Солдат с утра я опять не увидел, за исключением тех нескольких, вместе с которыми мы устроили туалет в развалинах. Судя по тому, что найти чистое место было непросто, армия явно должна была быть много больше.

Потом, когда пили чай, нам принесли сигареты. Курящим я оказался единственным, и кулек из газеты, полный сигаретами, достался мне целиком. Мы номинально были офицерами, поэтому нам полагались сигареты с фильтром «Кайхон» — «Космос», — солдаты курили «Приму».

Куда-то исчез Шамсуддин. Потом появился, и мы отправились в гости к его знакомым боевикам. До этого я ходил без дела по двору поликлиники. Нашел ожерелье, сделанное из нанизанных на нитку конфетных бумажек. Оказалось, что кроме части Народного фронта во главе с генералом в Гарме находится отряд полевого командира Файзали Файзалиева.

Он был не так знаменит, как его тезка Файзали Саидов, но многие про него слышали. Говорили, что он очень жесток и непримирим — якобы с его отца живьем сняли кожу. Файзали мстил за отца.

Который из боевиков был Файзали, я не разобрался. В сравнении с ополченцами, одетые в штатское боевики производили более агрессивное, боевое впечатление. Да и еда у них была получше.

На большом дастархане — разложенной на полу скатерти, вокруг которой мы расселись — стояли миски с жареной бараниной и испеченными в масле лепешками. Обычная еда у дехкан — таджикских крестьян, — чай и хлеб, вечером суп. Жареная баранина, жирные лепешки — лукуллов пир в римском ресторане. Неплохая штука эта война.

Разговоры велись про скорую победу.

В этот же день нас представили генералу Нурову. Мы стояли в вестибюле поликлиники, он прошел мимо, окруженный несколькими автоматчиками. Генерал уже поднимался по лестнице, когда кто-то, видно, сказал ему про нас. Нуров повернулся и посмотрел сверху. Я запомнил папаху из каракуля.

— Врачи? Сейчас проверим. У лукоморья дуб зеленый! Кто написал?! Правильно — Чехов! Идите работайте.

Ближе к вечеру я, наконец, увидел солдат. Их оказалось гораздо меньше, чем я представлял. Явно меньше сотни. Было несколько русских офицеров, и еще какие-то русские — сложно снаряженные, но без знаков различия. Кто-то говорил — из КГБ. Кто-то говорил, что это российские военные. Домыслы, домыслы… Солдаты возвращались с «зачистки» — в городе могли оставаться вражеские боевики.

Раис придумал нарядиться нам в хирургические зеленые халаты поверх всей одежды. Дескать, во врачей, если что, стрелять не будут.

Откуда привезли убитых? Их было много. Мы стояли на улице в своих несколько клоунских одеяниях, а трупы все выкладывали — ряд, потом еще ряд. И еще один. Сорок три трупа. Бездельничали мы недолго.

— Надо их завернуть, — сказал солдат и махнул стволом автомата в сторону трупов.

— Мы — врачи, — сказал Раис.

— Вот и давайте, — сказал парень. — Не нам же этим заниматься. Мы воюем…

Тем не менее один солдат помогал нам. Мы поднимали труп, клали на белую простыню, заворачивали, а потом обвязывали веревкой.

У многих убитых камуфляжные штаны были спущены, так что видны были ягодицы. Объяснение — ваххабиты оскверняют трупы наших. Я думаю, скорее всего, дело в другом. Если волоком тащить труп по земле, штаны за что-нибудь зацепятся и сползут. Сомнительное удовольствие — совокупление с трупом. Хотя, кто знает…

Солдаты ходили вдоль рядов, некоторые останавливались, рассматривали.

— Серегу-пулеметчика убили! Серегу убили! Я их ненавижу! Серегу-пулеметчика убили, сволочи!

Я сразу обратил внимание, что у того, который кричал, были очень длинные ноги. Мне было очень неуютно в своем зеленом бумажном халате. Потому что никогда прежде, да и после этого, я такой ярости в вооруженном человеке не видел. Голые деревья, снег, очень холодная на вид мокрая асфальтированная дорога. Среди убитых не было ни одного, кто мог бы сойти за русского пулеметчика. Наверное, его убили до этого. Так я первый раз увидел Вовку Бобомурадова. Когда убили его друга Серегу? Почему он так переживал до сих пор?

Врачи, которых я увидел в первый день, на второй куда-то исчезли. Зато появился пожилой человек с большой видеокамерой на плече. И тоже непонятно откуда. Он ходил вдоль рядов погибших и снимал их. В крайнем ряду привлекал внимание темный предмет — останки бойца, одинокий, дочерна обгоревший позвоночный столб.