Глава: ход Питерса (часть II)

Лэнгли, штаб-квартира ЦРУ, июль 2008 года

— Послушайте меня, — Джонатан Питерс говорил с человеком на другом конце провода вежливо, но предельно жестко, на что давало право его положение директора ЦРУ США, — меня мало интересуют те трудности, с которыми вы сталкиваетесь. Мне было…

Собеседник прервал его, и, пока он что-то говорил, Питерс держал трубку подальше от уха.

— Вы не ослышались, — после непродолжительной паузы произнес Питерс, — еще раз повторяю, вы не ослышались, именно мало.

— Но все же интересует, — заметил собеседник.

— Я, как директор, — недовольно ответил Питерс, — не могу полностью игнорировать обстоятельства, поскольку ЦРУ задействовало серьезные ресурсы, которые, по моему мнению, мы можем потерять из-за откровенной политической незрелости, некомпетентности и недальновидности вашего ведомства.

Из трубки зазвучала возмущенная тирада, смысл которой сводился к тому, что Джонатан Питерс берет на себя слишком много, допуская столь высокомерные высказывания в адрес лиц, от которых зависит будущее его ведомства, и не считается с последствиями. Питерс отключил звук в телефоне.

— Маргарет, — по интеркому обратился он к секретарю, — в следующий раз для государственного секретаря меня нет.

— Слушаюсь, сэр, — ответила Маргарет.

Питерс снова включил микрофон, возобновив прерванную связь, и приложил к уху трубку, где голос собеседника громко повторял: «Алло!».

— Незачем так кричать, — произнес Джонатан Питерс, — и мне совершенно наплевать на ваши угрозы и предупреждения, касаемо будущего моего ведомства. Пока я директор, я буду решать, в каком русле нам двигаться. А вам советую подняться из своего кресла, навести политический шорох, по части которого вы мастера, и разобраться с Анкарой по вопросу прохода нашего корабля разведки через Босфор и тем самым обеспечить реализацию утвержденного нашим любимым президентом плана «Тандерклеп». В противном случае я умываю руки, а разбираться с последствиями в итоге все равно придется вам.

Пока директор ЦРУ говорил, в трубке слышалось тяжелое и напряженное дыхание собеседника.

— Хорошо, Питерс! — наконец выдал секретарь и отключился.

— Чтобы еще хоть раз я связался с Государственным департаментом… — процедил Джонатан Питерс и положил трубку.

* * *

Диктор утреннего выпуска новостей «Первого канала» бодро читала бегущую строку-подсказку:

«И к срочной новости, переданной по каналам ИТАРТАСС. Сегодня к запланированным на август этого года двухсторонним морским учениям Украины и США присоединился корабль ВМС США “Индепендент”. Еще утром, по московскому времени, МИД Турции и Государственный департамент США согласовали последние формальности, и судно покинуло порт, в котором до разрешения всех необходимых согласований было временно ошвартовано.

Несмотря на явно неожиданное решение американской стороны задействовать в учениях военный корабль, оснащенный системами разведывательного назначения, в Минобороны России не расценивают это как попытку дестабилизации обстановки в регионе и угрозу Черноморскому флоту.

Официальный представитель министерства заявил, цитирую: “Одно военное судно, пусть и разведывательного профиля, не может являться угрозой для группировки российских кораблей в Черном море”. Конец цитаты».

Акватория Черного моря, несколькими часами ранее

Солнце только-только показалось над водой, пустив блестящую полоску по тихой глади Черного моря.

Небольшой корабль «Индепендент» ВМС США покинул причал военного порта Стамбула и на полном ходу направился в сторону пролива Босфор.

Сегодня Государственный департамент Соединенных Штатов согласовал с МИДом Турции проход судна через пролив.

Официально заявленная цель — участие в совместных военных учениях Украины и США — была весьма далека от реальных задач, которые предстояло решать «Индепендент» в акватории. Однако такая легенда удачно вписывалась в реально складывающуюся в регионе обстановку, что позволяло Госдепу маневрировать на международной политической арене в случае неприятных форс-мажоров.

— Кэнуэй, — обратился к старшему помощнику капитан «Индепендент», поднявшись на мостик, — прикажите включить все виды и системы разведки корабля.

Старпом нажал кнопку системы внутренней связи и передал приказ:

— Личному составу приступить к боевому дежурству.

На что сквозь помехи последовали доклады от старших постов имеющихся на борту судна систем разведки: «Есть, сэр!»

— Скорость 12 узлов, курс прежний, — отдавал приказы командир, которые тут же по связи дублировал старший помощник.

— И, черт возьми, — закончил командир, — принесите мне горячий кофе.

— Сэр, — через некоторое время доложил старший радиоинженер корабля, — на КВ частотах засекли шифрованный короткий неопознанный радиосигнал.

— Источник? — поперхнувшись кофе, спросил капитан.

— Пока не можем определить точных координат, сэр. Примерная зона, в которой находится источник излучения, это город Севастополь, сэр, — рапортовал радиоинженер. — Сигнал слабый, кроме того, сэр, повторюсь, сильные помехи не позволяют точно определить источник.

— Что значит не позволяют? — гневно бросил капитан.

Последовала тишина — радиоинженер замялся.

— Понимаете, сэр, — через несколько мгновений неуверенно произнес он, — на таких частотах уже давно никто не работает. Прошлый век, сэр.

Взгляд капитана метался по мостику в поисках козла отпущения и в конечном итоге остановился на помощнике.

— А это, по-вашему, что такое, офицер?

У старшего радиоинженера не было ответа.

— Ладно. — Немного успокоившись, командир продолжил: — Что нам точно известно об радиосигнале?

— Симплексная станция КВ-радиосвязи, сэр, — сказал радиоинженер, — выпускалась в Советском Союзе. Можно предположить, что работают русские, сэр.

На лице капитана «Индепендент» отразились одновременно страх и ярость. При всем своем, казалось бы, безграничном могуществе, здесь они были бессильны.

— Если упустим, Кэнуэй, — прорычал капитан, — наши яйца пустят с молотка какого-нибудь дешевого аукциона в Техасе.

— Да, сэр! — отчеканил Кэнуэй.

Командир, закрыв глаза, пропустил слова старпома мимо ушей, «какое, нафиг, да, сэр!».

— Свободны! — бросил он.

 

Глава: ход Кривошеева (часть II)

Украина, г. Севастополь, за несколько часов до выхода «Индепендент»

— Такси?

Припарковавшись на стоянке напротив большого торгового центра «Меридиан» на Ленинградской, Петя без особо энтузиазма изображал свободного таксиста. Облокотившись о серебристый кузов нового «Форда-Фокуса», предоставленного взамен убитой временем «Волги», он крутил на указательном пальце ключи машины, как и полагалось таксисту.

— Девушка не желает такси? — чуть приспустив на нос солнцезащитные очки, обратился он к прошедшей мимо брюнетке с двумя пакетами в руках.

Проходя мимо, девушка, не обернувшись, только помотала головой.

Буквально сразу за брюнеткой из центральных дверей торгового центра вышли две девушки — видимо, подружки. Спрятав глаза от палящих солнечных лучей под стильными очками, они огляделись по сторонам и, увидев Петю в образе таксиста, направились прямиком к нему.

— Этого только не хватало, — недовольно пробубнил под нос Петя.

Сниматься с места сейчас ему было никак нельзя. Буквально полчаса назад в расположившуюся рядом с «Меридианом» кафе «Бардовая чайхана» зашла группа чеченцев во главе Исламом Оздамировым, за которыми Петя вел наблюдение с самого въезда в Севастополь. По этой же причине он припарковал машину таким образом, чтобы работающий видеорегистратор фиксировал любое движение на входе в кафе.

— Свободны? — спросила одна из подошедших девушек.

Понимая, что от них необходимо избавиться, Петя решил использовать безотказное в таких ситуациях оружие: грубый флирт.

— Это смотря для чего!

Не ожидавшие такого ответа девушки немного растерялись.

— Вы не поняли, — решила уточнить первая, — я имела в виду, не могли бы вы нас подвезти.

Петя ухмыльнулся.

— Сразу двоих не получится…

И в этот момент в кармане Пети зазвонил мобильный телефон.

— Слушаю вас, диспетчерская…

* * *

Петя назвал код, применяемый в чрезвычайной ситуации.

Артем напрягся. Сейчас это был совсем не тот ответ, который он рассчитывал услышать.

— Что случилось? — спросила Ира, увидев как шеф мгновенно изменился в лице.

Артем лишь слегка кивнул на параллельный телефон, призывая Иру снять трубку.

— Пять — пять — один, — тут же сказал она, нажав на кнопку аппарата, тем самым переведя сигнал на себя, — где вы находитесь?

— Торговый центр «Меридиан», — ответил Петя, — оставил клиента на месте.

— Есть заказ, пять — пять — один, — продолжила «играть» Ира, — примете?

— Диспетчерская, клиент попросил подождать.

— Я вас поняла, пять — пять — один. Работайте по счетчику.

— Конечно, диспетчерская. Все данные со счетчика предоставлю в конце смены, — завершил разговор Петя.

Несколькими часами позже

— Со слов, — дал команду Артем, предварительно ознакомившись с подготовленным Петей рапортом о результатах наружного наблюдения.

Ира стала печатать донесение.

«Донесение № 4. Оперативные контакты сообщили, что группа чеченских боевиков в соответствии с планом (передано в предыдущем донесении) перешла границу и в настоящее время находится на территории г. Севастополя.

Наблюдение, установленное за группой, показало, что группа прибыла для выполнения связующей роли между боевиками и финансирующими их международными силами. Пока отсутствуют данные объективного контроля, подтверждающие эту версию, однако складывающаяся на территории оперативная обстановка об этом свидетельствует.

Кроме того, имеющийся оперативный контакт рассказал, что старейшина диаспоры и Оздамиров Ислам (второй находился в сопровождении остальных членов группы) вечером 13 июля посетили дом по ул. Ленинградская, в котором располагается кафе арабской и европейской кухни “Бардовая чайхана”. Цель визита преподносилась окружающим как посещение заведения для дружеского общения, однако бытует мнение, что встреча проходила с влиятельным в арабском мире неустановленным лицом, прибывшим в Севастополь.

В донесениях оперативных источников лицо упоминается как “Араб”, который пользуется влиянием в арабском мире и контролирует крупные финансовые потоки.

Установление личности Араба — приоритет».

— Посылка ушла, — рапортовала Ира, снимая наушники.

Артем выглядел напряженным.

— Дополните специальным донесением, со слов…

«Специальное донесение: Установлено, что Араб прибудет на территорию Севастополя судном ВМС США как член экипажа. Название судна и сроки прибытия нами уточняются».

г. Москва, в это же время

Солнце уже почти поднялось над Москвой, символизируя приближение полудня, а в это время в кабинете руководителя 1-й Службы Кривошеева шло совещание. Помимо самого Константина Сергеевича, присутствовали руководитель 2-й Службы Николай Викторович Лаптев с помощником и начальники Управления по борьбе с терроризмом и Разыскного управления. А также, сложив руки на столе словно первоклассник в первый день в школе, — капитан Игорь Кириллов, взволнованный и боявшийся пошевелиться в присутствии высокого руководства.

— После стольких часов обсуждений, — резюмировал Кривошеев, снимая очки и потирая уставшие глаза, — мы так ни к чему и не пришли. Топчемся на одном месте, словно стадо баранов на пастбище.

— Константин Сергеевич, — ответил ему сидевший напротив Лаптев, — этот вопрос нельзя решить наскоком, как ты, видимо, рассчитываешь. Тема весьма серьезная и требует детальной проработки.

Кривошеев понимал, что Лаптев во многом прав, особенно в отношении серьезности темы, но категорически не хотел затягивать обсуждение. С его точки зрения, в условиях временного цейтнота такая роскошь была непозволительной.

— Николай Викторович, — ответил Кривошеев, — мы с тобой знакомы уже не первый десяток лет. Когда ты успел стать таким бюрократом?

Лаптев нахмурился:

— Константин Сергеевич, наше положение обязывает нас быть бдительными и принимать взвешенные решения, перестраховываться.

Кривошеев тяжело вздохнул:

— А ты забудь про свое положение. — Он убрал очки в футляр. — Представь себя не на месте начальника, а на месте оперативника.

— Но! — хотел возразить Лаптев, однако руководитель 1-й Службы не позволил.

— Послушай, Николай Викторович, — продолжил Кривошеев, — не перебивай, пожалуйста. У нас сейчас такая махина, сравнимая разве что с КГБ, где на организацию уходит времени больше, чем на реальную работу. При долгосрочном планировании, возможно, это оправдано, но в краткосрочном — преступно и халатно. Мои сотрудники, рискуя, добывают информацию, и мы должны незамедлительно на нее реагировать. В противном случае ситуация выйдет из-под контроля, и мы подставим не только ребят, но и само государство.

Лаптев только нахмурился. С Кривошеевым — закаленным в реальных боях, и в душе так и оставшимся оперативником — всегда было непросто, особенно в те моменты, когда он входил в «идейный раж».

— Хорошо, Константин Сергеевич, — согласился Лаптев, поскольку в данной ситуации выбора у него не было, — я готов еще раз тебя выслушать, без лирики, только факты и конкретные предложения.

Кривошеев лукаво улыбнулся.

— Николай Викторович, это много времени не займут. — И обратился к Кириллову: — Прошу вас, Игорь Владимирович.

Вот такого поворота Кириллов явно не ожидал. Для него, мечтавшего провалиться сквозь землю, внимание двоих руководителей походило на удар под дых.

— Товарищ генерал армии, — кашлянув, тихо начал Кириллов, — идея отдела стратегического планирования Службы…

— Игорь Владимирович, смелее, — перебил его Кривошеев.

И Кириллов продолжил более уверенно:

— Идея отдела стратегического планирования Службы заключается в разработке бандформирований, действующих на территории Чеченской Республики изнутри.

— Это я уже слышал, — бросил руководитель 2-й Службы, — Константин Сергеевич, надеюсь, мы не будем обсуждать по второму кругу то же самое?

— Ш-ш-ш, — только и ответил Кривошеев, приложив палец к губам.

И Лаптев умолк.

Кириллов продолжил:

— По основному замыслу разработка изнутри не будет предполагать агентурного проникновения, так как не всегда является эффективной. Процент провала как при попытке вербовки действующего члена бандформирования, так и введения нашего сотрудника в поле зрения бандформирования достаточно высок. Отдел стратегического планирования предлагает внедрить в бандформирование диверсанта.

Лица присутствующих вытянулись от изумления.

— Это еще более безумная идея, — выдавил Лаптев, оправившись от удивления.

— Безумие, друг мой, не попытаться сделать этого. По поступившим разведывательным данным, ЦРУ через своего источника — Араба — планирует организовать канал финансирования бандгруппы полевого командира Гагкаева Сулимана. Сейчас он просто амир Ножай-Юртовского района Чечни, но предстоящей весной Маджлисом Шуры Вилаята Нохчийчоь Сулиман будет назначен верховным амиром, как наиболее влиятельный полевой командир на Северном Кавказе.

— Прошу прощения, товарищ генерал армии, на первый взгляд это кажется невозможным, но все же поступающая информация свидетельствует об обратном, — произнес начальник Управления по борьбе с терроризмом генерал-лейтенант Чудов. — Объективно — мы не в состоянии контролировать все возможные пути организации таких каналов.

— А я лично знаю тех, кто сообщил, что такой канал будет сформирован, — подытожил Кривошеев.

— А может, ты желаемое выдаешь за действительное? — предположил Лаптев. — Может, в тебе говорит обида на Джонатана Питерса, уж я-то знаю?

Этого отрицать было нельзя: противостояние Кривошеева и Питерса уже давно носило личный характер. Но будучи профессионалом, Кривошеев Константин Сергеевич не поддавался эмоциям в ущерб работе.

— Нет, Николай Викторович, — отрезал он, — в данном случае я полагаюсь исключительно на сухие факты, основанные на разведывательных данных. Пока не представляю каким образом, но канал финансирования обязательно будет, если американцы задействуют Араба.

— Есть информация об Арабе? — спросил Лаптев.

Кривошеев покачал головой.

— Одно могу сказать: если появляется Араб — жди беды. Так было в Афганистане, в Таджикистане, в Первую чеченскую. Так будет и сейчас. Попомни мои слова.

— Ладно, Константин Сергеевич, — сказал Лаптев, — что у вас с идеей про диверсанта?

Кривошеев взглянул на Кириллова.

Игорь кашлянул:

— Мы подобрали личность из родственников Гагкаева Сулимана. Реальный человек убит около десяти лет назад в ходе проведенной адресной зачистки федеральными силами: расстрелян вместе с семьей. Если вкратце, то наш сотрудник под легендой родственника будет подготовлен и внедрен в банду Гагкаева. Недостающая часть биографии, охватывающая последние десять лет, а также программа поэтапного внедрения отделом стратегического планирования разработаны.

— Звучит впечатляюще, — обдумывая замысел, ответил Лаптев, — что требуется от 2-й Службы?

— Оперативный контакт «Нена», жена Гагкаева, находится на связи Разыскного управления 2-й Службы, — неуверенно произнес Игорь. Ему было в новинку общаться с руководителем Службы на равных, без соблюдения субординации. — Этот источник поможет легализовать подобранного сотрудника. Фактически это уже половина успеха внедрения. Без «Нены» риск операции значительно повышается.

Лаптев Николай Викторович выдержал долгую паузу.

— Хорошо, — наконец выдал он, — с учетом всего сказанного, я не буду спрашивать, каким образом вы узнали про «Нену», но отдам распоряжение в отношении нее. Однако, Константин Сергеевич, требую, чтобы мой сотрудник контролировал ситуацию извне.

Кривошеев глубоко выдохнул:

— Не возражаю, Викторович.

— Человека-то вы подобрали достойного? — вставая с кресла, спросил Лаптев.

— Более чем, — ответил генерал армии Кривошеев.

Украина, г. Севастополь, этим же днем

Петя под видом таксиста, как и в обед, припарковал «Форд-Фокус» на площадке напротив кафе «Бардовая чайхана», чтобы от «взгляда» видеорегистратора не ускользнула никакая мелочь.

Ира и Артем, будучи по легенде мужем и женой, удобно расположились в открытой кабинке, откуда хорошо просматривалась большая часть зала.

— Чай «Сладость», — заказал Артем, «любовно» переглядываясь с Ирой, — салат «Цезарь с курицей»…

— А мне «Греческий», — перебила Ира.

Она заигрывающее и слегка небрежно чмокнула в губы Артема.

— И один «Греческий», — улыбнувшись, продолжил он, — наверное, две пасты с соусом «Болоньезе». И в общем-то, все.

Официант равнодушно повторил заказ.

Артем кивнул.

— Сколько чайных пар? — спросил официант, прежде чем уйти.

— Две, пожалуйста, — ответил Артем и, когда официант удалился, спросил у Иры: — Видишь кого?

Она положила руку на колено Артема, прижавшись к нему так плотно, что он почувствовал нежно-сладкий аромат ее духов.

— На другом конце зала, чуть правее рядом с дверью «для персонала», за ширмой, — тихо говорила Ира, а ее теплое дыхание обжигало Артема, пробуждая в его сознании эротические фантазии. — Группа из трех чеченцев. Они пришли чуть раньше нас. Один из них — глава местной чеченской диаспоры. Я его часто видела на рынке. Второй — типа телохранителя, а вот третьего вижу в первый раз.

Артем направил в сторону сидевших наручные часы со встроенной камерой…

* * *

— Почему вы считаете, что мы свяжем вас с Арабом? — спросил мужчина у собеседников чеченцев.

Один — старейшина местной диаспоры — не издал ни звука, а второй, по имени Кхутайба, правая рука полевого командира Гагкаева Сулимана, ответил:

— Потому что у Араба нет иных вариантов в Чечне.

Человек призадумался.

— Тогда я вообще не вижу смысла вмешивать сюда Араба.

Кхутайба недовольно ухмыльнулся:

— Почему?

— Потому что передо мной религиозные фанатики-дилетанты, возомнившие себя бог весть кем!

— Я не убил вас сейчас, — сказал Кхутайба, взведя курок нацеленного на человека пистолета, — лишь потому, что это не принесет пользы делу, а ваша смерть в глазах Араба представит нас не борцами за свободу Ичкерии, а простыми убийцами. Оцените мое великодушие.

Тут — впервые за время встречи — вмешался старейшина чеченской диаспоры.

— Ислам! — настороженно сказал он, коснувшись руки Кхутайбы, в которой был зажат пистолет.

— Оставь! — даже не взглянув на него, процедил Кхутайба, и старейшина умолк.

Мужчина же был спокоен.

— Вот как, — наконец ответил он. — Думаю, мое великодушие вам тоже стоит оценить — ведь ваше мужское достоинство не валяется сейчас на полу.

Кхутайба бросил короткий взгляд под стол: взведенный «Вальтер» целился между ног.

— Все это детские игры, — произнес он, — юношеский максимализм, никакого профессионализма.

Кхутайба широко улыбнулся:

— Мистер Питерс.

Мужчина заметно удивился.

— Я впервые вас увидел еще при живом Хаттабе, — продолжал Кхутайба. — У меня хорошая память на имена и лица. То, что вы начали, еще не закончено. Да, мы слабы и проигрываем русским войну за Кавказ, но с вашей помощью мы восстанем словно феникс из пепла. Помогите нам, сведите с Арабом, дайте возможность получить его благословение, и мы покажем, на что способны. К тому же, — Кхутайба развел руками, — у вас все равно нет других вариантов.

— Это верно, — только и ответил тот.

— А теперь выпьем чаю.

И Кхутайба жестом велел хозяину заведения подавать чай.

г. Москва, вечер того же дня

Кривошеев достал из кармана пиджака мобильный телефон и, несколько мгновений, поискав нужный номер в записной книжке, нажал на звонок.

— Да, — раздался через некоторое время мужской голос.

— Миша, — произнес генерал, — начинайте подготовку. Всю информацию получишь, как и всегда, у адъютанта. И еще, специально для тебя желтый конверт. Петруша в курсе, что ты заедешь.

— Понял, Константин Сергеевич.

Абонент «Миша» отключился.

— Сегодня домой, — произнес Кривошеев, — хочу побыть с внуками.

— Вызвать машину? — спросил стоявший рядом адъютант.

— Будь добр, — ответил Кривошеев и направился к лифту.

Для Константина Сергеевича день заканчивался так же напряженно, как и начинался. Миновав парадные ворота, он сел в поджидавший его служебный «БМВ». Как только дверь захлопнулась, машина плавно тронулась и направилась в сторону выезда. Вот уже много десятилетий это здание хранило тайны побед и поражений российской контрразведки в войне, которая никогда не велась.

Бросив беглый взгляд на серую высотку, совершенно безликую на фоне залитого яркими красками и светом лета и достигающую самого неба, готовую вот-вот пронзить поразительно насыщенную синеву, Константин Сергеевич углубился в свои мысли. В последнее время от оперативных источников поступала разрозненная информация, и сложить на ее основе общую картину пока не получалось. Словно элементы пазла, где-то частично собранного, которые требовалось объединить в единую картину.

Машина подкатила к контрольно-пропускному пункту, притормозила в ожидании, когда откроются автоматические ворота, и выехала с огороженной и закрытой для обычных людей территории. Наступил вечер, улицы Москвы были запружены гудящими машинами, и «БМВ» пришлось втискиваться в поток. Установленный для таких случаев на крыше синий проблесковый маячок молчал, что вызывало у простых людей неподдельное удивление.

Черная машина медленно удалялась от здания Службы.

 

Глава 1

г. Тамбов, июль 2008 года

Туман…

Какой-то странный туман непонимания и отчужденности окутал его сознание, словно старался уберечь от чего-то. Существует в человеческом сознании такая функция — «туман», которая, с одной стороны, создает иллюзию забывчивости, а с другой — наоборот, обостряет память. И Разумовский сейчас пребывал именно в таком тумане.

После совещания у руководства Управления в голове Сергея Разумовского все еще лихорадочно кружились рваные мысли, въевшиеся в сознание, словно кофейное пятно в светлую ткань пиджака: не выведешь ничем. Как и все самые лучшие стиральные порошки и отбеливатели были бессильны против кофейного пятна, так и алкоголь не помогал забыть совещание.

Даже любимая самбука не стерла из памяти события, которые попадали в категорию «дерьмовые».

Порой Разумовский задавался вопросом: почему нельзя, как на системном блоке, нажать кнопку «reset» и экстренно перезагрузиться? Или того лучше — вообще выключиться, когда начинаешь «подвисать» от огромного количества бредовой, никому не нужной информации вроде американского сериала «Отчаянные домохозяйки», загруженной в головной мозг, — в эдакий «жесткий диск» человеческой сущности. И почему никто не придумал универсальной команды мгновенной зачистки человеческой памяти?

На глаза навернулись слезы, Сергей отодвинул в сторону перевернутый стакан, который мгновение назад вдохнул через коктейльную трубочку, словно голодный до свежего воздуха. Взял со стола салфетку и смахнул бежавшую по щеке слезу, оставляющую солоноватый след.

— Все еще наивно полагаешь, что сможешь избежать уготованной тебе участи? — спросил Серегу сидевший напротив человек.

Разумовский наморщил лоб. Его карьера началась, как и у сотен других выпускников Академии, с усвоения урока: отрезвления. Подающий надежды молодой лейтенант через пять лет после выпуска превратился в своенравного капитана, переубедить которого мог лишь один человек — дядя Леша.

Дядя Леша — мужчина лет сорока с легкой проседью в волосах, человек уважаемый как среди коллег, так и среди ветеранов. Он, по привычке со времен командировок в Чечню, всегда носил короткую стрижку, которая открывала волевой лоб, испещренный морщинами. Всегда спокойные глаза открыто смотрели на собеседника, отчего последний всегда волновался.

Дядя Леша обладал поразительной чертой — его мягкий и журчащий голос, который, казалось бы, должен был успокаивать, наоборот, нервировал. Разумовский тоже попал под влияние этого голоса в далеком 1997 году на простом собеседовании…

— …Вас зовут, — оперативный сотрудник выдержал небольшую паузу, — Сергей?

Восемнадцатилетний паренек кивнул.

— Разумовский, — добавил он.

Его руки вспотели. Хотелось унять волнение, но почему-то не получалось.

— Зачем вы стремитесь в ФСБ? — спросили Сергея.

И вроде готовился он к этому вопросу, и сам вопрос был закономерен, но вот все равно выбил из колеи. И не ожидал Разумовский, что прозвучит он так сразу, в самом начале. Сергей слегка напрягся, по спине пробежал холодок от страха. Молодой человек, застигнутый врасплох, никак не мог ответить. Наконец Разумовский взял себя в руки, что не ускользнуло от опытного взгляда бывалого опера.

— Ну, — протянул Сергей, дабы выиграть еще немного времени.

— Я могу повторить вопрос, — спокойно сказал оперативник.

— Не надо, — моментально отреагировал Разумовский.

Оперативник что-то пометил у себя в ежедневнике.

— Я слышал вопрос.

Повисла неприятная пауза. И, как показалось Разумовскому, неприятная, однако оперативный сотрудник, совершенно не переменился в лице. Такой же изучающий взгляд, слегка прищуренный и как будто даже гипнотизирующий, от которого становилось немного неуютно, и слабая улыбка.

«Блин!» — выругался про себя Разумовский.

— Можно начистоту? — спросил он.

Оперативник сделал очередную пометку в ежедневнике.

— Вы, наверное, всем задаете такой вопрос, — произнес Сергей, — это вроде проверки на вшивость.

Он осекся, когда заметил, что теперь оперативник смотрел на него более пристально и явно ожидал продолжения.

— Э-э-э, я так думаю. Вы специально задаете каверзный вопрос, чтобы припереть человека к стенке, — Разумовский сглотнул образовавшийся в горле ком, — и ждете, что он ответит. Причем вас совершенно не интересует, что именно он скажет. Ведь не существует правильных или неправильных ответов. Есть конкретный человек, который начинает что-то говорить, и, как мне кажется, вас интересует его реакция. Это стресс для любого, кто попадает в здание органов безопасности. О них ходит столько жутких историй, и все их существование проникнуто тайной.

Оперативник отложил в сторону ручку, закрыл ежедневник, сложил руки в замок и, откинувшись на спинку стула, стал более внимательно слушать Разумовского.

Разумовский продолжал:

— И многие, наверное, ссылаясь на фильмы о Штирлице или, еще хуже, о Джеймсе Бонде, уверяют вас, что не могут представить себя на другом поприще и с детских лет лелеют голубую мечту стать разведчиком. Наверное, есть и такие, которые говорят, что, только служа в органах безопасности, смогут защитить Родину. И я думаю, что таких вот кандидатов вы сразу отсеиваете. Уж не знаю, чего вы от меня ждете в конечном итоге после собеседования, только я не знаю ответа. Я просто так чувствую.

Разумовский пристально смотрел на оперативника, ожидая какой-нибудь реакции с его стороны, но тот только взял ручку, черканул в ежедневнике последнюю фразу, и ответил:

— У меня к тебе больше нет вопросов. Всего доброго и удачи…

— …только удачи. — Дядя Леша отхлебнул пива из стоявшей рядом кружки. — Если эти упыри взялись за дело, то можно пожелать разве что удачи.

Говорил он размеренно, слегка растягивая гласные, наверное, из-за второй кружки пива. Рассудок твердил, что истина именно такова. Ну, а свидетелем «расправ» подобного рода Разумовский за время службы становился неоднократно, но между тем его охватывало какое-то романтически наивное и обнадеживающее чувство.

Оно и понятно: верить в ожидаемый исход все же не хотелось.

И почему все это происходит с ним?

Разумовский предполагал, что, может, причиной была давнишняя обида Давылдина, заместителя отдела, которого Сергей, как-то сорвавшись, назвал идиотом. Теоретически тот мог действовать исподтишка, из-за спин руководства. Но, с другой стороны, в кулуарах о Давылдине говорили как о недальновидном сотруднике, и в то, что он в одиночку разработал настолько коварный план мести, верилось с трудом.

«Давылдин лишь простой исполнитель, — мысли Сергея, словно калейдоскоп, сменяли одна другую, — причем весьма убогий исполнитель. Было что-то еще, благодаря чему этот механизм удалось запустить».

Благодаря аналитическому складу ума и способностям к математике, помноженным на пять лет академического образования, Разумовский легко смог выстроить причинно-следственные связи между событиями, произошедшими за время его службы.

Начальник? Но он мог это сделать только из-аз личной неприязни к Разумовскому. Весьма непрофессиональный подход, однако начальник и профессионализм — вещи несовместимые.

Между тем Разумовский почему-то был уверен, что инициативу проявил вовсе не начальник.

«Генерал?», — предположил он.

Разумовский закрыл глаза, события, которые, казалось, никак не были связаны между собой, объединились тонкой связующей нитью и сложились в простую и понятную картину.

— Они продвигали Рябушкина, — себе под нос пробубнил Сергей.

Дядя Леша, не расслышав бормотания Разумовского, выпавшего из реальности, произнес:

— Серега, я что-то не уловил…

Разумовский мотнул головой, как бы прогоняя окутавший сознание туман, и пристально посмотрел на дядю Лешу.

— Все просто, — Разумовский понизил тон, — сейчас они продвигают этого молодого сотрудника, Рябушкина, которого недавно подобрали.

— С чего такие мысли? — не понял он.

— А иначе для чего?

В этот момент Серега походил на героя гражданской войны, Чапаева. Не хватало только картошки для более наглядного обозначения маневров.

— Давайте с самого начала — продолжил Разумовский. — Будем оперировать фактами. Заместитель моего отдела Давылдин явно не способен замутить весь этот процесс, слишком сложная для его мозга комбинация.

Губы дяди Леши тронула легкая улыбка. Разумовский был прав. Подполковник Давылдин, пришедший в органы безопасности вместе с дядей Лешей, отличался только тем, что, будучи по характеру инфантильным и нерешительным, с гениальной простотой рушил любой оперативный замысел. При этом дикция его была совершенно ужасна для слуха всякого, и оставалось только удивляться, как его вообще хоть кто-нибудь понимает. Конечно, многие с непривычки морщились и по нескольку раз переспрашивали, на что Давылдин всегда как-то по-детски обижался, краснел и пыжился.

— Теоретически мог начальник отдела, но сомневаюсь, что у него хватило бы духу завертеть такую комбинацию. Поныть втихаря или тет-а-тет с другом — начальником другого отдела, он мог, — продолжал Разумовский, — но чтобы так — нет. Меланхолик, трус, который сам не знает, что делать.

Дяде Леше доводы Разумовского казались весьма разумными. По крайней мере, он дал точную и краткую характеристику начальникам.

— Эти двое скорее просто исполнители воли высшего руководства, — резюмировал Разумовский. — Балом правит наш генерал.

Серега выдержал паузу.

— Он, конечно, от зависти не умрет, но все же ему не очень нравится, что он скатился до бичевания простого опера. Низко, да и как-то не по рангу мелочно. Тогда возникает логичный вопрос: «А на хрена ему это понадобилось?»

— Вопрос вполне резонный. Есть какое-нибудь объяснение, заслуживающее внимания? — спросил дядя Леша.

— Хм, — протянул Разумовский, — на этот вопрос я еще не нашел ответа. Хотя, если следовать народной мудрости, что все гениальное просто, не следует копать очень глубоко. Вероятно, причина лежит на поверхности. Думаю, что дело всего лишь в моей прямоте, которая слишком тяжела для гордости генерала.

— Шутишь?

— Ну, представь себе: было дело, я когда-то имел наглость заявить ему, что проблемы у нас не из-за бездельников оперов, а из-за того, что катастрофически мало сотрудников и еще меньше профессионалов, а тот жесткий контроль, который установили повсеместно, связывает руки и не дает возможности действовать.

Дальнейший ход мыслей Разумовский не стал озвучивать, даже несмотря на доверие к дяде Леше. По крайней мере, он заслуживал его больше, чем остальные сотрудники конторы.

— Не знаю, как другие начальники, но наш генерал такого точно не прощает. — Дядя Леша пожал плечами и, допив пиво, поставил пустую кружку на стол. — А Рябушкин, с точки зрения руководства, покладистый. Человек из обоймы и с амбициями. А стало быть, есть рычаги манипулирования им.

— Да уж, — грустно выдавил Разумовский.

— Ладно. — Дядя Леша ободряюще похлопал Сергея по плечу, — я человек все же семейный, пора, как говорится, и честь знать. Тем более что завтра еще за отчет надо браться, а там, сам знаешь, голова должна все же генерировать хоть какие-то умные мысли.

Разумовский прекрасно понимал. как важен рабочий процесс. Хотя и он, и дядя Леша знали, что этот отчет будет отличаться от предыдущего всего несколькими фразами и цифрами в статистике.

— А ты не забивай всем этим себе голову, — напоследок сказал дядя Леша. — Все, что ни делается, все к лучшему.

* * *

Ночная жизнь кафе «Ультра» постепенно набирала обороты. Ненавязчивый чилаут, разогревший посетителей, сменился на спейс-транс в стиле Пола Окенфольда, более располагавший к отвязному отдыху закончивших работу бизнес-мальчиков и девочек, желавших потратиться на алкоголь и кальян.

Сергей Разумовский, сидевший в отдельной закрытой кабинке, которая в любое время была в его распоряжении, нажал на кнопку вызова официанта.

Через несколько секунд с блокнотом в руках появился молодой парень в руках в униформе, состоявшей из джинсов и белой футболки с надписью красного цвета по диагонали «ULTRA».

— Кофейную самбуку и роллы «Калифорния», пожалуй, — заказал Разумовский.

Официант моментально исчез. Это была уже третья порция самбуки — таким вот радикальным способом Сергей пытался стереть из памяти сегодняшний день, рискуя на следующее утро мучиться похмельем.

Когда-то давно, будучи еще слушателем Академии, он прочел в журнале «Максим» статью о том, что люди, употребляющие алкоголь, делятся на два типа: безнравственные пьянчуги, для которых это всего лишь пойло, не имеющее ни цвета, ни запаха, и так называемые гурманы, которым не все равно, что пить и чем заедать. И если первые выпивали, или, на жаргонном языке, бухали, то вторые только употребляли.

Главное отличие между пьянчугами и гурманами в том, что первые берут исключительно недорогую водку или дешевенький коньячок, а вторые предпочитают напитки элитных сортов, ценят букет ароматов и выдержку.

Но среди гурманов выделяются еще эстеты. Это те, кому прежде всего важен ритуал, особая атмосфера тайны. Именно эстеты выбирают самбуку.

— Подожди, — остановил Разумовского непонятно откуда появившийся в кабинке невысокий человек средних лет, облаченный в серый костюм, — я тебе сейчас покажу, как правильно, иначе ты только зря переведешь продукт.

Незнакомец говорил медленно, четко произнося каждое слово и не проглатывая окончаний. Голос его был тихим, но не настолько, чтобы напрягать слух. Сама манера разговора выдавала в нем человека образованного и начитанного.

Судя по английскому костюму классического покроя, мужчина придерживался консервативных взглядов, не был склонен менять что-либо в жизни, которой управляли принципы и авторитеты.

— Главное, — между тем продолжил незнакомец, — это время, в течение которого будет гореть самбука, и равномерность кручения бокала. И тут важно не передержать. Именно в этих вещах кроется секрет того бесподобного вкуса самбуки. А многие бармены грешат, что игнорируют эти правила.

Он ловко поджег самбуку, и стал медленно поворачивать бокал, пока синее пламя пожирало спирт, понижая тем самым градус напитка.

— Вот теперь, — мужчина перелил содержимое в специально приготовленный пустой стакан и накрыл сверху бокалом, — всего три, два, один.

Он быстро поставил бокал на заранее приготовленную салфетку с коктейльной трубочкой.

Разумовский не спеша выпил горячую самбуку.

— Кофе?

— Тут, — ответил мужчина, подвинув тарелку с зернами кофе. — Кстати, их не надо опускать в бокал и обжаривать, эффекта никакого, да и пока пьешь можно подавиться, — объяснил он, пока Разумовский заедал самбуку.

— Знаток? — спросил у незнакомца Разумовский.

— Просто эстет, — отмахнулся тот, широко улыбнувшись.

— Ответь мне на такой вопрос, эстет, — беспардонно, с ударением на последнем слове сказал Разумовский, — ты кто такой?

Мужчина, напротив, тут же стал серьезным, напускное простодушие мгновенно испарилось как будто только этого вопроса он и ждал.

— С этого момента для тебя я — майор Архангельский!

 

Глава 2

Объект по подготовке РДГ «Бор», июль 2008 года, на следующее утро

«Как приготовить яичницу?» — спросите вы.

Нет ничего проще: взять столько яиц, сколько вам нужно, и разбить их на раскаленную сковородку, поверхность которой смазана подсолнечным маслом. Жарить, слегка помешивая.

Дилетанты!

Сколько же развелось дилетантов! Но печалит скорее то, что они заняли модную в настоящее время позицию упрощенчества и минимализма. Думаете, что на табурете будет лучше, чем в кресле, в котором можно забыться за чашечкой ароматного кофе и романом Дюма «Три мушкетера»? И ведь ничто, даже электронная книга, не заменит удовольствия от перелистывания страниц.

Только дилетанты могут так готовить яичницу.

А ведь яичница — это не бестолковый перекус с утра под недоваренный, потому что спешишь, или, того хуже, быстрорастворимый кофе. Это не холостяцкая закуска к пиву вечером после работы — когда в холодильнике кроме яиц и пива больше ничего нет. Это не блюдо из фастфуда, которое сейчас готовят на каждом углу, словно жареные пирожки с картошкой или шаурму. Это не просто конечная форма снесенного курицей яйца, отобранного беспристрастным фермером и проданного в супермаркет.

Для приготовления яичницы требуются особый талант, восприимчивый к ароматам нос и к вкусам язык, приумноженные богатой практикой. Нужно хорошо знать продукты, добавки, специи и другие сопутствующие ингредиенты; какой вкусовой оттенок оставит каждый из них. К слову сказать, далеко не из каждого яйца можно сделать восхитительную яичницу. Как выбор часов начинается с поиска бренда и модели, так и яичница начинается задолго до масла и сковородки. Она начинается с выбора яйца.

Старайтесь выбирать некрупные яйца. Обязательно обратите внимание на цвет желтка. Только ярко-желтый, словно утреннее солнышко, цвет скажет вам, что яйцо свежее. Первое правило любого повара: правильно подобранный продукт — это половина успеха в кулинарном искусстве.

Теперь на слабый огонь ставится сковородка с толстым дном для равномерной прожарки яичницы. Пока она нагревается, уделите немного внимания маслу. Подсолнечное нерафинированное испортит ваше блюдо вульгарным первовкусием. Рафинированное масло не оставит никакого вкуса, кроме вкуса самого масла. Поэтому идеальным выбором станет сливочное масло. Небольшим кусочком смажьте поверхность сковородки, при этом не переусердствуйте с огнем, иначе масло начнет подгорать.

Первым делом обжаривается лук до легкого золотистого цвета. Лук придаст блюду свежесть и сладость. Затем добавьте две полоски бекона — вы получите солоновато-копченный привкус, который тут же необходимо сгладить буквально тремя колечками свежего помидора.

Накройте сковородку крышкой, дав немного настояться, затем спрысните белым вином: оно неагрессивно и тоже придаст сладковатый оттенок.

Только теперь выливайте на сковородку яйца. Разболтайте желток, посолите, немного поперчите. Легкая острота оттенит вкус лука и вина. Затем выключите плиту, предварительно добавив в блюдо по щепотке свежих укропа и петрушки.

В конце посыпьте сыром, непременно твердых сортов, и закройте крышкой».

Болтовня по телевизору стала надоедать, и Архангельский выключил звук, несмотря на то что и кулинарная программа, и канал в целом майору нравились.

Он стоял у плиты и жарил яичницу, слегка насвистывая «Песню про зайцев» из неустаревающей комедии «Бриллиантовая рука».

Архангельский любил и яичницу по утрам, и «Песню про зайцев», и фильм «Бриллиантовая рука», и все те ассоциации, которые возникали в связи со всем этим. Каждый раз в такие моменты он ощущал себя «таксистом», заботливо ухаживающим за «главным героем», который в данный момент валялся в зале на диване.

«Ну да это, конечно, ерунда, — думал Архангельский, — героя, в конечном итоге, мы из него сделаем».

Майор посмотрел на часы, было почти восемь. Пора. Он налил из крана в графин холодной, если не сказать почти ледяной, воды и вошел в зал, где похрапывал и посапывал Разумовский. Он спал так безмятежно и сладко, свернувшись клубочком, что походил на щенка.

— Пора вставать, герой, — улыбнувшись, сказал Архангельский и вылил полный графин воды на Разумовского.

Сон смахнуло моментально.

Ошеломленно оглядываясь по сторонам, Сергей пытался осознать, где находится и что только что произошло, отчего он весь мокрый. Собравшись с силами, Разумовский приподнялся и сел на диване, вытерев рукавом рубашки капающие с носа и подбородка капли воды.

— Голова болит, — пробормотал он, — может, у вас есть аспиринчик?

Архангельский не ответил. Он подошел к окну и раздвинул шторы, впустив в комнату утренние солнечные лучи.

Разумовский недовольно поморщился от яркого света и закрыл глаза.

— Приведи себя в порядок, — сказал Архангельский, — все вопросы после завтрака. И вне зависимости от обстоятельств, твоего желания и полученных ответов знай, что-либо изменить ты не в состоянии. Ты или принимаешь все как есть, или нет. Но во втором случае тебе будет куда сложнее.

Слова Архангельского едва ли дошли до сознания Разумовского, все еще окутанного пьяным туманом.

— Где ванная? — только спросил он.

— Прямо по коридору и налево.

И Сергей, не проронив больше ни звука, направился в ванную.

О контрастном душе, который мог легко привести человека в чувство после пьянки, Сергей тоже прочел в журнале «Максим», когда еще учился в Академии, а в таком состоянии, как сегодня, он находился частенько. Поэтому и пользовался данным методом постоянно, когда требовалось восстановить форму за очень короткое время. Конечно, нельзя было достичь идеального состояния, но, по крайней мере, глаза могли фокусироваться, а лицо вновь наливалось красками, избавляясь от мертвенной бледности или серости — в зависимости от количества и вида выпитого спиртного. Туман в голове постепенно рассеивался, и возвращалась способность адекватно воспринимать окружающий мир.

Разумовский изучал свое отражение в зеркале: лицо помятое, взгляд пустой. И это несмотря на десять минут контрастного душа. Конечно, состояние не «айс», заключил Сергей, однако в целом значительно улучшилось.

Осмотревшись, Разумовский обнаружил сложенный возле душевой кабинки белый халат, упакованный в полиэтилен и приготовленный как будто специально для него. В него-то он и облачился после недолгих раздумий.

Кроме того, в стакане над умывальником стояли запечатанная зубная щетка и тюбик с пастой. Разумовский повертел его в руках: простой белый без названия или каких-либо других указаний на то, что это зубная паста.

«Странно как-то все это».

Но эта мысль быстро улетучилась. Разумовский лишь пожал плечами, распаковал щетку, выдавил пасту и принялся чистить зубы.

Покончив с водными процедурами, Разумовский решил, что сейчас для окончательного восстановления организма не мешает выпить горячего кофе, терпкий аромат которого доносился из кухни.

Разумовский налил себе большую чашку кофе, добавил свежих сливок, которые после недолгих поисков обнаружились в холодильнике, за упаковкой обезжиренного творога. Холодильник, конечно, не ломился от продуктов, но и пустым не был. Рассмотрев аккуратно разложенные на полках продукты, Разумовский понял, что хозяин чересчур заботится о своем здоровье — никаких соленостей и копченостей там не было. Все исключительно натуральное и полезное для здоровья. У дальней стенки находились кисломолочные продукты: обезжиренный кефир, сливки и греческая брынза; а на переднем плане стояли банка сметаны и несколько упаковок йогурта. Полка ниже отводилась овощам: не очень крупные огурцы и помидоры были сложены в деревянные коробочки с соломенной подстилкой. Тут также были пекинская капуста, сельдерей, петрушка и укроп, и еще с десяток пучков одному богу известной травы.

На самой нижней полки лежали фрукты — выращенные явно в России, на участке какой-нибудь бабы Люси.

Еще раз оглядев полки, чтобы убедиться, что ничего из съестного им не пропущено, Сергей захлопнул дверцу холодильника.

— Не густо, — вздохнул он, сделав глоток кофе.

Приятное тепло моментально разлилось по телу, согревая и тонизируя. Какие все-таки чудеса творит горячий свежесваренный кофе.

— Просто майор не любит гастрономический мусор.

У кухонной двери в стояла миниатюрная девушка, если не сказать девочка.

От неожиданности Разумовский поперхнулся, а на глаза навернулись слезы.

— Что, прости?

— Ты глухой? — безразлично спросила девушка, которая, судя по всему, не могла похвастаться ни чувством такта, ни гостеприимством. Похоже, в компании майора Архангельского все, включая его самого, предпочитали при знакомстве не представляться.

— Просто бухой, — съязвил Разумовский в ответ.

— М-м-м, — протянула в ответ девушка, — ничего необычного. Диван не заблевал, надеюсь? А то Катерина на дух такие вещи не переносит.

Мягко говоря, Разумовский вообще не понимал, что произошло. «Кто такая Катерина? — подумал он. — И почему она должна быть недовольна?»

— Нет, — сухо выдавил он.

— Лапочка, — не осталась в долгу девушка.

После чего она, цокая каблучками элегантных черных классических туфелек по белому кафелю кухни — вся кухня, как и имевшаяся в ней утварь, кроме кастрюль, была белого цвета, — подошла к холодильнику, и взяла с верхней полки стаканчик клубничного йогурта.

— Что ты так таращишься? Жирность 1,2 процента, — срывая крышку, выдала она.

Разумовский промолчал.

Самая удобная тактика против язвительных нападок привлекательной девушки — просто не обращать на нее никакого внимания и продолжать заниматься своим делом.

«Февральский номер журнала за 2002 год», — вспомнил Разумовский.

Он вновь отхлебнул уже остывший кофе и демонстративно отвернулся к большому окну, из которого открывался потрясающий вид на темно-зеленые верхушки сосен, сплошной стеной высившихся вокруг дома.

Как успел понять Разумовский, он находился в частном двухэтажном коттедже, расположенном вдали не только от городской суеты, но, возможно, и вообще от цивилизации. С правой стороны от дома стояла небольшая — размером десять на десять метров — пристройка серого цвета, без окон и с одним входом, к которой вела узкая тропинка, выложенная декоративными кирпичиками. Вообще, вся территория вокруг дома, словно паутинкой, была опутана подобными дорожками, между которыми росла аккуратно подстриженная трава.

— С торца дома есть классная яблоневая аллея со скамейками, — нарушила воцарившееся молчание незнакомка.

Поглощенный осмотром территории, Разумовский сделал вид, что не расслышал.

— Что?

— С торца, — и девушка движением руки, как бы огибая дом, показала направление, — есть яблоневая аллея, со скамейками.

Промычав что-то невнятное, Сергей отхлебнул кофе.

— Я не представилась, — начала девушка, но ее перебил появившийся в дверях майор Архангельский.

— С Наташей, я смотрю, ты уже познакомился.

Архангельский, в летнем костюме молочного цвета и вьетнамках, прошел на кухню.

«Помешанный на белом», — пронеслась в голове Разумовского мысль, но от тут же прогнал ее, как и другие подобные — логичные и не очень, — чтобы присутствующие не смогли прочесть их по его лицу.

На вопрос Архангельского Сергей только чуть кивнул, показывая, что не то чтобы познакомились, а так — поболтали о разном в язвительных тонах, причем не он начал, но именно он проявил твердость и закончил.

— Советую подружиться с Наташей. Именной с ней ты будешь проводить большую часть времени.

Для Разумовского утро не задалось с самого начала, когда его, мирно посапывающего, окатили ледяной водой. Не самое приятное пробуждение, принимая в расчет вчерашний вечер. А новость майора лишь подлила масла в огонь.

Архангельский говорил в своей манере: равнодушно и сухо, словно зачитывал какой-то скучный отчет об экономической деятельности предприятия, а не обсуждал судьбы живых людей.

— Каким образом? — поинтересовался Разумовский, отвлекшись от размышлений на тему «Как я провел это утро».

— Наташа — твой преподаватель чеченского языка.

— Приятно познакомиться. — Девушка протянула руку в знак приветствия. — Наташа Политковская.

Разумовский нехотя пожал ей руку и с издевкой — хоть и ненамеренной — произнес:

— Да уж, приятно!

Так всегда бывает. Трудно перестать язвить, особенно после ночной пьянки и утреннего похмелья.

— Что ж, — вмешался Архангельский, — теперь перейдем к делу. У тебя есть три вопроса, — обратился он к Разумовскому, — задав их, ты поймешь, почему оказался здесь… или не поймешь — зависит от постановки.

С первым Разумовский не медлил:

— Вам корона не жмет?

Сергей не пропустил секундного замешательства Архангельского, и уголки его губ приподнялись в усмешке.

— Что? — переспросил Архангельский, не ожидавший такого вопроса.

— Ну, корона, — пояснил Разумовский, показывая, будто поправляет на голове воображаемую корону, — такая штука на голове королей.

— Первый вопрос, — сухо произнес Архангельский.

Следующий вопрос родился также внезапно, как и предыдущий:

— Не покажете, где моя комната? А то я хотел бы переодеться.

— На втором этаже. До конца и налево.

Желая задеть Наташу, которая стояла чуть в стороне, не участвуя в разговоре, так как он ее не касался, но все же внимательно прислушиваясь, Разумовский подмигнул ей и улыбнулся. Она конечно же это заметила.

— Два вопроса, — жестко произнес Архангельский — Будешь продолжать в том же духе?

— Нет, — ответил Разумовский после небольшой паузы, — когда приступим?

Архангельский уже давно определился с оценками в отношении Сергея — подопечного, которого в короткий срок требовалось подготовить для диверсионной работы в условиях несуществующей войны на территории Чечни, когда рассчитывать приходится только на себя. Разумовский обладал нестандартным мышлением, живым аналитическим умом, мог просчитывать множество вариантов развития событий, не был лишен актерского таланта, что делало его идеальным кандидатом для выполнения миссии.

У Сергея были все качества, необходимые для диверсанта: с некоторыми он родился, другие были приобретены за время службы. В любом случае, такие «экземпляры» в настоящее время были большой редкостью. И сейчас майор должен был обучить Сергея правильно использовать свой потенциал, превратить его в идеально отлаженный механизм, способный уничтожить противника.

За долгое время майор Архангельский примется за обучение достойного кандидата.

— Срок подготовки очень короткий, — продолжил майор Архангельский, — скажу больше: он — ничтожно мал по сравнению с официальным курсом. Однако результат должен быть не ниже минимальных оценочных показателей. Именно поэтому учеба будет крайне интенсивной. Курс включает следующие основные направления: огневая подготовка, которую будет проводить инструктор Гаврилов Алексей, боевая подготовка — Крицкий Марк, минно-взрывное дело — ваш покорный слуга и язык — его будет преподавать Наташа.

Архангельский бросил беглый взгляд на девушку.

— Как я уже говорил, инструктор Политковская Наташа. Здесь, на объекте «Бор», нет ни званий, ни должностей. Только инструктор и обучаемый. Следовательно, все команды и указания инструкторов обязательны для исполнения. Есть вопросы?

Сергей Разумовский покачал головой.

 

Глава 3

Объект по подготовке РДГ «Бор», несколькими месяцами позже

Царившую в тире объекта «Бор» тишину разорвал оглушительный рев очереди, выпущенной из снайперской винтовки «Винторез», сопровождавшейся короткими яркими вспышками огня, словно в ночи бразильского карнавала.

— Ну что? — спросил стрелявший, поморщившись.

— А? — послышалось в ответ.

Мужчина махнул рукой, снял наушники и надел на винтовку глушитель.

Стрелявшим был инструктор по огневой подготовке Гаврилов…

— …Алексей! — немного нервно и капризно протянула она. — Ты идешь или предлагаешь мне тут совсем окоченеть?

Тот, кого молодая особа по имени Марианна, одетая в легкое вечернее платье с большим вырезом на спине, назвала Алексеем, специально медлил, закрывая дверь номера сетевой гостиницы «Рэдиссон Славянская».

— Чтоб ты сдохла, — зло процедил он сквозь зубы, затем, уже громче, добавил: — Иду, дорогая! — И помахал рукой, что со стороны выглядело, наверное, по-идиотски.

— Скорее, — растягивая каждый слог, ныла Марианна.

Алексей Гаврилов кивнул.

Очень часто, особенно в последнее время, он спрашивал себя, зачем вообще связался с этой заносчивой особой, которая не интересовалась ничем, кроме нарядов Ксении Собчак.

И ответа не находил.

Если ад на земле и существует, то это жизнь с Марианной, она и дьявол, и бес в одном лице. Зато нашелся ответ на второй вопрос в стиле Достоевского: «Почему?». Потому что был слишком молод и думал совсем не той головой.

— Уже, — отрезал Алексей, проворачивая ключ в замке.

— Ты всегда копаешься, — продолжала пилить Марианна, когда они ждали лифт. — Между прочим, мог бы захватить мою накидку. Днем провела кучу времени в солярии…

«За мои деньги!» — отметил про себя Алексей.

— …потом нескончаемые процедуры…

«Вот проблема!» — пронеслось в голове Алексея.

— …а это не только время, между прочим, но еще и деньги…

«Опять-таки, мои деньги!»

— …и все это просто коту под хвост, Алекс.

— Не называй, пожалуйста, меня так, — перебил ее Алексей.

— Алекс, — упрямо произнесла она, и его это покоробило, — не говори глупости.

Он чувствовал, как неприязнь к Марианне начинает перерастать в отвращение, граничащее с ненавистью.

— Дорогая, — мягко произнес он, беря ее за руку, — прошу, Алексей или Леша, на русский манер.

Она попыталась возразить, но он не дал произнести ей ни слова:

— Но если ты, сучка стервозная, хоть раз еще назовешь меня Алексом, я, богом клянусь, избавлюсь от тебя.

Глаза Марианны расширились от удивления и наполнились безумным страхом.

Алексей оправил костюм.

— Не в том смысле, — пояснил он уже более спокойно и даже ласково, — просто выставлю за дверь…

…В тире грохотали выстрели и сверкали огненные вспышки.

— Однако, это было нечто, — протянул Сергей. В голове у него все еще звенело от шума, а в глазах плясали яркие блики.

— Серега, я тебя предупреждал.

Из дома выбежал майор Архангельский, на лице которого отразилась смесь злости, недоумения и страха.

— Что это было?!

Разумовский, сколько ни ковырял пальцами в ушах и ни стучал по ним ладонями, все равно слов майора не услышал, из-за чего выглядел весьма глупо. Казалось, он только что вылез из бассейна. Алексей Гаврилов вообще проигнорировал вопрос майора, небрежно махнув рукой в сторону Сергея.

— Гаврилов! — строго прикрикнул Архангельский. — Что здесь произошло?

— Товарищ майор, — лениво начал Гаврилов, — Разумовский во время занятия предложил спор: можно ли стрелять из «Винтореза» без глушителя. И я выиграл.

Архангельский впервые в жизни не знал, как отреагировать: произошедшее было настоящим абсурдом. И он промолчал.

А Алексей Гаврилов прошел на кухню…

…Стакан молока перед сном, как в голливудских фильмах, уже стал для него привычным делом. Алексей открыл холодильник, потянувшись к упаковке, но обнаружил, что она пуста. Раньше, пока в доме «хозяйничала» Марианна, такого, конечно, не случалось, она всегда следила за продуктами. Но, подумал Алексей, по сравнению с проблемой по имени Марианна отсутствие молока казалось мелочью, которую можно даже не замечать.

— Ладно, — пробормотал он, закрыв дверцу.

Рядом мяукнул пушистый комочек — Вектор. Затем он, заурчав, стал подлизываться, выпрашивая что-нибудь вкусненькое. — Придется ехать в маркет, чтобы обеспечить нас с тобой молоком.

Алексей взял кота на руки.

— Мя! — недовольно выдал Вектор.

Не то чтобы кот не любил, когда его тискали и ласкали, теребили, но, видимо, на голодный желудок это ему пришлось не по нраву.

Что могло произойти в первом часу ночи в одном из столичных магазинов? По большому счету, все что угодно. Однако вряд ли это могла быть беспричинная стрельба, открытая неизвестным, по всей видимости, съехавшим с катушек.

Отец Алексея часто говорил сыну, что Бог наградил его способностью оказываться не в том месте, не в то время, как многие герои второго плана большинства американских боевиков. Только вот в отличие от кино в реальной жизни оказаться в такой ситуации не пожелаешь и врагу.

Алексей уже собрался пробить две упаковки жирного шестипроцентного молока на кассе, когда в помещении магазина неожиданно раздался резкий хлопок. Стоявший перед Гавриловым молодой парнишка лет двадцати трех, сигареты и презервативы которого так и остались не пробитыми, неожиданно дернулся и мешком завалился на Алексея. Инстинкты сработали быстрее сознания, и он, прикрывшись телом, упал на спину.

Тогда и раздался второй выстрел, пуля настигла продавца, и он секунду спустя опустился на пол, оставив на кассе кровавый след.

Гаврилов, не шевелясь, прислушиваться к звукам: женским надрывным крикам, пистолетным выстрелам, свисту пуль. Тело убитого парнишки, которым прикрылся Алексей, мешало обзору, потому стрелявшего он не увидел.

«Звуки перемещаются в глубь маркета», — заключил Гаврилов.

Нужно было действовать осторожно. Он тихо выполз из-под убитого и на четвереньках добрался до ближайшего прилавка с конфетами и жвачкой, где пряталась девушка-менеджер, она судорожно озиралась. Еще совсем молодая, похожая на студентку, подрабатывающую в ночную смену, потому что днем учится в университете или колледже, она обхватила руками коленки, прислонившись спиной к прилавку.

Алексей резко зажал ей рот, оборвав готовый вырваться наружу истеричный крик.

— Тихо, — шепотом, но жестко произнес он.

Руку, однако, убрал не сразу, а лишь после того, как убедился, что девушка не завопит. — Где… — начал Гаврилов, когда очередной выстрел оборвал чью-то жизнь.

Девушка вздрогнула.

— Где отдел с детскими игрушками? — спросил Алексей.

Она не отреагировала.

— Слушай, — произнес Алексей.

Раздался еще один выстрел, затем болезненный стон, и снова выстрел.

— Смотри на меня.

Девушка испуганно подняла на Алексея глаза.

— Где отдел детских игрушек? — почти по слогам повторил Гаврилов.

Она дрожащей рукой указала на другой конец помещения и хрипло ответила:

— Там.

— Слушай меня, — Алексей попробовал использовать всю силу убеждения, чтобы донести до испуганной девушки смысл своих слов, — сейчас ты медленно поползешь к холодильникам с замороженными продуктами и будешь тихо там сидеть, пока я за тобой не вернусь.

Та несколько секунд пустым взглядом просто смотрела на Гаврилова, решая, надо его слушаться или нет, а потом спросила:

— А вы вернетесь? — Голос ее дрожал, и казалось, вот-вот сорвется на визг.

Алексей кивнул, и она медленно поползла к холодильникам.

Выбор «оружия» в детском отделе магазина был скуден: парочка стрекочущих автоматов на батарейках, светящиеся джедайские мечи и практически ничего из того, что стреляло бы пульками. Закон подлости работал как всегда наверняка: когда тебе что-то сильно нужно, то этого «чего-то» почему-то нигде нет.

В конце концов Алексей выбрал пластиковый пистолет, имитировавший американский «Дезерт Игл», который, судя по инструкции, обладал не только большой убойной силой, но и функцией автоматической стрельбы. Это, конечно, казалось странным, но выбирать в данной ситуации Гаврилову не приходилось. Снарядив магазин пульками, он взял пару коробок с китайскими петардами. Кто знает, может, и пригодятся.

— На войне как на войне, — сам себя подбодрил Алексей.

Осторожно высунувшись из-за угла витрины детского отдела, Гаврилов осмотрелся. Стрелком оказался мужчина средних лет, простенько одетый. Джинсы с завышенной талией, популярные в начале девяностых, заправленная в них полосатая футболка и серая куртяшка явно были куплены в какой-то палатке. Образ невыразительного «плохого парня» удачно дополняла плешь на темечке.

«Не модный, — пронеслось в голове у Алексея, — совсем не модный. Никакой индивидуальности».

Гаврилов, быстро перескочив через проход между двумя отделами, укрылся за прилавком с бытовой химией, выглянул, чтобы уточнить, где находится стрелявший. Тот кружил на месте.

Тихо проскользнув вдоль нескольких витрин и оказавшись в непосредственной близости от преступника, Алексей поджег первую петарду и бросил в сторону «плохого парня».

ХЛОП! — разнеслось по залу.

«Плохой парень» отреагировал моментально: развернулся в ту сторону, откуда донесся звук, и, присев на колено, выпустил пулю.

Тишина.

— Ух ты! — бросил весело он. — Кажется, у нас тут герой появился. Что, слава Кобры не дает покоя?

Он двинулся вдоль витрины с макаронами и лапшой быстрого приготовления, удаляясь от места, где притаился Гаврилов.

— Ну, выходи! — крикнул «плохой парень». — Давай поборемся как мужчина с мужчиной.

Алексей молчал, да и сделанное предложение ему совсем не приглянулось. Как подсказывала логики и факты, те, кто покупались на это, плохо заканчивали. А ему такой вариант никак не подходил.

Алексей, приблизившись к «парню», оказался прямо у того за спиной. Игрушечный «Дезерт Игл» не достанет, нужно подкрасться еще ближе.

— Я смотрю, ты совсем не мужчина, — произнес преступник. Логика его была ясна: он не знал, кто этот непонятно откуда взявшийся герой, и это его бесило.

С точки зрения психологии ход абсолютно верный. Вот только Алексей не повелся на такой развод.

— Моя очередь, — буркнул он себе под нос.

Он поджег оставшиеся в коробке петарды, желая устроить феерию непрекращающихся взрывов, которые отвлекли бы и дезориентировали «плохого парня», и тем самым выиграли бы для Гаврилова немного времени.

Внезапный грохот, разнесшийся по залу магазина, отразившись эхом от стен, ошеломил парня, сбив на мгновение с толку. Но этого вполне хватило: Алексей выпрыгнул из-за прилавка и два раза выстрелил пульками прямо в лицо преступнику. Тот, завизжав от неожиданности и боли, выронил пистолет и схватился за лицо, крича что-то похожее на «я ничего не вижу».

— Аста ла виста!

Алексей ударом по голове вырубил «плохого парня» и направился к холодильникам с замороженными продуктами, где пряталась девушка…

…Гаврилов Алексей прошел на кухню и достал из холодильника упаковку шестипроцентного молока. Сделал два больших глотка, после чего рукавом камуфляжной куртки вытер рот.

— Как он? — негромко спросил подошедший майор Архангельский, кивнув в сторону Разумовского, ковырявшего пальцами в ушах, пытаясь избавиться от все еще стоявшего в голове гула.

— Быстро схватывает, — ответил Гаврилов, — конечно, за такое короткое время всему необходимому не научишь, но кое-какие приемы с пистолетами и «калашниковым» он все же освоил, врасплох его так просто не застигнут.

Архангельский похлопал его по плечу:

— Хорошо, Алексей.

 

Глава 4

Объект по подготовке РДГ «Бор», несколькими днями позже

«Матрицу» братьев Вачовски Разумовский считал одним из лучших фильмов с Киану Ривзом. И хотя к поклонникам этого актера он себя не причислял, и даже находил его нелепым из-за кривоватой походки, но, определенно, «Матрица» без Киану была бы уже совсем не «Матрица». Но больше всего Серегу привлекала идея фильма о том, что твоя жизнь — это сон, и все происходит в твоем сознании.

Как там говорил Нео?

«Мне не нравится идея невозможности изменять собственную жизнь».

Как верно подмечено! Особенно в действительности. Лежащий на полу Разумовский откатился в сторону, подальше от противника, готового нанести удар прямой ногой. Собрав последние силы, он поднялся и встал в защитную стойку. Тело ломило от ударов, счет которым он уже давно потерял; уклоняться от них становилось все тяжелее. Взгляд замылился, разум отключился, предоставив управление телом инстинктам и чувству самосохранения.

Противником Разумовского был инструктор Марк Крицкий, специалист по боевой подготовке. Молчаливый малый. Так его охарактеризовал Серега после первой встречи, которую Марк неожиданно начал со спарринга. Бой закончился вывихнутой правой рукой и разбитой губой, если не считать многочисленных ушибов.

Марк внезапно оказался за спиной Разумовского и нанес по корпусу три точных удара, от которых Сергей словно подкошенный рухнул на пол. Острая боль пронзила тело и отдалась в пятках. Сергей не знал сколько времени уже отбивался от атак Крицкого внезапно появляющегося, словно призрак, из царившего в тренировочном зале полумраке и так же исчезающего после серии ударов. Саднил левый бок, сильно пострадавший; Разумовский рукавом отер с лица пот. Он чувствовал, что еще парочка таких ударов, и он больше не поднимется.

Необходимо было отключить инстинкты и начать думать головой.

«Так, он хорошо знает зал, физически вынослив, и ему помогает полумрак. А я истощен, воля к сопротивлению практически подавлена. Никаких преимуществ».

Мысли проносились в голове с бешеной скоростью.

С правой стороны послышался шорох. Разумовский подался влево и стал отступать.

Крицкий появился также неожиданно и нанес два удара, нацеленных в лицо. Первый Разумовский блокировал, от второго увернулся, продолжая отступать, пока не уперся в стену.

«Твоя усталость и есть преимущество», — возникла догадка.

Можно попытаться использовать этот фактор против Марка. Надо подпустить его поближе, дав понять, что сил сопротивляться не осталось, а затем сбить подножкой и перевести на болевой…

…Как всегда, помятый, но довольный собой, первым из зала вышел Разумовский, чем вызвал неподдельное удивление майора Архангельского и остальных инструкторов. Следом с понурой головой и чуть прихрамывая, появился Марк, придерживающий вывихнутую левую руку. На щеке Крицкого красовался кровоподтек, нижняя губа была разбита — результат контрольного удара ногой после болевого приема Разумовского.

* * *

Разумовский и Крицкий допивали по второй бутылке нефильтрованного пива, предусмотрительно припасенного Марком, разговаривая о многом, но больше о жизни.

— Я, наверное, один из тех, кто попал в органы, можно сказать, случайно, — произнес Марк. — Сам и не помышлял о службе. Собственно, после окончания сверхсрочной в десантуре дал слово — с погонами покончено…

…Вернулся в конце сентября, как раз ко времени уборки поздней капусты, а там и ноябрь не за горами — а значит, можно закалывать свинью. Мамка одна не справлялась, возраст… силы уже не те, что раньше. Вот и решил: настала пора возвращаться домой. Да вот только дом, как оказалось, изменился до неузнаваемости. Некогда тихое и спокойное село, где каждый друг друга братом считал, превратилось в гниющую дыру. Теперь здесь процветали порок, наркомания и алкоголизм. Изменилось абсолютно все: жизненный уклад, ценности, понимание добра и зла…

Когда уходил в армию, провожала вся деревня, каждый сосед положил от себя что-то в кулек. Кто сальца, кто колбаски конской, кто сыра домашнего, даже вареной в мундире картошечки. А вернулся: только одетый в лохмотья, еле державшийся на ногах от перепоя и дрожащий, словно молодая березка на ветру, пьяница и окликнул, когда сходил с автобуса на остановке.

— Служивый, — хрипел он, — подкинь на хлебушек червонец.

Присмотревшись, узнал в этом подобии человека дядю Николая, некогда державшего самое большое стадо коз. Эх, какое молоко давали его козы — сладкое, с легким привкусом луговой травы. С краюшкой белого хлеба — просто песня, как таяло во рту.

Меня аж всего передернуло, когда, увидев действительность, я вспомнил прошлое.

— Дядька Николай? — не веря своим глазам, спросил я.

Его глаза как-то знакомо блеснули — так они блестели раньше, много лет назад.

— Маркуша? — голос, и без того хриплый, еще больше осип.

Он, приблизившись совсем вплотную ко мне, хлопнул по плечу.

— Дай червонец? — И взгляд его снова затуманился, обезличив и превратив его в обыкновенного пьяницу.

Молча развернувшись, я пошел вниз по улице к своему дому. Дядя Николай силился крикнуть что-то вдогонку, но только неразборчиво хрипел, а потом и вовсе зашелся в кашле.

Когда я вошел во двор дома, мать хлопотала в хлеву, вываливала помои в чан свиньям. Было заметно, как она постарела, наверное, больше не внешне, а внутренне, морально. Да и, понятное дело, сохранять твердость духа и трезвость рассудка посреди царивших анархии и хаоса, как в лихих девяностых, становилось все тяжелее.

Увидев ее, я забыл обо всем на свете, опустил сумку на землю и, переполненный нежностью, произнес, улыбаясь во весь рот:

— Здравствуй, мама.

То-то она удивилась, когда обернулась. Секунду промешкалась, словно прикидывая, сон привиделся ей или нет, а потом кинулась в объятия…

— …какая она была легкая, — сказал Марк, печально улыбнувшись, и тут же потер скулу, расшибленную Разумовским.

— Саднит? — спросил Сергей, довольный победой над Марком.

Крицкий хитро прищурился, на манер Арнольда Шварценеггера.

— Есть такое, — и через мгновение добавил: — непривычное ощущение.

Он открыл третью бутылочку пива.

— Привыкай, — съехидничал Разумовский.

— Прошло, наверное, около двух месяцев, как я вернулся домой…

…к дому подъехали два черных «Прадика». Я тогда крышей занимался над кухней. Она прохудилась и стала протекать. И пока морозы совсем не ударили и снег не лег, взялся залатать. Из машин вышло человек шесть. Старшего приметил сразу: одеждой выделялся. В отличие от остальных, одетых кто во что, этот был в аккуратном и с виду дорогом темно-синем костюме, при галстуке, на ногах — начищенные до блеска ботинки.

— Марк? — окрикнул он меня, когда я оторвался от работы, чтобы рассмотреть приехавших.

— Ну, — недоверчиво буркнул я.

— Позволите войти? — поинтересовался старший. — Хотелось бы поговорить с вами.

— Отчего же не позволю, заходите, раз приехали.

Представился Дмитрием, но просил звать просто Дима, да он в основном только и говорил. Красиво так, витиевато. Как водится в таких случаях, Дмитрий оказался серьезным бизнесменом с большими деньгами и амбициями. А амбиции их сводятся к приобретению земли, на которой стоит деревня. Я помалкивал, внимательно слушая — армейская привычка оказалась очень кстати. Вот только никак не получалось полной картины: то, что слышал, не вязалось с реальностью: алкоголизмом, разрухой, наркоманией, даже проституцией. Уж что-что, но это!

В итоге за красивыми словами и обещаниями сделать жизнь сельчан лучше и красивее, привнести блага цивилизации, я уловил лишь алчное желание сгрести за копейки землю тех, кто проживает в селе.

— А для вас, Марк, — подражая Вито Карлеоне из фильма «Крестный отец», подытожил этот Дима, — у нас есть предложение, от которого вы вряд ли сможете отказаться.

Тут я насторожился и внутренне мобилизовался, готовый к внезапному повороту.

— Мы предлагаем вам, Марк, работать на нас.

Я сделал вид, что задумался. Само собой, работать на них я не собирался, но, скажи я прямо, что они могут засунуть свою работу в одно место, нажил бы врагов моментально, а то и поплатился бы жизнью. Но я понимал, что так просто тоже не слезут, потому старался выиграть время для подготовки.

— Вы знаете, Дмитрий, я только вернулся из армии, — начал я, — дома дел накопилось. Сами видели, на кухне крыша прохудилась, да и матушка приболела, ухаживать нужно.

Дима в лице переменился моментально. Из дружелюбного и участливого человека он превратился в жесткого и сурового.

— Надеюсь, вы понимаете, — процедил он сквозь зубы, видимо не привыкший к отказам, — что дважды мы таких предложений не делаем.

Тут игры и закончились, пришло время открывать карты и выяснять, чья комбинация выигрышная.

Как я и предполагал, врагов я себе нажил. Правда, пока слабо представлял, что это за враги, но время все-таки выиграл. К тому же узнал кое-что о хозяевах Димы, об их возможностях, а выяснить остальное — дело времени…

— …слушай, Серег, — прервав повествование, обратился Марк к Разумовскому, — возьми в холодильнике еще по парочке бутылок светлого.

Удобно устроившемуся в кресле Разумовскому совсем не хотелось спускаться на кухню, и он попытался отмазаться:

— По-моему, это пиво майора. Не думаю, что он будет доволен, обнаружив в холодильнике полупустую упаковку.

— Неубедительно, Серега, — ответил Марк, хотя Разумовский это и сам понимал, но попытаться стоило, — майор пьет исключительно красное вино и только французское, которое хранит не в общем холодильнике, а у себя в погребке.

— Ладно, — недовольно протянул Разумовский, — сейчас принесу.

— Так вот, — продолжил Крицкий, когда они с Серегой открыли по очередной бутылке пива…

…Следующая встреча состоялась недельки через три. К тому времени я понимал, что это была за шайка, хотя таковой ее назвать сложно. Целая организация, во главе которой стояли серьезные люди. На них работали областные чиновники, начальники районной милиции, налоговой, Росреестра. В общем, с помощью денег подмяли под себя все ключевые позиции и посты, с одной целью — заполучить землю. Теперь эта валюта тверже доллара, и что бы кто ни делал, цена будет всегда расти. А жителей села приобщали к алкоголю, наркотикам, развращали проституцией, чтобы люди за копейки продавали дом и землю. Такая вот стратегия: не переплачивать.

Приехали четыре человека, все крепкие, из «спортсменов», как я их называл.

— Здорово, — вышел им навстречу. Трое кивнули, этих мысленно отмел сразу как шестерок.

Четвертый, старший, в лоб задал вопрос:

— Не передумал?

Я попытался изобразить доброжелательность, эдакий Иванушка-дурачок.

— Насчет чего? — спросил я.

— Насчет нашего предложения.

Я стоял от старшего на расстоянии вытянутой руки.

— А-а, о предложении… — протянул я, сместившись влево на полшага, — да, поразмыслил.

— И? — Старший явно нервничал, видимо, не привык долго разговаривать.

Все произошло в считанные секунды, которые, однако, для меня тогда растянулись в вечность, словно кадры замедленной съемки фильмов Джона Ву. Правым хуком я вывел из строя старшего: он покачнулся и рухнул на землю, словно мешок, а я повалился вслед за ним. Болтавшийся в его подмышечной кобуре «макаров» пришелся как раз кстати. Пока сподручные соображали, что произошло, я разрядил в них обойму. Двоих уложил сразу, третий получил тяжелое ранение в легкое. Вот с ним я и побеседовал, конечно, насколько позволяло состояние.

— На кого ты работаешь? — задал я банальный вопрос — дешевый кинематографический штамп.

Раненый охнул, пришлось его усадить, прислонив спиной к колесу машины.

— Я не знаю всех, — он тяжело дышал, периодически сплевывая кровь, — нас приставили к Дмитрию.

— Сколько всего?

Раненый простонал от охватившей его жуткой боли.

— Ну же, — встряхнул я его, — сколько вас?

— Ты… — произнес он из последних сил, — ты же понимаешь, что теперь не жилец.

«Да уж», — пронеслось тогда у меня в голове.

И ответил:

— Да ничего страшного…

Марк резко оборвал рассказ, который, казалось, приближался к своей кульминации.

— Ладно, — протянул он, — пора спать. День выдался непростой, особенно для меня. Теперь о моем поражении будет трепаться весь объект.

— Марк, а как же твоя история?

Он горько усмехнулся:

— А что с ней?

— Ну как что? — удивился Разумовский. — Чем все закончилось?

Марк пожал плечами.

— Знаешь… — Крицкий осекся, раздумывая, стоят ли говорить дальше, или лучше промолчать. Видимо, решил, что все же стоит, и продолжил: — Я ведь так до сих пор и не попрощался с мамой, не сказал последнее «прости» за всю ту кашу, которую заварил.

Разумовский пристально смотрел на Марка.

— Если я жив, значит, все разрешилось. Добро победило зло, и справедливость восторжествовала. Прямо как в сказках. Вот только счастливого конца не получилось. Поверь, жизнь не стоит и ломаного гроша, если досталась ценой жизни тех, кто достоин ее больше тебя. Хочешь совет, Серега?

Разумовский кивнул.

— Жизнь имеет значение лишь тогда, когда есть смысл ради нее умереть.

 

Глава 5

Объект по подготовке РДГ «Бор», несколькими днями позже

Они оба не спали, просто молча лежали на смятых простынях двуспальной кровати.

Большая полная луна, окруженная мириадами ярких и не очень звезд, словно предчувствуя некий драматизм ситуации, окутывала бледным матовым светом прикроватный коврик с разбросанной на нем одеждой, кровать, Наташу.

Она лежала на боку спиной к Сергею. В матовом свете луны ее изнеженное любовью тело с его тонкими изгибами и переливами, будто очерченное кистью художника, казалось совершенным. В этой паутине света и тени Наташа походила на сказочную нимфу, которая лишь немногим являет свою божественную красоту и дарует истинное наслаждение.

Сергей провел ладонью вдоль спины Наташи, едва касаясь кожи. Но даже на это прикосновение ее тело отозвалось мелкой дрожью. Он захотел обнять ее, но почему-то не решился. А ведь всего несколько минут назад он не мог оторваться от нежных, вкуса спелой клубники губ Наташи, покрывал ее лицо и тело жаркими, полных сладкого желания и страсти поцелуями, обнимал с такой силой, словно боялся, что она мираж, который вот-вот рассеется.

Сергей приподнялся на локте, чтобы поцеловать Наташу в плечо, когда увидел блеснувшую в свете луны слезу.

— Эй, — нежно прошептал Разумовский, — ты чего?

Наташа смахнула слезу со щеки. Но не ответила, просто покачала головой, как бы говоря: «Ничего, все нормально», и улыбнулась.

Вот только улыбка вышла печальной.

Она села в постели, обнаженная, и лишь простыня прикрывала бедра и приятные овалы ягодиц. Сергей понимал, что сейчас лучше ни о чем не спрашивать, надо просто подождать. Придет время, и Наташа все расскажет сама.

Он сел рядом с ней и крепко-крепко ее обнял.

— Знаешь, — не оборачиваясь, сказала она, — ты второй мужчина, который заставил меня почувствовать себя неопытной первокурсницей, несущей всякую чушь мальчику, который ей понравился. Я волнуюсь, сердце бешено колотится, ноги подкашиваются… — Она запнулась и лукаво улыбнулась. — И я ненавижу тебя за это, — в ее голосе не было ни злобы, ни жесткости, а наоборот, слышались нежность и любовь.

Сергей приподнялся, собираясь спросить: «Почему?» — но она не дала ему.

— Прошу, Сереженька, не перебивай. Дай мне рассказать, пожалуйста.

В знак понимания он кивнул.

— Так вот, — продолжила Наташа, — я ненавижу тебя за то, что ты появился в моей жизни и перевернул ее с ног на голову. Но и люблю, потому что сама позволила себе это чувствовать. Ты скоро уедешь, и мы вряд ли встретимся, потому я хочу рассказать тебе одну историю.

Ее дыхание сбилось, а глаза чуть приоткрылись, когда она начала…

…Он почти прижался ко мне, и я силилась разглядеть на его непроницаемом лице хоть какое-то подобие эмоций. Он не смотрел на меня, но не потому, что не хотел, а потому что просто не мог. Его дыхание, которое я чувствовала щекой в тот далекий по-зимнему холодный октябрьский вечер 2005 года, заставляло сердце биться сильнее. От прикосновений захватывало дух, как будто меня перебросили через бедро прямо на асфальт. А я смотрела в его глаза, на губы, стараясь не пропустить малейшие движения мышц лица. По его реакции я поняла, что он ощущал мой взгляд.

Мы стояли там, где когда-то, кажется уже целую вечность назад, все и началось. Как иронично. Такого специально не придумаешь. Погода была ужасная: промозглый ветер пробирал до костей, снег неприятно бил в лицо жесткими снежинками — осенние снежинки вообще отличаются особой «жестокостью» в отличие от «пушистых» зимних хлопьев.

Все началось осенью 2002 года. Мы сидели в одной из десятка кофеен на Манежной площади. Заказанный для меня горячий шоколад давно остыл, а к чизкейку я даже не притронулась.

Я постоянно разговаривала по телефону, у меня их было два, и они поочередно, а порой и сразу оба звонили. Знаешь, в подобных ситуациях люди, как правило, все бросают и уходят как истинные англичане, то есть не прощаясь. Но он сидел, слушал мои непрекращающиеся рабочие разговоры и улыбался. Просто представь, умилялся тому, что я так суечусь. Сейчас мне это кажется таким романтичным. Тогда-то я и поняла, что он не такой, как все, и влюбилась. Вот так вот быстро, не задумавшись.

Трудно сказать, знала ли я его так хорошо, как мне казалось. Наверное, все относительно и очень субъективно. То есть знать кого-либо по-настоящему невозможно, можно лишь догадываться о чем-то. Но одно могу сказать точно: он был хорош. Нет-нет, не в том смысле, как это понимают сейчас. Он не был брутальным типом, как какой-нибудь Джон Траволта из «Бриолина», хотя, честно говоря, немного походил на него. А красив он был… как мифический герой! Ум редкой проницательности сочетался с тонким чувством юмора, казалось, одной фразой он может пронзить человека точно стрелой.

Наше молчание тянулось, казалось, уже целую вечность. Но слова и не требовались, все было понятно и так. Наверное, именно от него я научилась молчать в минуты эмоционального напряжения.

Он не выдержал и все же посмотрел на меня своими большими и выразительными карими глазами, и его губы, показалось, непроизвольно сжались от горькой досады.

Я прижалась к нему еще крепче, запустив руки под его расстегнутый плащ, под джемпер на молнии. И он вздрогнул от прикосновения холодных рук.

И это случилось! В последний раз наши губы соединились в жарком поцелуе. Он всегда говорил, что для него поцелуи — словно откровение. Сплетение тел в сладком экстазе — новый опыт, который, изведав, хотелось повторять снова и снова. Плавные изгибы моего тела и грация, бархатистая кожа, нежные, словно шелк, прикосновения, волновали его так, что он боялся потерять рассудок. А для меня границы времени и пространства стирались, когда он был рядом. Весь мир вертелся в странном и безумном ритме страсти, когда я пробовала его тело на вкус.

А осенний ветер с неослабевающим, почти садистским усердием швырял в лицо жесткие снежинки вперемешку с дождем. Казалось, что сама природа не хотела, чтобы мы, люди, делали разумный выбор, стремились к лучшему будущему. Когда рвется связь между мужчиной и женщиной, в природе гаснет огонек, и все вокруг тускнеет. Сколько сил вложила КРАСОТА в то, чтобы создать такую любовь, и как мало времени потребовалось человеческой мысли, чтобы разрушить ее.

Он был выпускником Дипломатической академии и собирался с миссией в Йемен. Первая заграничная командировка манила красотой страны, новыми эмоциями и впечатлениями. Взять меня с собой он не мог, но и я бы не оставила работу, которая, несмотря на весь тот хаос и бесконечную суету, мне нравилась и сулила финансовые перспективы.

— Сохрани! — Я прошептала, как прошептала это.

В последний раз я прижалась к нему крепко-крепко, положив голову на грудь. В последний раз отдала частичку согревающего света. И расцепила руки. Отпустив его, дала свободу, о которой мы всегда говорили, но сейчас ненавидели так сильно, как только способен человек. Внешнее спокойствие отдавалось внутри меня болью и печалью.

Мир растворялся вокруг, таял, превращаясь в нечто серое и неприглядное. Исчезали уже потерявшие свое одеяние деревья; прохожие, спешившие домой с работы, старавшиеся как можно быстрее укрыться в метро от злого ветра; здания и проезжающие где-то вдали автомобили, дороги и кремлевский парк, Вечный огонь и почетный караул. Растворялось все.

Я догадывалась, что он скоро уедет. Все было настолько красиво, страстно и безмятежно, словно в сказке, что просто не могло существовать долго. И он сказал мне об этом, когда мы лежали в постели. Я нежилась в его объятиях, а в голове звенели колокольчики, словно в мультиках про Тома и Джерри, так что я не сразу поняла смысл его слов.

— Что? — переспросила я, улыбаясь от счастья.

Он взял меня за руку и притянул к себе. Я устроилась рядом, уткнувшись в ложбинку между его грудью и рукой. Поцеловала.

— Я должен буду уехать, — повторил он.

— Уедешь… — Мои руки гладили его волосы. — Когда соберешься, я хочу, чтобы ты сказал мне об этом. Не бросай меня, как игрушку.

Перед турникетами он успел схватить меня за руку. Его лицо казалось напряженным, а в глазах стояли слезы, но он усилием воли старался их сдерживать.

— Я уезжаю.

Слезы все же покатились по щекам, но они были вызваны радостью и облегчением. Он обнял меня и поцеловал, так, как никогда в жизни. Он преподнес мне дар, который только мужчина может дать женщине. Не любовь, не страстное желание обладать, не сердце, не душу, а нечто большее.

Если есть ангелы, то я знаю, как они выглядят, как улыбаются, как сияют их лица.

Он был моей мечтой! Тем мужчиной, который показал быстротечность жизни, бессмысленность карьеры и бесчисленных вечеров, проведенных за рабочим компьютером.

Он появился, чтобы дать мне глоток воздуха, настолько свежего, что от него пьянеет душа. Он появился, чтобы разрисовать яркими весенними красками мое унылое существование, чтобы показать великолепие мира в его вечной изменчивости. Дать почувствовать и познать любовь, как высшее творение Господа, Природы, Красоты или еще какой неведомой силы, как великий дар, как совершенный предел мечтаний.

Он научил меня видеть, а не смотреть, слушать, а не слышать, прикасаться, а не трогать, растворяться, а не поглощать. Это его последний дар, свет которого не дает мне забыть, для чего существует женщина на земле.

* * *

Первые лучи солнца прокрались через шторы и сквозь призму оконных стекол заиграли зайчиками на лице Сергея. Недовольно поморщившись, он спрятался под одеяло. Между тем охватившее его еще вчера странное чувство не давало покоя. Услышав историю, он подумал, что, возможно, уже знал Наташу раньше, до того как повстречал на объекте «Бор». И не потому, что все истории любви похожи между собой. Он просто так ощущал. А своим ощущениям он доверял. И тут, как всегда бывает в таких случаях, он неожиданно вспомнил: в далеком 2003 году, перед самым выпуском из Академии, Игорь Кириллов и Максим Доментьев ночью сидели и подшивали парадную форму…

…И то, что жили они в одной комнате — так распределил начальник курса, — иначе, чем судьбоносным стечением обстоятельств, и не назовешь. Игорь Кириллов — москвич с болгарскими корнями — попал в Академию случайно. У него были прекрасные результаты и незаурядные способности к аналитической деятельности.

Сергей Разумовский — гений в математике, известный на всем курсе, и уроженец земли Тамбовской, где еще сохранились традиции со времен царской России, и это отразилось в его поведении в полной мере. Он в Академии тоже оказался случайно, хотя всегда стремился в «контору», понимая, что именно там раскроется весь его потенциал.

В отличие от друзей молчаливый и спокойный Максим Доментьев еще в школе понял, куда и зачем он хочет поступать, и целенаправленно шел в Академию.

— И? — спросил Разумовский Игоря.

— Что? — не поднимая головы, буркнул тот.

Разумовский отложил в сторону китель с наполовину пришитым правым погоном.

— Игорек, ну ты даешь! Как прошло-то все у тебя сегодня?

Кириллов Игорь пришивал на рукав знак в форме ромба, на котором был изображен герб Службы в виде щита и меча, а этот процесс всегда требовал внимания и точности: одно лишнее движение — и либо пришито криво, либо вокруг образовывались предательские складки.

— Да брось уже подшиваться, — подключился Доментьев.

Максим, по примеру Сергея, отложил китель:

— Все равно уже криво получается.

Игорь, глубоко вздохнув, весьма эмоционально выругался:

— Твою ж!..

— Не парься, Игорек, — подбодрил Разумовский, — за неделю уж сделаешь шеврон. Ты лучше расскажи, как все прошло?

— Да, нормально все прошло, — неохотно ответил Кириллов.

— Что, — съязвил Максим — все так страшно?

— Ну, уж получше чем у тех, с кем встречался ты, — в том же духе ответил Игорь Разумовский прыснул.

— В общем, — продолжил Игорь, — симпатичная девчонка. В жизни как на фотках, смахивает чуток на татарку. В принципе, все как мне нравится. Высокая, фигурка — стройная, грудь — маленькая и аккуратная, ножки — м-м-м. Замутить можно.

— Жахнул? — спросил Разумовский прямо в лоб, по своему обыкновению.

Однако ни Кириллов, ни Доментьев, конечно, не возражали.

— Серега, ты в своем репертуаре, — усмехнулся Максим.

— Нет, ну а что такого-то? — искренне удивился Разумовский, — вполне нормальное явление, если телка нравится. Чего сиськи мять? Что касается меня…

Игорь, поняв, что друг сейчас ударится в философию, тут же перебил его:

— Ты-то тот еще кобелек. У тебя одна дорога — с девкой в койку, ни одной юбки не пропустишь.

— Да пошли вы! — Серега демонстративно отвернулся. Он, конечно, не обижался никогда, ну или почти никогда, тем более на легкий сарказм Игоря.

— Ну, и что дальше? — произнес Максим.

— Посидели в кофейне на Манежной площади, по чашке латте выпили. Даже как-то поболтать особо не удалось, она все время как заведенная по телефону разговаривала. Потом проводил до дома, она снимает квартиру на «Кожуховской» у подруги. На прощание в подъезде поцеловались, хотя она говорила, что не «такая — жду трамвая». — И подытожил: — В общем, завтра ужинаю у нее.

— Герой-любовник, — довольно усмехнулся Серега, — как зовут-то принцессу в съемной башне заточения?

— Наташа.

Дверь комнаты, скрипнув, открылась, и все трое обернулись.

В проеме показалась коротко стриженая голова командира группы Хемлева Алексея.

— На завтра изменили расписание, — протараторил он и тут же поспешил скрыться.

— Эй, — окликнул того Серега, — пятигорский горец, куда погнал как сайгак. Что за изменения-то?

Хемлев недовольно поморщился:

— Сам точно не знаю. Второй парой будет вроде как лекция. С Центрального аппарата тип, Архангельский, что ли, фамилия.

 

Глава 6

Объект по подготовке РДГ «Бор», в то же время

— Ну что ты? — пробормотала Наташа и ласково провела ладошкой по небритой щеке Сергея, — не принимай все так близко к сердцу.

Ее легкое и нежное прикосновение вывело Разумовского из задумчивого состояния.

— Да нет, — улыбнулся он, — все хорошо. С чего ты взяла, что я воспринял все так, — он немного замялся, подбирая выражение, — тонко?

— Не знаю, — пожала плечами Наташа, — просто у тебя такой странный взгляд, напряженный… не знаю, как объяснить. Ну, примерно как у загнанного охотниками дикого зверя. Если честно, он даже немного испугал меня.

Разумовский обнял Наташу и повалил на кровать.

— Р-р-р! — наигранно прорычал он, — сейчас этот дикий зверь покажет тебе все, на что способен.

И скрылся под одеялом.

— О! — только и воскликнула Наташа, откинувшись на подушки в блаженной улыбке, закусив от удовольствия нижнюю губу.

Разумовский, облаченный лишь в халат, шлепая босыми ногами по дорогущему паркету, спустился на кухню, собираясь сделать себе парочку бутербродов. После нескольких часов, проведенных в постели с Наташей, организм требовал восстановить силы, которые были потрачены на удовлетворение мужской похоти.

— Не спится?

Разумовский, вздрогнув от неожиданности, обернулся. На диване развалился не совсем трезвый Архангельский с бутылкой красного вина, чем очень удивил Сергея. Ведь майор представлялся ему невозмутимым трезвенником, человеком, всегда знающим, что и как делать, и которого почти невозможно застать врасплох.

«Может, сейчас он наконец показал свои истинные эмоции», — предположил Разумовский.

— Я думал, что вы, уехали, — заметил он.

— Ну, — Архангельский поднялся с дивана, — вот решил остаться.

— Что-то не так? — спросил Разумовский, открывая холодильник и доставая оттуда продукты для бутерброда.

Архангельский соврал:

— Нет, все нормально.

«Ну, как скажешь!» — невозмутимо подумал Серега и стал нарезать колбасу.

— Через три дня, — немного помолчав, произнес Архангельский, — ты отбываешь в Москву, а дальше — в зависимости от указаний, которые ты там получишь.

Разумовский едва не порезался: чего-чего, а такого поворота событий он явно не ожидал.

— Что?

— Приказ шифртелеграммой поступил сегодня утром, — Архангельский положил перед Сергеем сложенный пополам листок бумаги.

Вытерев руки о халат, Разумовский развернул его.

— Архангельскому. Лично. Совершенно секретно, — пробормотал он. — Обеспечить прибытие «Р.» в Центр к 17 апреля для получения задания и последующего прохождения инструктажа.

Архангельский почти вплотную подошел к Разумовскому.

— Эй, — попытался встряхнуть он Серегу, — это должно было случиться. Как бы хорошо ты ни был готов к этому дню, он все равно приходит неожиданно. И конечно, ты боишься. Главное, помни все то, чему мы тебя учили, и, возможно, в решающий момент это спасет жизнь тебе и твоим товарищам.

Разумовский пристально смотрел на Архангельского, и ему казалось, что сейчас во всем мире нет никого ближе, чем этот суровый, а иногда и жестокий человек.

— Я не умею красиво говорить, — майор замолчал на мгновение, подбирая слова, — я всегда воевал, а не говорил. И сейчас, я, собственно, хочу просто процитировать тебе слова из книги, вот только автора не помню уже. «Истории нужны легенды, отчаянные подвиги и благородные примеры, пламенные речи, храбрые герои и великие победы. Победители забывают предательства и трусость, лицемерие и кровь. Правда остается правдой. А ложь становится историей».

Пораженный услышанным, Разумовский молча уставился на майора.

— Я и все инструктора, что учили тебя, пусть и по ускоренной программе, — голос Архангельского стал мягче, — мы хотим пожелать тебе удачи. Каждый из инструкторов привнес что-то полезное в твою жизнь. Я не могу просить тебя запомнить каждого, я лишь прошу не забывать те знания, которые они в тебя вложили, и навыки, которым обучили. Постарайся не превратить свою жизнь в историю. Это будет для нас лучшей наградой.

Серега провел на объекте год. Он преодолел множество испытаний и выдержал интенсивный и изнуряющий курс подготовки, но только сейчас, в момент прощания, он впервые совершенно растерялся.

— Куда бы тебя ни отправили, — продолжил Архангельский, — и какое бы задание ни дали, запомни, что полагаться ты сможешь только на себя. Там будешь ты и противник. Противник, которого, возможно, придется любить как родного. Не думай, что свои тебе помогут, ибо для них ты будешь чужим. Не полагайся на чужих, ибо они тебе не свои. Делай то, что должен. И не переживай о том, что о тебе скажут после. Правда остается правдой.

Архангельский обнял Серегу, потом резко отстранился и ушел, оставив Разумовского в одиночестве.