Вторую остановку сделали уже вблизи сторожевых башей Рэйва. На этот раз Гаитэ больше не тянуло любоваться природными красотами. Ни закат, ни рассвет не казались настолько привлекательными, чтобы вновь рискнуть испытать судьбу и наткнуться на острые рога.

Сезар вновь пригласил её к ужину в общую палатку. Согласившись прийти, она застала его в раздумье над какими-то бумагами.

– Доброго вечера.

– А! Это вы? Проходите! – махнул он рукой. – Рад сообщить, что ваши вассальные лорды только что отклонили моё приглашение, – с сарказмом усмехнулся он. – Очень в их стиле. И как это отважно, сидеть, спрятавшись за высокой стеной, словно трусливая крыса, посылая вперёд себя других. Не решаясь выступить самому, на миг рискнуть одной головой, чтобы спасти сотни, а порой и тысячи, других. Что скажете по этому поводу? Гордитесь вашими подданными?

– Я их не знаю, но, если бы меня пригласили на совет, я бы приняла другое решение.

– Не сомневаюсь в этом. Однако, пользуясь тем, что вас там нет, они требуют от меня убрать войска подальше от их замков, смело лепят ложь про то, что армия короля Руала спешит к ним на помощь, чтобы спасти вашу герцогскую корону.

– Почему вы так уверены, что они лгут?

На лице Сезара играла весёлая, азартная улыбка, освещая хищные, птичьи черты.

– Вы ожидаете поддержки от руальцев, сиятельная герцогиня?

– Я тешу себе мыслью, что мне ничто не угрожает и без их поддержки. Но мне всё равно интересно, на чём основана ваша уверенность в том, что мы не столкнёмся с армией короля Валькары?

Сезар пожал плечами:

– У Его Величества не хватит храбрости выступить как против Саркассора, так и против меня лично. Ваши лорды могут до посинения ждать помощи, всё равно – не дождутся.

– Значит, вы будете атаковать? – волнуясь, спросила Гаитэ. – Боюсь, Рэйв ещё не оправился после предыдущей стычки, а ведь больше всего страдают именно те, кто меньше всего виноват!

– Согласен. Поэтому я нацелен на то, чтобы избежать кровопролития.

– И как вы намерены это сделать?

Улыбка исчезал с лица Сезара, брови сошлись в одну линию на тонкой переносице:

– Если управители Рэйва не придут ко мне – я сам пойду через них к людям, – и вновь внезапная улыбка, словно вспышка, засветилась на его лице. – Если хотите знать, уже идут: прямо сейчас нас ожидает Гильдия Торговцев. Они разделят с нами ужин. Вы ведь не против немножко пообщаться с теми, в ком не принято видеть высокородное благородие?

– Я-то не против. Но по-прежнему ничего не понимаю.

– Идёмте. Всё поймёте, увидев собственными глазами.

Сезар всё больше и больше напоминал Гаитэ смерч, и она начала подозревать, что её угораздило попасть в самый его эпицентр. Ну что ж? Раз уж поделать с этим ничего нельзя, придётся наслаждаться игрой и мельтешением красок.

Одет он был с нарочитой небрежностью, длинный камзол алого сукна больше напоминал домашнюю одежду. Глубокий V-образный вырез на груди оставлял скульптурно вылепленное тело открытым для взора от подбородка до самого широкого пояса, оплетающего тонкую, в сравнении с плечами, талию. Волосы тёмным нимбом обрамляли птичье горбоносое лицо с блестящими, чёрными глазами.

К удивлению Гаитэ, за длинным столом, заставленным различными аппетитными яствами, уже сидело с два десятка мужчин.

Сидели с каменным выражение на лицах.

– Дорогие горожане, – приветствовал их всех Сезар. – Рад видеть вас за своим столом.

Гаитэ почувствовала себя некомфортно под обращенными к ней взглядами.

– Не тратьте лишних слов, Фальконэ, – резко произнёс один из мужчин.

Он был тучен и даже под шапочкой Гильдии Торговцев можно было заметить, что он совершенно лыс.

– Мы пришли не на ваш зов, а лишь потому, что в курсе – вы удерживаете нашего законного сюзерена, дочь Великолепной Тигрицы. Наша Гильдия заключила союз с семейством Рэйвов, и мы пришли убедиться, что наша герцогиня, попавшая в ваши зверские лапы, всё ещё жива и не заключена в кандалы, как её мать.

Сезар парировал со всей возможной невозмутимостью:

– Какой трогательный жест преданности! Но как видите, ваша госпожа жива, здорова и необыкновенна прекрасна. Даже красивей своей матери.

Сезар услужливо пододвинул Гаитэ стул, помогая ей поудобнее устроиться за столом.

– Её Светлость проявила мудрость, решив заключить союз, который, в своё время, так недальновидно отвергала её гордая мать. Этот союз принесёт мир и процветание в ваш край, в то время как неповиновение лишь разжигает пламя никому ненужных войн.

Сезар медленно прошёлся вдоль стола, двигаясь за спинами сидящих словно чёрная, угрожающая тень.

– Я слышал, Рейвдэйл прекрасный город. Здесь есть всё, чем можно гордиться: великолепные храмы, университет, красивейшие сады и фонтаны. Моё сердце замирает при мысли о том, что всё это может быть разрушено, обречено сгореть в опустошительном пламени. Но почему – спрашиваю я себя? К чему такие крайности? Зачем воевать? Ради чего? Ведь, как совершенно справедливо было замечено ранее, ваша госпожа, ваш законный сюзерен, хочет мира. И я хочу мира. Уверен, вы все желаете того же. Войны так дороги. Для их финансирования нужно повышать налоги, а это непопулярно. Цена войны должна тяжело лечь именно на ваши плечи, господа – плечи тех, кто платит налоги.

Обойдя стол кругом, Сезар встал за своим пустующим стулом, положив длинные пальцы на его спинку, обведя всех орлиным, жёстким, вопрошающим и одновременно требующим ответа, взором.

– К чему так много слов? – снова резко произнёс лысый толстяк, походивший бы на хомяка, если бы не змеиный взгляд. – Говорите яснее!

От взгляда Гаитэ не укрылось, как заострилось от гнева лицо Сезара, но он сдержался, медленно кивнув.

Не спеша усевшись за стол, уставился прямо в глаза толстяку:

– Хорошо, будь, по-вашему. Я постараюсь говорить предельно ясно. Так, что мои слова поймёт и несмышлёный ребёнок. У меня ко всем вам лишь одно предложение: вы сдаёте вашей законной владелице Рейвдэйл вручая мне ключи от главных городских ворот. А я властью, которой уполномочен от имени моего отца, императора, сокращаю налоги на вашу Гильдию.

– На сколько сокращаете, Ваша Светлость? – алчно подался над столом толстяк.

Сезар откинулся на спинку стула, небрежно поигрывая серебряной вилкой в длинных пальцах:

– Скажем, на пятьдесят процентов, – с ленцой в голосе протянул он.

Лёгкий, радостный и возбуждённый шепот голосов пронёсся над столом, словно рой потревоженных пчёл. Кажется, предложение всем показалось таким, каким и было – весьма щедрым.

Однако, человеческая глупость и жадность не знает границ. Толстяк продолжал буравить взглядом Сезара:

– Всего пятьдесят процентов? Этого мало. Наша верность стоит дороже.

– Верность – кому? – подала голос Гаитэ, которой с одной стороны надоело сидеть куклой во главе стола, а с другой хотелось свести на нет намечающийся конфликт. – Я, герцогиня Рейвдэла, прибыла в свои законные владения и требую открыть мне ворота. Те, кто не повинуются моим приказом не более, чем мятежники. За верность вашему законному владельцу, за исполнение того, что является вашим долгом, господин маршал делает вам весьма щедрый дар. Где ваша благодарность?

Когда глаза представителя гильдии обратились в ней, у Гаитэ возникло стойкое и неприятное ощущение, будто по её коже пополз липкий, ядовитый паук. Чувство было таким явственным, что она с трудом удерживалась от того, чтобы не смахнуть с себя воображаемой насекомое.

– При всём уважении, – протянул толстяк, –но наша законная владелица не вы, сеньорита, а ваша матушка.

– Ошибаетесь, – возразила она представителю Гильдии. – Вот письмо, в котором моя матушка передаёт свои титул и свои полномочия мне, как единственной представительнице рода Рэйвов, оставшейся в живых и не находящейся под следствием.

Вытянув из-за корсажа ещё теплое от соприкосновения с кожей, пахнущее духами, письмо, она протянула её второму торговцу, сидящему по левую руку с ней.

Тот с поклоном взял его и зачитал вслух.

– Всё это прекрасно, сеньорита, – елейным тоном протянул толстяк. – Но ни у меня, ни у моих людей нет никакой гарантии, что это письмо действительно писала наша герцогиня.

– Помилосердствуйте, Войл, – протянул другой торговец, в противовес первому тощий, как жердь. – Это однозначно подчерк госпожи Стеллы. Я тысячу раз получал от неё письменные приказы. Готов свидетельствовать под присягой – подчерк её.

– Подчерк можно и подделать! – стоял толстяк на своём.

Во время их пикировки Сезар сидел, словно статуя, не шевелясь. Только глаза яростно блестели.

– Ваша Светлость, – повернулся к нему толстяк. – Вы приносите войну, словно кровожадный орёл, никак не желающий насытиться. И, как вы верно заметили, война – дорогая шлюха. Но если правильно поставить дело, то на ней можно заработать целое состояние. Каждый из нас может сильно разбогатеть, поставляя оружие и удовольствия для враждующих армий. Вы желаете, чтобы мы отказались от этого? Тогда вам придётся заплатить двойную цену.

Гаитэ и не глядя на Сезара, ощущала идущие от него тугие, горячие, как вскипающая лава, волны ярости. Опустив густые ресницы, он смотрел прямо перед собой, на пустующую тарелку, словно боясь, что его злоба, как порох от искры, рванёт в любой момент.

Толстяк всё не унимался:

– Мы хотим больше, чем заявленные вами пятьдесят процентов.

– Хотите больше? – выдохнул Сезар, пожимая плечами.

Потянувшись за вилкой, он неторопливо вонзил её в кусок мяса, поднял и покрутил в воздухе, переводя угрожающий взгляд на толстяка.

– Хотите больше? Получите больше.

Поднявшись, он шагнул к креслу торговца, держа вилку перед собой.

Все замерли, в ожидании уставившись на него.

Изящно склонившись, с вежливой улыбкой он протянул угощение, поднося его к влажно блестевшим, жирным губам оппонента. В недоумении толстяк открыл рот, осторожно снимая ртом сочный, отлично прожаренный кусок с вилки.

– Жуйте, – мягким, как шёлк голосом, от которого кровь стыла в венах, прошептал Сезар.

Торговец принялся интенсивно двигать челюстью.

Тишина стояла такая, что было слышно, как хлопают стяги в ночном небе над их головами.

Не успел торговец прожевать, как новый кусок мяса красовался перед ним на столовом приборе.

– Ещё кусочек? – с ласковостью кровожадного льва промурлыкал Сезар. – Открывайте рот. Ну? Живо! – рыкнул он и, когда торговец попытался возмутиться, Гаитэ увидела, как вторая рука, с зажатым в кулак кинжалом уперлась в объемное пузо несговорчивого толстяка.

– Жуйте! Вы же хотели ещё?

Отбросив вилку в сторону, Сезар пальцами схватил следующий объёмной кусок и запихал его в глотку жадного торговца.

– И ещё?

У толстяка был набит уже полный рот.

– И ещё!

Сезар силой пропихивал в несчастного пищу. Глаза торговца наполнились запредельным ужасом. Он протестующе замычал.

Отбросив показную мягкость, сбросив маску добродушия, Сезар, не от кого не скрывая больше выражение своего иконно-строгого, узкого, по-птичьи острого лица, с подчёркнутой жестокостью продолжал душить едой осмелившегося перечить его воле противника:

– Я набью ваше рыхлое пузо вашей же непомерной жадностью и заставлю это переварить, – тихий голос звенел и бил в уши. – Клянусь адским пеплом, на сей раз я утолю ваши непомерные аппетиты!

Надавив на затылок толстяка, он опустил его лицом в подставленное блюдо с жаренным гарниром и кусочками дичи, щедро сдобренных жиром.

– Жри, свинья, покуда не подавишься собственным добром!

Несчастный хрипел, и хрип этот был едва ли не предсмертным.

Все в ужасе замерли на местах, не в силах найти в себе мужество вступиться за несчастного товарища хотя бы словом.

– Прекратите! – взмолилась Гаитэ.

Слова её не возымели никакого действия.

Она вообще сомневалась, слышал ли их Сезар, потерявший от ярости контроль. Или не желающий себя контролировать – кто знает?

– Прекратите немедленно! – сорвавшись с места, она вцепилась ему в плечо и в руку, стараясь оторвать от задыхающегося торговца. – Хватит, оставьте! Вы же сейчас убьёте его! Что вы делаете?!

Она ожидала, что Сезар отшвырнёт ей от себя так как сделал это в своё время Торн. Но, бросив на неё совершенно дикий, взгляд, от которого Гаитэ вся заледенела, он всё же медленно разжал руки, отбрасывая с лица гриву тёмных волос.

Торговец хрипел, сипел, то ли выплёвывая, то ли выблёвывая остатки пищи из кровоточащего рта.

Сезар чёрной башней нависал над притихшим столом.

В багровых отсветах факелов он походил скорее на демона из преисподней, чем на человека – такой же угрожающий, чуждый и непонятный.

Торговцы, казалось, забыли, как дышать. Старались не шевелиться, боясь спровоцировать очередную вспышку агрессии.

Щёки толстяка вздрагивали. Во взгляде, поднятом на Сезара, светился тихий ужас.

– Хотите, я расскажу вам, здесь и сейчас, что ждёт вашу провинцию если вы осмелитесь противостоять законной власти вообще и мне, Сезару Фальконэ, в частности? После того, как под залпом моих пушек падут стены ваших оборонительных сооружений, я, один за другим, разрушу ваши великолепные замки и соборы, дотла сожгу ваш почтенный университет, от ваших чудесных садов и цветников останутся лишь обугленные головёшки, мои войска во время штурма убьют ваших храбрейших сыновей, а когда Рэйвьер падёт, изнасилуют ваших красивейших дочерей! Впрочем, и дурнушки тоже кое на что сгодятся. А когда от вашей плоти и крови ничего не останется, на месте вашего города я построю новый и назову в свою честь! Выбор за вами господа, только за вами. Пойдёте за мной по любви ли, по расчёту ли, повинуясь моей плети и силе – но вы всё равно пойдёте! Те из вас, кто согласен сделать правильный выбор, прямо здесь, присягнёте на верность Гаитэ Рэйва, герцогини Рейвдэйлской, поцелуете край её одежды и герцогский перстень, чтобы скрепить наш договор. А завтра мы будем ждать вас у городских ворот в два часа пополудни. Вы вынесете ключи как символ вашей покорности и верности. А чтобы наказать вашу непомерную алчность, подкупите стражу, оставшуюся верной мятежным лордам, своими деньгами!

Гаитэ испытывала весьма противоречивые чувства, когда почтенные мужи, поднимаясь с места, один за другим, покорно опускались на четвереньки, целуя сначала землю под её ногами, затем край платья, а потом прикладываясь губами к её руке.

Её возмущали грубость и грязная демонстрация силы со стороны Сезара, в тоже время она готова была рукоплескать ему. По-своему он был великолепен, как великолепны любые разрушительные силы природы в своём апогее – несущийся по небу чёрный смерч, вздымающаяся девятым валом волна, вскипающая в жерле вулкана, готовая выплеснуться на поверхность земли, магма.

Сила всегда притягательна, а разрушительную силу люди вынуждены созерцать в разы чаща, чем созидательную. Возможно, причиной тому человеческая природа, несовершенство людского зрения, способного видеть лишь то, что угрожает и разрушает, а не то, что возвышает и облагораживает душу и существование.

Сезар был беспощаден и жесток, но на фоне других он смотрелся выигрышно. Стоило льву издать первый грозный рык, как вся эта стая паршивых гиен кинулась пресмыкаться, поджав хвосты. Гаитэ не оставляло желание вытереть руку, а лучше отмыть её с мылом от всех этих фальшивых, неискренних поцелуев, полных ненависти и лести.

Но она стояла, замерев, точно была не живой женщиной, а статуей, воплощающей власть Фальконэ.

Когда церемония завершилась, Сезар непринуждённо уселся на стул и вальяжно взмахнув рукой, небрежно бросил:

– Сезар Фальконэ отпускает вас!

Торговцы, сгибая спины, не глядя в глаза ни гостям, прибывшим к ним из Жютена, ни друг другу, торопливо спешили покинуть негостеприимную поляну.

Стражники, словно идолы, стояли на своих местах с каменными лицами, словно всё, чему они были свидетелями, их не коснулась. Флаги на пиках их копьях развевались на ветру. Пламя то удлиняло языки, то опускалась в металлических жаровнях.

Сезар выглядел свирепым и самоуверенным, но, стоя рядом с ним, Гаитэ не могла не заметить не только жёсткого блеска в чёрных глазах, но и то, как нервно двигался кадык на его гибкой, словно змея, шее; как видимо бился учащённый пульс, выдавая волнение, которое он столь искусно скрывал.

«Как не демонстрируй силу и бесчеловечность, ты всё же такой же, как и все другие люди – из плоти и крови. И тебе ведомы человеческие страхи и сомнения», – с грустной нежностью подумала она.

– Вы не присядете? – раздражённо бросил он, обращаясь к Гаитэ.

– Вам нервирует моё присутствие, Ваша Светлость? – насмешливо откликнулась она.

– Только когда вы дышите мне в затылок. Предпочитаю видеть ваше лицо, – довольно резко процедил он. – Садитесь, перекусите. Здесь столько деликатесов пропадает зря.

Гаитэ не стала провоцировать судьбу и послушно отошла от взвинченного до предела маршала. Но садиться не спешила, встав за стулом и положив ладони на высокую спинку.

– Если я откажусь, что вы сделаете? Макнёте в миску с жиром?

Сезар перевёл на неё тяжёлый взгляд:

– Вы не одобряете моего поведения?

– Это будет зависеть от того, какое действие оно возымеет завтра. Это и был ваш экономный план?

Сезар подобрался. Он был весь как натянутая струна:

– Вы надо мной насмехаетесь, герцогиня?

– Нет. Подкупить торговцев чтобы без боя войти в Рэйв – хорошая идея. При условии, что её удастся реализовать. И я склонна полагать, что у нас получится.

– У нас?..

– Мы на одной стороне, не забывайте. Я, как и вы, хочу мира и желаю сохранить жизнь моим подданным.

– И всё же вы не одобряете?

– Не одобряю.

– Что именно? – откинулся Сезар на спинку стула.

– То, как вы потеряли контроль над собой.

– Я не терял. Я продемонстрировал именно то, что хотел. Я ведь южанин, сеньорита. У нас южан горячая кровь, но – холодные головы.

– Я бы поверила вам, если бы не была свидетельницей недавней стычки между вами и Торном.

Сезар переменился в лице. Он явно был в очередном шаге от нового приступа ярости.

– Я знаю, что не следует говорить об этом, – продолжила Гаитэ, – что за моими словами может последовать очередная ссора, но я скажу – ради вас самих. Вы этого заслуживаете. Вы сильный и умный человек, но держите крепче на поводке вашего внутреннего зверя. Свирепость и ярость – плохие советчики. Дав волю гневу, вы заставили не только бояться себя, но и ненавидеть.

– Пусть ненавидят. Мне плевать, лишь бы сделали то, что мне нужно, – холодно сверкнул глазами Сезар.

– Часто тот, кто ненавидит, желает отмщения. Зачем превращать во врага того, кто мог бы стать союзником или, в крайнем случае, мог бы оставаться просто нейтральным?

– К тому, что мои угрозы заставили их сдаться быстро, а с вашими уговорами да увещеваниями мы бы потеряли ещё не один час! И ещё неизвестно, чем кончилось бы дело. Чего вы от меня хотите? В чём обвиняете?

– В том, что ваша ярость – она как волна. Пока вам удаётся её оседлать, словно несущую лошадь – полбеды. Но может наступить час, когда она вас погубит.

– Ну если даже и погубит, вам-то что? Не всё ли равно?! Что вам за дело до моего нрава и привычек? Какого чёрта вы, сеньорита, вмешиваетесь не в свои дела?

Гаитэ застыла, словно его уже не просто резкие, а откровенно грубые слова, заморозили её искренние порывы.

– Я бы рекомендовал вам обуздать нрав моего брата, он не менее горяч, чем мой, если не более. И вообще, сеньорита, вы уж определитесь, кто вы – скромная монастырская воспитанница или бунтарка.

Гаитэ заметила, как дрожат её пальцы и опустила их, убирая со спинки стула, чтобы не дать увидеть собеседнику, до какой степени задели её его слова.

– Благодарю за совет, милорд. Прошу прощения за дерзость. Спокойной ночи, – проговорила она, резко крутанувшись на каблуках, намереваясь удалиться.

Но Сезар остановил её, перехватив за руку.

– Не уходите!

– Уже поздно, милорд…

– Я был не прав! Мне не следовало быть с вами таким грубым. Извините, прошу вас.

– У вас странный для просителя тон. Вы совершенно не умеете просить.

– Так научите меня!

У него были горячие ладони. Такие горячие, что их прикосновение Гаитэ чувствовала сквозь бархат платья на предплечьях. От его близости кружилась голова, а сердце переполнялось горечью.

– Боюсь, вы обратились с вашей просьбой не по адресу, милорд.

Его лицо, бледное, словно светящееся изнутри недобрым светом, было так близко… слишком близко, чтобы это могло оставаться приличным или безопасным.

Она вдруг поймала себя на мысли, что её неудержимо влекут его пунцовые губы и это показалось ей кощунственным. Сезар Фальконэ брат Торна, человека, которому она фактически уже стала женой!

Он словно с участием наклонился ниже:

– Мне искренне жаль, если я напугал, расстроил, причинил вам боль…

– Пустите меня, сеньор! Уберите руки! Я не стану играть с вами в ваши игры!

– О чём вы? – нахмурился он.

Его дыхание касалось её лица. От огня, пылающего в его теле у неё кровь начинала шуметь в голове.

Они застыли друг против друга, глядя друг другу в глаза.

Сердце билось тяжёлыми редкими ударами, а по венам словно струился расплавленный свинец. Душа как будто озарялась вспышками молний. Становилось трудно дышать от безумного влечения.

Лунный свет, льющийся потоком с неба, заставлял светиться воздух. Всё вокруг казалось сделанным из серебра и в тоже время было хрупким, непрочным, обманчивым, как призрак.

– Вы пугаете меня…

– Пугаю? – поднял брови он.

Она медленно подняла влажные ресницы. Её испуганные глаза встретились с устремлённым на неё взглядом.

Чёрные глаза Сезара горели на напряжённом лице от едва сдерживаемой страсти. Он чувствовал это так же остро, как она, но, в отличие от неё, вовсе не собирался сдерживать свои порывы.

– Как вы правильно заметили, я всего лишь скромная монастырская воспитанница и столичные нравы внушают мне отвращение. Вы – брат моего будущего мужа и если вам всё происходящее сейчас кажется нормальным, то меня всё это лишь пугает и отталкивает. Прошу вас, оставьте меня. Найдите для утоления ваших страстей кого-нибудь другого.

Сезар с явной неохотой подчинился её требованиям:

– Если бы вы были для меня лишь очередной прихотью, боюсь, я вряд ли бы посчитался с вашими чувствами, Гаитэ. Но я понимаю их и уважаю, хоть и сожалею… боюсь, тот, ради кого вы пытаетесь быть честной и целомудренной, не сумеет оценить сокровище, которым владеет.

– Я пытаюсь быть честной и целомудренной, в первую очередь, для себя. Как ни смешно, возможно, для вас это не прозвучит. Спокойно ночи, милорд.

– До завтра, сеньорита, – с грустью кивнул Сезар.

Возвращалась в себе Гаитэ в растрёпанных чувствах, но на сей раз на сердце у неё было ясно и светло. И то, что Сезар обманул её самые нехорошие ожидания не могло не радовать.

Плохо одно, с расчётом он это делал или от чистого сердца, в её мыслях и сердце его становилось слишком много.