Был древний край, зовущийся Эмбруддок, в котором среди искони живущих там крестьян ходила поговорка: «Нет ни одного клочка земли, где можно было бы жить сносно, но нет и ни одного клочка земли, где кто-нибудь бы да не жил».

Поговорка была в определенном смысле справедлива. Даже в нынешний, более чем неспокойный век, когда почти никто не сомневался, что земле не избежать гибели в геенне огненной, тысячи путников всех мастей продолжали кочевать по землям Кампаннлата. От целых племен, начиная от мигрантов мади и кочевых народов Мордриата и кончая пилигримами, измеряющими пройденный путь не в милях, а в усыпальницах и часовнях; от банд разбойников, различающих ту или иную местность по количеству перерезанных там глоток и сорванных кошельков, до одиноких странствующих торговцев, проходящих многие лиги для того, чтобы продать песню или камень чуть дороже, чем дома, - все эти люди находили успокоение в беспрерывном скитании.

Даже пожары, поглощающие в сердце континента целые провинции, делая короткие передышки только у реки или на краю пустыни, не могли заставить путников свернуть с пути. Более того, пожары прибавляли новые тысячи к числу странников, пополняя их ряды множеством беженцев, пустившихся на поиски нового крова.

Одна из таких групп беженцев спустилась к Матрассилу по Валворалу как раз вовремя, чтобы увидеть отбывающую в изгнание королеву МирдемИнггалу. Королевские стражники не позволили странникам глазеть на удивительное зрелище разинув рот. Несколько офицеров, спустившись по крутому берегу к утлым челнокам несчастных, немедленно рекрутировали их и отправили на Западную войну.

В этот полдень жители Матрассила на время забыли о войне - или заставили себя выкинуть из головы мысли о ней перед лицом новой душераздирающей драмы. В скудной животрепещущими событиями жизни наступил день яркий и значительный: нищета, приучившая народ к терпению, вынуждала его при первой возможности бежать в мир иллюзий. По этой же причине народы прощали своим королевам и королям их пороки и наделяли их невиданными заслугами, дабы потрясение от острого переживания смогло расцветить серость и пустоту существования.

Плывущий над городом дым саваном окутывал толпу на набережной, глуша все разговоры. Королева появилась в собственном экипаже и медленно проехала мимо; люд расступался, давая повозке дорогу. Вились и хлопали флаги, а еще - вымпелы и знамена с надписями «ПОКАЙСЯ!» или «УЗРИ В НЕБЕ ЗНАМЕНИЕ!» Королева сидела прямо и глядела перед собой, не поворачивая головы ни направо, ни налево.

Карета королевы остановилась на набережной. С запяток спрыгнул лакей и открыл для королевы дверцу. Высунув из двери дрожащую ножку, МирдемИнггала поставила ее на булыжник мостовой. Следом за королевой появилась принцесса Татро, а за ней первая фрейлина.

Остановившись на секунду, королева МирдемИнггала осмотрелась. Ее лицо скрывала вуаль, но ощущение красоты витало вокруг королевы подобно аромату дорогих тонких духов. Барка, ожидающая ее и сопровождающих, чтобы унести их вниз по течению реки к Оттассолу, а оттуда к Гравабагалинену, качалась на волнах. На палубе барки церковник в полном торжественном облачении готовился приветствовать королеву королев на борту. Повернувшись, МирдемИнггала направилась к трапу. Толпа охнула, когда ножка королевы последний раз ступила на землю Матрассила.

Королева королев шла со склоненной головой. Поднявшись на палубу и приняв приветствие кардинала, она откинула с лица вуаль, высоко вскинула голову и подняла руку в прощальном жесте.

При виде несравненного лица от грузовых пристаней, от мостков переходов и близлежащих крыш, со всех сторон донесся медленно нарастающийся гул, гул, постепенно перешедший в приветственные клики. Так искренне, хоть и не слишком стройно, Матрассил прощался со своей отбывающей королевой.

Помедлив лишь минуту, королева снова опустила вуаль, повернулась на каблуках и сошла с палубы вниз, скрывшись из виду.

Когда корабль начал выбирать якорь, молодой придворный, известный галант, выбежал из толпы и, взобравшись на мостки у самого края набережной, прочитал народу знаменитую поэму под названием «Она - о Лето». Музыки не было, приветственные крики тоже стихли.

Никто в молчаливо прощающейся толпе понятия не имел о событиях во дворце, имевших место раньше в тот же день, хотя новости о пугающем поступке короля просочились за стены твердыни на вершине скалы сразу же, как только случившееся стало достоянием уходящего времени.

Паруса были подняты. Корабль изгнанницы медленно отчалил от берега Матрассила и начал свое путешествие вниз по течению реки. Личный викарий королевы молился, стоя на носу шхуны. Никто в толпе зрителей на набережной, на утесах, на коньках крыш не шелохнулся. Деревянный корабль удалялся, превращаясь во все более неясное пятно.

Мало-помалу толпа начала расходиться - люди возвращались по домам, унося с собой знамена и вымпелы.

При королевском дворе не было единства, светское общество разбилось на множество кружков, не согласных между собой и непримиримых. Часть их находила поддержку в народе; иные ограничивали свою деятельность пределами дворцовой крепостной стены. Самыми популярными были, без сомнения, мирдопоклонники. Иронически прозванная клика выступала против всех указов короля и поддерживала королеву королев в любых ее начинаниях.

Внутри больших групп образовывались группы помельче. Раскол доходил до того, что, увлекаемый собственным интересом, каждый и всякий выступал против своего собрата. За и против предстоящего заключения мира и установления союза с Олдорандо изобретали множество доводов, причем по мере оборота дворцовой интриги противоборствующие стороны по очереди использовали доводы своих оппонентов.

Кое-кто - из некогда так или иначе обиженных и теперь желающих отомстить женщин - непременно желал видеть королеву МирдемИнггалу опороченной. Были и такие - возможно, из тех, кто тайно вожделел ее и мечтал ею обладать, - которые всячески стояли за то, чтобы королева осталась в столице при дворце. Среди тех, кто требовал оставить королеву в столице, отыскивались наглецы - из наиболее отчаянных и непреклонных мирдопоклонников, - которые не только требовали вернуть королеву во дворец, но и настаивали на том, чтобы вместо нее в изгнание отправился король. Ибо как бы ни было, но если рассматривать дело с точки зрения законности - о физической привлекательности те старались умалчивать - то у королевы было не меньше прав претендовать на трон Борлиена, чем у короля Орла.

Завистливые враги и королевы и короля были в эти дни особенно деятельны. По слухам, в день отплытия корабля с изгнанницей на борту эти были готовы взяться за оружие.

Поутру в день изгнания король ЯндолАнганол протрубил поход против недовольных.

Решив прибегнуть к хитрости, на встречу с мирдопоклонниками в дворцовую залу король пришел вместе с советником Ирврашем. Всего мирдопоклонников собралось шестьдесят один, и у многих из них, в особенности у тех, кто еще считал своим долгом хранить верность родителям МирдемИнггалы, РантанОборалу и Шаннане Дикой, в бороде уже белела седина. На встречу с монархом они шли, исполненные праведного негодования. Впустив мирдопоклонников в залу, дворцовая стража закрыла и крепко заперла за ними двери. Пока мирдопоклонники сходили с ума от жары и громко выражали свое недовольство, Орел со зловещей улыбочкой на лице отправился на последнюю встречу с возлюбленной королевой.

Узнав, что ее будущее предрешено, МирдемИнггала долго не могла опомниться. Ее лицо залила мертвенная бледность. Глаза лихорадочно блестели. Она не могла проглотить ни кусочка. То и дело ее взгляд останавливался на каких-то мелких незначительных предметах. Когда в дверях ее покоев появился король Орел, МирдемИнггала обсуждала с фрейлиной Мэй ТолрамКетинет судьбу своих детей. Если меч неминуемой угрозы навис над ней, то и будущее детей не застраховано ни от каких неожиданностей. Татро была еще девочкой, почти ребенком. В сложившихся обстоятельствах основной удар ярости ЯндолАнганола мог обрушиться на сына, Робайдая. Но, отправившись на одну из своих диких прогулок, Робайдай исчез. Королеве казалось, что она уже никогда не увидится с сыном, не сможет сказать ему «прощай». К несчастью, недавняя смерть брата лишала ее последней надежды на то, что при дворе останется хоть кто-нибудь, кто сможет оказать влияние на неуживчивого и упрямого молодого человека.

Разговаривая, королева и первая фрейлина шли через тенистый сад. Татро играла с принцессой Симодой Тал - что могло бы быть смешно, когда бы не было так грустно.

В саду королева немного воспрянула духом и принялась давать наставления садовникам. Густые кроны могучих деревьев и склоны искусственных гранитных утесов защищали тропинки от палящего зноя безжалостного ока Фреира. В саду королевы было достаточно тени для опытов по выведению новых изящных культур и разведению распускающихся здесь во всей красе нежнейших диких цветов из глубин джунглей.

Растения, предпочитающие тень, произрастали рядом со светолюбивыми видами. Джодфрай, солнцелюбивое вьющееся растение с прекрасными светлыми цветками оранжево-розовой окраски, превратилось в стелющийся кустарник с мясистыми стеблями, льнущий к земле. Из своих зарослей кустарник время от времени выпускал замечательные гротескно-крупные оранжево-розовые соцветия, чудесным образом привлекающие внимание сумеречных крылатых насекомых. Рядом, отбрасывая благословенную тень, благополучно росли олвил, йаррпель, айдронт и шипастый брош. Любитель близкого соседства с землей виспад выпускал бутоны, собранные в огромные соцветия. Виспад был выведен из дикорастущего вида, кустарника «зедал», цветущего исключительно ночью, но теперь склонного распускаться скорее при свете дня, чем в темноте.

Все эти замечательные растения навезли королеве из разных частей королевства ее почитатели. Королева мало что понимала в астрономии, как ни старался советник СарториИрвраш привить ей любовь к своей науке, и глядела на продвижение Фреира по небесам в основном как на источник перемены настроения своих растений, инстинктивно реагирующих на колебание активности светил, их прохождение зенита и заката - в общем, на все то, о чем советник любил так умно поговорить.

Но с завтрашнего дня ее нога больше не ступит под сень любимого сада. Жизнь начала поворачиваться к королеве изнанкой.

В воротах сада появились король и его советник. Витающее вокруг мужчин напряжение королева ощутила, едва взглянув на них. Король был взвинчен, что сразу сказывалось на его походке, и от МирдемИнггалы это не ускользнуло. Взяв фрейлину за руку, она с тревогой сжала ее.

Остановившись перед королевой, СарториИрвраш церемонно поклонился. После чего, молча взяв первую фрейлину под руку, без лишних слов увел ее, чтобы дать королевской чете возможность объясниться без помех.

Мэй ТолрамКетинет пыталась взволнованно протестовать.

– Король убьет Кун. Он подозревает, что они с моим братом, Ханрой, любовники, но это не так. Клянусь, между ними ничего не было. Королева не сделала ничего дурного. Она чиста перед его величеством.

– Король пришел к своей жене за другим, уверяю вас, он не собирается ее убивать, - отозвался СарториИрвраш. Утешая свою спутницу, он почти не глядел на нее. Не мог. Сжавшись в своем чарфруле и сгорбившись, королевский советник с посеревшим от волнения лицом едва слышно сказал:

– По политическим причинам король хочет развестись с королевой. Все уже решено.

Заметив, что на его рукав уселась разноцветная бабочка, СарториИрвраш раздраженно ее согнал.

– Тогда зачем же он убил Яферала?

– Тут вину нужно возложить скорее не на короля, а на меня - это камень в мой огород. Прекратите бессвязный лепет, государыня! Вам предстоит отправиться в изгнание вместе с Кун и заботиться там о ней. Я тоже не оставлю вас, если, конечно, мое положение никак не изменится, в чем я, правда, сомневаюсь. Гравабагалинен совсем не такое уж плохое место.

Пройдя под аркой, советник и фрейлина ступили в душную тесноту дворца.

Поколебавшись немного, Мэй ТолрамКетинет решилась задать еще один вопрос и едва слышно робко проговорила:

– Но что это нашло на короля?

– Я не могу ответить от его имени - мне известны только намерения его величества, а в его разум я проникнуть не в силах. Разум короля блистателен, как превосходный алмаз. И режет любое другое эго без малейших усилий. Он просто не в силах терпеть рядом с собой столь мягкосердечное существо, как королева, вот и все.

Молча кивнув советнику, молодая женщина оставила его, все еще необычайно взволнованного и растерянного, у подножия лестницы. Откуда-то сверху до советника доносились голоса чужестранных дипломатов. Те с обидным равнодушием дожидались исхода дела, желая узнать его результат, который, каким бы ни оказался, вряд ли мог надолго задержать их отъезд в родные края.

– Все проходит… - прошептал себе советник. На мгновение он ощутил укол невыносимой тоски по безвременно ушедшей жене.

Тем временем в саду королева МирдемИнггала выслушивала громкую, быструю речь короля ЯндолАнганола, махнувшего рукой на выдержку и решившего излить супруге свои чувства. Неожиданно услышав свой приговор, королева отшатнулась, словно от удара мощной волны.

– Кун, я хочу развестись с тобой, потому что на карту поставлена судьба моего королевства. Ты знаешь, какие чувства я испытываю к тебе, но для тебя не секрет и то, что мой долг перед страной - особый долг, который я должен исполнить во что бы то ни стало…

– Нет, я ничего не знаю и знать не хочу. Что это, твой очередной каприз? Тобой движет не долг, а кхмир, вот что!

Король энергично тряхнул головой, словно пытаясь согнать с лица отражение терзающей его боли.

– Я должен исполнить свой долг, даже если это в конце концов приведет меня к гибели. Говорю тебе, я никогда не хотел видеть рядом с собой никого, кроме тебя. Я хочу, чтобы, прежде чем мы расстанемся, ты поняла это.

Лицо королевы окаменело.

– Ты опорочил моего милого брата - и меня. Кто еще мог отдать приказ распространять о нас эту гнусную клевету, как не ты?

– Прошу тебя, пойми, для меня главное - мой долг перед королевством. Мы должны развестись, у меня просто нет другого выхода.

– Кто может заявить согласие на развод, как не ты сам? Кто отдает здесь приказы, если не ты? Если ты перестанешь править страной, воцарится анархия и тогда королевство не нужно будет спасать, оно не будет того стоить.

Выслушав эти гневные слова, король искоса взглянул на королеву. Орел в нем замер.

– Таковы политика и требования, которые я должен непременно выполнить. Я не собираюсь заточать тебя в темницу, просто отошлю в прекрасный дворец в Гравабагалинене, туда, где Фреир не так свирепствует в небесах. Живи там пока спокойно и, прошу, не пытайся устраивать против меня козни, иначе мне придется заставить твоего отца ответить за все. Если положение на фронтах вдруг улучшится, кто знает, может быть, мы опять будем вместе.

Не сводя глаз с супруга, королева обошла его кругом, и гнев в ее глазах не позволил королю оторвать взор от ее пылающего лица.

– Так что же выходит: ты намерен обручиться с этой похотливой девочкой-олдорандкой, а потом, через год, развестись с ней и взять меня обратно? Неужели, по-твоему, спасение Борлиена непременно связано с подобными бесконечными матримониальными процедурами? Говоришь, ты намерен выслать меня из столицы? Так помни: если это случится, я никогда больше не буду твоей.

Вскинув руку, король так и не решился дотронуться до королевы королев.

– Говорю и я тебе: в сердце своем - если ты еще не отказываешь мне в том, что оно у меня есть, - я никогда не решился бы отослать тебя. Можешь ты это понять? Ты живешь только своей верой и принципами. Понимаешь ли ты, что значит быть королем?

Машинально отломив веточку йодронта, королева тут же отбросила ее в сторону.

– Значит, ты хочешь объяснить мне, что значит быть королем? Заточить в гнилую тюрьму своего отца, пренебречь собственным сыном, а потом выгнать его из дома, поносить имя покойного шурина и, наконец, сослать из дома меня и свою дочь - вот что, по-твоему, значит быть королем! Я очень хорошо усвоила от тебя этот урок.

Вот тебе мой ответ, Ян, пускай он не тот, какого ты ждешь. Я не собираюсь умолять тебя оставить меня во дворце, нет. Единственное, что я хочу сказать тебе, это вот что: отправив меня в изгнание, ты хлебнешь горя полной мерой, потому что подобное никак не обойдется без последствий. Так говорю не я, так говорит моя вера. И не жди от меня потом, что я смогу изменить и вернуть на круги своя то, что ни изменить, ни вернуть невозможно.

– Другого я и не ожидал, - отозвался он, тяжело сглотнув.

Поймав руку королевы, он крепко держал ее в своей, не отпуская, не давая ей вырваться. Повернувшись, он повел ее по тропинке, заставляя разлетаться бабочек.

– Я знал, я верил, что ты еще любишь меня, а не просто терпишь за те удобства, которые предоставляет дворец. Я знал, что ты, за своими страданиями никогда не забывающая увидеть страдания других, сможешь подняться выше обычной женщины.

Но, как бы ни было, в этом безжалостном мире твоя красота всегда спасала тебя от страданий. Я всегда оберегал тебя. Согласись, Кун, ведь это я оберегал тебя все эти ужасные годы. Я вернулся из Косгатта только потому, что здесь была ты. Воля дала мне силы вернуться… Разве не стала бы твоя красота твоим проклятием, не служи я тебе щитом? Разве не гонялись бы за тобой распутники, как охотники за дикой ланью в лесу, охотники, о существовании которых ты так и не узнала благодаря мне? Что бы с тобой сталось, если бы не я?

Клянусь, я люблю тебя и буду любить, пускай рядом со мной окажутся тысячи Симод Тал, но ты должна мне сейчас сказать - что тоже будешь любить меня вопреки тому, как я с тобой поступлю.

Вырвавшись наконец, королева остановилась около мшистого валуна, укрыв лицо в тени. И король и она были бледны и разгорячены.

– Ты хотел испугать меня - что ж, ты своего добился. По-моему, все дело в том, что ты не можешь разобраться в себе и потому бежишь от себя и гонишь меня с глаз долой. В душе ты знаешь, что я давно отлично изучила тебя и все твои слабости - лучше кого бы то ни было; лучше меня тебя знает, может быть, только твой отец. Вот этого-то ты и не можешь стерпеть. Ты бесишься от того, что чувствуешь во мне жалость и сострадание к тебе. Да, будь ты проклят, я люблю тебя, если тебе так уж необходимо слышать мое признание, и буду любить, пока Прародительница не призовет меня к себе и не настанет пора мне с ней соединиться. Но ведь не это ты хотел услышать, верно? Не это входило в твои планы?

Король смотрел на нее огромными пылающими глазами.

– Вот оно! Ты действительно ненавидишь меня! Ты все лжешь!

– Боже! - вскрикнула королева и бросилась бежать. - Прочь от меня, прочь! Не прикасайся ко мне! Ты безумен. Я расскажу всем, что ты мне говорил тут, и тебя признают сумасшедшим. Ты требуешь, чтобы я призналась в ненависти к тебе, в ненависти, которой нет. Кроме ненависти, ты ничего не желаешь знать. Так убирайся прочь - я ненавижу тебя, если именно этого ты добиваешься!

ЯндолАнганол не стал гнаться за королевой, он даже не тронулся с места.

– Тогда грянет буря, - тихо прошептал он.

Так с вершины дворцовой горы в чашу Матрассила пополз белым покрывалом дым. Расставшись с МирдемИнггалой, король ЯндолАнганол словно сошел с ума. Велев принести из конюшен сено, он приказал обложить им двери зала, в котором еще томились мирдопоклонники. Вслед за сеном были принесены кувшины с очищенным китовым жиром. Выхватив у стоящего рядом раба горящий факел, король Орел собственноручно швырнул его на облитое жиром сено.

Пламя с ревом взметнулось в небеса.

Днем позже, когда королева отправлялась со столичной пристани в свое плавание, пожар усилился, и ярости его не было предела. Никто под страхом смерти не имел права тушить огонь. Обещанная буря бушевала, не зная границ.

Только с наступлением ночи, когда король, сидя со своим верным рунтом за столом, накачивался вином до беспамятства, слугам было позволено откатить к пожарищу ручные насосы и залить огонь.

Когда же на следующее утро бледный Беталикс вновь поднялся над горизонтом, король и его обычное окружение как всегда появились на дворцовом балконе и с первыми лучами зари предстали перед народом.

Толпа, ожидающая их на этот раз, была гораздо больше, чем прежде. Стоило появиться королю, как над толпой поднялся неясный глухой ропот, похожий на рычание раненого пса. Убоявшись этого многоглавого зверя, король поспешил вернуться в свои покои и бросился в кровать. В постели он оставался целый день, отказываясь есть, пить и говорить с кем бы то ни было.

На следующий день король снова явился на рассвете народу. Призвав в Зал совета иноземных послов и своих министров, он официально распрощался с гостями. Дольше всех он расставался с Тайнцем Индреддом и юной Симодой Тал. После чего, днем, ненадолго посетил скритину.

Лежать в кровати долее он никак не мог - на то были веские причины. Лазутчики короля донесли, что бич Мордриата, Унндрейд Молот, снова движется со своими ордами на юг, собираясь там соединиться с Дарвлишем, первейшим врагом короля Орла и Борлиена.

В своей речи в скритине король коротко поведал депутатам о том, как королева и ее брат, ЯфералОборал, пытались составить заговор против сиборнальского посла с целью убийства последнего и как сиборнальцу пришлось бежать, спасая свою жизнь. По этой причине заговорщица отправлена в изгнание; подобное вмешательство женщины в политические дела нельзя терпеть. Брат королевы был убит в момент покушения.

В теперешнее неспокойное для нации время эта история должна послужить примером для всех. Сам он, король, в настоящее время занят претворением в жизнь плана, имеющего целью укрепить узы дружбы Борлиена с его традиционными союзниками, Олдорандо и Панновалом. Основные пункты этого плана он представит скритине позже и более подробно. Тут король обвел вопросительным и грозным взглядом ряды депутатов, высматривая недовольных.

Поднявшийся с места вслед за королем советник СарториИрвраш в своем слове предложил скритине смотреть на близящиеся перемены в союзном окружении страны как на события огромной важности и исторического значения.

– Сейчас, когда подробности битвы при Косгатте еще свежи в памяти, нельзя сбрасывать со счетов появление нового вида оружия, огнестрельного, весьма эффективного и смертоносного в сравнении со всем, чем мы располагаем. Как оказалось, это оружие есть даже у дриатов, этих варваров, - ружья, вот как они называют это новшество. Воин с ружьем может убить своего противника, едва завидев его. Насколько я знаю, подобное оружие упоминалось в старинных манускриптах, но никогда не знаешь, насколько этим манускриптам можно доверять.

Как бы то ни было, теперь в любой баталии мы скорее всего будем иметь дело с применением ружей. Многие из вас были свидетелями их действия во время известной демонстрации в Зале совета и позже, во дворце, благодаря любезности принца Индредда. Сейчас эти ружья изготовляют только в одном месте - в бескрайних северных землях, в государстве, всем нам известном под названием Сиборнал. Коварные сиборнальцы опять сумели обогнать всех. В их распоряжении - залежи бурого угля и богатых руд, которыми наша страна не располагает. В сложившихся условиях для нас крайне важно сохранять доброжелательные отношения с таким могущественным государством, по причине чего мы со всей строгостью пресекли упомянутую попытку заговора с целью убийства сиборнальского посла.

– Скажите нам правду! - вдруг злобно выкрикнул из дальнего конца зала какой-то барон. - Все знают, что Пашаратид был нечист на руку. Он держал в любовницах борлиенскую девчонку с окраин - разве за это его не стоило покарать смертью? Разве не об этом говорит закон?

– В настоящий момент наши агенты проводят расследование и выясняют подробности дела, - отозвался СарториИрвраш и торопливо прибавил: - В ближайшие дни мы собираемся отправить послов в город Аскитош, столицу государства Аскатош, дабы заложить новый торговый маршрут, в надежде на то, что это сделает наши отношения с Сиборналом более дружественными, чем они были до сих пор.

А пока могу вам с удовольствием сообщить, что наша встреча с высшим дипломатическим составом Олдорандо и Панновала прошла как нельзя лучше. Мы получили в дар от наших гостей-послов партию новых ружей, но это вы уже знаете. Эти ружья будут посланы нашему благородному храбрецу, генералу Ханре ТолрамКетинету, героически сражающемуся с рандонанцами, с пожеланиями скорейшего завершения этой войны.

Реакция на выступления короля и его советника была крайне сдержанной, почти холодной. В скритине находилось множество почитателей и сторонников старого РантанОборала, отца МирдемИнггалы.

Один из них, поднявшись, спросил:

– Как нам следует понимать смерть в огне шестидесяти одного мирдопоклонника - тоже как очередной шаг, предпринятый в угоду заморскому производителю этого нового оружия? Если так, то оружие, о котором вы только что говорили, в самом деле невероятно смертоносно.

Ответ советника был крайне туманным и неуверенным.

– В момент присутствия делегации мирдопоклонников во дворце там, к несчастью, случился пожар, начало которому положил поджог, устроенный самими сторонниками бывшей королевы. В результате этой непродуманной и отчаянной выходки многие мирдопоклонники погибли в огне.

Не успели король и его советник выйти из зала скритины, как под его сводами словно обрушилась снежная лавина - все говорили и кричали одновременно.

– Мне кажется, нужно было рассказать им о вашей готовящейся свадьбе, - заметил на ходу СарториИрвраш. - Начав умиляться прелестям девочки-невесты, они быстро перестали бы злиться. Советую вам как можно скорее сделать развод и вашу предстоящую женитьбу достоянием гласности, ваше величество. Киньте этим дурням новую кость - они мгновенно позабудут о старой.

Сказав это, советник отвернулся, чтобы скрыть отвращение к роли, которую ему приходилось играть.

Напряжение охватило всех в Матрассильском дворце. Исключение составляли, наверное, только фагоры, чья нервная система не знала, что такое ожидание. Но даже фагоры были неспокойны - запах недавних пожарищ еще не выветрился из комнат и переходов дворца и висел повсюду.

Нахмурившись, король удалился в свои покои. Спустившись в подземную часовню, Орел предался там в обществе королевского викария молитве и бичеванию, велев взводу Первого Фагорского занять пост перед дверями своей половины. Рунт Юлий был оставлен под присмотром своих собратьев. Облегчив разум молитвой, король укрепил свой дух бичеванием.

После этого, омытый в купальне прислужницами, Орел снова призвал к себе главного советника. СарториИрвраш появился только после третьего напоминания, весь перепачканный чернилами, в потрепанном домашнем чарфруле и матерчатых шлепанцах. Казалось, старик переживает великое горе - так молча и насупленно он стоял перед королем, без слов оглаживая бородку.

– Вы чем-то расстроены? - спросил советника король ЯндолАнганол, лежа в купальне. Рунт Юлий с открытым ртом уже сидел в нескольких футах от своего хозяина на ее бортике.

– Я стар, ваше величество, и сегодня у меня был трудный день - только и всего. Я пытался отдохнуть и собраться с силами.

– Не отдыхал ты, а опять кропал свои проклятые записки, вот это больше похоже на правду.

– Если хотите знать правду, то я действительно пытался отдохнуть и оплакивал судьбу шестидесяти одного погибшего в огне.

Король с раздражением стукнул кулаком по воде, подняв тучу брызг.

– Вы же атеист, советник. У вас не должно быть совести, вам нечего успокаивать. Вы не предаетесь бичеванию. Так что оставьте слезы по погибшим мне.

СарториИрвраш показал в осторожной улыбке зубы.

– Чем могу служить вашему величеству?

Король ЯндолАнганол поднялся из воды, и служанки обернули его широким полотенцем. Орел ступил из купальни на паркетный пол.

– Ты уже достаточно мне послужил.

Король окинул советника одним из своих темных, сверкающих как черный бриллиант, взглядов.

– Пробил твой час, советник - я изгоняю тебя с привычного пастбища, как старого хоксни, которых ты так любишь. Я собираюсь найти на твое место кого-нибудь другого, того, кто будет разделять мои мысли в большей степени, чем ты.

Прислужницы, убирая глиняные кувшины, в которых принесли воду для королевского омовения, молчаливо и с любопытством прислушивались к разворачивающейся драме.

– В мире полно тех, кто немедленно согласится с любым вашим мнением, едва вы того потребуете, ваше величество. Если вы неосмотрительно собираетесь доверить судьбу страны подобным людям, то я не стану возражать, это ваше решение. Но нельзя ли узнать, чем я заслужил такую немилость? Разве я не поддерживал все ваши начинания?

Досадливо отбросив полотенца, совершенно голый король несколько раз раздраженно прошелся по комнате. Его взгляд метался от предмета к предмету столь же стремительно, сколь стремительной была его походка. Заметив, что хозяин расстроен, Юлий сочувственно заскулил.

– Вот что я скажу тебе, советник. Взгляни, с чем я остался на сегодняшний день. Я разорен. У меня нет королевы. Народ мне не верит. Скритина против меня. И не говори, что я стану любимцем толпы, как только новость о моей новой женитьбе на олдорандской потаскушке станет общим достоянием. Ведь именно ты посоветовал мне сделать это - так вот, с меня довольно твоих советов.

Попятившись, СарториИрвраш прижался спиной к стене, в безопасном отдалении от размашисто расхаживающего короля. Советник в отчаянии заломил руки.

– Если вы позволите мне сказать хоть слово… я верой и правдой служил вам и вашему отцу. Когда необходимо было лгать, я лгал ради вас. Я и сегодня солгал. Я согласился участвовать в этом ужасном убийстве мирдопоклонников, лишь бы услужить вам. Вы можете найти себе множество советников, но где вы найдете такого, у которого, как у меня, не было бы политических амбиций - хотя вы, ваше величество, конечно же, выше любого смертного и в вашей воле казнить меня или миловать.

– Убийство? Ты хочешь сказать, что твой сюзерен преступник, убийца? Но как иначе я мог подавить восстание?

– Служа вам, я всегда обращался к доброй стороне вашей души и никогда не думал о собственном благе. Я понимаю, вы расстроены участью вашей жены, но так уж, видно, должно было случиться. Помните, когда-то давно я говорил вам, что такую женщину, как королева, вам больше не найти никогда…

Подхватив полотенце с пола, король быстро обернул его вокруг своих узких бедер. У его ног уже собиралась лужа.

– Но ты сказал мне, что мой первейший долг - в служении стране. И я принес жертву, поскольку понял твои слова именно так…

– Нет, ваше величество, нет, определенно… - советник суматошно замахал руками.

– Опгедегенно, - повторил за ним Юлий, заучивая новое слово.

– Вам нужен козел отпущения, чтобы сорвать злость, государь. Прошу вас, подумайте, прежде чем выкидывать меня за порог. Это преступление перед страной.

Слова советника разнеслись эхом, отразившись от стен ванной. Служанки заторопились убраться со сцены разворачивающегося грозного действа, и когда король повернулся к ним с протянутой рукой, застыли в карикатурных позах бегства.

Окинув женщин презрительным взглядом, король снова повернулся к советнику.

Лицо Орла покраснело от злобы, краска волнами спускалась по его подбородку на шею и торс.

– Значит, я все-таки преступник? Ты снова это повторил! Я преступник! Ты, старая крыса, ты, отдавший мне этот приказ, теперь позволяешь себе оскорблять меня? Нет, убирайся вон! Сейчас же!

Развернувшись, король шагнул к своей одежде, сложенной на стуле.

Трепеща от мысли о том, что, он, пожалуй, зашел слишком далеко, СарториИрвраш дрожащим голосом пролепетал:

– Простите, ваше величество, но мне кажется, я понимаю ваш замысел. Отстранив меня от дел, вы получите возможность обвинить меня перед скритиной во всем, что произошло, свалив на меня всю мыслимую вину и тем самым очистившись в глазах народа. Может быть, вам удастся ввести их в заблуждение… неплохое решение, сударь, очень неплохое, хотя и предсказуемое, не новое - хотя, вместе с тем, можно согласиться, как изящно…

Смешавшись, советник замолчал. Бледный вечерний свет заполнял комнату. Испод облаков за окном освещали вспышки далеких зарниц. Взявшись за рукоятку лежащего на столе меча, король вытащил его из ножен. Потом с улыбкой взвесил сталь в руке.

Попятившись, СарториИрвраш опрокинул кувшин со святой водой, разлившейся по кафельному полу широким потоком.

ЯндолАнганол начал бой с тенью, выполняя свои обычные упражнения с мечом, делая выпады, уклоняясь от ударов и нанося их, иногда уходя в глубокую защиту, иногда переходя в атаку. Фехтуя, он быстро передвигался по комнате. Прислужницы жались к стенам, тихо охали и переговаривались дрожащими голосами.

– Туше! Ампо! Хоп! Туше!

Меч короля со свистом рассек воздух, и лезвие устремилось к советнику.

Стальное острие замерло в нескольких дюймах от шеи СарториИрвраша. Не опуская меча, король сказал:

– Где мой сын, а, старый хитрец? Где он, где Робайдай? Ты знаешь, что он хочет моей смерти?

– Мне хорошо известна история вашей семьи, ваше величество, - ответил СарториИрвраш, инстинктивно прикрывая горло руками.

– Мне нужно уладить это дело с моим сыном. Может быть, ты прячешь его у себя, в этом своем кроличьем садке?

– Нет, сударь, у меня его нет.

– А я говорю, прячешь, - фагор-стражник донес мне. И знаешь, что он еще мне нашептал? Оказывается, есть еще порох в пороховницах - с бабами ты по-прежнему лихой, ага?

– Сударь, события последнего времени утомили вас, вы перевозбудились. Позвольте дать вам…

– Я ничего больше не приму от тебя, господин советник, а вот ты получишь сталь в кишки. Отвечай же! У тебя в комнатах кто-то есть?

– Да, сударь, извольте - у меня там есть посетитель, юноша из Морструала, и только-то.

– Юноша, говоришь? Можешь оставить его себе…

Казалось, король потерял интерес к посетителям советника. С криком вскинув руку, он метнул меч, точно вонзившийся в деревянную балку под потолком. Подпрыгнув, король ухватился за рукоятку и вырвал оружие, при этом полотенце упало с его бедер.

Наклонившись, советник поднял полотенце, чтобы вернуть монарху, и льстиво проговорил:

– Понимаю, откуда происходят ваша ярость и безумие, и вполне допускаю…

Схватив вместо полотенца чарфрул СарториИрвраша, король рванул его на себя, чуть не свалив советника с ног. Полотенце снова полетело на пол. Советник испустил сдавленный крик. Пытаясь отстраниться, он поскользнулся, упал и потянул за собой короля - они вместе тяжело рухнули на пол прямо в лужу натекшей воды.

Через мгновение король, вскочив ловко, как кот, уже снова был на ногах и, махнув прислужницам, приказал им помочь советнику подняться. С помощью двух служанок советник с трудом встал, кряхтя и держась за спину.

– Теперь уходите, сударь, - приказал король. - Собирайте вещи - поторопитесь, пока мне не пришла охота показать, каких глубин способно достигать мое безумие. И помните - я знаю, кто вы: атеист и мирдопоклонник!

Добравшись до своих покоев, советник приказал служанке-рабыне размять его ушибленную спину и втереть в нее мазь и некоторое время лежал так и отдыхал, постанывая от удовольствия. Его личный страж и телохранитель, Лекс, взирал на происходящее с полнейшим равнодушием.

Получасом позже советник попросил сока скваанейи в бокале, набитом лордриардрийским льдом и, тщательно взвешивая каждое слово, написал королю письмо, время от времени почесывая спину.

Достопочтенный государь,

Я верой и правдой служил дому Анганолов много лет, чем снискал определенную славу и уважение. Я и сейчас готов продолжать службу, несмотря на все выпады в мою сторону, поскольку мне хорошо понятна буря, поднявшаяся в душе Вашего Величества и затмевающая Ваш разум.

Что касается моего атеизма и преданности наукам, на что Вы так часто соизволяете гневно мне указывать, то позволю себе сказать, что я таков, каков есть, а науки и чистый незатуманенный разум позволяют мне видеть мир в истинном свете, без прикрас или уничижения. Я никогда не пытался настроить Вас против вашей веры; единственное, чего я хотел, - указать Вам, в чем и как слепая вера может затруднить Ваше и без того сложное положение.

Я вижу наш мир в его повсеместном единстве. Вам известно о моем открытии полосатой окраски хоксни, опровергнувшем прежнее общее мнение. Открытие мое крайне важно, поскольку соединяет в одну цепь времена нашего Великого Года и дает общее представление об их сути. Я уверен, что не только хоксни, но и многие другие растения и животные имеют свойства адаптации подобного же характера, позволяющие им выживать в тяжких условиях нашего непростого и столь разительно меняющегося климата.

Определив для себя все это, я задал себе вопрос: возможно ли, что и у людей в их вере существует нечто увековеченное на все времена, пронесенное сквозь холода и жару многих сезонов? Возможно, это «нечто» по природе совершенно отлично от окраски хоксни в том смысле, в котором человек отличается от зверя? Именно религия есть связующая сила общества, объединяющая людей в пору невыносимых холодов, или, как теперь, мучительной жары. Этот институт, сплачивающий общество, объединяющий, предотвращающий раскол и разброд, необычайно ценен, поскольку позволяет нациям выживать и сохранять племенное единство.

Но вместе с тем религия не может управлять мыслями и жизнями личности. Принося слишком многое в жертву вере, мы становимся ее рабами, как мади стали рабами своего укта. Сударь, я прошу простить мне эти строки, которые, я почти уверен в этом, Вы не найдете приятными, но взгляните на вещи трезво - разве сами Вы не раб Акханабы…

Написав это, советник остановился. Нет, так не пойдет - как обычно, он зашел слишком далеко. Прочитав подобное, король немедленно отдаст приказ уничтожить его или сделает это сам, что при его теперешней взвинченности более чем вероятно. Осторожно достав из стола чистый листок бумаги, советник переписал письмо, изменяя и смягчая свои слова. Закончив, он вызвал Лекса и приказал двурогому доставить письмо в покои адресата.

После чего упал в кресло и разрыдался.

Пролив слезы, он задремал. Через некоторое время, очнувшись, он увидел над собой Лекса, молча гоняющего в ноздрях белые выделения. Фагоры были молчаливы и терпеливы как ни одно живое существо на свете, и эту черту анципиталов советник ценил больше всего; он ненавидел двурогих в целом, но считал их менее обременительными сравнительно со слугами-людьми.

Судя по настольным часам, было около двадцати пяти часов. Советник зевнул, потянулся и накинул на плечи теплое одеяло. За окном над пустым дворцовым двором продолжали мигать зарницы. Дворец спал - весь, до последнего фагора, за исключением, может быть, короля…

– Лекс, я хочу пройти к моему пленнику и поговорить с ним. Тебе придется проводить меня. Ему сегодня давали еду?

Фагор, у которого не дрогнул ни один мускул, а шевелился только рот, ответил:

– Узник накормлен, он сыт, сударь.

Двурогий страж советника говорил низким голосом, растягивая согласные и заставляя их вибрировать, отчего почтительное обращение прозвучало у него «шшжжударрь». Запас алонецких слов двурогого был весьма скуден, но советник, испытывая отвращение к расе анципиталов, принципиально отказывался учить хурдху, дабы подчеркнуть это.

Среди полок, почти сплошь закрывающих стены, имелся вместительный буфет. Шагнув к буфету, Лекс осторожно повернул его на петлях, открыв спрятанную позади железную дверь. Достав из кармана ключ, двурогий не без труда вставил его в скважину и повернул. Железная дверь отворилась; человек и фагор ступили во мрак тайной темницы.

Когда-то давно это был один из покоев. Во времена правления ВарпалАнганола советник приказал заложить и замаскировать снаружи внешнюю дверь этой комнаты, оставив только один вход, из своего кабинета. В окна будущей темницы были вставлены решетки с толстыми прутьями. Снаружи ничего заметно не было - зарешеченное окно терялось в аляповатой мешанине фасада замка.

Здесь в темноте с жужжанием летали или висели, словно спали в душном теплом воздухе, мухи. Мухи ползали по столу, а также по рукам Билли Сяо Пина.

Билли сидел на стуле. Его ноги и руки были прикованы толстой цепью к специальному кольцу, вмурованному в пол. Одежда пропиталась потом. В камере стояли невыносимая духота и вонь.

Вытащив из кармана мешочек с скантимоном, пелламонтейном и другими ароматными травами, СарториИрвраш поднес его к носу, после чего указал фагору на отхожее ведро в углу камеры.

– Вынеси.

Лекс молча повиновался.

Взяв имеющийся в камере стул, советник поставил его так, чтобы оставаться вне досягаемости любых возможных поползновений заключенного, и сел. Опускался советник на стул чрезвычайно осторожно, держась за ноющую поясницу и тихо чертыхаясь. Усевшись, он, прежде чем начать разговор, закурил длинную сигарету с вероником.

– Итак, БиллишОвпин, ты сидишь здесь уже два дня. Пришла пора продолжить беседу. Я - главный советник Борлиена, и в моей власти применить к тебе пытки, если мне вдруг покажется, что ты пытаешься обмануть меня. Ты, как следует из твоего рассказа, не кто иной, как глава города в заливе Чалси, ни больше ни меньше. Когда я решил запереть тебя здесь, ты вдруг заявил, что на самом деле ты птица гораздо более высокого полета - человек, сошедший в наш мир из другого мира. Так кто же ты на самом деле? Кем назовешь себя сегодня? Я хочу знать правду!

Утерев лицо рукавом, Билли ответил:

– Сударь, я знал о вашей тайной комнате прежде, чем ступил на камень двора этого замка, прежде чем вошел в город Матрассил, и это правда, сударь. Вместе с тем я во многом невежда и прежде всего в том, что касается принятого у вас обращения с иноземцами. Я совершил ошибку - не стоило называться чужим именем, представляться другим человеком - но я поступил так, поскольку сомневался, что вы способны поверить в правду, если выложить ее вам сразу, без подготовки.

– Могу сказать без преувеличения, что сам я, возможно, один из величайших искателей правды и радетелей о ней среди людей нашего несчастного века.

– Сударь, я знаю. И коль скоро это так, освободите меня. Позвольте мне следовать за королевой. Я никому не собираюсь причинить вреда, зачем держать меня в заключении?

– Я держу тебя здесь потому, что надеюсь узнать от тебя кое-что, возможно, полезное и ценное. Поднимись-ка.

Пленник поднялся, и советник внимательно его рассмотрел. Да, парень действительно выглядел необычно. Его сложение было более плотным, чем у коренных жителей Кампаннлата, хотя в то же время его нельзя было назвать уродом вроде тех чурбанообразных толстяков, которых обычно показывают за деньги на ярмарках и чьи предки, по слухам, не переболели костной лихорадкой, которую обязательно перенесли почти все жители Гелликонии.

Оттассольский друг-приятель советника, анатом КараБансити, будь он сейчас здесь, сказал бы, что у пленника отмечается необычно скругленная структура скелета. Кожа молодого человека была гладкой и малозагорелой, нос-пуговка, обожженный солнцем, уже начинал шелушиться. Волосы у парня были тонкими и светлыми.

Кроме того, присмотревшись, можно было заметить в пленнике и некоторые другие отличия, хотя и не столь бросающиеся в глаза, например, его манера держаться не походила на манеру держаться коренных кампаннлатцев. Слушая советника, незнакомец редко смотрел на него, задерживая на нем взгляд более-менее надолго лишь когда говорил сам, хотя причиной тут мог быть и страх. Глаза парня по большей части были устремлены вверх, вместо того чтобы быть обращенными долу. Кроме того, по-алонецки он говорил с незнакомым акцентом, на иноземный манер.

Все это советник отметил для себя, прежде чем продолжить:

– Расскажи мне о мире, с которого, по твоим словам, ты прибыл. Я считаю себя разумным человеком и постараюсь выслушать и понять все, что ты скажешь, каким бы невероятным этот рассказ мне ни показался.

Неудачно затянувшись, советник поперхнулся дымом.

Вернувшись с пустым ведром, Лекс поставил его на прежнее место и замер у стены, устремив взгляд вишневых глаз в точку, находящуюся где-то далеко в бесконечности за пределами темницы.

Билли снова опустился на свой отчаянно скрипевший стул. Положив закованные в кандалы руки на стол перед собой, он заговорил:

– Милостивый сударь, повторяю - я спустился с мира, во много раз меньшего, чем тот, где мы с вами сейчас находимся. Он сравним, может быть, с гранитным утесом, на котором стоит Матрассильский замок. Мой мир называется Аверн, но вашим астрономам он известен под другим именем, Кайдау. Так вот, обращаясь вокруг Гелликонии по круговой орбите высотой пятьсот километров, мой мир облетает ее за 7770 секунд, и его…

– Стоп, стоп. Так на чем же этот твой холм стоит, на воздухе, что ли?

– Нет, там, где летает Аверн, воздуха уже нет. Мой мир состоит из металла, и его можно назвать луной вашей планеты. В алонецком такого слова нет, поскольку у Гелликонии нет естественного спутника. Аверн обращается вокруг Гелликонии по орбите подобно тому, как сама Гелликония облетает раз за разом Беталикс. Так же как Гелликония, мой мир несется сквозь безвоздушное пространство, и так же как движение Гелликонии, его движение не прекращается никогда. Остановившись, Аверн упадет на вашу землю под действием силы тяжести. Вы понимаете, о чем я веду речь, сударь? Вам ведь известны основные принципы механики, управляющей движением небесных тел, Гелликонией, Беталиксом, Фреиром?

– Я понимаю, о чем ты говоришь, чужак, не сомневайся.

Советник прихлопнул муху, опустившуюся на его лысину.

– Да будет тебе известно, что ты разговариваешь с автором знаменитой «Азбуки Истории и Природы», книги, в которой я пытаюсь установить взаимосвязь всех знаний мира. Общая суть мирового знания мало кому ясна, таких людей считанные единицы, и я осмеливаюсь относить себя к их числу. Я знаю, что Беталикс и Фреир кружат около общего центра, в то время как Аганип, Ипокрен и Копэйс вместе с Гелликонией носятся по своим кругам вокруг Беталикса. Скорость обращения планет-сестер нашего мира пропорциональна их статусу и удаленности от родительского бока Беталикса. Кроме того, по бытующему мнению, все миры-сестры в свое время вышли из лона Беталикса, как человек выходит из лона матери и как когда-то сам Беталикс вышел из тела Фреира, матери всего. Без лишней скромности могу заявить: в том, что касается небесного бытия, мои знания очень обширны, будь уверен.

Взглянув в потолок, советник выпустил в мух струю дыма.

Билли откашлялся.

– На самом деле все происходит не совсем так, как вы только что сказали. Беталикс и его планеты представляют собой достаточно древнюю систему, попавшую в сети гравитации мощного светила, называемого вами Фреир, сравнительно недавно, около восьми миллионов лет назад по нашему исчислению времени.

Советнику не сиделось спокойно - он то и дело закладывал ногу на ногу, сцеплял руки и потирал ладони; выражение лица у него было брезгливым.

– Среди постулатов знания существуют запреты, дающие наказ тем, кто ищет в знании источник власти, предупреждение о трудностях и проблемах изучения частностей внешнего мира - а кроме того, предупреждение о возможности ошибки при неправильном определении предмета изучения. Все это, понимая его важность, я сформулировал в самом начале своей книги, в первой ее главе.

Не хочу оспаривать тот факт, что истинное знание у тебя есть, хотя ты и искажаешь его в угоду своим ложным домыслам, так мне кажется. Помни, БиллишОвпин, что открытие правды - дело трудное, всегда идет плечом к плечу с мучением, в твоем случае с пыткой. Я человек терпеливый, но когда ты начинаешь говорить о миллионах лет или лиг пути, даже я начинаю терять терпение. Если ты надеешься огорошить меня цифрами, то это бесполезно. Сухие цифры вещь пустая, их может изобрести любой, взяв из воздуха.

– Сударь, я не обманываю вас. Например, сколько, по-вашему, людей населяют Кампаннлат?

Советник смешался, потом махнул рукой.

– Где-то около пятидесяти миллионов. Да, по последним уточненным данным что-то около того.

– Неправильно, сударь. Шестьдесят пять миллионов человек и тридцать пять миллионов фагоров. Во времена ВрайДен, которую вы так любите цитировать, соотношение люди-фагоры было совершенно иным: восемь миллионов людей и двадцать три миллиона фагоров. Биомасса меняется в соответствии с притоком энергии на поверхность планеты. В Сиборнале сейчас проживает…

СарториИрвраш замахал руками.

– Все, с меня хватит - ты сводишь меня с ума… вернемся лучше к геометрии светил. Насколько я понял, ты осмеливаешься заявлять, что между Фреиром и Беталиксом нет кровного родства?

Опустив взгляд к своим рукам, Билли покосился на пожилого человека, предусмотрительно усевшегося вне пределов его досягаемости.

– Уважаемый советник, если я сейчас скажу вам, что случилось на самом деле, вы поверите мне?

– Трудно сказать - это зависит от того, насколько правдоподобной окажется твоя история.

СарториИрвраш выдохнул облако душистого дыма.

– Прекрасную королеву я сумел увидеть только мельком, - проговорил Билли Сяо Пин. - Зачем мне сидеть здесь и мучиться, пропадать без толку, если вдруг окажется, что правда, которую я открою вам, вас по какой-то причине не устроит?

Билли вспомнил МирдемИнггалу, быстро прошедшую мимо него в облаке легчайшего муслина.

Не дожидаясь от советника ответа, он начал свой рассказ. Его слушали двое: неподвижный фагор у грязной стены, и старик на скрипучем стуле. Мухи пели свою монотонную жужжащую песню. Из внешнего мира не доносилось ни звука.

– По пути ко дворцу я видел флаг с девизом на алонецком: «Вся мудрость мира существовала всегда». По-моему, это далеко не так. Возможно, это истина с религиозной точки зрения, но с точки зрения науки это ложь. Правда складывается из фактов, открываемых болезненно и с трудом, и гипотез, раз за разом проверяемых и перепроверяемых, - там, откуда я прибыл, правда зиждется только на фактах, и новые факты способны зачеркнуть старую истину в любой момент. Как вы сами сказали, истинное знание никогда не дается легко; так вот, по-нашему, существует некая метаструктура знания, которую мы называем наукой.

Мой мир, Аверн, искусственного происхождения. Своим появлением он обязан науке и процессу применения науки на практике, который мы зовем технологией. Вы удивитесь, когда узнаете, что раса, к которой я принадлежу, обитающая на далекой планете под названием «Земля», на самом деле много моложе вас, гелликонцев. Дело в том, что нам, землянам, не приходилось преодолевать столь невозможные препятствия, какие выставляет на вашем пути развития природа, поэтому мы развивались быстрее.

Билли замолчал, пораженный сорвавшимся с собственных уст словом Земля, столь невозможным, по его мнению, в данной обстановке.

– Я расскажу вам всю правду, поскольку лгать мне нет резона, хотя и предупреждаю, что многое из того, что вы услышите, советник, может вам не понравиться, поскольку, возможно, пойдет в разрез с вашими представлениями о картине мира. То, что вы услышите, может стать потрясением, хотя вы и считаетесь одним из передовых представителей своей расы.

Потушив вероник о столешницу, советник стиснул виски руками. Голова раскалывалась от боли. В камере было невыносимо душно. Он не успевал следить за словами молодого и наглого собеседника, его мысли то и дело обращались к королю, в памяти всплывал образ нагого монарха с мечом в руках - и как этот меч с силой впивался в балку над его головой. А заключенный продолжал говорить без остановки.

Там, откуда были родом предки Билли Сяо Пина, космос был изучен и знаком, как садик на заднем дворе. По ходу дела чужак упоминал желтые звезды класса G, возрастом в пять миллиардов лет. Звезды такого рода обладали малой яркостью, и температура на их поверхности достигала каких-нибудь 5600 градусов некоего Кельвина. К таковым, как оказалось, относился и Беталикс. Упомянув об этом, Билли заговорил о единственном обитаемом мире Беталикса, Гелликонии, во многом схожем с его родной далекой Землей, однако более древнем, холодном, сером, с медленно развивающейся жизнью, за огромное количество веков прошедшую путь от простейших организмов до теперешних высших видов людей и животных.

Восемь миллионов лет назад по земному летоисчислению Беталикс и его планетарная система вошли в область повышенной звездной скученности, где имелась двойная звездная система, состоящая, по мнению Билли, из звезд типов А и С. Проходя мимо этой звездной пары, Беталикс оказался притянутым могучим гравитационным полем Звезды А. В итоге последовавшей за этим серии пертурбаций Звезда С двойной системы была потеряна, и ее место занял Беталикс, новый компаньон Звезды А.

Свойства новой звезды разительно отличались от свойств Беталикса. Относительно молодая по космическим меркам (всего десять-одиннадцать миллионов лет) яркая звезда развивалась по-своему, не похоже на обычный путь развития остальных звезд. Превосходящее радиусом Беталикс в семьдесят раз и пылающее в два раза жарче его, светило А, сверхгигант, уже приближалось к своему закату.

Превозмогая отупляющую усталость, советник слушал как можно внимательнее, но улавливал и понимал очень мало. Ощущение близкой опасности вдруг овладело им. Перед глазами плыло, сердце заходилось, то бешено колотясь, так, что, казалось, было слышно во всей комнате, то вдруг сбрасывая обороты почти в два раза. Снова выудив из кармана мешочек с благовониями, он глубоко вдохнул их запах.

– Все, болтовни на сегодня хватит, - вдруг сказал он, оборвав Билли на полуслове. - Я знаю все о таких как ты, о них говорится в древних летописях, таких называют «говорящие необычное и насмехающиеся над мудрецами». Возможно, то, что мы почитаем за окончательную истину, на самом деле полная иллюзия… если так, то нам не избежать страдания, хотя в этом и нет ничего удивительного. Всего два дня назад - меньше пятидесяти часов - королева королев, обвиненная в заговоре, покинула Матрассил, а шестьдесят один мирдопоклонник был убит с крайней жестокостью… Вот что случилось, а ты сидишь здесь и рассказываешь мне сказки о том, как солнца, словно шлюхи, носятся туда-сюда, болтаешь всякую чушь…

Выбивая дробь пальцами одной руки и отгоняя мух другой, Билли думал. Неподалеку от него стоял с закрытыми глазами Лекс, неподвижный, как предмет обстановки.

– Я и сам мирдопоклонник. Во многих преступлениях, расцененных как государственная измена, можно обвинить и меня. Но я привык служить королям… а он слишком привык к тому, что находится в услужении у святош. Жизнь так не любит беспокойства… Можешь ты сказать мне, что за тревоги ожидают нас завтра?

– Для ученого вы слишком много внимания уделяете окружающей реальности, - заметил Билли. - В этом отношении вы напоминаете моего наставника, оставшегося на Аверне. Он не верил в подлинность существования Гелликонии. А вы не верите в существование Вселенной. Ваш умвелт не выходит за границы этого дворца.

– Что значит умвелт?

– Вера, направляемая вашей проницательностью по отношению к миру.

– Вижу, тебе нравится корчить из себя мудреца. Что ж, если ты так умен, тогда скажи, верно ли то, что на самом деле хоксни полосатые, а не гладкие, как считается повсеместно, и полоски их проявляются только при наступлении весны Великого Года?

– Конечно, верно. Животные и растения, каждое по-своему пытаясь выжить, разными способами приспосабливаются к коренным переменам климата, которые несет с собой смена времен Великого Года. На вашей планете с некоторых пор существуют двойная биология и ботаника, одна половина которых следит за старым светилом, как прежде, другая - за новым.

– Ты снова все сводишь к двум солнцам, светящим нам с небес. Лично я считаю, и мое мнение подкреплено почти тридцатисемилетним жизненным опытом, что два наших небесных странника предназначены служить нам вечным напоминанием о двойственности всей природы, о душе и теле, жизни и смерти и кое о чем другом, что непосредственно направляет жизнь людей, - о жаре и холоде, свете и тьме, добре и зле.

– Советник, вы сказали, что такие люди, как я, уже упоминались в летописях. Может быть, это были мои собратья, другие пришельцы с Аверна, которые, как и я, хотели донести до вас истину, но к которым, как и ко мне, никто не прислушался?

– И, которые как и ты, пытались навязать нам свои безумные геометрические воззрения? Если так, то их, конечно же, казнили!

СарториИрвраш поднялся и, опершись руками о стол, нахмурился.

Звеня цепью, Билли тоже поднялся, хотя и с б?льшим трудом, чем пожилой советник.

– Истина освободит вас от кабалы невежества и заблуждений, советник. Как ни называй то, о чем я говорил, «безумной геометрией» или как-то иначе, эти законы правят Вселенной. Да что я - вы и сами это знаете, просто не хотите признаться. Напрасно вы без должного уважения относитесь к своему разуму. Почему вы не хотите пойти дальше, разорвать оковы своего умвелта? Жизнь на вашей планете обязана своим появлением именно тем «безумствам», над которыми вы насмехаетесь.

Звезда класса А, ваш Фреир, на самом деле представляет собой гигантский водородный реактор, выбрасывающий в пространство огромные количества лучевой энергии, тепла и света. Когда Беталикс и его планеты восемь миллионов лет назад вышли на свои орбиты около этого гиганта, они немедленно и постоянно стали подвергаться бомбардировке рентгеновским и ультрафиолетовым излучением. Влияние этого излучения на вялую биосферу Гелликонии оказалось огромным. Начались стремительные генетические изменения. Пошли мутации, поразительные и ранее невозможные. Некоторые из новых жизненных форм приспособились и уцелели. Один из видов животных развился настолько, что сумел противопоставить себя другому виду, более древнему и ранее занимавшему главенствующее положение…

– Все, нет больше моих сил! - вскрикнул СарториИрвраш, взмахом руки приказывая пленнику замолчать. - Одни виды превращаются в другие - что за вздор ты несешь? Видано ли такое? По-твоему, собака может превратиться в аранга, а хоксни со временем примет вид кайдава? Всем известно, что каждому зверю от природы предназначено его место, среди прочих - и человеку. Так повелел Всемогущий.

– И это говорите вы - атеист! Вы же не верите во Всемогущего.

Смутившись, советник затряс головой.

– Лично я предпочитаю, чтобы мной правил Всемогущий, а не эти твои законы безумной геометрии… Думал я показать тебя королю ЯндолАнганолу, да сдается мне, что он не вынесет и минуты твоих речей и велит посадить тебя на кол.

Спохватившись, СарториИрвраш вдруг вспомнил, что король теперь далек от всего, что хотел бы предъявить ему его советник - то есть бывший советник. Ни умствования, ни рассудительность больше не интересуют его величество. Ярый приверженец рассудительности, сам СарториИрвраш, не интересует короля. Слушая Билли, он вдруг вспомнил о другом молодом безумце - сыне короля, Робайдае. Некогда милый и послушный ребенок, Роба вдруг увлекся безумными фантазиями, возомнил пустыню своей изможденной матерью, нашел вкус в смертельно опасных игрищах, по временам не имеющих для стороннего наблюдателя вообще никакого смысла… и стал костью в горле своих любящих родителей, королевской четы.

Тут он вспомнил о собственной многолетней борьбе за постижение смысла всего сущего. Как могло случиться, что такая проблема, первоочередная и главнейшая, занимала во всем свете столь немногих?

Кто таков этот Билли: плод усталого воображения пожилого человека, темная сторона действительности, явленная, чтобы соблазнить и погубить его?

Советник повернулся к фагору.

– Лекс, стереги его пуще глаза. Завтра я подумаю, как избавиться от него и его умвелта.

Вернувшись в спальню, советник ощутил острый приступ одиночества. Король схватил его своей безжалостной дланью и опрокинул на пол! Немилосердно болела ушибленная спина, тело, которое годы иссушили и скрючили, казалось уродливым и хилым. Слишком много постыдного случилось за прошедшие дни.

На его зов явилась женщина-рабыня. На ее лице были написаны те же недоумение и неохота, какие, наверное, можно было прочесть на лице самого советника, когда тот являлся на королевский зов пред светлые монаршие очи.

– Разотри мне спину, - приказал он.

Прислужница послушно прилегла рядом и провела рукой от его затылка до поясницы. От советника пахло вероником, фагором и мочой. Прислужница была рандонанкой, с ритуальными шрамами на щеках. От нее исходил легкий запах фруктов. Полежав немного на груди, СарториИрвраш перекатился к рабыне лицом - его член под чарфрулом начал напрягаться. И правоверные почитатели Акханабы, и атеисты - все живые были равны в одном, всем им была дозволена одна-единственная утеха, одно убежище от абстракций. Просунув одну руку меж темных бедер рабыни, советник положил другую на ее мягкую грудь.

Подавшись вперед, она привлекла его к себе.

На Аверне неизвестные выпустили петицию, призывающую добровольцев спуститься на поверхность планеты на выручку Билли Сяо Пину. Никто не придал петиции серьезного значения. Условия, принятые Билли, однозначно утверждали: с какими бы трудностями ему ни пришлось столкнуться в неведомом мире, надеяться он должен только на себя. Но даже это не остановило нескольких барышень из семейного клана Пин, заявивших во всеуслышание, что если Комитет правления немедленно не предпримет что-нибудь, то они вскорости покончат жизнь самоубийством.

Несмотря на несколько встревоженную обстановку, жизнь на станции текла в обычном ритме, как и все тридцать два века ее существования. Мало кому из авернцев было известно, что земные технократы программным путем заложили в них покорность. Большие семейства продолжали анализировать поступающую с поверхности планеты информацию, автоматические системы продолжали отсылать результаты общестанционной деятельности по радиолучу на далекую Землю. По всей Земле были устроены гигантские просмотровые залы, подобные огромным морским раковинам.

Для людей Земли вести с Гелликонии были в новинку. Сигналы Аверна сначала принимали на Хароне, на внешней границе Солнечной системы. Там информация снова подвергалась переработке, анализу, классификации, ее подготавливали к долгосрочному хранению и только после этого передавали на Землю. Наибольшей популярностью среди землян пользовались передачи образовательного канала, своего рода мыльные оперы с продолжением, из далекой двойной системы. Известия из дворца короля ЯндолАнганола считались самыми срочными новостями первой полосы. А ведь этим новостям было ни много ни мало, тысяча лет.

Аудитория подобных передач, составляющая особую часть земного сообщества, претерпевала перемены, во многом следующие происходящему на Гелликонии, а иногда даже повторяющие его. Закат Эпохи Модерна ускорило быстрое продвижение ледников, спустившихся с земных снежных шапок, знаменующее наступление Великой Эры Оледенения. В девятом веке шестого тысячелетия от Рождества Христова ледники начали медленно отступать, а вслед за льдами двинулись и земляне. Старые национальные распри и вражда постепенно забывались. По мере умягчения климата главенствующее положение в душевной организации землян начали занимать добродушие и кротость, ставшие благодатной почвой для умудренного внимания к вопросам взаимодействия между биосферой, живущими в ней существами и собственно планетной твердью, на которой это взаимодействие имело место.

Из среды мыслителей и гуманистов вышли правители, достойные своего народа. Разделяя общие убеждения, они олицетворяли мудрость и истину, чем и снискали популярность. Правители землян хорошо понимали, что драма далекой планеты может послужить источником изучения не только безрассудства и ошибок, но и бесконечно переменчивых жизненных ситуаций.

Люди приходили к гигантским раковинам и, затаив дыхание, с интересом взирали на отплытие в изгнание королевы, на сожжение мирдопоклонников, на ссору между королем и его советником. Вся эта последовательность событий, воспринимаемая как настоящее, сиюминутное, оказывала огромное эмоциональное воздействие на тех, кто следил, задрав головы, за сценами, разворачивающимися на огромных экранах. Все, что они видели перед собой, давно уже было достоянием истории, древним окаменелым отложением, спрессованным в световых волнах, на гребне которых прибыло. Однако как залежи каменноугольного периода, сгорая в печах, отдают свое тепло, накопленное от солнца, так свет и жар гелликонских событий наполняли сознание людей обновленной силой и энергией.

Огонь этот, конечно же, опалял не всех. Некоторые земляне воспринимали Гелликонию как реликт давно прошедших веков, тревожный период истории, о котором лучше не вспоминать, близкий тем земным временам, когда дела вершились едва ли лучше, чем на этой далекой планете. Эти новые люди обращались лицом к новому стилю жизни, где человек и его механизмы уже не были верховными судьями и вершителями судеб. Некоторые из стремившихся к достижению подобных целей все же находили время одобрительно хмыкнуть в адрес ворчливого СарториИрвраша или признаться в сочувствии мирдопоклонникам.

Среди землян, даже среди поселенцев на новых землях, было много поклонников королевы. День и ночь они проводили в ожидании беспрестанно текущих из космоса древних новостей.