Школа гудела, как улей. Денис понимал, почему сегодня не пришли Улита Козак и Маша Шевелева, но вот с какой стати Локотькова решила прогулять, он совершенно не представлял.

Кто ее, рыжую, разберет?

Марфа Александровна с самого утра всем долго объясняла, какая ужасная беда у них случилась и насколько низко и недопустимо размещать снимки и записи с места происшествия, а тем более писать безответственные и злорадные ответы. Хотя кто их писал наверняка кто-то из чужих, вон у половины девчонок глаза на мокром месте. Федя Веселовский был второй мечтой для всех школьных див после Аслана Мацуева.

– Нельзя глумиться над кровью и горем! – восклицала Марфа Александровна. – Это стыдно, это чудовищно. Ярцев, ты мою речь в умнике записываешь?

– Я вас внимательно слушаю, – сказал Денис, убирая умник. Черт знает, что за снимок прислала Локотькова.

– Давно пора закрыть входящую связь в гимнасии, – сказала Марфа. – Вы на себя посмотрите, без умников жить не можете. Один глаз на учителя, другой туда, всю свою жизнь оцифровали. А настоящая жизнь вокруг!

Она указала за окно. Жизнь, в представлении классной, заключалась в куске улицы Чапаева со старыми пятиверховками, лавке «24 часа» на углу, кривой сосне и зеленом поле школьной площади и в таком виде сильно проигрывала «Облакам».

Марфа переключилась на обсуждение задачи урока, Ярцев украдкой взглянул на умник.

Катя прислала объем еще вчера, он не проверял входящие. В узком темном коридоре с ободранными обоями стояла девушка в ослепительном зеленом платье с белыми ирисами. Рыжие волосы, сложная прическа, две тонкие пряди в стиле «драконьи усики» падали на лоб, белая, высветленная серебром кожа, мастерские румяна. Ярцев узнал ее по глазам – огромным, серым, сверкающим внутренним золотым светом. Здесь Катя Локотькова совсем не казалась дольщицей.

Ярцев хмыкнул, отбил короткое сообщение:

«Всю ночь обрабатывала?»

И только потом до него дошло. Объем нельзя было подделать, их даже в суде принимают как доказательство. Локотькова, кстати, не ответила.

* * *

Сенокосов вошел в центральный и замер.

Амеба аномалии сожрала город Суждук целиком. Аномалия перемахнула через бухту, накрыла причалы, ж/д-вокзал, базу ВМС и пустила щупальца по тракту в сторону Геленджика. С другой стороны она полностью поглотила пригородный район Пшеда, дотянулась до перевала, куда уходила нитка старой дороги, накрыла тоннель с новым Туапсинским трактом.

«Полмиллиона человек в городе», – подумал Сенокосов.

– Сводку, быстро! – он опустился в кресло-вертушку.

Паша Ермолин, мирно дремлющий на стуле, подскочил.

– Шеф!

– Сиди, – отмахнулся Сенокосов. – А лучше иди в зону отдыха, там еще один диванчик свободен. Рядом с Данилой. Профессор, я жду.

Гелий Ервандович, сияющий, как пасхальное яичко, подскочил, щелкнул пультом. Модель расцветилась десятками пунктиров-лей, они гасли и вспыхивали в новых местах, аномалия словно ощупывала захваченное пространство, пробовала его на вкус. Как оно, питательное или не очень, один камень?

– В пять утра мы вышли на пиковый режим, – сказал Гелий. – Аномалия сейчас потребляет шесть гигаватт, напряженность н-поля в ядре достаточна для формирования психоформы первого класса, однако кривая напряженности резко падает за пределами Колдун-горы. В целом напряженность н-поля в городе превышает естественный фон примерно на тридцать процентов.

– В целом? – поднял голову Сенокосов.

– Мы продолжаем регистрировать всплески, – сказал Гелий, будто извиняясь за такое некрасивое поведение аномалии.

«Она как любимый ребенок, – подумал полковник. – Младшая дочка. Ласточка, последняя отрада в жизни. Все готов простить».

– Такие же?

– Не совсем, – Гелий кивнул Ерохину, тот запустил запись.

– После выхода на форсированный режим аномалия приняла текущую конфигурацию примерно за десять минут. В три двадцать в районе Дикого поля был зарегистрирован всплеск. По классификатору можно охарактеризовать его как тульпу второго класса, категория «тролль». Продолжительность всплеска – четыре минуты десять секунд. После этого все было тихо.

– Где, говоришь, «тролль» вылез? – перебил полковник. Ерохин дал приближение.

– Точность еще не подкрутили, пока разброс координат около пятисот метров. В районе заброшенной стройки…

Инженер наложил информационный слой на карту, кивнул:

– Аквапарк «Хоровод», начали строить в 2025-м, но во время Второй чистки владельцев обнажили перед народом и все заглохло. Вот в этом районе и был всплеск.

– Ставки-то растут, а, профессор? – Сенокосов хлопнул по ручкам кресла. – Так недалеко и до «левиафана», вершины первой категории.

– Бог с вами, Олег Геннадьевич, – вздрогнул профессор. – Мы даже на пике работы «Невода» не ловили такие психоформы, это условно рассчитанный показатель, надо же было занять первую строку классификатора.

– Если мы чего-то не видели, вовсе не значит, что этого нет, – сказал полковник. – Мне казалось, вы должны понимать. Нда, в темноте расцветают черные цветы.

– Что-что? – не понял Гелий.

– Мне нужны данные тестов и профили наиболее перспективных кандидатов по итогам прогона во внешнем контуре «Невода». Ваших школьников.

Профессор заморгал.

– Тульпы не появляются сами по себе, Гелий Ервандович. Им нужны рыбаки. Наши в медблоке. Тогда кто вызывает этих?

– Мы не можем с уверенностью утверждать, что это именно психоформы, а не спонтанные флуктуации второго порядка. Так сказать, рябь на воде.

– Рябь второго класса? – хмыкнул полковник. – Тогда не дай бог нам дожить до серьезного волнения. Нет, Гелий Ервандович, если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно. Помните классика?

– Смутно, – ответил профессор. – То есть вы хотите сказать, что кто-то из этих детей… О господи. Я сейчас принесу дела.

Он стремительной рысью умчался в кабинет.

– Нормально, да? – повернулся Сенокосов к лейтенанту. – На дворе две тыщи тридцать пятый, а мы храним дела в папочках.

Паша Ермолин вздрогнул, выпрямился на стуле.

– Так точно, шеф.

– Спать, Паша, спать, – сказал полковник. – Через три часа вы мне с Данилой нужны, как огурцы. Дел непочатый край. Время пошло.

* * *

Аслан никак не мог сосредоточиться, и Сергей Матвеевич огорченно вздохнул.

– Мацуев, ты меня расстраиваешь. Вчера такие задачи щелкал, а сейчас простейшее уравнение тебя ставит в тупик.

– Да, – Аслан потер переносицу. – Все сегодня как-то наперекосяк.

Учитель понимающе кивнул.

– Да, после вчерашнего вся школа наперекосяк. Ну, ты посиди, подумай еще.

Что толку думать, голова не варит совсем. Аслан никак не мог выбросить из головы сон, который мучил его всю ночь. Он шел по городу из тьмы, черные здания вставали вокруг, черные деревья росли из земли и шелестели черными листьями, и он сам был не он, а ожившая тень, а потом перед ним встала серая дверь подъезда. Здесь жила Жанка. Он поднимался по ступеням, и надписи на стенах шевелились, как светящиеся черви. Он вошел в квартиру, он был бесшумен, как темный воздух. Жанка лежала на кровати, в светлой шелковой ночнушке, завернувшись в одеяло, чуть обиженно сопела, а он склонился над ней, протянул руки, но вместо рук у него были лезвия темноты…

Тут Аслан проснулся.

Врагу такого сна не пожелаешь.

На перемене перед последним уроком пришел входящий. Локотькова стучалась через «Облака», слала звуковой запрос. Ей-то что надо?

«Жанка все растрезвонила, сорока, язык без костей», – зло подумал Аслан, но вызов принял.

– Что, тварь, доволен?

– Локотькова, тебе жить надоело? – обалдел Аслан. – Ты с кем так разговариваешь, дольщица?

– Рот закрой, разрядик, – с бесшабашной наглостью ответила Катя. – Доволен, спрашиваю? Ты же этого хотел? Об этом мечтал, да? Чтобы ребенка не было, чтобы ты не парился?

– Ты за свои слова ответишь, – вспыхнул Аслан. – Кровью ответишь, клянусь.

– Жанка уже ответила, – сказала Катя. – У нее ночью выкидыш был, она в лечебнице. А ты учись, Асланчик, учись. Папа тебе хорошее место купит, в Особый приказ возьмет.

– Какой выкидыш?! – Аслан вылетел на лестничную клетку, заорал: – Ты что мелешь, коза рыжая?!

– Поздравляю, Мацуев. Мечты сбываются, да?!

Локотькова оборвала вызов. Аслан набрал Жанку, пальцы у него ходили ходуном.

– Слушаю.

Не ее голос, не она. Мама.

– Маргарита Алексеевна, это Аслан. Что с Жанной?

– Она в лечебнице, – спокойно сказала Маргарита Алексеевна. – В патологии.

– В какой, в первой? В какой палате? Маргарита Алексеевна, я сейчас приеду, может быть, что-нибудь привезти?!

– Спасибо, у нас все есть, – сказала женщина. – Ты больше не звони, пожалуйста, Аслан. Она тебя не хочет видеть. И я не хочу.

Она повесила трубку.

Мацуев пошел вниз по лестнице. Миновал приемную, охранника с вислыми казацкими усами, вышел на улицу.

– Аслан, ты куда? – встретила его на ступеньках завбез Пелагея Валерьевна. – У вас же урок сейчас. Я все понимаю, всех трясет после вчерашнего, но это не повод нарушать учебное положение. Давай, дружок, в класс…

Аслан посмотрел на нее черным взглядом, тень от его ног протянулась к ее тени, оплела. Завбез застыла на ступеньках в повелительной позе, в горле забился задушенный писк.

– Здесь я закончил, – хриплым чужим голосом сказал Мацуев и ушел.

«Железную Пелагею» отпаивали валокордином в учительской.

* * *

Маша вышла из дома только вечером, сказала, что хочет прогуляться. Алина с Галиной Федоровной закивали разом, как старые автомобильные освежители, такие дурацкие фигурки с качающейся головой. Конечно, Машенька, сходи развейся, проветрись. Не хочешь ли ты чего-нибудь, может, отвезти тебя?

– Не надо, – сказала Мария. Извозчик уже ждал ее у калитки, водитель барабанил по рулю, в усилителях наяривал блатняк.

– В средину, – Мария села на заднее сиденье. – Музыку уберите.

Водитель нахмурился, потом послушно кивнул. Звук ушел на ноль, машина зашелестела по щебню, вырулила на дорогу.

Маша прислонилась к окну. Она хотела и боялась звонить Фединой маме. Что она ей скажет – «Здравствуйте, тетя Ли, я хотела убить вашего сына»? А она ждала, наверное, ее звонка. Федя в мертвосне, в отделении оживления. Из-за нее, все из-за нее, что она сделала не так? Она ведь просто хотела, чтобы он был с ней, хотела, чтобы ее любили и никогда не бросали.

Ее никак не оставлял стих из сегодняшней рассылки, мучил и притягивал. Маша провела пальцем по стеклу.

Там, за стеклом, плыла чужая жизнь, зажигались светильники, парочки шли, улыбались, держались за руки. А она ехала мимо жизни, ехала в пустоту. Они были с Федей полтора года, все началось с игры и продолжалось игрой, и Феде нравилось быть рядом с ней, нравилось, что она решает, как далеко они зайдут.

Вот и зашла, так далеко, что теперь не найти дороги назад.

Маша подняла голову. Мимо проплывала башня «Золотого руна», у входа толпился народ, сегодня приехал какой-то вертушечник из Питера.

– Остановите здесь.