Материя стонала, но это был сладкий стон освобождения. Это было счастье расточения накопленных сил, симфония творения, каким оно должно было быть. Это ликующая радость, подобная танцу звезды, только там, в недрах небесных костров, еще можно встретить подобную музыку – музыку первых дней творения этой планеты. Она все явственней слышала эти мелодии, в них не было ничего, привычного человеческому уху, и они едва вмещались в ее сознание, но с каждым следующим шагом они были все понятнее.

Мэй, дочь моя, будь осторожна, держи себя, соблюдай пределы!

Голос мастера не оставлял ее, его воля – холодный обруч – сковывала ее, она мешала, но Мэй не могла ослушаться своего господина и смиряла торжество пламени, рвущегося из ее сердца. И так достаточно, и так великолепно, говорила она себе. Она плыла, поддерживаемая пламенным вихрем, двигая вал пламени – поперек всего острова, от края до края. Здесь не должно остаться ничего живого.

Не только мастер тормозил ее – необходимость беречь войска также раздражала. Колонна техники тянулась за ее спиной, в изрядном отдалении, бойцы забрались на броню, потому что только танки и бронированные куклы могли идти по остывающей магме, в которую Мэй превращала верхний слой почвы острова Ловцов.

Она сжигала рощи, испаряла ручьи и озера, сдирала холмы, она вскрывала своим скальпелем кротовьи норы, из которых то и дело норовили выскочить отряды противника, и тогда приходилось отвлекаться, замедлять шаг, чтобы испепелить их.

Права она была, солдаты ее только замедляли, одна бы управилась быстрее.

Эти глупые Ловцы, они надеются остановить ее, швыряя скалы, обрушивая удары торнадо и раскалывая небо над головой. Пусть затевают небесное варево, пусть раскалывают землю и обрушивают ей на голову венцы молний, пусть хлещут ее стену бичами водяных смерчей – все, что попадает в водоворот ее пламени, лишь усиливает его. Зажечь этот огонь было трудно, но поддерживать его, когда он разгорелся, уже легко.

Это она протянулась от края до края острова, это она пила воздух, землю и воду и катилась, катилась вперед, к белой башне, над которой бушевала гроза. Как ей легко, как никогда прежде, и даже боль, даже ярость от потери Зорича отступают, когда она погружается глубже в танец пламени, потому что там, в его глубине, ей чудятся его глаза, его улыбка – словно Андрей не исчез бесследно, а влился в бесконечную пляску освобожденной материи.

Ах, как жаль, что никто из ее братьев и сестер не видит этого воочию, как жаль, что здесь нет мастера – только они могли бы оценить красоту, которую она создавала, неостановимый круговорот форм и оттенков состояния, все, что попадало в сферу ее танца, вовлекалось в круг преобразования, материя становилась всем, чем могла стать. Это снаружи ее пламя выглядело как огненная стена, пожирающая все. Но те, кто сумел бы войти в него и не сгореть в мгновение ока, узрели бы чудеса, каких эта земля не видела целые эоны! Дворцы из кипящей ртути, цветы из драгоценных камней, водопады жидкого дерева, в которых вспыхивали и исчезали серебряные спины рыб, они выбрасывались на скалы из меха и кровоточащей плоти, бились в корнях газовых деревьев, чтобы испариться и прорасти цветами обсидиана или живыми существами из сияющей плазмы.

С каждым шагом она все больше понимала слова Зорича: «Я перешел свой предел, когда родился». Не первое, а второе рождение он имел в виду, их освобождение из тьмы нигредо. Ах, мастер, вы провели нас долиной смертной тени и вывели на свет – свет своего пламени, так чего же вы ждали от тех, кто пошел во тьму? Что мы остановимся по вашему слову? Мы перешагнули через все, что нас связывало с человеческим – друзей, родных, кровь, жизнь, – что же теперь положит нам предел?

Мэй, держи себя, помни о границах…

Ваш голос слабеет, мастер, он уже не так отчетлив, но я – все еще Мэй Вонг, я помню о своем долге. Жаль только, что вы не видите, как здесь красиво…

Небо дрогнуло, Мэй удивленно подняла взгляд. Опять молнии? Придумали бы что-нибудь новенькое…

Небо расступилось, и огненный дождь обрушился на миньона Альберта Фреймуса, железный ураган закружился над центром огненной дуги, взрывы слились в один колоссальный удар, проминающий истерзанную землю…

Огненная стена вздрогнула, заколебалась, словно в недоумении – откуда этот новый огонь, почему уже испепеленная земля встает на дыбы, опрокидывая во тьму танки, мешая вместе бензин, кровь и серебристый ихор, бегущий по жилам кукол. Крылья дуги, протянувшейся через весь остров, затрепетали и с грохотом ревущего воздуха стали отступать, будто растянутая до предела пружина наконец не выдержала и рванулась обратно, в исходное состояние.

Наверное, крик радости пронесся по всему острову и выплеснулся за его пределы, но длился он недолго – пламенные крылья сошлись, стена схлопнулась в одной точке – там, куда все еще продолжала сыпаться взрывчатая смерть с небес – пушки и артустановки корабля в тылу грохотали, посылая снаряд за снарядом по указанным координатам, и бойцы даже не очень понимали, по кому они стреляют, а просто выполняли приказ.

Столб пламени, переливающегося всеми цветами, поднялся до облаков, жадно глотая все, что швыряли в его пасть – воздух, воду, камень, сталь, взрывчатку, – и рванулся к Башне Дождя.

А внутри его, в самой сердцевине, в белом пламенном зерне, хохотала Мэй Вонг, которая получила нежданный подарок.

Ее наконец освободили от этой обузы, от этих людишек и их неуклюжих металлических коробок, ей подарили столько нового пламени, столько силы – ах, Ловцы, ведали ли вы, что творили?!