В юности я мечтал стать певцом. Создать ансамбль,…писать песни. Как писали к примеру Битлз.

Девушкам с которыми я встречался я напевал свои мелодии.

На вечерних улицах мои глаза пылали каким-то неземным огнём и может поэтому они мне ни в чем не отказывали.

Но не они мне были нужны.

– Тебе нравиться моя песня? – шептал я в ухо очередной из них.

А она лишь томно дышала и лишь её вздымающаяся грудь часто подымалась вверх-вниз.

…– Я не этого хочу – шептал я ей в ухо.

Но она лишь ещё сильнее дышала.

И однажды я понял правду – кроме моих девиц, мои песни никто не слышит и наверное так и не услышит.

И ещё я понял что мечтать можно лишь в 17 лет. Но не в 22.

Надо было возвращаться в реальность.

И тогда началось моё падение в реальность. Оно началось сразу после института. Страшное, неуклонное.

Добиваться склеивания картона согласно производственным нормам – не возбуждало меня.

– Я ошибся профессией – понял я с ужасом.

И как будто ухватившись за последнюю соломинку я снова начал сочинять.

Я давал объявления в газету, нанимал каких-то девиц которые должны были напевать мои песни на старенький магнитофон.

Одну… вторую… третью… все они были незамужними престарелыми девами.

Они пели хорошо на при этом одевали короткие платья и смущали меня красивыми ногами.

Поняв что я действительно хочу заниматься песнями а не чем иным – все они кинули меня.

И я волокся с огромным аккордеоном по улицам моего города.

Злой и усталый.

А утром – меня снова ждал картон на фабрике.

Но я не сдавался. Отсылал магнитофонные записи различным певцам и снова нанимал девиц.

Но однажды двери фабрики оказались закрытыми. Наступила новая эра – капитализм. И я стал безработным.

Ходил по базарам, учился продавать, прятаться от базарного начальства и ласково смотреть в глаза если поймают: – Конечно – говорил я – заплачу за место… просто сегодня я ничего не продал…

Я чувствовал себя полным ничтожеством и прятал виновато глаза в сторону… лишь мои губы странно улыбались.

И я знал секрет – я снова сочинял напевая свои мелодии.

Сочинял где бы я ни был – в переходе, на базаре или просто на улице.

Базарные почему-то меня не трогали и разрешали продавать без проблем.

Да и мне было плевать на все – вот новый припев не клеиться к куплету – это проблема!

Но и базар тоже вскоре закрыли.

И я вообще остался без работы. Диплом инженера валялся где-то на полке. И ширпотреб который я носил по базару – тоже.

И я впал в депрессию.

На фиг никому не нужны мои песни… ни мой труд… ни я сам…

И я вдруг начал понимать почему люди иногда не хотят жить… только мне было страшно делать дальнейшие выводы.

Меня спасла моя сестра.

– Я знаю классную работу – сказала она – оператор котельни. Сидишь себе сам в котельне и только смотришь что бы котёл не взорвался. Днём и ночью. Только ты и котёл. И больше никого.

– И мои песни – добавил я про себя. И радостно согласился.

После года обучения меня направили на работу – в школу для музыкально одарённых детей.

Котельня там была старая, грязная, с сырыми стенами.

И потянулись однообразные дни.

Я приходил утром, принимал смену в течении получаса, слушая упрёки начальства что я ничего не умею, после чего меня оставляли в покое на целые сутки.

Целые сутки – в полном одиночестве.

И только старый котёл слушал мои песни, тихо шумя пламенем где-то внутри, подпевая по своему.

И через пол года я начал чувствовать что становлюсь отшельником.

Но однажды мой покой прервался – все вокруг забегали, заволновались. Оказалось что в школу приехала жена президента. Нарядная, красивая. По такому торжественному случаю откуда-то из подвала вытащили статую изображающую знаменитую певицу из прошлого века. Основательницу школы. Статуя была в полный рост, и певица была на ней была с распростёртыми рукам. Как будто приглашая в школу.

Жена президента с удовольствием прошлась по школе и уже выходя она остановилась и посмотрела на статую. А я смотрел из окна старой котельни – на неё.

– Ты же такая как и я. Мечтаешь, любишь, надеешься…

Только ты даже не посмотришь на меня. Потому что я ноль по жизни.

И от отчаяния я снова засвистел свои мелодии.

Понимая что лишь одно есть у меня в жизни чего не имеешь ты – я умею сочинять мелодии.

И только это отличает меня от нуля.

Впрочем. тебе это наверное глубоко пофиг…

И поняв это я жалобно вздохнул… мелодия застыла у меня на губах… вот именно. Полный ноль И пора признаться себе в этом.

У меня по щекам потекли слезы… как вдруг я поймал себя на мысли что статуя певицы повёрнута прямо ко мне. Мне даже вдруг показалась что она смотрит прямо мне в окно.

У меня даже мороз прошёлся по коже от этой мысли…

Жена президента давно уже уехала.

А я все пел и пел свои песни. И смотрел в лицо этой мраморной статуи.

Белого цвета, женщина лет 25-ти.

– Кем ты была в жизни?

По ходу своей работы я должен был ходить ночью по школе – выпускать воздух с труб.

В тот же вечер я нашёл на стене школьного коридора фотографии и портрет этой певицы. Оказалось что она жила почти сто двадцать лет назад. Я внимательно всматривался в её фото – красивое лицо, одухотворённое, нежное, с тонкими изящными линиями губ и бровей.

– Ты красивая – прошептал я.

Вздохнул, и пошёл на чердак – старый и грязный. Где только лучик моего фонарика показывал мне проход среди сотен труб, освещая небольшой туннель который вёл меня в чёрную темноту и обратно. В котельню.

На следующий день меня отругали ещё пуще прежнего. Оказалось я забыл развоздушить одну трубу. И преподаватель который очень замёрз во время урока пожаловался директору на нерадивого котельщика.

Мне объявили строгий выговор и пообещали уволить в следующий раз.

Больше петь песни мне не хотелось.

– Будьте Вы прокляты, мои песни – вдруг сказал я. И решил завязать с ними навеки.

Что дали они мне? Кроме пустых надежд и разрушенных мечтаний?

Днём я изучал параметры котла, его характеристики и правила эксплуатации.

И старался не знать душевных мук более.

Вечером выглянув в окно я тут же отпрянул – статуя снова смотрела на меня. Прямо в моё окно. Только теперь мне почему-то показалось что она печальнее чем прежде.

Я тут же закрыл занавеску.

– Да когда же заберут тебя наконец?

Решил все трубы на чердаке обойти два раза. Что бы наверняка. Но не тут то было.

На чердак каким-то образом залетел голубь. Он в страхе кидался между трубами, кричал и пытался найти выход в темноте.

– Дурачок… не бойся – сказал я.

И решил оставить двери открытыми что бы голубь вылетел.

Утром был новый скандал – кто-то доложил директору что я не ходил по трубам как положено. Но доказать не смогли.

Лишь кричали до хрипоты – откуда такие бездельники берутся?

Отпустили с обещанием что это было последнее предупреждение.

Понурив голову я вернулся в котельню.

Мне хотелось плакать.

Открыл шторы я посмотрел во двор и тут же отскочил от окнах… я вдруг увидел слезы на глазах у статуи.

В изумлении я вышел из котельни… осторожно подошёл к ней – Слава Богу, нет. Это капли вечернего дождя начали падать с неба.

Статуя как и прежде смотрела куда-то в сторону распростев руки предо мной.

– Ты тоже несчастная? – Вдруг спросил я её. И осторожно подошёл ещё ближе. Мы были одинакового роста.

И капли дождя стекали по её глазам, как и моим тоже, напоминая слезы. Мне вдруг стало жало её почему-то…

– Плачет как живая.

И я вдруг прижался к ней, чувствуя как наши груди соприкоснулись, моя – живая, тёплая. И её – холодная и каменная.

– Тебе стало теперь легче? – Спросил её.

И тут же отпрянул от статуи.

– Я действительно становлюсь отшельником… или может схожу с ума?

Повернулся и пошёл на обход труб.

Сегодня должен обойти все трубы, даже если голубь будет биться об меня и ломать себе крылья.

– У меня есть другой выход?

Я зашёл на чердак но голубя уже не было.

– Улетел! – С облегчением подумал я, обошёл все трубы почти в полной темноте лишь освещая дорогу слабым лучом фонарика. И начал спускаться обратно по лестнице ведущей в школьный коридор.

Как вдруг я снова увидел голубя.

Он стоял прямо перед лестницей и увидев меня вдруг распростёр крылья. Как будто стараясь загородить крыльями мне дорогу.

У меня подкосились ноги.

– Это бред какой-то… И в тот же миг луч фонарика в моих дрожащих руках повело в сторону, вглубь тёмного коридора.

И тогда я увидел ЭТО… там, за голубем находилось нечто ещё. Оно стояло в глубине чёрного коридора, оно почти не касаясь пола… и в то же время оно молча смотрело на меня

От неожиданности я застыл на месте.

Оно то появлялось в луче фонарика то отклонялось от него.

Похожее на сгусток светлого тумана.

Ужас наполнял моё сердце по мере того как я понимал что это не сниться мне, вдруг оно стало приближаться ко мне… я почувствовал что теряю разум. Ноги перестали меня слушаться, губы онемели…

Нечто такое что лежит за пределами человеческого разума двигалось ко мне… и по мере его приближения я чувствовал что теряю сознание от все усиливающегося неимоверного ужаса.

Я даже хотел потерять сознание. Очень хотел.

Лишь это могло помочь мне освободиться от ужаса.

Но почему-то я никак не терял его. Лишь закрыл глаза как будто это могло помочь мне.

Через закрытые веки глаз я чувствовал как нечто проплывало рядом, возле меня… совсем близко… и вдруг я почувствовал что оно остановилось…

Ужас охвативший меня в тот де миг был такой сильный что я получил что хотел – я наконец отключился.

Уже падая куда-то в пустоту, в провал бессознания, я на мгновение почувствовал чьё-то лёгкое касание… странное касание… прямо – к моим волосам… как будто кто-то погладил меня. Нежно и мягко.

Только этот миг и остался в памяти.

Очнулся я под утро… голубя нигде не было.

Я кинулся бежать в котельню. Слава Богу!

Было ещё слишком рано и никто не заметил моего отсутствия.

Я был так поражён случившимся что сразу закрыл котельнью на ключ я проспал несколько часов у старого котла. Обняв его как друга.

Меня разбудил звук голосов на улице.

Я проснулся и тут же вспомнил ночное происшествие.

И тут же меня озарила догадка – не душа ли певицы посетила меня в коридоре?

Мне захотелось ещё раз посмотреть на статую как будто это могло помочь мне решить эту загадку.

Кинулся на улицу на статуи уже не было.

Оказывается её увезли обратно рано утром.

Я кинулся к подвалу, где её хранили. И нашёл её… там, в грязном сыром подвале среди крыс и мышей она стояла повёрнутой лицом к кирпичной стене.

Печальная и грустная. Как всегда.

Распростев руки, которые теперь выражали не приветствие а как будто – немое отчаяние.

Я тогда я всё вдруг понял.

Ночной кошмар стал поворачиваться ко мне другой стороной.

Мой ночной кошмар – был коротким и недолгим. Её же – вечным.

Может это она хотела сказать мне?

А может – пожалела несчастного композитора?

Не знаю…

И тогда я заговорил с ней.

– Я не знаю кто ты и почему пришла ко мне ночью- прошептал я ей. – Но я помолюсь за тебя. Обещаю!

И наклонившись я поцеловал её прямо в губы.

Затем выскочил на улицу.

– Зачем я это сделал? Это влияние одиночества?

Как вдруг я увидел голубя снова… того самого… из ночного чердака… только теперь он радостно пронёсся над моей головой, сделал круг как будто стараясь ещё раз посмотреть на меня. А затем резко взмыл вверх и исчез в небе.

На следующий день, ко мне позвонил известный музыкант и сказал что берет мою песню – в работу. Сказал что я очень талантлив и он хочет договорится со мной о встрече.

В счастливом изумлении я клал трубку. Неужели это случилось! Моя мечта!

Закрыл глаза.

И вдруг статуя певицы снова вдруг непроизвольно возникла в моем сознании. Но теперь, я видел только часть её – только одну голову с лицом. Присмотрелся – и заметил что она изменилась! Теперь он не была печальна как раньше.

– Мне повезло! – Сказал я ей.

И тут же я увидел ещё одну часть статуи… её распростёртые руки – как будто говорящие мне теперь – Добро пожаловать!

После чего статуя вдруг стала растворяться куда-то в пространство, в пустоту. Исчезая навсегда из моей жизни.

Но это я понял – лишь значительно позже.