Джи сидела у окна и смотрела на пустую улицу. Мимо пробежала женщина с ребенком на руках, скрылась в доме напротив. Все ее оставили, все были в поле, охраняя ее.

Эти твари опять их нашли. Говорят, с ними темники.

Они будут за нее умирать? Зачем, кому это надо? Разве она просила об этом? Она хотела только одного – чтобы ее оставили в покое. Она не Видящая, сколько бы ни твердили об этом, она ничего не значит. Песчинка в пустыне, листок в лесу, капля в море – вот кто она.

– Что я здесь делаю? – спросила Джи саму себя. Тень, за окном старая яблоня, ставни распахнуты, и в прозрачной глубине оконного стекла стоит ее призрачное отражение. Все верно.

Она призрак. Без памяти, без сил, без воли.

– Зачем я здесь, Тоби?

Фосс устало посмотрел на нее. Мотыльки в голове встрепенулись и затихли.

– Ты тоже устал, – поняла Джи. – Но кроме тебя больше не с кем поговорить. Пусть они называют тебя Лас, ты для меня все равно Тоби.

Зверь отвернулся.

По улице быстрым шагом прошел господин Агриппа, поймал ее взгляд, коротко поклонился. Джи качнула головой в ответ, рассеянно посмотрела в небо – ясное, прозрачное летнее небо. Удивительно, как пахнут в саду розы и яблоки, какая ажурная тень ложится на скамейку. Кому хочется умирать и убивать в такой день? Люди сошли с ума.

– Ты Дженни, да?

Джи вздрогнула. В саду стояла девушка – рыжие волосы, солнечные очки, футболка на два размера больше поверх драных джинсов. Она не была похожа на мануш.

– Я Мари, – улыбнулась она.

Она смотрела на нее иначе. Без затаенного страха, как мануш, без скрытой надежды, как эти люди Договора, без смятения, как господин Агриппа. Просто с сочувствием. Как на обычного человека.

Девушка подошла ближе, подергала рыжие перья на голове. Они помолчали – Джи не знала, о чем говорить, а девушка не спешила начинать разговор. Издалека доносился треск автоматных очередей – так страшно и странно было его слышать в этом саду, под яблоней, где среди шелковистых листов зрели яблоки.

– Что они делают? – спросила Джи.

– Перевертыши, – пожала плечами Мари. – Очень много. Они отгоняют их от границы Кольца.

– А ты из Вольного Магуса?

– Теперь, наверное, да, – сказала девушка. – Сложно объяснить. Со мной много чего было… странного.

– Со мной тоже.

– Меня спас один парень, – неожиданно сказала Мари. – Странные твари захватили деревню, в которой я жила, всех, даже мою бабушку. Они хотели, чтобы я… – Она смущенно улыбнулась. – Даже не знаю, что именно. Что-то очень плохое сделала.

– Хорошо, что спас, – равнодушно сказала Джи. Она потеряла интерес к разговору.

– Ты не подумай… просто я когда тебя увидела, меня как будто позвал кто-то. Словно я тебя видела раньше.

– Может быть, – пожала плечами Джи. – Ты же знаешь, я ничего не помню.

– Ага, – кивнула Мари, серые ее глаза потеплели. – Я тоже не сразу вспомнила, что со мной было, когда проснулась.

– Ты засыпала?! – подскочила Джи.

– Да… когда диббуков, так эти твари называются, изгнали, я заснула. Две недели провалялась. А когда проснулась, даже имени вспомнить не могла.

– А потом? Память потом вернулась?

– Да, дня через три все вспомнила.

– Ясно… – Джи села на стул. – Повезло тебе.

– Я просто хотела спросить… – Мари замялась. – Ты совсем ничего не помнишь?

Джи покачала головой. Сколько раз она слышала этот вопрос? Имена, истории, факты… Что толку, если ей рассказали про этот скрытый мир волшебников, эльфов и темных магов – она все равно как будто смотрит блокбастер в кинотеатре, все это не с ней, по ту сторону экрана. Просто эффект присутствия очень сильный, новые технологии. А на самом деле она в кресле и в руках у нее ведро с попкорном.

– Меня спас Арвет, – сказала Мари. – Говорят, ты его знала. Хорошо знала.

– Извини, – сказала Джи. – Я даже не помню, как он выглядит.

– Черные волосы, карие глаза. И улыбка. Мягкая такая…

Джи вздрогнула.

– Я спрашивала, что с ним. Говорят, погиб, – продолжала Мари. – До сих пор не верится. Он был таким… – Мари грустно улыбнулась. – Даже трудно сказать каким. Ты рисовала когда-нибудь? По-настоящему?

Джи беспомощно пожала плечами.

– Ну да, прости, глупо спрашивать, – кивнула Мари. – Я рисую, поэтому мне кажется, что все вокруг тоже умеют. Вот когда рисуешь, серьезно рисуешь, понимаешь, бывает так, что ты проводишь линию или находишь цвет. Кладешь их на лист и сразу видишь – они на своем месте, они там должны быть. Так же и Арвет. Он был на своем месте. А теперь это место пустое. Смерть – это так странно. Какой-то дурацкий ластик, который стирает людей…

– Извини, – повторила Джи. Ей отчего-то перестало хватать воздуха. – Не помню… ничего не помню.

– Ну ладно, – Мари протянула через окно руку. – Приятно было познакомиться.

Джи дотронулась до ее ладони и отпустила. Пальцы покалывало.

– И мне…

Громовой раскат прокатился по небу, Мари оглянулась. Побледнела.

– Что-то не так… Кольцо…

Джи высунула голову и увидела, что дом в конце переулка осыпается, охваченный прозрачным пламенем. Стук выстрелов приблизился, рядом вколачивали свинец в воздух, жгли порох. Кино вдруг стало реальностью, взяло за горло.

– Я должна поддержать Кольцо! – Мари опрометью бросилась бежать.

Джи отступила от окна. Руки у нее дрожали мелкой дрожью, покалывание ползло вверх, добралось до локтя.

Ей опять убегать, скитаться, не зная, кто она? Так и жить, не помня родных, близких, друзей? Кто отнял у нее память, по какому праву? Неужели она сама?

Дрожь усиливалась, Джи сползла по стене, обхватила колени. Как будто огромное ржавое колесо поворачивалось где-то далеко в небе, и это колесо запирало целый океан внутри.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Агриппа.

Он склонился, протянул пузырек.

– Что… вы… Что это?

– Мемория узколиственная, королева памяти, – сурово сказал он. – Ты должна вспомнить, кто ты такая. Немедленно.

– Не хочу… нет, – Джи поползла прочь, отталкиваясь ногами от пола.

Он схватил ее за плечи, тряхнул как куклу:

– Я не могу тебя заставить! Ты сама должна решиться. Темник пробил Кольцо Магуса. Прямо сейчас там умирают люди – за тебя, девочка, за твои слезы и капризы. Так наберись мужества и сделай что-нибудь сама.

Джи приняла пузырек трясущейся рукой. Дрожь колотила ее, скрежет, почему никто не слышит скрежет черного чугунного колеса в небе, ржавчина сыплется из облаков, шестерни – каждая размером с Эверест – проворачиваются прямо в ее сердце – как вы не видите, что ребра сейчас взорвутся изнутри?!

– Вот так, – ласково прошептал Лекарь, помогая девушке поднести пузырек ко рту.

Она коснулась губами среза темного стекла, подняла взгляд на Агриппу. Лекарь медленно отступил, внимательно наблюдая за ее глазами – зрачок расширен сверх всякой меры, радужка сжата до тонкого синего кольца, сильный тремор, нестабильная температура тела…

Рука его нырнула в потайной карман. Он не имеет права на ошибку. Если Видящая в момент пробуждения станет опасна, он обязан выполнить свой долг перед миром.

Дорога Снов закручивалась над ее головой, она была как умирающая звезда, которая проминает пространство чудовищной массой, рождает гравитационную воронку. Облако вероятностей металось вокруг, Агриппа даже не пытался их прочесть – так быстро они менялись, но удивительное дело – сама она не участвовала в этом танце, эта маленькая девочка просто отбрасывала колоссальную тень, закрывшись в скорлупе отчуждения.

Лекарь чувствовал, что эта скорлупа трещит.

Длинные ленты желтого шелка его одежд струились по полу как ветви плакучей ивы, одеяние походило на многозубчатый флаг, ленты свивались под порывами ветра, вот только ветра в комнате не было.

За окном гремели выстрелы, мужчины мануш держали оборону и данное слово и отступали от дома к дому не раньше, чем дом переставал существовать. Перевертыши выли, попав в жернова железного вихря, которым представал для них Михаил Ермаков, смерть летела с небес в облике Роджера Брэдли, музыка Эвелины и Эдварда раскалывала землю под ногами боевых големов и швыряла свинец обратно в стволы наемников, помощники Агриппы наскоро латали раны прямо в переулках, артефакт Кольца Магуса пылал в руках Мари Флери, выталкивая незваных гостей прочь, и сквозь густой, как янтарь, воздух медленно прогрызался железный крот «Агамемнона». Вероятности бушевали вокруг машины, Билл Морриган не мог пробиться сквозь пламенный барьер, не мог остановить двигатели автопоезда, но он мог обрушить дома и расколоть почву под колесами тягача. Что Морриган и делал с успехом, так что Эжен Фламмель двигался очень осторожно – ему приходилось пересоздавать почву под машиной, прокладывать мост сквозь осыпающуюся в пустоту карстового провала мостовую. Постепенно все сходились к центру деревни, туда, где девушка, которая не хотела быть Видящей, безнадежно спорила сама с собой.

Фосс давно уже не спал, он был рядом с девушкой, не отрывал взгляд от Лекаря. Когда Джи поднесла пузырек с настойкой мемории к губам, то ощутила холод стекла. Ноздри защекотал горький, очень горький и очень сладкий запах, и она еще успела подумать, что это очень верно – вспоминать бывает очень больно и очень радостно.

…Колеса в небесах остановились, дрожь стихла. Тишина и покой окутали ее – такие, каких она никогда прежде не испытывала. Джи уронила пузырек, так и не успев выпить ни капли, и опрокинулась сама в себя – как в колодец.

Она кричала, но крик ее не выходил за пределы тела, плотина, которую она так долго укрепляла, не рухнула, а просто исчезла, и ее затопил вал образов, мыслей, воспоминаний. Он упал на нее слитной массой прожитых лет, разом, словно с неба ударил пучок молний и вогнал ее на километр в землю, в глухую давящую черноту.

И в этой черноте вспыхнул свет, белее которого она не видела.

Она вспомнила.

Она – Дженни Далфин, и ее оставили все, кого она любила.

– Марко… Верните мне Марко!

Мир с готовностью распахнулся – выбирай что хочешь, Видящая!

Голос, чей это голос звучит внутри? Он так похож на ее собственный.

Крути колесо назад, на пять, на десять лет назад!

Хочешь, Марко не встретит твою маму, не будет везти ее на Авалон и не встанет на пути Охоты в первый раз? Он проживет счастливую жизнь, но ты исчезнешь – потому что Гвин ап Нудд заберет Эдну Паркер и она не встретит твоего отца.

А может быть, пусть Марко уйдет из Магуса и скроется вместе с тобой? Вы будете счастливы, пока однажды ночью по улицам вашего сонного города не проскачет Дикая Охота…

Не согласна?

Может быть, ты не будешь открывать клетку с Ласом? Да, это просто. Это можно исправить. Смотри…

…У вагончика дрессировщика Роджера Брэдли, стоявшего на отшибе, поближе к клеткам со зверями, был припаркован джип. В окне горел свет, жалюзи опущены, а внутри виднелись два силуэта. Дженни и сама не заметила, как свернула с дорожки и подобралась к вагончику.

«Я просто гуляю. Иду с тренировки. Иду… проведать медведей. Могу же я их проведать?» С такими мыслями она стремительно перебежала лужайку и приникла к окну вагончика.

– …не договаривались! – заявил Брэдли, его низкий голос Дженни ни с каким другим не перепутала бы.

– Все меняется, Роджи. Меня прижали на таможне. Пришлось откупаться, – лениво растягивая гласные, сказал незнакомец. – Так что цена выросла.

– Подслушивать нехорошо, – пробормотала Дженни, озираясь, – но иногда очень интересно.

Брэдли пробормотал что-то невразумительное, но явно недружелюбное.

– Сейчас цена еще подрастет, – пригрозил продавец, – покупай, или я поехал.

Роджер Брэдли молчал. Сквозь щель в закрытых шторах Дженни видела, как его широкая тень шатается по стене. Дрессировщик бродил по вагончику, пытаясь успокоиться.

– Сэмми… – Дженни никогда не слышала, чтобы Брэдли говорил так вкрадчиво. – Я же не отказываюсь. Но ты пойми – дорого. Скинь хотя бы процентов двадцать.

– А ленточкой не перевязать? – язвительно осведомился Сэм. – Цена окончательная. Если зверюги нужны, плати.

Нет, это не ее дело, решила Дженни. Роджер тот еще тип, если заметит, что она подслушивает, ей мало не покажется.

Она повернулась и быстро-быстро – пока ее никто не увидел, направилась в свой вагончик. Чертовски хотелось есть, наверняка Марко что-нибудь приготовил.

«Ага, начинается это на «сп», а кончается на «ти», – подумала Дженни. – А мог бы гамбургер. Есть хочу – корову бы слопала!»

…Мир кружится, движется вперед, связи его плывут, перестраиваются, рушатся одни вероятности и возникают другие. Промелькнул и исчез Пол Догерти, с которым она теперь не встретится, и может, и к лучшему – он так и не узнает, что в мире есть страшные чудеса. Нет, он не исчез, он погиб – погиб, потому что оказался на острове вместе с Маргарет Дженинкс.

Но ты готова пожертвовать Полом, правда? Ты ведь его теперь даже не знаешь.

Ты в Лондоне, Рождество, дедушка выполнил свое обещание, и вы наконец по полной отрываетесь в городе. А потом, с ворохом покупок, возвращаетесь домой, где вас встречает Альберт Фреймус.

Он пришел за Синей печатью на руке Марко…

Нет? А хочешь, Марко не пойдет в курганы Венсброу, откажется от своей судьбы и будет с тобой? Ты будешь счастлива, и вы убежите от всех ужасов, но Фреймус последует за вами и на край мира, чтобы получить Синюю печать. Год, ты получишь всего год, прежде чем Марко погибнет, защищая тебя.

Какой бы выбор ты ни сделала, исход будет одним – потому что Марко Франчелли сам выберет свою судьбу и она выведет на его собственную дорогу. Ты не сможешь заставить его не любить тебя, не сможешь заставить отойти в сторону и не защищать.

– Нет, нет, нет. Пусть родители будут живы, пусть маму не унесут призрачные всадники и папа не уйдет ее искать!

…Пламя тигром прыгает в лицо – жаркое, опаляющее.

Бензовоз пылает на шоссе, черный дым ест глаза, и вся автоколонна отрезана стеной огня. А здесь, по эту сторону, в кювете лежит фургончик. Через разбитое окно мужчина вытаскивает светловолосую женщину, он не видит, как низкое темное небо распахивается и из воздуха возникают призрачные белые псы – они становятся все реальней и ближе. Но там, за пламенем, поет флейта, пригибает огонь к земле, и дождь падает стеной, тропический, бурный, каких не бывает в Англии. Проламывая упругие струи, сквозь дым и шипящий огонь шагает Людвиг Ланге и рядом с ним Марко, они встают на пути Дикой Охоты – и та отступает, бледнеет, тает в сером небе.

Ну вот ты и дома. Родители покинули Магус вместе с тобой, скрылись в глухомани, где папа выстроил дом – почти такой же, какой ты видела во сне.

…Ты ведь уже поняла? Ты видела дом родителей, который укрыт где-то на Дороге Снов. Папа сумел вырвать маму из хоровода Дикой Охоты и спрятался от гнева Гвин ап Нудда на самой границе Скрытых и Внешних земель. Все, что они смогли передать тебе, – это серебряный кулон. Вот почему тебе чудилось, что мама рядом, что она утешает тебя, вот как ты сумела обернуться дельфином – это родители помогли тебе сбежать от Фреймуса. Этот кулон – связь с их пристанищем на Дороге Снов, с домом, который они всегда хотели иметь…

Только этот дом в твоем возможном прошлом рассыпается в труху. Балки трещат и распадаются, не в силах удержать кровлю. Среди обломков мама, ты у нее на руках, и папа играет песнь Отражений, укрывая вас, но стены падают и белые псы Аннуна врываются в дом. Они все равно нашли вас.

Арвет! Тогда хотя бы сохраните Арвета! Не забирайте его! Что с ним случилось? Что?

…Мир сворачивается и разворачивается вновь, многоцветный объемный веер, сфера вероятностей, из которой Дженни выдергивает струны – одну за другой, раскрывая их как яркие детские книжки-картинки. И слова в этих книжках простые и понятные.

Хочешь знать, что произошло с Арветом? Смотри.

Опять дым и огонь! Озеро Герледан, пылающие шатры Собора Магуса, перевертыши мечутся в дыму, гонят людей к воде, а посреди этого хаоса друг напротив друга застыли Арвет и Виолетта. Ви теперь не узнать – она в комбинезоне из белой кожи, вокруг нее клубится прозрачное пламя, которое тянется языками к Арвету, а в его руке – белый меч.

…Вспышка – и Виолетта падает с клинком в груди, но и Арвет гибнет тоже. Пламя танцует над ним, и его темные волосы не сгорают, а меняют свой цвет, черты лица плывут как пластилин…

– Нет, нет! Пусть он победит, пусть пламя Виолетты пройдет мимо, пусть он увезет меня!

…И вы поселитесь с Элвой в ее избушке, вы будете счастливы, и ты будешь жить не просыпаясь, не становясь Видящей, до тех пор, пока небо не свернется как свиток и темные кони не поскачут по воздуху, потому что Фреймус не отступит.

И тогда Арвет умрет, защищая тебя.

– Пусть он меня никогда не встретит, пусть проживет обычную жизнь!

Холодно! Больно. Темно. Камни, всюду камни, как я здесь оказалась? Где я? Я бежала, я плыла, спасалась от кого-то очень плохого. Как же холодно…

…Ты умерла от холода и ран в пещере возле Люсеботена, продолжал безжалостный голос. А Арвет стал жить как тень самого себя, смутно чувствуя, что его настоящая, подлинная жизнь прошла мимо него – по твоей воле. Он будет помогать отцу, ловить рыбу, до тех пор пока моря не восстанут против земли и не пойдут на приступ тверди – потому что Фреймус не отступится, он сожжет, он переделает весь мир.

Тогда Арвет погибнет и останется в одиночестве своей морской могилы.

– Тогда пусть исчезнет Фреймус! Пусть его родители никогда не встретятся, пусть мать никогда не будет качать его на коленях – зачем жить такому чудовищу?

Изволь. Но останется Гвин ап Нудд, останется его страшная жажда свободы и справедливости. Он будет искать прорывы, будет ждать, когда же появится подходящий союзник, и он найдет его. В мире так много темников, жаждущих большего. Например…

Антуан Фламмель стоял в подземной лаборатории своего предка, великого Николаса Фламмеля. Мало кто ведает о том, что она существует, и никто – где она скрыта. По углам синим пламенем пылают светильники, он замкнут в центре сложной геометрической фигуры. Адепт творил ритуал, призывая забытые его предками силы.

Антуан Фламмель устал искать философский камень. Столетия его семья тратила все свои силы и средства на эти бесплодные поиски, и к чему они пришли – долги, долги и долги. Вчера пришел официальный отказ от Темной Ложи. Его кандидатура не будет рассматриваться в списке адептов, достойных занять место главы Ковена Аквитании. Дальше шел список малозначительных причин, по каким комитет Ложи с сожалением отказывал ему, но главной среди них не было. Фламмель ее и так знал. В их мире больше всего ценятся сила и влияние, а он мог положить на чашу весов лишь древность рода, накопленные знания о природе философского камня и теоретические работы по природе стихийной магии. Ни больших связей, ни серьезных покровителей.

Хватит. Антуан не хочет, чтобы его сын Эжен бесцельно растратил свою жизнь. Он добьется успеха – древние формулы призыва должны сработать в эту ночь, ночь Самайна, когда Скрытые земли ближе всего, он сможет пробиться туда…

Светильники вспыхивают ярче, и туманный провал распахивается перед ним, в нем тьма и холод, и льется холодный шепот Господина Дикой Охоты…

– Тогда пусть исчезнет Охота! Пусть не будет в Скрытых землях Гвина ап Нудда – это все из-за него! Пусть вообще не будет Скрытых земель! Никогда!

Смотри, вот поле Тальтиу, прежде оно было зеленым, а ныне красно от крови людей и туата.

До горизонта встают войска, гром криков и грохот копий и мечей о щиты оглушает. Но в самом центре, посреди павших, стоит девушка – она немногим старше тебя, Дженни, волосы ее черны, по лицу вьется синяя спираль боевого узора, белые одежды забрызганы кровью.

Замерли перед ней семеро – узнаешь ли ты их?

Луг Сияющий с пламенными волосами, глаза его как изумруд, кожа белее снега, в его руках копье. Бадб и Морриган, сестры битвы, черноволосые и синеглазые, в черных одеждах, с мечей их капает кровь, а рядом сестра их Маха – сам голос битвы. Седобородый старик с длинными седыми волосами – Мананнан Мак Лир в сверкающих доспехах, два меча в его руках – Большой и Малый демоны. Косматый рыжеволосый Дагда, опершийся на огромную палицу, ясноглазый мужчина в плаще с капюшоном и серпом на поясе – владыка Диан Кехт…

А позади остальные – и Гвин ап Нудд верхом на черном коне, и владыка Огма, и кузнец Гоинбиу, и многие другие – воины, филиды, маги, весь цвет туата…

Босыми ногами девушка ступает по земле, и земля отзывается дрожью. Владыки боятся ее – безоружную, потому что она творит нечто большее, чем волшебство. Она меняет мир, раскалывает его, радужная стена встает за ее спиной до небес. Тебе не стереть эту стену, Дженни Далфин, ведь ты живешь и родилась лишь потому, что предыдущая Видящая сделала свой выбор.

Этот узел тебе не развязать, потому что твоя предшественница решила, что будет так.

– Тогда я не хочу выбирать! Зачем мне эта сила, если я не могу вернуть тех, кого люблю?! Я все вспомнила и поняла, почему забыла! Я не хочу жить в этом мире! Я не хочу быть Видящей!

– Бедная Дженни… Тебе так больно…

Чья-то рука касается ее, прохладная ладонь ложится на лоб. Терпкий запах, шелест холодного шелка. Это Маха, она пришла, чтобы утешить ее, она всегда была рядом, всегда ей помогала.

– Ты не слышала меня, ты никого не слышала, убежала в свое беспамятство, но память все равно тебя настигла. Они не оставят тебя в покое, Дженни. Весь этот мир, он будет требовать от тебя все новых жертв, новой боли…

– Маха, я больше не могу! Все вокруг меня умирают, даже прямо сейчас, я их слышу. Люди, перевертыши, звери, даже куклы, даже куклам больно и страшно, Маха. Они все стучатся ко мне, они все чего-то хотят, просят, ждут, надеются! Я не могу понять, чего они хотят – их так много, что я никого не слышу. Я схожу с ума. Помоги мне, я так не могу, я хочу снова все забыть!

– Забыть не получится, Дженни, ты перешла черту. Пробуждение состоялось, и теперь ты должна выбрать.

– Какой в этом смысл?! Никого нет, Арвета нет, Марко нет, мамы с папой нет, мне ничего не надо. Просто оставьте меня в покое, просто дайте тишины и мира.

– Я понимаю, дитя, – голос у Махи мягкий, он обволакивает, он дарит тепло. Рядом с ней уже легче, рядом с ней боль и горе стихают… – Все они требут от тебя того, что ты не в силах им дать. Все живые существа чего-то жаждут, и эта жажда иногда может быть нестерпимой. Ты вовсе не должна принимать эту судьбу. Это слишком несправедливо, ты не заслужила этого, ты не просила о подобной участи. Есть выход, Дженни. Есть возможность не выбирать, не принимать решений.

– Какой? Что мне делать?! Как мне спрятаться от всего этого?!

– Я могу дать тебе целый мир, Дженни. Мир, в котором ты сможешь создать все что угодно. Если пожелаешь, то там появятся и Марко, и Арвет, и ваш дом, и сад, и все, о чем ты мечтаешь. Мир покоя, мир без изменений, мир без изъяна.

– Как? Как мне туда попасть? Где это место?!

– На твоей руке, Дженни. Мир, заключенный в синем сапфире. Ты можешь скрыться в Синей печати и больше никогда не слышать голосов умирающих детей, не видеть, как гибнут леса и озера, как убивают дельфинов. Только пожелай…

– Я желаю! Я хочу уйти отсюда, Маха.

– Ты согласна на обмен, Дженни Далфин? Ты даешь мне право на свое тело в обмен на прибежище в Синей печати? Тебе не надо будет выбирать, не надо будет решать судьбу мира. То, что снаружи, станет внутри. То, что внутри, выйдет наружу.

– Даю, Маха. Пусть будет так.

– Пусть будет так.

Агриппа склонился над телом девушки. Глаза у нее были открыты, но зрачки не реагировали на свет. Фосс колотил хвостом, не отрывал от нее взгляд.

Лекарь поднял пузырек, посмотрел на уровень жидкости:

– Не выпила? Тогда что же запустило процесс?..

Радужка ее глаз вспыхнула, как синее солнце, Лекарь отпрянул, в руке его сверкнул черный узкий скальпель из обсидиана. Он видел, как в этот миг на Дороге Снов встает огромная фигура и из всех вероятностей остается лишь одна – полная огня, смерти и ярости. Воплощенная война рождалась у него на глазах. Сомнений больше не было: Дженни Далфин – это смерть мира.

Фосс прыгнул, с места, целясь ему в лицо, Агриппа взмахнул рукой, желтые ленты шелка поймали зверя в полете, сдавили тело, скрутили и вышвырнули в окно – туда, где уже вставала стена пламени.

Агриппа занес скальпель, целясь в сердце, но ударился о взгляд Дженни, и его отшвырнуло прочь, ударило о стену.

Он попытался встать – пол проломился под его ногами, желтые ленты хищными щупальцами потекли к ней – потолок затрещал, балки рухнули и придавили их.

Девушка поднялась на ноги. Она смотрела на него, как смотрят далекие звезды на песчинку планеты, затерянную в космосе.

Дом распадался, медленный взрыв раздвигал доски, крушил стропила, выдавливал черепицу и стекла, словно девушке не хватало места, словно ее настоящее тело было куда больше видимого.

Она подняла рюкзак у кровати, вынула оттуда кольцо, мерцавшее синим светом. Усмехнулась:

– Ты сама выбрала это, Дженни. Спи спокойно.

Ее голос! Почему у нее такой низкий голос, голос другого человека?! Агриппа отпихнул обломки, потянулся, но острые концы досок впились ему в ребра.

Она прошла мимо, не взглянув на него, Лекарь высвободил руку – черный скальпель пробил воздух, метя в висок, где дрожала синяя жилка.

Дженни небрежно взмахнула рукой, и скальпель вонзился ему в ладонь. Агриппа завопил.

– Яд? – спросила она. – Ты смазал его ядом, душепивец?

– Что ты… – Агриппа дотянулся, выдернул лезвие. – Кто ты?

Не удостоив его ответом, она прошла в другую комнату. Затем вернулась. В руках у нее была табличка-переноска.

Дверь распахнулась.

– Дженни! – На пороге встал Эдвард, тяжело дыша. Левая рука у него висела на перевязи, в правой – серебряная лира. – Ты в порядке? Миньон рядом, надо уходить. Роджер унесет тебя…

– Эдвард Ларкин, – прищурилась девушка. – Бард Магуса.

– Джен? – Эдвард оглядел комнату. – Что здесь случилось? Быстрее, Джен!

– Время Договора кончилось, – сказала девушка.

– Убей ее! – закричал Агриппа изо всех сил. – Убей!

– Дженни?!

Остатки стен разлетелись во все стороны от удара урагана, центром которого была Дженни, одна лишь рама косяка стояла, а в ней застыл Эдвард, пальцы его перебирали струны, и ветер огибал его.

– Последний раз я слышала эту музыку на поле Тальтиу, – сказала девушка. – Она тебе не поможет, Бард, потому что это наша музыка.

– Таблички здесь не работают, – пробормотал Эдвард. – Что ты сделала с Дженни? Что ты такое?

– Люди такие глупые, такие непрочные, такие мимолетные. То, что ты называешь табличкой, есть частица изначальной плоти Имира, она причастна ко всей плоти этого мира и потому с ней связана. Ваши нелепые правила не могут ее ограничить, вы просто сами себя уверили, что во Внешних землях они не действуют.

Красная глина запылала в ладонях, девушка переломила табличку, и радужный водоворот втянул ее без остатка. Но прежде чем пламя переноса погасло, из-под ног Эдварда вывернулось рыжее узкое тело и бросилось в него. Лас успел исчезнуть вместе с хозяйкой.

Ветер стих.

Эдвард утер лицо, потерянно огляделся. Двинулся на стоны, раскидывая обломки.

– В сумке… – непослушными губами сказал Агриппа. – В том углу. Синяя пыль в шкатулке.

Бард разгреб доски, вытянул сумку.

– Насыпь на рану.

Эдвард посмотрел на чернеющую ладонь. Зачерпнул порошок, занес над раной.

– Что это?

– Лезвие живого стекла. Оно размножается в теле… – Лекарь застонал. – Быстрее!

– Что здесь случилось? Ты хотел ее убить? Это твоя вина?!

– Быстрее, прошу!

Бард ждал, покачивая ладонь. Его не заботило, что перевертыши были уже в двух домах от них, что громада машины темников ворочалась в трехстах метрах, испепеляя все на своем пути, его не волновали пули, свистящие над головой, и молнии, которые швыряла Эвелина с вершины соседнего дома.

– Да, – выдохнул Агриппа. – Я хотел ее убить, потому что она – смерть мира. Если бы ты умел читать вероятности, сам бы увидел. Она проснулась, и она несет войну. Она и есть война!

– Это не Дженни, – покачал головой Эдвард.

– Не знаю, что случилось… – Агриппа застонал – чернота поднялась уже до локтя, пальцы его были холодными и твердыми, кожа отливала стеклянным блеском. – Быстрее!

Эдвард перевернул ладонь и высыпал порошок на рану:

– Живи, как умеешь, Лекарь. Мы тебе верили. Больше не будем.

Он поднялся.

– Впрочем, жить тебе недолго, – сказал Эдвард.

Мануш откатились еще дальше, отошли к площади, к своим женщинам и детям. Эд не мог их за это осуждать.

Из воздуха выпал Михаил Ермаков, устало опустился на одно колено, оперся на мечи. Он был в крови с ног до головы.

– Водицы бы, – пробормотал он. – А где Видящая?

Передвигаясь короткими перебежками, подошел Джей Клеменс, ведя за собой Эвелину.

– Плохо дело, – сообщил он. – Нас разделили. Твари зажали мануш на площади, с ними Роджер.

– А нам достался темник? – спросил Эдвард, глядя на автопоезд, проламывающий стены домов. Вот он выполз на мостовую, заворочался, как питон в тесном вольере. Черные туши големов шли перед ним в боевом порядке. Их было меньше, чем вначале, но все еще слишком много.

– Уходить надо, – Джей озирался, утирал грязное лицо. – Сгорим как свечка, эта дрянь испаряет даже металл.

– А где Дженни? – спросила Эвелина.

– Ушла.

– Куда?! – хором спросили все.

– Думаю, на Авалон, – Эдвард прищурился. – К Фреймусу, скорее всего.

– Как ты надоел со своими шутками, – вздохнула Эвелина.

– Прости, сестричка. Я бы нас перенес, но не могу. Сил не осталось на хоровод фей.

– Это… правда?! – Эвелина вглядывалась в его лицо неверящими глазами. – Она ушла на Авалон?! Она нас бросила?

– Да. Теперь все, – он обнял сестру за плечи. – Все кончилось.

– Вот так… – прошептала Эвелина.

С грохотом над ними прошли три вертолета, роняя дымные стрелы, и вокруг автопоезда встала стена огня, перемешанного с камнем. Големов разметало как кегли, машина взревела, пламя окутало ее, и с ревом трейлер промчался по узкой улице мимо них и скрылся за поворотом. Вертолеты пошли на второй заход, ударили пушки, вертушки закружились над площадью, прошивая воздух огненными линиями.

В другую сторону мимо них промчалась небольшая стая перевертышей, оставляя кровь и ошметки шерсти, последний мчался, подволакивая задние лапы.

– Это что? – оторопел Ермаков.

– Это авиация, – ответил Джей Клеменс. – Авиация – это сила.

– Надо же, – удивился Эдвард. – Мы еще поживем.

С неба упал грифон, распахнул крылья над самой землей, гася скорость, и пробежал по улице, перепрыгивая через обломки.

– Кто-нибудь что-нибудь понимает? – спросил Роджер, наблюдая, как вертолеты кружат над полем, методично выкашивая Стаю. – И где Дженни?