий человек пропал и ты не знаешь, что с ним. Иисусе, я сижу здесь и не знаю, исчезла моя дочь навсегда или как.

Деккер тоже не знал. Тоуни уже могла быть мертва, жертва несчастного случая или убийства. Не исключалось, что она совершила самоубийство. А может быть, она сейчас дома, грабит холодильник и придумывает себе алиби. Или у какой-нибудь подружки, они вместе смотрят телевизор. И даже на цепи в подвале на Стэйтон-Айленд, где сексуальный маньяк делает с ней такие вещи, которые потрясут самого бывалого из полицейских.

Суть: чем дольше Тоуни остаётся в пропавших, тем меньше шансов, что её вообще найдут.

Недавно прессу взорвала история о двенадцатилетнем мальчике из Квинса, которого искали три недели. Его труп, без головы и рук, обнаружили в воде пролива Лонг-Айленд ловцы моллюсков. Поскольку образующиеся газы поднимают труп на поверхность, убийца или убийцы разрезали мальчику живот.

Пока никого не арестовали. Полицейским было известно только, что белый мальчик из семьи среднего класса пошёл в неблагополучный чёрный район купить крэка. Безумие, но наркоманы вообще плохо соображают. Деккер спросил у Гэйл, употребляет ли Тоуни наркотики, если да, то она будет не первой в своей возрастной группе, кто пострадал при покупке наркотиков. Гэйл ответила — ты не о моей дочери говоришь. Тоуни к наркотикам и не прикоснётся, Гэйл может поручиться своей жизнью.

Деккер привлёк внимание бармена и показал на пустой стакан Гэйл. Кивнув, тот взял чистый стакан, смочил край долькой лимона и поставил стакан вверх дном на тарелку с солью. Но прежде того опять переключил каналы на ТВ.

Деккер отпил чёрного кофе, думая, что, может быть, есть смысл перекусить сейчас, пока есть такая возможность. Последние дни он ел на бегу или вообще не ел.

Его начальник в участке, немногословный помощник инспектора Аллан Худа, не возражал против того, что он ищет Тоуни Да-Силва — но делать это можно только в своё личное время. Ослушаться нельзя, потому что Худа, прозванный Аятоллой, мог проглотить не разжевав.

Поэтому Деккер, отработав целый день, выходил на улицы, чтобы показать фотографию Тоуни транспортным полицейским на автовокзале, дрожащим парнишкам, собравшимся на Клубничном поле Центрального парка помянуть Джона Леннона, бродягам, живущим на свалке в доках. Потом — чернокожим подросткам, сводникам, вышибалам в клубах скиндхедов, организаторам петушиных боёв, Ангелам Ада, владельцам книжных магазинов для гомосексуалов…

Найти пока ничего не удавалось.

Никто её не видел, никто ничего не слышал. В каком-то смысле Деккер мог бы с этим смириться: так бывает. С другой стороны, слишком уж он не привык проигрывать.

Карате научило его не отступать, последовательно стремиться к цели. Однако же при этом он был достаточно ловок, чтобы не раздражать окружающих чрезмерно. Недостаточно ловок он был по отношению к себе: не умел остановиться, когда ситуация становилась безнадёжной.

Он делает правое дело, так почему же, чёрт возьми, не может он найти ребёнка?

Они поднялись, и Деккер помог Гэйл надеть куртку-дублёнку. Оба посмотрели на экран телевизора — главным в пятичасовой передаче новостей было сообщение о крушении американского самолёта в Западной Германии. Погибли двести тридцать три пассажира и экипаж: самолёт взорвался в воздухе сразу после взлёта.

— Я знаю, это эгоистично, — вздохнула Гэйл, — но сейчас я не могу думать ни о чём кроме Тоуни. Да простит меня Бог, не могу. Бог. Как могут люди верить в Бога, когда происходит всё это безумие. Сотни людей погибли в самолёте. Мой единственный ребёнок исчез. Манни, пожалуйста скажи мне, что она жива.

— Она жива, — проговорил Деккер, думая, не сделал ли он это опять: солгал ей, как лгал уже многим за время работы в полиции. Бывшая жена не желала согласиться, что его работа сама по себе предусматривает обман, она утверждала, что любая ложь подрывает его мужской облик. И она ушла из жизни Деккера, оставив ему свободу лгать при любых и всех обстоятельствах.

Минутой позже он уже смотрел в окно бара на Гэйл, она стояла у краешка тротуара и пыталась поймать такси. Она пригласила Деккера на ужин к себе домой в пятницу. Будет Макс. Может быть, Деккер и в него вдохнёт надежду, как вдохнул в неё. Приходи, пожалуйста.

Детектив подумал — это у неё финальный акт любви к мужу. Он принял приглашение поужинать, надеясь, что не придётся говорить Гэйл и Максу: дети оказываются на улице потому, что дома у них ад.

А сейчас нужно поесть. Сегодня ещё много хлопот впереди.

Не слишком ли много он на себя взвалил, взявшись за исчезновение Тоуни? У него ведь есть и другие дела. Иисусе, сколько их! Особенно сложным было одно. Если Деккер не остережётся, оно может сломать ему карьеру или даже стоить жизни.

Последние десять дней он расследовал убийства двух полицейских, работавших под прикрытием — они погибли, занимаясь не связанными друг с другом делами о наркотиках в Манхэттене. Как и Деккера, одного из них двадцатичетырёхлетнего Уилли Вэлентина завербовали прямо в Академии. Второго, двадцатипятилетнего Фрэнки Далто, в Академию намеренно не допустили.

Они были аутсайдерами, совершенно чужими для торговцев наркотиками и почти для всей нью-йоркской полиции. На первый взгляд, лучших кандидатов для работы под прикрытием не найдёшь. Уилли Вэлентину было поручено проникнуть в колумбийскую кокаиновую сеть, Фрэнки Далто — подобраться к чернокожему наркобоссу в Гарлеме.

Заниматься им предстояло не мелочью на периферии, а самым центром организаций: это очень опасная работа, так как поддержки со стороны других полицейских сил просто не может быть.

Уилли Вэлентин и Фрэнки Далто были хорошо обучены, но этого им не хватило. Обоих нашли мёртвыми на территории Деккера. Труп Вэлентина, с двумя пулями в левом виске, лежал в парке Риверсайд, а Далто, получившего три пули в лицо с близкого расстояния, нашли на мусорной свалке. Обоих убили из пистолета «Хай-Стандарт.22» — это оружие профессионалов.

Деккера особенно обозлила смерть Уилли Вэлентина — он был плотного сложения пуэрториканец с тёплыми карими глазами, страстно любивший шахматы. Несколько лет назад, ещё семнадцатилетним, Уилли учился у него карате, Деккеру запомнилось, какой у мальчишки получался стремительный удар ногой назад. В полицию Уилли пошёл под влиянием Деккера — впрочем, сильно влиять и не потребовалось.

Отец Уилли, тоже полицейский, отдыхал после работы в баре, когда наёмный убийца застрелил его, с кем-то спутав. По просьбе Уилли Деккер пришёл на похороны, увидел вдову старшего Вэлентина и восьмерых детей, все были убиты горем. Через пять лет Уилли поступил в полицию, носил бляху своего отца. Прошло три месяца, и он сам погиб.

Деккер вначале решил, что Уилли и Фрэнки, оба молодые и неопытные, проявили неосторожность. Где-то совершили ошибку и заплатили за неё. Не исключалось также, что их ликвидировали «неорганизованные» бандиты, посчитавшие, что двух молодых «распространителей» можно с пользой ограбить, взять и наркотики, и деньги.

Однако же на улице прошёл слух, что ребят сдали. Выдали полицейские и убили полицейские. Убили полицейские. Вот почему никто не хотел прийти и рассказать побольше. Полиция обладает властью, которую носит повсюду в кобуре. Эта власть плюс бляха — получается человек, который может убить тебя безнаказанно.

Теперь и молодёжь, и полицейские постарше не очень-то хотели работать нелегально, под каким-то из обычных прикрытий. Неужели кошмар полиции наконец стал явью. Неужели торговцы наркотиками проникли в самые чувствительные её секреты?

Убийство полицейских относилось к ведению соответствующего отдела, а не Деккера, который занимался пороками. Но из-за Уилли Деккер хотел непременно участвовать в этом деле. Он предвидел два препятствия.

Первое — параноик в отделе убийств, лейтенант Барри Перл, у которого было больше волос в носу, чем на голове, и который терпеть не мог, когда кто-то влезал на его территорию. Ну а второе — Аятолла Худа, разумеется, который лучше на двадцать минут засунет голову в собачью задницу, чем будет терпеть тех, кому «больше всех надо», а особенно таких резвых как Деккер.

Сюрприз, сюрприз. Пожалуйста, сказали Перл и Аятолла, когда Деккер попросил включить его в расследование дела Вэлентин-Далто. Пожалуйста!

Перл и Аятолла руководствовались вовсе не соображениями благожелательности и доброй воли. Просто был нужен опыт Деккера. Его репутация основывалась на наркотических делах, а эти два убийства определенно были связаны с наркотиками. Колумбийцами и чёрными ему уже приходилось заниматься, а Уилли он знал лучше, чем кто-либо другой в участке.

Высокое начальство в управлении полиции не любит, когда убийство полицейского остаётся нераскрытым. Аятолла и Барри Параноик думали о своей карьере, поэтому в данный момент жизни Деккер был дня них даром Божьим. Но если он не даст результатов, его будущее станет тёмным, как целая куча чёрных кошек.

Начал он с телефонного звонка Рону.

— Пока нам удаётся скрывать это от газет, — сказал Рон. — С Вэлентином и Далто получается, что мы потеряли уже троих ребят. Сначала был Флеминг, чёрный парень, тоже работал под прикрытием. Мы сказали — о'кей, так бывает. Я имею в виду, что-то выигрываешь, что-то проигрываешь. Нам это не понравилось, но мы ещё не стали оглядываться через плечо, понимаешь? Второй, третий раз — ну, я тебе точно говорю, здесь начало летать дерьмо. Отдел Внутренних Расследований уверен, что где-то есть утечка, и пока мы её не перекроем, вся наша программа нашей работы под угрозой.

— Некоторые из нашего участка не верят в утечку, — возразил Деккер. — Ты же знаешь этот стиль. Своих защищать до конца. Прятать голову в песок. Не видеть дымящегося револьвера, даже если его положат тебе на порог в подарочной упаковке. И не надейся, что ты вечно сможешь скрывать это от прессы. Рано или поздно кто-нибудь разболтает репортёрам.

— Мы должны заткнуть щель, пока это не произошло, — Рон от возбуждения повысил голос. — Найти мерзавца, который выдаёт наших, иначе пресса… Скажем прямо, доверие публики к полиции сейчас не на самом высоком уровне.

— Это уж точно.

— Поэтому чистка должна идти изнутри. Поймаем гада, потом всю историю расскажем сами. Пусть все знают, что мы умеем навести порядок в своём доме. Манни, если мы не сможем запускать людей в глубокое прикрытие, нам конец.

— Сейчас я занимаюсь Уилли, — сообщил Деккер. — У кого он покупал, с кем проводил время, кто были его враги.

— Начни с его отчётов, — посоветовал Рон.

— Хорошая идея.

— Если что-нибудь понадобится, что угодно, только свистни. И ещё…

— Да?

— Человек или люди, которых ты ищешь, могут сидеть за соседним столом, ты меня слышал?

— Слышу хорошо.

— Не доверяй никому.

Деккер усмехнулся.

— В этом деле я бы и своей матери не доверился, а она умерла пятнадцать лет назад.