Наутро, мучимый всеми известными и неизвестными хворобами, проистекающими от неразумно-неумеренного потребления веселящих напитков и большого количества сигарет, я долго не мог заставить себя поднять с подушки чудовищно раздувшуюся стеклянную голову, которая, если верить ощущениям, не прошла бы даже в дверной проем.
Судя по тишине за окном, было еще раннее утро. Правильно Болек говорит: «Сон алкоголика крепок, но краток»… Я валялся на диване в позе умирающего гладиатора и страдал, а в космическом вакууме черепной коробки шариком на разноцветном рулеточном диске скакал по кругу моего же изготовления тезис. Тезис гласил: «Во время пьянки всегда рождаются гениальные идеи. Главное — ни в коем случае не пытаться потом воплотить их в жизнь».
И в то же время, достаточно отчетливо помня все детали вчерашних посиделок и собственные умствования о Добре и Зле (образно говоря), я прекрасно сознавал, что на сей раз собственному мудрому правилу не последую…
Когда я нашел в себе силы, достаточные для того, чтобы добраться на подгибающихся конечностях до ванной комнаты и похлебать из-под хрюкнувшего крана холодненькой водички, солнце уже вовсю светило в раскрытые окна, а с улицы летел в квартиру многоголосый гвалт, издаваемый проносящимися мимо дома машинами, летящим где-то в безоблачном небе самолетом, возбужденной перекличкой приподъездных бабулек и ором копошащихся в песочнице чумазых младенцев. В общем, обычная городская какофония.
Мои вчерашние визитеры чинно восседали на кухонных табуретках, балуясь, по своему обыкновению, пивком. Похоже, добрые духи Мишиной квартиры вовсе не сидят себе послушненько дома, а повсюду следуют за своим хозяином: вчера ночью, когда мы отправились, наконец, на боковую, мой допотопный вечно голодно рычащий «ЗиЛ» был стерильно чист, как кошелек бюджетника в конце месяца, а сейчас — мама родная! — пожалуйста: вскрытая полиэтиленовая упаковка с нарезкой бекона, яйца, масло, оливки (или маслины, не знаю, я их всегда путаю) в красивой пестрой банке с нерусскими буквами, еще какая-то снедь в многочисленных непрозрачных пакетиках. И, разумеется, пиво. Много пива разных сортов. Вот спасибочки-то вам, добрые Мишины духи!
— Господа, у меня дежа-вю, — жалобно проблеял я. Опухший язык царапался во рту, как напильник для грубой обработки древесины, но выговорил я свою тираду на удивление членораздельно.
— Ага, только Лелека-Болека не хватает для полного натюрморта. — У Сергея, не смотря на почти опустошенную бутылку извечного «Грюнвальда», дела с дикцией тоже обстояли далеко не лучшим образом.
— О, кстати! Раз уж зашла речь… — оживился казавшийся дремавшим Мишель. — Нам ведь пешком идти придется. Долго, не меньше месяца, я думаю. И совсем не по проспекту Красных Партизан. Спать в лесу, в луже под дождем. Готовить на костре… Мы это умеем? — Миша оглушительно высморкался в гвардейских размеров носовой платок с легкомысленными цветочками, затолкал его, скомкав, в задний карман брюк и обвел всех внимательным взором.
— В луже на костре?… Ну как… Относительно… Я вот, еще в школе когда учился, на турслеты ходил. Два раза, — заговорил молчавший до сих пор Игорь. — Ох и перепились же мы там… — добавил он мечтательно и шумно вздохнул, не иначе — от приятственных воспоминаний.
— Турслеты? — переспросил Миша с сомнением. — Турслеты, это, конечно, хорошо… А ты, Серж, что скажешь? Тоже пьянствовал на девственном лоне? — наш несостоявшийся военачальник, похоже, крепко взял инициативу в свои привыкшие ворочать многопудовые тюки руки. И слава богу. Пусть кесарю будет кесарево.
— Не-а. Я, понимаешь, эта… болел все время. И весной, и осенью. А на лето меня отправляли в пионерлагерь. Или на юг возили, в Ялту… — взгляд Сергея, как давеча взгляд его напарника, подернулся мечтательной поволокой.
Везет же человеку. Меня вот на море ни разу не вывозили, слишком уж далеки от нас все теплые моря… Правда, когда мне было лет семь, мы с мамой ездили в столицу, но экскурсия эта закончилась для меня достаточно плачевно: возле ВДНХ я решил скатиться с гранитного пьедестала высоченной, саблеобразно взмывающей в дымное московское небо ракеты. Дело было зимой, гранит был скользким, и мама сказала, что я непременно упаду и выбью зубы, но я упрямо полез — и, конечно же, упал. И выбил передний зуб (потом мне несколько месяцев пришлось проходить с белой металлической коронкой, что, вкупе с темными волосами, делало меня похожим на вокзального цыганенка). А мама вместо того, чтобы пожалеть меня, удовлетворенно оглядела мою окровавленную физиономию и еще поддала — за неверие в ее пророчества. В общем, на обратном пути я почти все время лежал на верхней полке, обратив пострадавшую от отечественной космонавтики рожицу к грязному стеклу и уставив потерпевшую от тяжелой маминой длани пятую точку в серый, в потеках, потолок пассажирского вагона…
Урок был усвоен на всю жизнь.
…Хотя нет, на счет моря я вру: после первого курса часть студентов истфака отправили на археологическую практику (ее-то и имел в виду Мишель, когда упоминал о моем «некотором опыте»). И не куда-нибудь в таежные дебри, непонятно чьи курганы вскрывать, а в Болгарию. И мне страшно повезло: я каким-то чудом в эту группу попал, хотя не имел на факультете никакого блата и отнюдь не блистал ни на экзаменах, ни в течение обоих семестров в целом. Копали мы римскую колонию Деултум недалеко от курортного города Бургас и каждый божий день после раскопок ездили на море. О, это море! — теплое, мягкое, ласковое и глубокое, как декольте… Золотое было время… «Ох и перепились же мы там!» — вспомнив счастливые два месяца практики, невольно процитировал я Игоря и широко ухмыльнулся…
— Два-ноль в пользу белых, — резюмировал Михаил. — Вернее, четыре-ноль, ибо мы с тобой, дружище, тоже «чайники» из «чайников».
И возразить нечего, потому как — правда. Мы с ним, впрочем, имели кое-какой опыт, но именно «кое-какой», так, наивным девицам лапшу на уши вешать: несколько двух-трехдневных походов, но все — недалеко от города, в пределах десяти-пятнадцати километров. И при этом над нами всегда стояли более опытные старшие товарищи. Они говорили, что, как и когда нам делать, а что, наоборот, не делать, составляли раскладку продуктов, определяли маршрут, в общем — только что за ручку не водили. Так что прав Миша: «чайники» и есть.
— В связи с вышеизложенным на голосование ставится вопрос о привлечении в наши сплоченные ряды еще двух эта… флибустьеров. А ежели поименно: тех самых, чье отсутствие на этом празднике жизни было совсем недавно метко подмечено нашим дорогим другом Серегой! — сказал о себе Сергей в третьем лице.
Поход в тайгу рисовался ему пусть и несколько утомительной, но в целом не тяжелой и в чем-то даже полезной (как минимум — для здоровья) прогулкой. И он дурачился, хотя обычно, по словам Мишеля, был в делах собран, серьезен и даже излишне педантичен.
— Именно. И даже не ставится на голосование. Лелек и Болек — походники с богатым опытом и большим стажем. Мы без них уже через три дня с голоду помрем или в луже какой-нибудь утонем. Так что неси-ка, дружище, трубу. Звонить буду.
Звонил Миша долго. В одном месте было безнадежно занято, в другом вообще не брали трубку, пару раз он попал не туда, и лишь на звонке десятом или двенадцатом ему повезло ухватить кого-то, кто знал, где неразлучные герои чешского мультсериала находились позавчера. Еще через полчаса, вконец истерзав и бессчетное количество раз — за дисковый набор — витиевато обложив непарламентскими выражениями мой бедный ни в чем не повинный телефонный аппарат, он умудрился-таки выловить столь нам необходимых будущих концессионеров буквально в дверях на выходе из каких-то очередных гостей.
Лелек (или Болек) ломать намеченную программу и срочно ехать ко мне, судя по всему, не очень стремился. Миша, кривясь и беззвучно ругаясь, пару минут слушал его возражения, а потом прервал бурлящие потоки красноречия абонента волшебными словами:
— Дружище, десять концов!
Имелось в виду, что есть реальный шанс получить по отношению к вложенному десятикратную прибыль. На мой взгляд, этих самых «концов» было или ни одного, или, как минимум, на два порядка больше, но хватило и десяти, чтобы у Болека (или Лелека) отпали все сомнения. Наверное, исходи эти слова от кого-то другого, друзья просто посмеялись бы, да и поехали дальше по своим большим мужским делам, но Мише верили.
Лелек (или Болек) немедленно затребовал мой домашний адрес и уже минут через сорок оба приглашенных, веселые и улыбающиеся, нетерпеливо рыли копытом бетон лестничной площадки и названивали в дверь. Руки свежеприбывших были заняты оттянувшимися до пола пластиковыми пакетами. Пакеты загадочно топорщились и побулькивали.
Я измученно застонал…
К предложению принять участие в экспедиции оба новых гостя отнеслись с нескрываемым восторгом, и мне показалось, что восторг сей был вызван не только возможностью разбогатеть, но и самим процессом, причем едва ли не в большей степени. Что ж, походники есть походники. То, что нас страшит, в них вызывает радость. Ну и хорошо. У каждого из нас — свои причины участия в прожекте. Только результат, я надеюсь, будет общим…
Ближе к полуночи холодильник опять опустел и прибавилось грязной посуды в раковине, но зато была в общих чертах выработана всеохватывающая стратегическая доктрина нашей дальнейшей деятельности, которую Мишель и огласил по пунктам, строго оглядывая притихшую аудиторию поверх бокала с белой шапкой пивной пены.
Согласно этой доктрине мы были обязаны: во-первых, никому ничего не говорить — ну, условие не особо-то и оригинальное, я бы его тоже во главу поставил. В одной ведь стране росли: военная тайна, честное-пионерское, враг подслушивает…
— Даже Ирэн?…
— Даже Ирэн. Ирэн и прочим Машам-Дашам — особенно. Все понятно? — строгим тоном старшины-сверхсрочника.
— Все понятно, чего ж тут непонятного… — унылым хором.
— Хорошо… Второе: надо как следует подготовиться, не в кабак идем. Думаю, дней десять… нет, десять, пожалуй, маловато… дней пятнадцать нам должно на все хватить… В общем, так: в двухнедельный срок нужно обеспечить себя всем необходимым…
Тут же был коллегиально составлен относительно подробный список этого необходимого: палатки, спальные мешки, одежда, обувь, провиант, аптечка, карты местности и прочее, прочее, прочее…
— Третье: Ростиславу взять на работе месячный отпуск, а господам «челнокам» закруглить текущие дела с китайскими «френдами» и передвинуть графики перелетов так, чтобы через две недели все были свободны в своих действиях, как разведенная нимфоманка. В-четвертых, финансы. Денег должно быть достаточно, наверняка пригодятся на… ну, я еще не знаю, на что именно, но пригодятся точно, — при этих словах я закручинился, потому что с денежками у меня было не просто плохо, а, прямо скажем, ужасно. — И только нашими, никаких «американских рублей», обменники там вряд ли найдутся… Ростик, не кати скупую мужскую слезу, ты свою долю, считай, вместо монеты трудоголизмом внес… В-пятых, проработать маршрут движения до Узловой. Мы же именно от Узловой поиск начнем, а, Ростислав?
— А откуда же еще? То есть, можно, конечно, и от Города Лазо, бывшего Сычева, но лучше, как мне кажется, идти по следу, чем навстречу. Меньше шансов промахнуться…
— Логично. Ну, маршрут я на себя возьму…
Потом были еще в-шестых, в-седьмых и в пятнадцатых, но это уже, по моему разумению, относилось скорее к тактике, чем к стратегии.
Колесо завертелось.
Десять дней из оставшихся до начала экспедиции двух недель пронеслись безумным галопом. Начал я, разумеется, с того, что обеспечил себе свободный от работы месяц, то есть взял отпуск. Это не составило особого труда, поскольку в отпуске я не был уже почти три года: поехать все равно никуда не мог по вполне весомой причине отсутствия достаточного для дальних поездок финансового обеспечения. А тупо валяться на диване, почитывая очередной одолженный у наших музейных девиц томик фэнтэзи, можно было и в обычные выходные дни. Один томик — на один день, в самый раз. Кроме того, наступил июнь, а летом у нас всегда затишье, так как по доброй воле музеи сейчас мало кто посещает (хотя истины ради должен сказать, что стали ходить все же больше, чем пять или, тем более, десять лет назад), а появления групп вундеркиндствующих школяров следовало ожидать не ранее начала сентября. В связи с чем почти любой рабочий день у нас проходил до безобразия уныло и однообразно: чаек-кофеек, тортик-пирожок, пустопорожние разговоры ни о чем… Одним словом — рутина.
Верочка очень просила взять ее в поход (именно так я объяснил ей причину своего скорого отъезда), но я был, само собой, абсолютно непреклонен и рисовал ей такие страшные апокалиптические картины, что на самого жуть накатывала. В конце концов она оставила напрасные попытки напроситься в нашу сугубо мужскую компанию, но зато стала донимать меня опасениями за мое шаткое здоровье и самою жизнь.
Благополучно разрешив проблему с отпуском и Верочкой, я с головой погрузился в очередные архивные изыскания: нам была необходима максимально более подробная карта местности, по которой должен был пройти маршрут экспедиции, а прежняя моя разработка этой цели не соответствовала в силу излишней схематичности. В масштабах тайги местность эта являлась, возможно, ничтожно малой, но для тех, кто топает по ней пешком, да еще с набитым «под завязку» рюкзаком, небольшие масштабы оборачиваются прямо противоположной стороной — десятками и сотнями квадратных километров заросших пихтой, лиственницей и елями сопок. И карта, более того, нужна была старая, дореволюционная. Это означало, что мне предстоит тщательно перерисовать с хранящихся в архиве документов участок тайги от Узловой до Сычева южнее ветки железной дороги, а потом привязать сей пиратский план к современной топографической пятикилометровке, приобретенной в обычном книжном магазине за двенадцать рублей. А это не так просто, как кажется, я-то знаю… В одной хорошей песне поется: «Получены карты и кроки…» — эх, как же это замечательно, когда они именно получены. От кого-то. В готовом виде. А когда сам рисуешь…
Однако ж справился.
Но была и еще одна проблема, обойденная всеобъемлющим Мишиным планом, и разрешить ее мог только я. И разрешил. На добровольных началах, между прочим, не посвящая своих коллег по кладоискательскому ремеслу в тонкости и нюансы.
Дело в том, что мне в голову пришла одна умная мысль (причем лежала она, как водится, на поверхности и то, что я не наткнулся на нее до сих пор, можно было объяснить лишь внезапно меня поразившим приступом слабоумия): ведь если я так вдруг, совершенно случайно, нашел эти прелюбопытные документы и сделал из них вполне определенные выводы, то почему тоже самое не может сделать кто-то другой?
Конечно, то, что этот «кто-то другой» в деталях повторит мой архивный маршрут, очень маловероятно, гораздо меньше возможности падения на мою голову именно в эту самую минуту пробившего крышу и несколько межэтажных перекрытий метеорита, но никогда не следует считать себя уникумом, а прочее население планеты — безнадежными идиотами. К тому же в затеянном нами мероприятии лучше, как говорится, «перебдеть, чем недобдеть».
В общем, подобную возможность необходимо было исключить. Что я и сделал. Просто и со вкусом. Аккурат за четыре дня до выезда я в последний раз посетил архив, ставший мне уже более родным, чем собственное жилище, отобрал в каталоге описи «Дел», которыми пользовался в течение последних трех месяцев, и успешно распихал их по другим стеллажам: одну опись — на полку с отчетами о деятельности Государственного областного Цирка, другую — на полку с еще более экзотичными материалами о проведении конференций и симпозиумов адептов разведения бананов на открытом грунте в условиях Крайнего Севера, третью — в бумаги о тотальных успехах панельного домостроительства в глухих таежных райцентрах в семидесятые годы, и так далее и тому подобное.
Теперь я был на сто процентов уверен, что в ближайшие полгода, до следующей плановой чистки и ревизии архива, никто документов этих не прочитает, ибо не сможет отыскать нужную опись и, соответственно, не получит нужные «Дела». А на стеллажи с бумагами о цирке и бананах только умалишенный полезет.
— Ну и че ты, блин, молчишь, как Марат Казей? Как долги возвращать будем, а?… Фикса, поработай-ка с клиентом, только мягче… Хорош! Он, кажись, уже дозрел. Ну че, лошара, когда башлять будем?… Через месяц? Ха! А где ж ты, мудрила, бабки-то за месяц надыбаешь, а?… Какая еще фишка, ты козел драный? Колись давай, заика… Фикса, поработай… Хорош, не пережми клиента… Ну че ты сделал-то, е-мое! Воды на него плесни, что ли… Оклемался? Ну, колись, колись давай, если пожить еще охота… Че ты свистишь-то, Бредбери хренов… Не свистишь? И че там такое?… Сколько?… Ох, ни фуя себе! За базар отвечаешь?… Фикса, посмотри за ним, мне Вове доложиться надо. Срочно!
Вечером мы собрались у Миши. Необходимо было подвести промежуточные итоги подготовительного этапа, проверить готовность и комплектность снаряжения и пищевой раскладки — да мало ли найдется дел, когда собираешься провести в тайге целый месяц, да еще на полном самообеспечении.
Я изрядно опоздал, так как автобусы с маршрутов куда-то исчезли, как они исчезают всегда, когда в них возникает острая нужда. Давно уже, кстати, замечено: идешь себе не спеша, покуриваешь — и они тут как тут, катят резво во все стороны, веселя праздную публику своими бортами, разрисованными пестрой рекламой завернутых в памперсы шоколадных батончиков. Но если ты опаздываешь на работу или, тем паче, на многообещающее свидание — все, их словно ветром уносит…
Впрочем, я оказался не единственным опоздавшим. Как ни странно, отсутствовали так же Сергей и Игорь. Вот уж не ожидал, чтобы самые активные участники проекта, можно сказать — его инициаторы, манкировали присутствием на плановом собрании. Я, например — понятное дело, со мной общественный транспорт не дружит, а с этими-то корсарами что могло приключиться? Вроде оба на колесах, а пробок у нас отродясь не бывало, не Нью-Йорк все же. И даже не Москва.
Трое других концессионеров пили пиво — я решил бы, что крепко сплю, если бы они пили что-то более безобидное, скажем, кефир или йогурт — и заедали его новомодным продуктом: расфасованными в крохотные полиэтиленовые пакетики черными сухариками с солью. Моя мама, воспитывавшаяся в тяжелые послевоенные годы, а потому весьма экономная, почти такие же из черствого хлеба на противне в духовке делала, только повкуснее. А нынче и это какой-то умник в бизнес превратил. Да ладно это — я уже видел в продаже запаянные в аналогичную упаковку семечки, засоленных мумифицированных мальков неизвестной породы и даже, кажется, улиток. Последнее лакомство производили, видимо, специально для китайцев-нелегалов, которых по подвалам и чердакам города обитало больше, чем плавает планктона в Мировом океане…
Как оказалось, Лелек с Болеком за прошедшую с последней встречи декаду успели смотаться в очередной шоп-тур, что-то привезли и даже успели продать — в общем, времени даром не теряли. И теперь надолго (по «челночным» меркам) были совершенно свободны. Лелек помимо этого успел сдать кому-то свою двухлетнюю «восьмерку», потому что рассчитывал при удачном исходе путешествия прикупить по возвращении иномарку. А при неудачном — «очередную новую «восьмерку», потому что у этой — интерпретировал он старый анекдот — все равно все пепельницы уже забиты были».
Время шло, а Игоря с Сергеем все не было.
Больше решили не ждать.
Слово для отчетного доклада единогласно предоставили Михаилу, ибо начаться наша экспедиция должна была, естественно, с переезда или перелета, а транспорт, по Мишиному же сценарию, являлся его епархией.
У Мишеля все, конечно же, давно было подготовлено:
— Так. Сначала мы на двух машинах доезжаем до аэропорта «Светлово» (в наших краях «Светлово» — единственный гражданский аэродром и я не очень понял, зачем докладчику потребовалось конкретизировать, куда именно мы едем, но Мишель, как известно, человек военный, ему виднее). Далее, оставив машины на платной стоянке, нам надлежит сесть в самолет…
— Ну понятно, что сесть, не стоя же лететь, — не смог удержаться от колкого комментария словоохотливый Болек.
— Дружище, не перебивай меня, а то пешком побежишь.
— Молчу, мой генерал, молчу…
— Черт, сбил меня… Так вот: сесть в самолет до Рудска. Время в пути — один час плюс-минус пять минут. Билеты на самолет — вот они (Миша помахал в воздухе цветными бумажками). В Рудске садимся на поезд до Узловой. Время в пути — четыре часа плюс-минус не знаю сколько. Билеты на поезд купим на месте, проблем быть не должно, в конце концов не август-месяц и не в Сочи едем. Ну а дальше — по ситуации. Если там есть какая-нибудь проезжая дорога на юг, арендуем «Газель» или «Рафик». Если нет, значит, сразу пешочком пойдем. Впрочем, это уже не ко мне, друзья мои, это к нему…
И Михаил, сделав плавный театральный жест, обеими руками указал на меня.
Я аккуратно, чтобы не помять раньше времени, достал из прозрачной файловой папочки рукописную карту, плод моих долгих кропотливых усилий, развернул ее и открыл рот, приготовившись разразиться долгой обстоятельной речью.
И не успел — запищала лежавшая на подоконнике трубочка радиотелефона.
— Опять кто-нибудь в гости проситься будет, — недовольно буркнул хозяин квартиры. — Ну, я им сейчас все выскажу, рыбы-прилипалы…
Миша нажал на кнопочку и поднес изящную пластиковую трубку к уху.
Около минуты он слушал, не перебивая собеседника, лишь вставлял иногда отдельные междометия, потом внезапно севшим голосом задал пару коротких вопросов, сказал: «Ждем», аккуратно нажал ту же кнопочку, медленно положил трубку на кухонный стол и вдруг, шумно выдохнув, необычайно громко и грязно выругался — я и не знал, что мой старый друг может быть таким эмоциональным. И было это так неожиданно, что мне стало страшно.
— Что? Мишель, что там? Кто звонил? — почти закричали мы с Лелеком, а Болек сидел с недонесенной до рта бутылкой пива и не сводил глаз с побледневшего лица нашего командира.
— Сергей звонил, — очень спокойно и тихо сказал Михаил, а мне показалось вдруг, что он кричит. — Игоря убили…
— Как… убили? — выдохнул Болек.
— Как, как… Зарезали. Ножом.