Весел, ласков и красив, Зайчик шел в коператив.

Целование шлет Николай Олейников С кучей своих нахлебников: Макара Свирепого, Кравцова и Н. Технорукова, Мавзолеева-Каменского и Петра Близорукого, Славной шестерки в одном лице — «3абойской артели» — на донецкой земле!

Однажды, яблоко вкусив, Адам почувствовал влеченье, И, Бога-папу не спросив, Он Еве сделал предложенье. А Ева, опустив глаза (Хоть и ждала мгновенья эти), Была строптива, как коза: — Зачем в Раю нам, милый, дети? Адам весь выбился из сил: Любви и страсти он просил. Всевышний же понять не мог — Кто он теперь — Бог иль не Бог. В любви Адам был молодцом. Он не ударил в грязь лицом.

Муха жила в лесу, Муха пила росу, Нюхала муха цветы (Нюхивал их и ты!). Пользуясь общей любовью, Муха питалась кровью. Вдруг раздается крик: Муху поймал старик. Был тот старик паук — Страстно любил он мух.

…Жизнь коротка, коротка, Но перед смертью она сладка… Видела муха лес, Полный красот и чудес: Жук пролетел на закат, Жабы в траве гремят, Сыплется травка сухая. · · · · · · · · · Милую жизнь вспоминая, Гибла та муха, рыдая.

…И умирая.

Доедает муху паук. У него 18 рук. У нее ни одной руки, У нее ни одной ноги. Ноги сожрал паук, Руки сожрал паук. Остается от мухи пух. Испускает тут муха дух.

Жизнь коротка, коротка, Но перед смертью она сладка.

И вот с тобой мы, Генриетта, вновь. Уж осень на дворе, и не цветет морковь. Уже лежит в корзине Ромуальд, И осыпается der Wald. Асфальт, асфальт, я по тебе ступал, Когда в шестой этаж свой легкий торс вздымал. · · · · · · · · · · · · · · · · · · Я должен умереть, я — гений, Но сдохнет также Шварц Евгений!

Утром съев конфету «Еж», В восемь вечера помрешь!

Залетела в наши тихие леса Полосатая, усатая оса. Укусила бегемотицу в живот. Бегемотица в инфаркте — вот умрет. А оса уже в редакции кружится, Маршаку всадила жало в ягодицу. И Олейников от ужаса орет, Убежать на Невский Шварцу не дает Искусала бы оса всех не жалея, Если б не было здесь автора Корнея. Он ногами застучал, На осу он накричал: «Улетай-ка вон отсюда ты, оса, Убирайся в свои дикие леса!» · · · · · · · · · А бегемотица лижет живот. Он скоро, он скоро, он скоро пройдет.

Жили в квартире Сорок четыре Сорок четыре Тщедушных чижа: Чиж — алкоголик, Чиж — параноик, Чиж — шизофреник, Чиж — симулянт. Чиж — паралитик, Чиж — сифилитик, Чиж — маразматик, Чиж — идиот.

Берите вилку в руку левую, А нож берите в руку правую; За стол садяся рядом с девою, Не жмите ног ее своей ногой корявою.

Улица Чайковского, Кабинет Домбровского. На столе стоит коньяк, За столом сидит Маршак. — Подождите, милый друг, Несколько минуток. Подождите, милый друг, Уложу малюток. Не хотят малютки спать, Залезают под кровать… Колыбельная пропета. Засыпает Генриетта. В одиночестве Маршак Допивает свой коньяк. В очень поздний час ночной Злой, как аллигатор, Укатил к себе домой Бедный литератор. Улица Чайковского, Кабинет Домбровского. На столе стоит портвейн, За столом сидит Вайнштейн. — Подождите, милый друг, Несколько минуток. Подождите, милый друг, Уложу малюток. · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · В одиночестве Вайнштейн Допивает свой портвейн. И всю ночь один сидел Старичок наркоминдел.

В твоих глазах мелькал огонь. Ты протянула мне ладонь. Дыханье дня Ты подарила, Давно меня Ты загубила. Спустя лишь год Узнаешь ты, Поймешь полет Моей мечты. В моих глазах Увидишь свет, Увидишь «да», Увидишь «нет». Моя любовь К тебе — секрет. Не дрогнет бровь И сотни лет. Пройдут года, Пройдет любовь, Но никогда Не дрогнет бровь. Тебя узнав, Я все забыл, И средь забав Я скучен был. Мне стал чужим весь белый свет — Я каждой даме молвлю: нет!

Привезли меня в больницу С поврежденною рукой. Незнакомые мне лица Покачали головой. Осмотрели, завязали Руку бедную мою, Положили в белом зале На какую-то скамью. Вдруг профессор в залу входит С острым ножиком в руке, Лучевую кость находит Локтевой невдалеке. Лучевую удаляет И, в руке ее вертя, Он берцовой заменяет, Улыбаясь и шутя. Молодец профессор Греков, Исцелитель человеков! Он умеет все исправить, Хирургии властелин. Честь имеем Вас поздравить Со днем Ваших имянин.

Прими сей труд. Он красотой напоминает чай. Читай его. Скорби. Надейся. Изучай. Но пожалей несчастного меня, Смиренного редактора Макара, За то, что вместо пышного пучка огня Я приношу тебе лишь уголь тлеющий из самовара. Сей самовар — мое к вам отношение, А уголь — данное стихотворение.

Среди белых полотенец На роскошном тюфяке Дремлет дамочка-младенец С погремушкою в руке. Ровно месяц эта дама Существует среди нас. В ней четыре килограмма, Это — девочка-алмаз. А теперь, друзья, взгляните На родителей Наташи: У нее папаша — Митя, Лидой звать ее мамашу. Поглядите, поглядите И бокалы поднимите.

Трешку — На картошку [48] Пятерку — На тетерку Десятку — На куропатку [49] Сотку — На водку   И тысячу рублей —     На удовлетворение страстей

От Нью-Йорка         и до Клина На устах у всех — клеймо Под названием Янина Болеславовна Жеймо.

Вот  как начнешь подумывать   да на досуге размышлять, То видишь наконец, что точно —   надобно жениться. Женатый человек   способен жизни назначенье понимать, И для него все это как-то движется,   все испаряется и как-то все стремится. Жениться, обязательно жениться! Вот как начнешь подумывать   да на досуге размышлять, То видишь, что женатый человек   тяжелое к себе на спину взваливает бремя. А впрочем, может быть, наскучил вам…   Тогда не стану продолжать. Позвольте…   как-нибудь     в другое время… Все вышеперечисленное вы   увидите в картине, Которая еще не шла доныне. На днях пойдет.   Спешите видеть. Чтобы добро понять и зло возненавидеть.

Верочка, Верочка! Ваше кокетство Нужно бы Попридержать. Вы применяете Средства, Коих нельзя Применять. Вы покоряете Сразу Всех окружающих Вас. Сеете страсть, Как заразу, Будучи сами — Алмаз.

Нежный лобик в преизбытке Покрывают волоса. На лице, как на открытке, Нарисованы глаза. Кто такая эта дуся, Статуэточка точь-в-точь? Ох, боюся! Ох, боюся: Это Буревого дочь.