У первых же пятиэтажек нам несказанно повезло. Удача подвалила в виде побитой жизнью замызганной «Волги» с зеленым огоньком под ветровым стеклом. Мишель как-то рассказывал, что в обеих столицах такие огоньки — жуткий реликт, нечто вроде живого птеродактиля; ну да мы-то — не столица, мы — люди традиций…

На шаткой приподъездной лавочке сидел, покуривая и уставив в асфальт грустный лошадиный взгляд, мятый дядька в кепке-восьмиклинке (мы ведь — люди традиций, да?). На Мишино предложение подбросить нас, бедных туристов, до аэропорта дядька прореагировал странно: снял кепку, потер пятерней обнаружившуюся под кепкой обширную лысину, а потом стал загибать пальцы на левой руке, бормоча под нос что-то неразборчивое. На левой руке пальцев не хватило и дядька принялся за правую. Позже, когда для его неведомых нам сложных расчетов не хватило и правой руки, он покачал головой и безо всякой связи с предыдущими телодвижениями объявил:

— Не-е-е… Выпимши я… — и горько причмокнул, сожалея не то о том, что выпил, не то о том, что выпил мало.

— Лелек! — обернувшись к завхозу, Миша показал ему согнутый указательный палец.

Лелек понимающе кивнул, порылся в клапане рюкзака и извлек на свет божий помятую бумажку в пятьдесят долларов.

— Эй, командир! — Миша снова растолкал закручинившегося было о своем дядьку. — Американские рубли берешь?

Вообще-то в наших палестинах оная валюта в народных массах имеет (в отличие, к примеру, от Москвы) весьма слабое хождение. У нас все больше обычные рубли предпочитают. Но таксист — он и в Африке таксист, а потому портрет Президента Гранта произвел на труженика баранки воздействие, сравнимое разве лишь с воздействием утренних ста грамм на правильно пьющего алкаша: тоска-кручина моментом испарилась, глаза заблестели и даже хилая грудная клетка выгнулась колесом, как у ретивого легионера при виде Цезаря. В мгновение ока были открыты все четыре двери и багажник, а еще через минуту мы уже тряслись, клацая зубами и вдыхая аромат неусвоенного карбюратором бензина, по асфальтовым рытвинам.

Таксист в долженствующее означать легкую степень опьянения понятие «выпимши» вкладывал, видимо, несколько иной смысл и объем, потому что салон моментально наполнился могучим перегарным амбре, какого при легкой степени опьянения быть физически не может. Машину он, тем не менее, вел исправно, даже пытался слушаться указаний редких облупившихся дорожных знаков. Есть такая мощная прослойка в народонаселении нашей страны: чем больше пьют, тем ловчее работают. Помню, в нашей коммуналке жил то ли слесарь, то ли токарь, то ли еще кто, сейчас уж не помню — в общем, запойный алкаш с аристократическим именем Евгений (его так все и звали: Евгений, а не «дядя Женя», например, или «Евгений Сидорович»). Так вот он мог запросто сделать и починить все что угодно, от швейной машинки до ракетного комплекса, но только после пол-литры. А когда он бывал трезвый — впрочем, справедливости ради надо заметить, что в таком неестественном состоянии его мало кто видел — не мог собственным телом в дверной проем попасть. Особенности национального не знаю уж чего. Дарвин. «Эволюция видов»…

Таксист, очевидно, принадлежал к подобному же подотряду приматов: Homo sapiens vinius.

Амбре стало непереносимым и мы открыли все окна, до которых смогли дотянуться.

— Вон он, аэропорт! — радостно сообщил дядька, мотнув головой в сторону висевшего над лесом электрического зарева. — Минут через пятнадцать будем.

Подъезжать непосредственно к зданию аэровокзала мы не стали, а выгрузились из «Волги» в полукилометре от него, расплатились с таксистом, немедленно принявшим прежний задумчиво-скорбный вид, и пошли пешком наискосок через лес, к грузовому терминалу. Пустое такси продолжило прежний путь.

Прилетевший в аэропорт Самолет собрал дежуривших там бойцов, расположившихся в разных точках двухэтажного типового зала. Четверых местных «спортсменов» он, апеллируя к Тунгусу, усадил в арендованный Вовой Большим у Банзая джип, а пятого — своего, из «синих» — оставил в аэропорту. На всякий случай.

Оставленный «на всякий случай» бандит, прозванный Рашпилем вследствие неправильно леченной в детстве ветрянки, был этому даже рад. По секрету, тайком от местных, добрый Самолет успел ему шепнуть, что «лохи, суки, опять в тайгу слиняли, так что ты тут не менжуйся, в натуре, это так, для порядка». Довольный «бык» проводил долгим взглядом быстро удаляющийся к городу внедорожник и закурил.

На стоянку подкатила потрепанная «Волга» без пассажиров. Мятый водитель в смешной кепке-восьмиклинке выскочил из-за руля и резво потрусил в сторону обменника. Рашпиль ухмыльнулся про себя: «Зелени где-то крестьянин надыбал…», сплюнул мимо переполненной, чадящей вонючим дымом урны и, вернувшись в ярко освещенный зал, потопал на второй этаж, где располагался круглосуточно работающий бар.

Он как раз, поглядывая сквозь двойное бликующее стекло на летное поле, прикончил залпом первую кружку светлого «Енисейского», когда сзади его окликнули:

— Ты, что ли, Рашпиль?

Он обернулся. Возле столика стоял плотный среднего роста мужичок лет сорока, одетый в расстегнутую по случаю теплой погоды камуфляжную куртку, черные спортивные штаны и черные же высокие ботинки со шнуровкой. Мужичок смотрел серьезно и требовательно.

— Я-то Рашпиль, а вот кто ты такой будешь?

— А я — Петля, — отрапортовался задрапированный в камуфляж мужичок. — Меня Банзай сюда послал. Нашли они этих… туристов. Вернее, не самих, но след правильно взяли. Банзай велел всех собрать, там скоро вся братва нужна будет. Ну, меня сюда послали, а я по пути наших встретил, они и сказали, что здесь только Рашпиль остался. Ты то есть. Ну и все; они дальше покатили, а я — за тобой. Пошли, что ли?

Мужичок был староват для «шестерки», да и речь его резала слух «фраерскими» оборотами, поэтому Рашпиль, начав цедить пиво из второй кружки, подозрительно поинтересовался:

— А че это ты, Петля, старенький такой?

— Так я на Банзая недавно работаю, — слегка нахмурившись, ответил «спортсмен». — Меня из армии сократили, работы нет, работы нет. А мы с Банзаем еще в школе вместе учились. В начальной. Вот он меня и сагитировал. В натуре, — закончил Петля выступление и усмехнулся.

Что ж, это было понятным. Несколько отставных вояк и у них, у «синих», трудились. Выше простых «быков» они, ясное дело, не шли, потому что в их структуре без отсидки далеко не прыгнешь, но их богатый и ставший ненужным стране опыт использовался вовсю — и на операциях, и для обучения рядового состава всяким военным премудростям, потому как время заточек и «перьев» безвозвратно уходило потихоньку в область романтических преданий. Новый мир диктовал новые условия.

— Пошли, — Рашпиль одним глотком залил степлившееся пиво в широкую глотку и поднялся. — Где твоя тачка?

— Да там, слева, у грузового терминала.

Петля пошел впереди, показывая дорогу. «Синий», недовольный сменой задания, тяжело топотал следом, размышляя: «Не удалось, бляха-муха, пивка спокойно попить. Ну да ладно, работа есть работа. А пивка дома попьем, вот лохов этих сделаем…»

Ездил Петля на потертой «копейке» и Рашпиль брезгливо поморщился. Сам он такую водил только однажды, когда по пьяни решил покатать с ветерком двух снятых у вокзала шлюх, а возле дома, как назло, не оказалось ни одной приличной машины.

Его спутник понимающе усмехнулся и виновато развел руками:

— Извини, братан, не успел я еще себе нормальную тачку приобрести.

«Бык» Банзая открыл переднюю дверь и сделал приглашающий жест рукой. Рашпиль шагнул вперед. В ту же секунду Петля, оказавшийся у него за спиной, взял голову приезжего бандита в «замок», крутанул, надавил, дернул — шейные позвонки, посопротивлявшись для вида, громко хрустнули и тяжелое тело, лягнув ногами дверцу, обвисло в крепких руках.

Петля оттащил труп к ограждавшему летное поле металлическому забору, завалил за огромные мусорные контейнеры с кокетливой трафаретной вязью «Рудские авиалинии» и присыпал для надежности сверху обломками деревянных ящиков из-под стеклотары. До утра тело не найдут, а больше и не надо…

«Копейка» развернулась и покатила, пофыркивая, в сторону центра.

Мы стояли возле затемненного здания грузового терминала и внимательно осматривали освещенное фонарями пространство перед аэровокзалом. Смотреть, в общем-то, было особо не на что: несколько вкривь и вкось припаркованных легковушек, красный интуристовский «Икарус» и непременная милицейская «канарейка», тоже, впрочем, пустая. На площадке перед раскрытой настежь стеклянной дверью суетилось несколько растрепанных бабенок с необъятными полосатыми сумками. Рядом стоял, опираясь на тележку и грустно на них поглядывая, дородный мужик в тесноватом синем комбинезоне. Сумки даже на вид были неподъемными, но тратиться на носильщика бабенки, судя по всему, упрямо не желали. Посмеиваясь и над ними, и над незадачливым носильщиком, курили два кавказца, одетых, не взирая на теплую погоду, в длинные черные кожаные куртки.

И все. Никого, похожего на бандюков, не было. Хотя это ничего еще не означало, преследователи вполне могли находиться внутри. Благо там и светлее, и пиво дают, и на девок поглядеть можно.

— Вот что, друзья мои, — тихо сказал Мишель, снимая рюкзак. — Я пойду внутрь, полюбуюсь. Если минут через пять-шесть не выйду, придется вам дальше выбираться самим.

— Погоди, — перебил его Лелек, — я пойду. Если что приключится, мы ведь без тебя все равно не выберемся, ну разве только в тайгу уйдем, да и будем там до смерти куковать, как монахи-отшельники… Так что ты уж лучше здесь оставайся, — и, выбросив окурок в сторону мусорных ящиков с надписью «Рудские авиалинии», он решительно зашагал ко входу.

Минут пять ничего не происходило. Бабенки по прежнему тягали по асфальту свои баулы. Носильщик, грустнея на глазах, созерцал их жалкие потуги. Кавказцы курили и смешливо скалили белые зубы под пышными усами.

Мы начали нервничать. Болек мял в пальцах так и не прикуренную сигарету, в конце концов сломал ее и бросил под ноги. Мишель в сотый раз посмотрел на часы и вопреки собственному распоряжению двинулся было к аэровокзалу, когда из освещенного входа неторопливой развинченной походочкой вышел разведчик. Целый и невредимый. Он, не смотря в нашу сторону, похлопал себя по карманам штормовки, достал сигареты, угостил одной меланхоличного носильщика, закурил сам и не спеша, вразвалочку, пошел через площадь к бетонной тумбе с немного подржавевшим Як-40 — непременным атрибутом любого периферийного аэропорта областного масштаба.

— Ай, молодец! — прокомментировал его действия Миша. — Выманивает!

Лелек, все так же медленно перемещаясь по открытому освещенному пространству, достиг наконец постамента, постоял, задрав к звездному небу клочья нечесаной бороды и словно бы любуясь старым лайнером, и исчез за памятником.

Еще через несколько минут он, обежав площадь по периметру в тени деревьев, возник за нашими спинами. Мы вопросительно уставились на него.

— Сейчас, мужики… Уф-ф… Mission complete, Sir! В общем, так: возможно, я чего-то не понимаю, но нас тут явно никто не пасет. Я раза три туда-сюда продефилировал — ноль эмоций. Вообще народа мало, большинство вылетов часов с девяти начинается. Короче говоря, ни одного бандюка. Даже ничего похожего.

— А если…

— Да, я подумал об этом, но никакие алкаши на меня не таращились, как тот, помнишь, Ростик? — он посмотрел на меня. Я помнил.

— Их там сейчас вообще нет, алкашей. Они обычно позже выползают, когда народ активизируется. Да и на улицу никто за мной не побежал.

— Да, мы видели.

— Я думаю, что они и не стали бы оставлять здесь сторонних наблюдателей. Им же нас сделать надо, так что тут быки ошивались бы.

— Дружище! — сказал Михаил серьезно и даже немного торжественно. — Сегодня ты вырос в моих глазах на целую голову. Нет, на две головы!

Я был полностью солидарен с командиром. Действительно — молодец! У меня бы, думаю, соображалки не хватило пойти через площадь, выманивая на себя «синих».

— Ну что ж. Значит, летим. Лелек, давай деньги. Пойду билеты брать.

— Рублей мало осталось, до Европы на всех не хватит. Вот, держи баксы. Там на втором этаже обменник открыт.

— А груз как же? — растерянно спросил Болек. — Сопрут ведь. Не здесь, так в Москве.

— В Москве? — переспросил Миша насмешливо. — Что делать, придется рискнуть. Кстати, на случай, если багаж «сопрут», как выразился наш высокоученый друг, вы бы на себя что-нибудь нацепили. Цепи там какие-нибудь потолще… И паспорта! Паспорта мне сдать быстренько!

Миша ушел, а мы принялись на ощупь выуживать из рюкзаков золото. Господи ну и видок же у нас получился! Кудлатые бороденки, грязные, кое-как подлатанные штормовки, и поверх всего — массивные золотые цепи с килограммовыми крестами. Как у того раскормленного батюшки. Ни дать, ни взять — попы-расстриги. Или бандюки, переодевшиеся бомжами. Для маскировки.

Вернувшийся через двадцать минут Мишель для начала скорчился от смеха, потом обозвал нас Отрепьевым, Распутиным и Аввакумом, а затем сам принял аналогичный вид. Всю эту бижутерию мы запрятали под футболки и рубашки, а еще через сорок минут взлетели в черное сибирское небо.

Небо на востоке стало розоветь и скоро стало достаточно светло для того, чтобы осатаневшая от бессонной ночи «братва» смогла, наконец, заняться поиском неуловимых «туристов». Со всех растянутых на несколько километров наблюдательных постов сообщили, что из леса никто не выходил.

Тогда цепочка из шестнадцати человек, вооруженных пистолетами — автоматы были только у нескольких «спортсменов» — вошла в лес. На правом фланге шел Вова Большой, на левом — Тунгус, а в центре хрустел валежником опытный в лесных блужданиях Бивень. У него появился шанс полностью реабилитироваться и он не был намерен его упускать.

Шли молча, чтобы не спугнуть «дичь» раньше времени. Поначалу запинающиеся о многочисленные коряги «быки» старались держать друг друга в поле зрения, но постепенно, как это обычно и бывает в густом лесу, кто-то начал отставать, кто-то вырвался вперед, кто-то, обходя яму, сбился с курса — цепь распалась.

И началось черт знает что.

Первым погиб выживший во всех прежних перипетиях водитель Марс. Метнулась из-под лап могучей ели пятнистая тень, чиркнула длинным лезвием по кадыкастой шее — и отправился приводивший в трепет привокзальных ларечников «браток» держать ответ перед небесными «авторитетами»…

Шедший слева Самолет услышал шум, но за подлеском видно ничего не было. Он потоптался на месте, решая — продолжать ли идти вперед или посмотреть, что там за шум; потом подумал, что кто-то споткнулся и упал, и пошел-таки вперед, но шел недолго, потому что материализовавшийся, казалось, прямо из подернутого утренней дымкой воздуха плотных мужичок лет сорока в долю секунды отвел в сторону судорожно сжимавшую пистолет правую руку не успевшего опомниться охотника и воткнул ему в левый глаз по самую гарду кривоватый нож. Тело Самолета заложило последний вираж и рухнуло на мягкую хвою. Скрюченный палец продолжал давить на спусковой крючок, но верный «ТТ» не был снят с предохранителя…

Вырвавшийся вперед нетерпеливый Клешня тоже успел увидеть своего палача, и даже начал поднимать тяжеленный, невесть каким ветром занесенный в Россию «Магнум», но хорошо сбалансированный обоюдоострый узкий клинок с ловкостью, достигаемой лишь многолетним практическим навыком, крутанулся в воздухе и впился в левую сторону широкой бандитской груди, аккурат между пятым и шестым ребром. Огромный Клешня сдавленно хрипанул, пытаясь вдохнуть ставший вдруг недоступным воздух, потом, как выпущенная кукловодом марионетка, нескладно и резко упал на колени, согнулся в пояснице и завалился на правый бок…

Гвоздь, который вчера успешно «закрышевал» новый вещевой магазин и устроивший по этому поводу законный загул, был неожиданным звонком Тунгуса в буквальном смысле слова снят со смазливой кассирши этого самого магазина, а потому продирался теперь сквозь цеплявшиеся за одежду мокрые ветви, матеря шепотом Тунгуса, Банзая, припершихся ни с того ни с сего в Рудск «синих», разыскиваемых «фраеров», тайгу эту долбаную, жизнь свою… Что-то неожиданно и сильно толкнуло его в спину и «спортсмен», оступившись на краю небольшой рытвины, неловко взмахнул руками и, выпустив АКСУ, упал навзничь. В тот же момент в его позвоночник уперлись коленом, а голову, рывком оттянув назад, резко повернули вправо. Последнее, что промелькнуло перед в миг затянувшимся смертной поволокой взором Гвоздя, была распластанная на тахте кассирша и, почему-то — выпершая его в седьмом классе из школы директриса…

Прихваченный Вовой Большим в резиденции Клеща и в самолете по пути в Рудск поспешно введенный в курс дела массивный неповоротливый «бык» по кличке Гоблин ступал по хвойному ковру шумно и косолапо. Он был очень старательным и исполнительным, за что весьма ценился сподвижниками и использовался в переговорах с неподатливыми фирмачами в качестве стенобитного орудия. Но его стихией и ареалом обитания был город. В городе было все просто и понятно: уютный джип, асфальтированная улица, поворот направо, поворот налево, вход в магазин (контору, офис, казино, ресторан, склад, ночной клуб, компьютерный салон и т. п., нужное — подчеркнуть), белеющий при виде его хозяин оного заведения, привычная работа, снова джип, сауна, водка, крашеная блондинка с огромной отвисшей грудью, крепкий здоровый сон, утро, пиво, уютный джип… По раз и навсегда заведенному распорядку. А что сейчас? Вырвали из привычного круга, ни сауны, ни блондинки, поспать не дали, загнали в какие-то джунгли, как индейца затраханного… Гоблин сердито сопел, глядя под ноги и стараясь не споткнуться, а потому не заметил появившуюся слева фигуру в камуфляже. Фигура взмахнула рукой и длинный тяжелый, гравированный сценой охоты нож — почти мачете — легко рассек гортань, бугристые мышцы шеи и позвоночные хрящи. Ведомое спинным мозгом тело прокосолапило еще пару шагов и грузно повалилось. Лишенная опоры голова сердито смотрела на мелко подрагивающие ноги…

Над Рудском собирались дождевые тучи. Получившие от неведомого арбитра «красную карточку» игроки понемногу покидали игровое поле, отправляясь, правда, не на скамью запасных, а в гораздо более отдаленные места.

Тунгус, давно уже не ощущавший рядом присутствия соратников, взял правее, но не обнаружил ни своего бойца по кличке Шуруп, ни прибывших с Вовой Большим пацанов со смешными кличками Марс и Самолет. Бригадир «спортсменов» остановился и прислушался. Было тихо. Ни сзади, ни впереди не слышалось характерного потрескивания попираемых неловкой ногой сухих ветвей. Это было странно. Может быть, кто-то из цепи уже напал на след искомой «синими» четверки? Да нет, не похоже. Тогда бы их уже гнали, с криками, пальбой и улюлюканьем, и он, Тунгус, это слышал бы… Раскосый подручный Банзая конечно не мог знать, что уже почти половина цепи в скорченных позах осталась лежать позади.

Не знали этого и Бивень с Белым — блондинистым «правильным пацаном» лет восемнадцати, имевшим уже, однако, на своем счету ходку за разбой. Вышел он совсем недавно и это была, по сути, едва ли не первая серьезная операция, в которой ему повезло (как он считал) принять участие. Охота на группку заезжих «лохов» представлялась ему увеселительной прогулкой, после которой в обязательном порядке последует премия и восхищенные похлопывания по плечу: «Да ты, Белый, и вправду крут!»… Поэтому он не мог понять угрюмой сосредоточенности Бивня, снявшего свой «Стечкин» с предохранителя и чутко поводящего стволом из стороны в сторону. Свой пистолет, изрядно мешавший при ходьбе, Белый так и не вынул из-за брючного ремня.

И он не успел его выдернуть, как не успел понять того, что это прочесывание — вовсе не прогулка, не пикник и не игра в крутых парней. Скупая автоматная очередь почти разорвала его тело в пояснице…

Бивень пережил Белого всего на долю секунды — пули, вошедшие в грудь бывшего бригадира, вырвали клочья мяса из его спины и отбросили назад. Уже падая, мертвый «синий» рефлекторно нажал на спусковой крючок. По жестокой иронии судьбы, убившая его очередь была выпущена из АКСУ его лучшего «кореша» Кастета…

Вышедший из-за дерева камуфлированный мужчина приложил согнутую ладонь ко рту и зычно крикнул в пространство:

— Вот они, сучары!

После чего выпустил короткую, в три патрона, очередь в воздух, отбежал за рухнувшую от собственной тяжести старую сухую ель и притаился за ней, высунув куцый ствол автомата в щель между деревом и землей.

И выстрелы, и последовавший за ними крик услышали все, а услышав, среагировали единственно возможным для данной категории граждан образом, то есть, ломая кусты, ринулись туда, где кто-то из «братков» палил по гребаным «туристам».

Самурай догнал прихрамывающего и от того медлительного в беге Поршня и на небольшую прогалину они выскочили одновременно. Увидев представшую перед ними картину, оба на секунду отвалили нижние челюсти, но этой секунды прятавшемуся за елью автоматчику с лихвой хватило, чтобы совместить целик с мушкой. Тела «спортсменов» задергались в такт впивавшимся в них пулям…

Стрелок ловко заменил почти опустошенный магазин на новый и, низко пригибаясь и придерживая левой рукой ножны длинного широкого ножа, юркнул за зеленую стену подлеска.

Появившиеся через минуту на месте побоища Шуруп и Петлюра взвыли в бессильной злобе и принялись поливать притихший лес свинцом — Петлюра от бедра из автомата, как киношный эсэсовец, а Шуруп из ковбойского «Кольта». Через несколько секунд боезапас кончился, но «быки» все давили и давили на спусковые крючки, продолжая нечленораздельно орать лесу какие-то пустые угрозы.

Вскоре на поляну выбежали находившиеся дальше всех от места событий участники охоты: слева выскочил Тунгус, а справа — Шнобель, Гнутый и единственный из оставшихся в живых «синих» Вова Большой. Мгновенно оценив ситуацию, опытные бригадиры прянули обратно в кусты и, резво плюхнувшись на животы, выставили оружие.

Лес насмешливо молчал.

Тунгус обернулся к торчавшим посреди прогалины ошалевшим боевикам и срывающимся злобным шепотом велел им куда-нибудь убрать свои задницы, да поживее — даже в трудную минуту мозг по привычке выдал на-гора клишированные реплики из штатовских боевичков класса «В», до которых помощник Банзая был большой охотник.

Охотник… Похоже, дичь, казавшаяся достаточно легкой добычей, вдруг заартачилась и поменялась с загонщиками местами. Загонщики, привыкшие к тому, что жизненные ситуации складываются совсем иначе, к данному повороту событий были, мягко говоря, не совсем готовы. А потому продолжали в полной прострации лежать плашмя среди кустов, теряя время и со страхом ожидая коварной очереди из-за какого-нибудь дерева.

Тунгус, тихо, но яростно матерясь, пятясь задом, пополз мимо убитых к Вове Большому.

— Ну че, братан? Че делать-то будем? — спросил он у «коллеги», отплевываясь от набившейся в рот хвои.

— А хрен его знает, — честно ответил тот. — Только если мы их не кончим, мне из этих джунглей лучше не вылезать, в натуре. Все одно Клещ порешит.

— Ну, ты как знаешь, можешь тут хоть до ишачьей пасхи высиживать, а мне моих пацанов жалко. И так за ваши непонятки таких ребят потеряли! И на хрен вы только сюда приперлись-то…

Договорить он не успел — в его кармане запищал мобильный телефон. Тунгус прижал трубку к уху и стал слушать. И чем дольше он слушал, тем сильнее вытягивалось от изумления, растерянности и злости его скуластое лицо — и не на маску хитрого азиатского бога оно теперь походило, а на маску его, этого бога, хитрой лошади…

— О`кей, Банзай, только выберусь из тайги — и бегом!

Убрал телефон и повернулся к Вове:

— Банзай сейчас на аэродром Щуплого гонял, чтобы твоего этого…

— Рашпиля, — подсказал напрягшийся и почувствовавший что-то нехорошее Вова.

— Рашпиля этого твоего с объекта снять, че, мол, ему без мазы топтаться…

— И чего? — не выдержал бригадир «синих».

— Так вот: Щуплый позвонил, весь в мыле… В общем, кончили твоего Рашпиля. Его только что бомжи нашли. За помойкой. А лохи ваши того… Улетели.

— Как улетели? — тупо переспросил совершенно убитый известиями Вова и, осознав наконец весь ужас сказанного Тунгусом, застонал, как от зубной боли, и несколько раз ударил себя по исцарапанной ветками голове.

— Да вот так и улетели. В четыре утра. В Москву.

— Погоди… Все четверо?

— Вот в том-то все и дело, что все четверо.

— Ох, ни фуя себе… А какая ж сука нас мочила?

— Ну, братан, это уж тебе виднее. За то тебя и Банзай поспрошать хочет… Обратно идем! — скомандовал он своим подчиненным. — За братвой потом вернемся…

Обратно шли, ощетинившись стволами, чутко вслушиваясь в лесную тишь и поминутно оглядываясь. Но никто не пытался больше нападать на поредевший отряд, и ничто не нарушало покой и благодать леса.

Уже на полпути к опушке наткнулись на тела Гоблина и Гвоздя.

— Остальные, значит, тоже того… — процедил сквозь зубы Тунгус, комментируя совершенно очевидную истину, и выругался сдавленным от душащего его гнева голосом.

…- Мне ваши непонятки до фени…

Банзай говорил медленно, даже лениво, но по яростному блеску подплывших жиром глазок и багровой лысине видно было, какого труда стоила ему эта сдержанность. Зол он был не на шутку. Лидер «спортсменов» с заметным усилием поднял с дивана болезненно-пухлое тело и, нависая над Вовой, закончил:

— У меня Клещу долг был. Я его сегодня отдал. Но! Долг — долгом, а я две бригады потерял. Короче, скажешь Клещу — говорить надо…

— Клещ! Это такое было, в натуре! — орал в мобильник Вова Большой и казалось, что хрупкая трубка сейчас не выдержит и рассыплется в прах под напором могучих Вовиных децибелов.

Приземистая «Тойота» несла последнего живого «гастролера» в аэропорт.

— Короче, эти падлы всю братву зажмурили, конкретно. Только это не лохи, потому что лохи в Москву в это время улетели, а кто-то другой… Что?… Да, в Москву, в Москву, тута один из местных братанов узнавал: они в Москву, падлы такие, билеты брали… Что?… Да, все четверо, по ксивам… Что?… Кто мочил?… Клещ, сукой буду — не знаю! Но не лохи, реально!.. Клещ! С тобой Банзай говорить хочет… Что?… Да, я уже на самолет мчу, через два часа буду!

Вова медленно отнес трубку от расплющенного уха, опасливо посмотрел на нее и, задвинув антенну, аккуратно убрал в карман.

— Ну что ж за непруха-то такая, в натуре… — тихо и тоскливо, с жалостью к себе пробормотал он и задумчиво забарабанил пальцами по ручке двери.

Водитель со шрамом через левую щеку посмотрел на Вову с сочувствием.