Разглядывая лежащего передо мною без сознания мальчика, перед моими глазами встал совсем другой подвал и другой парень.

Стояла осень 1529 года. Деревья нарядились в золото и багрянец, солнце щедро дарило последнее тепло, но нам было не до красоты природы. Имперские войска вторглись на территорию республики и захватили Фиренцуолу, вызвав панику в столице и бегство многих аристократов и крупных торговцев. К 24 октября армия принца Оранского подошла к Флоренции. Против сорокатысячного имперского войска республика могла выставить не более тринадцати тысяч солдат. Моя бедная, несчастная Флоренция.

Мой отец входил в Совет Десяти, который отвечал за военные вопросы. От меня у отца не было секретов, и я прекрасно понимал, что скоро грядут перемены и не в лучшую сторону. На горизонте маячило восстановление дома Медичи и конец республики, и, как следствие, массовые репрессии, казни и изгнание республиканцев. Отец понимал, что ни его, ни меня, как его прямого наследника, не пощадят. Поэтому, после бурного выяснения отношений, я все же согласился уехать из родного дома в сопровождении маленького отряда преданных отцу людей.

Мы уже неделю пробирались окольными тропами на безопасную территорию, но, кажется, заблудились. Всю дорогу меня не покидало ощущение чьего-то присутствия. Я давно испытывал его. Наверное с того памятного приема у нас в доме, когда я устроил скандал, отказавшись перейти в другой Дом, заключив брачный договор с его главой. Такие браки не приветствовались, но ради спасения наследника отец решил это за меня. Я категорически заявил, что останусь верен отцу и бежать, тем более так постыдно, не намерен. Не состоявшийся старший муж на удивление спокойно и молча слушал мои упреки и возмущения, скрестив руки на груди, с какой-то затаенной грустью глядя на меня. Сложись обстоятельства иначе, я, может быть, и смирился бы с решением отца. Ведь мой жених был не только богат и знатен, но и неимоверно хорош собой той уверенной мужской красотой, которая свела с ума не одну красавицу. Я пошел бы на этот политический шаг, хоть и предпочитал исключительно женщин. Но не теперь.

Именно тогда я стал ощущать незримое присутствие рядом с собой. Я решил, что это отец пытается уберечь меня и приставил умелую охрану. Оценив заботу отца, я ничего ему не сказал. Только последние пару месяцев я отделался от этого навязчивого ощущения и вот опять. Но от размышлений меня отвлек треск ломаемых веток справа. И тут же нам на встречу выскочили вооруженные люди в форме, окружая. Это была засада. А тот, кто завел нас в нее, указывал в мою сторону и что-то говорил главарю нападавших.

Я не мог поверить, что среди столь преданных людей оказался предатель. Было очевидно, что нам не выстоять против такого большого отряда нападавших, но сдаваться без боя мы не стали. Один за другим падали верные и преданные. Я был уже ранен в бедро и правая рука не слушалась. Тогда я переложил оружие в левую и продолжал отбиваться. Но исход был предрешен. Пал тот, кто защищал мою спину, а я, поскользнувшись на крови товарищей, рухнул навзничь и приставленный к моему горлу клинок уже не дал подняться. Да и сил совсем не было, сказалась большая потеря крови. Надо мной шелестел кроваво-золотой лес и склонялось лицо убийцы. В глазах темнеет и вместо черноволосого убийцы вдруг привиделся смутно знакомый белокурый красавец.

Сталь на шее…

Резкая боль…

Темнота.

Я умер. Мне было 22.

* * *

Больно…

Как же больно…

Больно?.. но как… я же…

В изумлении распахиваю глаза. Как… Как это возможно? Я ведь умер там, в лесу, рядом со своими товарищами. Голова, кажется, сейчас разорвется на части от лихорадочно мечущихся мыслей и тягучей, бьющей в виски боли. Но где же я тогда? Взгляд пробегает по маленькой пустой комнате без окон и натыкается на запертую железную дверь. В дальнем левом углу стоит стул, а на нем — масляная лампа, которая хоть как-то разгоняет тьму. Холодно. Я лежу на вполне мягком матраце, укутанный в дорогой плед. Я что, в подвале? Или так выглядят персональные апартаменты в аду?

Пересиливая боль во всем теле, заставляю себя сесть. Молоты в голове усилились, подкатила дурнота, и я почти провалился в беспамятство, привалившись спиной к ледяной стене. Но именно этот холод и чувство опасности не дало мне полностью потерять сознание. Отдышавшись и переборов слабость, я попытался взять себя в руки и восстановить картину последних событий. Помню, на нас напали, точнее завели в ловушку. Весь отряд пал… и я? Клинок у горла… Оскал склонившегося убийцы… боль… Было что-то еще, но что — никак не могу вспомнить. Размышляя, я непроизвольно потер шею, где и было сосредоточие боли. Следа от клинка не было, но пальцы нащупали небольшие ранки. Что за… Но додумать я не успел.

Дверь внезапно бесшумно открылась, и я зажмурился от яркого света. Проморгавшись понял, что яркий свет — всего лишь факел, который сейчас вставил в крепление на стене вошедший человек. А когда он повернулся, я обомлел. Белокурые волосы волной спускались к пояснице. Простая кожаная жилетка поверх темно-синей рубашки. Кожаные штаны. Невысокие мягкие сапоги. Челка слегка падала на глаза. Затушив лампу и устроившись на стуле, скрестив на груди руки и закинув ногу на ногу, он разглядывал меня из-под опущенных ресниц.

— Не бойся, я не причиню тебе вреда.

Мягкий, глубокий голос поневоле заставлял расслабиться. Я лихорадочно пытался вспомнить, где уже видел этого достойного представителя элиты, перебирая в памяти знакомые имена и лица.

— Я Амброжино Ренато Фабрицио.

Бессмертный рожденный заново мастер — машинально перевел я про себя, ведь когда-то увлекался происхождением имен и их значением. И тут я вспомнил, где его видел. В нашем доме. Это же мой несостоявшийся муж! Я ошарашено уставился на мужчину.

— Верно, — мягко улыбнулся он мне, — но мне бы хотелось, чтобы ты звал меня Амато.

Любимый? Какого… И тут до меня дошло, что я не произнес ни слова, а говорил только мужчина. Он что, читает мои мысли?! Меня просто трясло уже.

— Успокойся. Да, я теперь могу читать как твои мысли, так и твое сердце. Тебе сейчас трудно понять и принять происходящее, — продолжал увещевать меня он. — Отдохни, поспи. А потом я отвечу на все твои вопросы, — добавил он, видя, что я открыл было рот.

Он встал и подошел ко мне. Я в ступоре продолжал пялиться на него, пытаясь уложить в голове всё происходящее. А он неожиданно наклонился и впился в мои губы жарким поцелуем. Несколько мгновений я просто ничего не соображал, а потом изо всех сил оттолкнул мужчину от себя. Но тот за долю секунды отстранился раньше. Загадочно улыбнулся мне, проведя языком по нижней губе, как бы слизывая мой вкус, и направился к двери.

— Прости, но тебе придется побыть пока здесь, — и, пристально глядя на меня, властно добавил, — спи.

Не знаю почему, но веки стали слипаться. И я уснул, едва голова коснулась подушки.

Мне снился отец. Я, как бывало в детстве, обратился к нему за советом, но он грустно покачал головой и молчал. Я все звал и звал его, но образ отца стал удаляться и таять, а на его месте возник наш дом. Но… он был в огне. Мой дом пылал, и сердце опалил его жар, принося невыносимую боль. Я рванулся к дому, но оказался на том самом месте, где мы попали в засаду. Верные мне люди с укором смотрели на меня мертвыми глазами. Всюду кровь… и я весь в крови… мои руки в крови… это моя вина… я не смог уберечь их…

Шею сдавливает, словно железным ошейником, я задыхаюсь. Пытаюсь вдохнуть, но воздух не проходит в легкие, больно… Я раздираю горло ногтями, и пытаюсь закричать… И тут надо мной склонился ангел… Прекрасный ангел, окутанный светом белокурых волос. Он что-то говорит мне, и я тону в его глазах небесной синевы. Его губ коснулась улыбка и… о ужас… клыки! У него клыки!! А потом резкая боль в шее, и я кричу.

С криком и в холодном поту я подскочил на своем ложе. Клыки! Боже, у него клыки! Он вампир! Но этого не может быть! Хотя почему? Что я о нем знаю? Но погрузиться в истерику мне не дал вошедший блондин, несший стакан воды. Я шарахнулся от него, больно приложившись об стену. А он только озабоченно глянул на меня:

— Ты кричал, — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он, ставя стакан около меня. — И у меня есть имя, ты упорно меня никак не называешь, почему? Помнишь мое имя — Фабрицио? И да, я — вампир. И ты, кстати, теперь тоже, — усмехнулся он, видя мою реакцию. А я схватил принесенный стакан и залпом осушил его.

— Ты ведь уже лучше себя чувствуешь?

Я только кивнул.

— Хорошо. Перерождение проходит легко, и скоро боль уйдет совсем. Нам нужно о многом поговорить, — усаживаясь на единственный стул, заявил Фабрицио. — У меня плохие новости. На ваш дом напали. Твой отец достойно сражался, но погиб в бою, а дом сожгли. Тебе больше некуда идти.

Горе придавило меня могильной плитой. Отец… Так вот что пророчил сон… И что теперь? Надо уходить…

— И куда ты пойдешь? — задал вопрос до этого молча наблюдавший за мной вампир.

— Да куда угодно, только подальше отсюда.

— А теперь послушай меня, — подойдя ко мне и усаживаясь рядом, произнес Фабрицио. — Я уже давно слежу за тобой, эззелин.

— Я не маленький дворянин!

— Не перебивай, — глаза угрожающе сверкнули алым. — Я увидел тебя восьмилетним ребенком и сразу понял, что хочу тебя, что ты предназначен мне. Но мне хотелось твоего осознанного выбора, и я упорно ждал много лет, пока ты достаточно повзрослеешь, чтобы понять, какой дар я готов преподнести тебе. Бесконечно долгую жизнь и вечную красоту и молодость. Ты взрослел на моих глазах, превращаясь из милого ребенка в очаровательного юношу.

Я не сводил зачарованного взгляда с Фабрицио. А он протянул руку и, обхватив мой подбородок, провел большим пальцем по губам, задержавшись на нижней.

— Ты даже не представляешь, как желанен, маленький, — выдохнул он. — Я сделал твоему отцу предложение, от которого он не смог отказаться, но отказался ты. Мне не хотелось тебя принуждать силой, и я решил, что в первый месяц зимы снова повторю своё предложение. Но жизнь распорядилась иначе.

После той встречи в вашем доме, я постоянно наблюдал за тобой и был рядом. Только в конце лета мне пришлось уехать, а когда я вернулся… Я хотел, чтоб ты сам принял решение, но выбора у меня не оставалось. Увидев, как твоего горла коснулся клинок, я вмешался. Я не мог допустить твоей гибели. Ты умирал и только обращение могло вернуть тебя к жизни.

— Ты мог помочь, но ничего не сделал? — в шоке прохрипел я. — Там погибло столько людей! Ты мог их спасти!! — закричал я.

— Какое мне дело до них, — холодно возразил Фабрицио, пожимая плечами. В его голубых глазах полыхнул огонь, а из-под верхней губы показались кончики клыков. Я в ужасе попытался отползти от него подальше, но он пресек мои жалкие попытки, придавив к стене.

— Мне плевать на всех, кроме тебя, мой Криспиан, мой эззелин. Теперь тебе некуда идти, никто тебя не ждет, и ты стал одним из нас, а я — твоим Фабрицио, твоим мастером. Смирись и прими мой дар, — вампир склонился ко мне, жадно втягивая воздух, — мою любовь, — прошептал он мне в губы, впиваясь жадным поцелуем. Я отчаянно пытался вырваться, но силы были явно не равны. А Фабрицио все пил и пил мое дыхание, посасывая то нижнюю, то верхнюю мою губу. Прикусывая и тут же зализывая, борясь с моим языком, переплетаясь с ним. Я просто терпел, но в какой-то миг поймал себя на мысли, что это приятно. Фабрицио тут же отстранился и с усмешкой посмотрел на меня. Мои губы припухли и горели. Черт, он же читает мысли!

— Тебе ведь понравилось.

— Но я не…

— Позволь мне научить тебя, маленький. Доверься мне. Я открою для тебя страну наслаждения, о которой ты даже не подозреваешь.

Я не мог оторвать взгляда от его затуманенных желанием глаз и сопротивляться не мог. Продолжая говорить, он бережно, но уверенно уложил меня обратно на матрац, стал развязывать шнуровку рубахи. Я уцепился за ткань.

— Просто доверься мне, не сопротивляйся. Я не причиню тебе вреда, маленький.

Он целует мои разжатые ладони, запястья. Стянув рубашку, принялся за штаны. А я, как заколдованный, подчинялся ему, его голосу, его взгляду.

— Ты прекрасен, амато, — выцеловывая узоры на моем животе, шептал вампир, опаляя кожу дыханием.

— Мы будем вместе.

Его язык скользнул во впадинку пупка, вырвав у меня первый стон удовольствия.

— Я подарю тебе весь мир, мы будем путешествовать. Ты увидишь другие страны.

Губы обхватили правый сосок, втягивая напряженную горошину, и меня просто выгнуло от острого наслаждения. Ничего подобного я раньше ни с кем не испытывал. Но сейчас я не в состоянии был анализировать происходящее.

Жгучее желание поглотило разум, и я уже не мог сдержать стоны от его ласк.

— Ты будешь счастлив со мной, маленький, амато.

Я уже ничего не соображал от охватившего меня возбуждения, и я даже не понял, когда Фабрицио успел раздеться. Продолжая целовать, ласкать языком и руками, вампир спускался всё ниже и ниже, но не прикасался к моей уже давно затвердевшей плоти. И это было мучительно. Хотелось разрядки и я потянулся чтоб приласкать себя, но моя рука была перехвачена железной хваткой мастера.

— Нет, маленький, я заставлю тебя кончить не прикасаясь к себе.

Перехватив мои запястья своей ладонью, он завел мои руки за голову, крепко зафиксировав. Продолжал выцеловывать шею, а свободной рукой шире раздвигал согнутые в коленях ноги. Я было дёрнулся, но его язык принялся вытанцовывать вокруг соска замысловатый танец, даря море удовольствия. Свободная рука оглаживала внутреннюю поверхность бедра, посылая по позвоночнику толпы мурашек. Губы, шея, ключицы, грудь, живот — ни одного сантиметра кожи не осталось обделенного лаской.

— Да, маленький, вот так, расслабься, — горячо шепчет мастер. — Я буду очень осторожен.

А я стонал в голос, выгибаясь за руками этого сладкого мучителя. И только тянущее чувство в попе заставило меня вынырнуть из этого сладкого марева.

— Ну, тише, тише, чего ты так напрягся? — перемежая слова поцелуями, горячо шептал Фабрицио. — Все хорошо, успокойся.

Поцелуи пьянили, уничтожая последние крохи рассудка. Уже два пальца хозяйничали внутри, разминая и поглаживая. А на меня накатывали волны то жара, то холода. Отступая, они оставляли сладкую истому. Сердце бешено стучало в груди, пульсировало в висках. Неожиданно Фабрицио лизнул, а затем подул на мою возбужденную плоть и я вскрикнул от столь острых ощущений. И тут пальцы, настойчиво растягивающие, задели внутри что-то, от чего удовольствие выгнуло меня дугой. Мне вдруг остро захотелось зарыться в его бело-золотой водопад волос, пропустить сквозь пальцы шелковые пряди, а потом намотать на кулак и притянуть к себе и… Но мои руки по-прежнему мягко, но крепко удерживались за головой, оставляя абсолютно беззащитным для мучительно пьянящих ласк. По комнате разлился горьковатый тонкий аромат полевых цветов. И пальцы, на минуту покинувшие мое тело, вновь принялись за работу. Но теперь внутри скользило уже три пальца, погружаясь до основания и раскрываясь на манер цветка. При этом Фабрицио старался постоянно задевать заветное местечко, заставляя меня извиваться в его руках. И уже сквозь марево наслаждения я почувствовал нарастающее распирание.

— Посмотри на меня, ну же, маленький, смотри на меня.

Мышцы сопротивлялись, причиняя уже легкую боль. Но вампир чуть поменял положение, удерживая зрительный контакт, и новый фонтан удовольствия окатил меня.

— Всё, всё, теперь только наслаждение, — выдохнул он мне, сминая поцелуем горячие сухие губы, продолжая медленно двигаться. В какой момент я стал отвечать ему и сам подаваться навстречу, не знаю. Я словно попал в другой мир, где царит острое, на грани боли наслаждение. Пьянящее, взрывающееся во всем теле ослепительными искрами. Заставляющее кричать и плакать от переполняющего всё твое существо счастья.

А вампир уже не сдерживал себя, видя состояние любимого. Он отпустил свои желания и упивался телом и счастьем своего амато, доводя его до пика наслаждения. И вот в Криспиане словно взорвалось солнце, изливаясь горячим потоком на грудь и живот. Закричав, он неимоверно выгнулся дугой, тем самым еще больше раскрываясь и глубже насаживаясь на любовника, с силой сжимая его в себе. И тот, зарычав словно зверь, мощным толчком впечатал свои бедра в ягодицы любимого, глубоко и обильно изливаясь в нем. Криспиана трясло от накатывающих одна за другой судорог наслаждения. Ноги, лежащие на плечах у Фабрицио свело, дышать было нечем. Вспыхнув, солнце превратилось во тьму.

* * *

Вампир лежал рядом с потерявшим сознание от переизбытка эмоций мальчиком и восстанавливал дыхание. Сколько он искал его? Триста, четыреста лет? Того, кто разделит с ним вечность и любовь. Перерождение прошло успешно и уже можно не опасаться за последствия, а первая близость только укрепила результат и связь. Фабрицио легко поднял парня и на руках вынес из подвала.

Войдя в давно уже приготовленные для его Криспиана покои, мужчина направился в купальню. Теплая, ароматная вода освежала и успокаивала, смывая следы страсти с их тел. Обернув мальчика в махровое полотенце, мастер отнес его на широкую кровать под балдахином. Тот спал и Фабрицио решил позаботиться о любимом, чтобы сегодняшняя страстная ночь не омрачилась болью утром.

Закончив с мазью, вампир улегся рядом со спящим и укрыл обоих легким одеялом. Поглаживая кончиками пальцев скулу, щеку, подбородок он зарылся в волосы цвета вороного крыла. Сейчас глаза его Криспиана были закрыты, но вампир знал, что первое время они будут красными. С возрастом глаза его мальчика приобретут прежний шоколадный оттенок, и только в минуты возбуждения и гнева будут наливаться рубиновым огнем.

Парень мирно спал в объятиях своего мастера.