Паша за парковал вездеходы на соседней с домом Щербакова улице. Шли по обеим сторонам улицы, по пыльному бурьяну, прораставшему сквозь рассыпающуюся плитку. На глазах – мобильный комплекс оперативного наблюдения МК-3 «Зоркий», на вид – непроницаемые солнечные очки. Люди, мать его, в черном.

Не до смеха было Ермолину, «Око» подтвердило – в тоннеле вылез «тролль», второй класс. Если у этого пацана на побегушках такая же зверюга, идти на него с нейроразрядниками – все равно что с мухобойкой против танка Т-100 «Святогор».

– Вроде этот, – Данила посмотрел на номер дома, выведенный белой краской на почтовом ящике. Глухой деревянный забор, синяя краска растрескалась, пошла чешуйками. Доски рассохлись, сквозь них проглядывал пятачок двора, мусор, абрикосы у дома.

«Зоркий» показывал отчетливый тепловой след двух человек. Один в доме, другой во дворе. Судя по размерам, пацан во дворе.

Паша тронул нитку гарнитуры.

– Входим. Цель во дворе.

– Я на позиции, – отозвался снайпер. – Цель захватил.

Сенокосов, конечно, мужик умный, но Ермолин прихватил огнестрел – на всякий случай. На той стороне улицы снайпер в сирени, еще два бойца страхуют их. Если дело с Щербаковым не заладится, наступит их черед. В герои Паша не рвался, у него были еще планы на долгую и по возможности счастливую жизнь.

Данила взялся за ручку калитки, нежно ее отжал…

– Погоди, – остановил его Паша. Тихо было в Федотовке. Псы не гавкали, когда они проходили по улице – а тут их полным-полно. Никто не вышел им навстречу, ни тебе мужичка навеселе, ни старушки, прорывающей траву в палисаднике. Очень тихо, будто придавило чем-то Федотовку, притушило буйный нрав ее обитателей.

Только далекие сирены долетали со стороны Туапсинки и вертушки рассыпали в небе свой сухой горох.

«Попрятались, когда ЧП объявили?» – задумался Паша.

Паша, в отличие от «варяга» Сенокосова, был местным, с хамсой во рту вырос. Он знал, что Федотовку атомной бомбой хрен напугаешь, наоборот, народ отмечать на улицах будет день бомбардировки. Дескать, наконец-то все закончится.

А тут тишина.

– Я один, ты здесь постой, – шепнул Ермолин. – Попробую поговорить с пацаном, зря, что ли, целую папку порбовских бумажек отшлепал?

Данила пожал плечами и показал жестами, что салютует его героическому безумию. Ермолин показал кулак и вошел во двор, звучно стукнув щеколдой калитки.

Ярослав Щербаков сидел на скамье. Он прислонился к шершавому стволу винограда, в белой майке-алкоголичке и пузырящихся спортивных штанах с вытертым логотипом «Сочи-2014».

Шелестела листва, по сухой земле позади него бродили тени. Ярик смотрел перед собой, худые белые руки лежали на коленях.

– Ярослав? – Паша подошел ближе, целеуказатель показывал расстояние – пять метров, зеленым подсвечивалась вероятная линия выстрела снайпера. С учетом, что стрелять ему придется через забор, Ермолин стоял аккуратно, подальше от области выстрела.

Пацан поднял глаза – нехороший у него был взгляд, издалека, отметил Ермолин.

– Я из управления по делам детской и подростковой преступности ПОРБ, – представился Паша.

На крыльцо вышла женщина лет сорока пяти, с веником в руках – еще красивая, с усталым увядающим лицом. Она прищурилась, разом приподнялась и налетела на Ермолина, как наседка.

– Вы кто такой? Вам что тут надо?

– Тише, гражданка, тише, я из ПОРБ, – отбивался Паша. – Служба охраны детства…

– И что? Что вам от Ярика надо, он хороший мальчик!

– Поступило уведомление, он два дня не посещает школу…

– И что, сразу в СОД его тащить? Да что ж вы творите, что ж вам всем надо, отстаньте уже от нас…

– Слушайте, я свою работу выполняю, – Паша с трудом отцепил ее худые руки, достал папку, засыпал ее гневные восклицания бумажным дождем. – Поступило уведомление… Нам нужно кое-что выяснить, вот постановление ПОРБ…

– Катись отсюда со своим постановлением! – визгливо закричала женщина.

– Да прекратите истерику! – возмутился Паша. – Я при исполнении, в конце концов, вы что хотите, чтобы я силой вас слушать заставил?

– Силой, – тускло сказал Ярослав. – Что ты о силе знаешь, порбовец…

Паша глянул на него, морщась от визга матери. За спиной пацана тени светлели, наливались белым огнем…

Ермолин выхватил нейроразрядник. Елена Андреевна метнулась к сыну, заслонила его… и осела на землю. Импульс на таком расстоянии вырубает нервную систему на несколько часов.

Ярослав глянул на тело матери, поднял глаза, сонная пустота в них исчезала, уступала место тому, чему нет слов на языке.

– Это случайно, она очнется… – забормотал Паша, пятясь, – он разглядел, что вставало за спиной Щербакова, обретало форму, тянулось вверх, выше, еще выше, распахнуло багровые глаза…

– Второй, гаси его! – заорал в паническом ужасе Ермолин, прыгая назад.

Клубящийся белым огнем пес размером с быка перемахнул через Ярослава, рванулся к Паше, но отшатнулся, поймав пулю снайпера. Распахнул крылья на весь двор, от его рычания Пашу чуть не бросило на землю…

Бойцы перемахнули через забор, ударили разом из двух стволов. Паша ломанулся к выходу, сгребая по пути Данилу.

– Отходим. Жора!

– Уже еду!

За забором одна за другой ударили три винтовочные гранаты, Паша вылетел на дорогу, и его нагнал дикий вопль.

Так кричит человек, раздираемый заживо. Снайпер бил с позиции, потом сорвался – видать, тоже разглядел, во что стреляет. Туша «Самодержца» с визгом развернулась перед Ермолиным, он зашвырнул Данилу в салон, заскочил следом. Снайпер запрыгнул во вторую машину, и в этот миг ворота взорвались. Белый пес перемахнул дорогу, ударил головой, и трехтонная туша «Самодержца» впечаталась в столб освещения. Псина махнула лапой, сорвала бронированную дверь, сунула морду в салон, озаряемый вспышками выстрелов…

– Ходу, Жора, ходу! – заорал Ермолин, сорвал гарнитуру – слышать это было невозможно.

– Там же парни…

– Чем ты им поможешь, нейроразрядниками? Гони на базу!

Вездеход вылетел на улицу Глухова, рванулся к Туапсинскому тракту. Ермолин уставился в окно, царапая обивку двери. Его трясло.

«Самодержец» выломился на забитую Туапсинку, снес бампер неуступчивому извочику и рванул по встречке в сторону объездной. На мосту он едва разминулся с серым усиленным «Лифаном» с числовиками ряда «Аз».

* * *

– Ну совсем обнаглели, – заметил водитель. – Видал, Ваня? Это ж эти, с Колдун-горы…

Десятник суждукского Тайного приказа Иван Травкин кивнул и набрал дьяка. «Лифан» съехал с моста, принял правее, готовясь пробиваться через многоверстовую пробку, которая дотянулась от Северного камнехода уже до Геленджика.

Впереди, саженях в двухстах, машины вдруг взорвались отчаянным, истерическим воплем, словно разом десятки водителей вдавили гудки побелевшими пальцами.

– Гудят, гудят, а какой смысл? – сказал Михалыч, водитель. – Все равно никто никуда не поедет…

Он запнулся. Синюю тушу большегруза, плывшую над стадом легковушек, повело, будто антилопу, которую за круп схватил лев, и опрокинуло на бок. Машина перегородила тракт, расцветилась сеткой разрядов – рванули токохраны. Сверкающая белым огнем глыба поднялась за ним, положила дымящиеся лапы на борт контейнера, повела багровыми глазами, выбирая следующую цель…

– Разворачивай! – заорал десятник Травкин, но Михалычу советы были не нужны, он крутанул руль и бросил вездеход по встречке на мост. За ними рванулись все, кто обернулся.

– Что там у вас? – пробился голос Петрова. – Ваня, говори, времени нет. Взяли этого пацана?

– Нет, Семен Иванович, – Травкин осел на сиденье. – Тут танки нужны.

– Какие танки?!

– А лучше авиация, – сказал десятник.

* * *

Лагутенко помедлил на пороге рабочей зоны, поежился.

– Вся надежда на тебя, Андрюша, – подбодрил его Сенокосов. – Надо ее загасить, город под угрозой.

– Ну, если город… – Лагутенко жалко улыбнулся, шагнул через порог, пошел по молочно-белой дорожке к операторскому креслу. Чуть слышно гудели эм-модуляторы, по поверхности монокристаллов пробегали паразитные токи, и казалось, что темнота улыбается сотнями мгновенных улыбок маленькой человеческой фигурке. «Невод» искрил, его распирало от энергии. Полковника мутило.

Сенокосов хлопнул по сенсору, отшатнулся, когда шлюзовая дверь закрылась. Едва устоял, из рабочей зоны шел поток н-поля, который он ощущал физически – невидимый черный ветер облизывал его, пробовал на вкус…

«Эдак сам рыбаком станешь, – подумал он. – Чур меня, чур!»

Он рысью ринулся в центральный.

– Начинайте, профессор.

– Уже…

«Вероятность процентов девяносто – именно тульпа вызвала крушение поезда, – билось у Сенокосова в голове. – Около двадцати человек погибло. И тульпа не развеивается, уже сорок минут как стабилизировалась в Центральном районе. Торговые ряды «Ирий». У нас последний шанс. Лучше бы я на Валдай в отпуск поехал…»

Он нащупал гарнитуру.

– Игнатьев, слушаю.

– Наум Сергеевич, будьте готовы к экстренной заглушке реактора. При необходимости потребуется полное обесточивание системы.

– Понял, – невозмутимо ответил главный энергетик. – Что-то еще?

Сенокосов запнулся.

– Эвакуируйте весь вспомогательный персонал, оставьте только тех, без кого не обойтись.

– Так уже, – сказал энергетик. – С утра.

– Это хорошо, – с облегчением сказал Сенокосов.

«Полмиллиона в Суджуке, – вспомнил он. – Их кто эвакуирует?»

…Гелий в нетерпении постукивал по краю светоплата.

– Голубчик, где вы ходите? – воскликнул он. – Андрей там уже две минуты.

– Да, профессор, – Сенокосов пытался справиться с одышкой. Не в его возрасте по коридорам бегать. – Начинайте.

– Телеметрия в норме, – отозвался Коля. – Пульс скачет.

– У тебя бы не скакал? – спросил Ерохин. – К синхронизации готовы. Инъекция релаксанта.

На экране Лагутенко дернулся, когда ампульный шприц чуть заметно тронул шею.

– Никак не привыкну, – словно извиняясь, сказал он.

«Как же школьники ловят без подготовки? – подумал Сенокосов. – Голыми во тьму… Что за дрянь в голову лезет?»

– Андрей, дорогой, нам нужно, чтобы ты ее свернул. Понимаешь? – сказал Гелий. – Не надо сейчас никого ловить, сейчас главная задача – аномалия. Зацепи ее за леи, я тебе их показывал, помнишь? И сворачивай. Это же проще, чем ловить… Кого ты в последний раз вытаскивал?

– Русалку, – слабо улыбнулся Лагутенко. – Да, проще. Темнота – это не навсегда.

Он потянулся и снял «паутинку».

Сенокосов успел увидеть его глаза на диагност-мониторе, крупно, – радужка сжалась до неразличимой полоски, зрачки распахнулись до предела, обернулись колодцами без дна, где тонул свет. Потом тьма затопила монитор, прошла сквозь стены, смяла людей и пошла дальше.