Заручившись у императора верительной грамотой, предназначенной обеспечить беспрепятственный вход в крепость Бёрст, Гаитэ отправилась с визитом к Тигрице.

Дворец окружала широкая площадь овальной формы, украшенная мозаикой. Несмотря на запреты, обычно здесь шла бойкая торговля всем подряд, от ладана и свечей до специй, но сегодня непогода всех разогнала по домам. Под порывами ветра и низким серым небом всё выглядело неприглядно и уныло: площади, украшенные позолоченными изваяниями на длинных столбах, триумфальные арки, широкие улицы, мощённые мрамором и даже разодетые в шелка вельможи, изредка попадающиеся на пути.

Ливень, длящийся несколько дней, всё окрасил серым: роскошные портики дорогих лавок, колоннады вдоль домов, многочисленные статуи совершенных форм, фонтаны, многоэтажные дома со светлыми, пастельных тонов, фасадами и окнами.

Воздух сделался прохладным настолько, что при дыхании изо рта вырывалось облачко густого пара. Небо над головой выглядело переливчато-серым бархатом. Словно фосфоресцировали металлические запоры, заклёпки на дверях и шпили флюгеров.

Негромко поскрипывала вывеска над какой-то лавкой.

Запертые ворота на западной стороне города сторожила городская стража, но благодаря императорскому приказу карета беспрепятственно их миновала.

Чуть в стороне мглились кудрявые силуэты садов во внутренних двориках дворцов знати.

Лошади время от времени всхрапывали, когда под их копытами начинала чавкать грязь. Страшно было подумать, во что превратились проселочные дороги, если даже мощёные улочки походили на болота?

Всё было зыбким, неустойчивым сквозь пелену моросящего дождя. В воздухе словно висела мгла. Гаитэ зябко куталась в шёлковый плащ, жалея об отсутствии в карете жаровни. Какого приходилось тому, кто в такое время вынужден был пребывать без укрытия думать не хотелось, а таковых, без крова и тёплой одежды, увы, в Жютене было не мало.

Потом Гаитэ увидела крепость Бёрст и все мысли выветрились из головы.

На бастионах и башнях замка пылали огни. На фоне тёмного дождевого неба они смотрелись особенно эффектно. В колеблющихся, переменчиво мерцающих отблесках старинные зубчатые башни выглядели ещё величественнее и мрачнее.

Между тёмными зубьями стен, приглядевшись, можно было увидеть стальные шлемы стражников-лучников. Они медленно двигались, держа аркебузы на плечах.

К тому времени, как комендант поспешил им навстречу, они успели миновать вторые ворота. Ознакомившись с письмом, он повёл Гаитэ по боковой лестнице на второй этаж.

Обступившая со всех сторон мёртвая тишина ощущалась почти физически. На лбу, несмотря на холод, выступали бисеринки пота. Колеблющийся свет, подрагивающий шлем на голове проводника, падающая под ноги причудливая тень – всё вызывало нервный озноб.

Гаитэ отчего-то ожидала увидеть решётку, но её подвели к обыкновенной двери.

– Прошу, сеньорита, – отпер её комендант.

Комната оказалась похожей на подвал, просторной её не назовёшь. Условно её можно было разделить на два уровня. В центре низкого стоял стол и две скамьи, высокий усыпали полусгнившей соломой.

Гаитэ не сразу заметила тонкую женскую фигуру, сидящую на топчане, покрытом овечьими шкурами. На женщине было платье из грубого домотканого сукна, широкого не по фигуре – платье простолюдинки, прислуги, но не герцогини.

Женщина в упор смотрела на Гаитэ. В узком, надменном, по-своему привлекательном и всё же змеином лице не было ни тени меланхолии или сломленности.

Внезапно женщина резко подалась вперёд, буравя Гаитэ взглядом:

– Кто это? – осипшим от долгого молчания голосом, прошипела Тигрица.

– Вы не узнали вашу дочь? – удивился комендант.

– Мою дочь?.. – сузила глаза Стелла.

Голос её звучал с придыханием, отчего походил на змеиный свист:

– Да, помню. Когда-то у меня действительно была дочь.

– У вас отличная память, сударыня, – невесело усмехнулась Гаитэ. – Я вот не могу вспомнить тех времён, когда бы у меня была бы мать. Сеньор Мэрсюбер, не могли бы вы оставить нас? Мы так давно не виделись. Хотелось бы переговорить о личных делах без свидетелей.

Гаитэ сама удивилась, откуда в её голосе взялась эта спокойная уверенность и властность?

Комендант невольно потупился:

– Конечно, Ваша Светлость.

Пронзительно завизжали петли, заскрипела засовы. Мать и дочь остались наедине.

У Стеллы осталась всё та же привычка – глядеть на собеседника прямо, словно погружая взгляд ему прямо в зрачки. И как в давние времена, когда Гаитэ была маленькой, зависимой ото всех девочкой, в душе, словно илистый осадок, поднялись смущение и раздражение.

Какое-то время они молча разглядывали друг друга, словно два противника перед поединком, оценивая силы и прикидывая шансы друг друга.

– Итак, ты здесь? – хрипловатым низким голосом протянула Стелла. – В шелках и драгоценностях, именуемая «Вашей Светлостью»?

– Вы намерены начать встречу с упрёков, сударыня?

– Нет, – покачала головой Стелла. – Я рада тому, что ты сделала правильный ход. Сама ли до него додумалась, или кто подсказал – но поступила ты хоть и рискованно, но верно.

– Этот ход я придумала сама, а осуществить его помог граф Фейрас. За что успел поплатиться. Сезар Фальконэ вчера перерезал ему горло от уха до уха.

– Мой генерал мёртв?

– Как и Сорхэ Ксантий, граф Рифа.

– Проклятье! – воскликнула Стелла, стремительно поднимаясь со стула. – Будь он трижды проклят! Чтоб ему сгореть в геенне огненной! Да чтоб ему полыхать, не сгорая, в мучительных муках ещё при жизни! Пёс! – заметалась она по комнате, пока, словно внезапно надломившись, не застыла в углу, встав у амбразуры узкого оконца.

– Он приказал их казнить?

От желания сохранить спокойствие любой ценой голос Стеллы звучал сдавленно.

Гаитэ невольно задалась вопросом, какие чувства связывали ныне уже покойного генерала и её мать, что оба были так преданны друг другу? Но тут же отбросила мысль от себя, как ненужную прошлогоднюю листву. Чтобы там не было, какая теперь разница?

– Это был честный поединок.

– Сезар так сказал?

– Я сама это видела. Меня заставили присутствовать.

Тут Гаитэ погрешила против истины. Никто не заставлял. Это был её выбор. И хорошо, что он был – теперь не приходилось ни в чём сомневаться.

– Вы знаете, что император собирается объявить о моей помолвке со своим старшим сыном? – поменяла тему Гаитэ.

При этих словах Стелла вздрогнула. Щёки её покрыла смертельная бледность. На мгновение взгляды их скрестились и ни одна из женщин глаз не опустила.

– Откуда мне это знать? – наконец проронила Стелла. – Вот уже три месяца, может, чуть дольше, как я нахожусь в заточении и полной изоляции. Всё, что до меня доходит, это зловещий вой в трубах, когда непогода, да удушающий зной, когда солнечные лучи раскаляют камни. У меня нет ни сорочки, ни стула. Мне подают ту же бурду, что и стражникам. А камин горит не больше часа.

– Как прискорбно, что бывшая, почти всесильная, герцогиня и, возможно, мать будущей императрицы вынуждена вести подобное существование. Думаю, будет лишним напоминать вам о том, что, когда мне было одиннадцать, по вашей милости меня отправили в каземат, по сравнению с которым ваша сегодняшняя камера – настоящие хоромы. Там вообще не было каминов и окон, а похлёбку, который брезговали даже крысы, выдавали один раз в три дня. Да и за ту приходилось драться с другими узниками. Взрослыми, бывалыми бродягами. Вы когда-нибудь вообще думали обо мне, матушка? Думаю, нет. В вашей душе не находится место раскаянию или угрызению совести.

– Что я могла сделать?

– Попытаться меня защитить. Вы же моя мать!

И снова две женщины, связанные между собой узами крови столь тесно, сколько это вообще возможно, уставились друг на друга, как на врага.

В тусклом свете пасмурного дня, едва пробивающегося через узкие окна, в алых отблесках факелов, Гаитэ могла в подробностях, до малейшей чёрточки разглядеть лицо матери. Оно походило и не походило на её собственное.

Несмотря на то, что Стелла Рэйв перешагнула сороковой рубеж, она сохранила прославленную красоту, передавшуюся и её дочери. Но если красоту Гаитэ можно было назвать нежной и одухотворённой, то черты Стеллы были резче, глаза запали. Милые ямочки, порой возникающие на щеках дочери, у матери давно не появлялись – на их месте обозначились морщинки.

«Возможно, через много лет, познав всю горечь жизни, я буду выглядеть так же?», – с грустью подумала Гаитэ.

– Вы станете проклинать меня за то, что я не поддержала вашу войну? – спросила она вслух.

– Я её проиграла, – чётко и ясно произнесла Стелла. – И сейчас расклад сил не на нашей стороне. Упорствовать в данной ситуации означает проявлять глупость. Ты сделала единственный правильный шаг, чтобы не потерять последнее влияние, что у нас осталось. Проклинать тебя за это с моей стороны было бы глупо.

До Гаитэ только сейчас начало доходить, что даже находясь за решёткой, её мать продолжала плести интриги, тайных смысл которых она сама едва улавливала. Оторванная от всего, спутанная по рукам и ногам, Тигрица продолжала бороться, не погнушавшись использовать в борьбе давно отвергнутую дочь. Возможно, что вовсе не случайно граф Фейрас приехал за ней в монастырь и вовсе не случайно согласился проводить в Жютен?

Гаитэ в этот момент испытала весьма противоречивые чувства. Неприятно быть разменной пешкой в игре. Но, с другой стороны, какова же сила духа у людей, которые, даже поверженные в прах, претерпев полное фиаско, всё равно не сдаются?

В это самое мгновение она в равной степени как ненавидела свою мать, так и восхищалась ею.

– Я боялась идти сюда, потому что ждала ваших упрёков, матушка. Но, судя по всему, сама того не подозревая, выполнила вашу волю?

– Это было твоим собственным решением. При чём тут я?

– Давайте не будем лгать друг другу? Вы манипулировали мной, чтобы иметь возможность выйти отсюда. Сам по себе факт достаточно отвратительный, но мне он на руку. Быть герцогиней, как я имела возможность убедиться, гораздо приятнее, чем монахиней. Истинное же положение наше с вами таково: чтобы вы имели возможность выйти отсюда, а я сохранить влияние над Рэйвом, необходимо погасить пламя войны, вами же, матушка, и разожжённое. Власть моя номинальная, навыков управления нет, ваши вассалы не жаждут мне подчиниться. Им нравится положение дел, каким оно существует на данный момент, но так оставаться не может. С нами или без нас, Фальконэ получат то, что хотят. Так уж лучше пусть с нами. Я могу рассчитывать на ваше содействие? О том, могу ли я доверять вам, вопрос бессмысленный. Задавать его не стану.

– Я была плохой матерью.

– Прекрасно, что хоть в этом вопросе мы сходимся во мнениях.

– Не только в этом. Как и ты, я предпочитаю сохранить жизнь и свои земли. Мы в одной лодке. И, поскольку наши интересы совпадают, я бы хотела, чтобы ты прислушалась к моим советам. В политике ведь у меня больше опыта.

– И потому вам несложно будет подставить под удар всё то, что я бы хотела сохранить.

– Я не желаю твоего падения. Ты всё, что осталось от нашей семьи, нравится мне это или нет. Ты – единственное будущее Рэйвов. И если для продолжения нашей кровной линии её придётся смешать с кровью ненавистных мне Фальконэ… – Стелла замолчала, с такой силой скрипнув зубами от ярости, что это стало слышно. – У всего своя цена. Жизнь и е власть стоят компромисса.

– Раньше вы думали иначе.

– Раньше я не была в кандалах. У меня была армия, пушки, подданные. Я могла себе позволить принципиальничать.

– А теперь, когда сила на стороне врага, вы готовы уступать?

– Многие называли меня кровожадной стервой, воительницей, тигрицей, но, дочь моя, меня никто никогда не называл дурой. Не признать очевидного факта значит быть фанатиком. Я признаю поражение. И буду делать всё, чтобы мы выжили. А ты поможешь мне в этом. Беду можно переждать. А с врагом поквитаться позже, – добавила Стелла с ненавистью.

– А если я не хочу ни с кем квитаться? Если я искренне желаю союза с Фальконэ?

Перехватив взгляд матери, Гаитэ нервно передёрнула плечами:

– Почему нет? Я стану императрицей. И Торн достаточно привлекателен и силён, чтобы завоевать женское сердце.

– Ты действительно хочешь стать одной из проклятых?

– Я хочу, чтобы никто не был проклят, и все были помилованы. Мне надоела бесконечная грызня между знатью, из-за этого страдают все, а выигрывают единицы. От всего сердца, от всей души я желаю слить две реки в одну. Я не собираюсь играть роль преданной невестки и жены – я намерена по-настоящему стать и тем, и другим.

– Думаешь, получится?

– У Фальконэ правильные цели. Объединив государство, мы станем сильнее. Путь реформ всегда сложен, как любая реконструкция, но в отреставрированном, усовершенствованном строении жить удобнее. Да и в любви жить приятнее, чем в ненависти. Алонсон дал мне шанс, я хочу воспользоваться им для всеобщего блага.

– Пока все его шансы приводили только к смерти невинных людей, – покачала головой Стелла.

– Вы поможете мне? Или, делая вид, что мы за одно, ударите в спину?

Стелла бросила на неё загадочный взгляд и Гаитэ невольно затрепетала от волнения.

– У меня больше нет других детей. Фальконэ убили твоих братьев, – ответ прозвучал уклончиво.

– С тем же успехом можно сказать, что их убили вы сами, сударыня, отказавшись принять власть законного сюзерена. Вы подставили под удар всех из-за своих амбиций и потерпели фиаско.

Похоже, слова Гаитэ всё же задели Стеллу за живое. Её голос утратил насмешливость и бесстрастность, в нём зазвучала злость:

– Как легко судить, не правда ли? Жить гораздо сложнее. Я не стану отрицать, твои намерения чисты и благородны, Гаитэ, и, достигни ты своей цели, возможно, всё было бы к лучшему. Только твои намерения – это твои намерения, а твоя чистота и неискушённость лишь на руку старому волку Алонсо и его злобным волчатам. Но правда и в том, что другого плана нет. Мы обе с тобой пленницы, я – в рубище, ты в шелках, но пусть последние тебя не обманывают. Мы несвободны – обе.

– Думаете, я не осознаю этого? Да, мы обе на волоске. Поэтому не имеем право на ошибку. Поэтому помогите советом. Скажите, что мне сделать, чтобы заставить склониться Рэйв перед моей волей и принять власть Фальконэ без лишнего кровопролития?

Стелла поднялась и, медленно обойдя комнату, вновь подошла к окну, откуда, сколько ни нагибайся, как ни верти головой, ничего иного, кроме шлема лучника, рассмотреть всё равно не удастся.

Звук падающих капель дождя, мерные шаги стражи да реже, хруст прогоревших поленьев в очаге – вот и все развлечения для той, что привыкла вести бурную, активную, полную событий жизнь.

Воистину, всё в жизни возвращается к нам. Жизнь – колесо. Чем выше точка, на которую взлетаешь вверх, тем глубже придётся падать, когда придёт время опускаться вниз.

Гаитэ была уверена, что встреча с матерью не затронет её сердце. Она ошиблась. Что являлось причиной боли, можно было думать долго, анализировать, но факт остаётся фактом – видеть мать в заточении оказалось мучительно.

– Спрашиваешь, как устроить всё без лишнего кровопролития? Ко всеобщему удовольствию? – задумчиво протянула Стелла, глядя на капли дождя. – Переговоры иногда помогают брать города не хуже осады. Любой сильный удар должен быть встречен с той же силой, но порой нападающий может ударить слабо специально, чтобы либо спровоцировать противника открыться, либо дезинформировать его о своей подлинной силе. А если тебе не хватает силы для удара, можно использовать силу противника, обратив его против него самого.

Скривив губы, Стелла скорчила презрительную гримасу:

– Именно так Сезар и поступил со мной. Он использовал против меня мою самоуверенность и самомнение. Я рассчитывала получить удар в одном месте, а он нанёс его в другом; мои преимущества обратил в свои. Он отлично разбирается в ключевых принципах искусства войны. Здесь с ним мало кто способен потягаться.

– Зачем вы говорите мне это? Я спрашивала о другом.

– Потому что Сезар – главный твой враг! Ты должна это знать, принять, и никогда не забывать. Потому что, если ты знаешь своего врага и знаешь саму себя, ты выиграешь любую битву. Не думай, что я говорю это из обиды – нет. Сезар спит и видит, чтобы править Саркоссором в одиночестве, завладев всей полнотой власти на континенте. Пока он связан волей отца, но Алонсон не вечен. Он болен. Сезару совсем ни к чему быть вторым после брата. Он хочет всё! А ты для него можешь стать либо средством к достижению цели, либо преградой. Стань средством – он постарается тебя защитить, стань преградой – сделает всё, чтобы устранить.

– Не понимаю, к чему вы клоните? – испуганно поглядела на мать Гаитэ.

– К тому, дурёха, что если хочешь, чтобы твои планы осуществились, ты должна вернуться их этой поездки живой. А это сложно будет сделать, если ты станешь кроить из себя целомудренную монашку, преданную высоким идеалам. Как только Сезар поймёт, что получить тебя не удастся, ты можешь стать следующей его жертвой. И дважды он колебаться не станет! Ты для него никто. И с этим нужно что-то делать.

– Я по-прежнему не совсем вас понимаю! Вы что?! Хотите, чтобы я… – Гаитэ смолкла, возмущённо глядя на мать.

– Что? Договаривай? Обольстила его? Соблазнила? Стала его любовницей? – Стелла покачала головой. – После этого тебе трудновато будет выйти замуж за его брата. В лучшем случае, тебя снова вернут в монастырь, на сей раз без малейшей возможности выйти оттуда. Нет, дорогая! Твоя задача гораздо сложнее. Ты должна проскочить между молотом и наковальней, сквозь огонь, воду и медные труды, обещая и маня, но ничего не давая взамен. Твоя невинность – твой капитал, запомни это. Один неверный шаг, и ты полный банкрот! Это для торговок рыбы и счастливых мещанок секс удовольствие либо, в худшем случае, супружеский долг. Для герцогинь и королев – дело государственной важности. Однако секс без чувств, как скорлупа без яйца – ничего не стоит. Ты должна действовать тоньше. Твоя задача привязать к себе Сезара до такой степени, чтобы его рука на тебя не поднялась; поманить надеждой на то, что он может получить твою руку вместе с твоим дрогнувшим перед его мужским обаянием, сердцем, но при этом держать осаду и оставаться целомудренной. Ты должна внушать уважение в первую очередь, и лишь во вторую – страсть. Одной рукой манить, другой – отталкивать, попутно решая вопрос, для решения которого Алонсо всё это и затеял. И да, самое главное – ни в коем случае не влюбись всерьёз. Последнее будет полной катастрофой. Твоя голова должна оставаться холодной и ясной, твои уста – источать мёд, а то, что творится в твоём сердце должно быть полностью тебе подотчётно. Если удастся решить все проблемы разом, может быть, ты и сумеешь подкрасться к трону. И даже сесть на него.

– Боже! Какой кошмар! – засмеялась Гаитэ. – Не слишком ли много всего я должна успеть за такой короткий промежуток?

– Было бы неплохо найти человека, верного тебе всем сердцем. Преданного слугу, которому можно доверять. Но это уж как бог пошлёт, дочь.

Гаитэ потрясла головой:

– Вы сказали так много. Но вы так и не ответили на мой вопрос…

– Как покорить непокорных герцогов? Сезар решит эту проблему, я уверена. Всё, что от тебя требуется, просто быть рядом, своим присутствием придавая его действиям абсолютную законность. По-настоящему твоей проблемой в этой поездке станет он сам.

– Может быть есть способ заствить Торна поехать вместе с нами?

– Этого нельзя делать ни в коем случае! – смерчем развернулась к ней Стелла, хватая за плечи и заглядывая в глаза. – Если ты допустишь этого, один из братьев может назад не вернуться. И ставлю своё обручальное кольцо против дохлой мыши, это будет не Сезар!

– Но… не слишком ли чёрными красками вы рисуете младшего сына Алонсона, матушка? Простите мне мою дерзость, но, может быть, в вас говорит обида? Если верить слухам…

– Он действительно был моим любовником. Я подпустила его достаточно близко, потому что не дооценила, посчитав мальчишкой, которого смогу использовать. Вместо этого он использовал меня! Я не хочу, не могу допустить, чтобы ты повторила мою ошибку. Я знаю, у нас были в прошлом разногласия, я была тебе скверной матерью…

– Да не то слово!

– Но сейчас наши цели с тобой совпадают. Мы обе хотим выжить. Обе хотим иметь положение в обществе. Обе желаем процветания нашему государству. Слушайся меня, и ты выйдешь замуж за Торна, станешь править Саркассором, подаришь мне замечательных внуков, а стране долгожданных законных наследников, чьё рождение положит конец многовековой вражде.