У берега заводь покрылась толстым льдом, а на середине темнеет промоина. Пробую валенком лед на прочность, осторожно пододвигаюсь к открытой воде. Мне нужно подобраться к ней метра на три. Кажется, достаточно. Толкаю вперед шест с привязанной к нему «мордой». Изнутри моя ловушка вымазана тестом, это отличная приманка для гольянов. Лишь бы они не удрали в Фатуму. Месяц тому назад мы вдвоем с Шуригой ловили здесь раненого кулика-черныша. Тогда рыбок было много.

Забыв о своей простуде, до вечера носился по Лиственничному как угорелый. Но зато сделал много. Уложил в рюкзак палатку и кучу всякого тряпья. Раздобыл два куска войлока. Хватит и под себя подстелить, и палатку утеплить.

Поминутно бегаю в избушку проведать Роску. Она ожила. Съела полведра болтушки, отогрелась и рычит так, словно она здесь хозяин, а не я. Никак не могу определить, куда же ее ранили. Как будто не хромает и крови не видно. Может, травма справа, но правым боком Роска ко мне не поворачивалась. Да и много ли увидишь, когда она сидит под кроватью? Я растворил в болтушке две таблетки тетрациклина. Говорят, животных нужно лечить тем же лекарством, что и людей.

Ну, кажется, все готово. Сейчас схожу к протоке, проверю «морду».

Намоченный в воде шест примерз к ледяной кромке так сильно, что я его чуть не обломал. Наконец из заводи показалась сшитая из двух накомарников западня. С нетерпением прислушиваюсь. Кажется, есть. Один, два, три… Шесть, нет, семь штук. Не густо, но и за это спасибо. Запускаю рыбок в пятилитровую банку из-под маринованных огурцов, смотрю, как они тычутся в стекло, и иду домой. Завтра будет отличная рыбалка.

Не успело солнце окрасить в бледно-розовый цвет заснеженные вершины самых высоких сопок, как я уже был у Соловьевских озер. Сбросил возле лунки рюкзак, немного отдохнул — и назад. Кукши словно ожидали меня все это время. Только я ступил на озеро — они тут как тут. Сидят и дуются друг на дружку. Интересно, как они поделили подаренного хариуса?

Возвращаюсь к озеру по лыжне, в руках у меня банка с гольянами, за спиной печка с трубой.

Рядом с лункой собираю свой отопительный «прибор», и вскоре повалил густой дым. Право, непривычное зрелище. Словно я по щучьему велению приехал на печи порыбачить. На небольшие чурочки пристраиваю банку с гольянами.

Сижу в палатке, на куске войлока, под войлоком мягко пружинит подушка из стланиковых веток. Рядом пышет жаром печка, а над ней шипит чайник. Стланик пахнет сосной. Можно рыбачить, пить чай, спать. А самое удивительное — затененная палаткой вода приобрела необыкновенную прозрачность. Я сейчас не то что камушки — песчинки на дне озера могу пересчитать.

Наживляю гольяна на крючок и опускаю в лунку. Рыбка плавает, следом ходит леска. Смотрю под лед. Вот-вот появится щука. Но вместо нее возле гольяна выныривает стайка хариусов, которые с интересом изучают рыбу с красным животом.

Торопливо налаживаю вторую удочку, и вот рядом с гольяном задергалась мормышка. Хариусы дружно бросились к ней, и вскоре самый проворный из стайки переселился в банку. За ним последовал и другой. Хариусы небольшие. Их с успехом можно использовать как живцов. Более того, для щук эта добыча привычней. Любопытно, что попавшегося на крючок хариуса стайка провожает до самой поверхности. Поднимутся и застывают на время, словно раздумывают, куда же это он подевался? Когда вытаскивал третьего хариуса, сопровождающая его стайка неожиданно исчезла. Наклоняюсь, чтобы заглянуть в глубину, и вижу зависшую подо льдом щуку. Она во все глаза уставилась на живца, но трогать его почему-то не решается. Слегка подтягиваю леску. Жадная щука бросается на живца и через мгновение оказывается на льду.

Вторую щуку я ждал недолго. Только живец прошел мимо нижней кромки льда, как сразу же на него кинулась двухкилограммовая щука.

Нет, такое случается раз в сто лет. Восемь живцов — восемь щук. И каждая больше килограмма. Толстоспинпые, остроносые, они лежат возле лунки и лениво шлепают хвостами. Вот уж Роска обрадуется. Это тебе не похлебка из муки.

У двух уснувших щук я отрезаю хвосты и выкладываю их возле палатки. Это для кукш. Пора уходить.