Я выгладил рубаху, пришил к ней красный бант и повесил на спинку кровати.

Потом зажёг лампу, достал из кармана маленькую книжечку и сел к столу.

Завтра я должен на митинге говорить красноармейцам речь о Первом мая.

Надо подготовиться.

Я развернул книжку и стал читать.

Прочитал один раз, потом другой, потом третий. Вдруг кто-то заглянул в открытое окно. Я поднял голову и увидел красноармейца.

— Товарищ Карпенко, вас батальонный к себе требует.

Я надел рубаху и вышел.

Командир батальона ждал меня в канцелярии.

— Поезжай в разведку, в село Дубовое, — сказал он. — Возьми с собой пятнадцать красноармейцев, лошадь и пулемёт. Узнай, есть в селе белые или нет.

Я построил свой взвод, выбрал пятнадцать человек самых надёжных, взял пулемёт, сел на серую лошадь и отправился в путь.

Через три часа мы были в Дубовом. Я подъехал к крайней избе и постучал.

Мне открыла дверь старуха.

— Бабушка, — сказал я, — есть в вашем селе солдаты или нету?

— Вчера не было, — ответила старуха, — а сейчас не знаю.

— А где у вас переночевать можно?

— В школе. Езжайте по этой улице всё прямо и прямо. Первый большой дом — это и есть школа.

Минут через пять мы увидели школу. В окнах горел свет.

«Там кто-то есть», — подумал я и слез с лошади.

В ту же минуту раздался громкий окрик:

— Кто идёт?

Это был белогвардейский часовой.

Вместе с двумя красноармейцами я кинулся к нему, выбил у него из рук винтовку, рукою заткнул ему рот.

— Молчать!

Один из наших остался его сторожить, а мы вошли во двор. Людей во дворе не было. Около пустых подвод стояли лошади и жевали сено.

Я обошёл кругом всю школу, расставил у дверей часовых, взял с собою двух солдат и вошёл в здание.

— Стой здесь, — приказал я одному из красноармейцев. Он остановился.

Другой пошёл за мною.

Мы сразу же попали в тёмный коридор.

Я толкнул первую дверь и очутился в маленькой комнате.

На полу и на скамейках спали белые солдаты. Их было человек двадцать.

На столе стоял пулемёт.

Пулемётчик положил голову на стол и тоже спал. Обеими руками он обхватил пулемёт и крепко держал его.

Я на цыпочках подошёл к столу и правою рукою осторожно стал тащить к себе пулемёт. В левой руке у меня был револьвер.

Пулемётчик вскочил и схватил меня за рукав, но я приставил ему револьвер к самым глазам и шёпотом сказал:

— Молчи, собака. Убью!

Он побледнел и опустился на скамейку.

Потом тихим голосом стал просить:

— Товарищ, отдай мне хоть шапку.

Видно, с перепугу он сам не знал, что говорил. Шапка его лежала тут же на столе, и никто её не трогал.

Я взял её и надел пулемётчику на голову. После этого он замолчал.

Красноармеец взял пулемёт, вынес во двор и вернулся.

Вернулся и сразу же показал на стену, где висел телефон.

— Надо снять, — зашептал он, — а то ещё зазвонит, перебудит всех.

Я подошёл к телефону и оборвал шнурок.

Прямо под телефоном спал длинный солдат с чёрными усами. Рядом с ним лежала винтовка и две ручные гранаты.

Я наклонился к солдату, взял винтовку, взял гранаты, потом осторожно переступил через него и забрал винтовку у его соседа.

Так я обошёл всех спящих и у всех отобрал оружие.

Винтовки и гранаты я отдавал красноармейцу, и он выносил их из комнаты.

Кончив работу, он стал на часах у двери, а я приказал пулемётчику:

— Буди всех, только тихо, без крику.

Он стал будить своих товарищей. Когда все проснулись, я сказал:

— Стройся в две шеренги.

Все построились.

— А теперь стой и не сходи с места.

Солдаты молча стояли.

— Кто шевельнётся — стреляй! — приказал я часовому и вышел.

— Товарищ взводный, — услышал я, — там в большом зале человек двести спят.

Это говорил тот красноармеец, что стоял на часах в коридоре.

Я не стал раздумывать.

— Скорей идём, — сказал я.

Дверь в зал была полуоткрыта. Я заглянул в щель и увидел, что вся комната полна людьми.

В шесть рядов лежали на полу солдаты.

— Все спят, — шепнул мне красноармеец, — надо потихоньку вынести отсюда оружие.

Я распахнул дверь. Возле самого порога лежала целая куча винтовок.

Я взялся за одну и вдруг поскользнулся и выронил винтовку из рук. Она загремела и покатилась.

В одну минуту белогвардейцы были на ногах. Они вскакивали и хватались за оружие.

Спросонья никто из них ничего не понимал.

Дикими глазами смотрели они на меня и молчали.

Они не отрывали глаз от моей рубахи. Я сначала не понимал почему. И вдруг понял!

Да ведь у меня на рубахе красный бант! Как с вечера я его надел, так и не снимал.

«Надо бежать, — подумал я, — убьют».

Я обернулся назад и увидел у двери человек десять с винтовками в руках.

Красноармейца моего не было. Он успел выскочить.

Меня окружала целая толпа белых. Отступать было поздно.

Я двинулся вперёд и громко сказал:

— А ну-ка, расступись! Дай дорогу.

Молча, не сводя глаз с моей рубахи, они расступились, расчистили мне дорогу.

Я подошёл к столу, вскочил на него и стал говорить.

— Товарищи, — сказал я, — вы окружены. К вам пришёл батальон большевиков. Сорок пулемётов выставлено вокруг вашего здания. Предлагаю вам сдать оружие.

Я едва стоял. Под коленками у меня тряслись все жилы, но я держался смело.

— Зачем нам проливать братскую кровь… — хотел продолжать я и вдруг остановился. Я не знал, что говорить дальше.

Холодный пот капал с моего лба. Всё лицо у меня было мокрое.

Я хотел вытереть лицо и полез в карман за платком. Вдруг под рукой у меня что-то зашуршало.

Книжка.

Тут я вспомнил, что по этой книжке я приготовил вчера целую речь.

Я поднял руку. Теперь я знал, о чём надо говорить.

— Товарищи, — начал я, — завтра у нас Первое мая, рабочий праздник.

Я говорил целых пять минут. Меня слушали молча. Когда я кончил, все стали хлопать.

Я спрыгнул со стола.

— Ну, а теперь сдавайте оружие. Складывайте вот сюда на стол.

Несколько человек послушались. Стали подходить с винтовками.

Остальные не двигались с места.

— А вы чего не сдаёте?

— После сдадим.

Минута была опасная. Что делать?

Вдруг дверь скрипнула. В щель просунулась голова моего красноармейца. Он вошёл и стал у порога. Следом и ним вошёл ещё один.

Должно быть, они стояли за дверью, всё слышали и теперь решили, что пора мне помогать.

Белогвардейцы забеспокоились.

Тогда я опять вскочил на стол и закричал:

— Кто сдал оружие — отходи в левую сторону, кто не хочет сдавать — отходи в правую.

Не знаю, чего уж они испугались, только после этих слов солдаты толпой двинулись к столу.

Один протягивал мне винтовку, другой бомбу с деревянной ручкой, третий стаскивал с себя пояс с патронами и клал на стол.

Открылась дверь, и в комнату вошло ещё пять человек наших.

Я кивнул головой на стол:

— Убрать оружие!

Красноармейцы стали таскать винтовки во двор и грузить их на подводы.

Лошади уже были запряжены.

Я приказал пленным построиться и хотел выводить их во двор.

Вдруг ко мне подошёл красноармеец и сказал на ухо:

— Есть в доме ещё комната, где спят солдаты.

Тут я не выдержал. С досады ударил кулаком по столу. Что же это такое, наконец?

Но потом сдержал себя. Медленно пошёл к выходу, оставил у двери двух часовых и только в коридоре побежал как сумасшедший. Злоба душила меня.

Я готов был разорвать всех белогвардейцев на клочки.

Ударив в дверь ногой, как зверь влетел я в третью комнату. За мной красноармеец.

— Руки вверх! — закричал я.

Молодой парень в погонах вскочил с дивана и схватился за кобуру.

Я набросился на него и оторвал револьвер с поясом.

Потом стал будить остальных.

Не прошло и минуты, как все стояли с поднятыми вверх руками. Это были младшие командиры. Среди них два офицера.

Я отобрал у них оружие и вывел из комнаты прямо во двор.

Приставил часового и вернулся в дом.

Моим красноармейцам я приказал стать во дворе в одну шеренгу — цепочкой — и после этого вывести всех пленных.

Так и сделали.

Я сел на свою серую лошадь, скомандовал: «Направо!» и выехал на улицу.

За мной потянулись пленные.

Тут я крикнул:

— Передайте пятой и шестой роте, чтобы снялись с оцепления!

Красноармейцы поняли меня.

Они громко стали передавать моё приказание, чтобы пленные думали, что они и в самом деле окружены войсками.

— Шагом марш! — скомандовал я.

Мы вышли из деревни.

По бокам ехали подводы. На них сидели красноармейцы с винтовками и пулемётами наготове.

Я слез с лошади, отдал её одному из красноармейцев и шёпотом сказал ему:

— Скачи к командиру полка, пусть помощь присылает.

А сам пошёл рядом с пленными.

Уже начинало светать. Мы отошли от деревни версты четыре.

Пленные стали переговариваться между собой.

Мне это не понравилось.

— Петь умеете? — закричал я.

— Умеем, — послышались голоса.

— Ну, так приказываю вам спеть песню, только не белогвардейскую.

Песельники затянули:

Пропели эту песню — я приказал петь другую.

Вдруг послышались выстрелы, крики. Я сперва испугался. Думал, что неприятель.

Оказалось, это наши подавали сигнал, что идут на помощь.

Тут мы увидели целую толпу красноармейцев нашего полка. Они спешили нам навстречу.

Кто скакал верхом, кто бежал. Один ехал даже на извозчике. Откуда он его взял в такую рань — до сих пор не понимаю.

На белом коне подъехал ко мне батальонный.

— Ну и змей же ты, товарищ Карпенко, — сказал он и засмеялся.

Через полчаса все мы в полном порядке вошли в город.

Я выстроил своих пленных перед домом, где помещался штаб.

В дверях показался командир полка Николай Щорса.

Я скомандовал: «Смирно!»

Щорса крепко пожал мне руку.

— Товарищ Карпенко, твоё имя надо пропечатать золотыми буквами. Спасибо тебе за твою храбрость.

Потом повернулся к белым солдатам:

— Отпускаю вас на все четыре стороны. Хотите — поступайте к нам, а хотите — идите домой.

Мои пленные все, как один, остались служить в нашем полку. Их было 188 человек.

А через три месяца из Москвы прислали орден.

Товарищ Щорса сам приколол мне его на грудь, на то самое место, где когда-то был красный бант.