I. Детство Тора.

Тор родился холодной майской ночью далеко от усадьбы, на болотах. На утро мать представила табуну, с которым она бродила, очень маленького, но складного «исландца», похожего на плюшевую игрушку; у него было тело ягненка и ноги оленя.

Отпустив жеребенку длинные крепкие ноги, природа-мать хотела помочь ему в борьбе за существование, потому что в той стране, где он увидел свет, все огромно. Горы исполинскими утесами громоздятся к небу, каменистые и песчаные пустыни и покрытые лавой плоскогорья тянутся на необозримые пространства; обширные впадины между ними заняты безбрежными болотами, а каждый ручей представляет собой опасный для переправы бурный поток. В такой стране без крепких ног не пробьешься.

В первые дни своей жизни Тор изучал только ближний луг и усадьбу: посетил кузницу, заглянул в сенной сарай и забрался в амбар, где долго бродил между мешками с шерстью, ящиками, связками сушеной рыбы и кучами тресковых голов. Там же он наткнулся на какие-то непонятные предметы из кожи, которые были пропитаны лошадиным потом; от одного из них пахло так, что Тору казалось, будто он стоит рядом со своей матерью Вьюгой.

Постройки в усадьбе Сигурда Торлейфсона были поставлены все в один ряд и прислонены задней стеной к горе; они были сложены из огромных глыб дикого камня и покрыты дерном; обросшие травой крыши делали усадьбу похожей на ряд зеленых холмов, вроде тех, какие расстилались кругом.

Дни стояли теплые. Солнце грело по-летнему, и было тихо. Пони паслись на лугу возле усадьбы. Воздух живительной струей вливался в легкие. Заслышав издали тревожное ржание матери, маленький Тор с поднятым хвостом весело мчался ей навстречу.

Тор рос общим баловнем. Внучата Сигурда Торлейфсона играли с жеребенком в прятки и гонялись за ним по лугу; Тору разрешалось входить во все двери; он привык, чтобы всякий, проходя мимо, приласкал его.

Заглядывая по обыкновению во все открытые двери, Тор забрался однажды в хозяйские комнаты. Не успев насладиться царившей в помещении тишиной и определить характер наполнявшего его совершенно особого запаха, Тор вдруг услышал сердитое рычание и увидел свирепую остроносую собаку. Незнакомый еще с «другом человека», Тор растерялся и выбежал из комнаты с непонятной для него самого быстротой. Обращение Снарди с пони было далеко не такое нежное, как у людей.

Спотыкаясь и задевая за предметы, стоявшие на пути, и чувствуя горячее дыхание собаки на своих задних ногах, жеребенок помчался на луг, где паслась его мать. Но там роли сейчас же переменились. Прижав уши и широко раздувая ноздри, Вьюга бросилась навстречу собаке, и Снарди проворно отскочил в сторону, спасаясь от ударов ее тяжелых копыт. Потом он забрался на пригорок и, усевшись там с видом неоспоримого превосходства, громко залаял.

Снарди вообще любил забираться на пригорки, чтобы воспользоваться случаем посмотреть на пони сверху вниз. Он считал себя вторым по важности лицом в усадьбе после хозяина и встречал лаем всякого, кто приходил на двор. Скотина его не любила.

С этого дня Тор понял, что постройки в усадьбе открыты не для него. Но запах дыма, наполнявший их, остался ему приятным на всю жизнь. Подростая, он заметил, что этот запах был присущ всем обитателям усадьбы: коровам, собакам, овцам, даже его матери.

* * *

Усадьба Сигурда Торлейфсона, Бильдаберг, приютилась среди гор, как гусыня на своем гнезде. К северу от усадьбы подымались высокие крутые горы, а к югу, среди пологих холмов извивалась широкая река, полная опасных водопадов и порогов. По берегам ее били из земли источники, на кочках среди травы рос мох большими пухлыми подушками. Порой на реке раздавался сильный плеск, такой, будто в воду упал человек; это означало, что прыгнул лосось.

Сигурд Торлейфсон был пожилой крестьянин, еще бодрый и крепкий. Темные волосы его вились, красиво обрамляя энергичное лицо. Он редко сердился и всякие невзгоды переносил терпеливо; жизнь среди суровой природы закалила его характер. Он слыл хорошим хозяином, и соседи охотно прибегали к его советам.

У Сигурда было стадо овец и довольно большой табун; кроме верховых и рабочих пони было немало вольных, которые не знали ни труда ни конюшни. Пони не только приносят доход хозяйству, с ними тесно связана и вся жизнь исландцев. В Исландии почти нет дорог, а поверхность ее настолько гориста, болота так обширны и реки так быстры и многочисленны, что без пони там далеко не уйдешь.

Вьюга бросилась навстречу Снарди.

Сигурд целый день проводил в суровом труде. По вечерам, окончив работу, он любил оставаться один и часто, бродя по горам или сидя у ручья, говорил сам с собой или задумчиво следил за бродившими по лугу пони. Среди них была и его любимица Вьюга со своим жеребенком. Ее огромная грива то развевалась по ветру как снежный вихрь, то спадала вниз наподобие лавины, а длинный пышный хвост сбегал до земли как пенистый водопад. Она как все пони доходила рослому человеку не выше груди, и туловище ее было соответственно коротко, но это не мешало ей в течение многих часов бежать ровной рысью или мчаться галопом с тяжелым всадником на спине.

 

II. Белоножка.

Тор рос здоровым и шаловливым жеребенком, Он начал понемногу находить вкус в траве и пощипывать ее не только для забавы, но и для того, чтобы утолить голод. Больше всего его пленяло поле, и он, пробегая мимо, всегда норовил ущипнуть немного сладкой зеленой травы. Впрочем то же самое делала и вся скотина, и главной заботой Снарди было прогонять скотину с поля.

Чтобы нести свою сторожевую службу, Снарди забирался на крышу конюшни; главное внимание он уделял пони — он был уверен, что без его участия их четыре ноги не носили бы так быстро его хозяина. Специальностью его жены Пили были овцы, а на долю их сына Иокеля доставались главным образом коровы.

У Тора был в табуне верный друг — старый мерин Родур, который вообще любил жеребят и часто сманивал их от матерей. Когда Родура не было в табуне, Тор скучал и за неимением лучшего принимался иной раз гонять лопоухого теленка.

Но случай доставил ему вскоре другого товарища.

Однажды Сигурд ранним утром оседлал Вьюгу и отправился в соседнюю усадьбу Исхольт, находившуюся по ту сторону гор. Вьюга бежала по обыкновению быстро, грива и хвост ее так и развевались по ветру, и она то-и-дело окликала жеребенка. Тор отвечал ей веселым ржанием и бросался догонять ее. Пологие холмы скоро, кончились, и пошли крутые тропинки и узкие ущелья. Несколько раз приходилось пересекать ручьи, но это не было для Тора новостью — Родур не раз увлекал его за собой в воду. Тор уже не отставал от матери, а ровной рысью бежал за ней или осторожно ступал по ее следам по каменистым тропинкам.

Когда они доехали до Исхольта, жеребенок с наслаждением отдыхал, лежа на земле около щипавшей траву матери. Но отдых был недолог. Покончив свои дела, Сигурд тотчас же собрался в обратный путь.

На одной из небольших лужаек, среди громадных камней, высоко в горах паслась тощая вороная кобыла с белыми ногами, а рядом с ней — крепкий, но довольно нескладный жеребенок. Увидев Вьюгу, кобыла, кивая головой, направилась к ней. Сигурд остановил Вьюгу, пони обнюхались и сразу поняли, что они давно знакомы. Жеребята, напротив, долго смотрели друг на друга удивленными глазами. Сигурд спрыгнул на землю, вынул из кармана недоуздок, надел его на белоногую кобылу и поехал дальше.

Дело шло медленно. Старая Белоножка не могла бежать так резво, как Вьюга. Но вот пошли знакомые Тору места, и наконец все четверо добрались до дому. Белоножка обнюхалась с остальными пони — все это были старые знакомые: она была из числа рабочих пони.

Рыжий мерин Родур был очень доволен — отныне за ним бегали два веселых жеребенка. Сын Белоножки, Глазок, сделался неразлучным приятелем Тора.

Происхождение Белоножки было окутано туманом неизвестности. Она не выросла в усадьбе Сигурда, а была куплена им у какого-то неизвестного человека при несовсем обычных обстоятельствах,

Однажды Сигурд возвращался из далекой поездки. Ему пришлось ехать через горы. Внизу, в котловине он увидел человека и небольшую худую кобылу с белыми ногами. Лошадь стояла понурив голову, на спине ее зияла большая рана. Седло висело у нее под брюхом. Хозяин спал рядом на земле, видимо пьяный. Сигурд растолкал незнакомца, проводил его до ближайшего жилья и, когда тот протрезвился, купил у него кобылу: ее страдания тронули сердце старого крестьянина. Захватив Белоножку, Сигурд двинулся дальше. Когда стемнело, он разнуздал обоих пони, лег на землю и крепко заснул. Но спокойно выспаться ему не удалось, — Вьюга вскоре разбудила его, толкая мордой в плечо: Белоножка убежала, и она предупреждала об этом своего хозяина. Сигурд догнал беглянку и благополучно добрался до дому.

Рана Белоножки зажила, понемногу кобыла окрепла и обнаружила превосходные качества; она оказалась первоклассным проводником каравана, была кротка и, где нужно, смела. Как большинство крестьян в Исландии, Сигурд раз в год отправлялся в отдаленный поселок для продажи шерсти. Он брал с собой четырнадцать пони и проводил в дороге шесть дней. Тогда-то Белоножка и пригодилась ему. Опустив голову почти до земли, следя за малейшей неровностью почвы и осторожно ступая, гуськом шли вьючные пони. Через седло у них были перекинуты громадные мешки с шерстью. Когда приближались опасные болота, Белоножку пускали вперед, и весь караван шел по ее следам. То же самое происходило когда подходили к большой реке: Белоножка первая шла в воду, рискуя жизнью.

После окончания каждого из таких путешествий Белоножка убегала и скрывалась в горах, окружавших усадьбу. Искать ее там было очень трудно, и ее оставляли на свободе. Иногда только снега загоняли ее на зиму домой. В этом году она убежала в горы, не дожидаясь отправки каравана. Но так как она уже стала стара и Глазок был наверное ее последним жеребенком, Сигурд оставил своего маленького белоногого проводника в покое.

 

III. Вьюга побеждает метель.

Исландия — суровая страна: ее болота, горы и реки опасны и летом, но опаснее всего они зимой. С вершины ледников, куда она убирается на лето, зима врывается в долины. Перед наступлением зимней темноты погода начинает меняться: буря чередуется с затишьем, мороз с оттепелью, из безоблачного голубого неба внезапно налетает метель.

Тихим осенним днем Сигурд оседлал Вьюгу и отправился на именины в соседнюю усадьбу. Снарди увязался за ним. Всю дорогу он самонадеянно забегал вперед и лаял, когда тропинка раздваивалась, как будто хотел указать пони верную дорогу. Вьюгу это раздражало: как он смеет ее учить! Когда один раз Снарди ошибся и взял налево, Выога побежала вправо и демонстративно прибавила шагу. Пес был посрамлен.

Они благополучно доехали до маленькой усадьбы, расположенной на вершине пологого холма. Вьюгу поставили с другими пони, и Снарди лег рядом… сторожить ее. Он смотрел только одним глазом, но выражение его острой морды с торчащими ушами не стало менее самоуверенным. Приподнимаясь на передних лапах и беспечно зевая, он точно хотел сказать, что если хозяин не взял его с собой в дом, то лишь потому, что ему надо сторожить здесь Вьюгу да кстати и остальных глупых пони.

В усадьбе шел пир горой. Вино и песни буйно лились, когда ветер вдруг переменился и задул с севера. Через несколько минут буря налетела на домик, словно намереваясь его сокрушить. В окна захлестали снежные хлопья. На лицах гостей появилась тревога. Пони бросили есть и прижались друг к другу.

Один за другим гости начали вставать из-за стола и прощаться с хозяевами. Когда они вышли на двор, мороз был уже так силен, что люди обвязывали себе шею платками, а снег так глубок, что ноги уходили по щиколотку. Те, которым было далеко до дома, решили остаться переночевать в усадьбе. Сигурду надо было проехать всего восемь километров до Бильдаберга, поэтому он, не теряя времени, вскочил в седло и поскакал.

Надо было спешить изо всех сил. Снарди стрелой летел впереди. Он отлично находил дорогу под снегом. Ветер вначале был сбоку, так что горы и утесы служили некоторой защитой. Сигурд отпустил поводья, закутался и предоставил Вьюге бежать как и куда она хотела. Снег валил густой, и быстро темнело. Вьюга бежала бодро, сквозь снежную завесу мелькали знакомые места.

На одном из поворотов оглушительный свист метели заставил Снарди вздрогнуть, он весь съежился и побежал назад, чтобы спрятаться за пони. Вьюга нагнула голову и насторожила уши, чувствуя, что ее всадник все ниже приникает к седлу.

Тьма, буря, пронзительный ледяной холод… Больше всего доставалось пальцам на руках и ногах, а лицо кололо точно иголками. Метель все усиливалась. Снег закрыл камни и кочки, тропинка была едва заметна. Но Вьюга, которая знала на ней каждый камень, бежала не останавливаясь. Снарди несся опять впереди, задрав хвост и воображая, что указывает ей дорогу.

Все дальше и дальше по извилистым тропинкам, вниз, в небольшие лощины, потом вверх, по краям обрывов, мимо пропастей, занесенных снегом. Вьюга замедлила ход и осторожно подвигалась вперед, ощупывая передними ногами почву. Сигурд уже не видел дороги; надеясь на собаку, он направлял пони по ее следу.

Вдруг Вьюга остановилась. Сигурд ударил ее пятками — она не двигалась. Он слез и попробовал тащить Вьюгу за собой — она продолжала стоять. Тогда он понял, что они со Снарди дали маху. Он опять сел на пони и опустил поводья, и Вьюга тотчас же решительно повернула и направилась другой дорогой. Оглядевшись кругом, Сигурд увидел, что они остановились около старой переправы через реку, где после землетрясения образовалась на дне предательская трещина. Ему вспомнилось, как однажды он насильно направил туда Вьюгу и как они оба чуть не погибли в реке.

Вьюга не удостоила Снарди даже фырканья, когда он проворно проскочил мимо ее морды и побежал по новой дороге. Она напрягала все свои силы и бежала до тех пор, пока усталость опять не заставила ее остановиться.

Белоножка первая шла в воду, рискуя жизнью.

Перед ними расстилалось ровное открытое пространство. Ветер был так силен, что почти нельзя было дышать. Мелкий как мука и колющий как стеклянные осколки снег залеплял лицо, набивался в рот и слепил паза. Снежные вихри крутились со всех сторон. Сигурд чувствовал себя словно среди бешеных волн прибоя.

Задыхаясь от назойливых порывов снежной бури, он мешком свалился с пони на снег, спрятался за Вьюгу, прокашлялся и отдышался. Вьюга медленно двинулась с места и пошла, понурив голову и то-и-дело отряхиваясь на ходу. Сигурд надвинул шерстяную шапку на уши и побрел за своим пони, держась за седло.

Как часто проезжал он по этой равнине стремительным галопом. Он невольно вспомнил свои летние поездки, когда солнце освещало равнину, а плывшие по небу облака бросали коричневато-серые тени на окрестные горы. Теперь он еле плелся по тропинке, глядя в темноту сквозь петли вязаной шапки. Горы утратили свои причудливые очертания, все слилось в сплошном снежном вихре, и Сигурд едва видел перед собой даже голову пони.

Но вот Вьюга опять остановилась. Они находились у речки, которая пересекала замерзшее болото. Странно было видеть эту черную воду среди сплошного белого ковра; холодная и шумливая, появилась она из белого тумана и в нем же исчезала. Умное животное остановилось у самого края воды, возле каменного брода. Сигурд взобрался на седло, и Вьюга благополучно перенесла его на другой берег.

Они достигли гребня гор, и им оставалось миновать только одно ущелье метров в сто длиною. Их встретил бешеный порыв урагана. Можно было подумать, что весь ледник обрушивался сверху на ущелье, так бушевал снежный вихрь в его извилистых коридорах, и свист его смешивался с шумом соседнего водопада.

Сигурд сидел, обняв пони за шею и укрывая от ветра лицо. Вьюга шла все тише, с трудом переводя дух. Одежда и шапка плохо защищала Сигурда, снег забирался за ворот и в рукава. На лице образовалась маска из смерзшихся льдинок. Продрогший до костей, Сигурд словно в забытье соскользнул с седла в снег. Кругом — белый, крутящийся, свистящий хаос. Шея пони, за которую он инстинктивно ухватился, вдруг исчезла. Сигурд видел лишь растущие с каждой секундой сугробы снега, говорившие ему о том, что если он будет лежать — его занесет. Однако, он не был в состоянии подняться.

Сигурд лежал под защитой утеса, едва дыша. Но друзья не бросили его в беде. Рядом с ним остановились пони и собака. Непогода их еще не сокрушила. Сигурд смотрел на них и думал о том, что эти два его верных друга постоянно ведут борьбу за первое место в его сердце. Он сам не знал, который из них был ему дороже.

— Вьюга! — сказал он устало и в голосе его послышалась мольба

Потом он быстро прибавил:

— Снарди! Снарди!.. — и, глубоко вздохнув, умолк.

Так он лежал между своими друзьями, а над ним крутилась и свистела метель. Соперники стояли над хозяином, оба одинаково промерзшие и усталые. Но даже и в такую минуту между ними не было согласия, и собака попрежнему сохраняла гордый вид, как бы считая общество пони унизительным для себя.

Первой встрепенулась Вьюга: воспоминание о жеребенке и теплой конюшне потянуло ее домой, В такую погоду она особенно сильно испытывала притягательную силу дома. Она фыркнула и потянулась мордой к спавшему хозяину. Снарди сейчас же вскочил и зарычал.

Сигурда разбудили во-время. Он не успел еще заснуть вечным сном. Стуча зубами, он с усилием стряхнул с себя дремоту; короткий сон все-таки освежил его. Он начал хлопать руками и топать ногами, чтобы расшевелить кровь. И понемногу в нем проснулась его обычная бодрость. Он бросил повод на шею Вьюге и пошел за своими друзьями, держась рукою за седло.

Метель и ветер бушевали попрежнему, лавовая пустыня словно кипела вокруг них. С трудом, шаг за шагом они переваливали через вершину горы, и начался спуск. Суеверный страх закрался в сердце Сигурда, когда он обнаружил, что по ту сторону гребня метель свирепствовала еще сильнее. Ему казалось, что злые «духи» гор бешено дрались между собой. Он вздрогнул, когда вдруг кто-то подкатился темным комком ему под ноги и чуть не повалил его…

Но это был Снарди, который на минуту остановился, чтобы укрыться от ветра за пони. Полученный толчок вернул псу мужество. Он вскочил на ноги и, неистово отряхиваясь от снега, прыгнул вперед и снова очутился перед мордой Вьюги.

Перед ним расстилалась взбудораженная вихрями равнина. Стараясь не попадаться под ноги лошади, Снарди прыгнул на первый снежный сугроб и ушел в него по уши, из второго он выбрался с трудом, и это окончательно сломило его. Он уже не настаивал на своей роли проводчика. Смиренно поджав хвост и опустив голову, он поплелся за пони.

В борьбе с метелью первым сдался человек, за ним — собака. Вьюга еще держалась. Чувствуя, что «остроносый» идет по ее следам, она испытывала удовлетворение. Снарди был теперь там, где ему полагалось быть всегда, — не его дело указывать ей дорогу.

Они прошли еще немного вперед. Снарди тихо взвизгивал — снег душил его. Пес окончательно обессилел. Он лег на снег и свернулся клубочком — бедняга решил умереть. Сигурд сжалился над ним, поднял, перекинул через седло, как мешок, и привязал стременами.

Но это было последнее разумное действие, на которое был способен Сигурд. Он шел за пони, не думая ни о чем, повинуясь слепому инстинкту, который запрещал ему останавливаться. Было так холодно, что дыхание обжигало ноздри. Вьюга поминутно нагибалась, совала морду в снег и глотала его. Медленно-медленно знакомые приметы сменяли одна другую. Она узнавала их, несмотря на то, что все кругом было засыпано снегом. Когда она возила куда-нибудь хозяина, она всегда думала только о том, чтобы запомнить дорогу.

Наконец Вьюга нашла дорогу к дому. Только ее чуткие ноздри способны были уловить легкие запахи, которые исходили из усадьбы. Ее редкое умение запоминать дорогу и привязанность к человеку и дому спасли всех троих.

Еще задолго до того, как ухо ее уловило тревожный топот Тора в конюшне, она убедилась, что идет верной дорогой. Запах дыма, окружавший усадьбу, был слышен несмотря на частый снег. Наконец и Снарди почувствовал его и с радостным лаем соскочил в снег. Лишь один Сигурд не узнал, что они дома. Он понял это только тогда, когда увидел свет в одном из окон. И сердце его наполнилось безмерной радостью.

— Вьюга! Вьюга!.. — бормотал он обледеневшими губами. — Никогда я не осмелюсь ударить тебя. Когда ты умрешь, я потеряю своего лучшего друга…

* * *

Зимняя жизнь текла в Бильдаберге своим чередом. Каждый день, если позволяла погода, овец выгоняли на холм. Работник провожал их до того места, где снег лежал самым тонким слоем, и они тотчас же начинали добывать себе корм, разгребая снег копытами. Трава под снегом была сочная и вкусная, овцы обгладывали молодые побеги березы и ивы. К ночи их опять загоняли в теплую овчарню.

Тор и Глазок были еще слишком молоды, чтобы подобно остальным пони проводить зиму среди суровой природы, Они стояли в конюшне и выходили наружу только вместе с овцами, в хорошую погоду. Вьюга тоже всегда приходила домой на ночь, и ей полагалась каждый вечер хорошая охапка сена. Хотя Тор был уже достаточно велик, чтобы обходиться без молока, мать продолжала подзывать его ласковым ржанием.

 

IV. На горных пастбищах.

Уже давно кругом усадьбы начали появляться рыжевато-коричневые дрозды. Небольшими стайками они проносились над двором, где талая вода сбегала ручейками поверх льда. Как первым вестникам весны, дроздам приходилось переживать много невзгод: налетали порой метели, пловучие льды загромождали берега Исландии, приносили с собой холода и суровые ветры. Снежные бури загоняли Тора и его приятеля Глазка в конюшню с замороженных лугов, которые опять покрывались снегами. Но проходило несколько дней, и жеребята начинали снова разгребать копытами скрывавшуюся под снежным покровом сочную траву.

Появлялись большие стада диких гусей, и на собак обрушивалась новая забота — прогонять этих вредителей с поля. Слетались певчие птицы. Страна просыпалась от холода, сбрасывая ледяные оковы. Вскоре от сплошного снежного покрова на горах остались лишь небольшие клочки по оврагам, которые издали были похожи на белые шкуры, разложенные для просушки.

Со всех пригорков с шумом бежала весенняя вода. Она доходила до самого двора и размывала в песчаных холмах глубокие ямы, которыми Сигурд пользовался потом, чтобы складывать в них лед и пойманных в сети лососей. Ручеек, протекавший возле усадьбы, так раздулся, что лошадям приходилось его переплывать. Болота превратились в огромные озера. Вода бежала по всем тропинкам, протоптанным скотом.

Небо в эту пору часто хмурится, идут холодные дожди, над землей висят туманы. Но вслед за дождями приходит наконец и тепло. Весенний воздух забирается в густую овечью шерсть, и овцы начинают линять. В это время некоторые птицы уже сложили в гнезда яйца, а ворона уже кормит птенцов. Между кочками бегают парочки куропаток, то-и-дело приникая к земле, словно скрываясь от кого-то. Карликовые березки распускают нежную листву. Ясная тихая и теплая погода сменяется южными ветрами и дождями.

Склоны гор зеленеют, с лугов несется аромат свежей травы навстречу жадно раздувающимся ноздрям животных.

В начале июля Сигурд отправлялся со своим стадом в горы, на пастбища, расположенные вблизи одного из крупных ледников. В усадьбу должны были вернуться только верховые пони, которые могли понадобиться хозяину для поездок по делам.

Путь не близок и не легок. В первый день отдыхали только два раза — возле заброшенной усадьбы, где скоту дали покормиться досыта, а потом выше, в горах. Вечером, когда овцы едва брели, остановились на ночлег. Люди ночевали в хижине, построенной для пастухов на берегу прозрачного ручья, скот пасся всю ночь на лугу со свежей сочной травой.

Наутро, едва загорелась заря, Родур ржанием подозвал к себе Тора и Глазка. Его ноги были спутаны, он не мог далеко увести жеребят от стада; ему захотелось просто полюбоваться на их игру, но Снарди оказался тут как тут. Своим дурацким лаем он разбудил людей. На Родура тотчас же надели седло, распутали ноги и через несколько минут тронулись в дальнейший путь.

Ледник отливал вдали зелеными и голубыми тонами, и холодное дыхание его достигало до животных. Дорога становилась все тяжелее, начались узкие горные тропинки, где стаду приходилось итти гуськом. Тропинки вели все вверх, то по темным ущельям, то по светлым открытым склонам.

Ледник уже недалеко. Он ослепительно сверкает на солнце. Большое озеро расстилается у его подножья, из озера вытекает широкая бурная река. Старые животные ободрились, они узнали свое прошлогоднее пастбище. Слышится крик лебедей. Бараны поднимают голову и с недоумением смотрят в небо. Вперед, вперед! Животных теперь уже не удержишь. Усталость забыта.

Вокруг Лебединого озера, куда изливал свои воды исполинский ледник, были расположены тучные луга, служившие летним пастбищем тысячам овец и сотням пони. Трава местами доходила пони до живота. Озеро кишело птицами — лебеди и гуси стаями скользили по его поверхности или взлетали на воздух, наполняя его шумом крыльев. Высоко в небе черной точкой неподвижно стоял орел. Исландский сокол как стрела перелетал со скалы на скалу.

В тишине, нарушаемой голосами птиц и блеянием подошедшего стада, вдруг раздался глухой гул и треск, и часть ледника скользнула в озеро. Мгновенно все птицы с криком снялись с его поверхности. Несколько минут спустя большие льдины поплыли по озеру по направлению к реке. Это обстоятельство сильно встревожило Сигурда — стадо нужно было переправлять через реку. В том месте, где течение ее было всего ровнее, на берегу лежала перевернутая вверх дном лодка. Ее спустили на воду. Один из крестьян сел в нее. Все стадо столпилось на берегу.

Под лай собак и крики людей стадо спустилось к самой воде вслед за вожаками-баранами. Страшно было смотреть на быстрое течение реки, ощущать ее ледяной холод. Тор в нерешительности топтался на месте, щупая дно копытом. Глазок робел. Но вот рыжий мерин спокойно вошел в реку, и вода сомкнулась над его потными боками.

Мгновенная тишина — и все стадо поплыло. Словно живой мост перебросился через реку. Тяжелые рога одного из баранов тянут его ко дну, он тонет, но человек в лодке во-время приходит к нему на помощь.

Тор отбился от стада и отстал. Стремительное течение подхватило его как соломинку. С берега кричали человеку в лодке, но тот был занят в другом месте, и Тора понесло вниз по течению.

Но вот от стада отделяется рыжий мерин и плывет вслед за жеребенком. От ноздрей его летят снопы брызг. Он догоняет Тора и, защищая его своим крепким телом, провожает к остальному стаду. Тор благополучно достигает другого берега.

Освеженный купаньем жеребенок понесся, отряхиваясь, по лугу. Это была последняя услуга, которую Родур оказал своему молодому другу. Не успел он пробежаться по лугу и щипнуть свежей травы, как работник поймал его с помощью Снарди и вернулся с ним на другой берег. Его дело было только проводить молодых пони через переправу. Он должен был вернуться в Бильдаберг вместе с людьми. Бедняга долго еще ржал с того берега, прощаясь со стадом.

 

V. Опасный путь.

Однажды Сигурд и Снарди необычайно рано появились на прилегающем к усадьбе лугу. Несколько чужих пони были накануне вечером выпущены на луг. Они были вероятно издалека, потому что запах их оказался незнакомым Вьюге. Собаки всю ночь лаяли на них. Сигурд и Снарди живо переловили пони, Вьюге тщательно осмотрели подковы, оседлали и дали целое ведро молока.

Двое туристов, старик и молодой, прибыли накануне в усадьбу Сигурда Торлейфсона и уговорили его проводить их на ту сторону горного хребта. Сигурд рассказал туристам, что путь далек и тяжел, что по дороге к большим ледникам надо пересечь тянувшуюся на сорок километров песчаную пустыню. Но это не испугало туристов. Они уверяли крестьянина, что привыкли к верховой езде, что пони у них отличные.

Плотно пообедав, Сигурд и двое туристов около полудня выехали из Бильдаберга. Первые два дня пути прошли благополучно. Когда они преодолели под'ем на пустынное плато, Сигурд остановил Вьюгу, спешился и положил под один из камней длинный кусок бумаги, чтобы на обратном пути скорее найти дорогу к ближайшему водопою.

Через некоторое время путники достигли первой вехи на своем бездорожном пути. Печальная и страшная картина! Среди песков возвышалась груда посеревших овечьих и лошадиных костей. Казалось кто-то нарочно сложил их в кучу — на самом деле их сдуло сюда ветрами. Полая вода, сбегая с гор, навалила на кости тяжелые камни.

Лет пятьдесят назад несколько хозяев купили на юге овец и гнали их к себе на север через пустыню. Дело было поздней осенью. Внезапно налетевшая снежная метель похоронила их вместе со стадом. С тех пор многие крестьяне, совершая тот же путь, обходили это жуткое место.

Сингурд бред за пони, не думая ни о чем, повинуясь инстинкту Вьюги.

Перед путниками расстилалась желтая пустыня. На горизонте белели ледники. Песок был настолько рыхлый, что пони поднимали густую пыль; люди принуждены были поднять воротники и закрывать глаза; дышать было трудно. Когда песчаная полоса сменялась полосой лавы, они открывали глаза и переводили дух. И люди и пони покрылись густым налетом желтой пыли. Солнце было задернуто пыльной завесой и казалось желтовато-красным. На зубах хрустела пыль, пони давно мучила жажда, но они знали, что до водопоя еще далеко.

К концу светлой северной ночи, после шестнадцатичасового переезда пустыня оказалась наконец позади, и караван благополучно спустился в небольшую долину, покрытую зеленой травой. Усталые головы тотчас же наклонились над землей, и животные жадно начали щипать траву.

В первой же усадьбе, которая попалась им на пути, туристы остановились на несколько дней отдохнуть. Сигурд провел там весь день и остался на ночь. До рассвета он отправился в обратный путь. Сигурду эти места были хорошо знакомы. Он не раз навещал там своих родных. Это была его родина. Он был еще ребенком, когда отец его переселился на юг в Бильдаберг. Маленький Сигурд с отцом, матерью, сестрами, братьями и работниками совершил верхом тяжелый переход через пустыню.

Когда Сигурду впоследствии приходилось совершать поездки в эти края, он всегда брал с собой кого-нибудь из работников. На этот раз он был один. Полагаться приходилось на одну Вьюгу. На последнем водопое он обхватил обеими руками ее морду и лаская шепнул ей: «Домой, домой!» Но Вьюга и сама это понимала и нетерпеливо рыла копытом.

Когда солнце появилось из-за облаков, он достиг пустыни. К счастью для него за ночь подморозило, и песчаная поверхность стала твердой. Ветер был попутный. Вьюга бежала бодро — то крупной рысью, то галопом. Ее манили белые вершины гор на горизонте.

Спустя несколько часов Сигурд заметил, что погода меняется. Воздух становился все мягче и теплее. Около полудня ветер совсем улегся. Камни стали влажными. Беспокойство овладело и пони и всадником. Вьюга уловила тревогу хозяина по движениям его рук, дергавших повод, и напрягла все силы.

Но почему хозяин так погонял ее? Ведь пока ему нельзя жаловаться — она бежит хорошо. Хозяин все реже дает ей передохнуть, и отдых становится все короче. Вьюга тоже заметила перемену погоды и догадалась, что будет дождь.

Настал вечер. Потянуло холодом. Сигурд повернулся в седле и увидел то, чего он больше всего боялся: серое облако тумана ползло за ним. Становилось темно. Приметы на пути, по которому Вьюга ездила не больше раза в год, уже давно были плохо видны. Она пристально смотрела на них и все ускоряла бег.

У Сигурда холодная дрожь пробегала по спине. Он подгонял Вьюгу кнутом, чего почти никогда не делал. Сначала он щелкал кнутом по воздуху, потом ударил ее по бедрам. Она бросилась вперед, дико фыркая и негодуя.

Ветер так и свистит в ушах Сигурда, несмотря на то, что воздух неподвижен… Он пригибается к седлу, крепко прижимаясь к пони.

Тяжелой темной массой движется за ними туман — безмолвный зловещий всадник. Изредка сеется мелкий дождик. Сигурд понимает, какая ему грозит опасность. Гор впереди уже не видно. Становится холодно. Если бы он был не один, ему нечего было бы тревожиться. Сигурду не раз приходилось попадать в туман. Люди растягиваются длинной цепью и перекликаются, и задний до тех пор остается у последней вехи, пока передний не найдет следующую.

Но еще страшнее тумана надвигающаяся ночь. С ее наступлением никакое передвижение невозможно. Необходимо во что бы то ни стало добраться до конца пустыни. Два часа прошло с тех пор, как они отдыхали в последний раз. Вьюге надо было бы передохнуть, но ничего не поделаешь. И Сигурд погоняет ее, уверенный, что его спасение зависит только от выносливости пони. Он знает, что туман только здесь, наверху, что ему нужно лишь добраться до спуска с плато, а там можно двигаться потихоньку от кормежки до кормежки. На песке еще видны следы копыт, но последняя часть пустыни покрыта жесткой лавой.

Туман непроницаемой завесой опустился перед глазами пони и всадника. Сигурд все чаще погоняет Вьюгу. Кнут он потерял, но он бьет ее рукой по шее и дергает поводья. И Вьюга бешено мчится вперед. Край плато был близок. Они не сбились с пути. Из тумана одна за другой начинают появляться вехи. Вот и последняя — груда костей. Сигурд с содроганием думает о том, как погиб караван. Вскоре Сигурд замечает камень, под который он положил бумагу. В восемь часов преодолели они бешеным галопом страшную пустыню!.. Спустившись в долину, Сигурд спрыгнул на землю и за поводья довел измученную Вьюгу до ближайшей травы. Вьюга стояла среди свежего зеленого болота и тяжело дышала. Ноздри раздувались, глаза налились кровью. Ноги у нее болели, колени дрожали, суставы были точно налиты свинцом. Темная завеса опускалась перед глазами. Она упала на землю как подкошенная и заснула, как только Сигурд снял с нее седло.

Сигурд опустился рядом с Вьюгой на камень. До дому было еще далеко. Что делать, если пони откажется итти дальше? Туман стал еще гуще. Внизу, в долине шел сильный дождь. Вдруг Сигурд вспомнил, что в усадьбе по ту сторону пустыни ему дали на дорогу немного провизии, между прочим бутылку свежего молока. Он вытащил бутылку из-за пазухи. Затем принес в клеенчатой шапке воды из ближайшего ручья. Обмыв морду Вьюги и освежив ей шею, он протянул ей шапку с оставшейся водой. Она открыла глаза и потянула воздух, потом к невыразимой радости хозяина прильнула пересохшими губами к воде.

Сигурд опорожнил в шапку всю бутылку молока, и полумертвое от усталости животное втянуло в себя живительную влагу до последней капли. Потом он сел на камень и, поедая черный хлеб с куском копченой баранины, глядел на Вьюгу. Они были одни во тьме и тумане — пони и человек, — и над их головой не было никакой защиты от непогоды. Сигурд часто вставал, хлопал и гладил Вьюгу по шее. Понемногу силы вернулись к ней, и она начала лежа щипать траву. Звук пережевываемой травы наполнил сердце Сигурда радостью и надеждой. Подложив седло под голову, а мешок из-под провизии под бок, он лег на землю и заснул.

Когда он проснулся среди ночи, туман уже исчез, дул холодный ветер, на небе сияли звезды, а у края болота паслась Вьюга. В светлевшем воздухе снежные вершины призрачно возникали из тумана. Сигурд разглядел следы, проложенные несколько дней назад. Когда утреннее солнце отогрело его застывшие члены, он оседлал Вьюгу и отправился в дальнейший путь, ведя ее в поводу.

Наконец они достигли широкой реки. Сигурд не без тревоги стал думать о переправе. Одолеет ли Вьюга силу течения после вчерашней усталости? И в каком месте они переправлялись через реку с туристами? Он направился по берегу и нашел, как ему показалось, место их прежней переправы. Но Вьюга не захотела итти в воду. Чутье говорило ей, что они пересекали реку не здесь. Сигурд приписал нерешимость Вьюги ее усталости и заставил ее итти в воду.

Не успела она отойти несколько шагов от берега, как течение подхватило ее. Тогда, не слушаясь повода, она круто повернула и вышла обратно на берег. Сигурд должен был признать свою ошибку. Проехав еще немного вдоль берега, он, очутился у настоящей переправы, где Вьюга вошла в воду спокойно, не ожидая, чтобы ее подгоняли.

Но река глубока. В нескольких шагах от берега вода доходит пони до брюха и заливает ноги всадника. В дне много глубоких ям; когда Вьюга уходит в них. Сигурду кажется, что она захлебывается. Поводья дрожат в его руке, он неспокоен, и пони замечает это.

До берега уже недалеко. Отчего хозяин все время дергает за повод? Куда он направляет ее? Вьюга с трудом удерживается на ногах, дико дергает головой, мечется и вдруг теряет почву под ногами. Она скользит куда-то вниз, голова её исчезает под водой. Сигурд соскакивает с седла, и в следующую минуту среди пены и воронок течения оба бешено борются за жизнь.

Сигурд выпустил поводья, и поток закружил его как щепку. В ту минуту, когда течение с головокружительной быстротой проносило его мимо Вьюги, он успел ухватиться за ее хвост. Освободившаяся от поводьев Вьюга сразу успокоилась. Она без особого труда справилась с течением, вышла на берег и вынесла за собой хозяина.

В плачевном состоянии добрались они через несколько часов до ближайшей усадьбы. Просидев там целые сутки, Сигурд двинулся дальше и на третий день достиг Бильдаберга.

После изнурительной скачки через пустыню, неудачной переправы через реку и всех трудностей поездки Вьюга сильно сдала и нуждалась в хорошем отдыхе на сочных лугах Бильдаберга. Она бродила все время одна, у нее не было желания присоединиться к другим пони. Наевшись, она ложилась на землю, протягивала ноги и спала.

Вьюга стала скучной и унылой и, когда Сигурд снова оседлал ее, она заупрямилась. Он с трудом заставил ее выехать со двора, но когда они достигли той самой реки, в которой она попала в яму, Вьюга вся задрожала и уперлась на месте. Сигурду пришлось вернуться домой.

Через несколько дней она отказалась перевезти его через знакомый ручей в усадьбе. Она потеряла веру в своего хозяина. Когда он подходил к ней, она вздрагивала, словно боялась, что он опять поведет ее в опасное место. Сигурд увидал, что прежнего взаимного понимания между ними больше нет. Собака, говорят, прощает. Пони никогда не прощает. И Сигурд понял, что ноги Вьюги были больше не для него. Ей нужен был другой хозяин.

* * *

Близилась осень. У ледника, где бродили Тор и Глазок, выпал снег. Погода становилась изменчивой и ветреной. Звезды по ночам сверкали ярче, а к утру лужи затягивало ледком. Одни за другими улетали птицы. Гуси и лебеди совершали пробные перелеты с молодежью. Старая овца Бильда начинала тосковать по дому, а так как в этом году ей оставили ягненка, она рано собралась с ним в обратный путь. Когда через неделю Сигурд увидел Бильду во дворе усадьбы, он принял это к сведению и сговорился с соседями насчет дня, в который они отправятся в горы за скотом…

* * *

Что это? По ту сторону реки, вытекавшей из Лебединого озера, вдруг показался пони с двумя головами. Тор и Глазок так давно не видали верховых, что не сразу поняли в чем дело. Страшное существо переплыло через реку, а впереди его плыл еще кто-то, кого оба жеребенка приняли за большую гагару. Но там, где мнимая птица вышла на берег, вдруг появилась собака, и, как только она залаяла, все очарование исчезло: яркое воспоминание о могущественнейшем существе, вместе с которым всегда появлялась собака, ожило в жеребятах. Они повернули и помчались прочь от берега, потом остановились и начали издали наблюдать. Запахло жильем, коровами, землянками, конюшней. Снарди с громким лаем начал гнать жеребят к берегу, но они галопом умчались прочь.

Тора и Глазка пока оставили в покое. Пони собирались последними. Труднее всего было справиться с овцами. После целого дня напряженной работы это наконец удалось, и начался тяжелый обратный путь с отдыхом на обычных привалах. К концу второго дня пошли знакомые места, и жеребята вскоре увидали домашних пони. Старый Родур с ржанием выбежал им навстречу. Вьюги в табуне не было. Сигурд подарил ее своему сыну Скули, который жил в собственной усадьбе, недалеко от Бильдаберга.

 

VI. Блуждания в снегах.

Луна ярко сияет на глубоком небесном своде. С замерзших озер доносится глухой треск льда. Гулкое эхо отвечает ему в горах. Мороз усиливается. Зима стоит такая суровая и вместе с тем такая снежная, что овцы не могут добывать себе корм — их оставляют в овчарнях. Длинные темные ночи сменяют короткие дни; на небе полыхает северное сияние.

Жеребята смотрят на него и недоумевают. Они пасутся вместе с остальными пони всю зиму на воле. На пастбище построено для них убежище, которое всегда стоит открытым. В нем лошади могут укрываться от непогоды. Жеребята совсем одичали. Они не станут есть под крышей даже самого душистого сена. Песок, взметаемый ветром, смерзся в крепкий панцырь на их шкуре. Они похожи на ньюфаундлендских собак. Шерсть у них отросла, и ноги стали толстые, как тумбочки.

Из Тора вырабатывается отличный скакун, он легок и шаловлив. Глазок совсем другого характера. Это — будущий работник. Он немножко тяжеловат, но силен. Тор, шаля, может растрепать охапку лучшего сена, Глазок не уронит из него ни соломинки.

* * *

Однажды вскоре после обеда всю усадьбу окутала мгла. Солнечный свет не мог пробиться сквозь нее, и весь день стояли сумерки. К вечеру прояснилось, и Сигурд послал своих двух внучат в загон за верховыми пони: они были ему нужны для поездки, которую он собирался предпринять на следующее утро.

Мальчики не могли видеть северной стороны неба за холмами, а между тем там собирались тяжелые снежные тучи. Только пройдя половину пути к загону, они оглянулись и заметили, что над усадьбой уже валит крупными хлопьями снег. Одну минуту мальчики колебались: не вернуться ли домой? Но им не захотелось возвращаться, не исполнив поручения, да и пони не могли быть далеко. Они бросились бегом по направлению к загону, спеша добраться до сарая…

Тем временем Сигурд беспокоился и досадовал на себя за то, что не послал мальчиков раньше. Родур, который любил уходить к жеребятам на дальние пастбища, вернулся домой вскоре после обеда, а Сигурд знал, что старый мерин обладал способностью задолго предчувствовать перемену погоды.

Захватив на всякий случай с собой лопату, он отправился искать мальчиков. Воздух был наполнен крутящимися хлопьями. Окрестности исчезли за ними, тропинки занесло. И ему и другим обитателям усадьбы да и самим ребятам случалось не раз ночевать в лошадином загоне. Сигурд тешил себя надеждой, что ребята успели добежать. Он быстро шагал, громко окликая внучат.

Вот бегут верховые пони и Снарди за ними по пятам. Но где же мальчики? Почему они не с ними?..

Сигурд бежит дальше и все зовет, зовет… Ветер относит его голос назад. Внезапно он наткнулся на внучат. Оказывается, они заблудились в метели и не разыскали загона. Теперь и Сигурд не знает, в какой стороне загон. Ему кажется, что загон где-то здесь рядом, Он идет, ведя внучат за руки, зажав подмышкой лопату. Мороз леденит руки и прохватывает даже сквозь толстую шерстяную фуфайку. Снежинки больно колют лицо и шею, мальчики дрожат и плачут от холода.

Сигурд вспомнил, как несколько лет назад один из его приятелей целую ночь блуждал с двумя детьми по снегу. Дети умерли от холода — сначала девочка, потом мальчик. Сам он, неся их трупы, к утру достиг чужого двора, находившегося в десяти километрах от его дома…

Внезапно один из мальчиков споткнулся и растянулся во всю длину. Сигурд поднял его и очистил ему рот от снега, потом снял с себя шейный платок и обвязал им шею одного, а носовым платком — шею другого и крепко надвинул им вязаные шапочки на лицо. Ему удалось немножко развеселить ребят, и они стали прыгать на месте и хлопать руками, чтобы согреться.

Но где же загон? Сигурд допускал, что он мог ошибиться и взять неверное направление. Неужели на этот раз метель одолеет его?..

Они бредут, спотыкаясь в глубоком снегу, падают, встают и опять идут. Снег засыпает им спину и плечи — они стали толстые, бесформенные… А загона все нет… У Сигурда выступает на лбу холодный пот. Он замечает, что дети не могут больше итти. Неужели же и его постигнет такая же участь, как и злополучного приятеля?..

Вьюга вышла на берег и вынесла за собой хозяина.

Ясное дело — он сбился с пути, и ему не найти дороги ни домой, ни к загону. Не теряя времени, надо зарыться в снег и ждать рассвета, иначе он погубит детей. Закутав ребят в свою куртку, он сажает их на снег и начинает рыть яму в снегу. Руки ноют от холода, но он работает изо всех сил.

Пещера готова. Сигурд залезает в нее вместе с внучатами и отогревает их закоченевшие руки на своей груди. Грузный и тяжелый как медведь, он сидит, склонившись над детьми. Но ему то-и-дело приходится вставать и отгребать снег от входа в пещеру, чтобы их не занесло. Время тянется без конца. Метель ревет, снег шуршит, слышится треск и гул и вой. Проходят минуты, часы. Снег все идет и идет. А мысль лихорадочно работает, создавая жуткие образы, и все время возвращается к вопросу — где же загон?

Сигурд видит его перед собою сквозь снежную завесу. Он вылезает из снежной пещеры и кидается к загону. Но внезапно загон исчезает, и, поколесив по снегу, Сигурд возвращается к детям.

Но вот совсем перед ним вырастает стена, сложенная из необтесанных камней. Крыша высокая, остроконечная, На кривые березовые сучья положены неровные куски шифера.

Ах, это только ему примерещилось!.. И Сигурд снова берется за лопату.

Неожиданно он слышит ржание. Возможно ли?.. Это конечно только кажется ему. Он хватается рукой за голову.

Сквозь метель виднеется туманная, едва заметная фигура какого-то животного. Она направляется в его сторону. За нею вырастают другие… Мерно колышутся тела животных над сугробами снега. Ног не видно. И у каждого тела как будто по два хвоста — или это шея?

И вдруг крик радости вырвался у Сигурда:

— Пони!

Сигурд свистнул, подзывая их к себе. Длинная вереница пони проходит перед ним гуськом, но ни один из них не слышит его свиста, хотя они всего на шаг от него.

Перед ним возможность спастись, но возможность эта исчезнет через несколько минут вместе с пони. Сигурд расталкивает внучат, трясет их, но они ничего не отвечают, они слишком измучены. Тогда он берет их на руки и, напрягая все силы, тащится с ними по пятам последнего пони.

Укрывшиеся за гребнем гор, пасшиеся на воле вьючные пони пытались переждать непогоду, но вдруг им вспомнился загон в горах, где они нередко спасались от зимних бурь. Медленно, погружаясь в снег до брюха, они направились к загону вслед за вожаком, который и привел туда весь табун. Глазок, замыкавший шествие, шел и думал: не приготовил ли в загоне хозяин охапочки сена?

Они входят в загон, и вдруг этот самый хозяин оказывается среди них. Он забирается в самую середину табуна и чуть не падает, споткнувшись о лежащую на земле старую кобылу. Она не боится его и не делает никаких попыток вскочить и бежать. И Сигурд ложится около нее с ребятами на теплый, покрытый навозом и сеном пол.

Сигурд не спит, он отдыхает и наслаждается теплом, исходящим от старухи Белоножки. Взрослые пони, которые привыкли к человеку, спят вокруг них. Жеребята отошли подальше.

Если бы у Сигурда была развита фантазия, то, лежа в тепле, он с наступлением утра немедленно начал бы рассматривать неровные куски шифера, лежавшие на кровле, и увидал бы, что один из них похож на кита, другой — на рыбу, третий — на тюленя, греющегося на солнце, четвертый — на облако. Но Сигурд не замечает этого. Он пристально смотрит на мерно поднимающуюся спину спящей Белоножки, покрытую шрамами — следами тяжелой ноши. Он ласково треплет свою старуху по шее. Если он когда-то спас ей жизнь, то теперь она щедро отплатила ему за это.

Когда метель улеглась, Сигурд посадил внучат каждого на одного из вьючных пони и, держась за гриву, повел их домой.

 

VII. Вьюга меняет хозяев.

Новый хозяин Вьюги был горячий человек, но никто не сказал бы этого, глядя на него. Скули был на вид элегантным и относился ко всему по-исландски: «Не сегодня, так завтра — зачем волноваться?».

Хозяйство у Скули было большое — у него было много пони и овец. Шерсть и ягнят он продавал, и это было единственное, что его интересовало в овцах, — он больше всего занимался пони. Он считал их самыми прекрасными существами в мире и говорить мог о них без конца. Он готов был отдать за хорошего пони весь Виндгейм, свою усадьбу. У Скули было пятьдесят пони, но когда он получил Вьюгу, он решил, что она лучше их.

Виндгейм был расположен на голом гребне горы и окружен болотами, над которыми на просторе разгуливали ветры. Если Сигурд часто совершал далекие поездки, то Скули ездил еще дальше. Он постоянно предпринимал всякие перестройки и улучшения в усадьбе и вообще был очень деятелен, несмотря на внешнее спокойствие. Но вполне самим собой он был только в седле.

Во всякую погоду Скули выезжал со двора. Дождь лил так, что не видно было головы пони, рукавицы пропитывались водой, как губки, одежда промокала насквозь, и вода ручьями стекала на седло, — ему все было нипочем, если он слышал ровный стук копыт по каменистой тропинке. И такая же выносливая и терпеливая бежала под ним Вьюга: сиди себе крепко и не заботься ни о чем.

Всю осень и зиму ездил на ней Скули. Работы было столько, что ей некогда было скучать о жеребенке и о покинутом доме. Кормили ее недурно, в конюшню запирали редко и перед каждой далекой поездкой давали полное ведро парного молока.

Иностранные туристы наблюдают извержение исландского гейзера.

Между Вьюгой и новым хозяином начало устанавливаться взаимное понимание. Скули был человек решительный, всегда знал, чего он хочет, и Вьюга его любила. Переезжали ли они реку вброд или пересекали болото, никогда она не замечала, чтобы у него дрожали поводья в руке или он неспокойно сидел бы в седле. Им многое пришлось пережить вместе, особенно в болотах. Когда задние ноги Вьюги глубоко увязали в тине, Скули стоило только разок ударить ее концом повода, и она рывком выбиралась из топи. Но однажды он задремал, и ноги Вьюги засосало так, что она не могла их вытащить. Дремота разом соскочила со Скули, он прыгнул на землю, ухватил Вьюгу за голову и за гриву и могучим напряжением мускулов вытащил ее из ямы. А потом, словно ничего не случилось, они продолжали свой путь, Доверие Вьюги к хозяину росло.

И все-таки, когда делать было нечего, Вьюга скучала. Она не могла привыкнуть к новому дому, где не слышно было шума водопада, где все коровы и пони были чужими. Она скучала по жеребенку, по старой Белоножке и Родуре, по внукам Сигурда и даже по Снарди с его дурацким лаем. И когда пришла весна, ее неудержимо потянуло на те пастбища, где бродил табун с Родуром во главе.

Скули заметил это. Если пони, вместо того, чтобы есть душистую весеннюю траву, стоит и смотрит все в одну и ту же сторону — дело не ладно. Он велел спутывать Вьюге ноги, и ее пускали пастись только на ближайшем ко двору лугу, огороженном колючей проволокой, где вместе с ней ходили несколько кобыл и верховой жеребец Скули.

В самом разгаре весны появились туристы. Скули получил запрос из бюро туристов, нет ли у него продажного пони, доброго нрава и привыкшего к болотам, горам и переправам. Цену предлагали хорошую. Скули недолго думая решил продать Вьюгу, договорившись о том, чтобы право на покупку Вьюги по окончании сезона было бы обязательно оставлено за ним.

Через несколько дней в Виндгейм явился один из проводников бюро, которому были знакомы все тропинки Исландии, и забрал Вьюгу.

— Береги же ее, — сказал на прощание проводнику Скули. — Она стоит своей цены. Но только спутывай ей хорошенько ноги, это беглянка…

* * *

В течение многих недель Вьюга носила туристов по горным тропинкам от одной достопримечательности Исландии к другой. Это были неутомимые люди, их жадную любознательность невозможно было насытить. Они с утра садились в седла и забывали об усталости среди новых впечатлений, постоянно сменявших одно другое.

Вьюгу хвалили все, кто ею пользовался. Чем дальше, тем она становилась послушнее, тем легче переходила на ровном пути от рыси к галопу. Она знала, что в конце пути всегда был отдых и корм, и никогда не ошибалась в направления. Неопытные туристы часто принимали за усадьбы глыбы лавы или утесы вдали. Вьюга никогда не ошибалась. Проводник постепенно привык доверять ей. Он советовал отпускать поводья, Вьюга шла избранным ею путем, и всегда вскоре слышался лай собак.

Туристы ласкали Вьюгу и говорили с ней на непонятных языках, но Вьюга не любила этих людей — они ей надоели. К концу сезона вследствие плохого ухода у нее на спине появилась язва, и ее раньше времени вернули Скули. Язва зажила, Вьюга окрепла, но тоска по дому не покидала ее, и попрежнему ее выпускали лишь на ближайший луг стреноженной.

Ясным августовским днем к Виндгейму пробирался профессор-немец. Это был немного разжиревший от кабинетной работы, но крепкий, выносливый и всегда веселый человек. Еще дома он составил себе подробный маршрут и не отступал он него, несмотря ни на какие препятствия. Много раз бывал он в Исландии, знал язык и умел пользоваться исландскими пони. Он путешествовал с проводником и несколькими вьючными пони, которых на опасных местах всегда пускали вперед.

Когда профессор очутился в Виндгейме, он прежде всего заявил, что ему нужны свежие пони. Скули продал ему Вьюгу и предложил переночевать, так как погода была плохая. Профессор был в пути уже десять дней, и ему, и проводнику, и пони нужен был отдых; до следующей усадьбы было далеко. Но немец отклонил любезное предложение и отправился в путь согласно маршруту. Скули как гостеприимный хозяин проводил его через большое болото. Дождь все время лил как из ведра, и когда они достигли ближайшей усадьбы, все были насквозь мокры. Скули простился с гостем и тотчас же поехал обратно на своем легком привычном ко всяким трудностям жеребце.

На следующий день профессор, придерживаясь маршрута, отправился к северу. По дороге он остановился на ночлег на лугу, который был хорошо знаком Вьюге. Это было на пути к летнему горному пастбищу, куда она три года подряд отправлялась жеребенком за матерью. И это воспоминание растравило ее тоску по дому.

Наутро к каравану пристали несколько молодых пони, которые отбились от табуна, бродившего по летнему пастбищу. Запах дыма, исходивший от каравана, вероятно напоминал им о доме; некоторое время они шли вслед за караваном неохотно, по одному отставали и долго ржали на прощанье. И это молодое ржание хватало Вьюгу за сердце и усиливало тоску.

На следующем привале проводник по обыкновению спутал пони и пустил их пастись, а сам залез в мешок из промасленной парусины и заснул.

В пять часов утра проводник поднялся и, высунув голову из мешка, заметил, что нескольких пони недостает. Он сейчас же встал, поймал одного из оставшихся и отправился искать остальных. Через два часа он вернулся, найдя всех кроме Вьюги. Профессор бранился, но терять время на поиски пони было невозможно — программа прежде всего!..

* * *

Веревка, которою были спутаны ноги Вьюги, оказалась гнилой. Не успела Вьюга сделать несколько прыжков, как путы свалились. Но она не сразу заметила это и продолжала передвигаться прыжками, как спутанная. Когда Вьюга поняла, что она свободна, она побежала крупной рысью прочь от дороги и долго без цели носилась взад и вперед. Перед ее глазами вставал зеленый двор с низкими темными, но теплыми конюшнями; по холмам, вдоль ручья, бродил жеребенок, а с реки доносился крик гагар…

Когда утренний туман рассеялся, Вьюга уже далеко отошла от дороги, по которой двигался караван. Она перешла через болото, переплыла три потока и встретила овцу, отбившуюся от стада и приветствовавшую ее радостным блеянием. Это оживило Вьюгу, и она почувствовала себя веселым жеребенком, которого в первый раз выпустили на луг. И ей хотелось только одного — чтобы другой такой же жеребенок ответил ей.

Наконец Вьюга добралась до летних пастбищ, подошла к первой партии пони и начала их обнюхивать. Тора между ними не было. Но вот из подошедшего табуна жеребят к ней выбежал навстречу большой белый жеребенок.

Разлучившись с матерью, Тор забыл ее довольно скоро, но теперь, когда он ее увидел, долгий промежуток разлуки показался ему одним днем. Он сразу почувствовал себя маленьким и, подбежав к матери, ощутил привычную когда-то жажду. Став на колени, он прильнул мордой к ее вымени и опомнился только тогда, когда заметил, что ему ничего не попадает в рот.

Они долго обнюхивались и чесали друг другу шею, а потом, когда первая радость прошла, оба отправились щипать траву. Вьюга встала во главе табуна жеребят и после некоторой борьбы с его бывшим вожаком, которым был не кто иной как Глазок, стала водить табун за собой. Глазок довольно охотно подчинился Вьюге, вспомнив вероятно, как она водила когда-то их с Тором. Впрочем ему не пришлось пожалеть об этом.

Погода окончательно испортилась. Дожди и туманы не прекращались. Однажды вечером Вьюга, а вслед за ней и все жеребята переплыли реку, вытекавшую из Лебединого озера, и поплелись, не спеша, к дому. Дорогой они встретили несколько старых овец и баранов, которые давно отбились от стада и тоже самовольно возвращались домой. Животные шли прочь от ледника, спускаясь по ущельям и перепрыгивая через пропасти, вперед, вниз, куда их манило что-то теплое, уютное, давно знакомое….

Высокое облако пара виднеется на горизонте между вершинами гор: это горячий источник, бьющий из горы недалеко от Бильдаберга. Вьюга знает его — Сигурд ездит туда промывать шерсть. На это облако Вьюга и ведет жеребят.

И вот в один прекрасный день они появились на пастбище близ усадьбы. Сигурд понял, что Вьюгу привела домой тоска по родине. Со Скули он как-нибудь поладит; Вьюгу можно использовать как вьючную лошадь.

* * *

Это была последняя осень, которую жеребята проводили в родной усадьбе. Цены на пони поднимались, и Сигурд решил продать не двоих, как всегда, а целых шесть жеребят.

Всю зиму Тор и Глазок бродили на воле, не зная о своей участи. Запах конюшни им не нравился, и они приходили домой только когда Родур заманивал их на двор.

Весной Сигурд погнал Тора и Глазка вместе с другими жеребятами в приморский город, где их должны были погрузить на корабль и отвезти в Европу.

 

VIII. Злополучный трусишка.

Однажды Сигурд заметил, что у Вьюги скоро будет жеребенок. Несколько недель спустя рядом с Вьюгой стоял ее третий жеребенок на длинных трясущихся ногах. Сигурд назвал его Трусишкой. Все невзгоды, которые Выога испытала за последнее время, были забыты. Она отдалась радостям бесконечной материнской любви.

Родур, старый дядька всех бильдабергских жеребят, с первого года стал проявлять сильную привязанность к Трусишке, то-и-дело отзывая его от матери. Вьюга заметила, что в то время как прежние ее жеребята всегда сейчас же возвращались, откликаясь на ее ласковое ржание, Трусишка упрямо оставался с Родуром.

Как-то раз сосед Эйольф взял у Сигурда Родура, чтобы съездить в одну из ближайших усадеб. Поездка должна была продолжаться всего несколько часов, потому что мост, который давно строился на соседней реке, был наконец готов.

Когда жеребенок увязался с Родуром, Вьюга начала звать его, но своенравное маленькое существо не послушалось: его тянуло на простор. Эйольф пытался прогнать его домой, но всякий раз, как жеребенок останавливался в нерешительности, Родур ржанием звал его с собой.

Доехав до места назначения, Эйольф отпустил Родура пастись. Как только Трусишка услыхал звук пережевываемой травы, он вспомнил о матери и помчался через лавовое поле, забыв о существовании моста. Вскоре он очутился у реки, у которой сидела стая диких гусей. Увидав пони, старые гуси подняли тревогу, и через мгновение вся стая снялась и полетела вниз по течению. Гусиный переполох показался Трусишке забавным. Найдя удобное, место, жеребенок спустился в реку…

Закончив дела, Эйольф вышел из дома и, увидав, что Родур пасется один, решил, что жеребенок вернулся домой. Однако, когда он приехал в Бильдаберг, Трусишки там не оказалось. Тогда он снова съездил в заречную усадьбу и навел справки о жеребенке. Оказалось, один из работников видел Трусишку на реке, на так называемом Скалистом острове.

Эйольф вздрогнул:

— Но ведь туда нельзя подплыть на лодке! Течение там слишком сильное, и близко водопад…

Эйольф поспешил в Бильдаберг и рассказал обо всем Сигурду. Дело было уже к вечеру, но Сигурд тотчас же оседлал Вьюгу, которая беспокойно металась по огороженному лугу, и поехал к реке. Вскоре он услышал тревожное ржание Трусишки. Вьюга заметила его на островке, среди корявых березок. Сигурду казалось, что не ржанье, а стоны вырываются из ее груди.

Ободренный видом белого пони на берегу, жеребенок радостно заржал, и Вьюга громко откликнулась ему. Войдя по колени в воду, она направилась прямо к острову, и Сигурду стоило большого труда удержать ее. Он повернул ее и повис всей тяжестью у нее на морде.

Увидев мать на берегу, Трусишка смело вошел в реку. Небольшая головка его виднелась над водой. Некоторое время он держался правильного направления, но потом течение круто повернуло его, и он с головокружительной быстротой понесся вниз, к водопаду…

Сигурд следил за ним взглядом, пока он не исчез в глубоких водоворотах, а потом ему стало не до того: Вьюга изо всех сил вырывалась из рук и протащила его несколько шагов за собой. Сигурд знал, что если он не одолеет Вьюгу, то потеряет и ее.

Но с Вьюгой вдруг произошло что-то странное. Она перестала звать жеребенка, и Сигурду удалось направить ее домой. С тяжелым сердцем слез он с пони, не доезжая до дома, бросил поводья и побрел, опустив голову. Вьюга шла за ним, все время оглядываясь. Может быть она надеялась встретить жеребенка дома.

Но Трусишки нигде не было, а вместо него из конюшни выскочил Снарди. Что такое? Вьюга выбежала из-за ограды! И он стремглав бросился загонять ее. Он неистово лаял и пытался ухватить ее зубами за морду.

Вьюга шла, высоко подняв голову, чтобы не наступать на болтавшийся повод, а собака как бешеная носилась вокруг нее. Ухватить Вьюгу за морду Снарди не удавалось, и ему пришла в голову безумная мысль поймать пони за хвост.

Вьюга была расстроена, сердце ее сжималось тоской по жеребенке, ей нестерпимо было это мелькание собаки перед самым носом, дурацкий лай доводил ее до исступления. Когда Снарди осмелился ухватить ее за хвост, она изо всех сил лягнула его обеими задними ногами…

Тор прильнул к вымени матери.

Когда через несколько времени Сигурд вышел посмотреть, где Вьюга, он увидел на земле мертвую собаку, а недалеко от нее лежали седло и уздечка. Вьюга ушла, сбросив с себя надоевшее ей бремя. Но где же она? И что произошло? Он искал ее везде, во всех углах, во всех сараях — напрасно. Вьюга как в воду канула…

Под пастбищем, среди скал шумит и бурлит молочно белая река. На одном из поворотов сильное течение разделяется надвое скалистым зеленым островком, густо заросшим березовым кустарником. Немного ниже островка идут один за другим три водопада. Река берет препятствия карьером, чтобы потом, успокоившись на время, разлиться глубоким потоком по долине.

То-и-дело испуская протяжное печальное ржание, Вьюга бежала по лугу вдоль реки. Она знала все ее повороты и изгибы. Когда она добежала до лужайки, где кормилось гусиное стадо, она увидела зеленый островок, ярко освещенный солнцем. Там она в последний раз видела своего жеребенка. Островок точно манил ее.

Холодные как лед струи смыкаются над ее спиной. Она дрожит, беспомощная как птенец. От воды пахнет серой. Вьюга фыркает, ей тяжело дышать. Она плывет, борясь с течением, но островок все так же далеко. Ноги у нее вдруг словно отнимаются. В следующее мгновение она уходит под воду, ее затягивает в воронку. Когда она в следующий раз поднимает голову над водой, островок уже не впереди, а далеко за ней.

А река с шумом неслась дальше, как будто ничего не случилось.

Тело Вьюги нашли потом у каменного порога, где лежали и останки жеребенка.