Дженни падала в золотой колодец, и полет ее был бесконечен. Золото бушевало вокруг, Дженни не видела ничего, кроме его слепящего сияния, и только устойчивая тяга вниз давала ей чувство направления. Она зажмурилась, чтобы глаза отдохнули, но и сквозь закрытые веки продолжал литься свет. Она не видела даже своего тела, не понимала, где очутилась. Колотила руками и ногами, кричала – все бесполезно. Наконец Дженни устала и сдалась. На смену панике, сумасшедшей птицей бившейся в груди, пришла апатия.
«Будь что будет».
И как только она успокоилась, падение прекратилось. Она повисла в золотой бесконечности, как подлодка в глубине океана. Свет объял ее белой ладонью.
– Что я должна сделать? – сухими губами прошептала Дженни.
Никто ей не ответил. Она была совершенно одна. Сколько прошло времени? Она попыталась вспомнить, что это за место. Как она здесь оказалась? Пустота внутри. От сердцевины души, словно капустные листья, отпадали ненужные и пустые воспоминания – какой-то зверек, старик с суровым лицом, закружились и хороводом уплыли люди, которых она когда-то знала. Любовь, ненависть, радость и печаль – все становилось ненужным. Все исчезало. Когда от Дженни осталась лишь маленькая искра «я», золотой океан сотрясла мощная дрожь. Спустя время, последовал второй толчок. Мягкой волной он тронул ее с места и повлек куда-то.
Она не помнила, сколько последовало таких ударов, прежде чем в ней шевельнулось любопытство. Так это чувство называется? Пространство обрело направления. Кроме условного верха и низа, появился центр, вокруг которого она медленно плыла по огромной спирали. Толчки становились все сильнее.
«Это сердце, – поняла она. – Чье-то огромное сердце бьется в золотом плену».
Язык вернулся к ней вместе с памятью, она захлебнулась от потока воспоминаний. Марко, Брэдли, Морриган, Дьюла, Людвиг и Эдвард, химера и львенок. Что она здесь делает? Это Древняя земля?
Она все быстрее летела сквозь золотой свет. Ее вращало вокруг разгорающегося веретена белого огня. Мощный гул, схожий с прибоем океана, оглушал ее. Дженни несло все быстрее – мимо и одновременно все ближе к этому слепящему сердцу, будто на гигантской карусели. А потом, на очередном вираже ее вбросило в пульсирующий свет. Белый его спектр взорвался радужной звездой – по лучу на каждый цвет, а всего их числом – семь. И эти лучи, один за другим, прошили сердце Дженни.
…Свежий бриз овевает лицо и треплет волосы. Светло-серые чайки кружат в небе, падают вниз – в звенящее холодное зелено-синее море, подступающее к ослепительно белым скалам. Она сидит у края обрыва на плоской равнине. В шаге от нее та обрывается в многометровую бездну волнами, буграми и изгибами мягкого известняка. Над головой чайки. А золотая дорожка от заходящего солнца, кажется, прямо к ее ногам – по живой дышащей глади. Море дрожит, как нежный студень, и словно улыбается ей тысячей лиц.
– Это белые скалы Дувра, – голос позади. Странный голос – неуловимый, как шелест ветра, древний, как море, и юный, как солнце, каждый день встающее над горизонтом.
Она не оборачивается. Она знает почему-то, что никого не увидит. Позади нее только равнина изгибается вдаль. Земля будто продолжает движение моря, вторит волнам зелеными холмами. И больше никого. Дженни сидит и смотрит на море. Ей хорошо и спокойно – век бы так просидеть.
– Эти скалы – первое, что увидели твои предки, когда подплывали к берегам Альбиона, Дженнифер Далфин. Поэтому они назвали их – Альба, белая земля.
– Здесь все осталось так же, как в тот день, когда люди ступили на этот берег. Тогда Белая земля еще была полна прежней жизни, и первые еще не покинули ее. В лугах танцевали фейри, и лиры звенели в полых холмах. Но всё ушло и все ушли…
«Кто ты?»
– Я след, который заполняет вода, меня уже почти нет, – отзывается голос. – Я память Древней земли, частица которой есть в каждом Магусе. Раз ты спрашиваешь, значит, таких вещей уже не объясняют. Здесь очень давно никто не появлялся. Зачем ты разбудила меня, дева Гвенвифер? Зачем Магус воззвал к Древней земле?
Дженни порывалась все рассказать, но на языке теснилось слишком много слов, а в голове взорвалось облако образов и мыслей, которые сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Она поняла, что и говорить ничего не надо – голос созерцает эти образы вместе с ней.
– Понятно, – пронесся вздох, – люди никогда не меняются. Но я не смогу тебе ничем помочь. Все мое царство – здесь, а там, во Внешних землях, это всего лишь горстка залежалого праха, который давно пора развеять по ветру.
– Ты же сердце Магуса! Тебе все равно, что будет с нами?
– Слишком давно, – родился вздох – из ветра, моря, неба, – слишком давно я здесь и уже не слышу голоса Скрытых земель. Я не могу помочь тебе, Гвенвифер.
– Меня зовут Дженни! Мне нужна твоя помощь – я не знаю, как помочь дедушке, не знаю, как поймать химеру, я ничего не знаю! Помоги мне!
– Дети Полудня никогда не сдаются, да? – Девушке почудилась слабая усмешка в бесплотном звуке, приходящем ниоткуда.
– Я не могу помочь, потому что ты все можешь сделать сама. Твое имя изначально звучит как Гвенвифер, что значит «сияющая тень», твой проводник – дельфин, твой друг – мадагаскарский лев. В тебе достало силы, чтобы пройти сюда, и ты просишь меня о помощи? Дженнифер Далфин из рода Далфин, в твоих жилах течет славная кровь, и у твоего рода крепкие древние корни. Мне нечего тебе дать, но один подарок я сделаю. Он пригодится тебе в твоей борьбе, Гвенвифер. А теперь – возвращайся во Внешние земли, домой.
– Постой. – Дженни не выдержала, обернулась, но за спиной, конечно же, никого не было. – Я не понимаю…
– Ищи сама, борись и не сдавайся, – голос внезапно набрал силу, взревел ураганом, загрохотал громче морского шторма.
Дженни увидела, как чудовищная волна поднимается над горизонтом, заслоняя солнце. Бежать прочь было бессмысленно.
«Это все ненастоящее, – твердила она. – Этого нет на самом деле».
Волна вздыбилась над ней, гребень ее завивался слепяще-белым, а тело состояло из морской тьмы, пронизанной нитями пены. Соленый, полный влаги ветер ударил в лицо, выдул из неба чаек: они пронеслись над ней суматошной толпой, спасаясь изо всех птичьих сил.
Бесплотный голос превратился в рокот, в котором сталкивались друг с другом, как глыбы лазурного льда, тяжелые слова, уже неразличимые человеческим ухом. А в следующее мгновение волна накрыла ее, обволокла своим тяжким телом и слизнула с равнины Дувра.
Проглочена, потоплена, смята и растерзана. Дженни неслась в грохочущей зелено-синей бездне, как капля в реке, как слово в строфе стихотворения, и невозможно было противиться этой силе. И она отдалась неудержимой воле потока, перестала быть отдельной, самой по себе, частью, и влилась в единую гармонию великой песни, древней которой нет ничего на Земле. Она пропускала слова этой песни сквозь себя, и они сотрясали все ее существо, а поток влек ее все дальше. Он струился над Англией, какой она была еще до прихода человека, пронизывая леса, перехлестывая холмы и овраги, накрывая луга и пустоши, вспенивая реки, и постепенно его состав менялся – светлел, приближаясь к цвету августовского неба.
Дженни летела, пока внизу, из-за густого леса, не выплыл прямоугольник поля, желтый от стерни, уже подвяленной солнцем. У края поля расползлось мутное белесое пятно с оплывающими краями, в центре которого пестрел большой разноцветный шатер. Дженни зависла над ним и, кружась по спирали, стала плавно опускаться вниз к верхушке шатра, различая все больше деталей: крыши вагончиков с наметами ноздреватого, тающего снега, синеватые тропинки, протоптанные в сыром снегу и полные талой воды, фигурки людей… Одна из таких фигурок, огибающая шатер по большой окружности, показалась ей неправильной, но подробно разглядеть ее она не успела – ее падение внезапно ускорилось, и Дженни упала вниз, пронизив упругую ткань шатра.