А все опять Цветков.

Он подбил его сбежать из медблока. Лагутенко уже пожалел об этом. Вечно Гену на авантюры тянет. Вот и сейчас, откуда он узнал про эту вентиляционную шахту? Как выяснил, что магнитный замок на двери сбоит и дверь, если постараться, можно аккуратно отжать?

– Он не сбоит, так надо, – объяснил Цветков. – Шурик, техник наш, сюда курить ходит. Сам же знаешь, по правилам ему надо пилить на лифте четыре этажа вверх и еще от здания отшагать сто метров, чтобы дымок пустить. Поседеешь, пока дотопаешь. Ну вот Шурик и замкнул замок. Система думает, что он закрыт, а он открыт.

– А зачем замкнул? Мог же так ходить, по своему пропуску.

– Ага, – Цветков раскурил гильзу, окутался прозрачным синеватым дымом. – Чтобы потом его Сенокосов за кадык взял – а что это вы, техник Порываев, в вентшахту шастаете, как на страницу любимой женщины в «Облаках»? Шурик, он не дурак.

Правда, от нашего полкана тоже табачищем в последнее время несет. Нервничает, видать, закурил.

Они сидели на технической площадке, – аршин на аршин, упираясь друг в друга.

Где-то глубоко под ними вращались лопасти вентиляторов, а сверху сочился рассеянный солнечный свет. Андрей подумал, что было бы здорово подняться еще выше. Он настоящее солнце видел месяца три назад.

– Валить нам надо отсюда, – сказал Цветков.

Лагутенко вздрогнул.

– Зачем валить? Куда? Не, я не хочу… Чего я дома забыл?

– Да и мне особо не хочется, – вздохнул Цветков. – Тепло тут, деньги платят и по роже не бьют. Что, скажу тебе, большая редкость в нашей действительности.

– Ты болтай меньше, и все будет в норме, – Лагутенко затянулся цветковской гильзой, закашлялся. Заряд был убойный, где только Цветик их достает?

Голова на мгновение закружилась, но тут же наполнилась особенной хрустальной ясностью.

– Я тут думал. Вспоминал последнее, что случилось, ну, Сенокосов нас расспрашивал, помнишь?

– Намного лучше, чем хотелось бы.

– Ну вот, я все вспоминал про черноту, не хотел, само в голове варилось, – Лагутенко передал гильзу Цветкову. – Во время последнего лова… В общем, она реально живая. Ты все верно сказал, никто из них не знает. Когда установку включают, она оживает и… как будто всматривается.

– Так это с первого раза понятно, что тебя так торкнуло?

– Потому что она меня попробовала, – Андрей сцепил ладони, сжал их между коленями, закачался. – Как будто ей надоело смотреть. Когда я закидывал «Невод», все сначала как обычно было – сформировал образ, послал пробный импульс, получил отклик, хороший отклик, Цветик, баллов на семь потянет. И начал потихоньку лепить тульпу…

– Кого ловил?

Лагутенко отчетливо порозовел.

– Русалку.

– Кого?!

– Ну, «русалка на ветвях сидит»… Знаешь, оказывается, они без хвоста были, а нормальные девушки, я в твоей мифологической энциклопедии прочел. Да иди ты!

Цветков неприлично ржал.

– Прости, Андрюха, больше не буду, – утер заслезившийся глаз Цветков. – Представляю себе рожу Гелия, если бы ты ему русалку выдал. В белом платьице, волосы длинные, очи томные, на пол капает. Ох, «там чудеса, там леший бродит». Жениться тебе надо, барин. С хвостами – это ундины, а славянские русалки – утопленницы.

– Да знаю я…

– Ну и на кой она тебе? Соскучился по женскому обществу?

– Так ничего и не вышло! – воскликнул Лагутенко. – Я ее лепил, а она сопротивлялась. Как будто у нее своя форма есть, воля своя! А потом чернота как поперла, тут меня и накрыло.

– А что ты там про пятерых нес? Которые создадут одного?

Лагутенко помрачнел.

– Это уже не помню.

– Сон мне приснился, – сказал Цветков. – Сижу я здесь, на Колдун-горе, повыше административного. На камешке. Цветы, васильки вокруг, зелень, прочая петрушка. И все с этой горы мне видно – Суджук видно, Геленджик, Сочи, Краснодар вижу с его жлобскими таксистами, Ростов, значит. А дальше Воронеж, Москва, Вологду вижу, представляешь, сто лет в ней не был, с самого детства, а вижу – как тебя сейчас. Памятник Батюшкову этот дурацкий, блестящий, как яйца у кота. До Архангельска глазом достаю, ну сон же. В другую сторону поворачиваюсь – там Урал, и дальше, дальше все разворачивается, до самого синего океана. А потом все это, Андрюша, заливает нефтью.

Цветков сделал затяжку, глаза его засверкали.

– То есть я сначала решил, что нефтью. Черная, липкая, густая, прет из Колдун-горы и все заливает – города, людей, машины, дома, зверей, птиц, всех, отсюда и до Камчатки. Ползет ко мне, а я пошевелиться не могу, ты ж знаешь, как это бывает во сне.

Лагутенко заторможенно кивнул, принял дымящуюся гильзу со сладкодымом.

– Хочу бежать, а некуда, и вот она меня касается и – бац, я внутри и понимаю, что это не нефть, а черный воздух, и всё там, в этом воздухе – как прежде. Люди ходят, птицы летают, жизнь, в общем, крутит свое колесо и ничего не поменялось, Андрюш, ничего, потому что все этим воздухом дышат и все у них хорошо, Андрюш. Все у них нормально, солнце только бледноватое, а так все путем. А эта чернота все пухнет, пухнет, выпирает из горы, все дальше расходится, и я думаю, что надо ее заткнуть. Беру камень…

Цветков глупо захихикал.

– Камень, Андрюш, булыжник, мергель этот долбаный, волоку его к дыре. Дурак дураком, она прет, как лава, а я с камешком. И что ты думаешь? Затыкаю. А потом оглядываюсь…

Вверху загрохотала дверь, Цветков мгновенно подскочил.

– Валим, быстро.

Он торопливо подобрал пустые гильзы, потянул Лагутенко за собой.

Инженер службы технического сопровождения недоуменно спустился на два пролета вниз по громыхающей лестнице. Странно, датчики показали изменение состава воздуха, но все в норме.

Он залогинился на светоплате, вошел в подсистему и запустил диагностику. Может, в шахту затянуло выброс от растворного завода, как неделю назад? Хотя сегодня ветер вроде в другую сторону. Вообще, в этой шахте регулярные сбои, надо внести ее в плановый ремонтный график.

* * *

Жанка подняла трубку, но Катя не дала ей сказать ни слова.

– Ты число маминой платежки помнишь?

– Нет, откуда, – растерялась подруга.

– А она дома?

– Спит уже, устала, орехов притащила целый мешок. Кать, тебе зачем ее платежка?

– Посмотри, она же всегда ее в сумочке таскает, – Катя приплясывала от нетерпения, красный прямоугольник сверкал в пальцах, дракон изгибал тело, его усы развевались по ветру.

– Кать…

– Жанка, я что, шутки шучу? – возмутилась Локотькова. – Ну-ка, быстро, ноги в руки и диктуй число.

Тишина, шорохи на том конце, Катя прямо видела, как Жанка копается в серой маминой сумке в прихожей, в темноте, не включая свет. Деньги берегут, глупые.

– Записывай, – Жанка продиктовала число. – ты что, денег хочешь положить? Кать, ну ты чего…

– Я что хочу, то и делаю, – весело отбрила Катя, набирая ключ. «Другие дела, перевод, число платежки, количество денег…» Пусть будет три тысячи алтын!

– Зачем, Катюш, ты же знаешь, сколько нам надо, – слабо говорила Жанка. – Мы столько никогда не наберем. Я с Асланом еще поговорю, может, он передумает…

– Ты этого козла и близко к себе больше не подпускай, ясно? – взвилась Катя. – Чтобы духу его не было. Увижу – закопаю во дворе и сирень сверху посажу.

«Дело выполнено».

Локотькова выдернула платежку.

– У тебя умник платежки читает?

– Ну да, мама моим умником и пользуется, когда надо счет проверить, – Жанка пребывала в смятении от Катиного натиска.

– Так и проверь. Прямо сейчас проверь, Жанночка.

На этот раз тишина длилась дольше, потом раздался стук, какие-то шорохи, всхлипывания.

– Катя, это что? Это как? – заплакала Жанна. – Ты как это сделала, Катенька?

– Легко, – пропела Локотькова. – Целую тебя, я побежала дальше. Живи, Жанка, и обязательно будь счастлива. Назло всем этим уродам!

Она погасила вызов, ей почему-то не хотелось слышать ни плача подруги, ни ее сбивчивых благодарностей, она хотела оставить все, как было прежде между ними, не говорить о деньгах, которые вдруг разделили их золотой стеной. Катя не хотела больше никаких стен, никаких бед, никакого горя.

– Итак, с чего же начнем? – она уперла руки в бока, оглядела сияющую пустоту торговых рядов «Ирий», в самом основании которых, у водомета, она находилась. Наверх, под самый стеклянный потолок, поднимался световой колодец, окольцованный шестью уровнями лавок. Вода в водомете взлетала вверх, разбивалась воздушной струей и оседала туманом. В дрожащем облаке пара светоизлучатели рисовали череду образов – кольца, серьги, ожерелье, знак златодельной лавки «Жемчуга» на первом уровне, и по новой – кольца, серьги…

– Пожалуй, с платины.