Итак, мой уважаемый читатель, поспешу оканчивать эту фантастическую повесть об моих переживаниях, тем более что они и без того уже подходят к своему логическому завершению, и, так как материала для рассказа остается совсем немного, то поспешу разделить его на три заключительных главы.

Предыдущее сражение, которое мне удалось совершить и погибнуть в конце концов геройской смертью, так повлияло на мой рассудок, и так повысило мою собственную самооценку, что мне будет весьма приятно описывать вам свое новое сражение, более масштабное чем два предыдущих, которое непременно возникло в моем воображении, исходя из наличия в нем памяти об других битвах, и которое также будет описано теперь же. Честно признаться, это моя самая любимая глава, и много раз еще, уж когда все закончилось, мне приходилось перечитывать ее и вспоминать об столь грандиозном событии. Да не то чтобы даже и вспоминать, а просто писать, писать об ней весьма приятно и желанно: иной раз, чтобы записать в мою записку хотя бы одну другую главу, мне приходилось сидеть за этим делом несколько дней сряду, отходить от стола, препроводить время в философическом раздумье, особливо когда какая-нибудь барыня или дама недурной наружности проходит по Литейной прямо около самого моего дома, да так, что какой-нибудь Любен или Созьо на ее тоненькой шейке разит и манит все, что ни было вокруг; или какое-нибудь такое низенькое декольте с этаким шлейфом, черт возьми.

Впрочем, вернусь к изложению.

Мне хотелось бы сразу перейти к описанию этой битвы, но тут следует сделать несколько отступлений и добавить кое-что про очередную встречу с Тенетниковым.

– Здорова братец, садись. – Начал он деловито, усаживая меня на стул к себе в кабинете. – Знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

– А вот что. – Тут он разложил предо мною около десяти штук баночек с закрытыми крышками, но когда он открыл одну из них, я обнаружил в ней сильно и приятно пахучий порошок черного цвета, который походил на опий.

Надобно знать, что настроение у Тенетникова в этот раз было совершенно неописуемое. Он много раз потирал ладонями и улыбался без повода, и даже что-то старался напевать. По всему этому можно было заметить, что он был сильно рад и имел что сказать мне.

– Ну? Как? А? Ась? – Говаривал он на разные лады. – Как порошок-то?

– Это что, новый сорт? – Говорил я, с удивлением разглядывая и нюхая его.

– Это «Черное сердце», лучшее, что когда либо существовало в природе. Такого ты больше нигде не найдешь, даже наши самые лучшие алхимики признались, что никогда еще такого не делали. Прямиком из Германии, пол пуда оптом, а признаюсь, это стоило мне половину моего состояния. Черт побери, да я сам от себя в экзальтации!

Я смотрел на этого человека, на его лицо, на беглые и возбужденные глаза, на слюни, брызгающие изо рта, на потный лоб, на трясущиеся руки, и во всех этих движениях я видел решительного коммерческого предпринимателя, рвача, торговца, лавочника, ушлого подлеца, спекулянта, миллионера, скупого и алчного богача, сребролюбца, но никак не ангела и посланника Божия.

– Поверь мне, братец, – продолжал было он, – никогда в своей жизни не встречал я столь славного сорта опия. Что ж, желаешь? Ведь другого у меня сейчас нет.

– Желаю, но сколько же он стоит, этот сорт? – Отвечал ему я, зная, что у него есть и другие сорта.

– Да два всего стольника.

– Как? Двести рублей?

– Ну да. Да разве для тебя это деньги?

– Неужели так много? Да это еще и со скидкой?

– Да другому бы я и в пятистах рублев не отдал. Ведь это же какой сорт? Монарший сорт! Его курят аристократы и августейшие личности, там, в высшем свете, в Европе.

– Что ж, ну раз в Европе. – Тут я достал ему две государственные и порешил, что только так, лишь один раз испробую этот дорогой сорт, и больше не стану покупать его.

Все было устроено, спичка как всегда пыхнула, порошок загорелся и тут же вспыхнул черною мглою, что даже самый лик смерти образовался из этого дыма. Но вот странность, доселе не испытывал я никогда еще подобных чувств, даже если и другой какой сорт усилить в пять крат. Этот сорт настолько усилил все мои мысли, настолько потряс меня и заворожил, что теперь, после этой самой моей первой покупки я бы не то чтобы две государственные дал, я бы и десять за него дал. Это было непостижимо; вам, простым смертным, не понять этих чувств и сил, что двигали мною.

– Ну как? – Спрашивал меня Тенетников, когда я уже оказался в мире.

– Лев Борисович, – отвечал я в полузабытьи, – я… я Бог! Я люблю вас!

– Ну полно, полно, а теперь за работу.

– Это что же, разве опять? – Изумлялся я.

– Ну почему же опять? Так ведь почти каждый день. А нечего жалеть этих скверных мошенников, ведь тебе-то от того лишь будет лишний добрый поступок на Божьем суде. Идем, я покажу тебе эту веселую троицу.

– Троицу? – Я все больше и больше удивлялся на этим человеком и не знал, шутит ли он или нет.

Тенетников ничего мне не ответил, а вышел в общую залу, после чего я и сам вышел за ним, где и впрямь обнаружил его подле трех мертво сидящих человек. Никого из них я не знал ранее.

– Что ж, хватай этого и понесли. – Сказал он мне и мы принялись за дело.

В течении еще нескольких часов мы занимались ставшим для меня обыденным делом, а когда все было погружено, мы как всегда втроем отплыли в ночь на Фонтанку.

Но не это хотел рассказать я вам, а то, что когда мы начали сбрасывать трупы, то случилась еще одна странность, изумившая меня и может даже чуть-чуть Тенетникова.

– Давай, – говорил он, хватаясь за первое тело. – Раз, два, три! Бросай!

Труп с брызгами бултыхнулся в воду.

– Давай, – говорил он, хватаясь за второе тело. – Раз, два три! Бросай!

Труп с брызгами бултыхнулся в воду.

– Давай, – говорил он, хватаясь за третье тело. – Раз…

– Господи Боже мой! Где я!? – Завизжал и закривлялся третий мешок.

– Два!

– Лев Борисович, он живой! Человек жив!

– Поздно уже!

– Святители мои, я заплачу вам десять тысяч!

– Три! Бросай!

Труп с брызгами, с криками и мольбами бултыхнулся в воду.

– Черт возьми, – говорил Тенетников, потупив голову и смотря на колебаемую водную гладь. – Ведь вот жив был человек, а ты его убил, Иван Андреевич.

– Нет, позвольте, я же протестовал против этого! – Восклицал я. – Ведь вы сказали что поздно, и мы, получается, вдвоем убили его, Господи… убили.

– Ан-нет, братец Иван Андреевич, ты всего лишь заметил, что он был жив, а я же в свой черед заметил, что поздно ты об том догадался, да ты взял и бросил его. Впрочем, я тобой горжусь, ты мой верный ученик и помощник!

Я так и замер в недоумении над логикой Тенетникова, но оспаривать его мнение было не к чему, ибо все могло закончится плачевно.

– Ну, что ж ты стоишь? – Говорил он мне, когда мы уже приплыли обратно. – Согласен, получилось нехорошо, моя вина здесь тоже есть. Но ты не заморачивайся насчет этого, иди, и проводи время в свое удовольствие, ведь такой сорт; августейший.

Я отправился искать приключения и уже собирался было испытать новые чувства и возможности в мире, как вдруг вновь меня настиг мой друг Арсюшкин и, как бы уже по привычке, отвел меня в боковую дверь, не попадаясь на глаза зловещим хранителям Тенетникова.

– Здравствуйте, Иван Андреевич, герой вы наш, благодетель вы наш, непомерное уважение вы теперь имеете во всем нашем царстве.

Я поприветствовал его и тут же осведомился чем закончился тогда бой и куда мы направляемся.

– Вторая скрижаль теперь у нас, слава Богу, что он даровал нам такого спасителя как вы, такого отважного героя. На данный час обе скрижали находятся теперь в тайном месте, но, вот же чудо, мы теперь знаем где спрятана и третья, и сейчас мы направляемся прямо туда.

– Что ж, наверняка еще какое-то опасное испытание? И далеко ли придется нам ехать?

– О нет, друг мой, это не испытание, а целое и даже полномасштабное сражение, какого вы еще не видели. На много масштабнее, чем вы испытывали намедни. Да и ехать-то никуда не нужно; все находится здесь, под этой самой курильней, глубоко под землей. Сейчас я вам все расскажу, о, благодетель вы наш. Идемте же, друг мой.

Мы вышли в другую дверь и начали спускаться вниз, глубоко вниз, так, что даже самая дорога показалась мне совершенно нескончаемой. Вскоре бревенчатые стены сменились известняком и каменными породами, обтесанными повсюду насильственным методом, как будто мы прибыли не просто в подземелье или пещеру, а в целую шахту, где успела уже побывать рука человека. По стенам на воткнутых в нее металлических стержнях были расположены светильники с маслом и как будто сильный гул исходил из самых глубин этой шахты.

– Так куда же мы идем? – Спрашивал его я. – Разве здесь могут находиться ваши солдаты?

– О да. Это место мы называем Павловским Трактом, поскольку здесь, в этой шахте, была некогда налажена целая система подземных дорог и путей сообщения, построенная еще самим императором Павлом. После его смерти Тракт отошел к нам и мы много лет использовали его для снабжения и коммуникации между собой, покамест Тенетников не забрал его у нас.

– И как же он это сделал?

– Он призвал сюда весьма злобных и надоедливых существ, похожих на простых жуков, но только размножающихся с большой скоростью и поедающих все вокруг. Эти самые жуки захватили весь Тракт, поскольку тут попросту нельзя было находиться, когда все они, голодные и хищные, способны были пожрать всякую материю. В конце концов вопрос стал не на шутку и мы даже пробовали от них избавиться, применив насилие. Но эти жуки оказались куда хитрее и заставили нас убраться восвояси, после чего мы решили, собравши сил и большое войско, вернуться сюда через несколько лет.

– Однако ж и они не стали медлить и начали эволюционировать и развиваться, развиваться так, что их потомство теперь же проявляется не то, чтобы в отдельном виде, а даже в целой расе, и они также имеют свой собственный разум, армию, сообщество и боевые навыки. Они захватили весь этот Тракт окончательно и испортили его, что даже и теперь его невозможно узнать; это место считается теперь проклятым и по сути есть никак самое пристанище злого духа.

– Но с тех пор как я взялся за дело и привел наше расстроенное войско в порядок, мы начали действовать решительно и атаковали жуков: теперь же наш тамошний фронт разделился на две больших базы, каждый из которых находится в разных шахтах, но продвигается в относительном положении. Наша главная задача замкнуть эти две шахты с двух сторон и окружить главный оплот жуков где и проживает их, так сказать, государыня.

– С моим появлением мы стали использовать кавалерию и артиллерию, что весьма способствовало продвижению в глубь их оплота, а теперь же, именно сейчас, наступает главное, решительное сражение, из-за которого зависит вся судьба нашего предприятия. Весь исход войны теперь же решится с вашим появлением в нашем стане. Помимо этого, я поручу вас моему заместителю, Перепонкину, и вы возглавите второй фронт, тогда как я возглавлю первый. Впрочем, сейчас я вам все объясню досконально.

Арсюшкина, как видно, одолевало неистовое предвкушение битвы, а также и мое присутствие, ведь они и в самом деле возлагали на меня большие надежды, ровно как на национального героя. Поверить невозможно, до чего добралось уже мое воображение. Битва со странными жуками, захватившими некогда нужный для путей сообщения подземный тракт? Кавалерия и артиллерия в сражении с эволюционировавшей расой? Захват главного их оплота? Да что же это за жуки такие?

– Позвольте, Артем Александрович. – Сказал я ему. – Но где же в ваших словах логика?

– Почему же здесь нет логики? – Удивлялся он моей простоте и наивности.

– Но вы же сами сказали что ищете скрижаль, самую последнюю из всех существующих.

– Ну, все верно.

– Ну так ведь скрижали же были спрятаны еще в древности, а Павловский Тракт, уж извините, вы сами изволили сказать, что Тенетников лишь только недавно напускал туда этих самых жуков?

– Все верно. Дело в том, что, даже странно сказать, Тенетников и сам не знал, где находится скрижаль. Видите ли, приглашая погостить на наш тракт владычицу жуков, он и думать не мог, что третья скрижаль была дана злыми силами на попечение самой этой владычице. А теперь, так как она находится здесь уже давно, то вот нам как раз-то и выходит на руку, что убьем сразу двух зайцев: сначала зачистим тракт и вернем его в свои владения, а затем и получим самую скрижаль.

– Но вернем ли мы ее и зачистим тракт?

– Друг мой, Иван Андреевич, с вашим появлением в войске, мы сможем зачистить и самое пристанище Люцифера.

С этим словом мы подошли в самый конец шахты и я обнаружил следующее: в самой центральной каменной стене перед мною виднелся проход с механическим подъемником и целой системой шестерен, которые уходили вниз и имели некоторые крепления к многочисленным ремням. Там не было дверей, но имелась устойчивая платформа, похожая на большой короб, которая имела свойство то опускаться, то вновь подниматься посредством тех самых механических сил.

Мы вошли на эту платформу и, после того, как Арсюшкин спустил один из нескольких рычагов, с визгом поехали вниз. Проехав так несколько времени, мы вновь оказались в какой-то шахте, но только освещения было куда большее и немыслимый гам хаотичных звуков, а именно брани и ругани, тяжелых и гулких падений металлических приборов, лай собак и визг свиней, бойких и звучных командных выкриков, кое-где выстрелов, настолько покрывали атмосферу, что трудно было расслышать Арсюшкина.

– Вот, друг мой, – говорил он, выходя с подъемной платформы и показывая руками на все то, что я узрел перед собою. – Это наше войско, неполное конечно, но сотни четыре здесь точно наберется. Идем же, и я покажу тебе что здесь да как.

Итак, можете ли себе вообразить, совершенный полигон: всюду, встроенные в каменные впадины, стояли огромные склады с провиантом, где стояли маркитанты и снабжали все солдат недостающим продовольствием; целые загоны с огромными откормленными свиньями, на которых были устроены седла из кожи с раменами и уздою, также имелись еще и несколько псарней, с боевыми овчарками. На каждом из млекопитающих висели стальные панцирные щитки и кое-где даже острые шипы и клинки с резьбой.

Было еще много военных складов, где находились бочки с порохом и ящики с картечью, много оружия, которое показалось мне весьма странным, но которое также было выполнено и сработано самым кустарным способом. Много еще было странного вида пушек, как видно, самой артиллерии, которой так сильно гордился генерал-аншеф.

Эти самые пушки не имели как у всех прочих одного единого ствола, а имелось пять или шесть маленьких, коротких и соединенных между собой крепкой бечевой и проволокой. Они, как и все современные пушки, заряжались готовыми взрывными снарядами, но только паз, то есть самый казенник, был как бы вделан в само основание ствола и открывался лишь одною щеколдой. Сама же пушка походила скорее на полевую легкую гаубицу, но только лафет ее передвигался и был весьма маневрен. Но привлекло мое внимание наличие спускового механизма на самых оконечностях казенника, на манер винтовочных курков, то есть, надо полагать, что пять или шесть взрывных снарядов могли выстрелить одновременно, лишь только захоти этого сам артиллерист. Но зато что это были за снаряды: то металлические банки непонятного вида, то огромные патроны с гильзами, толщиною с кулак, то были просто мешочки с картечью, а то и вовсе стеклянные колбы с какой-то жидкостью.

Затем шли казармы с солдатами, то есть со все теми же дюжими ополченцами, вернее это были не совсем казармы, а самодельные шатры, внутри которых они ели, пили, спали, чинили свою броню, и разрабатывали новые боевые приемы. Шатры были сделаны из грубой свиной кожи, кое-где даже стальные или свинцовые щитки, проволока, и множество кастрюлей с бульоном или костями.

Затем шел главный штаб всех командных сил, точно такой же шатер, только больше в несколько раз и имел на себе даже несколько флагов имперской расцветки и наряд солдат стоял подле него, неся свой положенный караул.

Затем размещался огромный плац, где всюду витала пыль от молотых и битых пород камней и топота солдатских ног, а после этого плаца шли гарнизонные вышки с дозором, шли частокол и проволока между столбов, стояли несколько лафетов с этими странными пушками, с целыми окопами и траншеями, где сидели пятерки стрелков с винтовками, длинными как те палки, которыми ищут утопленников. Были еще баррикады и различные перекрытия, которое все это говорило об том, что здесь проходил самый рубеж, или территориальное владения арсюшкинского войска.

Все это, конечно же, поражало мое сознание и я, будучи напоен тем же самым боевым духом, который так сильно побуждает солдат к брани, сам вдруг стал возбужденным и готовым идти на любой риск и даже на самую опасную авантюру. Пыл вновь заговорил во мне и побуждал мое тело к незамедлительному военному нападению.

Но более всего поражало мое внимание вот что.

Именно меня поразило большое сборище готовых к бою солдат, покрытых мощною броней и с огромными ружьями, в чье дуло можно было совершенно засунуть руку. Эти ружья заряжались соразмерными патронами и мало чем отличались от тех же самых самодельных пушек и их снарядов. Выстрел одним таким переносным ружьем мог снести целый дом, но дюжие бойцы легко управлялись с ними и переносили, не ощущая усталости и тяжести.

Были еще одни винтовки, очень длинные, те самые, у которых также к дулам были приделаны окуляры в виде морских труб, которые играли роль увеличительного прицела. Они стреляли обычными патронами, но вся странность заключалась в том, что снизу к ним были также прикреплены длинные коробы из металла, в которых находились те самые патроны и подавались туда посредством пружин, так что нужно было только оттягивать затвор на себя. Эти разили немерной точностью и дальностью, что весьма было ценно по тогдашним временам.

Но самые лучшие из всего их вооружения были те ружья, стволы которых были в два раза шире обычных, но они соединялись ровно в четыре ствола, и имелось также четыре спусковых крючка. Патроны же к ним полагались особые: обычный большой капсюль, который был сделан в виде гильзы, но и самая пуля имела взрывную начинку; имелись также и другие патроны с жидкостями и многими дробинками.

Были еще такие же мощные револьверы, но только с двумя барабанами, который один такой было тяжело держать даже мне. Еще в их боевой инвентарь входили те же самые тяжелые ножи, палаши, тесаки, и большое количество разных взрывных снарядов, использовавшиеся для особых целей. Там были снаряды ручные, у которых полый металлический цилиндр был забит порохом, и также имелся встроенный внутрь фитиль, а поверх же цилиндра были примотаны бечевой пучки с дробью; были большие снаряды, сделанные в виде железного полукруга, с большими дырами по самой его срезанной грани, а самый же полукруг был наглухо замотан той же бечевой, где внутри была ядреная пороховая смесь. Еще один снаряд совсем поразил мое воображение: это была как бы маленькая бочка, вокруг которой была крепко намотана проволока, но по обоим сторонам от торцовых сторон бочки она уходила в глубь ее и как бы не имела продолжения, но зато она имела также кольцо, вставленное в боковую ее часть с помощью длинного стержня.

Все это с трудом можно вообразить себе и даже представить – как это будет работать, но тем не менее это все работало и действовало превосходно, и даже применялось в таких ситуациях, что даже можно было бы назвать тамошних оружейников – гениями. Но вам все равно не хватит ума понять это, и, так как ума понять этого вам не хватит, я попросту приведу вам описания их применения в самом бою, но только чуть позднее.

Итак, мы вошли в эту огромную пещеру, которая подпиралась на выдолбленных из камня колоннах, на самодельных столбах и больших валунах. Крики солдат и возня утихли, когда все войско увидало генерала-аншефа, подходящего вместе со мною, с национальным героем, к главному шатру. Все собрались вокруг нас.

– Перепонкина ко мне! – Скомандовал предводитель и все тут же расступились.

– Вот я! – Отвечал последний.

– Докладывай.

– Жуки подпирают нас с двух сторон: но с северного тоннеля на нас надвигается большее их войско, так что при теперешнем разделении нам придется двинуть на западный тоннель еще несколько колонн с артиллерией.

– Что ж, – отвечал Арсюшкин, – и ты полагаешь, что владычица жуков именно там?

– Я полагаю подавить их главную силу всеми возможными средствами.

– То есть ты хочешь сказать, что если мы двинем на них все свои силы, то они поведутся на это и оставят владычицу без особой защиты?

– Именно. Но защита как никак останется все же при ней. Я полагаю, что мы сможем перебить ее и ее эти самые защитные полчища нашим небольшим диверсионным отрядом, который мы двинем обособленно от двух колонн.

– Разделить войско на три части? Ведь это не входило в наши планы?

– Ну ведь поскольку с нами теперь же присутствует самый Иван Андреевич, дай Боже ему и его детям здоровья, то, будь он рядом со мной, я смог бы возглавить отряд.

Арсюшкин был поражен затейливым предложением Перепонкина и, подумав несколько времени, добавил:

– Добро, но по какому же ответвлению ты хочешь пуститься в путь?

– По северо-восточному. – С гордостью отвечал Перепонкин главнокомандующему.

– Где наш главный тактик, Поросенкин? И Догонкина тоже сюда позовите. – Скомандовал Артем Александрович Арсюшкин.

– Здесь мы.

– Как вы думаете? Стоит ли совершать столь опасную авантюру? Ведь если владычица жуков уйдет, то мы потеряем последнюю скрижаль навсегда, и тогда мы никогда не освободим нашего славного Аментро.

– Стоит. – Отвечал Поросенкин, коренастый мужичина в доспехах и зловещей маске, держа в руках сразу два палаша.

– Прикажи слово молвить. – Говорил Арсюшкину Догонкин. – Коли уж ты порешил напасть на владычицу с тоннеля, в котором она ожидает нападения меньше всего, то вели дать Перепонкину отряд свиных наездников и две пушки, поскольку без этого будет весьма тяжело, ибо владычица не такая дура, как нам может показаться. Помимо этого, разделяя войско на три фронта, ты должен не забыть переправить на южный тыл еще и роту стрелков для укрепления тамошних позиций.

– Ведь она может сама нанесть нам контр-удар? Ну да, разумеется. Эй, Попонкин, выполнять приказ!

– И еще есть что сказать, – Сказал Перепонкин, – коли уж Иван Андреевич удостоил нас чести идти с нами в логово самой смерти, то прикажи выдать ему обмундировку, один легкий палаш и боевой револьвер для коротких дистанций, ибо он понадобится ему в кровопролитном бою.

– Разумеется. Иван Андреевич, Что вы скажете?

– Я… – начал я, и тут же почувствовал, что мне очень не хотелось бы отправляться на бой в мизерном отряде. – Я хочу сказать вам, что готов помочь всеми своими силами и способствовать победе над зловещей расой жуков, но не могли бы вы мне приказать соблюдать штаб в целости и сохранности, покамест вы, опытные бойцы, будете вести жестокую сечу?

Все засмеялись на эту речь и я почувствовал себя в дураках.

– Ну уж нет, – говорил Арсюшкин, смеясь, – уже если вы приняли от нас столь величественный чин национального героя, то уже теперь-то не стесняйтесь быть им. Одеть его! Перепонкин, даю тебе все полномочия, ожидайте нас с севера и запада не раньше трех часов!

– Есть, господин генерал-аншеф. – Ответствовал ему Перепонкин, и тут же принялся раздавать команды.

Меня одели в легкую холщовую одежду с элементами кожи и несколькими латными пластинами, дали мне тот самый палаш, который я повесил на левое бедро, револьвер с мощными патронами, но с одним барабаном и окулярным прицелом, патронташ и еще один маленький нож, один ручной взрывной снаряд и маску со стеклами для глаз.

Еще несколько часов мне потребовалось наблюдать за сборами этих солдат, за их построениями и подготовкой, за тем, как они оседлывали свиней и собирали свою экипировку, за тем, как они строились по десяткам и другим небольшим группам, за тем, как они перетаскивали свои пушки на толстых боровах, и за тем также, как Арсюшкин ездил всюду на своем боевом псе и раздавал приказы:

– Бочонкин, четыре стрелка со взрывными патронами на правый фланг, Котомкин, пустить семь разведчиков по всему переднему периметру на собаках; Загонкин, скажи Рожонкину, чтобы позвал Сахаренкина, да чтобы с ним было десять подрывников, да чтобы с ними были проволочные снаряды; Семенкин, двадцать человек цепью подле того утеса, семь пушек справа, восемь пушек на дальнюю дистанцию; Печенкин, где Воронкин со своими ружьями? Канонкин, пойди к Перепонкину, Божонкин, обмундировку на отряд Лимонкина.

Все поднялось и завертелось, пыль от тесаных камней в воздухе летала нескончаемо. Топот от тяжелых железных солдатских ботинок застал все вокруг, а лай собак и крики солдат смешивались в одну единую какофонию.

Наконец мы двинулись и шли еще все вместе в одном единственном направлении, а когда вышли из лагеря, тыловики закрыли за нами железные ворота. Я ощущал тревогу и ждал нападения неизвестных мне жуков, тогда как все солдаты были веселы и даже напевали песню. Они тяжело и грузно передвигались в своих металлических доспехах, и, помимо них, я еще и обнаружил много солдаток, которые везли на телегах со свиньями свои котомки, ложки, поварешки, котлы и чаны, а также медицинские принадлежности. Все они были толсты и одеты также в легкие доспехи.

Наконец все наше войско добралось до большого пещерного развала, где все дороги расходились на две большие и еще несколько маленьких. Всюду были трупы ужасных существ, тела падших солдат, кровь, куски хитиновых панцирей, какие-то громоздкие туши, пустые патроны, следы гари, воронки от взрывов, уничтоженные лафеты гаубиц и много всего прочего. Позднее часом, оба войска еще раз кое-что обговорили и разошлись в два больших тоннеля.

Наконец, все вокруг затихло и мы двинулись в путь.

Еще четверть часа нам приходилось идти по подобного рода дороге, а затем, когда мы уже подошли к большому взгорью, где на холме находился сгоревший имперский стяг, Перепонкин начал раздавать команды:

– Двое человек стрелков на холм. Десять человек во главе с Мышонкиным на тот самый яр, укрепить позицию, пушки держать в тылу. Солдаты, пять человек вместе с Сочонкиным и двое подрывников на левый фланг, рубаки, двадцать человек приготовить стволы. Разведчик, что там Мышонкин?

Тут прибыл Мышонкин.

– Есть передвижения, господин полковник. Нужно спуститься с яра ближе к западу.

Взошли на яр и я увидел вдали темное бесконечное пространство, где также высился какой-то яр, то есть мы просто входили как-то в низину и между огромными колоннами и валунами прятались и укрепляли свои позиции. Вскоре мы перевалили еще и за другой яр и увидели каменистое поле. Странно даже было подумать, где мы очутились. Кстати, надобно заметить, что весь путь нам освещали особые бойцы, которые держали в своих руках полые цилиндры с горящими свечами внутри, с зеркалами и стеклами, чьи лучи светили далеко вперед, в следствии чего мы не оставались без света; помимо этого у каждого бойца на плече висел собственный однообразный фонарь.

– Всем тише! – Скомандовал Перепонкин.

Мы пригляделись и увидели точно, как один огромный жук, на многочисленных длинных лапах, сгибаемых лишь в одном сочленении, вознесся на другой холм и пронзительно издал визгом какой-то сигнал.

– Антонкин, один выстрел взрывным по цели!

Стоящий рядом со мною солдат присел на колено, зарядил здоровый патрон в свое ружье с окулярным прицелом и, прицелившись в жука, выстрелил. Снаряд вспыхнул, с мощным хлопком вылетел из дула, в миг долетел до жука, воткнулся в его тело с неприятным звуком, и только потом взорвался, разнося на куски это существо.

Тут целое полчище жуков двинулось из-за холма и понеслось на нас, визжа и оскаливая свои жвала.

– Рубаки, приготовиться к наступлению. – Скомандовал Перепонкин.

Сердце мое похолодело, так как я совершенно не знал, как мне справится с такими тварями, но наконец все солдаты спустили курки и выстрелили мощной картечью во все стороны по одному разу. Целая волна жуков разлетелась на миллиарды кусочков и отлетела обратно, за ними вышла новая волна, после чего солдаты повторили залп, затем еще и еще, покамест их ружья не опустели. Оставшиеся жуки налетели на нас уже не так рьяно, а скорее с робостью, тогда как все ополченцы, отбросив ружья на задние ряды, где их перезаряжали тыловики, схватили свои палаши и тесаки в одну руку, револьверы в другую, и понеслись устраивать настоящую сечу.

Все они рубили жуков немилосердно, а когда я, прикрывая, кажется, Трезвонкина, разрубил своим палашом голову одного жука пополам, то меня тут же окружила кучка других жуков. Я не успел достать свой револьвер и приготовился умереть, но Иконкин, сжав сразу четыре курка на своем мощном ружье, уничтожил эту кучку в ничто. Я уж достал револьвер и прикрыл самого Иконкина, убив двух жуков, но позади нас наползло еще особей десять, которые разорвали на части Коронкина(а ведь Коронкина мне было очень жаль). Мой револьвер был пуст, но кто-то, кажется Корабленкин, поджег и метнул в них ручной взрывной снаряд, который, взорвавшись, уничтожил картечью всех нападающих.

Через несколько времени мы одолели это полчище, после чего принялись перезаряжаться, оплакивать убитых, залечивать раны и приходить в себя.

Наконец, все вокруг затихло и мы двинулись в путь.

Через миг показались большие норы-пещеры, откуда выбегали очень мощные и здоровенные жуки, на которых мало у кого бы нашлось поднять руку.

– Десять рубак справа, десять слева. – Командовал Перепонкин. – Пушки к бою, установить их на том склоне, на пушку по шесть человек, минута до начала боя. Масленкин, командуй артиллерией.

Пушки на лафетах покатили на склон, а мы принялись ожидать наступления больших жуков.

– Слишком долго, первая атака начнется через двадцать секунд. – Говорил Перепонкину Перегонкин. – Нужно решать что-то с первой волной, иначе нам конец.

– Да, – соглашался Перепонкин с Перегонкиным, а вместе с тем ненароком поглядывал и на Перезвонкина. – Видно, владычица прогадала нашу тайну и предупредила всех, посмотри, как быстро они наступают. Добро, Патронкин, командуй, десять человек газовые снаряды.

Тут же, в несколько секунд, десять ополченцев перезарядили в свои мощные дула патроны с балончиками с жидкостью, и, прицелившись, выстрелили в больших жуков этими самыми патронами. Балончики с приглушенным хлопком вылетели и разбились об туши жуков. Жидкость, видимо посредством химической реакции, соединившись с воздухом, превратилась в газ и застлала кругозор, после чего многие из жуков упали на замлю и нелепо стали перебирать лапами.

– А теперь керосиновыми! – Все кричал на все войско Перепонкин, наш военочальник.

– Есть! – Ответствовали повсюду.

Ополченцы перезарядили свои ружья другими патронами с другой жидкостью, но только на сей раз на каждом из них, при выстреле, горел фитиль. Баллончики разбились об жуков, керосин загорелся и первая волна сгорела заживо. Все было весело, а меня же охватил сильный восторг.

– Пушки готовы, господин полковник! – Кричал сверху Масленкин, – Куда прикажете палить?

В это время из-за обгоревших останков больших громил показались все новые волны.

– Огонь по правому флангу на расстоянии шестьдесят ярдов! – Скомандовал Перепонкин, и Масленкин спустил курки своей гаубицы.

Шесть сильных выстрелов потрясли все что ни было, и взрывные воронки образовались на каменной поверхности этой пещеры, разрывая вместе с камнем и огромных жуков.

– Семьдесят пять ярдов к северо-западу! Перезарядка! – Раздался голос Перепонкина. – Рубаки, ручные снаряды по цели справа!

В другой стороне раздалось еще шесть или семь выстрелов гаубицы, и, покамест пушки перезаряжались, солдаты кидали свои ручные снаряды под самые ноги этих существ. Наконец, когда уже гаубицы уничтожили подавляющую часть жуков-громил, то мы все выбежали с тесаками и принялись отсекать им лапы, но несколько наших бойцов также погибли смертью храбрых. Вскоре все жуки были уничтожены или оказались неспособными передвигаться, тогда мы простреливали им твердые хитиновые пластины в головной части.

Наконец, все вокруг затихло и мы двинулись в путь.

Дальше нас ждало еще множество испытаний, которые смогли бы лечь в основу эпичной трагедии: на большом поле выползало множество маленьких жучков, просто бесконечное их количество, которые съели бы нас живьем, если бы не огромная пушка с жидким пламенем, которое подавалось посредством воздушного потока, то есть вентилями, которые крутили солдаты, от чего все эти жучки пыхнули как порох; затем в некоем подобии ущелья с тоненькими и высокими холмиками всюду летали летающие жуки, с жуткими крыльями и цепкими лапами, которые уносили наших солдат куда-то и пожирали там же, но которые были уничтожены посредством стрелков с длинными винтовками, которые сбивали их как комаров плеткой; еще были большие жуки на длинных лапах, которые хватали наших солдат своими клешнями, но тут же падали как домино, потому что ополченцы бросали им под ноги те самые взрывные снаряды с проволокой, которые, взрываясь, рассекали этой самой проволокой их конечности; были еще глубокие норы, из которых вылезали жуткие на вид черви, но Перепонкин приказал запускать поросят со взрывными снарядами и подожженными фитилями, а когда черви глотали поросят и уносили с собою, то где-то глубоко под землей раздавался мощный взрыв, потрясающий твердь.

Наконец мы добрались до самого логова владычицы – самого огромного великана-жука, который был всюду окружен элитою жуков. Наших войск не было нигде видно, и, так как Перепонкин решил, что они погибли, он быстро отдал несколько отчаянных приказов.

– Пушку на этот холм, оцепить ее десятью солдатам. Стрелки туда, туда, и туда, по два человека, сюда десять человек для прикрытия тыла, ну а мы, ребятушки, будем погибать здесь.

Надобно заметить, что жуки существенно поколебали наше войско: теперь у нас была только одна пушка, так как вторую они разрушили еще раньше; из девяноста человек, что шли в бой, нас осталось даже меньше сорока пяти, но все понимали, что мы попали в ловушку, и что самая владычица всеми своими силами защищает другие два прохода, то есть сдерживает наши главные войска, а нас же она решила уничтожить локально.

Все жуки окружили нас решительно повсюду и началась такая бойня, которой и вообразить себе было трудно. Со всех сторон разрывались клочья мяса и проливалась кровь, выстрелы почти все поутихли, так как закончились патроны, лишь только револьверы продолжали стрелять как-то редко и приглушенно. Взрывные снаряды закончились уж подавно, а свежие силами и сильные жуки с легкостью уничтожали наших уставших ветеранов. В какой-то момент, разрубая очередного жука своим легкий палашом, весь в крови и поту, я и сам начал чувствовать усталость. Все вдруг перемешалось и переплелось, патроны были на исходе, я выстрелил один последний в голову жуку и встал посреди побоища, осматривая эту кровопролитную войну. Погибали все: Гонкин, который кое-как дорубил одного жука и тут же упал замертво, пронзенный жвалом другого; Понкин, который, поджегши свой снаряд, вбежал с ним в толпу жуков и подорвался вместе с ними; Масленкин, который до последнего защищал пушку слабенькой цепью солдат на и без того уже неуклюжем укрытии, покамест наконец все они почти не пали до единого и не была уничтожена пушка, стрелявшая редко, но метко. Потемкин, Котенкин, Житенкин, все они бились до последнего и пали в бою с палашами в руках; Был тут еще и Бочонкин, которого сшибло с ног, был еще Варенкин, который просто боялся встать, был еще и Коровенкин, и Пузенкин, двое отличных бойцов, не имеющих страх, но павших под утесом скалы в неравном бою. Перепонкин искал Пергонкина, Арбалетенкин помогал Вавиленкину, был еще Зубренкин, погибший около Утенкина, а еще хорошо воевал Оливенкин, и еще другой Оливенкин, и третий Оливенкин, но тот просто отлично правил своим ножом.

Наконец нас осталось всего лишь несколько человек. Бой был проигран.

– Смотри, Иван Андреевич, – говорил мне Перепонкин, если мы кинем вон в тот проход между жуками два ручных снаряда, успеем ли добежать до владычицы и взорвать ее?

Я осмотрелся, дорубив жука.

– Успеем, но где же взять снаряды?

– Вон смотри, у трупа Пененкина есть.

Тут он быстро схватил их и приказал также Матросенкину приготовить молот и гвозди, после чего, поджегши снаряды, он метнул их в тот самый проход. Нас оставалось уже четверо, и самый последний из нас, Коваленкин, был, как видно, самым лучшим рубакой, поскольку восемь жуков, которые окружили его, никак не могли совладеть с ним.

Раздалось еще два взрыва и проход был зачищен. Мы вчетвером ворвались в цепь охраны владычицы и уничтожили там тесаками почти всех жуков.

– За мной! – Кричал меня Перепонкин, после чего показал мне рукой, как залезть на панцирь самой владычицы.

Мы с ним ловко взобрались наверх и тут же он, достав тот самый огромный снаряд полукругом, приложил его на спину и приказал также забраться сюда и Матросенкину. Но Матросенкин пал лютой смертью и тогда всякая надежда утратила свою силу. Владычица начала кривляться и попытаться нас сбросить, а самые же жуки также норовили добраться до нас и сожрать.

– Иван Андреевич, – говорил Перепонкин. – Вы должны будете забрать гвозди и молоток, ступайте же, я вас прикрою.

Затем он достал свой запасной револьвер и тут же порешил четыре жука, метнув туда же снаряд с картечью. Дорога была чиста и я побежал сверху за гвоздями и молотом, а когда добежал, то пришлось сцепится еще с двумя жуками. Но этих я уничтожил без всякой сложности и поспешил вернуться обратно. Коваленкин прикрыл мою спину и сам предпочел умереть за спасение самого меня, но я не думал тогда об том, поскольку уже добежал до самой верхней части спины владычицы, приложил в кольцо снаряда гвоздь и вбил его быстро и метко. Вбив еще три таких гвоздя, я поджег прикрепленный таким образом снаряд и, вместе с Перепонкиным, сбежал вниз, спеша покинуть эту область.

Мощный взрыв просто уничтожил владычицу, так, что ее разорвало на мириады песчинок. Твердь содрогалась, камни падали сверху, жуки окружили нас, и хотели уничтожить, но самое же главное было то, что из разорвавшегося тела владычицы жуков вылетел блестящий металлический амулет, похожий на скрижаль. Я поспешил поднять его, но все же приготовился умереть, так как стал для жуков самым опасным врагом.

Нас уже было накрыло волной жуков разного вида, как вдруг раздался всюду мощный гвалт выстрелов, серия взрывов по всей округе, крики и брань солдат, которые сидели на больших свиньях и наступали на вражеский стан с визгом и будучи в седлах. Арсюшкин, который сидел на своем псе и держал в руках саблю, уж выводил войско с другой стороны, а когда закончил это, то ринулся в бой со всеми своими ребятушками. Питонкин, Канонкин, Пронкин, Чебренкин, все они были тут, и все жаждали крови жуков. Нас спасло геройство наших товарищей, которые смогли таки пробраться к нам в самый эпицентр военных действий. Жуки точно дрогнули и отступили, но там всех их или расстреляли или перерезали как баранов, поскольку навстречу нам с западной стороны шло другое войско.

Вскоре мы все уже праздновали победу и восхваляли Бога за его милосердие и сопутствие в таком невероятном деле, поскольку надежды на получение скрижали были очень малы. Все ополченцы поздравляли меня с победой и обнимали как героя, Арсюшкин целовал меня в лоб, а когда он подобрал скрижаль, счастью всех солдат не было конца. Кто-то даже сделал фотоснимок. Я стоял в стороне и упивался зрелищем победы, чувствуя, как кровь просто кипит во мне.

Но вот вдруг я сделал еще два шага назад и точно провалился в яму, в которой обитали эти самые черви. Кто-то из солдат кинулся ко мне и стал было тащить обратно, но внезапно выживший червь схватил меня своей пастью почти за все тело и силился утащить вниз. Солдат держал меня за холщовый костюм и не выпускал из рук, и даже подозвал рядом стоящих других солдат. Но тут вдруг из моего нагрудного кармана сюртука выпали мои серебряные брегеты. Солдат смутился, не зная, хвататься ли за них или нет? Умру ли я или нет? Буду ли я на него зол, что он подтибрил мои часы? Но вот алчность абсолютно постигла его и он несколько отпустил меня и ухватился этой же рукой за самые мои брегеты. Я почувствовал сильную боль и попытался крикнуть что было мочи, но воздуха в груди не нашлось. Вскоре солдат пять прибыло на это место, поскольку многие уже заметили мою беду. Я стал опускаться глубже и глубже, а когда солдаты подошли в плотную к нам, то тот алчный солдат все таки решил воспользоваться такой верной оказией в приобретении часов, а потому отпустил меня совершенно, ухватив часы всей рукой и ненароком обронив их к себе в карман. А когда подошли все остальные, он сказал им:

– Черт побери, ведь вот не успел! А ведь каков наш герой…

Но я уже не думал об своих часах и недавней победе, а лишь думал об сильной боли, возникшей на месте укуса червя, и об том, что я задыхался и мне нечем было дышать. Червь уносил меня все глубже и глубже под землю, сжимая мое горло и поедая меня. Вскоре дышать стало решительно нечем, так, что я даже проснулся и тут же закашлял, обнаружив себя сидячим в кабинете у Тенетникова, но, так как сзади меня был какой-то маленький гвоздик, который зацепился за мою бабочку, то тут же и понял, какова была причина моего пробуждения, и жуткой, вполне вероятной и настоящей моей смерти от асфиксии.