Глава IV. Удивительные приключения продавца воздушных шаров
НА ДРУГОЙ ДЕНЬ на Площади Суда кипела работа. Плотники строили десять плах. Конвой гвардейцев надзирал за работой. Плотники делали свое дело без особенной охоты.
— Мы не хотим строить плахи для ремесленников и рудокопов, — возмущались они.
— Это наши братья.
— Они шли на смерть, чтобы освободить всех, кто трудится.
— Молчать! — орал начальник конвоя таким страшным голосом, что от крика валились доски, приготовленные для постройки. — Молчать, или я прикажу вас хлестать плетьми!
С утра толпы народу с разных сторон направлялись к Площади Суда.
Дул сильный ветер, летела пыль, вывески раскачивались и скрежетали, шляпы срывались с голов и катились под колеса прыгающих экипажей.
В одном месте по причине ветра случилось совсем невероятное происшествие: продавец детских воздушных шаров был унесен шарами на воздух.
— Ура! Ура! — кричали дети, наблюдая фантастический полет.
Они хлопали в ладоши: во-первых, зрелище было интересно само по себе, а во-вторых — некоторая приятность для детей заключалась в неприятности положения летающего продавца шаров. Дети всегда завидовали этому продавцу. Зависть — дурное чувство. Но что же делать! Воздушные шары, красные, синие, желтые, казались великолепными. Каждому хотелось иметь такой шар. Продавец имел их целую кучу, но чудес не бывает! Ни одному мальчику, самому послушному, и ни одной девочке, самой внимательной, продавец ни разу в жизни не подарил ни одного шара: ни красного, ни синего, ни желтого.
Теперь судьба наказала его за черствость. Он летел над городом, повиснув на веревочке, к которой были привязаны шары. Высоко в сверкающем синем небе они походили на волшебную летающую горсть разноцветного винограда.
— Караул, — кричал продавец, ни на что не надеясь и дрыгая ногами. На ногах у него были соломенные башмаки, слишком большие по размеру. Пока он ходил по земле, все устраивалось благополучно. Для того, чтобы башмаки не спадали, он тянул ногами по тротуару, как лентяй.
А теперь, очутившись в воздухе, он не мог уже прибегнуть к этой хитрости.
— Черт возьми!
Ноги болтались, точно взбивали сливки.
— Черт возьми!
Куча шаров, извиваясь и поскрипывая, моталась по ветру.
Один башмак все-таки слетел.
— Смотри! Китайский орех! Китайский орех! — кричали дети, бежавшие внизу.
Действительно, падавший башмак напоминал китайский орех.
По улице в это время проходил учитель танцев. Он казался очень изящным. Он был длинный, с маленькой круглой головой, с тонкими ножками, — похожий не то на скрипку, не то на кузнечика. Его деликатный слух
…Тут элегантный учитель танцев взвыл, как погонщик ленивых волов…
привыкший к печальному голосу флейты и нежным словам танцоров, не мог вынести громких, веселых криков детворы.
— Перестаньте кричать! — рассердился он. — Разве можно так громко кричать! Выражать восторг нужно красивыми, мелодичными фразами… Ну, например…
Он стал в позу, но не успел привести примера. Как и всякий учитель танцев, он имел привычку смотреть, главным образом, вниз, под ноги. Увы! Он не увидел того, что делалось наверху.
Башмак продавца свалился ему на голову. Головка у него была маленькая, и большой соломенный башмак в самом лучшем виде пришелся на нее как шляпа.
Тут уже и элегантный учитель танцев взвыл как погонщик ленивых волов. Башмак закрыл половину лица.
Дети схватились за животы:
— Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха!
Учитель танцев Раздватрис
Смотрел обыкновенно вниз,
Пищал учитель точно крыса,
Был у него длиннющий нос:
И вот к носищу Раздватриса
Башмак соломенный прирос!
Так распевали мальчики, сидя на заборе, готовые каждую минуту свалиться по ту сторону и улепетнуть.
— Ах! — стонал учитель танцев. — Ах, как я страдаю! И хотя бы бальный башмачок, а то такой отвратительный, грубый башмак!
Кончилось тем, что учителя танцев арестовали.
— Милый, — сказали ему, — ваш вид возбуждает ужас. Вы нарушаете общественную тишину. Этого не следует делать вообще, а тем более в такое тревожное время.
Учитель танцев заламывал руки.
— Какая ложь! — рыдал он. — Какой поклёп! Я, человек, живущий среди вальсов и улыбок, я, сама фигура которого подобна скрипичному ключу, — разве я могу нарушить общественную тишину? О! О!
Что было дальше с учителем танцев, неизвестно. Да, наконец, и неинтересно. Гораздо важней узнать, что стало с летающим продавцом воздушных шаров.
Он летел как хороший одуванчик.
— Это возмутительно! — вопил продавец. — Я не хочу летать. Я, просто, не умею летать…
Все было бесполезно. Ветер усиливался. Куча шаров поднималась все выше и выше. Ветер гнал ее за город, в сторону Дворца Трех Толстяков.
Иногда продавцу удавалось посмотреть вниз. Тогда он видел крыши, черепицы, похожие на грязные ногти, кварталы, голубую узкую воду, людей-карапузиков и зеленую кашу садов. Город поворачивался под ним, точно приколотый на булавке.
Дело принимало скверный оборот.
«Еще немного, и я попаду в парк Трех Толстяков», — ужаснулся продавец.
А в следующую минуту он медленно, важно и красиво промыл над парком, опускаясь все ниже и ниже. Ветер успокаивался.
«Пожалуй, я сейчас сяду на землю. Меня схватят, сначала побьют основательно, а потом посадят в тюрьму или, чтобы не возиться, сразу отрубят голову».
Его никто не увидел. Только из одного дерева прыснули во все стороны перепуганные птицы. От летящей разноцветной кучи шаров падала легкая воздушная тень, подобная тени облака. Просвечивая радужными веселыми красками, она скользнула по дорожке, усыпанной гравием, по клумбе, по статуе мальчика, сидящего верхом на гусе, и по гвардейцу, который заснул на часах. И от этого с лицом гвардейца произошли чудесные перемены. Сразу его нос стал синий, как у мертвеца, потом зеленый, как у фокусника, и наконец красный, как у пьяницы. Так, меняя окраску, пересыпаются стеклышки в калейдоскопе.
Приближалась роковая минута: полет направлялся к раскрытым окнам Дворца. Продавец не сомневался, что сейчас влетит в одно из них, точно пушинка, предвещающая письмо.
Так и случилось.
Продавец влетел в окно. И окно оказалось окном дворцовой кухни. Это было кондитерское отделение.
Сегодня во Дворце Трех Толстяков предполагался парадный завтрак по случаю удачного подавления вчерашнего мятежа. После завтрака Три Толстяка, весь государственный совет, свита и почетные гости собирались ехать на Площадь Суда.
Друзья мои, попасть в дворцовую кондитерскую дело очень заманчивое. Толстяки знали толк в яствах. К тому же и случай был исключительный. Парадный завтрак. Можете себе представить, какую интересную работу делали сегодня дворцовые повара и кондитеры.
Влетая в кондитерскую, продавец почувствовал в одно и то же время ужас и восторг. Так, вероятно, ужасается и восторгается оса, летящая на торт, выставленный на окне беззаботной хозяйкой.
Он летел одну минуту, он ничего не успел разглядеть как следует. Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный птичник, где возились, с пением и свистом, шипя и треща, разноцветные, драгоценные птицы южных стран. А в следующее мгновение он подумал, что это не птичник, а фруктовая лавка, полная тропических плодов, раздавленных, сочащихся, залитых собственным соком. Сладкое головокружительное благоухание ударило ему в нос; жар и духота сперли ему горло.
Тут же все смешалось: и удивительный птичник и фруктовая лавка.
Продавец со всего размаху сел во что-то мягкое и теплое. Шаров он не выпускал. Он крепко держал веревочку. Шары неподвижно остановились у него над головой.
— Готово, — сказал главный кондитер. — Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить…
Он зажмурил глаза и решил их не раскрывать — ни за что в жизни.
«Теперь я понимаю все, — подумал он, — это не птичник и не фруктовая лавка. Это — кондитерская. А я сижу в торте!»
Так оно и было.
Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего разноцветного царства. Троном был торт.
Он не раскрывал глаз. Он ожидал невероятного скандала, бури — и был готов ко всему. Но случилось то, чего он никак не ожидал.
— Торт погиб, — сказал младший кондитер сурово и печально.
Потом наступила тишина. Только лопались пузыри на кипящем шоколаде.
«Что будет?» — шептал продавец, задыхаясь от страха и до боли сжимая веки. Сердце его прыгало, как копейка в копилке.
— Чепуха! — сказал старший кондитер так ate сурово. — В зале съели второе блюдо. Через двадцать минут нужно подавать торт. Разноцветные шары и глупая рожа летающего негодяя послужат прекрасным украшением для парадного торта.
И, сказав это, кондитер заорал:
— Давай крем!!
И действительно, дали крем. Что это было!
Три кондитера и двадцать поварят набросились на продавца со рвением, достойным похвалы самого толстого из Трех Толстяков.
В одну минуту его облепили кремом со всех сторон. Он сидел с закрытыми глазами, он ничего не видел, но зрелище было чудовищное. Его залепили сплошь. Голова, круглая рожа, похожая на чайник, расписанный маргаритками, торчала наружу. Остальное было покрыто белым кремом, имевшим прелестный розовый оттенок. Продавец мог показаться чем угодно, но сходство с самим собой он потерял, как потерял свой соломенный башмак.
Поэт мог принять теперь его за лебедя в белоснежном оперении, садовник — за мраморную статую, прачка — за гору мыльной пены, а шалун — за снежную бабу.
Наверху висели шары. Украшение было из ряда вон выходящее, но, однако, все вместе составляло довольно интересную картину.
— Так, — сказал главный кондитер тоном художника, любующегося собственной картиной.
И потом голос гак же, как и в первый раз, сделался свирепым и заорал:
— Цукаты!!
Появились цукаты. Всех сортов, всех видов, всех форм: горьковатые, ванильные, кисленькие, треугольные, звездочки, круглые, полумесяцы, розочки.
Поварята работали во-всю. Не успел главный кондитер хлопнуть три раза в ладоши, как весь торт, вся куча крема, оказался утыканным цукатами.
— Готово, — сказал главный кондитер. — Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить…
«В печь! — ужаснулся продавец. — Что? В какую печь? Меня в печь?»
Тут в кондитерскую вбежал один из слуг.
— Торт! Торт! — закричал он. — Немедленно торт! В зале ждут сладкого.
— Готово! — ответил главный кондитер.
«Ну, слава богу», — подумал продавец. Теперь он чуточку приоткрыл глаза.
Шестеро слуг в голубых ливреях подняли огромное блюдо, на котором он сидел. Его понесли. Уже удаляясь, он слышал, как хохотали над ним поварята.
По широкой лестнице его понесли кверху. Там раскрывался зал. Продавец снова на секунду зажмурился. В зале было шумно и весело. Звучало множество голосов, гремел смех, хлопали аплодисменты. По всем признакам, парадный завтрак удался на славу.
Продавца — или, вернее, торт — принесли и поставили на стол.
Тогда продавец открыл глаза.
И тут же он увидел Трех Толстяков.
Они были такие толстые, что у продавца раскрылся рот.
«Надо немедленно его закрыть, — сразу же спохватился он, — в моем положении лучше не подавать признаков жизни».
Но — увы! — рот не закрывался. Так продолжалось две минуты. Потом удивление продавца уменьшилось. Сделав усилие, он закрыл рот. Но тогда немедленно вытаращились глаза. С большим трудом, закрывая поочередно то рот, то глаза, он окончательно поборол свое удивление.
Толстяки сидели на главных местах, возвышаясь над остальным обществом.
Они ели больше всех. Один даже начал есть салфетку.
Тогда другой сказал:
— Вы едите салфетку…
— Неужели? Это я увлекся…
Он оставил салфетку и тут же принялся жевать ухо третьего Толстяка. Между прочим, оно имело вид вареника.
Все покатились со смеху.
— Оставим шутки, — сказал второй Толстяк, поднимая вилку. — Дело принимает серьезный оборот. Принесли торт.
— Ура!!
Поднялось общее оживление.
«Что будет? — мучился продавец. — Что будет? Они меня съедят!»
Б это время часы пробили два.
— Через час на Площади Суда начнется казнь, — сказал первый Толстяк.
— Первым, конечно, казнят оружейника Просперо? — спросил кто-то из почетных гостей.
— Его не будут сегодня казнить, — ответил государственный канцлер.
— Как? Как? Почему?
— Мы пока что сохраняем ему жизнь. Мы хотим узнать от него планы мятежников, имена главных заговорщиков.
— Где же он теперь?
Все общество было очень заинтересовано. Даже забыли о торте.
— Он по прежнему сидит в железной клетке. Клетка находится здесь, во дворце, в зверинце наследника Тутти.
— Позовите его…
— Приведите его сюда! — закричали гости.
— А ведь верно, — сказал первый Толстяк. — Пусть наши гости посмотрят на этого зверя вблизи. Я бы предложил всем пройти в зверинец. Но там рев, писк, вонь. Это гораздо хуже звона бокалов и запаха фруктов…
— Конечно! Конечно! Не стоит идти в зверинец…
— Пусть приведут Просперо сюда. Мы будем есть торт и рассматривать это чудовище.
«Опять торт, — испугался продавец. — Дался им этот торт. Обжоры!»
— Приведите Просперо, — сказал первый Толстяк.
Государственный канцлер вышел. Слуги, стоявшие в виде коридора, раздвинулись и поклонились. Коридор стал вдвое ниже.
Обжоры затихли.
— Он очень страшен, — сказал второй Толстяк. — Он сильнее всех. Он сильнее льва. Ненависть прожгла ему глаза. Нет силы смотреть в них.
— У него ужасная голова, — сказал секретарь государственного совета. — Она огромна. У него рыжие волосы. Она похожа на капитель колонны. Можно подумать, что его голова объята пламенем.
…В зал ввели оружейника Просперо…
Теперь, когда зашел разговор об оружейнике Просперо, с обжорами произошла перемена. Они перестали есть, шутить, шуметь, подобрали животы, некоторые даже побледнели. Уже многие были недовольны тем, что захотели его увидеть.
Три Толстяка сделались серьезными и как будто слегка похудели.
Вдруг все замолкли. Наступила полная тишина. Каждый из Толстяков сделал такое движение, как будто хотел спрягаться за другого.
В зал ввели оружейника Просперо.
Впереди шел государственный канцлер. Но сторонам— гвардейцы. Они вошли, не сняв своих черных клеенчатых шляп, держа наголо сабли. Звенела цепь. Руки оружейника были закованы. Его подвели к столу. Он остановился в нескольких шагах от Толстяков.
Оружейник Просперо стоял, опустив голову. Пленник был бледен. Кровь запеклась у него на лбу и на виске, под спутанными рыжими волосами.
Он поднял голову и посмотрел на Толстяков. Все сидевшие вблизи отшатнулись.
— Зачем вы его привели? — раздался крик одного из гостей. Это был самый богатый мельник страны. — Я его боюсь.
И мельник упал в обморок, носом прямо в кисель. Некоторые гости бросились к выходу. Тут уже было не до торта.
— Что вам от меня нужно? — спросил оружейник.
Первый Толстяк набрался духу.
— Мы хотели посмотреть на тебя, — сказал он. — А тебе разве не интересно увидеть тех, в чьих руках ты находишься?
— Мне противно вас видеть.
— Скоро мы тебе отрубим голову. Таким образом мы поможем тебе не видеть нас.
— Я не боюсь. Моя голова — одна. У народа сотни тысяч голов. Вы их не отрубите.
— Сегодня на Площади Суда казнь. Там палачи расправятся с твоими товарищами.
Обжоры немного успокоились. Мельник пришел в себя и даже слизал кисельные розы со своих щек.
— Ваш мозг заплыл жиром, — говорил Просперо. — Вы ничего не видите дальше своего брюха…
— Скажите пожалуйста, — обиделся второй Толстяк. — А что же мы должны видеть?
— Спросите ваших министров. Они знают о том, что делается в стране.
Государственный канцлер неопределенно крякнул. Министры забарабанили пальцами по тарелкам.
— Спросите их, — продолжал Просперо, — они вам расскажут…
Он остановился. Все насторожились.
— Они вам расскажут о том, что крестьяне, у которых вы отнимаете хлеб, добытый тяжелым трудом, поднимаются против помещиков. Они сжигают их дворцы, они выгоняют их со своей земли. Рудокопы не хотят добывать уголь для того, чтобы вы завладели им. Рабочие ломают машины, чтобы не работать ради вашего обогащения. Матросы выбрасывают ваши грузы в море. Солдаты отказываются служить вам. Ученые, чиновники, судьи, актеры переходят на сторону народа. Все, кто раньше работал на вас и получал за это гроши, в то время как вы жирели, все несчастные, обездоленные, голодные, исхудалые сироты, калеки, нищие — все идут войной против вас, против жирных, богатых, заменивших сердце камнем…
— Мне кажется, что он говорит лишнее, — вмешался государственный канцлер.
Но Просперо говорил дальше:
— Пятнадцать лет я учил народ ненавидеть вас и вашу власть. О, как давно мы собираем силы! Теперь пришел ваш последний час.
— Довольно! — пискнул третий Толстяк.
— Нужно его посадить обратно в клетку, — предложил второй.
А первый сказал:
— Ты будешь сидеть в своей метке до тех пор, пока мы не поймаем гимнаста Тибула. Мы вас казним вместе. Народ увидит ваши трупы. У него надолго отпадет охота воевать с нами.
Просперо молчал. Он снова опустил голову.
Толстяк продолжал:
— Ты забыл, с кем хочешь воевать. Мы, Три Толстяка, сильны и могущественны. Все принадлежит нам. Я, первый Толстяк, владею всем хлебом, который родит наша земля. Второму Толстяку принадлежит весь уголь, а третий — скупил все железо. Мы богаче всех. Самый богатый человек в стране беднее нас в сто раз. За наше золото мы можем сделать все, что хотим.
Тут обжоры пришли в неистовство. Слова Толстяка придали им храбрости.
— В клетку его! В клетку! — начали они кричать.
— В зверинец!
— В клетку!
— Мятежник!
— В клетку!
Просперо увели.
— А теперь будем есть торт, — сказал первый Толстяк.
«Конец!» — решил продавец.
Все взоры устремились на него. Он закрыл глаза. Обжоры веселились.
— Хо-хо-хо!
— Ха-ха-ха! Какой чудный торт! Посмотрите на эти шары.
— Они восхитительны.
— Посмотрите на эту рожу!
— Она чудесна.
Все двинулись к торту.
— А что внутри этого смешного чучела? — спросил кто-то и больно щелкнул продавца по лбу.
— Должно быть, конфеты.
— Или шампанское…
— Очень интересно! Очень интересно!
— Давайте сперва отрежем эту голову и посмотрим, что получится…
— Ай!
Продавец не выдержал и сказал очень внятно:
— Ай! — и раскрыл глаза.
Любопытные отпрянули. И в этот момент в галерее раздался громкий детский крик:
— Кукла! Моя кукла!
Все прислушались. Особенно взволновались Три Толстяка и государственный канцлер.
Крик перешел в плач. В галерее громко плакал обиженный мальчик.
— Что такое? — спросил первый Толстяк. — Это плачет наследник Тутти!
— Это плачет наследник Тутти! — в один голос повторили второй и третий Толстяки. Все трое побледнели. Они были очень испуганы.
Государственный канцлер, несколько министров и слуги понеслись к выходу на галерею.
— Что такое? Что такое? — шепотом зашумел зал.
Мальчик вбежал в залу. Он растолкал министров и слуг.
Он побежал к Толстякам, тряся волосами и сверкая лаковыми туфлями. Рыдая, он выкрикивал отдельные слова, которых никто не понимал.
«Этот мальчишка увидит меня, — заволновался продавец. — Проклятый крем, который мешает мне дышать и двинуть хотя бы пальцем, конечно, очень понравится мальчишке. Чтобы он не плакал, ему, конечно, отрежут кусочек торта вместе с моей пяткой».
Но мальчик даже не посмотрел на торт. Даже чудесные воздушные шары, висевшие над круглой головой продавца, не привлекли его внимания.
Он горько плакал.
— В чем дело? — спросил первый Толстяк.
— Почему наследник Тутти плачет? — спросил второй.
А третий надул щеки.
Наследнику Тутти было одиннадцать лет. Он воспитывался во Дворце Трех Толстяков. Он рос как маленький принц. Толстяки хотели иметь наследника. У них не было детей. Все богатство Трех Толстяков и управление страной должно было перейти к наследнику Тутти.
Слезы наследника Тутти внушили Толстякам больший страх, нежели слова оружейника Просперо.
Мальчик сжимал кулаки, размахивал ими и топал ногами.
Не было предела его гневу и обиде.
Никто не знал причины.
Воспитатели выглядывали из-за колонн, боясь войти в зал. Эти воспитатели в черных одеждах и в черных париках походили на закопченные ламповые стекла.
В конце концов, немного успокоившись, мальчик рассказал в чем дело…
— Моя кукла, моя чудная кукла сломалась!.. Мою куклу испортили. Гвардейцы кололи мою куклу саблями…
Он опять зарыдал. Маленькими кулаками он тер глаза и размазывал слезы по щекам.
— Что? — заорали Толстяки.
— Что?
— Гвардейцы?
— Кололи?
— Саблями?
— Куклу наследника Тутти?
И весь зал сказал тихо, как будто вздохнул:
— Этого не может быть!
Государственный канцлер хватился за голову. Тот же нервный мельник снова упал в обморок, но моментально пришел в себя от страшного крика первого Толстяка:
— Прекратить торжество! Отложить все дела! Собрать совет! Всех чиновников! Всех судей! Всех министров! Всех палачей! Отменить сегодняшнюю казнь! Измена во дворце!
…Вот что случилось в парке…
Поднялся переполох. Через минуту дворцовые кареты поскакали во все стороны. Через пять минут со всех сторон мчались ко дворцу судьи, советники, палачи. Толпа, ожидавшая на Площади Суда казни мятежников, должна была разойтись. Глашатаи, взойдя на помост сообщили этой толпе, что казнь переносится на следующий день по причине очень важных событий.
Продавца вместе с тортом вынесли из зала. Обжоры моментально отрезвели.
Все обступили наследника Тутти и слушали.
— Я сидел на траве в парке, и кукла сидела рядом со мной. Мы хотели, чтобы сделалось солнечное затмение. Это очень интересно. Вчера я читал в книге. Когда происходит затмение, днем появляются звезды.
Он набил слезами полный рот и не мог говорить. И вместо него рассказал всю историю воспитатель. Последний, впрочем, тоже говорил с трудом, потому что дрожал от страха.
— Я находился невдалеке от наследника Тутти и его куклы. Я сидел на солнце, подняв нос. У меня, на носу прыщ, и я думал, что солнечные лучи помогут мне избавиться от некрасивого прыща. И вдруг появились гвардейцы. Их было двенадцать человек. Они возбужденно о чем-то говорили. Поровнявшись с нами, они остановились. Они имели угрожающий вид. Один из них сказал, указывая на наследника Тутти: «Вот сидит волчонок. У трех жирных свиней растет волчонок». Увы! Я понял, что означали эти слова.
— Кто ж эти три жирных свиньи? — спросил первый Толстяк.
Два остальные густо покраснели. Тогда покраснел и первый. Все трое сопели так сильно, что на веранде раскрывалась и закрывалась стеклянная дверь.
— Они обступили кольцом наследника Тутти, — продолжал воспитатель. — Они говорили: «Три свиньи воспитывают железного волчонка. Наследник Тутти, — спрашивали они, — с какой стороны у тебя сердце?» — «У него вынули сердце. Он должен расти злым, черствым, жестким, с ненавистью к людям»… — «Когда сдохнут три свиньи, злой волк заступит их место».
— Почему же вы не прекратили этих ужасных речей? — закричал государственный канцлер, тряся воспитателя за плечо. — Разве вы не догадались, что это изменники, перешедшие на сторону народа?
Воспитатель был в ужасе. Он лепетал:
— Я это видел, но я их боялся. Они были очень возбуждены. А у меня не было никакого оружия, кроме прыща… Они держались за эфесы сабель, готовые ко всему. «Посмотрите, — сказал один из них, — вот чучело. Вот кукла. Волчонок играет с куклой. Ему не показывают живых детей. Чучело, куклу с пружиной, дали ему в товарищи». Тогда другой закричал: «Я оставил в деревне сына и жену. Мой мальчик, стреляя из рогатки, попал в грушу, висевшую на дереве в парке помещика. Помещик велел высечь мальчика розгами за оскорбление власти богачей, а его слуги поставили мою жену к позорному столбу». Гвардейцы начали кричать и наступать на наследника Тутти. Тот, который рассказывал про мальчика, выхватил саблю и ткнул ею в куклу. Другие сделали то же…
В этом месте рассказа наследник Тутти залился слезами.
— «…Вот тебе, волчонок! — говорили они. — Потом мы доберемся и до твоих жирных свиней».
— Где эти изменники? — загремели Толстяки.
— Они бросили куклу и побежали в глубь парка. Они кричали: «Да здравствует оружейник Просперо! Да здравствует гимнаст Тибул! Долой Трех Толстяков!»
— Отчего же стража не стреляла в них? — возмущался зал.
И тогда воспитатель сообщил страшную вещь:
— Стража махала им шляпами. Я видел из-за ограды, как стражники прощались с ними. Они говорили: «Товарищи! Идите к народу и скажите, что скоро все войска перейдут на его сторону»…
Вот что случилось в парке. Началась тревога. Самые надежные части дворцовой гвардии были расставлены на постах во дворце, в парке, у входов и выходов, на мостах и по дороге к городским воротам.
Государственный совет собрался на совещание. Гости разъехались. Три Толстяка взвесились на весах главного дворцового врача. Оказалось, что, несмотря на волнение, они не потеряли ни капли жиру. Главный врач был посажен под арест на хлеб и на воду.
Куклу наследника Тутти нашли в парке на траве. Она не дождалась солнечного затмения. Она была безнадежно испорчена.
Наследник Тутти никак не мог успокоиться. Он обнимал поломанную куклу и рыдал. Кукла имела вид девочки. Она была такого же роста, как и Тутти, дорогая, искусно сделанная кукла, ничем по виду не отличающаяся от маленькой живой девочки.
Теперь ее платье было изорвано, и на груди чернели дыры от сабельных ударов.
Еще час тому назад она умела сидеть, стоять, улыбаться, танцевать. Теперь она стала простым чучелом, тряпкой. Где-то в горле у нее и в груди под розовым шелком хрипела сломанная пружина, как хрипят старые часы, раньше чем пробить время.
— Она умерла, — жаловался наследник Тутти. — Какое горе! Она умерла!
Маленький Тутти не был волчонком.
— Эту куклу нужно исправить.
Так сказал государственный канцлер на совещании государственного совета.
— Горе наследника Тутти не имеет границ. Во что бы то ни стало куклу надо исправить.
— Нужно купить другую, — предложили министры.
— Наследник Тутти не хочет другой куклы. Он хочет, чтобы эта кукла воскресла.
— Но кто же может исправить ее?
— Я знаю, — сказал министр народного просвещения.
— Что?
— Мы забыли, господа, что в городе живет доктор Гаспар Арнери. Этот человек может сделать все. Он исправит куклу наследника Тутти.
Разразился общий восторг:
— Браво! Браво!
И весь государственный совет, вспомнив о докторе Гаспаре, запел хором:
Как лететь с земли до звезд,
Как поймать лису за хвост,
Как из камня сделать пар,—
Знает доктор наш Гаспар.
Тут же составили приказ доктору Гаспару.
«Господину доктору Гаспару Арнери.
Препровождая при сем поврежденную куклу наследника Тутти, Государственный Совет Правительства Трех Толстяков приказывает Вам исправить эту куклу к завтрашнему дню. В случае, если кукла приобретет прежний здоровый и живой вид, — Вам будет выдана награда, какую Вы пожелаете; в случае невыполнения — грозит Вам строгая кара.
Председатель Государственного Совета Государственный Канцлер…»
И в этом месте канцлер расписался. Тут же поставили большую государственную печать. Она была круглая, с изображением туго набитого мешка.
Капитан дворцовой гвардии, граф Бонавентура, в сопровождении двух гвардейцев отправился в город, чтобы разыскать доктора Гаспара Арнери и передать ему приказ государственного совета.
Они скакали на лошадях, а позади ехала карета. Там сидел дворцовый чиновник. Он держал куклу на коленях.
Она печально приникла к его плечу чудесной головкой с подстриженными кудрями.
Наследник Тутти перестал плакать. Он поверил, что завтра привезут воскресшую, здоровую куклу.
Так тревожно прошел день во дворце.
Но чем же окончились похождения летающего продавца воздушных шаров?
Его унесли из зала, — это мы знаем.
Он снова очутился в кондитерской.
И тут произошла катастрофа.
Один из слуг, несших торт, наступил на апельсинную корку.
— Держись! — закричали слуги.
— Караул! — закричал продавец, чувствуя, что его трон шатается.
Но дурак не удержался. Он грохнулся на твердый кафельный пол. Он задрал длинные ноги и протяжно завыл.
— Ура! — завопили поварята в восторге.
— Черти, — сказал продавец с безнадежной грустью, падая вместе с блюдом и с тортом на пол, вслед за слугой.
Блюдо разбилось вдребезги. Крем снежными комьями полетел во все стороны. Слуга вскочил и удрал.
Поварята прыгали, плясали и орали.
Продавец сидел на полу, среди осколков, в луже малинового сиропа и в облаках хорошего французского крема, которые печально таяли на развалинах торта.
Продавец с облегчением увидел, что в кондитерской только поварята, а трех главных кондитеров нет.
«С поварятами я войду в сделку, и они мне помогут бежать, — решил он. — Мои шары меня выручат».
Он крепко держал веревочку с шарами.
Поварята обступили его со всех сторон. По их глазам он видел, что шары — сокровище, что обладать хотя бы одним шаром — для поваренка мечта и счастье.
On сказал:
— Мне очень надоели приключения. Я не маленький мальчик и не герой. Я не люблю летать, я боюсь Трех Толстяков, я не умею украшать парадные торты. Мне очень хочется освободить Дворец от своего присутствия.
Поварята перестали смеяться. Шары покачивались, вращались. От этого движения солнечный свет вспыхивал в них то синим, то желтым, то красным пламенем. Это были чудесные шары.
— Можете ли вы устроить мое бегство? — опросил продавец, дергая веревочку.
— Можем, — сказал один поваренок тихо.
И добавил:
— Отдайте нам ваши шары.
Продавец победил.
— Хорошо, — сказал он равнодушным тоном, — согласен. Шары стоят очень дорого. Мне очень нужны эти шары, но я согласен. Вы мне нравитесь. У вас такие веселые, открытые лица и звонкие голоса.
«Черт бы вас взял», — добавил он при этом мысленно.
— Главный кондитер сейчас в кладовой, — сказал поваренок. — Он развешивает продукты для печения к вечернему чаю. Нам нужно успеть до его возвращения.
— Правильно, — согласился продавец, — медлить не стоит.
— Сейчас. Я знаю один секрет.
С этими словами поваренок подошел к большой медной кастрюле, стоявшей на кафельном кубе. Потом он поднял крышку.
— Давайте шары, — потребовал он.
— Ты сошел с ума, — рассердился продавец. — Зачем мне твоя кастрюля? Я хочу бежать. Что же, в кастрюлю мне лезть, что ли?
— Вот именно.
— В кастрюлю?
— В кастрюлю.
— А потом?
— Там увидите. Лезьте в кастрюлю. Это наилучший способ бегства.
Кастрюля была так объемиста, что в нее мог пролезть не только тощий продавец, но даже самый толстый из Трех Толстяков.
— Лезьте скорее, если хотите успеть во-время.
Продавец взглянул в кастрюлю. В ней не было дна. Он увидел черную пропасть, как в колодце.
— Хорошо, — вздохнул он, — в кастрюлю, так в кастрюлю. Это не хуже воздушного полета и кремовой ванны. Итак, до свидания, маленькие мошенники. Получайте цену моей свободы.
Он развязал узел и раздал шары поварятам. Хватило на каждого: ровно двадцать штук, у каждого на отдельной веревочке.
Потом, с присущей ему неуклюжестью, он влез в кастрюлю, ногами вперед. Поваренок захлопнул крышку.
— Шары! Шары! — кричали поварята в восторге.
Они выбежали из кондитерской вниз — на лужайку парка, под окна кондитерской.
Здесь, на открытом воздухе, было гораздо интересней поиграть с шарами.
И вдруг в трех окнах кондитерской появились три кондитера.
— Что? — загремел каждый из них. — Это что такое? Что за непорядок! Марш назад!!
Поварята были так напуганы криком, что выпустили веревочки.
Счастье окончилось.
Двадцать шаров быстро полетели кверху, в сияющее синее небо. А поварята стояли внизу на траве, среди душистого горошка, разинув рты и задрав головы в белых колпаках.
