Имея и даже располагая в своих руках посещение притона, а вместе с тем и использование опия в удобное и подходящее для меня время, я стал все более и более задумываться об наличии самого этого мира, и тешить себя возможностью посещать его, то есть как бы баловать себя его использованием и даже приятностью.

Самое осознание того факта, что человек, сам, вольно и абсолютно без посреднической зависимости, может позволить себе излюбленное им баловство, повышает наконец как бы самую властность в действенной персоне, ровно как и самовлюбленные предрассудки. А потому вы можете судить и сами об моем этом чувстве, которое побуждает меня жить в сердце с этим испорченным нравом, проявившийся как бы супротив моей старинной атавистической простоты.

Мне неоднократно приходилось находить себя на таком роде занятия, как каждодневная и продолжительная прогулка вблизи этой курильни, впрочем, не увлекавшая иной раз к самой искомой цели, то есть к самому курению. Самая же эта возможность и расположение этого моего отличия, заставляли меня смотреть на многих людей с высока и помышлять об них даже надменно, будто те все были фигурами заурядными и непривилегированными в любом обществе.

Совершая такие прогулки, я даже успел придумать себе повседневное развлечение, заключавшееся в безусловном стремлении посетить курильню, но, в самый последний миг, отстранить себя от этого посещения, соблазняя все больше и больше. Много раз, выходя на прогулку ночью, я ступал по знакомым улицам в известное мне направление так целенаправленно, что не оставлял для себя ровно никакого сомнения об том, чтобы избегнуть эту курильню, разрушив тем самым запланированное и намеченное мною такое желанное посещение.

Но лишь только я приближался к дому двенадцать, а бывало даже что уже и хватался за самый дверной поручень, как вдруг резко оборачивался и уходил, оставляя с тем самым свое желание более возбужденным. На такой счет, ровно как у рехнувшегося человека, у меня случались нездоровые припадки, сопровождавшиеся плотоядным и истерическим смехом, потиранием рук и оборачиванием назад с ненормальной украдкой и подозрением.

Но так было раньше, покамест я не входил в столь поверенные отношения со своими фантазиями, а теперь же меня обязывало появляться там практически каждый день, поскольку исход войны между двумя фракциями и получение истины могли возбудить интерес даже в самом бесчувственном человеке.

Так я вскоре явился в очередной раз, положив в себе, что не потрачу более этих самых двухсот рублей ни одной единой копейки на этот опий. То есть, сами можете понимать, что я порешил распрощаться с курильней и явиться туда последний раз, ибо предчувствие подсказывало мне, что более медлить нельзя ни в коем случае, тем более что сегодня Арсюшкин, сообразуясь с быстротою ума своего тайнописца Прозвонкина, должен уже был отыскать самое местонахождение этого их предводителя.

Но ничего, однако ж, не случилось так, как я предполагал что будет.

Прежде всего случилось колоссальное происшествие, то есть совсем уму непостижимое убийство, на которое покусился сегодня же самый Тенетников. А дело было вот как.

– Пришел в чувства? Ась? – Говорил мне Лев Борисович играя и перемигивая своими плутовскими глазами, когда я уж курнул «Черное сердце» во второй раз, находясь у него в кабинете, но только уже на другом удобном стуле, где около него не было ни гвоздей, ни свечей, ни жарких печей.

– Пришел.

– А вот и славно, что ж, знаешь, что нужно делать?

– Вы опять за свое, Лев Борисович?

– А то как же? Ведь вот целую шайку расхитителей выявил, сейчас надо везти топить. Ведь вот предатели, только третьего дня двое из них пришли ко мне, и уже оказались в сговоре с Арсюшкиным! Ну ничего, этого хитрого плута я найду даже на том свете!

Я шел за Тенетниковым, не зная даже, что могло поджидать меня там, то есть какое количество человек были мертвыми. Как я уже однажды заметил, что его эти самые жертвы с каждым разом увеличиваются в некотором роде с прогрессией, то и сейчас мог справедливо предположить, что там теперь же находятся четыре трупа, или, Господи Боже, целых пять. Это потрясло бы меня окончательно.

Мы вышли в залу и, когда Лев Борисович встал в середину зала перед несколькими скаменьями, громко и с гордостью сказал мне:

– Вот они, Иван Андреевич, братец, полюбуйся. – Голос его был необычайно весел.

– Кто они? Где?

– Да вот же, разве не видишь?

– Не вижу, эти что ли?

– И эти, и вон те, и вот эти, словом, осьмнадцать человек. Только не смотри на меня так, словно тебе жалко этих людишек. Ведь я тебя знаю, ничего тебе не жалко, никого то есть. Ну давай, за работу, надо за четыре часа успеть сделать это все.

Самый тон, с которым он говорил это, да еще и эти странные и совершенно абсурдные слова, вполне показывали мне то, что Тенетников был пьян. Но вот я и в самом деле присмотрелся, и решительно разглядел четыре скамьи с мертвыми телами. Такой поворот событий окончательно изумил меня и сбил с толку; я не мог даже и подумать, чтобы Тенетников сумел убить столько людей, хотя, впрочем, и знал, что он такая скотина. Но чтобы восемнадцать человек, да еще и всех вместе, сряду. Теперь-то вы понимаете, каково мне было осознать это?

Виноват, кажется я несколько оговорился, упомянув ранее об непостижимом убийстве, на которое покусился Тенетников, да дело в том, что не это было тем самым непостижимым его убийством.

Расскажу все по-порядку.

Когда мы за четыре с небольшим часа упаковали все тела в мешки и связали их вместе с камнями, то есть когда мы уже принялись одного за другим выносить в самую ладью, то Миних вдруг начал протестовать, относительно того, что самая ладья может быть перегружена, и что лучше следует отвозить тела несколькими партиями.

Но Тенетникову было это невдомек, и он приказал грузить восемнадцать трупов в ладью. Когда же мы уже выплыли, то наша ладья оказалась погруженной в воду почти по самый борт, так, что даже нельзя было делать резких движений. Я сидел на одном краю ладьи, а Миних на другом; Тенетников же стоял посредине нас и держал в руках большое весло, помогая Миниху править ладьей, ибо одному ему было очень тяжело это сделать.

Вскоре мы доплыли до самого знакомого нам места и начали выкидывать трупы в воду, но в один момент лодка чуть пошатнулась, сильно накренившись на один бок, и зачерпнула совсем немного воды.

– Черт возьми, что ты делаешь, старый баклан? – Кричал Тенетников Миниху, зная, что последний не осиливает правильно править ладьей, и что теперь же мы можем потонуть.

– Слишком много тел приволок ты! Говорил же я, что ладья не сможет перевезти столько тел за один раз.

– Иван Андреевич! – Кричал Тенетников мне. – Скидывай тела, мы тонем.

Все показалось мне как нельзя хуже, поскольку там, в этой черной воде, ожидала меня самая смерть. Я начал хватать тела и скидывать их, как вдруг Тенетников понял, что я не успею скинуть еще два-три тела, чтобы не потонула лодка, а вода меж тем набиралась внутрь все больше и больше, и наконец он понял, что если быстро не скинуть еще одно тело, то все мы погибнем.

Тенетников, будучи широкоплечий, хорошенько размахнулся и ударил торцовой частью дубового весла прямо по черепу Миниха, отчего тот раскроился в щепки, а самый же Миних, то есть его бездыханное тело, отлетело в воду и мигом потонуло.

Это еще больше потрясло меня, так как Миних был в некотором роде проводником в мертвое царство.

– Господи Боже, Лев Борисович! Что вы делаете? – Кричал я, опасаясь и за свою жизнь. – Да ведь как же можно было убить его? Ведь он же провозил трупы…

– Добро. – Перебил он меня. – С трупами мы и сами с тобой теперь справимся, а если бы я не скинул его вовремя, а по-другому я и не мог поступить, то мы потонули бы все. Из двух зол выбирают меньшее, запомни это, братец Иван Андреевич, запомни и сохрани в себе на всю жизнь, поскольку кроме тебя самого, об тебе не сможет позаботиться никто.

Продолжение всего этого дела закончилось как и всегда. Мы приплыли обратно, Тенетников отпустил меня по своим собственным надобностям, после чего я уже сам пожелал отыскать Артема Александровича, поскольку сегодняшним днем решил положить конец всем этим междоусобицам, установить истину и предать одну из двух фракций на верную погибель. Впрочем, как я и сказал вам уже ранее, что Арсюшкин хочет уже теперь освободить своего некроманта, а потому, удостоверившись сегодня же, что это будет сделано и что у Тенетникова не останется ни единого шанса на победу, я уж окончательно решил встать на сторону своего друга Арсюшкина.

Но вот, к моему великому недоразумению, все также пошло не так, как оно пошло с самого момента курения.

Прежде всего, Арсюшкина нигде не было в общей курильне, и я уже даже почувствовал что-то неладное, простояв с полу часу без каких-либо предприятий, как вдруг послышался свойственный ему звук:

– Пс!

Я начал осматриваться во все стороны, не привлекая своей озабоченностью внимание хранителей, но никак не мог высмотреть Артема Александровича.

– Пс! – Раздалось все также тихо, но, благо, что я успел расслышать откуда.

Я подошел к тому самому месту, то есть в угол подле входной лестницы, где была лишь одна дверь, мною уже давно упомянутая и закрытая наглухо.

– Пс, пс! – Раздавалось в стене.

Я подошел туда, то есть в самый почти угол, но все равно не смог никого разглядеть.

– Пс, пс… пс! Идите сюда, Иван Андреевич! – Говорил мне он шепотом, непонятно откуда.

Я посмотрел в окно, но оно было заперто; на потолок, но там торчали только бревна. Недоумение мое уже дошло до самой крайности.

– Где вы? – Говорил я. – Как мне вас найти?

– Идите же сюда, сюда!

– Да куда же? – Возмущался я, уже подойдя в плотную к самой стене.

– Да вот здесь же, вниз, смотрите вниз.

И в самом деле. Я посмотрел вниз, удивляясь своей недогадливости и увидел как в большой щели в полу ясно и отчетливо были видны оба глаза Арсюшкина, и хотя я не мог видеть его улыбки, но было понятно по глазам, что тот улыбался. Через миг глаза его пропали в темноте, затем послышался чиркающий звук и они снова прояснились.

– Хранители стали следить за мною, – начал он, – к тому же они заделали окно, через которое мы пролезали на улицу. Ну вот что, мы смастерили подкоп в самое подвальное помещение этого здания, то есть в его фундамент. Идите же теперь вон в тот закуток за лестницей, и вы увидите там совсем крохотную дверь. Проходите туда и там-то мы с вами все обсудим.

– И впрямь, как я мог не заметить тот закуток раньше? – Подумал я и пошел в ту сторону.

Там я обнаружил точно мизерную дверь и прошел в нее, пролез через несколько перегородок и оказался у кирпичной стены, где в одном ее месте был выдолблен молотом некий проем. Пролезши в него я разглядел в темноте самого Арсюшкина, который горячо со мной поздоровался.

– Как я рад видеть вас, наш спаситель! О, как вы нам дороги, ведь третья скрижаль была получена лишь благодаря вам. Если бы не ваша храбрость, клянусь Христом, мы бы потеряли ее навек. О, наш герой.

– Мне очень приятны ваши слова, мой друг. – Отвечал ему я. – Однако ж, как вы объясните свое опоздание?

– Виноват, владычица закрыла нам все проходы, нам пришлось взрывать шахты. Понимаю, что если бы не это, мы не понесли бы столько потерь…

– Да нет же, я говорю про теперешнее ваше опоздание. Ведь я надеялся вас увидеть еще ранее, ведь теперь-то мы можем освободить этого вашего некроманта?

– Ах, так вот вы про что! Что ж, наши люди не смогли еще разгадать загадку его местопребывания. Ведь это делается не так все быстро.

Услышав сию новость, я опечалился и не находил более отрады пребывать здесь.

– Но не надо печалиться. – Продолжал он. – Ведь вы знаете, куда вы сейчас направляетесь?

– Куда же?

– Мне даже приятно говорить это, ибо такой чести не удостаивался еще не один живой человек на свете.

– Ну так куда же?

– Итак, вы отправляетесь в самое Мертвое царство, где повелевает наш верховный предводитель; наш император. Такие известия об ваших геройских подвигах наконец настигли и его самого, что он мигом повелел призвать вас к нему в Царство и удостоить высшей почести – увидеть девять кругов смертногрешения.

– Господи Боже, да как же это? Разве ваш предводитель не этот самый Аментро? – Говорил я, пораженный, как никогда.

– Не-е, это наш как бы генералисимус, а наш верховный предводитель есть царь Мертвого царства. Он не может покинуть его, но решил единственный раз во всем мироздании совершить насилие над природой и естеством, допустив туда живого человека. Подумайте, ведь это высшая почесть, какой еще никогда не бывало.

– Но как же наше предприятие?

– Не думайте об том. Завтра все уже будет готово, ведь завтра намечается решающее сражение с силами зла, то есть с самым Тенетниковым.

– Значит завтра… – Думал я про себя, соображая, что нужно будет отложить еще двести рублей, уж точно последние, ибо отсутствие мое в свете и на фабриках совсем расстроило мое производство, торговлю и публичное уважение.

– Ну так что, соглашаетесь?

– Соглашаюсь. – Говорил я бойко, уж надумав повеселиться там, в этом самом царстве, да может и глядишь, какая-нибудь тамошняя фаворитка подсобит мне.

– Тогда слушайте вот что: сейчас я отведу вас ко входу в Мертвое царство, а когда вы войдете в него, то вы должны будете сделать одно важное для нас всех дело.

– Какое дело?

– А вот какое: видите ли, это самое царство находится под водой, на самом дне Невы, но когда вы будете плыть туда, вы встретите то самое место на этом днище, куда Тенетников сбрасывал долгие годы трупы. Вы должны будете отыскать там мое тело.

– К черту вашу затею! – Негодовал я. – Зачем мне искать ваше тело да и как я это сделаю? Ведь они все в мешках. Да ведь вот же вы предо мною, что это за тело такое?

– Нет, Иван Андреевич, не я пред вами, а мой материализованный духовный образ из плоти, а само же мое тело должно быть погребено по церковному обычаю, а так как этого нет, то я собственно не могу попасть в Мертвое царство. Это личная моя просьба к вам. Вы еще спрашивали насчет сложности в поиске, что ж, и здесь вам будет не сложно, поскольку Тенетников, когда мы с ним сбрасывали трупы в воду и еще за долго до моей погибели, все время сбрасывал трупы в другое место, а это, новое, совсем недавно начало только использоваться. То есть там от силы всего-то может быть около двадцати тел. Вы легко найдете это место, ибо оно расположено на отшибе. Разрезав канат, мой труп всплывет, и тогда его опознают и похоронят. Моя душа будет свободна.

– Хорошо, раз вы так просите. – Говорил я уже более спокойнее, но страх от того, что мне придется там находится одному, изъедал меня изнутри. Помимо этого, мне совсем было не понятно, как и чем там жить.

Тут же Арсюшкин разъяснил мне это все: оказалось, что со мной будет находиться другой проводник, который будет оберегать меня и доставит туда и обратно. А дышать я буду посредством одного прибора, который он тут же и вручил мне, который состоял из одной только костяной трубки и козьего кишка, надутого воздухом. Ну то есть просто мне нужно будет периодически потреблять из него воздух.

Все это успокоило меня и я дал свое совершенное согласие, после чего мы вылезли на улицу через подвал, сели в черный экипаж и помчались к Неве. Там Арсюшкин, подошедши к воде, опустил одной рукой Бог знает откуда взявшуюся железную плитку, а другой, взявши такую же плитку, начал бить по ней с особливой закономерностью, так что под водой были слышны эти звонкие удары.

Вскоре выплыл какой-то страшный и гнилой мертвец, который представился мне моим проводником, и который также приветствовал самого Арсюшкина. Я разделся, принял кишок, попрощался с Артемом Александровичем, который остался меня ждать здесь, и залез в чернющую воду.

– Помните, – говорил он мне на прощанье, – что вам нужно отрезать мой труп, вы легко опознаете его. Не забудьте экономить воздух.

Вскоре я набрал в легкие воздуха и нырнул вместе со своим провожатым.

Внутри же, к моему удивлению, лишь только мы доплыли до самого дна, оказалось весьма светло, то есть вода и самое дно, усеянное камнями и корабельными отбросами, были какими-то мутно-зелеными, весьма зловещими и туманными. Однако ж вид был отчетлив, так, что я даже различал самое лицо моего провожатого. Он поманил меня своею рукой ниже, вглубь, в такое место, где как бы колея меж огромными подводными валунами уходила ущельем ниже и ниже. Вскоре там начали произрастать всюду водоросли, огромные и зеленые, так что даже было дивно смотреть на них. Ущелье это петляло и наконец вывело нас узким проходом из целой скалы на большое песочное дно, с утонувшими кораблями, с валунами, со всякой растительностью и прочими пейзажами, свойственными настоящему океану.

Вид этот настолько потряс меня, особливо когда я обернулся и увидел бесконечно высокую скалу, что даже было сложно вообразить, где бы всему этому можно было разместиться на дне Невы.

Вскоре мы доплыли до того места, куда Тенетников сбрасывал долгими годами убитых им потребителей: то было отлогое и каменистое дно, усеянное многими трупами в мешках, с привязанными к их ногам камнями, и всплывающих к верху, но не могущих покинуть дно, по причине тяжести камней. Все мешки были уже порядком изъедены какой-то живностью, и в этих самых прорехах показывались давно уже сгнившие останки потребителей.

Мы проплыли это место, а когда я узрел еще небольшую кучку таких же тел, только немного отдаленных и не столь поистрепанных временем, то тут же и догадался, что именно там может находиться тело моего друга Арсюшкина. Мой провожатый остался ждать меня, тогда как я в то время поплыл к тем трупам, не забывая периодически заглатывать воздух из кишка. Подплыв, я принялся искать среди трех или четырех десятков тел именно то, которое я сбрасывал с Тенетниковым в первый раз.

Через какое-то время я нашел его, и, разрезав мешок подле самого лица трупа, удостоверился, что это точно был он. Несколько секунд мне еще потребовалось, чтобы разрезать канат, который я с таким усердием завязывал прежде, а когда я развязал его, то тело тут же всплыло, лихом устремившись вверх к долгожданному своему освобождению.

Простояв там две минуты, я решил было помочь также и другим умершим, отвязав их всех, что я мигом и принялся делать. Трупы быстро всплывали вверх, оставляя за собою целые шлейфы пузырьков, но вскоре я увидел, что у одного из них весь новый мешок был насильно изорван, и даже чуть знакомое мертвое лицо проглядывалось сквозь эту прореху. Я стал сомневаться, но все же подплыл к нему и собрался было отрезать канат и ему, как вдруг он мигом ожил, схватил сквозь прореху меня своей рукой и закричал во всю глотку ужасной скороговоркой:

– Это ты, ты, ты, ты, ты убил меня! Ты! И никто другой!

Тут же множество других рук схватили меня, попытавшись сжать мое горло и вырвать кишок с воздухом. Я запаниковал, заметался, начал кричать под водой и силится выбраться из рук утопленников. Наконец я проткнул голову ножом одному из них, распорол живот тому самому, кто был утоплен живьем, ткнул в грудь третьему и был наконец отпущен ими. С лютым страхом выплыл я оттуда и тут же заглотнул воздуха из кишка, а когда подплыл к своему провожатому, то он тут же сказал мне:

– Дело сделано? Идем же теперь во дворец нашего императора, ведь он ждет нас.

Так мы поплыли по каменистой тропе сквозь заросли водорослей, покамест не выплыли на большой песочный пустырь, где прямо передо мной простирался огромный каменный замок, выстроенный на манер величественной цитадели. Шпили и башни с имперскими орлами возвышались над простором, а за огромными бойницами на стенах выглядывали даже дозорные. Подле больших ворот стояли гвардейцы, которые, узрев моего провожатого с особой хартией в руках, пропустили и его и меня вместе с ним.

Величие залы, в которую мы попали, поразило меня: всюду были светильники на стенах, которые горели волшебным неугасаемым огнем, и освещали всю вокруг; большой оркестр, состоящий из мертвецов, любезно играл под котильон, и даже самое изящество музыки весьма отличалось от петербургской; большое количество офицеров, с многими орденами, медалями, и прочими регалиями, которые так и светились в своей безупречности на военных мундирах; были здесь также и любезные дамы, тоже уж давно упокоившиеся, в старинных платьях с фижмами, которые были актуальны в прошлых веках, тут был и батист, и атлас, и вышивка тамбуром, и шали, и банты, и даже шлейфы. Были лакеи, камердинеры, прислуга, повара, адъютанты, Стояли ломберные столы в особых залах, столы с фараоном, столы с рулеткой, шандалы, кубки, приборы, столы с пищею, с мадерой, с ромом, и с черт знает с чем еще. Вскоре стали танцевать полонез.

Все взоры устремились на нас, но провожатый попросил меня не нервничать и плыть за ним в залу императорского стола. Заплыв туда, я обнаружил комнату с целой анфиладой окон, со знаменами и вымпелами, с золотыми приборами на большом столе, за котором кто сидели, знаете? Итак: император Павел, император Николай, Император Александр, Царица София, Царица Екатерина, Константин, Суворов, Барклай Де Толи, и Бог знает кого там только не было. Словом, вся верхушка, вся знать и все самые августейшие личности находились там. При моем появлении все они встали и сделали легкий поклон в половину оборота, оказывая мне почет и внимание, от чего я пришел в самую полнейшую робость и стал точно неловким и совершенно сбивчивым.

Но каково же было мое удивление, когда, подошедши к главенствующему трону, вокруг которого находились все самые сильные фигуры, я вдруг узрел сидячего на нем и подзывающего меня, представьте себе, царя Петра Алексеевича.

Я растерялся окончательно.

– Ах, Иван Андреевич!? Прошу покорно пожаловать ко мне в дом. – Говорил мне он негромким баском.

Я хотел было упасть на колени, но он остановил меня жестом, встал, подошел ко мне и протянул свою жилистую мертвецкую руку.

– Я… я, позвольте, никак не мог предположить, ваше-с первосиятельство-с…

– Полно, – перебил он меня, – отбрось этот тон, ибо ты для нас стал настоящим героем, такой, какого должно чтить всегда, где бы он не находился. Мы рады приветствовать тебя, поскольку слухи об ваших усердиях достигли даже лично меня. Я решился нарушить верховную заповедь Божью и пригласить тебя сюда ко мне в царство, дабы показать, какого живется здесь всем умершим после смерти. Готов ли ты узреть это?

– С превеликим удовольствием, ваше превосходительство. – Отвечал я с таким подобострастием, что потом даже стало совестно.

– Добро, поплыли же за мной и я покажу тебе девять кругов аристократического ада.

Я с ужасом вообразил себе эти его слова и точно понял, кто он был таков, однако не стал спорить и покорно выплыл за ним окно. Так мы оказались с другой стороны замка, где все дно спускалось выступами в самую глубь, на которых размещались как бы площадки со множеством мертвецов и чего-то еще, что мне было видно не столь хорошо. Но зато первый уступ потряс меня своим зрелищем.

Ровно передо мной находилось множество больших валунов, каждый из которых не смогли бы сдвинуть и сто человек. К ним были привязаны многочисленные канаты на разные узлы, но другие же их концы были прицеплены в виде рамен и ремней к телам других многочисленных мертвецов, которые тщетно силились сдвинуть их и только с болью и страданием напрягали свои сгнившие тела.

– О скажите мне, ваше сиятельство, – спрашивал я царя и глотая воздух, – кто это такие и почему они так страдают?

– А это, братец, – отвечал он мне, – есть первый круг аристократического ада. Здесь, на этой пустоши, караются все крепостные халдеи, которые некогда обманывали работой своих господ, а также и бурлаки, не вытянувшие на бечеве ни разу хотя бы один корабль.

И в самом деле, хорошенько вглядевшись в их мужицкие армяки и куцавейки, я вполне согласился с их пыткой. Примечательно же здесь было то, что всюду ходили исправники и хлестали их розгами. Но вскоре Петр Алексеевич повел меня ниже, то есть во второй круг, где также можно было наблюдать другого рода холопов.

Приплывши уж туда, я обнаружил пространство, всюду уставленное коробами и здоровенными ящиками. С обоих сторон этой площади находились склады, на которых также располагались подобные ящики. Были также множество проторенных босыми ногами троп, колеи дорог и сгустки все того же самого зеленого дымчатого оттенка воды, сквозь который проглядывались полчища мертвецов. Каждый из них нес тяжелый ящик или короб от одного склада, до другого, и, донесши и поставивши один такой на землю, они брали новый такой и несли его обратно, прогибаясь до самой земли как дантесские гордецы в Чистилище. Здесь также приходилось претерпевать от ударов розгой.

– Вот значит, Иван Андреевич, – говорил мне царь, – это вот у нас тут воры, которые крали у своих господ или продавали краденное купцам.

– Крепостные?

– Натурально.

Мне становилось немного не по себе, и чем дальше мы углублялись в ад, тем мучительней становились пытки для нашего брата.

В четвертом круге находились одни женщины, и все они были голыми, и все они сидели в больших землянках, которые сверху закрывались мощными клетками, да так, что там не оставалось ровно никакого свободного места. Ну то есть натурально в этих ямах было настолько тесно, что, выбирая из всех мук на свете, я бы лучше предпочел, что бы на мне ездили как на апулеевском осле, чем вот такую пытку.

Когда я подошел к одной такой землянке, то увидел там знакомую мне, но давно уже умершую от тифа женщину. Это была крепостная того самого кузнеца Теремьева, которого я много лет почитал отцом. Я подошел к ней и с жаром спросил ее:

– Что ты здесь делаешь, Акулька?! Спросил я ее на выдохе, после чего взял глоток воздуха.

– Бог тебя упаси, барин, – говорила она, – вот не слушалась я барина нашего, а все бегала в ночь к конюху Матвееву, а теперь вот, изволю претерпевать.

Тут вдруг подошел исправник с еще несколькими экзекуторами, и, сказавши: «молчать баба», открыл клетку, втащил туда еще двух таких же обнаженных баб, и принялся вместе с остальными своими помощниками насильно закрывать ее ногами, то есть совершенно вдавливать силой.

– Здесь у нас те девки, крепостные, которые незаконным путем доставляли своим господам лишние рты во всем поместье. Но идем же дальше, и я покажу тебе настоящих обжор.

Вскоре мы вышли в пятый круг, где было множество котлов со всякой пищей, также исправников с розгами, и больших, мощных поваров в своих костюмчиках, которые бегали и суетились по поводу пищи. Все они мучили крепостных, которые, как объяснил мне самый Петр Алексеевич, готовя на кухне или на всю дворню, объедали своих господ.

Крепостные были помещены в особые сосуды, в которых им насильно открывали рты и вливали туда кашу, от чего все они были жирными и умоляли своих мучителей остановиться, тогда как последние лишь только подавали им подбавки. Но были и особые случаи: именно когда двое мучителей брали обжору под руки и, открыв бочку с горячими щами, окунали туда до самых пят и быстро дергали за ноги туда и обратно.

– Щи-то каковы?! – Кричали они ему.

– Скажите, ваше сиятельство, – говорил я, направляясь с ним в шестой круг и захватывая воздуха из кишка, – разве здесь одни только крепостные?

– А то что же от этого плохого? – Отвечал он мне двусмысленно, но с улыбкой на лице.

В шестом кругу также были крепостные, которые все работали на кораблестроении, правда этих заставляли распутывать бесконечные корабельные сети, которых также немило били палками. Все же они были в военных камзолах.

– Вот, это у нас тут солдаты, из мужиков, которые недостойно служили государю своему.

Тут один солдат привлек внимание Императора.

– Иди ка сюда, братец! – Подзывал он его, а когда солдат неловко подплыл, то Петр, быстро схватив его за бороду одной рукой, а второй достав морской клинок, мигом отрезал его жидкую бороду и отдал ему обратно.

– Это тебе на мочалку! – Грозно сказал он, после чего солдат пропал в испуге.

– Ну а дворяне-то хоть будут в этом аду? – Все интересовался я у него.

– Ну разумеется что да.

И в самом деле, в седьмом кругу находились точно дворяне, одетые в богатые наряды и сидящие на песке, но, как только мимо проходил лакей, они быстро кланялись ему, зарывали свои головы в песок и даже ели его. Ну то есть эти все мученики были просто вылитыми Собакевичами или Троекуровыми.

– Здесь у нас избалованные помещики. – Лаконично пояснил Петр Алексеевич.

В восьмом кругу находились все те же богатые помещики, ну или растраты, как я понял уже потом. Каждый из них был погружен в песок по самую голову и был вынужден есть золото и серебро, которое им также насильно подавали в кубках.

– Принести сюда кубок большого орла! – Дал повеление император, после чего этот кубок явился, целиком наполненный жемчугом. Затем уже одному из растратов раскрыли рот и полностью всыпали туда все содержимое кубка, и даже самый Петр Алексеевич, схватив пушечный шомпол, вталкивал жемчуг до самого низа. Дело было ясное – царь не любил мотов.

Наконец мы оказались в самом низу этого ада, то есть на девятом кругу, где к моему удивлению, находились целые бесконечные просторы бывших офицеров, некогда оступившихся, которых просто поглощало море из шпицрутенов.

– Ну вот и все. – Говорил мне царь. – Теперь ты увидел все мое царство, больше тут уж нечего показывать. Но зато я могу показать тебе одно весьма тайное мое место, которое известно только мне. Показать?

– О да, ваше сиятельство! – Восклицал я, заглатывая уже почти последний глоток воздуха из кишка.

Так мы поплыли куда-то вверх, где вскоре в скале обнаружили одно очень узкое и темное отверстие, которое было заперто решеткой на ключ. Петр Алексеевич открыл его и попросил плыть за ним. Несколько времени нам еще потребовалось плыть по этому узкому подводному тоннелю и в полной кромешной темноте, покамест мы не оказались в подземной пещере, где уже начал появляться настоящий воздух. Я принялся дышать им, а Петр же тем временем подошел в темноте к какой-то стене и с тяжестью(видимо, передвигая некий механизм) отпер ее.

Передо мною оказалась мизерная комнатенка, с одной небольшой дырочкой в каменной стене, из которой лился свет и кое-как освещал все это помещение. Вскоре самый Петр зажег факел, стоявший тут же и сказал мне весьма деликатно:

– Вот моя тайна, пройди же суда.

Я прошел и оказался в этом крошечном отсеке.

Здесь находится мое главное поприще, здесь я провожу долгие часы и наблюдаю за вами, и за всем моим Петербургом, ибо никак не могу оставить свой город без внимания.

Я мигом посмотрел в отверстие, и, к своему превеликому удивлению, заметил там Сенатскую площадь, Парламент, Невский проспект, саму Неву, и даже гвардейский полк и множество народу, гулявших всюду, так как давно уже был светлый день. Я не сразу мог поверить в это, когда понял, что нахожусь в самом пьедестале Медного всадника. Но помимо этого я заметил там еще двух безупречно одетых дамочек с болонками, сидящих на лавочке и беседующих между собой в самом сентиментальном тоне.

– Ах, что же все мужчины такие нудные? Скука, полнейшая досада. Ах Люси, вот хоть бы один деликатный мужчина подошел ко мне и сказал без всякого фанфаронства как есть, о, я бы ему ни в чем не отказала. Вы слышите, Люси? Ни в чем.

– Я бы тоже не отказала. – Говорила Люси.

Все мое тело затрепыхалось как у ребенка при виде сластей. Мне вдруг захотелось решительно явиться туда, к этим двум дамам, и тогда бы я деликатно сказал им что-нибудь без всякого фанфаронства.

– Но к сожалению, – продолжал Петр Алексеевич. – Раскрыв тебе свою тайну, я никак не могу выпустить тебя теперь же отсюда. Так что посиди ка ты пока здесь и подумай об своем поведении.

Я ужаснулся при сих словах, но окончательно впасть в страх не успел, так как мощная железная плита вдруг сдавила все мое тело и особливо голову. Мне было нечем дышать, было тесно, и все мое тело испытывало жуткую и ужасную боль. Но между тем, правый глаз мой как-то сумел уместиться в смотровое отверстие, и я тут же заметил как на Сенатской площади уже шли совершенные поиски: все кричали меня и заглядывали в каждый закуток. Сам же я не мог крикнуть, ибо плита сдавила уже даже легкие. Внезапно передо мною появилось двое моих работников с фабрики, у которых в руках были огромные молоты.

– Послушай, – начал один из них, – а что если наш мастер, Иван-то Андреевич, сейчас находится в этом камне? Вот все сейчас же ищут его повсюду, а мы вот раз, да и нашли его тут.

– Ну вот скажи мне, – отвечал ему второй, – как, как твоя тугая башка, баклан ты недоразвитый, тупомордый, как сумел ты решить, что Иван Андреевич может находится внутри камня? Идем же лучше искать его в лес.

Так вскоре они ушли, но более я думать об том не мог, ибо самая боль превратилась в такое ужасное состояние, что я мигом проснулся на полу, куда только что упал и ударился сильно самым лбом об бревенчатый пол.

– Последний раз! – Думал я, выбегая в страхе и с болью в голове из курильни. – Последний раз я еще только опробую этот опий и полно!