– Значит, ты отступишь? Великий Мирддин отступит?

Облака – тяжелые, как мокрая мешковина – нависают над головой, прижимают к земле. Оставайся там, в плотных слоях Дороги Снов, не ходи выше, Властный. Не время сейчас ступать на Дорогу Снов, ткань ее может разойтись под стопой – и кто тогда подхватит тебя в твоем падении?

– Почему ты так хочешь, чтобы я разбудил эту девочку, Нимуэ? Она же Видящая. Такая же, как та, что изгнала твоих родичей в Скрытые земли. Другие первые связывают свои надежды вовсе не с ней.

Легкий смех выстилает его воздушный путь жемчужным пухом. Снег, это падает снег. Снег на Дороге Снов. Снежинка ложится на ладонь и вспыхивает искрой. Каждая из них – летучий сон кого-то из людей, зверей, растений. Сейчас тяжелые времена, пусть им снятся легкие сны.

– Наверное, потому, что полюбила чародея. А связаться с темником могли лишь туата Луга – я знаю их род, их надменную жестокость. Они стоят друг друга, Мирддин. Нет, я Дева Озера, я не знаю, но предугадываю. Мое озеро может показать многое.

– И что же оно показывает?

Облака встречают его неласково, обволакивают холодным липким серым туманом. Он замедляет, он сковывает руки и ноги, и пальцы покрываются тончайшей ледяной коркой.

Нелюбезна Дорога Снов нынче даже к давним своим знакомым.

– Впереди много боли, много смертей. И без этой девочки не обойтись, все нити сходятся на ней.

– Я тоже так думаю.

– Так куда же ты бежишь?

– Я заглянул в ее сердце и попробовал разжечь его огонь – но пламя ее жизни дремлет, оно словно свернулось само в себя. Едва я к нему прикоснулся – мне ответила боль, удесятеряющая ее силы. Я мог бы остаться, но она не была готова услышать правду, она бы противилась до последнего. Плод ее будущего еще не созрел.

Облака нехотя расступаются, цепляются белыми клочьями за края плаща, тянут вниз, но вот наконец разрываются, и в глаза бьет солнце – яростное солнце Дороги Снов.

– И ты решил…

– Есть только один человек, способный утишить эту боль, Нимуэ. Ты знаешь его…

– Я помню его! Помню юношу с темными волосами, не ведающего своей судьбы, и помню юношу с волосами золотыми – два разных человека, две разные судьбы, но одна жизнь! Это один из самых удивительных завитков Унгора, зачем Великий свил такой узор?

– К чему ты спрашиваешь, если ответа мы не доищемся? Я знаю лишь то, что они оба еще спят, еще не воплотились полностью в этом мире. Я не смог пробудить Дженни, но возможно, сумею вернуть Артура из блаженного забвения Дороги Снов. Прости, Нимуэ, я уже слишком далеко, мне тяжело говорить…

– Легкой дороги тебе, любимый! Найди Спящего Короля, расскажи, что его Гвинерва плачет о нем – пусть и сама не желает об этом знать.

Солнце слепит глаза, воздух холоден как лед, он дробится на тончайшие слои, оттенки прозрачной синевы, по которым струятся потоки золотых искр – это мысли, желания, послания людей и иных существ: вот летят пестрокрылые бабочки – посланницы кого-то из Магуса, живые открытки, вот мчатся багровые искры – злые и мгновенные, как метеоры, это темники, нет, бери выше – это пульсирует отражение мысленной сети, в которую связаны миньоны Альберта Фреймуса. Дорога Снов бесконечна, но он поднялся в столь высокие слои, что здесь уже не имеют значения расстояния, здесь большое отображается в малом: в одной капле здесь – дрожь целого моря. Кажется, еще немного, и вверху, вместо черноты космоса, заблистает радужная стена, запирающая мир, предел Дороги, за которым начинаются Скрытые земли, – но он лучше других знает, что это последнее усилие почти невозможно, непреодолимо. Не достичь усилием барьера, не разглядеть струение его радужной чешуи, если тебе это не будет дозволено.

Надо выбрать единственно верное течение, которое приведет его к цели, надо не ошибиться – малейшая неточность здесь, в высших слоях, приведет к непоправимой ошибке.

Вот оно, едва уловимое, дыхание Короля, память битв и потерь, горечь полыни и запах вереска, вкус северных скал и отсветы северного сияния!

– Я иду, мой Король. Пора просыпаться.

* * *

– Может, стоит сказать ей про Арвета?

– Эд, ты в своем уме?! – Эвелина сузила глаза, взмахнула поварешкой. Капли супа прошли над головой брата как шальная шрапнель. – Вы с Агриппой сговорились? Ладно, он Лекарь, она для него как подопытная крыса, но ты!

– Время, сестрица, время поджимает, – Эд сидел на подоконнике и настраивал лиру. Дергал струну, долго слушал тающий в пространстве отзвук, потом дергал другую. Потом, разнообразия ради, дергал Эвелину за нервы.

– Ты знаешь, что послания не достигают Авалона? Две мои бабочки вернулись ни с чем. Дорогу Снов крутит как белье в стиральной машине.

– Фреймус ничего не сделает, пока Дженни у нас. Он может там сидеть до седин.

– Ага, и методично разбирать Башню Дождя по камешку.

– Юки справится, – сказала Эвелина уверенно. – Пока она во главе СВЛ, ситуация под контролем.

– Я бы все же поторопил события, – Эдвард дернул еще одну струну. Джей, разбиравший автомат во дворе, дернулся как от зубной боли и нетвердой походкой направился во внутренний двор.

– Хм, диссонансный аккорд на ля-миноре, – задумался Бард. – А я думал, си.

– Что ты там опять учинил? – Эвелина чувствовала, что хранителю неважно.

– Ну, каждое живое существо есть мелодия, что общеизвестно. Орфисты, например, навязывают свою музыку людям, подчиняют пластичное вещество их душ своей мелодии, если так можно назвать эти неуклюжие звуки, сковывают их. Это грубо, неэстетично и топорно. Впрочем, чего еще ждать от темников? Но у меня есть теория, что если подобрать соответствующий мелодии души звуковой ряд…

– Ты отрабатываешь свои теории на Джее?!

– …то можно как бы вступить в гармоничный союз с душой человека, повести его так нежно, так незаметно, что он и сам не поймет, что им управляют, а будет думать, что это его собственное желание…

– Эдвард Ларкин, ты вообще хоть когда-нибудь задумываешься над тем, что ты делаешь?! – Эвелина встала посреди кухни, уперев руки в бока. – Хотя бы иногда ты думаешь о чувствах других людей?!

– Более чем, – уверил ее брат. – Знаешь, как трудно достичь синхронизации с общим эмоциональным фоном даже такого дуболома, как Джей Клеменс? Тут же вся сложность в том, что мелодия человека постоянно меняется…

Он резво опрокинулся с подоконника, и поварешка усвистала в открытое окно.

– …но в то же время в основе своей остается неизменной, – высунул он голову. – И вот если зацепить эту базовую струну, то возможно, например, вызвать у человека разные эмоции. Ну или физические ощущения, например непреодолимую тошноту…

Хрясь!

Подоконник разлетелся в щепки, Эвелина двинулась к окну, продолжая выдувать песню на блок-флейте. Маленький, но энергичный ураган раскручивался во дворе.

– Эви, это ради науки! – В окне показался Эд, он держался двумя руками за ставень, а ветер так и норовил выдернуть из-под него землю. – Ради блага всего Магуса!

Эвелина завертела сложную руладу, и вихрь набрал еще большую силу, потащил Эда вверх. Обрывки газет, мусор, черепица носились над ним, мебель на кухне ходила ходуном.

– Эви… – Брат едва увернулся от крышки кастрюли, которая вылетела в окно и как неопознанный летающий объект умчалась в облака.

– Это только эксперимент, я люблю Джея всем сердцем…

Тарелки, одна за другой, вылетели из сушилки, две прошли мимо, одна врезалась Барду в колено, вторая в живот.

Стойка с ножами на столе задрожала, упала набок. Ножи задребезжали и поползли к краю стола.

– Виноват! – заорал Эдвард, когда они сорвались в воздух.

Эвелина оборвала песню. Ножи потеряли скорость и с печальным стуком вошли в стену под окном. Ураган мгновенно стих, и Бард с воплем рухнул на землю.

– Что? – недоверчиво спросила она.

– Я виноват, – Эдвард с трудом поднялся, упал на подоконник. – Надо было рассказать тебе…

Эвелина подняла флейту.

– Нельзя было ставить опыты на людях! – торопливо сказал Бард. – Это… неэтично.

– Подло.

– Ага.

– Мерзко.

– Точно.

– Бесчеловечно.

– Абсолютно согласен.

– Мне стыдно, что ты мой брат!

– И мне стыдно, что я твой брат.

– Эд, хватит паясничать!

– Ладно-ладно! – Эдвард замахал руками. – Мир, сестрица?

– И не думай! Я тебе этого долго не забуду! Сейчас же верни Джея в прежнее состояние и никогда больше не смей на него воздействовать. Ты понял? Он мой хранитель, Эд, он – это я, а я – это он! Ты чем думал?!

– Я бы никогда не причинил тебе вреда, Эви, – серьезно сказал Эдвард. Он пошарил за окном, поднял лиру и извлек несколько созвучий. – Все, с ним все в порядке.

– Развлекаетесь? – На пороге стоял Дьюла, он сумрачно озирал разгромленную кухню.

– Просто от души веселимся! – возмутилась Эвелина. – Этот идиот ставил опыты на Джее!

– Воздух пахнет перевертышами, – сказал зверодушец. – Сюда идет Стая. Эд, ты бы не мог проверить?

– Песня Поиска? – Эдвард хотел присесть на подоконник, но тут же подскочил, уколовшись об острый скол дерева. – Я там… во дворе попробую.

– Они нас нашли? – спросила Эвелина.

Дьюла пожал плечами:

– Этого следовало ожидать. Пустые земли, они здесь хозяева.

– Непонятно, где местное правительство! Чем занята французская армия?

– Ты же слышала новости, – оскалился Дьюла. – У них есть проблемы важнее, чем разбираться с брошенными территориями, на которых шастают чудовища.

– Это же почти две провинции! Миллионы людей – как они сумели их так быстро переселить?!

– Страх – лучший помощник. Люди боятся радиации, хотя она далеко не самое страшное. Здесь вот радиации вообще нет, роза ветров так легла…

– Все равно здесь наверняка осталось много людей, – сказала Эвелина. – Я бы не бросила свой дом вот так вот…

– Не людей, – поправил ее Дьюла. – Перевертышей. Теперь здесь очень много перевертышей. Как Гильдия сумела создать так много своего пушечного мяса так быстро?

– Вот у них и спросишь, – Эд, мрачнее тучи, объявился в окне. – Сюда идет вся Стая. Часа через два появятся первые.

– Сколько их?

– Примерно триста. А еще приближается отряд темников. Хорошо экипированный, много техники. Орфисты, куклы. И миньон.

– Скажу Джанго, чтобы выставил Кольцо Магуса, – Дьюла сорвался, быстрым шагом вышел и побежал по улице.

– Эви, ты по-прежнему думаешь, что не стоит будить Дженни? – спросил Бард.

Эвелина вздохнула, опустила руки:

– Не знаю.