Но в нашем трезвом, пронизанном всевозможными толками школьном содружестве все мы уже задавались вопросом, что станут делать мистер Морни и миссис Кристо, когда узнают про Бетт и Джули. Всякая дружба между мальчиком и девочкой, будь то в школе или вне школы, и учителями и родителями строго-настрого запрещалась. Мистер Морни, должно быть, все уже знает – Бетт ничего не стала бы скрывать от отца. Но он пока никак не старался им помешать. Он славный человек. Ну, а миссис Кристо вообще может никогда про это не узнать, разве что ей скажут квартиранты, но они тоже стоят немного в стороне от потока наших местных сплетен и толков.
И все-таки миссис Кристо узнала, и отвечать на ее вопросы пришлось мне. Я по-прежнему был единственный, кому Джули доверял настолько, чтобы водить к себе домой, и в этот раз я пришел помочь ему хоть как-то подготовиться к экзамену. Мы сидели за старым столом на веранде, где обычно спал Джули (во дворе заниматься было невозможно: чересчур ветрено) и старались втиснуть в память Джули исторические даты и важнейшие события, вроде заключения англичан в Черную яму в Калькуттской тюрьме в 1756 году, а ему все это было совсем неинтересно, и тут пришла миссис Кристо, держа в руках несколько медяков и котелок.
– Джули! Сбегай в молочную Уокера, возьми пинту молока, – сказала она. – Хочу сготовить саговый пудинг. (Рис был миссис Кристо не по карману.)
Джули ничего не сказал, но тотчас поднялся. Он всегда безропотно выполнял все, о чем его просила мать, и я тоже собрался с ним.
– Не надо, Кит. Останься, – сказала миссис Кристо, и ее полная теплая рука уже обхватила меня за шею.
Джули спорить не стал. Сурово глянул на меня, но ясно было, что мне уже не уклониться от этой руки, и я не двинулся с места, а он вышел, взяв деньги и котелок.
– Ну вот, Кит, – прошептала миссис Кристо, подсаживаясь ко мне и не убирая руки, так что я не мог двинуться, будто связанный. – Ячменную лепешку хочешь? С маслицем?
– Нет, спасибо, миссис Кристо, – беспомощно ответил я; сам не знаю почему, но взять эту лепешку за спиной Джули был бы почти предательством.
– Я принесу лепешку, когда вернется Джули.
– Ладно, – поспешно согласился я.
Она глубоко вздохнула, а при такой груди глубокий вздох – это тоже волнующее событие.
– Вы все так быстро растете, правда? – печально и опять со вздохом сказала она.
– Ну, ясно, – как мог уверенно ответил я.
– Тебе сейчас сколько. Кит? Ты такой рослый. (И вовсе я не был рослый.)
– Скоро шестнадцать.
– Джули почти на полгода старше, – сказала она: – Но школу вы кончите вместе, да?
– Да…
– Ты уже подыскал себе работу, Кит? Будешь работать с отцом? Ты ведь такой способный, правда?
– Нет, работы у меня еще нет, миссис Кристо, – ответил я.
– Я так беспокоюсь за Джули. Не представляю, чем он сможет заняться. Бедняжка Джули. Просто ума не приложу, и так мне тревожно.
Наверно, в глазах у нее стояли крупные слезы, и я не поднимал головы.
– Скажи мне, Кит. Ты ведь самый близкий его друг, конечно же, ты знаешь. – Она опять перешла на будоражащий шепот, будто нас соединял некий секрет. – Джули подружился с дочкой мистера Морни, с Бетт?
Я растерялся. Уж, конечно, я не хотел выдавать Джули, но и не поддаться ей, сидя с ней рядом и чувствуя тепло ее руки, тоже не мог.
– Не знаю, миссис Кристо, – ответил я уклончиво и так сильно запинаясь, что она успокоительно прижала меня к груди.
– Так ведь это хорошо, – прошептала она. – По-моему, это славно. Мне хочется, чтобы у Джули были хорошие друзья, а Бетт, я знаю, такая славная девочка. Я очень надеюсь, что он с ней подружился. Это правда?
Я кивнул.
Она опять вздохнула.
– Бетт такая прелесть и ее все любят, правда?
– Да, ее все любят.
– Она не танцует под джаз и вообще ничего такого не делает, правда?
– Наверно.
– А как, по-твоему, Кит, чем они занимаются, когда они вместе?
– Не знаю, миссис Кристо, – сказал я, но мне понемногу возвращалось чувство чести.
Миссис Кристо ощутила мое противодействие и только крепче обняла меня.
– Скажи, а ты сможешь уговорить Джули как-нибудь привести ее к нам? Сможешь?
– Сюда? – недоверчиво переспросил я. Миссис Кристо съежилась от моего сомнения, как от удара.
– Она бы не пришла?
– Ну что вы, что вы. По-моему, пришла бы, – сказал я, а сам подумал: Джули нипочем ее не позовет.
– Мне просто хочется, чтоб у Джули были славные друзья и чтоб он приводил их к нам домой.
Я молчал.
– Может, ты с ней поговоришь, а, Кит? Может, позовешь ее к нам?
О, господи, подумал я, ну зачем она меня в это втягивает?
– Я не так уж хорошо знаю Бетт, – промямлил я.
– Тогда, может, уговоришь Джули, пускай он ее пригласит? – сказала миссис Кристо. – Если он подружился со славной девочкой, я хочу, чтоб она видела, что у него приличный дом и… и…
На лице ее выразилось замешательство – казалось, она отчаянно хотела бы что-то сказать о себе и не решается. Я торопливо кивнул в знак, что понял, и она напоследок порывисто прижала меня к себе.
– Только не рассказывай Джули, про что я с тобой говорила, – шепнула она. – Он хороший мальчик, но ему и так хватает огорчений.
(Каких таких огорчений? От нее, что ли?) Она вернулась на кухню, оставив меня наедине с Черной калькуттской ямой и осадой Каунпура, я упрямо держал их в голове, пока на веранду не вернулся Джули.
– Чего она от тебя хотела? – спросил он и взял у меня учебник.
– Ей нужна Бетт Морни, – ответил я. – Больше ничего.
– Она хочет, чтоб Бетт пришла сюда? – спросил Джули.
– Да. Она спрашивала, захочет ли Бетт прийти. Вот и все.
Больше я ничего не мог сказать, но я знал: Джули вовсе не желает, чтобы мать покровительствовала его дружбе с Бетт. И не желает, чтоб она эту дружбу одобрила и поощряла; я исподтишка следил за ним и видел: гнев в его глазах постепенно угас.
– Ну, вот вам, мальчики, – сказала миссис Кристо, выйдя из кухни, и протянула нам по ячменной лепешке с маслом, – Это за то, что вы такие славные друзья.
– Пошли во двор, – сказал мне Джули.
– Но ведь такой ветер, – вскинулась миссис Кристо. – У вас все разлетится.
– Мы уже кончили заниматься, – возразил Джули, вставая.
Я пошел за ним, мы уселись в его любимом уголке у поленницы, и он стал спрашивать меня про Билли – главного в джазе «Веселые парни».
– Где они играют? – спросил Джули.
– Всюду, – ответил я. – Они ездят всюду, где Локки Мак-Гиббон устраивает танцы.
– Ну, а танцы где бывают? В гостиницах?
Гостиницы в нашем городке были все равно, что пивные и бары, а в глазах всех евангелистов были они рассадниками греха, пьянства, азартных игр и разврата.
– В Зале округа, или под навесами, где сушат шерсть, или где сушат изюм, вот как в Ное, – смеясь, ответил я. – Потому и говорится, танцы под навесом. Наверно, они ездят всюду, куда их приглашают.
– А им за это платят?
– Ну а как же. Думаешь, они стали бы играть задаром?
– А они пьют?
– Господи, Джули. Ну откуда мне знать? Говорят, на этих танцах все напиваются вдрызг, но мало ли что болтают! Да и как бы они играли пьяные? – Мне любопытно было, что у Джули на уме, и я спросил.
– Да так, интересно, нет у них какого-нибудь лишнего инструмента, – ответил он.
– А. зачем?
– Может, спросишь Билли, не найдется ли у них чего лишнего?
– А почему сам не спросишь?
– Спроси ты. Спроси – и все…
Когда Джули чего-нибудь от тебя хотел, в нем проступала какая-то непреклонная властность и он настойчиво добивался своего.
– Если я спрошу Билли, он спросит, на что они мне, – сказал я.
– Ты спроси, может, он даст мне ненадолго два или три инструмента? Больше от тебя ничего не требуется.
– А какие инструменты?
– Не знаю, – с досадой ответил Джули. – Какая разница?
Я рассмеялся. В этом весь Джули. Скажи так любой другой, это звучало бы хвастовством. А Джули и не думал хвастать, он, конечно, справится с любым инструментом, который даст ему Билли.
– Ладно, – согласился я. – Попробую…
– Кит! – по пыльной дорожке ко мне спешила миссис Кристо: я был уже у калитки – собрался домой. – Передай вот это твоей маме, – сказала она и протянула мне бумажный пакетик и письмо. Я неохотно взял. – Ты не бойся, – ласково шепнула она мне на ухо. – Это оладушки. Твоя мама ведь англичанка, они ей понравятся.
Меня смутили не оладушки, а письмо. Я бросил взгляд на Джули. Глаза его были устремлены на письмо, и я впервые увидел, как человек вдруг бледнеет.
Я поблагодарил миссис Кристо, закрыл за собой калитку, помахал Джули и медленно пошел домой, почти готовый к тому, что сейчас он меня догонит и сердито потребует отдать ему письмо. И, однако, я знал, он этого не сделает. Не пойдет он умышленно против матери да еще когда тут замешан кто-то третий. И вот, завернув за угол, я осторожно вскрыл непросохший конверт и прочел письмо.
«Дорогая миссис Куэйл, – говорилось в нем. – Спасибо, что позволяете Вашему милому сыну Киту бывать у Джули. Они ведь так дружат. Посылаю Вам несколько оладушек, я состряпала их без соли. Надеюсь, раз Вы англичанка, они Вам понравятся.
Джули хороший мальчик, и если Вы когда пригласите его к чаю или к ужину, он будет вести себя как положено…»
Дальше я читать не стал, вложил письмо в конверт и снова запечатал, было мне очень неловко и за Джуди и за его мать – как она беспомощно, униженно вступается за благовоспитанность, добродетель, безгрешность и радость. Ни за что не скажу Джули, что написано в этом письме, хотя рано или поздно он наверняка меня спросит.