Писать я буду – не о конкретной стране.

А о самом понятии – диктатор.

Я много раз пробовал представить себе – что может чувствовать диктатор пришедший к власти?

Свободу? Радость и полноту жизни? Вседозволенность и эйфорию?

А может желание делать реальные реформы? Оставить своё имя навечно в истории державы? Да так что бы оно произносилось народом с любовью и уважением?

Долго я анализировал различных диктаторов живших в различные исторические эпохи.

И понял – что диктаторы меняются по мере их нахождения у власти.

И первые их стремления – часто благие. На пользу народу.

Кто первый разочаровывается из них – в этом брачном союзе?

Чаще всего – сам диктатор.

Когда на первые его шаги на пути к народу – он видит встречные плевки и обвинения.

От оппозиции.

Под прикрытием что это мол – демократия.

И тогда диктатор наносит первый удар по морде демократии.

В ответ за оскорбления, непонимание и унижение.

И с удивлением он видит насколько демократия была хилой и беззащитной.

Она тут же валится ему в ноги, корчась и унижаясь от боли.

Молит о прощении и готова выполнить любой каприз диктатора.

И тогда наступает перерождение диктатора.

– Это Вы меня сделали таким! – Позднее говорят многие из них в порывах отчаяния (к примеру – Иван Грозный).

Отчаяние. Откуда оно приходит?

Когда демократии уже нет. Никто не плюет в лицо, не обвиняет и не критикует.

Откуда ты берёшься? А ещё хуже – если страх вылазит наружу.

Откуда-то изнутри, из подсознания…

Почему?

Потому-то там, где народная масса – стоит нечто огромное, бесформенное, пытающееся изобразить улыбку и покорность в глазах.

Но вглядываясь в них – он вздрагивает от ужаса…

что-то ещё есть в её глазах.

Похожее на угрозу и насмешку…

Потому что масса и диктатор знают.

Она, масса – вечна. А ему, диктатору – судьба даёт жизни при власти лет 20 или 30.

И конец.

После чего эта масса превращается в зверя. Она выкидывает все свою лють, недовольство и злобу – на остатки диктатора.

Эй, Вы, Василий Сталин! Как быстро тебя упекли в тюрьму после смерти отца диктатора?

И сколько тебе дней дали пожить после освобождения?

Бороться с этой аморфной массой – бесполезно.

Можно бить её, наказывать и унижать. Она лишь покорно пригибается, кивает головой и ждёт… ждёт… ждёт… когда ты диктатор – подохнешь.

Она не говорит тебе про это вслух, но это желание – спрятано где-то в её краешках губ, в странном блеске её глаз. В льстивой улыбке когда её гладишь по спине.

Да, он гладит её иногда… он изучает её. Как изучают тварь. Её повадки и привычки.

Зачем тебе свобода, тварь? – иногда спрашивает он её – Демократия? Права человека?

Ты не этого хочешь. Я знаю. Ты хочешь жрать. И пить.

На, ешь. Пей.

И скажи что любишь меня.

Что никто тебе не нужен кроме меня.

Я самый лучший и любимый.

И лишь чавканье в ответ. Чавк… чавк… чавк…

Но диктатор не сдаётся

– Не слышу ответа – ласково шепчет он. – Ну скажи же мне что любишь. Милая…

И тогда тварь подымает на него свои глаза. Пустые и равнодушные они смотрят куда-то сквозь него. В то место где лежит жратва и пойло.

И рыгает ему в ответ – Ррр…ыыы…гг

Отшатнувшись как от удара, он ходит из угла в угол стараясь успокоиться, укоряет её.

Напоминает сколько сделал для неё хорошего, как вычёсывал блох из её шерсти, как водил к ветеринару, как лечил лишай на шее…

Отчаянно он старается заглянуть поглубже в зеницы пустых глаз, отчаянно пытаясь найти там любовь, благодарность…

А тварь только мычит – "жрать давай! "

И тогда он с ужасом понимает что эта масса не помнит ничего хорошего.

Злопамятная и жестокая по природе. Трусливая и подлая.

Она такой была, есть и будет в своей первоначальной природе.

Он наконец понимает что не может изменить её.

Демократия и свобода выбора – было единственное что заставляло массу быть добрее, что толкало её вперёд, заставляло развиваться, страдать и уважать.

А теперь, эта масса терпеливо ждёт – или будет жратва. Или он подохнет.

И тогда она встанет с колен и покажет все своё нутро.

Которое вылезло без свободы и демократии.

Эта нутро не знает ни жалости ни пощады. Ни доброты и разума.

Клыками и зубами она разорвёт все что связано с ним, несчастным диктатором.

Топча и пиная его остатки.

Не оставив даже одного доброго слова в памяти потомков.

И диктатор все чётче осознает это… каждый день, каждый час.

Он думает про это беспрестанно. И днём и ночью.

– А может мне распрощаться с этой тварью? – Иногда думает он. – Подсунуть ей вместо себя какого-нибудь другого несчастного диктатора?

И тихонько уйти. Спрятаться от неё за высоким забором.

Что бы она забыла про меня. Навеки.

И тогда уже диктатор не думает о реформах, или о благе народа.

Он думает только о себе и о своей безопасности. Жалея себя и ненавидя то что противостоит ему.

А если он не уходит, то теперь – он не гладит её Не жалеет. Наоборот – он пытается ещё сильнее пригнуть эту массу к земле.

С отчаянной надеждой – если не удалось приручить, то возможно он сможет сломать её? Болью и страданием – изменить её сущность?

А она, извиваясь от боли, лишь воет по звериному – Зачем? За что?

– Да потому что ты тварь! Потому что слюна капает из твоей пасти когда ты смотришь на меня.

– Жрать хочешь? – кричит он ей. И в ужасе и отчаянии он лупит её ещё сильнее.

Хлыстом…хлыстом… хлыстом её. По морде и бокам.

Понимая, что он – уже обречён Что он проиграл ей. Проиграл ей все – свою жизнь, своё будущее и свою семью.

И хлыстом по морде твари – все что осталось ему в жизни.

А когда он устанет и хлыст выпадет с его рук, он ползёт к ней… он снова даёт ей жрать…

Потому что это и есть теперь его работа.

Это и есть его жизнь.

Ждать – или тварь изменится. Или он подохнет.

Как больно диктатору!

А та мычит из стойла: – Все равно ты первый подохнешь. А не я. Ты! Ты! Ты…

И тогда он снова её – хлыстом… хлыстом…хлыстом…

Пинок в морду и снова хлыстом…

Пока тварь снова не завоет от боли – Люблю тебя! Больше всех на свете! Только тебя одного!

Он знает. Она непременно завоет это, ласкаясь и прижимаясь к нему.

И будет прятать глаза куда-то в сторону.

Что бы он не смотрел в них.

Дура. Он и не будет смотреть туда. Потому-то знает, в них – приговор ему. Звериный и лютый. Не знающий срока давности или жалости.

И он знает что так будет всю его жизнь – день за нем. Месяц за месяцем. Год за годом.

И спасения ему из этой замкнутого круга – теперь нету.

Так было в истории. Сотни раз.

Масса человеческая может быть страшной.

А может быть благодарной.

Что же определяет разницу между ними?

Только два коротких слова – свобода и демократия.

И ничто более.

А что может дать диктатор? Кнут и жратву. Боль и вкусное пойло.

Но демократия и свобода – уже навсегда закрыты для диктатора.

И за это – диктатор ненавидит эти два коротких слова ещё более.

Ненавидит за то что лишь они, эти слова, заставляют массу развиваться, двигаться вперёд, быть обществом а не массой.

Диктатор понимает это, он даже часто спрашивает себя – не об этом ли он мечтал когда-то?

Ведь когда-то он был такой хороший.

У него были такие благие планы!

Где он совершил ошибку? Когда проиграл?

А потом он вспоминает…

Он проиграл – именно там, в самом начале своего правления – когда он поддался искушению. И в ответ на плевок демократии(или оппозиции) – он дал ей оплеуху.

Все что произошло дальше – повторялось до него уже тысячи раз.

Повторялось снова и снова.

Во многих государствах.

Но кончалось – одним и тем же.

Серая масса, под названием народ – живёт.

А диктатор…