Как вы уже поняли, опий заволок меня в свое влияние, подчинил меня, заполонил и просто овладел мной.

Непонятное чувство теперь же зародилось во мне и я, будучи уже опробовавшим чудное зелье, могущее сделать меня героем вселенной, теперь уж и думать позабыл про остальные, доступные мне развлечения.

Находясь в гостях у своей Настасьи, я ненароком подумывал об том, чтобы, оказавшись где-то в окрестностях Илиона, приобнять какую-нибудь, знаете ли, Андромаху, или там Елену, черт возьми. При том можно было бы сначала по-геройски и щегольски спасти ее от каких бы то ни было злодеев. Дабы самая благодарность об спасении была увеличена в стократ.

Однако ж опий, как я смог догадаться на сей раз, опираясь на мою плутовскую натуру, постоянно выдает мне образы всяческих дев и богинь, то есть, зная грубо говоря мою натуру, он сам созидает мне почву для сладострастия. Впрочем, мне никак еще покамест не удалось воспользоваться этою почвой, поскольку со мной всякий раз случается нечто смертельное.

Я много думал об том и никак не мог прийти к выводу – от чего все это значит? Почему же вот уже как второй раз мои тамошние странствия приводят меня к гибельному концу, и теперь, уж удостоверившись в том второй раз, я предположил, что так устроен самый опий, ну то есть чтобы пробудиться от него, то непременно нужно принять тамошнюю духовную смерть.

Но как же тогда не взять во внимания все те абстрактные случайности, возникшие в ходе реального события?? Так вы хотите меня спросить? То есть почему же это не виновны в моем пробуждении мои же прикусы языка и уколы мундштуком? Почему, вы спросите, не решил я, что это они, спровоцировав боль, вызвали в один миг подходящие для того сновидения?

Что ж, я вам отвечу.

Это потому я так решил теперь же, что следующее мое курение… следующие-то курение этого опия просто полностью опровергает все настоящее и разумное на земле; да просто уничтожает его в песчинку, после того, что я видел в те дни.

Да, я вновь ходил туда и вновь курил опий; да, мне было весело и я намерен поделиться с читателем своим впечатлением. Я это сделаю теперь же, безо всяких отлагательств, поскольку эта глава моей записки будет для всей общей сути весьма важным фактором.

Этот самый фактор, как я уже сказал, уничтожающий всякую приемлемую вещь, даже и самого меня озадачил в самый высшей степени. Этот фактор явственно дает мне понять, что действительные события в моих, как бы я мог подумать, искусственных сновидениях, явственно отображают последствия на реальную, настоящую жизнь. Пережив третье курение опия, у меня появилась богатая пища для размышления, но покамест я не смогу вам рассказать, что именно произошло, поскольку это повредит стилистике рукописи и станет несвоевременным.

Уточню только, что помимо этого мне еще и удалось раскрыть наконец эту страшную тайну! Да, черт возьми! Я просто ушам и глазам своим не поверил, когда мне стало ясно, отчего на Фонтанке берутся теперь же многочисленные утопленники. Да это просто не уложилось в моей голове, но что более всего здесь ужасно, так это то, что я теперь же нахожусь в соглашении с одним… опущу его имя, человеком, и выполняю теперь же весьма скверные обязательства. Впрочем, осудить за то вы меня не сможете никак, потому что все, что уже закончилось, только теперь встало так, как хотелось бы, и теперь я чист, как слеза ангела. Но тогда я был в несколько другом положении, и сейчас расскажу в каком.

Начну описывать все по порядку, а случился тот вечер с пугающего события, и вот с какого.

Вышел я один в десятом часу и, как ни в чем не бывало, направился пешком до самого дома двенадцать, делая в пути замысловатые тропы, для того, чтобы, уж если за мною кто-либо следит, спутать его и сбить со следа. Вскоре я добрался до набережной и вошел в один внутренний двор с забором, но где в одном его месте была брешь, через которую я вылезал обычно на другую сторону улицы, где в закутке и находился вход в курильню.

Проделав весь этот путь, я уже хотел было выйти на дорогу с другой стороны дома, где также был забор со всегда отпертыми воротами, как вдруг увидел в этих самых воротах человека, смотрящего на меня дикими глазами.

Весь его вид был ужасен: бледное как у смерти лицо, перепуганный взгляд, разлохмаченные волосы, открытый рот как у вопиющего, из одежды одно только белье, весь мокрый донельзя и с потекшей кровью из под самых ребер.

Мне вдруг стало очень жутко и неспокойно, поскольку этот человек смотрел на меня как на явление Божие. Он сильно махал руками и всеми доступными ему жестами отзывал меня обратно, как бы кричал уходить мне и ужасался, но я не внимал его действиям. Главной же причиной этому была его полнейшая немота, то есть я попросту не слышал ни одного единого писка.

Вся эта картина произвела на меня шокирующий эффект, но тут как бы в самый подходящий момент на дорогу выехала груженая бричка, со множеством чемоданов, ларчиков и коробок, да где еще сидел какой-то немец в стеганном тулупе и шапке, который, казалось бы, думал так: «Что ж, остаться ли, или же не остаться мне в Карлсруэ?»

В один миг бричка загородила кричащего человека и умчалась дальше, но вот странность: вместе с бричкой бесследно пропал и тот самый резаный гражданин, который за такой краткий миг никак не смог бы также быстро отпрыгнуть в сторону.

Эта сцена была поражающей, но вскоре я отошел от этого шока и, идя еще несколько времени до курильни, долго думал еще об том человеке. Почему он звал меня и голос его не было слышно? Как это так быстро он исчез и почему истекал кровью? Я несколько времени постоял на одном и том же месте, после чего направился в те самые ворота, но, обсмотрев весь тот внутренний двор, я не заметил ровно ничего, что можно было бы принять за человека.

Вот с какого происшествия, случившегося со мною и испугавшего меня, начался тот самый вечер, а теперь же продолжу повествовать его дальнейшую часть.

Итак, вскоре мое сердце немного успокоилось и я, вышедши из проулка, направил свои шаги к дому двенадцать, где уже меня ждало нечто желанное, и где я также намеревался в ту ночь помотаться порядочным образом. Я поднялся на ступени крыльца и стремительно пошел наверх, зная, что курильня уже открыта, и что даже там еще не собралось народу. Я быстро перешел залу и, собравшись с духом, вошел в черную дверь, где страшный страж хотел уже было преградить мне путь, но через миг узнал меня и учтиво отошел в сторону, что даже не удивило меня, а приятно изумило.

Я отдал ему поклон и в небывалом энтузиазме и вошел в нижнюю часть строения. Сбегая по лестнице мне даже удалось сказать несколько слов в рифму, хотя по стихосложению я всегда был нуль.

О здравствуй дом отдохновенья,

О счастья избранный оплот!

Прошу, позволь мне без мученья

Сыскать божественный приплод!

Таковое начало, как могло показаться любому из вас, явственно могло бы сказать об позднейшем удачном проведении ночи, но все случилось иначе.

Я спустился вниз, отыскал Тенетникова и крепко его поприветствовал, после чего отдал бумажку и принялся искать подходящее место. К моему удивлению, потребителей на сей раз оказалось весьма больше, нежели в предыдущие разы, то есть такое ощущение, что все они еще с того раза были здесь, и даже не уходили. Или что попросту были приклеены к своим постоянным местам.

Вскоре пришел Лев Борисович, пожелал мне приятного настроения в своем обыкновении и пригласил присесть меня куда я пожелаю. Я выбрал место на углу скамьи у стены, где было свободно и уютно, но пришлось припасть спиною к спине другого потребителя.

Снова вспыхнула спичка, снова «Смарагдовый змей» испустил едкое зеленое марево, и снова я погрузился в сладкий и томительный сон, где так приятно было ощущать себя в этих воображаемых мноюволшебных мирах, в этих столь желанных мною сновидениях. Вновь также разверзлись стены, как они разверзались и до этого, и вновь я стоял среди всего помещения, выбирая новый проход. Также я полагал, что все это расположение проходов только на деле выглядит так, но внутри же все меняется и опий создает фабулу на мой собственный вкус. Но это было всего лишь предположение, а на деле же этого я не знал.

Я выбрал один другой проход и направился к нему, аккуратно обходя потребителей, которые в свою очередь все также сидели на своих местах. Иногда я даже подумывал и о том, – можно ли было увидеться с кем-либо из них здесь, в своем сне, то есть ведь они же тоже курили опий, а значит также ходили где-то здесь, а может каждый из них также видел и сидящего на скамье меня.

Все это иногда прокрадывалось в мои мысли, но я никак не решался испросить это у Тенетникова и лезть в такие сокровенные тайны, хотя и сам вскоре после этого третьего курения начал обо всем догадываться.

Итак, вошедши в дверь, я увидел обычный деревянный коридор, но только он был весь покрыт мхом, листвой, какими-то дикими и экзотическими кустами, лианами и чрезмерно яркий дневной свет исходил из его отдаленнейшей части. Я направился туда, осторожно переступая между растительностью, как вдруг все это словно обрывалось и край коридора будто висел на лианах и находился на семь-восемь ярдов от земли.

Видимо, я находился теперь же в тропиках Индии, об которой прочитал еще в Москве несколько книг, как я понял, мне пригодившихся. Именно дало мне это понять, что в самом обрыве, на травяной поверхности земли была расположена статуя некоего индийского Бога, со многими руками, может Кришну или Будда, но точно я этого не знал. Также в дали лесов виднелись еще несколько древних статуй, уж растрескавшиеся и поросшие растительностью, а еще несколько надписей на древнем санскрите. Особливо мне понравилась огромная статуя с двумя головами над самым храмом, расположенным у небольшого водопада, стекавшего с обросшей лесом маленькой горы, и так же самый храм был весьма заросшим лианами и всюду травы и кустарники облепили его, а один большой корень, проросший сквозь его стену, поколебал даже его основание, что он дажечуть накренился и почти обрушился.

Я решил подойти к самому обрыву и разглядеть все получше и обстоятельней.

Всюду были глубокие и самые дикие непролазные джунгли, со всей причитающейся им обстановкой. Огромные деревья и тропические растения взрастали из земли и покрывали ее сплошь зеленою оболочкой. Кокосы на пальмах были здесь нескончаемые. Гроздья многочисленных плодов свисали с деревьев и всякая живность перебиралась между ветвями. Салловые деревья, сандаловые миробланы, тики, сиссы, джатовые гиганты, все это обхватывало окружность и просто уничтожало любое понимаю об каком-нибудь другом лесе, где вы бывали раньше.

Тигры ползали где-то недалеко и рычали в силу своего величия. В другой стороне было слышно слонов, а от обезьян, коршунов, индийских скворцов, попугаев и бабочек просто нельзя было разглядеть небо. Змеи, рептилии, пауки и прочие ящеры попросту испещрили собою самую землю. Словом, все вокруг цвело и пахло, а самый обрыв коридора располагался так, что нужно было только аккуратно слезать по лианам, и то, на вряд ли получилось бы залезть обратно.

Но поражало более всего меня то, что тут, на небольшом участке, то есть на полянке, лежало какое-то убийственное оружие вроде клинков или дротиков. Всюду слышался гам и боевой клич, а помимо этого ощущалось наличие где-то поблизости большого войска. Видимо между какими-то народами шла война и намечалось серьезное сражение.

Тут я хочу несколько отвлечься от темы, если читатель милостиво извинит меня, и уточнить кое-какие подробности об себе.

Дело в том, что, еще учившись в Москве, и даже будучи отроком, я всегда мечтал побывать в настоящих военных действиях, побыть, так сказать, на действительном театре боевых действий. Я наблюдал за многими офицерами и солдатами, и полагал, что быть одним из них есть по существу верх человеческой благодетели. Что нет ничего лучшего в мире, чем сражаться во имя победы и славы, быть героем и бесстрашным воином, быть победителем и покровителем слабых, особливо когда эти слабые и беспомощные – женщины. Много уже раз, даже и до недавнего времени я воображал себе, как несусь в бранном поле на удалом коньке, как вламываюсь во вражеский стан и освобождаю там плененных красавиц. Это настоящая романтика всегда заводила меня и я, будучи честолюбивым, как и все прочие плуты, бывало, долго сиживал дома и воображал себя по-геройски умирающим на руках у женщины; воображал себя в плену у варваров, которые пытают меня, а я же, уповая на Господа Бога, переношу с трудом их избиения; воображал я себе, как иду ко Дворцовой площади весь в медалях и орденах, с Владимиром, с Анной, весь в почести, кавалер, черт побери. Воображал я также и то, что, освободив юную красавицу из ужасного плена, я теперь везу и везу ее на своем коне через леса, поля, реки, как конь потом наконец умирает, и мы с ней добываем пищу, как чуть не тонем с ней в болоте, и как наконец лежим мы с ней на мягкой листве под сенью ветвистого вяза, и что потом, она смотрит на меня, лаская рукой мои волосы, и дивным лепетом своим мне шепчет нежные речи:

– А что ж, не должна ли разве женщина, по собственной природе своей, мужа иметь и ребенка зачать? Вот я сегодня жива и здорова, а завтра ведь и Бог весть.

Многое из таких мечтаний приходит мне в голову, и вот наконец, как бы само Провидение услышало мою мольбу побывать там, на настоящей войне, опробовать это все, пролить кровь и спасти красавицу, как вдруг я теперь же и оказался тут, об чем спешу донесть вам самым тщательным образом.

Так вот, простоявши там несколько времени, я все же решил слезть с коридорного выступа и отправиться на громкие звуки, дабы рассмотреть получше, что там происходит. Я аккуратно схватился за одну из лиан и, цепляясь за нее и осторожно переступая ногами по дереву, оказалсятаким образом на лиственной почве.

Потом я отправился по джунглям в сторону некоего просвета, где то есть могло бы быть поле, дивясь красотою и чистотой тамошней фауны.

Но вдруг, издавая боевой клич, на меня из зарослей накинулись около десяти человек воинов, устрашающе потрясая оружием и окружая меня со всех сторон. Я чуть не обмер со страху и приготовился погибнуть лютою смертью, но все ж успел разглядеть почти всех их. Все они были одеты в металлические и золоченые панцири и шлемы, наплечники и набедренные накидки вокруг нижней части тела. У всех были золотые кольца вокруг рук и шеи на индийский манер, были изящные клинки, щиты, дротики, у некоторых даже копья, но абсолютно у всех добротные луки, сделанные из рогов антилопы и колчаны со стрелами, у которых были наконечники в виде полумесяцев. Они окружили меня и нацелились из своих луков, как вдруг один из них, превосходящий всех красотою и дюжей статью, сказал все остальным:

– Стойте, стойте, это не куарав, мы обознались, опустите оружие, братья. – И вслед за сим обратился ко мне: – О кто ты, таинственные незнакомец?

– Простите я… я не совсем воин, – сбивчиво отвечал я, – и я как бы просто случайно забрел в эти джунгли, я хотел выйти к тому полю, но… простите, не знал что у вас тут идет сражение, я удалюсь…

– Добро, – перебил он меня. – Здесь нет никакого выхода из джунглей кроме того, по которому ты направляешься на священное поле Куру, куда наши предки совершали паломничество в Драхма-Кшетру. Здесь в джунглях тебя растерзают дикие хищники, так что оставаться ты здесь не можешь. Там же на поле и впрямь идет сражение между двумя древнейшими и враждующими кланами, один из них куаравы, другой мы – пандавы. Хочешь не хочешь, но тебе придется сразиться в битве, другого выбора у тебя нет; итак, на какую сторону ты встанешь?

Тут он чуть схватил в руку маленький клинок, но, после того как я, с небольшим волнением и от безысходности, сказал, что буду воевать за них, клинок снова был оставлен.

– Тогда идем с нами, и твоя слава увенчается на все века. – Ответствовал он мне и мы пошли в сторону поля.

Вскоре я увидел как на этой самой площадке бьются тысячи воинов, слонов, колесниц, стрелков и пехотинцев; как небо покрывается черными тучами от такого большого количества стрел или дротиков; как множество слонов, защищенных панцирной броней или утыканных стрелами, продолжают вести бой и рьяно раскидывают рогами своих врагов; как колесницы с конями сталкиваются с друг другом и убийственно разбиваются. Все это повергло меня в немалый восторг и дух мой теперь же действительно воскрес, ощущая присутствие славы и героизма. Я вдруг понял, что оказался теперь же в древнеиндийском эпосе, об котором знаю не очень многое.

– Итак, меня зовут Арджуна, и я буду твоим командиром. – Продолжал говорить индийский статный боец. – Это вот мой сын, Абхиманьо, это мой возница и друг, Кришна, это вот мой лук, Гандива, это лук Кришны, Шаранга, это лук Абхиманьо, Антрава, это вот еще лук Юхшпанва, а вот еще лук, Агеманьо, а это стоит Абеланьо, а там стоит Атераньо, а в руках у него лук Акеманьо, а это его брат, Агаманьо, а это сын Абеланьо, Аделаньо, а там стоит Юхиш, а в руках у него дрот, Бхишмараньо, но есть еще и лук, Абишмараньо.

– Мне очень приятно, – отвечал я. – Меня зовут Иван Андреевич, а это вот мои духи, дэм бланш, а это вот мои часы, брегеты. Однако, почему же у вас сражение и как вы здесь оказались в джунглях?

– Здесь, на этой прекрасной и священной долине Курукшетра, расположенной между Индом и Гангом, испокон веков идет династическая борьба наших кланов за великий трон Хастинапуры. По закону, этот трон должен был достаться куаравам, а царица Кунти, божественная и лелейнораменная царица наша, должна была достаться тому клану, то есть его предводителю, которому не достанется трон Хастинапуры. Мы сначала было пришли в уныние, что трон не достанется нашему клану, но возрадовались, что нам достанется царица Кунти. Но тут вдруг куаравы сказали, что вот мол, трон им тоже не надобен, а подавай им царицу, а трон де пусть останется у нас, тогда как мы в свой черед сказали, что мол де по закону царица пусть останется у нас, а трон, мол, пусть же останется у них, так как предписывает божественная воля, на что куаравы отвечали нам, что мол нет, пусть же царица Кунти останется у них, а трон, трон, величайшая власть и господство, останутся у нас, разве плохо что ли? На что мы ответствовали им, что мол дескать не можем противится божественной воле, и будучи набожными, вынуждены подчиниться, хоть и сами того не желаем, на что последние отвечали нам, что, были бы мы набожными, уж давно бы узрели в их благонравии самую божественную сущность. Словом скоро началась решительная и многолетняя война, которая унесла много славных жизней, а теперь же идет решающее последнее сражение, которое длится вот уже как восемнадцать дней, а мы теперь же, собрав маленький тайный отряд, решили обойти куаравов с тыла и нанести решительный удар.

– Что ж, так мы выигрываем? – Спросил я не без волнения.

– Трудно сказать, но твое присутствие в наших рядах может переменить все положение.

Тут мы вышли на отлогость и там, в низине, стояли возницы, еще воины, и около пятнадцати боевых колесниц, на каждой из которых были по четверику белых и дюжих коньков. Все они были обвешаны оружием, утыканы копиями, лезвиями, штыками и прочим. На одной из них, самой превосходной, располагалось знамя с каким-то обезьяним богом, в которую дано было помещаться только Арджуне.

– Все в сборе? – Спросил он.

– Все. – Ответствовали бойцы.

– Колесницы готовы?

– Готовы.

– Прежде всего, слушайте новую команду: все идите сюда, воины, эй, Абианьо, Аджагара, Акрура, где же твой брат Васудева? Путана, Баки, идите сюда, Амбика, Ананта, Ангада, где твой дрот Дэбангада? Где твой лук Антирасо, Анджана? И стрела Андхоко, Виндхья? Слушайте все, Кундина, Кута, Матанга, где царь нишадов, Нала? Где воин Раваны, Пишача? А Хидимба, а где Чарудешна, сын моего друга Кришны? Ну все, все идите сюда, вот, знакомьтесь, наш новый стрелок – Иван Андреевич. Дайте же ему оружие, нет, шатагхни не надо, таласкандру тоже, дайте ему лук Яду, что предок Кришны, нет, не Самбо, а Яду, повторяю, лук Агмонитьо, вот, держи Иван Андреевич, повелитель брегета.

Тут мне дали искусный лук и колчан стрел, которые я кое-как надел на себя и тут же пришел в полнейший задор.

– Итак, все ли в порядке? – Вопрошал Арджуна у всего отряда.

– Нет. – Отвечал один его приближенный, по имени Акрура, у которого оба глаза смотрели в разные стороны.

– Почему же?

– Мы проигрываем.

– И какова же причина этому?

– Причина здесь вот какая: во-первых пал насмерть наш славный царь, Юдхиштхир, и теперь все управление боем взял на себя Кратха.

– Этого не может быть… – С ужасом говорил Арджуна.

– Увы, мой друг, все мы смертны. – Отвечал приближенный.

– Да нет же, кто этому нечестивцу дал право вести бой? Да ведь я же его знаю, да ведь у него брат Дурьодхана, да ведь это же сын Дхритараштры, да у них же там вся семейка бесчестных. Что еще?

– Много чего еще: нас окружили, они перешли через реку Огхавати и настигли нас своей конницей, многие славные ракшасы сложили головы, так, как будто самый зловещий бог смерти Яма помогал им. Все вражеские командующие двинули пехоту чрез дебри, Бхишмапарва, Дронапарва, Карнапарва, Шальяпарва, все они атакуют нас с запада. Судакшина, царь Камбоджи предал нас, царь ангов пал; Шрутаюс, царь Калинги перебил всех наших копейщиков, а с ним и Ромапада, да Шишипула, царь чедиев, да тригартовский Шашуварман также, будто сам Шива, бог разрушения, помогает им. Также все наши обезьяны пали в бою, их просто рассекли бивнями кауравские слоны, и даже твою собственную, друг.

– Что же за горе посетило нас? – Вопрошал мудрый Кришна.

– Кришна, мы должны сказать тебе, что и твоя жена, Рукмини, покончила с собой.

Лютый червь отравления постиг разум Кришны, и он, находясь в своем горе, схватился руками за голову и тут же упал без памяти, содрогаясь от слез и истерики.

– Ну вот еще, в такой час потерять Возницу, о нет! – Негодовал Арджуна, но тут же, не растерявшись, он решил дело так: – Иван Андреевич, готовь лук и стрелы, я буду править конем, всем по колесницам! Колона, стройся шакатой, ударим по ним с фланга, Кундина, поезжай позади меня, да где же Васудева? Все, пошел, пошел!

Переполох и суматоха началась в строю. Все мы быстро пересели в колесницы и выехали на поле битвы, я же стоял и глазел на все с необычайным азартом. Дух мой захватило при виде вражеских сил, и я, будучи стоявшим на одной колеснице с Арджуной, не без иронии и страха созерцал сценарий великой Махабхараты. Сердце мое сжалось и мы понеслись по окровавленному полю, усеянному трупами и секанули затемвражеский фланг, так, что даже кровь брызнула по всем сторонам. Лязг и скрежет металла, шум и грохот доспехов, оружия и топот слонов, крики людей, обезьян и ржание коней, все это повергало любого из небывалых в полнейшую робость.

Первое время я даже и не знал что делать, несколько раз меня чуть было не пронзило дротом, затем мы врезались в отряд пехотинцев и смяли их строй. Арджуна рубил мечом, а я же тем временем натягивал тетиву со стрелой, чей наконечник был в виде полумесяца.

– Давай Иван Андреевич, рази вон по тому слону! – Кричал Арджуна, указывая рукой на гиганта, топчущего наших ракшасов. Еще чуть чуть и меня бы изрубили клинком, да только я увернулся и, покамест колесница набирала скорость и двигалась по прямой к слону, я натянул тетиву, нацелился и спустил стрелу с пальца. Полумесяц рассек воздух и стрела со свистом впилась в горло слону, который тут же рухнул с непостижимым шумом, задавив несколько индусов из вражеского лагеря.

– Всем держаться вместе, – кричал Арджуна на весь наш маленький отрядец, который уже начало сминать немилосердно, – Амбико, прикрой Атирасо, Кундина, вали его со слона, а где же Равана, и другой Амерамана, и Аберабана, и Абергарбграна? Укрывайтесь от дротиков, смотрите же, стрелы летят, вон ту стрелу зовут Бунгжура, а выстрелил ею Аментра, брат Аганетра, отрасль Анетроментра. Все сюда, назад, да куда же пропал Вирсуаньо? Берегись, слоны атакуют.

Тут уж началась паника, суматоха, сутолока, переполох, все что ни было перемешалось, переплелось, столкнулось. Двоих или троих наших уничтожило, многие колесницы низвергли в прах. Один индус чуть не отрубил мне руку, да только я взял дрот и проткнул ему грудь, и сердце мое загорелось в небывалом кураже. Арджуна втыкал свой дрот в чьи-то тела и обливался кровью, я отправлял стрелы одна за одной, покамест они не кончились, после чего перешел на клинок.

– Смотри, Иван Андреевич, повелитель брегетов, – говорил он мне, уходя от погони, – все пандавы мертвы или убегают прочь, мы остались одни.

Я ужаснулся и увидел, что все куаравское войско силится нас догнать, и что многие из наших и впрямь пали или сдаются нашим врагам в плен. Страх снова одолел меня, так, что я даже выронил клинок, но Арджуна не собирался сдаваться, он, словно загнанный лев, уходил от погони и побуждал убегающих пандавов вернуться к битве.

– Давайте, Антьято, Баньтьято, где же вы? – Выкрикивал он, даже не обращая вниманияна то, что всему пришел конец. – Анетратьято, пускай стрелу Анекутьято, Бенининьято подсоби мне справа, сюда, за мной, мы побеждаем! Кунинти, Бентуки, прикройте меня, да где же Амицукияньо, что отрасль Еконью, что носит дротик Цуфьо?

Но вскоре все было кончено, а именно потому, что появился среди куаравов некий Карна, у которого по слава Арджуны был особливый, волшебный дротик, который никогда не промахивался в полете. Этот дротик в миг был запущен мощною дланью Карны, после чего насквозь пронзил грудь моего командира. Колесница, потеряв управление, покосилась на бок, я запутался в раменах и полетел даже вперед коней; я упал и остался один и беспомощный.

– Стой, стой! – Кричали воины куаравы вокруг меня. – Вот еще один пленный, сюда, сюда! Все идите посмотреть на пленного!

Поражение было окончательным. Всех наших ракшасов, которые остались в живых и были пойманы, в ту же минуту после ликования поволокли на бойню убивать лютою смертью.

– Стой, смотрите, кто это? Почему так странно одет? – Вопрошали они. – Да ведь это же совсем еще юный подросток! Не надо убивать, проучим, ведь проучим же? Да! Да! снимай штаны его, как мальчишку!

Мне вдруг стало стыдно и совестно, от того, что не смог разделить со своими товарищами той же самой участи, но в душе я был очень рад, что меня не хотят зарезать. Вместо этого все они, схвативши меня, раздели мое платье и, держа руками, больно и напористо хлыстали меня по мягкой моей части широкими частями мечей и хлыстами. Мне было жутко больно и обидно, что все они насмехались над мною и наказывали меня самым недостойным способом.

Наконец экзекуция была окончена и я, беспредельно напуганный, оказался уже на земле и приводил в порядок свое платье.

– Беги ка ты малыш обратно домой, – говорил мне их предводитель, здоровенный и страшный головорез, – да скажи там всем своим, чтобы и думать позабыли про всем прекрасную царицу Кунти, иначе мы казним их смертоубийственным образом. Понял? Ну смотри мне, а то вот я тебя сейчас как!

Тут он выхватил огромный меч на подобии палаша и начал размахивать им, с целью прогнать меня в ужасе и смятении, что у него и получилось. Я быстро помчался среди вражеского войска, а они, крича на меня и улюлюкая, посвистывая и угрожая, гнали меня в сторону неких индийских шатров. Забежав в один из таких, я тут же оказался снова в деревянном коридоре, и, даже не думая, откуда он здесь взялся и забегая в какую-то дверь, нос к носу вдруг столкнулся с самим Тенетниковым.

– Ах, братец, Иван Андреевич, так вот ты где. – Говорил он мне с некоторым волнением. – А я везде ищу тебя, ведь у меня до тебя есть дело. Ты, кажется, взволнован? Как время провел?

Я хотел было ему рассказать все то, чему только что был свидетелем, и что даже пришлось понести неописуемый позор как мальчишка, который украл орехи, но он не дал сказать мне этого всего, оглядел все вокруг, сострил подозрительную и неспокойную физиономию и пригласил меня пойти за ним.

– Есть дело, право, весьма важное, мне нужно перед тобою объясниться. Пройдем же в мой кабинет.

Делать было нечего. Вскоре мы каким-то странным образом вернулись в залу, где сидели одни потребители, и где все также было по прежнему. Он взошел за барную стойку и пригласил меня пройти вовнутрь. Я вошел в его кабинет и подивился его простоте и в то же время солидности.

Тут все было обставлено на морской манер, то есть как например какая-нибудь каюта у мореплавателя: висел штурвал на стене, удочки, стены были также бревенчатые, стоял еще большой стол с часами и трубками, с табаком и множеством кисетов, еще был несгораемый шкаф, множество снастей, сундуки, мешки, сети, пеньковые канаты, замки, цепи, гвозди, плотнические инструменты, бумага, перья с чернильницами, компасы на всякий манер и бесконечное множество карт и прочих рукописей.

– Садись, вот сюда, располагайся, братец, да послушай, что я расскажу тебе.

Я приготовился слушать его, конечно же, не без волнения.

– Странное дело, даже стыдно говорить…просто обстоятельства обязывают меня сделать это.

– Лев Борисович, – кротко ответствовал ему я. – Вы абсолютно вольны говорить со мною в любом тоне и заявлять мне любые подробности и нюансы, требующиеся для выполнения наших с вами фамильярных и выгодных обязательств.

– Что ж, ну так слушай. Такое дело: есть у меня тут некоторые личности, ну как есть, они периодически появляются, то есть те самые личности, которые пренебрегают Божьим даром и начинают злоупотреблять опием.

– То есть как?

– То есть они как бы изначально, как и все вы вместе, начинают потреблять опий, получая от него божественную силу, но, будучи наученные дьяволом, они начинают роптать на столь не существенную дозу самого опия, и выкупают у меня несколько сряду. Я, конечно же, много раз убеждал их, что это может плачевно кончится для них, но они, знаешь ли, не слушаются меня, я конечно мог бы не продать им, но торг есть торг, я не могу отказать им в этом, даже если я наверно знаю, что они, что они…

– Что они что?

– Что они умрут.

– Как умрут, батюшка Лев Борисович? – Спросил я, и глаза мои прояснились.

– Сильная доза опия способна отнять жизнь у любого. Они не понимают этого, ибо им всегда хочется ощущения получше, а мне, что ж, я такой же человек как и вы все, и имею такое же право стремиться к счастью. Мне же нужны деньги. Тут безусловно стоит такой вопрос, что, будучи опасаясь за своих посетителей, я бы отказал им в покупке, дабы самому себе не нарушить торговлю, но дело тут в том, что этих посетителей – уйма, и смерть одного или двух в сутки…

– Как-как? В сутки? – Оторопело переспросил его я.

– И смерть одного или двух из них в сутки, – продолжал он, не обращая внимание на безобидную мою колкость, – никак не отразится на моих доходах.

– Но как же они умирают?

– Да вот так просто, намертво засыпают и все, и не добудишься. Я им и кипятком ноги поливаю всегда, мало ли проснуться от боли, и пощечины бью, но нет-все глухо, как в могиле.

– Вот ведь ужас…

– Но есть еще один вопрос, то есть именно такой: ведь их тела нужно же куда-нибудь девать.

Тут сердце мое сжалось и перед моими глазами как на ладони вдруг прояснился рассказ моего приятеля.

– Да, это так. – Продолжал Тенетников. – Ты удивлен? А это в самом деле так, ведь я же честный человек, и не могу, чтобы на меня пала хоть тень подозрения: я сбрасываю их тела в реку, в Фонтанку, поскольку больше их девать некуда.

– Но для чего же вы посвящаете меня в эту тайну. – Говорил я, питая страх и недоверие. Мне теперь стала ясна вдруг та самая страшная тайна, и теперь, узнав ее, я даже не знал, что предпринять.

– А вот это, братец, уже другой, третий вопрос. – Все продолжал Тенетников. – Мне нужен помощник, который поможет мне сбросить труп в реку. Я предлагаю тебе работать, работать на меня, и, конечно же, не бесплатно. За каждую такую вылазку я буду брать с тебя лишь только половину цены за одну дозу опия. Согласен?

– Право, я даже не знаю, что вам сказать…

– Ну да уж соглашайся, Иван Андреевич, ведь все мы люди близкие.

Меня охватило сомнением: я не знал, согласиться мне или нет, поскольку с одной стороны я мог попасть в большую проблему или даже погибнуть сам, ведь он, плут, наверняка не сказал мне суть полного дела, да и к тому же тайна теперь была раскрыта, я мог даже вообще не приходить сюда теперь. С другой стороны, мне бы не хотелось покамест так рано прекращать курить этот опий, тем более что я не такой дурак, чтобы курить несколько доз сряду, да и самый Тенетников не дурак, не станет, я чай, устраивать мне вероломные движения или сложности, а помимо этого, я не знал, что было бы, если бы я отказал ему, быть может, меня бы даже убили, как ненужного болтуна. Я долго думал и пришел к тому выводу, что нужно соглашаться. Тем более что я находился в нем, в мире, и что все это, возможно, было всего лишь сновидением.

– Идет.

– Благослови тебя Господь, ибо все мы его верные рабы. Идем же, я покажу тебе где труп.

– Как!? Уже!? – Изумился я.

– Ну да, вот только недавно он и умер, покамест я тебя искал. Идем же, сделаем это дело быстрее.

Мы вышли в залу и тут же Тенетников подвел меня к человеку, тело которого посинело и похолодело, то есть безжизненно обвисло на стуле. Было точно ясно, что человек этот был мертв, и что умер он от превышения дозы опия. С минуту я смотрел на его мертвое лицо, стараясь узнать в нем что-либо знакомое, как вдруг страх и лютый ужас постиг меня, как никогда в жизни, так, что я даже слов не нахожу описать вам все эти чувства. Ровно передо мной находился тот самый человек, которого подрезанного я видел на улице недалеко от дома двенадцать сегодня же вечером, и который так упрямо отзывал меня жестами и убеждал не ходить в эту зловещую курильню.

Мне не хватит времени описать вам все мои мысли, поскольку Тенетников тут же обратился ко мне:

– Ну, вот, как говорится – еще тепленький. Такой же мой помощник, который много раз помогал мне погружать трупы в лодку. Сам же он с месяц назад пристрастился к двойным дозам опия, зная прекрасно, что все те тела, целые десятки, которые он же сам и помогал мне сплавлять в реку, умерли от двойной дозы опия.

Я молчал, страшась упомянуть сегодняшний случай, и мало доверяя Тенетникову.

– Что ж, бери его и заноси в мой кабинет.

Мы так и сделали. Взявшись за ноги и руки покойного, мы отнесли его в кабинет к Тенетникову, где он тут же приготовил для дела канаты, мешок, и достал откуда-то здоровенный камень.

– Прежде, чем приступить к делу, – начал он, – ты, как мое подмастерье, должен изучить кое-какие уроки. Во-первых, запомни, что на тело нужно надеть именно мешок, а не какой-либо плотный материал, так как под водой тело со временем будет гнить и выделять газы, а из-за этого мешок может вздуться и всплыть; затем ты должен обмотать его хорошенько канатом, так как его могут изорвать рыбы, а конечности могут оторваться и также всплыть. Все это должно подвязать к огромному камню, чтобы тот потопил его, но только смотри, завязывай сразу на несколько узлов.

Окончивши это дело, мы пронесли его через одну дверь в особливое помещение и через потайной лаз, находящийся под землей, затем отнесли его в одно из прилегающих к Фонтанке строение, примыкающее к воде. Там находилась как бы лодка, вернее небольшая ладья, с веслами и сидящим впереди стариком в черной мантии и клобуком, в котором я, к своему немалому удивление, узнал кровожадного Миниха.

– Что за черт, откуда бы здесь взяться генералу Миниху? – Вопрошал я шепотом Тенетникова.

– Тише, – отвечал он мне, – Не дай Бог ты нагрубишь ему, даже и не вздумай. А запомни лучше вот что: он взимает плату за проезд, то есть по рублю с одного человека. Вот тебе целковый, вложи его в рот, а когда Миних попросит тебя оплатить, выдай ему рубль, да только смотри осторожно.

Погрузив рубли в наши рты, а тело в лодку, мы выплыли в кромешной ночи на застланную туманом Фонтанку, затем, расплатившись, я принялся наблюдать за водой.

Все вокруг было темно и жутко, и даже ни единственного огонька не горело по берегам; один только факел, висевший над Минихом и держащийся на носу ладьи, освещал ему дорогу. Я же наблюдал все это время, как Миних, подобно мифическому Харону, плыл сквозь густой и зловещий туман, напрягая всю свою старческую немощь.

Внезапно из под темной воды показалась чья-то голова, полностью сгнившая и позеленевшая, но я, тем не менее, узнал в этом существе, представьте себе, Рылеева, так как я много раз наблюдал его изображение на «Полярной Звезде» Герцена, где наобложке были изображены медали с выгравированными на них головами повешенных декабристов.

– Отец ты мой! – Заголосил он хриплым мертвецким голосом, обращаясь к Миниху. – Забери меня пожалуйста обратно, мне здесь так плохо, что я больше не могу терпеть эти муки.

– Нет. – Злобно отвечал Миних.

– Ну пожалуйста.

Тут Миних вдруг размахнулся веслом, и, если бы Рылеев не был таким ловким и сноровистым в воде, то разбил бы последнему череп. Но Рылеев канул как в Лету и более уже не появлялся.

Так мы плыли дальше, и вдруг из воды показался еще один мертвец, очень уродливый, со сгнившей бородой и очень дюжий, так, что я весьма подивился. Он в миг обратился к Миниху:

– Батюшка, Бурхард Кристоф, нет ли для меня новой души?

– Поди вон, – отвечал ему генерал, – сам же знаешь, что скоро получишь мертвую душу.

– Н-нет, батюшка, а ведь я хочу не мертвую душу, а нет ли у тебя живой, живой души?

– Мертвые мертвым, живые для живых! Не тебе, окаянный, преступать заповедь Божью!

Так дюжий мертвец отплыл и, по видимому, разочарованный. Я решил его подозвать к себе и он тут же охотно подплыл ко мне.

– Скажи мне, друг, кто ты таков и как ты сюда попал?

– Государь мой, – отвечал мертвец, – попал же я сюда за грехи смертоубийственные свои, и за то, что много зла сделал людям. Сам же я донской казак, а зовут меня Афанасий Соколов, но чаще называют Хлопушей. Здесь же я состою на службе у господина своего, Емельяна Пугачева, и свершаю свой верный долг.

– Ну а каков же твой долг?

– А таков, что, если я приведу Емельяну одну мертвую душу, то получу пеньковый канат длиною в пять локтей, а если же приведу ему живую душу, то получу пеньковый канат длиной в десять локтей.

– Ну а на что тебе пеньковый канат-то? – Спросил его я, в высшей степени потрясенный.

– А вот на что, государь ты мой. – Отвечал мне Хлопуша и поманил к себе пальцем.

По наивной простоте своей я подвинулся к нему и в тот же самый миг Хлопуша схватил меня за одежду и попытался с силою сорвать меня в воду. Благо, что Миних вовремя узрел это и, размахнувшись веслом, ударил плашмя по голове Хлопуши, когда она уже на одну пядь ушла под воду, но приглушило его, все же, должным образом.

Вскоре мы доплыли до нужного места.

– Все, здесь, давай. – Говорил мне Тенетников.

Мы взялись за тело и в один миг, под счет, грузно скинули его в темную воду, где он тот час же со многими брызгами потонул на все века. Тенетников уселся обратно, отдал из своего рта один рубль Миниху, и сказал ему:

– Езжай, чтоли.

– Слушаюсь, барин-с. – Отвечал Миних, но плыть не торопился.

Поехали, поехали! – Торопил его Тенетников.

– Как прикажете-с. – Все отвечал Миних, но плыть никуда не собирался.

– Так от чего же ты не плывешь?

– А от того, – дерзко заметил ему Миних, – что хлопец твой не заплатил мне целковый, а я потомственный дворянин и граф, а не порожняя лошадь!

– Ба! Да ведь разве не дал ли я тебе еще один рубль? – С живостью поинтересовался у меня Лев Борисович.

– Извольте, я заплачу вам, у меня есть кредитки. – Отвечал я, доставая свой сак и предчувствуя беду.

– Ан-нет, – отвечал потомственный дворянин, поднимаясь. – Уж что сделано, то сделано. Надо было думать раньше!

Тут он резко махнул своим веслом, сбил меня в воду и тут же отплыл. Я с ужасом и леденящим сердцем захотел всплыть из проклятой воды, но в ту же самую минуту в меня вцепился Хлопуша, вероятно, карауливший добычу под самым днищем, и, сдавив мое горло, потащил ко дну.

Страх и паника овладели мной, я тут же начал биться и старался вырваться из его цепких рук, но вода уже проникла в легкие, я начал захлебываться и почувствовал как жизнь уходит из моего тела. Тут же я упал на пол со скамьи и начал откашливаться, поскольку тот, кто сидел позади меня, видимо ушел, и голова моя, будучи не поддерживаема никем, запрокинулась назад и я чуть было и в самом деле не захлебнулся собственной слюной.

Вскоре я отдышался, с трудом поднялся на ноги, огляделся и, не заметив никого, быстро выбежал из курильни на улицу, после чего сразу же закурил и стал обдумывать переживший сон, явление, об тайном смысле которого я написал вам еще вначале этой самой главы.

Не забыл я также и надумать вернуться в проклятую курильню и в следующий раз, уж точно прихватив с собою целую суму целковых монет.