Удивительное и странное явление.

Как-то раз утром я узнал, что на Фонтанке было обнаружено большое количество тел, которые всплыли якобы ночью, и которых тут же вытаскивали портовые грузчики с сенных барок. Что в самом городе поднялся немалый ропот, да что уж там, целый бунт, и многие жители даже указывали на личность Тенетникова. Во всем городе были приняты меры, участились дозоры и поиски, стали обхаживать все самые подозрительные места, и даже находили каких-то виновных, но дело было весьма темно. Один раз я даже сам приходил смотреть тела утопленников, которых все обнаружил точно такими же, какими я их приметил на речном дне, но только самого тела Арсюшкина не нашел я. Был официально объявлен день массового погребения, а я же сидел у себя дома и боялся выйти на улицу, не понимая, как мог такой пошлый и пресловутый сон соединиться с реальностью. Возможно, это было просто совпадением.

Три дня после того я отлеживался дома с головной болью, не желая идти никуда, тем более даже в самую курильню. Но вот, как никогда не бывало раньше, ко мне домой начали приходить посыльные и передавать известия от самого Тенетникова, которому было весьма нужным чтобы я прибыл к нему в курильню двадцатого числа. Все эти письма приходили в разные дни, и чем больше я бездействовал, тем сильнее были просьбы, на которые он не скупился, видимо от того, что обстоятельства подпирали его самым безжалостным образом.

Вот содержания этих писем:

«Здравствуй многопочтенный Иван Андреевич! Спешу сказать тебе, что я очень обеспокоен твоим двухдневным бездействием, и даже переживаю, что что-нибудь случилось с тобой. Не болен ли ты? Ну слушай, захвати же с собою двести рублей и явись тут же ко мне, поскольку час решающей битвы близок, и мне очень бы хотелось увидеть тебя в битве на моей стороне. Победа близка! Я буду ждать тебя двадцатого числа. Мой друг спешите!»

Л. Б. Тенетников 16.10. NN

«Ну вот что, Иван Андреевич, уже два дня минуло, а тебя все нет, ведь я же возлагаю на тебя большие надежды. Явись же двадцатого числа, ну прошу тебя, голубчик, друг ты мой, явись, ибо мне так тяжко будет воевать без тебя. Прошу войти тебя в понимание. Возьми же с собою двести кредиток и сжалься надо мной!»

Л. Б. Тенетников 18.10. NN

«Разве тебе не почем мольба ангела святого, защитника Господа Божия? Заклинаю тебя, любезнейший, дражайший, сын мой, сжалься надо мной! Мне сейчас так одиноко, завтра двадцатое число и я прошу тебя как никогда, будь завтра там, пожалуйста, умоляю вас! На коленях буду ползать! Ноги целовать ваши буду! Вы мое все, вы моя вера, мой Бог, мое спасение! Жить не буду без вас, Христа ради придите завтра к вечеру в мой кабинет!»

Вечно ваш Л. Б. Тенетников 19.10. NN

Такое его сильное и жалкое прошение увидеть меня двадцатым числом потрясло мое воображение, и в самом деле, чем больше он просил меня самым интимным тоном, тем более сила и власть его таяли у меня на глазах, а сам же он становился ничтожеством; чем больше он уговаривал меня, тем мне меньше и меньше хотелось приходить туда двадцатого числа.

Но тем не менее я отправился в путь, поскольку сильное любопытство мучило меня. Этим вечером я явился в курильню и нигде не смог отыскать самого ее управителя, но, когда я, как и было условлено, зашел вовнутрь тенетниковского кабинета, то, к своему удивлению, обнаружил там порцию «Черного сердца» на столе, со спичкой и трубкой, где также лежала лаконичная записка писанная, как я понял, его рукой и наспех:

«Умоляю. P.S. Оставьте же на столе две бумажки и да пусть Пресвятая Богородица благословит вас.»

Делать было нечего.

Я взял опий и самостоятельно выкурил эту последнюю в своей жизни порцию, об чем потом сильно жалел, но когда я уже оказался в мире, то всякий страх и прочие волнения канули как в воду и я стал чувствовать себя свежим и бодрым. Через какой-то миг я попытался разобраться, что к чему и куда нужно мне было следовать теперь, как вдруг самый Лев Борисович в военном генеральском кителе с эполетами и золотым макароном на нем, от чего я немало пришел в удивление.

– Господи Боже, ты явился, братец! – Начал он обнимать и целовать меня, после чего повел куда-то вниз, в весьма большую и запретную дверь, куда я никогда не решался заходить без его разрешения.

– Приветствую вас, Лев Борисович, я вижу, что вы рады мне? – Спросил я его лукаво.

– Рад, как никогда! Но нужно спешить, вы читали мои записки, которые я просил присылать вам на дом?

– Читал, но к чему же такая спешка, позвольте, мне кажется что я имею полное право, раз уже явился сюда к вам на помощь, знать, какая решающая битва ожидает нас и чем это все может окончиться?

– Добро, я скажу тебе всю правду, братец. Дело в том, что Арсюшкин и его приспешники уже завладели всеми тремя скрижалями, и теперь они намереваются освободить сильного своего союзника, который я даже не знаю где находится. Проблема здесь в том, что я лишь только недавно узнал об том, а теперь, уже когда двадцатитысячное войско стоит у меня под самым носом, теперь-то эта новость потрясла меня окончательно.

– Постойте, это что ж, у вас двадцать тысяч воинов? – Спрашивал его я, не веря своим ушам.

– Да нет же, это у Арсюшкина двадцать тысяч, Бог знает где он набрал их. Я же располагаю всего пятью сотнями охотников да еще одним тем самым драконом, да еще замком, который уже как два дня осаждают. Все это время я ждал лишь только вас, о мой друг, чтобы сразиться с подлецом Арсюшкиным.

Я изумился.

– Но как же мы сможем одолеть их? Ведь вот не кажется ли вам, что у них численное в некотором роде превосходство?

– Да ведь у нас же есть сила Божьего духа! – оворил он в экстазе и с возбужденными глазами.

– Э, Тенетников, – говорил я в себе, – да ведь ты, однако ж, та еще шушара. – И в след за сим добавил: – И что же вы намерены делать?

– Мы дадим бой, идем же, и да будет с нами сила Честного Креста и Пресвятой Троицы.

Мы пошли далее вниз, а я же тем временем все еще больше удивлялся над опрометчивым поведением Тенетникова, но еще более удивлялся, узнав, что у того, другого дурака каким-то боком уже набралось двадцать тысяч ополченцев.

Я не помню, как мы вышли из того самого коридора, который привел нас в этот величественный замок, стены и бойницы которого уходили в самое небо. Абсолютно целый новый мир, бескрайний и непостижимый раскрылся предо мною. Огромная долина, окаймленная цепью гор и уходящая далеко вдаль, распростерла снизу перед замком немалый военный лагерь, всеми признаками походящий на ополченцев Тенетникова, но перед самим же замком, то есть уж совсем близко к нему, происходила решительная битва двух фракций, кровопролитная и немилостивая, уносящая сотни жизней мертвецов и многих охотников.

Сам же замок был грубым, каменным, без каких-либо узоров и украшений. По стенам во многих местах стояли мощные катапульты, об которых Тенетников не упомянул, но которые запускали глыбы в арсюшкинский стан. Во всех бойницах находились особые охотники, которые размахивали своими двуручными мечами и топорами и срезали пополам облаченных в латы мертвецов и скидывали их вниз.

Ополченцы же тем временем подкатывали свои машины с лестницами и силились добраться до самых верхов стен. Иногда им это удавалось, и тогда, пролезши в бойницу. они выстреливали из своих мощных оружий в каменные лица охотников и разбивали их на тысячи кусочков. Пушки, то есть их гаубицы, нет-нет также палили по стенам, но все чаще они целились в катапульты, которые сильно досаждали лагерю и арсюшкинским ополченцам. Повсюду раздавались взрывы и падали осколки камней и башен, так, что даже едва не сшибло меня самого и не отбросило вниз.

В довершении всего этого атмосфера была ужасной, почти ночной, с кроваво-красным небом и вихрем повсюду. Уму было непостижимо, как и где все это могло уместиться, и уж от такого-то точно сражения я приходил в полнейший ужас и потрясение, ибо никак не мог ожидать такой битвы. Однако ж, стоит заметить, что силы Арсюшкина действительно в десять крат если не больше превосходили Тенетникова, но только даром что ополченцы были не такие живучие как охотники, которые состояли из одного только камня.

– Вот, – говорил Тенетников, – какова тебе баталия? Ведь вот уж второй день осаду держим, но скоро наши силы падут, ведь посмотри, сколько еще у нас осталось в живых врагов, грозящих убить нас.

– Но и чем же вы полагает я смогу помочь вам? – Спрашивал я его, а сам же тем временем подумывал, как бы перебраться поскорей в лагерь Арсюшкина.

Меня вдруг взяла такая мысль, что я, помоги Арсюшкину уничтожить Тенетникова, смогу и сам наконец стать управителем этой курильни, и тогда ничто не помешает мне пребывать в мир когда угодно и бесплатно, где уже будет также полная власть моего друга Артема Александровича, моего покровителя. Эта мысль сильно ударила мне в голову, и вот тогда-то я точно и порешил окончательно изменить или предать Тенетникова, совершенно подлейшим образом.

– Как чем, друг ты мой Иван Андреевич? – Вопрошал он. – Ведь вы же избранный, Господь не оставит вас. Идемте.

Так он повел меня ошеломленного к самым низам замка и попеременно с ходьбой раздавал многочисленные приказы своим охотникам:

– Двадцать охотников на верхние этажи, починить катапульту у арочного свода, принести каменные снаряды, всем охотникам снизу, приготовить мне дракона, готовьтесь к вылазке. Укрепить оборону на северной стене, смотрите там разнесло несколько бойниц, принести оружие к воротам, укрепить гарнизоны. Арсюшкин готовит кавалерию, выставить баррикады, растянуть проволоку по всему периметру, обновить частокол за вторыми воротами, приготовьте кипящие смолы, верхние катапульты, огонь по моей команде по арсюшкинским гаубицам на уступе, три, четыре, пали!

Тут кстати говоря каменные рыцари вылили и кипящую смолу на ополченцев, сломив и их наступление на одной из стен, и их несколько лестниц, затем десяток каменных глыб полетели на далекий холм, откуда палили пушки, разрушив две или три из них и нанеся немалый ущерб генералу-аншефу.

– Дракон готов? – Спрашивал он у одного из охотника, который помогал остальным запрягать в рамена и узду того самого подземного дракона, с которым я имел в некотором роде взаимное несогласие.

– Готов. Прошу вас пожаловать. – Говорил ему тот грубым голосом.

– Иван Андреевич, прошу. – Очень кратко и бойко призвал он меня, после чего уселся сам, а вместе с ним еще и четверо мощных этих рыцарей, держа в руках огромные топоры.

– Разве обязательно мне лететь на нем с вами? – Протестовал я, ища, как бы слизнуть отсюда. – Ведь проку от моего отличия перед Богом будет больше, надо полагать, здесь!

– Не дури голову, мой юный друг, ибо Бога не обманешь, Бог видит, что где бы ты не был, он ниспошлет благословение на все наше войско, поверьте древнему ангелу, защитнику Христова. Все остальные, слушайте мою команду, открыть ворота через четверть часа и совершить нападение всеми силами, что у нас имеются. Помимо этого, готовьте наступление нашего особого войска, подсадного полка, ровно через две четверти часа. Итак охотники, постоим же за Господа Бога!

Все охотники, услышавши эту заключительную команду, принялись, как бы вдохновленные, готовиться к последнему бою. Самый же Тенетников еще раз пригласил меня занять место на одном из мест дракона, и принять последний бой, как сказал самый Лев Борисович, который должен окончится совершенной для меня победой.

Мне пришлось усесться на дракона и через какой-то миг он, напрягши все свои усилия и расправивши крылья, взлетел вместе с нами со всеми, и, к моему удивлению, ополченцы вдруг как бы дрогнули, при виде такого ужаса, которого им не под силу было истребить, но кто-то один в их рядах поддавал такого пару, то есть вот как бы существуют например такие люди, способные двигать массой, безмерно большой, чувствовать ее и повелевать каждым ее движением, способные внушать так, как не способен внушить тот, кто призван внушать. Этот-то один и подзадоривал всех остальных не робеть, а палить по нам из ружей и гаубиц, словно какой-нибудь вирус или микроб в организме, или там какая-нибудь закваска, приводящая в брожение все что ни было вокруг. Этот-то один, сидящий на здоровенном борове с седлом и револьвером в руках, с флагом имперских расцветок, в красном кафтане и с голубой лентой, находящийся в самом центре двадцатитысячного иокруженный своими офицерами и приближенными, ну то есть Бочонкиным, Перепонкиным, Солонкиным, Матронкиным, Канторкиным и даже Суховицким. Этот-то один и был самым Арсюшкиным.

Он грозно смотрел на нас и нашего дракона, а мы же тем временем, взлетевши вверх, устремились на другой холм, где находились пушки, сильно досаждавшие Тенетникову. Множество выстрелов по нам раздались в ту же минуту, но большинство из них прошли мимо, а кое-какие попавшие не причинили толстой драконьей шкуре значительного урона.

Дракон стремительно пикировал вниз, и, настигнув три гаубицы, зацепил их своими лапами и бросил в гущу ополченцев, придавив их. В другой момент, когда мы пролетали над рядами кавалерии, дракон пролетел почти над самой землей и в этот миг все охотники, взявшись за свои топоры, рассекли и сокрушили ими множество тел ополченцев, после чего мы снова взлетели вверх, не получив никакого урона.

Так продолжалось еще несколько времени. Каждый раз мы высоко взлетали в самое поднебесье, покамест наконец Тенетников не выбирал подходящую мишень, сообразуясь со своими стратегическими соображениями, после чего он приказывал пикировать туда или в иное место, разрушая заставы, ополченческие вышки, орудия, шатры и офицерские штабы, пушки, склады с боезапасом. Много раз взрывные снаряды пролетали со свистом около нас и чуть-чуть было не задевали нас; много раз также по нам палили ополченцы из своих всевозможных оружий, но только несколько раз им удавалось нанести нам серьезные повреждения.

Эти повреждения сказывались в весомых ранениях нашего дракона, в умервщлениях двух наших охотников, по которым им удавалось выстрелить целым залпом картечью, а также несколькими взрывными снарядами, также ранившими дракона. Много метких стрелков по приказу Арсюшкина были откомандированы, чтобы одним лихим выстрелом уничтожить своего главнейшего оппонента, в следствии чего по нашему дракону часто случались убийственные выстрелы даже со свистом. Несколько таких пулей пролетели мимо самого моего носа, а один из низ даже прострелил насквозь плечо одного из охотников.

Наши действия, казалось бы, произвели на супротивника должное действие, потому что большинство ополченцев начали ослабевать и их натиск был уже не таким, каким был до этого. Я стал уже было подумывать об том, что может и не нужно вовсе уже переходить на сторону плута Арсюшкина? Поскольку вот уже по намеченному времени все оставшиеся охотники вышли с боем и пошли на контр-атаку против арсюшкинских ополченцев. То есть все уже как бы почти складывалось в нашу пользу, то есть в пользу господина Тенетникова, но вот случилось внезапное событие, которое обратило на несколько времени ход всего сражения и заставило обратить мои мысли в другое направление.

Именно, когда мы уже совсем надоели Арсюшкину, тот, надо полагать, совсем уже не на шутку разозлившись, выругал наконец своих офицеров и сам схватился за свое ружье, а когда мы пролетали недалеко от него, тот метко выстрелил и прострелил нашему дракону горло, вот ведь несчастье-то. Дракон в ту же самую минуту издал печальный и гибельный крик, немного сбивчивый и захлебывающийся, после чего стремительно понесся к низу. Перед тем как упасть, он попытался было еще на последних силах взлететь, но ему это не удалось, и он, плавно, но сокрушенно, рухнул на самое место кровопролитной сечи, где кстати рядом стоял и самый Арсюшкин.

Я попытался встать, приходя в чувства от такого мощного столкновения, но почувствовал, что все у меня кружится перед глазами, и что уж точно теперь-то я пропаду на века. Я оглянулся назад и увидел вдруг Тенетникова, который рьяно и с безумием порывался вперед вместе со своими охотниками, как множество ополченцев бились насмерть со своими палашами, стреляли из револьверов куда попало, и как самые эти каменные рыцари размахивали своими мечами и топорами, разрезая на части солдат и их снаряжение.

Вдруг я расслышал, как кто-то кричит мое имя и даже разглядел в толпе солдат сидящего на земле за камнем человека, который звал меня и настойчиво манил к себе. Это был точно Арсюшкин, вид его был по-геройски отважен и он, находясь в приступах боевого задора, зазывал меня к себе, на свою сторону. Это был решительно окончательный выбор, теперь то мне и был предоставлен наконец этот шанс, об котором я так долго вам излагал свои чувства. Теперь-то, смотря на то, как полчище ополченцев, словно как море топит мизерную лодчонку, точно также топило в самом себе крохотный отряд охотников плута Тенетникова, мне вдруг решительно хотелось стать подле господина Арсюшкина, поскольку и самые эти охотники, и их контр-атака, и все прочее, было сломлено окончательно, и даже самое падение дракона вместе с их предводителем заметно ухудшило боевой дух армии, ибо в том можно было отчетливо разглядеть символическое значение.

– Ах, это вы… – Начал я, подползая к Арсюшкину и не зная, что говорить дальше. – Виноват, я… кажется, попал в неловкое положение перед вами…

– Полно, – отвечал мне он. – Я могу прекрасно понять вас, и ваше положение, ведь вы же были вынуждены идти против нас, но теперь, когда уже сам Господь Бог с нами и все наше войско присутствует здесь и смотрит на вас, теперь-то вы должны перейти на нашу сторону и покарать злую бесовью власть, этот чертов оплот. Теперь-то вы окончательно с нами, милый друг?

Я решился в ту же самую минуту и дал свое окончательное согласие, полагая, что теперь мы точно свергнем Тенетникова и победа будет за нами.

Войско с шумным одобрением приветствовало меня. Меня подняли на руки, одели в латы, обули, дали мне клинок и пистолет, поставили на ноги и уже потом, бок об бок с Арсюшкиным, Трезвонкиным, Сахаренкиным, Лимонкиным, Свистенкиным и даже Теленкиным, вдался в самое пекло боя и не обращал внимание уже ни на усталость, ни на страх. Начиналась решающая любой исход битва: все охотники на расхитителей выстроились свиньей и пошли в наступление, прикрываясь громадными стальными щитами, которых с трудом брали снаряды ополченцев и их оружие, но зато как масло нож их с легкостью срезали наши две оставшиеся гаубицы. Помимо этого у нас было еще около двух тысяч превосходных бойцов кавалеристов, которые располагали свои туловища на откормленных свиньях и шли теперь же в атаку, поскольку они были предусмотрены Арсюшкиным для, так сказать, заключительной части сражения. Все свиньи были также обвешаны шипами и стальными пластинами, а когда мы поравнялись с ними, Арсюшкин, увидев, как я ловко подсобил ему, размозжив каменную голову одному из врагов из-за спины, сказал мне:

– Пора принимать наступление, Иван Андреевич. Едемте же теперь на свиньях в самый замок, поскольку сейчас будут взрывать ворота. Ах! А вот и снаряды везут.

В самом деле, я увидел как в сторону ворот замка везут две тележки, нагруженные взрывными снарядами со множеством фитилей и других принадлежностей.

– Я с вами, благодетель мой! – Отвечал я ему, совершенно вдохновленный победой и пролитой кровью, то есть разбитым камнем.

– Тогда вперед, и тогда уж через пол часа вы поставите ногу на грудь Тенетникова, который будет молить вас об пощаде, да только вы не пощадите его! Ха-ха-ха-ха-ха!

Я уселся на свинью, перезарядил все свои револьверы, которые держал в обоих руках, и, вместе с остальными двумя тысячами, помчался в бой, желая и впрямь увидеть физиономию Тенетникова, когда он узнает, откуда все это время исходило столько бед и трагедий. На самом деле, мне было тогда не весьма безразлично, поскольку принятое мною решение преступало через раннее данные мною клятвы, но я черт возьми почему-то никак не мог остановить себя, надо полагать, что тщеславные мечты приглушали эти мои совестные припадки.

Однако, следует напомнить вам, что у Тенетникова был еще и подсадной полк, про которого он не забыл упомянуть, чтобы тот атаковал врага через две четверти часа, а я забыл про него. С громом открылись величественные, но поизбитые ворота замка, так, что теперь и не нужно было даже взрывать их. Затем оттуда вышло десятка три таких же больших и ужасных скандинавских троллей, которого мне некогда пришлось взрывать по арсюшкинской просьбе. Все эти тролли были ужасны и экипированы в латы и мощные палицы с шипами, один взмах которой мог бы снести двадцать дюжих ополченцев.

Тут внезапно появился кстати и самый Тенетников, как бы воскресший из пепла как феникс, со знаменем в руках и оказавшийся во главе этого подсадного полка. Все наши ополченцы и даже самые свиньи дрогнули, узрев такую массу ужаса, надвигающуюся на нас, так что даже и обычные охотники отошли в сторону. С грохотов и скрежетом металла столкнулись два войска, и, ровно через одну минуту, когда десятки свиней и сотни ополченцев полетели размозженными в разные стороны, я вдруг обнаружил себя отступающим вместе со всеми и убегающим без свиньи в ужасе туда, куда глядели мои глаза.

Охотники, отошедшие в обе стороны, теперь же сомкнули свои ряды и окружили нас, наступая и поглощая, умертвляя и настигая еще не умертвленных. Нас было выживших меньше трех десятков, которых тролли и охотники гнали до самого ущелья, в пути нанося неслабые удары плоской стороной меча по нашим мягким местам, и даже два таких пребольно свистнули и по моему месту, так что даже духу стало больше бежать и припрыгивать.

Поражение было окончательным.

Наконец, подбежав к ущелью, Арсюшкин успел сделать что-то, и тогда большой валун, упав, преградил дорогу нашим преследователям, оставив нас в полумраке и в количестве четырех человек, то есть меня, плута Арсюшкина, и двух его приближенных, Столбенкина и Стуленкина.

– Что ж ты, подлец, – накинулся я на него, – где же победа? В какое дело ты заманил меня?

Арсюшкин сначала было оторопел от услышанного, а потом промолвил с решительным хладнокровием:

– По незнанию вашему я готов простить вам эти слова, ибо вы, находясь в таком проигранном состоянии, способны сказать это. Что ж, я вас понимаю, но знаете ли вы, что мы нашли Аментро, и сейчас уже отправляемся освобождать его, и что даже никакой охраны практически нет подле его заключения?

Я чуть было примолк и поразился услышанному.

– Где же он? – Спросил я уже намного вежливей у моего друга Арсюшкина.

– Да даже смешно сказать, он находится в Петропавловской крепости, в одном из тамошних бастионов; в подземелье, в котором бывают разве только что простые дозорные и караульные слуги царя.

– В самом деле?

– Натурально, и я даже знаю, где его там искать. Едемте, нас уже ждет экипаж.

Все мы вчетвером вскоре вышли через какой-то тоннель на давно знакомую мне Гороховую улицу Петербурга и, усевшись в тот самый экипаж, оказавшийся там Бог знает как, помчались с лихом в Петропавловскую крепость, и уже через какие-то две четверти часа мы были там.

– Вот сами посмотрите, – говорил мне Арсюшкин, – какого будет Тенетникову, когда мы вернемся туда с Аментро. Вот уж не поздоровится ему.

Перед нами вдруг предстала грозная и старинная крепость, где в те же самые годы было совершено множество жестоких убийств и даже и сейчас имеются предположения об многочисленных тамошних захоронениях живьем и замертво. Ночь стояла непереносимая, хладнокровная, убийственная, словом, зловещее некуда. Над самой крепостью и ее башнями, над бастионом и стенами нависала лютая багровая туча, символизировавшая наше недавнее поражение, но среди нее, как бы в знак скорейшей победы, проглядывал лик ночного светила.

– Ну вот мы и тут. – Говорил Арсюшкин, когда мы подошли уже в плотную к одной из стен. – Значит так, слушайте все меня. Это место на самом деле есть особого рода острог для таких личностей как наш Аментро, а помимо же его самого, там имеются еще и тысяча других узников. Также еще за этими стенами, в подземных и во всех внутренних переходах, наверняка имеются караульные, которые стерегут замурованных заживо мучеников. Но то лишь простые и жалкие головорезы, не могущие дать нам надлежащего сопротивления.

– Ну так где же здесь логика? – Спрашивал его я, не понимая, как это так ключевая цель может остаться без решительной охраны или еще кого-либо.

– В самом деле, господин генерал-аншеф, – говаривал Арсюшкину Столбенкин, – почему же здесь нет более сильного караула?

– А потому, что Тенетников созвал отсюда всех своих стражей для решительной битвы, я это сам понял, когда узрел их. Но главный же акцент здесь ставится лишь на самом месте пребывания нашего некроманта, то есть сложность заключается в самом поиске.

– И как же мы его найдем, если там имеется тысяча таких узников?

– Легко. Мы станет отстукивать по каменным стенам особую закономерность: три раза вам нужно будет ударить по камню костью, после чего два ладонью. Этот тайный наш сигнал, как мне известно по древним рукописям, которые я еще вот только недавно прочел вместе с нашими криптологами, который испокон веков использовался мертвецами для пароля или условных сигналов. Если это действительно так и Аментро знает его, то он должен ответить вам тремя ударами ладонью и двумя костью, понятно?

– Понятно. – Отозвались мы.

– Слушайте меня дальше, вот здесь с собой у меня инструменты, молотки, ломы, одна даже лопата и прочее, которые я подготовил заранее. Так же имеется еще и потайной лаз, расположенный недалеко отсюда и устроенный в виде канализационной решетки, которую нам предстоит сломать. Когда же мы появимся внутри, то нам нужно будет разделиться на разные стороны, но заметить самое расположение коридоров, дабы мы не заблудились в них. Итак, идемте же.

Так мы пошли вдоль стены, покамест наконец и впрямь не обнаружили потайной канализационный лаз, где также находилось решетчатое перекрытие, которое, поскольку металл давно уж испортился, нам посчастливилось выломать вон. Залезши внутрь, мы ползли вглубь бастиона и вниз под землю, до тех пор, пока не оказались в подземных переходах со многими ходами и выходами, освещенными тусклыми свечами. Всюду на стенах были устроены как бы арки на готический манер, внутри которых были углубления и затем уже самая гладкая стена.

– Вот, видите, – начал шепотом Арсюшкин, – вот в этих арочных ходах, за стенами, имеются также комнаты с заживо похороненными людьми, с мучениками. Нужно подходить к каждый из них и выстукивать пароль, да только берегитесь караула, ей Богу. Иван Андреевич, ступайте же здесь, Стуленкин, сюда, Столбенкин, туда, я же буду искать там. Ну все, пошли!

Мы разошлись на четыре стороны и принялись выискивать нашего некроманта. Я аккуратно оглядывался во все стороны и осторожно подходил к стенам, выстукивая между прочим очень четко по ним известную комбинацию. Затем я подставлял ухо к стене и тогда слышал весьма разные и жуткие отзывы, да и вообще самое это место немало заставляло меня волноваться и испытывать страх.

В одной стене на мою комбинацию отвечали однообразным звуком, и сколько бы я не повторял его, не мог дождаться нужного мне ответа. В другом на мой стук ответствовало такое большое множество других стуков, что я даже в испуге отскочил от этой стены. В одном из проходов мне ничего не ответили, но там слышна была грязная брань, которую стыдно даже было слушать. Затем какой-то смех, потом пение, потом хаотичные равномерные стуканья и много, много еще чего мне приходилось там услышать и почувствовать.

Но вот, когда я отчеканил очередную комбинацию на еще одной стене, вдруг из-за угла вышел большой и мрачный караульный, в кожаных и скрипучих сапогах, со связкой ключей и топором в руке. Лицо его было настолько скверно, что ноги сами внесли меня с ужасом в арочный проем, и так я стоял и ждал, пока наконец он пройдет мимо. Но, к немалому моему страху, он как-то резко остановился передо мной и даже повернул в мою сторону свою голову, пытаясь обстоятельно дознаться причины возникшего ранее шума. Так он смотрел на меня несколько времени, и даже приблизил голову к моему лицу, и даже посветил светильником и провел своей рукой подле самого моего правого уха. Тут я заметил, что глаза его были слепы, и что через какой-то миг, он, удостоверившись, что ему послышалось, двинулся обратно в путь, не обращая внимание на стук из-за стены, который доносился самым тщательнейшим образом до моего слуха, но который в силу внезапного страха не мог быть услышанным моим сознанием и восприятием.

К своему изумлению, я обнаружил, что стук точно был верным, и что даже на самой стене нарисованы были какие-то древние словечки чернокнижников или еще кого. Я стал радоваться как спасению, стал стучать по стене и даже говорить с ним.

В ту же минуту караульный схватил меня сзади за шиворот, мощно потряс меня и, оскалив свои гнилые зубы, сказал мне безжалостным тоном:

– Что, нарушитель, попался? Вот теперь ты и сам посидишь в этом остроге, да только вот сначала поистязаю тебя немало.

В этот миг за его спиной послышался шорох, караульный не успел обернуться, как уже Арсюшкин размозжил ему молотком голову, после чего тот безжизненно рухнул на землю.

– Я нашел его, я нашел его! – Паниковал я с радостью и указывал на стену рукой.

Вскоре мы все принялись за работу, и через час с небольшим разобрали всю эту стену почти до основания. К моему удивлению оттуда вышел не величественный и властный повелитель мертвецов, а жалкий и тщедушный мертвяцкий старичишка, у которого не было сил даже для того, чтобы просто идти.

– Наконец-то я свободен, друзья мои! – Заверещал он и грозно окинул всех нас своим взглядом, в котором виделось полное разочарование, при виде самого количества его друзей.

Однако, все покойники кинулись с ним обниматься и радоваться его освобождению. Начали тут же излагать большие стратегии и планы, как им захватить Великий Кладезь, подробное описание пути, где он находится и большое множество жалоб на здешнее содержание. Наконец всему этому пришел конец и я ненароком осведомился у них об убийстве Тенетникова и становлении меня на его роль, дабы у них, у умерших, более уж никогда не было никаких сложностей. Помимо этого я не забыл представиться и сам, назвав себя национальным героем, символом арсюшкинского успеха, добродетелем и верным союзником. Все это не очень впечатлило Аментро, который весьма сухо и предвзято смотрел на меня целых пять минут, после чего он обратился к остальным:

– Да ведь вот какого говоруна привели вы сюда! Ведь вы не сказали ему, что, как и завещано нам словом Божьим, дабы разрушить это великое мое проклятие и освободить меня, взамен того нужно также заключить сюда настоящего живого человека, принеся его в жертву. Чего он у вас такой разговорчивый? Вали его ребята!

Ужас застлал мой разум и только тогда я познал настоящее свое предназначение. Я хотел было уйти, но все они окружили меня, а Арсюшкин смотрел на меня хладнокровно и с немалым презрением.

– Друг вы мой! – Начал я умоляюще. – Заступник вы мой, ведь вы же обещали мне протекцию!?

– Да, обещал. – Отвечал он спокойно. – А вот она.

Тут он показал пальцем не противоположную стену, куда я тут же обратил свой взор, и как только я это сделал, в миг почувствовал мощный и звонкий удар лопатой по своему темени. Голова моя закружилась, кровь полилась из раны, вслед за чем я упал и потерял сознание.

Проснулся я в абсолютно глухой и закрытой со всех сторон каменными стенами комнате, где не было ровно ничего кроме трех свечей, горящих, как известно, весьма тускло.

– Господи Боже. – Думал я, ужасаясь. – Ведь они замуровали меня заживо. Ведь как же я вернусь-то обратно?

Все возможные эмоции и чувства возникли во мне: страх, чувство вины, обида, ненависть, ужас, робость, голод, бессилие, паника. Мне в миг стало ясно, что я никак не смогу выйти из этого мира, как только через смерть. Но как мне нужно было умереть? Я долго думал об этом и пришел к такому выводу, что мне никак не получится здесь умереть, за исключением наложения на себя рук, то есть попросту нужно было разбить себе голову об каменную стену в щепки.

Это весьма испугало меня, и долго еще после этого данного решения я решался разбежаться и врезаться в стену головой, но страх, мой естественный страх отбивал меня от такого желания. Еще около двух часов простоял я там, пока наконец не решился удариться головой об стену. Первый раз это у меня не получилось, и на самом моменте столкновения я решил отвратить удар, но было поздно. Сильная и головокружительная боль проникла в мой череп и тут же кровь полилась целой струей. Но, изнывая от такой боли и решаясь пресечь ее, я быстро подошел снова к стене и, размахнувшись головой, тут же и на этот раз мощно потряс ею об камни.

Снова страшная, как совсем настоящая, боль постигла меня, и в этот миг я с радостью проснулся в общей зале и вскочил со своего места, приходя в себя и дрожа от страха.

– Что за черт? Все те же чувства как и в мире остались при мне! – Думал я тогда про себя. – Господи, да ведь я курил-то в кабинете, а не здесь!

Первая мысль моя была такой, что надобно поскорее отыскать мне моего верного покровителя, моего отца и благодетеля Льва Борисовича. О, как мне тогда он был нужен, ведь вот плут и бес Арсюшкин пытается убить его, его, моего ангела хранителя! Нужно спасти его и уберечь, и проявить свою верную преданность, ведь он возлагал на меня такие надежды, и тогда, быть может, он доверит мне стать его собственным приемным сыном и наследником.

Тут я всюду начал оглядываться в панике и даже не знал, что предпринять. Внезапно я увидел, как Тенетников довольный вышел из своего кабинета и, не замечая моего присутствия, направился в другую комнату. Я последовал за ним и обнаружил там огромную печь, у которой металлическая громадная дверца была открыта, и подле которой также на полу находились четыре связанных туловища, то есть живых людей, в которых я мигом признал Арсюшкина и всех остальных. Тут же стояли еще несколько хранителей, которые, по команде Тенетникова взявши их за руки и ноги, метнули в печь и тут же закрыли ее.

– Что, – веселился Тенетников, – Нашли Великий Кладезь, бакланы?

Я, признаться, даже не знал что и подумать. С лютым ужасом в сердце я выбежал вон из той комнаты и забежал в кабинет, где с еще большим ужасом и совершенным непониманием обнаружил свое собственное мертво-бледное тело, сидящее на том же стуле. На столе лежала фотокарточка нашего победного триумфа с Арсюшкиным, когда кто-то из ополченцев сделал этот снимок на фоне уничтоженных жуков. Как она попала Тенетникову я даже и не мог подумать.

Первые мысли мои были настолько страшны, что я до сих пор вспоминаю об том с ужасом и болью в сердце. Но, придя в чувства после недолгого раздумья, я осознал совершенно, что сам, вопреки всем убеждениям и предосторожностям, сам стал жертвой Тенетникова и останусь теперь же в этом проклятом мире на целую вечность. Я не знал, что мне делать, ведь мое тело было решительно мертво, но тут же с отчаянием мне явилась мысль умертвить себя еще раз. Я схватил морской кортик, лежащий на другом столе, и воткнул его себе в самое сердце, после чего, с дикой и непереносимой болью в том месте, заново очнулся снова в зале с потребителями, и снова в том же самом мире.

Я вскрикнул и в ту же минуту увидел, как Тенетников очень ласково беседует в сторонке с другим, таким же молодым как и я сам потребителем, после чего, пожав ему руку и погладив по спине, повел его в кабинет. Все, что я говорил ему и показывал, осталось решительно без внимания, не так, как если бы он нарочно не говорил со мной, а так, как будто я был лишь одним для него воздухом или паром.

Я с отчаянной яростью разбежался и врезался головой в угол стены, снова упал, снова почувствовал боль, снова в мире, и снова ноль внимания на меня, тем более что уже они вдвоем почти вошли в кабинет. Снова угол, боль, мир, я вбежал в кабинет и увидел, содрогаясь и душой и телом, как Тенетников показывает ему что-то, показывает веревки, камни, мешки и объясняет, как лучше обмотать тело и сделать прочие потребности.

Снова я схватил кортик и снова воткнул в сердце. Снова я проснулся в зале и тут же забежал в кабинет, где увидел, как они уже почти упаковали мое мертвое тело и начали привязывать камень. В этот миг я быстро выбежал в залу, подбежал к одному из хранителей, и так сильно и мощно нанес ему сокрушающую пощечину, что тот рухнул на пол, после чего в одну секунду поднялся и разорвал меня на части, так, что и по сей день я еще никогда в своей жизни не ощущал такой безумной боли.

Снова зала, снова мир, снова я побежал в кабинет и увидел, как двое они уже почти вынесли меня в другой коридор. Я стал кричать Тенетникова, называть его Богом, молиться ему, просить прощения, бить себя по лицу, плакать, причитать на разный тон и снова плакать. Все это осталось решительно без внимания. Тогда я наконец решил потрогать его за плечо, и, как только я сделал это, Тенетников тут же накинулся на меня с дикой яростью и криком, повалив на землю и начиная бить меня по лицу очень бойко и больно, громко крича при том:

– Пришел в чувства? Пришел в чувства? Пришел в чувства?

Тут удары сделались такими, что я наконец проснулся на полу в кабинете, перенося и впрямь пощечины Тенетникова, который еще и выливал на меня ледяную воду, приговаривая:

– Пришел в чувства, Иван Андреевич? Пришел в чувства?

В кабинете больше никого не было. Я оторопел, отбросил Тенетникова, с диким воплем и ужасом вскочил на ноги и хотел было выбежать, но Тенетников схватил меня, так, что мне пришлось оттолкнуть его обратно. Я выбежал в залу и мигом побежал на верх, а сам же Тенетников кричал что было сил:

– Стой! Стой!

Вскоре я собирался уже выбежать в черную дверь по лестнице, как вдруг двое человек вошли и, остановив меня, начали обстоятельно допрашивать меня:

– Скажите, а мы ищем Льва Борисовича, а это вы и есть? А Где же Тенетников? А это он и есть Лев Борисович? А это не вон там он? А кто вы таков? А давно ли здесь?

Я растолкал эту сволоту и выбежал в дверь, а страж, тот самый страшный человек, услышав и увидев запрещающего ему выпускать меня Тенетникова, преградил мне дорогу. Но я нанес ему сокрушающий удар в челюсть, так, что даже очки улетели неизвестно куда, а самый же страж ретировался во тьму. Я со страхом и паникой в душе выбежал в верхний зал, и хотел уже было вылететь мигом на улицу, как вдруг в меня кто-то вцепился, но, вздрогнув от такой неожиданности, я оглянулся и заметил, что зацепился сюртуком за край стола. Оторвав его, я побежал к выходу. В этот момент наверху появился Лев Борисович, и, увидев, что в этой зале присутствовало человек пятьдесят ему заискивающих, громко крикнул:

– Двести порций бесплатно тому, кто приведет мне вон того беглеца!

Тут эти пятьдесят человек, ровно стая голубей, взметнулись и наспех помчались за мной. Я же тем временем уже мчался по улице и к своему счастью случайно встретил извозчика.

– Все отдам, езжай куда хочешь, быстрее! – Закричал я в бешенстве и лютом испуге, когда вскочил к нему в повозку, доставая свой сак и с ужасом оглядываясь назад. Там уже целая толпа мчалась за мной. Но вскоре повозка тронулась, что было мочи, и мы поехали по каким-то переулкам не зная куда. Внезапно шину прокололо и повозка с треском остановилась и даже чуть было не убила и меня, и самого извозчика. Толпа снова появилась позади нас, а я же быстро слез и решил сбежать и спрятаться в подъезде. Но извозчик сильно вцепился в меня и не хотел отпускать. Я стал пищать как девочка и дергаться, но извозчик настойчиво вталкивал мне свою речь, держа меня за рукав что было сил:

– Вы духи забыли, судырь, духи забыли.

Я сказал ему, что они не нужны мне и быстро помчался к одному из подъездов, находящихся в темном переулке. Толпа потребителей, рьяно ищущих меня, вбежала в переулок в тот момент, когда захлопнулась дверь в подъезде. Я же побежал тот час наверх и принялся наблюдать за ними в окно. Все они бродили по улице и даже заглядывали в некоторые из подъездов, ища меня там и в различных закутках, ласково приговаривая: «Иван Андреевич, где вы?» Вдруг раскрылась дверь и в мой подъезд. Кто-то стал медленно подниматься на самый последний мой этаж и также звать меня, проверяя на слух, есть ли кто здесь или нет. Не дойдя еще одного этажа, он простоял несколько минут, послушал, послушал, плюнул и ушел. Через час улица уже была пуста.

Кое-как вышел я из подъезда и направился на Невский, где отыскал вскоре один неплохой трактир, куда тут же вошел и спустился в низ, в подвальное помещение, где тут же попросил позвать мне трактирщика. Трактирщик явился, и испросил меня причину столь странного моего вида и нужды в нем. Я объяснил ему некоторую суть дела, отдал ему свои брегеты, серебряные запонки, еще кое-что из моего платья, да две или три рублевые бумажки, после чего он отвел меня с любезностью в маленькую комнатку, приготовил мне там умыться, котомку с бельем, и даже велел подать котлетку с каперсами, в след за чем отошел в зал. Придя через десять минут, он сказал мне, что несколько человек искали меня и даже предлагали восемьдесят пять рублей, если я нахожусь тут и он выдаст меня им. Но, будучи набожным человеком, он сказал что здесь никого нет, после чего они и ушли. Тут он принес мне две рюмки крепкой мадеры и полуштоф царской водки, от чего я несколько поуспокоился и попросил его дать мне переждать тут до самого дня. Он же сказал, что я могу ни об чем не беспокоится и посоветовал мне уснуть, а затем ушел. Я улегся на мягкую котомку, но хоть бы на минуту уснул в эту ночь.

В середине дня я аккуратно вышел на людную улицу из этого трактира, еле-еле добрел домой без единой копейки, весь грязный, потный, испуганный, поседевший, подозрительный, поднялся к себе в квартиру, приказал запереть двери, ворвался в свою комнату, упал на кровать и начал плакать, плакать, плакать…