Олифант Олифант

Секреты крылатых слов и выражений

Попробуем задуматься или припомнить, откуда они появились.

АБ ОВО (AB OVO)

С латыни «ab ovo» переводится, как «от яйца».

По Геродоту, птица Феникс размером приблизительно с орла. Обитает в песках Аравии и живёт ровно 300 лет. К концу этого срока она прилетает в Илиополь, где на гробнице бога Ра сносит необычайной красоты яйцо. Согласно легендам, человек, прикоснувшийся к его скорлупе, обретает великую мудрость и понимает суть мироздания. Не удивительно, что честь трогания яйца, достаётся ныне правящему фараону, который впоследствии передаёт свои познания наследникам. Жрецам же бога Ра позволено лишь созерцать яйцо, что многократно укрепляет их здоровье, дух и веру. На закате Феникс воздевает крыла к небу и произносит «От яйца — Ab ovo» (Слова эти подобны крику авиатора прошлого века — «От винта!».), после чего падает замертво. В этот миг скорлупа трескается, вспыхивает и являет миру обновлённого Феникса, который немедленно улетает в Аравию.

АВГИЕВЫ КОНЮШНИ

Согласно древнегреческой мифологии, элидский царь Авгий был сыном Гелиоса, бога Солнца. Дабы обеспечить своему ребёнку безоблачное существование, бог одарил его несметными стадами коз, быков и лошадей. Всё это бесчисленное поголовье жило на скотных дворах (конюшнях), построенных на берегу реки Алфей, ныне Руфия. Навоз же и прочие отходы просто сбрасывались скотниками в воду. И всё бы хорошо, но, к несчастью мелководный Алфей катил свои волны через Олимпию — место обитания полчищ спортсменов, где каждый вечер, наметавшись дисков и набегавшись, атлеты приходили к реке для омовения. Вид же дурно пахнущих кучек, проплывавших по течению, мягко говоря, несколько портил настроение олимпийцев. Несчастного скотопромышленника ругали на все корки, жаловались в храмах его отцу, а некоторые горячие головы обещали даже пустить все стада под нож. Авгию ничего не оставалось, как, вообще, прекратить убирать навоз. Не воевать же со всем миром! По истечении 30 (!) лет положение на скотных дворах стало катастрофическим. Бесчисленные болезни, разносимые мириадами мух, выкосили добрую треть стад. Крестьяне, не выдерживающие смрада разлагающихся отходов, грузили скарб на колесницы и бежали в другие земли. Зловоние поселилось даже в дворцовых покоях. Обеспокоенный Авгий объявил, что готов отдать десятую часть скота тому, кто сможет справиться с возникшей проблемой. Каково же было его изумление, когда явился некий Геракл, заявивший, что эта задача ему по плечу. Хитроумный герой, ранним утром завалил камнями русло Алфея, а вечером, разрушил плотину. Ревущий поток, в мгновение смыл все нечистоты со скотных дворов и унёс их в Ионическое море. Тонны навоза бесшумно проплыли через Олимпию, не нарушив сна уставших за день спортсменов. На следующее утро, Геракл явился за расчётом. Вот тут–то между ним и Авгием разгорелся скандал. Царь никак не мог взять в толк, что за день трудов сезонному рабочему надо отдать десять процентов своего состояния. Геракл же настаивал на том, что работа выполнена, а сроки никак не оговаривались…

Авгий прогнал Геракла, а тот, полыхая праведным гневом, вернулся с войском, штурмовал дворец и убил гелиосового сына.

С тех пор в языке появилось крылатое выражение «Авгиевы конюшни», означающее, что быстрота и рвение при выполнении какой–либо работы, неизменно приведёт к конфликту с работодателем.

А ВСЁ-ТАКИ ОНА ВЕРТИТСЯ!

Великий Галилео Галилей женился поздно, на седьмом десятке. Неизвестно, что его подтолкнуло на этот шаг, может быть «бес в ребро», может быть, финансовые соображения. Биографы сходятся в одном, к молодой жене он относился хорошо — обучал арифметике и основам физики, пытался привить любовь к астрономии. Увы, юная супруга не проявляла никакого интереса к точным дисциплинам, предпочитая брать уроки пения у некого местного тенора Урбино. Увлечённый созданием своих знаменитых «Диалогов о двух важнейших системах мира», Галилей оставил жену в покое. Занятия же пением, занимавшие прежде несколько часов в неделю, постепенно становились всё более продолжительными, затем ежедневными, а под конец, моложавый тенор просто поселился на вилле у учёного. Галилео начал недоумевать.

— Солнышко, — спрашивал он у жены, — а что за господин завтракает, обедает и ужинает вместе с нами?

— Фи, — морщила носик супруга, — я уже сто раз вам объясняла, это мой учитель пения, сеньор Урбино.

Затем, Галилей стал замечать насмешливые взгляды прохожих и какие–то невнятные перешёптывания учеников. Несколько раз обнаруживал анонимные записки в своём рабочем кабинете. В конце концов, кто–то из коллег прямо поинтересовался, не пора ли приструнить порочную супругу. Надо было сто–то делать. Вызвать похотливого Урбино на дуэль? Отправить супругу в монастырь? Испросить у церкви разрешения на развод?

И великий учёный начал действовать. Написал и издал несколько монографий, посвящённых еретической теории Коперника, во всеуслышание разглагольствовал о движении небесных тел, открыто критиковал Папу, короче делал всё, что бы им не преминула заинтересоваться святая инквизиция. Не прошло и нескольких месяцев, как вольнодумца вызвали в Рим.

— Дорогой вы наш человек, — дружески начали беседу инквизиторы. — Мы прекрасно понимаем, что в столь преклонном возрасте смерть уже не страшна. Да и нас отнюдь не украсит казнь столь заслуженного мужа. Детей вам бог не дал, близкие родственники умерли, деньги уже не так привлекают. Остаётся единственный способ воздействия — ваша юная супруга.

— Только не её, — возопил учёный. — Не трогайте жену, и я от всего отрекусь.

— Договорились, — покивали головами инквизиторы. — Каетесь, отрекаетесь и живёте себе ещё сто лет. Но, запомните, один неверный шаг и судьба вашей жены решена.

И 22 июня 1633 года Галилео Галилей публично покаялся в монастыре св. Минервы и подписал отречение. Нетвёрдой старческой походкой спустился он со ступеней храма к ученикам и зевакам, заполнившим площадь, обвёл их взглядом и выкрикнул, — А всё–таки она вертится!

Жену великого астронома обвинили в колдовстве и сожгли на базарной площади этим же летом…

АДВОКАТ ДЬЯВОЛА

Человеком, введшим в обиход понятие «адвокат дьявола» (advocatus diaboli) историки единогласно называют Гуго Капета, короля западных франков (938–996 гг. н. э.). Занимаясь реформой судебно–правовой системы, Гуго столкнулся с неким юридическим казусом. Стоило преступнику на суде заявить, что во всех его деяниях виновата нечистая сила, а проще говоря, сказать, мол «бес попутал», как его немедленно освобождали. Средневековые судьи рассуждали следующим образом. Раз в человека вселился дьявол, то первый никак не может отвечать за свои поступки, и не мирянам выносить приговор. Задумайтесь, мог ли средневековый судья позволить себе фразу, типа: «Не надо нам тут церковной мистики»?

Гуго Капет через реймского архиепископа Адальберона обратился к Папе и получил святейшее согласие на ввод в состав суда священника. Теперь при словах подсудимого «бес попутал», в процесс включался служитель церкви. Он задавал преступнику несколько стандартных вопросов: «Как выглядел бес? Цвет шерсти? Форма носа и т. д.», после чего делал своё резюме. Практически всегда оно гласило, что «дьявол в данном случае не причём». Эти священников народ и называл «адвокатами дьявола».

В наши дни понятие несколько утратило свой первоначальный смысл и «адвокатом дьявола» обычно именуют того, кто постоянно вам напоминает, — Не поминай чёрта, не чертыхайся.

АКАФИСТ ПЕТЬ

Ака́фист — «неседальная песнь», то есть «песнь, которую поют не садясь, стоя».

Выражение «Акафист петь» пришло в язык из православных духовных семинарий. Не секрет, что ничто так не способствует изучению риторики, греческого, латыни и богословия, как хорошее наказание. Семинаристы часами стояли коленями на сухом горохе, клали сотни земных поклонов, бывали биты линейкой по рукам и голове, но королевой наказаний всегда считалась старая, добрая порка. Порка, после которой ученик не мог несколько дней сидеть за партой. Бывало, половина класса отстаивала занятия, не рискуя присесть, или, как говаривали семинаристы «пели акафист».

АКИ ТАТЬ В НОЩИ.

«Придет же день Господень, аки тать в нощи, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят».

Второе послание Святого Апостола Петра.

Практически все авторитеты в один голос утверждают, что словосочетание «тать в нощи» пришло к нам из Библии и означает — ночной вор. Ночной же вор, в современном понимании, тот, кто бесшумно проникает в жилище и хитит, хитит, хитит…

Меня всегда несколько удивляло подобное сравнение — День Господень и Ночной Вор. Однако всё немедленно становится на свои места, если вспомнить древнеславянскую классификацию Татей!

На Руси Тати делились на четыре группы — Утренние, Дневные, Вечерние и Ночные.

— Утренний Тать появлялся засветло. Неслышно шарил в доме и много вреда не наносил. Украдёт, бывало, новые лапти, чугунок каши, выпьет кружку молока и был таков.

— Дневной Тать по избам не промышлял, жил близ лесных дорог и грабил путников. Кряжистый и суровый, отличался недюжинной физической силой и широтой души. Мог отобрать лошадь с телегой, а мог и не отобрать.

— Вечерний Тать вершил свой промысел близ деревень, у околиц. Идёт, бывало, крестьянин с молотьбы или покоса, еле ноги волочит, а Вечерний Тать тут, как тут. Выскочит, откуда ни возьмись, сорвёт шапку и бежать. Разве угонишься за ним после целого дня трудов.

— Ночной же Тать самый опасный и непредсказуемый. Судите сами, кого ограбишь, обворуешь, когда весь честной народ спит? Вот Тать и бродит вечно злой, да неприкаянный — ищет заплутавших путников. И уж если найдёт, то обязательно оберет до нитки. Выскочит из мрака, огромный, с горящим взором — не скроешься от него!..

Согласитесь, стоит разобраться в группах Татей, как послание Святого Петра становится понятным и логичным.

А КОРОЛЬ-ТО ГОЛЫЙ!

Нет, и не будет на свете более унылого и неприятного сказочника, чем Ганс Христиан Андерсен. Старые башмаки, штопальные иглы, лягушки — влачат безрадостное, тусклое существование и молят небеса о смерти. Маленькие девочки замерзают, мотыльки сгорают, снеговики превращаются в лужи. Мало того, Андерсен иногда преследует героев и после смерти, описывая их мучения в преисподней. А уж если его сказка заканчивается свадебкой, то, всё равно, подсознательно чувствуешь — от этого брака, добра не жди.

Возьмём, к примеру, славную средневековую европейскую сказку «О Короле и мошеннике–портном», любовно переработанную Гансом Христианом в «Новое платье короля». Сюжет оригинала мил и логичен. Некий проходимец портной предлагает Королю одежду из особой ткани, невидимой для глупцов. Мудрый монарх покупает платье, расплачиваясь пригоршней монет, которые, соответственно, невидимы для людей с нечистой совестью. Но подобный финал, разумеется, не по душе великому Андерсену и он выводит своего Короля нагишом на улицы. И далее звучит, столь любимая почитателями автора, фраза из уст мальчишки, — А, король–то голый!

Знаете, подобный ребёнок существовал во все века. Он толст, дурно воспитан и неряшливо одет. Бывает, спешите вы на важную встречу, подбегаете к входу в метро и налетаете на похмельного мужичка с бутылкой пива. Ваши брюки облиты самым неприличным образом. Что делать? Покупаете газету и, небрежно прикрываясь ею, спускаетесь в подземку, надеясь, что за время пути брюки высохнут. Входите в вагон, забиваетесь в угол и слышите, — Мама, смотри, дядя описялся!

Этот ублюдок так и произносит «описЯлся»!..

Впрочем, вернёмся к Андерсену. Цитирую. «И королю стало не по себе: ему казалось, что люди правы, но он думал про себя: «Надо выдержать процессию до конца»".

То, что вы испытали в метро, бледнеет, перед состоянием Короля. И сказка заканчивается!

Честно скажу, слыша фразу «А КОРОЛЬ-ТО ГОЛЫЙ!», мне всегда хочется удавить говорящего…

АЛЬМА МАТЭР (ALMA MATER)

В рабском переводе с латыни (ALMA — кормящая, MATER — мать) получаем «кормилицу», что дало повод средневековым студентам–балбесам так называть свои университеты. В действительности же, «Альма Матэр» является идиомой, соответствующей в русском языке выражению — «Мать моя женщина». К примеру, Гай Юлий Цезарь, заметив среди своих убийц Юния Брута, воскликнул, — Alma mater, et tu, Brute? Что переводится, как — «Мать моя женщина, и ты Брут?».

АЛЬТЭР ЭГО (ALTER EGO)

Гай Корне́лий Та́цит, пожалуй, первый римский историк, взявшийся за исследование нравов и быта германских племён. В своей знаменитой монографии «О происхождении и местоположении Германии» он исследует особенности жизни этого народа, предупреждая правителей Империи о новой зарождающейся на севере силе. С горечью сравнивая упадок социальной активности соотечественников, Тацит противопоставляет им мрачную решимость варваров. С болью и гневом клеймит он, ставшее популярным среди патрицианства, течение «Альтер Эго», означающее в переводе «Второе я». Суть его заключалось в нахождении среди рабов двойника патриция, которого брали в дом, стригли, одевали под стать хозяину, после чего отправляли на службу. Почти все государственные учреждения Рима были набиты глупо ухмыляющимися двойниками, отбывающими присутственное время.

— С тех пор, как Империей управляют погрязшие в лености ЭГОисты, — писал Тацит, — я не верю, что мы народ, избранный Богами.

АЛЬФА И ОМЕГА.

«Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь…»

Откровение Святого Апостола Иоанна Богослова (Глава 1)

Думаю, объяснять фразу не надо, а вот звучит стильно — «Я есмь Альфа и Омега!»

Хотя, произнесена она была, скорее всего, на арамейском. Но, это, наверное, не так изящно.

И по–русски слышится странновато. «Я есмь А и Я».

А на латыни, «А и Зет»… словно серия робота из «Звёздных войн».

АМЕРИКАНСКИЙ ДЯДЮШКА

Родители всегда считали, что стиль «нуар» — неподходящее чтение для детей. Но, как известно, природа не терпит пустоты, и их отпрыски были вынуждены сами заниматься творчеством в этом жанре. Появлялись, так называемые, «чёрные сказки», передаваемые из уст в уста во дворах, в пионерских лагерях и на дачах. До сих пор с содроганием вспоминаю зловещие истории о «Жёлтой руке», «Шёлковом платке» или «Чёрном автобусе». Достойное место в этом ряду занимает и триллер «Американский дядюшка».

«Однажды тёмной ночью в квартиру, где жили маленький мальчик с сестрой, позвонили. Их мама открыла дверь, а на пороге стоял мужчина в длинном чёрном пальто.

— Здравствуйте, — сказал он. — Я принёс подарок от вашего Американского Дядюшки.

— Но у нас нет никакого дядюшки, — ответила мама.

— А, вот и есть, — прошептал мужчина и отдал ей коробку конфет.

Мама съела конфеты из коробки и умерла.

А следующей ночью в дверь опять позвонили. Сестра открыла дверь, а на пороге стоял мужчина с коробкой конфет.

— Вам подарок от Американского Дядюшки.

Девочка взяла конфеты, но есть их не стала. А, потом не выдержала, и попробовала одну, самую маленькую. И ослепла навсегда.

На третью ночь мужчина опять пришёл и начал звонить в дверь. А сестра взяла и дала брату топор. И брат убил мужчину в черном пальто, а конфеты выбросил в реку».

Вариантов у «Американского Дядюшки» было множество. Случалось, что незнакомец с конфетами вытравливал (хорошее слово!) целый дом, или вся семья слепла. Иногда таинственный мужчина приносил сладости, иногда что–то из вещей, а бывало, что и драгоценный перстень. Одно оставалось неизменным, все подарки Американского Дядюшки несли смерть!

АНАФЕМА (АНАФЕМЕ ПРЕДАТЬ)

Библейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона Цапля

В списке нечистых животных еврейским словом АНАФА (Лев 11:19 и Втор 14:18), обозначена Цапля.

В верхнем течении реки Иордан раскинулась болотистая долина Хула (Hula). Подземные ключи, даже безжалостным израильским летом, не дают высохнуть этой зловонной клоаке. Мириады гудящих москитов и ядовитый туман испарений скрывают от глаз путника озерца с затхлой водой, кишащие мокрецами. Однако, если приглядеться, то можно заметить среди редких пучков травы, огромную, птицу, вышагивающую на непомерно длинных жилистых ногах. Её редкие перья перемазаны болотной слизью, а острый, как костяной кинжал клюв, хищно пощёлкивает. Это властительница проклятых болот — Цапля, или, АНАФА.

Испокон веков на иудейской земле закон был суров к преступникам. Надоедливых изгоняли, ворам отрубали руку, неверных жён забивали камнями. Но самым страшным преступлением считалась публичная хула Бога. В подобном случае неизменно следовал самый страшный из приговоров — ПРЕДАНИЕ АНАФЕМЕ! Отступника отводили в самое сердце зловонных болот и бросали. А там, облепленный жалящей мошкарой, он вопил и метался в удушающем тумане, чувствуя на себе пронзительный, неподвижный взгляд Анафы.

АНИКА-ВОИН

Аника–воин, кличка, даваемая ныне всякому хвастуну, храброму лишь на словах…

В стародавние времена жил на Руси витязь Аникей. Не дал ему Бог той силушки, что бы богатырём прозываться, поэтому и слава о нём шла малая. И удал был Аникей, и в бою неистов, и могуч, но так, что бы «мечом махнуть, да сотню ворогов сразить», не мог.

А к тридцати годкам стал наш боец задумываться, а не пора ли ему на покой уходить. Дом поставить, жениться, да малыми детушками обзавестись. Не век же в степи ночевать и ратными делами промышлять. И вот, едет он через лес на коне буланом, думу думает, улыбается про себя. Вдруг, видит, идёт навстречу мужик и огромную змею на плечах несёт.

— Бог в помощь, поздорову ли, серый зверь да не прорыскиват ли? — приветствует его витязь.

— Поздорову, добрый молодец, — степенно отвечает мужик.

— Откуда змей, да куда путь держишь?

— В лесу поймал, — говорит змееносец. — Отнесу домой, зарежу, кожу сниму, да кушак справлю.

Уж незнамо, что на Аникея нашло, но пожалел он аспида.

— Продай его мне, пахарь, — молвит витязь.

Дал мужику денежку серебряную, да и забрал змея. Отъехал вглубь леса, бросил его на траву.

— Ползи домой, подколодный, — говорит. — К жене своей и малым змеёнышам.

— Ай, спасибо, красный молодец, — отвечает змей человеческим голосом. — За добро такое христианское, отплачу сполна. Знай же, удалой боец, что отныне у тебя не одна жизнь, а добрая сотня. Пронзит, ежели, ворог мечом, али копьём, одна жизнь пропадёт, а остальные останутся.

Вот тут и пришла к Аникею слава богатырская. Стал он подвиги вершить, что другим витязям не под силу. В одиночку на целую рать выходит, и смерть его не берёт. Всё ему нипочём, ни орды татарские, ни драконы огнедышащие. Калики перехожие песни о его победах складывают, князья на службу зовут, да по праву рученьку на пиру усаживают. Зажил наш богатырь в стольном городе Рязани. Дом каменный поставил, женился, детишек завёл. А, как беда у ворот, садится богатырь на коня, выезжает во чисто поле, да разит ворогов, сам смерти не боится.

Но время идёт, свой счёт ведёт. И к сорока годам осталась у Аникея последняя жизнь. Не до сражений ему теперь, не до подвигов ратных. Хочется сынов вырастить, да дочерей замуж выдать. А враги, словно догадываются, тут как тут. Кочевники деревни соседские жгут, людей в полон уводят. В лесах разбойники дело злое творят.

Пришли витязи рязанские под окно аникеево.

— Веди нас в бой, богатырь, — зовут. — Возглавь воинство православное.

Молчит Аникей, носа из дома не кажет.

Другой раз соберутся ратнички.

— Помоги, Аникеюшка, — просят, — с разбойничками справится.

— Недосуг мне, — отмахивается тот.

Был богатырь, да весь вышел. Перестал народ за помощью хаживать, перестал и князь на пиры звать.

«Позабыли все его подвиги,

наградили кличкой обидною.

Величают теперь не заступником,

Прозывают Воином — Аникою».

Одни скажут, мол, вольготно богатырём со ста жизнями в запасе жить. Настоящий герой — тот, кто своей головой рискует. Но, ведь, Аникей, своим даром благородно распорядился, не на богатство, да потеху, а людям на пользу. Поклониться бы рязанцам ему в пояс и в покое оставить. Ан, нет…

АПОГЕЙ СЛАВЫ

История Римской империи — это история военных побед, а где победы, там и награды. Немалую роль в них, помимо драгоценного оружия, специальных блях (фалеры, гривны) играли венки, имеющие чёткую иерархию.

— Золотой венок (corona aurea) получал лишь военачальник–триумфатор;

— Венок истины (сorona veritas) за снятие осады с города;

— Венок из дубовых листьев (сorona ziwika) за спасение товарища в бою;

— Миртовый венок (corona ovalis) за бескровную победу;

… и многие–многие другие.

Однако, самым почётным и почитаемым считался Аdoria Apogeus, или АПОГЕЙ СЛАВЫ. Изготавливался он из красных кораллов и носился немного набекрень. Вручалась эта награда за морские победы вдали от границ Империи (АПО — далеко, ГЕ, ГЕЯ — земля) и удостаивались её настоящие морские дьяволы, победители викингов, финикийских пиратов и магрибских головорезов. Женские сердца начинали учащённо биться, когда из портовых таверн, чуть покачиваясь, выходили просоленные бородачи в коралловых венках и полосатых тогах.

АРЕДОВЫ ВЕКИ

ВЕКИ это — «подвижные кожные складки вокруг глаз у позвоночных животных и человека». Впрочем, сразу оговорюсь, что в «крылатом» выражении имеются в виду не кожные складки, а века. Проще говоря, речь идёт о годах, прожитых неким мужчиной по имени Аред. Кто он? В Библии можно найти упоминание о патриархе Иареде, который жил 962 года. В то же время, его потомок Мафусаил прожил 969 лет, то есть, на 7 лет дольше и о нём есть своя крылатая фраза — «Мафусаилов век», подразумевающая необычайное долголетие.

Что же, разгадка здесь проста. Первому сыну Мафусаила при рождении было дано имя Аред, в честь, знаменитого предка Иареда, который на тот момент был абсолютным чемпионом в долгожительстве. Увы, мальчик умер при родах. Поэтому в обиход вошли две «крылатые фразы»:

— Аредовы веки — подразумевается короткий срок жизни;

— Мафусаилов век — необычайное долгожительство.

АРКАДСКАЯ ИДИЛЛИЯ

В конце XVII века, живущий затворником в своём поместье, маркиз Де Нелль опубликовал философский труд «Забавная и поучительная книга о благоденствии на острове Аркадия». В сей брошюрке, на сотню страниц, рассказывалось о счастливом острове–государстве Аркадия (от французского ARC — лук), расположенном где–то далеко в океане. Население острова ведёт размеренную и благочестивую жизнь, состоящую из необременительного труда и философских бесед. Социальная структура необычайно проста и состоит из двух групп — Лучников и Пейзан. Пейзане пасут тучные стада, ткут, прядут, косят и пр., а лучники упражняются в стрельбе из луков, музицируют, дискутируют и просвещают пейзан. Лучниками руководит Триумвират из трёх человек, выбираемых ежегодно — самого меткого стрелка, лучшего музыканта и мудрейшего философа. Эта же троица избирает Главного Пейзанина. Вот, собственно, и весь сюжет. Далее следуют довольно откровенные компиляции трудов Кампанеллы, Мора и Андреэ. Тем не менее, при дворе Людовика XIV брошюра прижилась. Версальские бездельники, хохоча, читали фрейлинам выдержки из «Семейного кодекса Аркадии», где сообщалось, что:

— связь между мужчинами Лучниками и Пейзанками приветствуется, для улучшения породы последних;

— бесплодные жёны Пейзан становятся общими жёнами;

— особо сварливые жёны Лучников, по распоряжению Триумвирата, могут быть переведены в категорию Пейзанок;

— привлекательным юным Пейзанкам разрешено ходить с неприкрытой грудью;

— и т. д. и т. п.

(Видимо, в этом разделе, стареющий в провинции автор, дал волю некоторым своим фантазиям.)

И сей, наполненный сомнительной философией труд, так бы и канул в небытие, если бы однажды, совершающий утренний моцион в Версальском парке, Король — Солнце не наткнулся на резвящуюся группку своих придворных. Недвусмысленные позы и беспорядок в одежде не оставляли сомнения, чем те занимались.

— АРКАДСКАЯ ИДИЛЛИЯ, — благосклонно улыбнулся Людовик. Фраза немедленно была подхвачена свитой и стала «крылатой».

АРХИМЕДОВ РЫЧАГ

С детства маленького Архимеда манило море. Как зачарованный слушал он рассказы бывалых моряков, когда те, стуча кружками в таверне, вспоминали былые походы. Эх, мчаться бы и ему на стремительной галере навстречу приключениям. Но, родители выбрали мальчику совсем другой путь и каждое утро, прихватив подмышку свиток пергамента и циркуль, малютка Архимед шёл в школу.

— Вот отучишься десять лет, — говорил отец, — и делай, что хочешь. Иди в своё море хоть гребцом, хоть коком, хоть матросом.

— Вычислишь, как соотносятся между собой сфера и конусы с общей вершиной, вписанные в цилиндр, — заявляла мать, через десять лет, — будь любезен, плыви, куда хочешь.

— Найди максимальное приближение для числа Пи, — заклинал на смертном одре отец, — и гуляй на все четыре стороны…

Так, покорившись воле родителей, Архимед стал блистательным математиком, геометром, физиком, инженером, но только не моряком. Всё, что он мог позволить себе, это ежедневные прогулки по шумящему сиракузскому порту. В детстве суровые сторожа гоняли его прочь от пирсов. Затем, к нему привыкли, и юноша завёл множество знакомств среди матросов, а уж в зрелом возрасте, сам начальник порта считал за честь выпить стаканчик критского со знаменитым гражданином. Он то и предложил Архимеду основать школу для грузчиков и такелажников.

— Люди они простые, — увещевал учёного начальник, — читать, писать не умеют, а к знаниям тянутся. Вот вы бы на примерах и объяснили, где какой рычаг нужен, где система блоков, а где иной механизм.

Архимед с удовольствием согласился, и в порту была построена школа докеров «АРХИМЕДОВ РЫЧАГ». Причём, ради исторической справедливости отмечу, что учёный долго сопротивлялся против упоминания своего имени, ибо рычаг был придуман задолго до него.

После взятия Сиракуз Марцеллом, «АРХИМЕДОВ РЫЧАГ» был разрушен римскими солдатами, а ученики взяты в рабство. Но и по сей день, любой портовый грузчик, как Отче Наш помнит девиз школы — «Дайте мне точку опоры, и я сдвину Землю»…

АРШИН ПРОГЛОТИТЬ

Начиная с конца 16 века в России аршин (71 см) постепенно вытеснил другую единицу длины — локоть. Что, кстати, вполне естественно, так как локти у всех разные, а 71 сантиметр он всегда 71 сантиметр. Дабы ускорить процесс внедрения новой меры, по приказу Петра Первого, на всех рынках и торговых площадях положено было держать эталонный аршин. Сделан он был из меди и вывешивался на видном месте. Рядом с ним, обычно, находился так называемый, «исправительный аршин», изготовленный из дерева. Если нечистый на руку купец отмерял материю с недостачей, то его заставляли проглотить «И. аршин» и вышагивать вокруг эталона в течение нескольких дней. Кстати, отсюда же родом слово «МАРШИРОВАТЬ», то есть ходить, держа спину идеально прямо.

И, раз уж мы заговорили о глотании аршинов, то жаль будет не вспомнить о нескольких забавных случаях, связанных с этой процедурой. На ярмарке в Нижнем Новгороде, к примеру, некий бакалейщик Спирька, отходив день с аршином в желудке — наполовину переварил его. В Казани местные купцы нанимали на службу скоморохов фокусников, для которых подобное наказание являлось просто детской забавой. А московский торговый люд добился поправки в царский Указ. Теперь, в случае, если покупатель требовал эталонной сверки купленного товара, а материя была отмерена верно, то аршин заставляли глотать недоверчивого сутяжника.

АХИЛЛЕСОВА ПЯТА

Ахилл или Ахиллес (в переводе с греческого — безгубый) родился от брака смертного и богини. Отцом его был Пелей, царь мирмидонян, а матерью — морская богиня Фетида. Что бы сделать сына неуязвимым, она, согласно одной из легенд, клала его в печь Гефеста. В другом варианте, окунала в воды Стикса. Предания сходятся в одном, мать держала младенца за пятку, которая и осталась единственным уязвимым местом на его теле.

Как вы думаете, какой путь в жизни избрал юный грек, зная, что ни стрелы, ни копья ему не страшны? Разумеется, стезю воина! Радуясь неуязвимости, молодой Ахилл сражался без доспехов, шлема и щита. Единственное, что он позволил себе — это сандалии с металлической пяткой. Впрочем, и от них он скоро отказался, из–за насмешек приятелей. Кроме того, подобная обувь здорово натирала ноги.

— Спасибо тебе, любимая мама, за неуязвимость — благодарно восклицал Ахилл, забывая, что его непробиваемая кожа, может сыграть с ним злую шутку в случае аппендицита. Кстати, его ещё можно было бы утопить, закопать, сварить или отравить. Поэтому Фетида советовала сыну не забывать, что он, как ни крути, всё же является смертным.

Погиб герой от рук Париса (кормилицей которого, согласно легендам была собака). Отравленная стрела, направленная Аполлоном, вонзилась в пятку Ахилла, и бедняга умер в страшных корчах. Несколько дней, опечаленные греки пытались кремировать его, но безуспешно, труп никак не хотел сгорать. И если бы, однажды из моря не вышла Фетида и не забрала тело сына, неизвестно, чем бы закончилось дело. Мать перенесла труп на остров Левка (Чёрное море, Украина), где построила храм в его честь. И пока святилище существовало, жрецы его носили сандалии с металлическим задником…

БАКЛУШИ БИТЬ

Фразеологический словарь русского литературного языка

«БИТЬ БАКЛУШИ. Прост. Праздно проводить время; бездельничать. Первонач.: раскалывать, разбивать осиновый чурбан на баклуши (чурки) для изготовления из них мелких щепных изделий (ложек, поварёшек и т. п.), т. е. делать очень несложное дело.»

Кажется всё просто и понятно. Баклуша — чурка, бить баклуши — колоть чурки. Но, всё меняет берестяная грамота XIII века, найденная на раскопках в новгородской области.

«Поклон от Григория к матери. Купи ми сороцицу добру. Стану баклушу Марины Моисеевой просить. Я её хочу, а она меня». В сём послании Сын Григорий просить мать купить ему новую сорочку, так как он пойдёт просить у Марины Моисеевой «баклушу».

Если отталкиваться от Фразеологического словаря русского литературного языка, то Гриша собирается, облачась в новую рубаху, попросить у Марины «осиновую чурочку». Причём, эта чурочка его хочет! Варианта здесь два. Или Григорий древофил, или под словом «баклуша» подразумевается нечто другое!

В действительности, на Руси баклушами назывались руки или ладони. Дети же, отдаваемые в ученичество для овладения грамотой, частенько за отсутствие усердия, получали от педагога «по рукам» или «по баклушам». В связи с этим и возникло устойчивое выражение «бить баклуши», то есть «обучать грамоте».

БАНЮ ЗАДАТЬ

В России колодец — копался, дом — ставился, княжеские палаты — возводились. Бани же, строились на ЗАДАХ дома, а если близ поселения текла река, то на ЗАДАХ деревни. Иными словами, баня «ЗАДАВАЛАСЬ».

Кстати, исстари баня для русского человека была не только место для мытья. В ней лечились, принимали роды, вели неспешные беседы, праздновали, одним словом, проводили часть жизни. Правильно сложенная баня, да ещё установленная в удачном месте делала существование предков ярче, привлекательнее. Отсюда появилось ещё одно устойчивое выражение — ЖИЗНЬ ЗАДАЛАСЬ.

БЕЙ, НО ВЫСЛУШАЙ

Фразу эту произнёс афинский адмирал Фемистокл (525–460 до н. э.), обращаясь к спартанскому полководцу Эврибиаду, командующему объединённым флотом греков. Спартанец предлагал вывести корабли в море и дать бой персам. Хитроумный афинянин же, предлагал заманить флот Ксеркса на мели и там расправиться с ним. Эврибиад замахнулся в гневе палкой, а Фемистокл воскликнул: «Бей, но выслушай!». Спартанец смутился, выслушал, согласился, персов разбили.

Этот исторический анекдот есть у Плутарха в «Сравнительных жизнеописаниях». Единственное, что можно к этому добавить — фраза появилась задолго до Фемистокла. Так же, как гладиаторы, выходя на арену, произносили своё знаменитое, Morituri te salutant, так и гребцы галер, могли напрямую обратиться к капитану галеры, произнеся — БЕЙ, НО ВЫСЛУШАЙ. Сразу же оговоримся, речь идёт о гребцах именно военных кораблей, ибо на торговых и прочих гражданских судах использовались рабы. Итак, первого числа каждого месяца, старшина гребцов, произнеся это словосочетание, излагал требования и пожелания команды, и капитан не имел права его не выслушать. А просьб за месяц могла накопиться масса!

— В связи с наступлением осени, выдать утеплённые набедренные повязки взамен летних.

— Разрешить группе вольнонаёмных из Иудеи готовить для себя пищу отдельно.

— Увеличить положенный ежечасный перерыв с трёх минут до пяти.

— Сменить изношенные сиденья.

— Позволить непьющим получать молоко, вместо ежедневной амфоры вина.

— Запретить германскому землячеству распевать свои фольклорные песни во время работы.

И многое другое…

Капитан в просьбах мог и отказать, но, как я уже говорил, не выслушать — не смел.

Теперь, когда вы знаете происхождение фразы «БЕЙ, НО ВЫСЛУШАЙ», применение её одним флотоводцем при обращении к другому несколько меняет ситуацию. Хитрец Фемистокл нашёл блестящий оборот речи, во–первых, заставивший Эврибиада выслушать его, а, во–вторых, необычайно польстивший последнему…

БЕЛАЯ ВОРОНА

Децим Юний Ювенал, поэт–сатирик, прожил непростую жизнь. Сами посудите, какой силой духа надо обладать, что бы слагать сатиры в стране, где правит культ грубой силы, где каждый носит на поясе меч или кинжал. Бывало, напишет Ювенал десяток строк о Нероне, встретится с друзьями в терме и, под кубок вина, прочитает вслух, а наутро уже весь Рим повторяет его вирши. Тут уж не мешкай, в надежде, что император оценит рифму и стиль, а собирай вещи и беги в соседнюю Галлию, пережидай, пока гнев монарха утихнет.

Так и жил себе сатирик Ювенал. Стихи, триумф, побег, возвращение, стихи, триумф, побег, возвращение. А к сорока годам, когда, казалось, пора бы ему и остепениться, взял, да и написал сатиру на римлянок. Сравнил их с каркающим, хищным, прожорливым вороньём. И добавил, что стоит в этой стае появиться БЕЛОЙ ВОРОНЕ, то есть, добропорядочной женщине, как её тут же заклюют до смерти. Что его на это подвигло — неизвестно, но не пощадил пиит никого, ни девиц, ни замужних матрон, ни старух. Успех был невероятным! Мужское население Рима в восторге приняло сочинение Ювенала. Некоторые горячие головы даже хотели воздвигнуть на городской площади стеллу с выбитыми на ней цитатами. А ночью, взбешённые дамы, вооружившись факелами, дотла спалили дом поэта, и не будь у того под рукой запряжённой колесницы, побоями бы дело не ограничилось. Ювенал бежал в Грецию, где и прожил остаток своих дней. Говорят, что писать он не прекратил, но стихов своих уже никому не показывал.

БЕЛЕНЫ ОБЪЕСТЬСЯ

Вот такая зловещая загадка о наиполезнейшем растении БЕЛЕНЕ. Конечно, ею, при желании, можно отравиться. И, говорят, были случаи! Но, согласитесь, не зная меры, можно пострадать от чего угодно. Взять ту же, любимую всеми водку. Начни пить её рюмка за рюмкой и не поручусь, что всё закончится хорошо. И, что же, складывать об этом святом напитке подобные стишки?..

Беленой, испокон веков, лечилась вся Русь. Грамотно изготовленная настойка из листьев снимала зубную и головную боль, помогала при астме и ревматизме, лечила отит и волчанку, исцеляла от грудной и спинной жаб. Белена встречала человека при рождении (отваром из корня обмывали новорожденного) и сопровождала всю жизнь, но особенно необходимой становилась к старости. Помните знаменитые пушкинские строки: «Что ты, баба, БЕЛЕНЫ ОБЪЕЛАСЬ»? Так вот, пожилые люди, страдающие от возрастных болезней, начинали каждое утро с нескольких глотков настойки или просто в течение дня жевали листик белены. Не скрою, что содержащийся в растении скополамин, иногда может вызывать галлюцинации и видения, но это, право, такие пустяки. Ну, захочется вам новое корыто, или стать «владычицей морскою», так это же ненадолго…

БИРЮКОМ ЖИТЬ

Существует два толкования этого выражения.

В первом случае, авторы исходят из того, что слово «бирюк» происходит от немецкого «бир» (Bier). Якобы, такую кличку получили в петровские времена немцы колонисты, требующие в российских кабаках не водку, а пиво (бир). Исходя из этого, БИРЮКОМ ЖИТЬ, означает жить не как все. Не по русским традициям.

Версия спорная, хотя и имеющая право на существование.

Во втором случае, отталкиваются от тюркского «бюри», то есть «волк». ЖИВУЩИЙ БИРЮКОМ — нелюдимый, необщительный человек, существующий по своим собственным законам.

Вполне правдоподобная теория, хотя, на мой взгляд, волк, прежде всего опасный хищник, и только потом одиночка. Да и не такой, если разобраться, одиночка. Маугли то воспитала волчья стая…

Однако, есть и третья, малоизвестная версия.

Исторически слово «бирюк», имеет восточнославянские корни. Оно происходит от глагола «бирать» — то есть «брать». (От «бирать», кстати, пошло и название игры «бирюльки».) Наши предки называли «бирюками» княжеских сборщиков налогов. Как вы понимаете, люди, выбравшие эту стезю, никогда не были любимы соотечественниками и зачастую становились изгоями (взять того же евангельского мытаря Матфея). При таком толковании, фраза БИРЮКОМ ЖИТЬ сразу наполняется смыслом. Недаром же испокон веков могильщики, чародеи и сезонные работники селились на отшибе. Обойтись без них было невозможно, но и жить по соседству считалось зазорным.

БИТЬ В НАБАТ

«Naubât» слово арабское, обозначающее — «барабан, в который бьют, что бы вызвать стражу». Правда, выглядели первые набаты не как привычные барабаны. Напоминали, скорее, огромные медные гонги и привозились к нам из Дамаска. Стоили они очень дорого, и не каждый князь мог позволить себе подобную роскошь, поэтому, небольшие города и сёла предпочитали обычные чугунные колокола. Обходились они дешевле, и, пусть, звучали не так благородно, зато, достаточно громко. А так, как функцию выполняли ту же, то и их стали называли набатами. Постепенно, всякое уважающее себя поселение, обзавелось собственным колоколом, который вешался на главной площади и предупреждал о нападении врагов, о пожарах. Били в него зимними вьюжными ночами, что бы помочь добраться заплутавшим путникам. Во время же эпидемий, предупреждали об обрушившемся несчастье и советовали обходить стороной.

Тут нельзя не отметить некую особенность русской души. Не было ни одного человека, которого не подмывало бы, проходя мимо колокола, взять, да и ударить в него. Провинившихся секли тут же на площади, выставляли у набата караульных — ничего не помогало. Нет–нет, да и не выдержит чьё–то сердце и загудит набат в ночной тиши. А нарушитель, со счастливым лицом стоит рядом, улыбается. «Берите меня, люди добрые. Наказывайте, порите. Не утерпел!».

Набатчину прекратил царь Иван Васильевич. Теперь, по его указу, рядом с каждым колоколом стоял стрелец, держащий жестяную кружку. Поёт у тебя душа, будь любезен, опусти денежку в кружку и вдарь. Одна денежка — один удар. А, если, не заплатишь, то не взыщи — царской казне урон нанёс. За это можно и руки, и головы лишиться. С месяц погудели набаты по Руси, да и прекратились, а выражение БИТЬ В НАБАТ стало означать — выбрасывать деньги на ветер, вести себя неразумно.

БЛОХУ ПОДКОВАТЬ

Практически у каждого из нас существует стереотип — блоха — подкова — Левша — Н. С. Лесков. Тем не менее «Сказ о том, как кузнец блоху подковал» можно найти в «Заветных сказках» Александра Николаевича Афанасьева. Сюжет, как всегда, прост и незатейлив. У Кузнеца завелась Блоха. Сколько тот не перетряхивал свои одежды, сколько не шарил в волосах и бороде, поймать её не мог. Тогда он, вроде, как сам себе и говорит, — Есть у меня железо. Не сковать ли кому железные подковки?

Блоха молчит.

— Есть у меня серебро, — продолжает Кузнец. — Не сковать ли кому серебряные подковки?

Таится Блоха.

— Есть у меня золото, — в третий раз говорит Кузнец. — Не сковать ли кому золотые подковки?

— Мне! — не выдержала Блоха. — Я хочу!

— Хорошо, — молвит тот. — Прыгай на наковальню, сейчас подкую тебя.

Только глупая Блоха скакнула на наковальню, как Кузнец стукнул её молотом и убил…

Отсюда и появилось в языке устойчивое выражение «БЛОХУ ПОДКОВАТЬ», то есть обмануть кого–либо, провести на ерунде.

Кстати, подобные сказки есть у всех европейских народов.

У немцев — «О Портном и Блохе». Портной пронзает насекомое иглой, наобещав сшить жилетку.

У французов — «О Парикмахере и Блохе». Цирюльник сжигает паразита щипцами для завивки, посулив модную причёску.

Пожалуй, самый жестокий вариант у испанцев — «Об Инквизиторе и Блохе». В детстве я чуть не спятил, читая её…

БЛУДНЫЙ СЫН

Притча о блудном сыне, в изложении евангелиста Луки звучит приблизительно так.

— «Было у некого человека два сына. Однажды младший из детей потребовал у отца часть своего будущего наследства (!!!) немедленно. Забрал деньги и уехал в дальние страны, где всё пропил, прогулял. Прошло время, и он вернулся в родной дом, одетый в рубище, умирающий от голода. Отец же обрадовался и закатил пир на весь мир».

Сомнительная по морали притча, хотя и с хорошей концовкой. Впрочем, если покопаться в биографии св. Луки, то всё становится на свои места. Согласно единому мнению историков, Лука происходил из богатой греческой семьи, которую покинул в отрочестве, завербовавшись матросом. Годы странствий и приключений привели его в Иудею, где Лука скитался, перебиваясь нищенством и мелкими приработками. (Никого не напоминает?) И, кстати, пытался ли он вернуться домой и что из этого вышло?

Мало того, «Притча о блудном сыне» есть только в его варианте Евангелия, у других же апостолов отсутствует. Поведал ли эту историю Иисус одному Луке, или она появилась, мягко скажем, непроизвольно, не нам судить.

Тем не менее, устойчивое словосочетание БЛУДНЫЙ СЫН существует и применяется к любому мерзавцу, покинувшему родительский дом.

БОБЫ РАЗВОДИТЬ (НА БОБАХ ГАДАТЬ)

Бобы — плод мистический.

Сербы — раз в год разбрасывают их вокруг дома, чтобы накормить «неупокоенные души».

В Польше — горшок с бобами ставят в гроб к усопшему.

Болгары — кладут боб в рот покойнику, чтобы он не превратился в вампира.

В Германии — невеста насыпает в карман подвенечного платья столько бобов, сколько хочет иметь детей.

В Испании, дабы забеременеть, женщины кладут боб в коровий череп и закапывают. Если семя прорастёт — жди скорого зачатия.

И, у всех европейских народов обязательно есть сказка, о том, как человек попадает на небо по стеблю, выросшему из бобового зерна.

Но, самое главное — на бобах гадают. Для этого берут 37 бобов, если гадаешь на мужчину, или 31, если на женщину. Затем на глаз делят на три кучки и долго перекладывают, перемешивают, подбрасывают вверх.

Чем хорош подобный вид гадания — он не даёт расплывчатых прогнозов о «казённом доме» или «нехорошем брюнете», а чётко отвечает на поставленный вопрос: «да» или «нет».

К примеру.

Я умру? — Да.

В этом году? — Нет.

Бобам не задашь дурацкий вопрос — «Чем мне мазать голову от выпадения волос?».

Я облысею? — Да.

В этом году? — Нет.

Вот за подобную лаконичность и ясность, гадание на бобах было необычайно популярно в дохристианской Руси. И сколько потом церковь с государством не пыталась бороться с этим явлением, окончательно искоренить его не удалось. Остановят, бывало, опричники–стрельцы–преображенцы гадальщика, а у того ни карт, ни хрустального шара, ни куклы вуду. Только бобы в кармане.

— Зачем бобы несёшь?

— Э–э–э, дарагой, кушать хочу! Лобио делать стану…

БОЧКА ДАНАИД

У сына Посейдона Бела было два наследника–близнеца — Данай и Эгипт. Первый правил в Ливии, второй в Египте. Так уж получилось, что жёны Даная родили пятьдесят дочерей, а жёны брата — пятьдесят сыновей. Когда детишки подросли, Эгипту пришла в голову довольно спорная мысль — устроить одну большую кровосмесительную свадьбу между своими сыновьями и их кузинами. Диковатая затея, но Эгиптиадам (сыновьям Эгипта) она сразу же пришлась по сердцу. Бросив жребий, каждый получил себе по Данаиде и в Ливию были отправлены сваты. Данай выслушал гонцов, подивился выдумке брата и отказал. Да и девушкам было как–то неприятно узнать, что кузены уже распределили их между собой. Разгневанные отказом, Эгипттиады собрали несметное войско и высадились в Ливии. Данай с дочерьми был вынужден бежать к берегам Греции, в Арголиду, где население так полюбило его, что немедленно объявило своим новым царём. Арголидцы, кстати, с тех пор стали называть себя данайцами (помните, те, которых надо опасаться, когда они несут дары).

Шло время. Девушки были в восторге от Греции. Юноши здесь, в отличие от сумрачных ливийцев, оказались, как один, поэты и спортсмены. В лесах играли на свирелях поддатые, любвеобильные сатиры. И всё бы хорошо, если бы однажды во дворец не нагрянули пятьдесят взбешённых кузенов с обнажёнными мечами и желанием немедленно жениться. Бежать было поздно, да и некуда. Данай сделал вид, что смирился и распорядился немедленно праздновать свадьбы, а сам роздал дочерям кинжалы и велел убить мужей, дабы не допустить кровосмешения. Два раза Данаид просить не пришлось и сорок девять брачных лож окрасились кровью (так уж вышло, что одна из пар всё же сложилась). Наутро царь отец устроил олимпийские игры и выдал дочерей за атлетов победителей…

Зловеще начавшаяся история, казалось бы, получила хороший конец, если бы в царстве Аида Данаид не ждало наказание. Веки вечные они должны наполнять водой бездонную бочку, так называемую БОЧКУ ДАНАИД.

Мифы древней Греции порой жестоки и не всегда добро торжествует над злом, но история Данаид всегда стояла особняком. Одни современники считали наказание несправедливым и суровым, другие — оправданным и слишком мягким. Софокл долгие годы полемизировал на эту тему с Эсхилом, Вольтер с Руссо, Крупская с Инессой Арманд. А британские суфражистки конца XIX века носили на левом рукаве блузки эмблему с вышитой бочкой.

БРОСИТЬ КАМЕНЬ (В КОГО-ЛИБО)

Даже не читавшие Новый Завет люди знают это фразу — «… кто из вас без греха, первый брось в нее камень». Произнёс её Иисус, когда книжники и фарисеи привели на суд даму, уличённую в прелюбодеянии.

— Ты учишь, что Бог есть любовь, — язвительно улыбаясь, сказал один из них, по имени Аммиуд. — А как предложишь поступить с этой потаскухой, если Моисей заповедал нам побивать таких камнями?

— Кто из вас без греха, первый брось в нее камень, — тихо произнёс Иисус.

Народ, столпившийся вокруг, весело загудел. Кто–то засмеялся.

— Что ж, — взбешённый этим обезоруживающим ответом, возвысил голос Аммиуд, — думаю, что я‑то могу бросить. Душа моя чиста…

— Лучше необдуманно бросить камень, чем слово, — внезапно послышалось из толпы.

Аммиуд, мгновение помедлил, в поисках достойного ответа, не нашёлся, что сказать и, расталкивая собравшихся локтями, пошёл прочь из Храма. За ним устремилось и его окружение.

— Хорошо сказано, — Иисус улыбнулся и поманил из толпы, юношу, так неожиданно вступившего в разговор. — Ты философ?

— Всего лишь ваш прилежный ученик, Учитель, — склонился тот.

— Как тебя зовут?

— Секст.

— И чему же ты ещё научился, юный Секст?

— Многому, Учитель. Что ты почтишь выше всего, то и будет господствовать над тобою. Помышление человека не сокрыто от Бога. То, что делать постыдно, постыдно и поручать другому…, — поспешно затараторил Секст.

— Знаешь, — остановил его Иисус, — ты всё это запиши…

В IV веке «Изречения Секста» были уничтожены по указу александрийского митрополита Афанасия, как неканонические тексты. Но в 1945 году, несколько листов папируса с «Изречениями» были обнаружены при раскопках в Наг — Хаммади.

БРОСИТЬ ПЕРЧАТКУ

Каждый ребёнок знает, что рыцари средневековья, бросая под ноги соперника перчатку, тем самым вызывали его на поединок. Однако, откуда эта традиция?

Первым человеком, бросившим перчатку, считается граф Годфруа де Бульон (Godefroi de Bouillon), более известный под именем Готфрид Бульонский. Принявший участие в Первом Крестовом походе (1096–1099), Годфруа проявил себя, как несгибаемый христианин и мудрый военачальник. За годы сражений им было совершено такое количество подвигов, что граф стал своеобразным символом Первого Похода. Чего стоил один только его отказ от коронации на титул Короля Иерусалима и принятие скромного звания Защитника Гроба Господня (Advocatus Sancti Sepulchri)!

С ним же связана и легенда о «брошенной перчатке». 28 июня 1097 года войска крестоносцев подошли к воротам Дорилеи (сегодня турецкий город Эскишехир). Прибывшие послы от султана Килидж — Арслана внесли в шатёр командующего ларец, в котором лежала шитая золотом остроносая туфля.

— Я не силён в обычаях неверных, — Годфруа брезгливо, двумя пальцами, поднял туфлю. — Но, понимаю, что султан бежал и это всё, что от него осталось?

— Великий Килидж — Арслан, предлагает христианам сдаться на его милость, поцеловав эту туфлю в знак смирения и надежды на прощение, — бесстрастно ответил парламентёр.

— Пусть поцелует вот это, — и граф швырнул свою боевую, в металлических пластинах рукавицу в лицо посланнику.

Присутствующие графы и бароны одобрительно засмеялись…

Войска султана были разбиты наголову. Крестоносцы, посчитав брошенную перчатку, хорошей приметой, осаждая очередной город, отправляли парламентёра бросить к воротам крепости рыцарскую перчатку. Затем эта традиция перекочевала в Европу и вот уже какой–нибудь полупьяный баронишка, оспаривающий клочок земли у такого же забулдыги соседа, высылал тому свою рукавицу, чувствуя себя при этом Годфруа Великим.

БУРИДАНОВ ОСЁЛ

Буриданов осёл — название философского парадокса, суть которого заключается в том, что если перед ослом положить две абсолютно одинаковые охапки сена, то несчастное животное умрёт от голода, не сумев сделать выбор. Приписывается французскому философу Жану Буридану (1295–1360).

Действительно, в своём трактате «О Свободной Воле», Ж. Буридан утверждал, что «воля находится под влиянием разума. Воля с необходимостью устремляется к тому, что разум принимает за благо. Если разум из двух благ одно признает низшим, а другое высшим, то воля устремляется к высшему. Если же разум признает блага равноценными, то воля оказывается в безвыходном положении и совсем не может действовать».

И ни слова об Осле! Животное университетские преподаватели приплели уже позже, вдалбливая нерадивым студентам смысл рассуждений великого философа. История, кстати, пестрит подобными примерами. Вспомните те же «пифагоровы штаны», «ньютоново яблоко», «архимедову ванну». Не было ничего этого. Но, зато, отлично ложится в ехидную и избирательную память ученика.

В то же время, изъясняйся Буридан попроще, не было бы необходимости в осле. Вот Данте Алигьери в «Божественной комедии» (Рай, Песнь четвёртая) пишет о той же свободе воли.

И никому в голову не приходит разъяснять эти строки. И так всё понятно.

Сочетание же «Буриданов Осёл» настолько прочно закрепилось в умах, что — говорим Осёл, подразумеваем Буридан. И, наоборот. А, нет бы, привели пример с эльфийской принцессой и двумя хрустальными чашами вина. И ассоциировался бы Буридан с эльфийками, бокалами, вином, лёгким безрассудством, мифами и легендами. Эх…

БУРЯ В СТАКАНЕ ВОДЫ

Сейчас уже и не выяснить, кому принадлежит первенство в произнесении этой фразы. Точнее даже не первенство, а кто сделал её «устойчивым выражением»?

— Буря в чашке чая, — сказал Монтескье о политическом скандале в Сан — Марино.

— Землетрясение в миске риса, — проворчал Чэнь Ли, узнав, что на границе задержан один из его караванов с двумя тоннами опиума.

— Шторм в ложке для жертвенных возлияний вина, — улыбнулся Цицерон, когда ему сообщили, что Марк Антоний внёс его в «списки врагов народа». (Кстати, не успел спастись бегством и лишился головы).

— Кораблекрушение в напёрстке, — резюмировал Колумб, на сообщение, что к его каравеллам плывёт пирога с воинственно настроенными карибами.

— Наводнение в блюдце, — хмыкнул халиф Абдаллах аль-Мансур, услышав, что одна из его пятисот жён бесплодна…

И подобных исторических примеров великое множество.

Одно могу сказать точно, пальма первенства в изящности формулировки принадлежит грузинам. Дабы подчеркнуть ничтожность некого события, последние поднимают правую руку и производят кистью некое лёгкое, отмахивающее движение, произнося при этом, — Э–э–э.

ВА-БАНК

Выражение ИДТИ ВА-БАНК знакомо нам по карточным играм. Означает оно, что игрок ставит на кон все свои деньги. Участники должны либо так же поставить всё имеющееся, либо пасовать, в результате чего выигравший забирает весь банк. Однако, озадачимся вопросом — откуда эта фраза появилась у картёжников?

«ВА» от французского «va» идти. А слово «БАНК» от итальянского «banco» — стол, на котором менялы раскладывали монеты.

Ещё в Древней Греции в крупных городах на торговых площадях обязательно стояла одна, а то и несколько лавок менял. Да и как иначе, если более тысячи существовавших тогда городов чеканили собственные монеты. Приезжие купцы, путешественники, солдаты, моряки — все становились их клиентами. Существующий уже тогда криминальный мир срезал кошельки в толпе, подкарауливал припозднившихся прохожих, обыгрывал ротозеев в кости, но наибольший куш приносило ограбление меняльной лавки. Только самые горячие головы решались на подобный налёт. Надо было на полной народа рыночной площади напасть на вооружённую охрану менялы, стремительно собрать деньги и попробовать скрыться. Правда, и добыча того стоила. Отсюда и появилась крылатая фраза «ВА-БАНК», то есть действовать с отчаянной смелостью, получая в награду огромный выигрыш, или проигрывая всё. Как вы понимаете, неудачливых ва–банкиров казнили на той же самой площади.

ВАВИЛОНСКОЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ

«И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде, нежели рассеемся по лицу всей земли.

И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие.

И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать;

сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого».

Первая книга Моисеева. Бытие. Глава 11

Зачем они начали строить эту башню? Ведь Вавилон находился на территории Ирака, где температура летом достигает пятидесяти градусов. Сама мысль о работе приводит в уныние. Пыль до небес, беспощадное солнце, гудение мух, песок на зубах, отсутствие туалетов… Хотя, могли строить по ночам…

Может быть, собирались укрыться в ней от очередного потопа? Тогда их в чём–то можно понять. Хотя у Бога в арсенале есть и землетрясения, и огненные дожди, и болезни, и засухи.

Книга Моисеева гласит — «и сделаем себе имя». Что это значит?.. Видимо, именно это «делание имени» Богу и не понравилось, раз он распорядился так, чтобы «один не понимал речи другого».

Кстати, о смешении языков. Так как они были специально смешаны Богом, то идея эсперанто изначально еретична и направлена против воли божьей.

Что же касается слова СТОЛПОТВОРЕНИЕ, то я всегда был уверен, что оно происходит от ТОЛПЫ и ТОЛПИТЬСЯ. Ан, нет! СТОЛПОТВОРЕНИЕ это ТВОРЕНИЕ СТОЛПА или строительство той самой загадочной башни. Иными словами, дело греховное, бесполезное, обречённое на неудачу.

Полезно иногда почитать первоисточники. Приникнуть, так сказать…

ВАЛААМОВА ОСЛИЦА

Валаам (человек–остров) жил на реке Ефрат (г. Пефор или Птор) и слыл колдуном, причём не каким–нибудь жалким гадателем на бобах, а могучим пророком. Силу имел такую, что мог проклясть целое войско, или предсказать будущее народа. Как и положено человеку его профессии, жил он без семьи, носил рубище, голову не мыл, ездил на ослице. Тем не менее, за услуги свои брал дорого и не «дайте, что не жалко», а исключительно золотом, да серебром.

Когда «сыны Израилевы» в поисках «земли обетованной» приблизились к границам моавитов («детоубийц, людоедов и кровосмесителей»), те испугались, что многочисленные иудеи съедят их скудные запасы провизии. Жили моавиты небогато. (Какое уж тут земледелие, если все дни заняты детоубийством, людоедством и кровосмешением!) Смущённый приближающимися толпами евреев, Валак, царь Моавитский решил отогнать непрошеных гостей от своих границ, но, дабы напрасно не рисковать, возжелал предварительно, как следует проклясть их. Собрал бесценные дары, кликнул слуг и отправил их на поклон к Валааму. Тот же, возрадовавшись щедрым подношениям, немедленно засобирался в путь. Надел походное рубище, взял колдовской посох и оседлал ослицу. (Тут надо отметить, что Бог несколько раз довольно резко предостерёг Валаама от участия в этом мероприятии, но, как это часто бывает, золото оказалось более весомым аргументом, чем слово Божье.)

Разгневанный подобным пренебрежением к себе, Господь выслал навстречу Валааму Ангела с огненным мечом, увидев которого, ослица остановилась, как вкопанная.

— Огненный меч, вещь непредсказуемая, — рассуждало ушастое животное. — Хорошо, если просто срубит хозяину голову, а, вдруг, возьмёт и рубанёт наискосок? Нет уж, нет уж…

Валаам же, не видящий крылатого посланца, принялся лупить ослицу палкой, но та, вполне разумно предпочитала побои, движению навстречу погибели. Два раза, сделав огромный крюк, животное обходило Ангела, но тот каждый раз вновь оказывался на её пути. В третий раз, обезумевшая от валаамовских побоев, ослица заговорила.

— Что я тебе сделала, что ты бьешь меня вот уже третий раз? Не я ли твоя ослица, на которой ты ездил сначала до сего дня? Имела ли я привычку так поступать с тобою?

— Если бы у меня в руке был меч, то я теперь же убил бы тебя! — заорал взбешённый Валаам, даже не удивившись, что его ослица говорит с ним человеческим голосом.

Потрясённый жадностью и глупостью колдуна Господь был вынужден «открыть глаза Валааму». Увидев прямо перед собой Ангела, поигрывающего огненным мечом, тот, наконец–то опомнился, пал на колени и поклялся никуда не ездить, никого не проклинать…

ВАЛААМОВЫМИ же ОСЛАМИ с тех пор называют цирковых животных, которых дрессировщики побоями вынуждают кривляться перед публикой, ездить на велосипедах и говорить человеческим голосом.

ВАЛТАСАРОВ ПИР

Царь Валтасар не был ни пьяницей, ни чревоугодником. Не устраивал разнузданных оргий, а вошёл в историю, благодаря своему последнему пиру.

Будучи обыкновенным язычником (так и тянется рука классифицировать — «язычник вульгарис»), он почитал богов «золотых и серебряных, медных, железных, деревянных и каменных». Грешил, как и все мы. Но, последний день своей жизни провёл мужественно и красиво. Находясь в осаждаемой персами крепости, и понимая, что дни его сочтены, Валтасар не впал в уныние. Собрав своих вельмож, друзей, жён и наложниц, сервировал столы золотой посудой, подал лучшие блюда и вина.

— Друзья, — поднял свой кубок царь. — Утром войско Дария пойдёт на штурм и скорее всего никто из нас не переживёт завтрашний день. Проведём же эту ночь, как подобает гордым людям, а не трясущимся от страха рабам.

«В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского…».

«И вот что начертано: МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН.

Вот и значение слов: МЕНЕ — исчислил Бог царство твое и положил конец ему;

ТЕКЕЛ — ты взвешен на весах и найден очень легким;

ПЕРЕС — разделено царство твое и дано Мидянам и Персам».

Ужас парализовал пирующих. Заплакали наложницы, пали ниц слуги, завыли собаки.

И тогда встал с трона царь Валтасар, окинул взглядом гостей и топнул ногой.

— Знаю, много я сделал ошибок. Не тем богам поклонялся, грешил, не всегда был мудр и справедлив. Но не дело, в последние мгновения жизни, кататься по полу и молить о пощаде. Сейчас же, хочу одного, — он усмехнулся и поднял пустой кубок. — Вина!

— Славен будь, наш царь, — закричали в едином порыве гости и подняли свои чаши…

ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ

Святая Вальпурга (она же Вальтпурде, Вальпургис) — реальная историческая фигура.

Своё имя («wal» — «гора убитых», и «purag» — «замок») получила от матери, сестры св. Бонифация, апостола Германии. Отец Вальпурги, Ричард Саксонский, отправляясь на Святую Землю, отдал девочку в Уинборнский монастырь, где она провела 26 лет, изучая экзорцизм и, губительные для нечисти, свойства серебра.

Узнав, что в Германии начинает создаваться система монастырей (748‑й год), Вальпурга отправляется туда в числе миссионерок. Однако, первые же встречи монахинь с местным населением, приводят сестёр в трепет. Крестьяне оказываются настолько запуганы нечистью обитающей в здешних лесах, что готовы отказаться от веры, принося своим мучителям человеческие жертвы. Заняв разрушенный монастырь в Хайденхайме, городке в Баварии неподалеку от Айштадта, монахини приступают к его восстановлению. Вальпурга же, в одиночку начинает обход местных деревень, проповедуя и призывая не подчиняться обитателям ночи. Она выявляет ведьм, предаёт огню гнёзда вампиров, организовывает облавы на оборотней. За неполный год Вальпурга своими подвигами и неукротимостью снискала такую славу в Германии, что в монастырь стекаются толпы молящих о помощи. И бесстрашная дева продолжает свой великий поход, очищая земли от скверны. Облачённая в простое монашеское одеяние, вооружённая лишь серебряным кинжалом и распятием, Вальпурга несёт надежду на спасение тысячам христианских душ. Одними из её самых известных подвигов становятся:

— «Двухнедельное бдение в лесу Оберпфальцер», в результате которого из Баварии исчезают все оборотни;

— «Истязание Вестфальского водяного», очистившее Рейн от русалок:

— «Распиливание Падернборнской ведьмы», положившее конец похищению детей в Руре;

— «Ночь Серебряной косы» под Реденбургом, вернувшая замок барону Румшеттлю…

Однако, в ночь с 30 апреля на 1 мая 777 года отважная монахиня попадает в ловушку, коварно подстроенную ей на вершине горы Брокен. Отправившиеся на её поиски жители, находят смертельно раненую Вальпургу, лежащую рядом с трупом Брауншвейгского Упыря — властителя этих мест.

Перевезённая в монастырь, она прожила до 25 февраля, страдая от ужасных увечий, полученных в этой битве.

Поклявшиеся отомстить за смерть сестры, монахини Хайденхайме, покинули стены монастыря и разошлись по лесам и пустошам Германии, неся погибель нечистой силе. Передвигаясь по ночам небольшими группами, они, не зная устали пронзали осиновыми кольями, жгли, окропляли каждого, кто отказывался целовать распятие. Дошло до того, что сердобольные крестьяне прятали в погребах, отбившихся от своих, беженцев- упырьков или тайно подкармливали пожилых беззубых ведьм.

Спокойно теперь в благословенной Германии. Не загремит никто цепями на ночном кладбище, не засмеётся колокольчиком русалка в камышах, не промелькнёт в ночном небе стремительная тень. А в ночь на первое мая, ряженые в чёрные плащи и островерхие шляпы, румяные жители жгут костры и поднимают кувшины с пивом во славу св. Вальпурги. И лишь изредка, в глубине чащи, сверкнут чьи–то жёлтые глаза наполненные слезами. Вспыхнут на мгновение и исчезнут…

ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ

«Жестокое вероломное убийство беззащитных людей», «Парижская кровавая свадьба», «Массовая резня» — какими только эпитетами не наградили ночь на 24 августа 1572.

Мы же попробуем взглянуть на это событие с другой стороны. Представьте себя парижанином католиком за пару лет до…

Возвращаетесь домой со службы и видите, как соседские мальчишки швыряют камни в какого–то бедолагу гугенота. Конечно же, вы возмущённо отчитываете хулиганов, объясняя им, что каждый француз имеет право на свободное вероисповедание, пусть и ложное.

А несколько месяцев спустя дочь рассказывает анекдот о гугеноте и вы, добродушно посмеиваясь, советуете ей быть терпимее.

А несколько месяцев спустя жена жалуется, что булочник продал своё дело «этим гугам», а хлеб они печь не умеют и дерут втридорога.

А несколько месяцев спустя в одну из квартир вашего дома въезжает семья гугенотов и на ваше утреннее приветствие отвечает презрительным кивком.

А несколько месяцев спустя сына избивают одноклассники, называя его «паршивым католиком».

А несколько месяцев спустя, хозяин нотариальной конторы, в которой вы служите, сообщает, что обещанного повышения в должности не будет, так как это место занято неким гугенотом, по просьбе «очень важного клиента».

А несколько месяцев спустя, подойдя с друзьями к любимому кабачку, читаете надпись на дверях «Только для гугенотов».

А несколько месяцев спустя мальчишки швыряют в вас камнями и кричат, — Убирайся из нашего Парижа, проклятый католик!

А несколько месяцев спустя к вам домой стучится сосед и восторженно шепчет, — Сегодня ночь расплаты. Будем резать гугенотов! Ты с нами?

— А КАК ЖЕ, БРАТ! — восклицаете вы…

В БУТЫЛКУ ЗАГНАТЬ

В 1533 году в Москве был открыт первый «царёв кабак», что обозначало сосредоточение всей торговли водкой исключительно в руках царской администрации. Правила торговли были просты. Водка отпускалась «чарками» по 150 г. или «ковшами» по 450 г. Закуска, как таковая, отсутствовала, хотя, принесённая с собой и не возбранялась. Каких либо ограничений не существовало, кроме одного — «на вынос» водка продавалась исключительно вёдрами. Объём, так называемого «московского питейного ведра» составлял 12 литров.

Шли годы. В кабаках появлялись новые меры национального продукта. Это были «стопы», объёмом около 1,5 л. Затем, штофы — 1, 23 л. «Четверти» (имеется в виду четвёртая часть ведра) по 3 л. «Четверть», кстати, имела ещё название «гусь», причём, женского рода. (Говоря о названия, нельзя не вспомнить и отличное слово «красовул», обозначавшее меру вина в монастырях. Один «красовул» равнялся 250 г, то есть, просто стакан.)

В 1883 году одним из первых указов Александра III становится распоряжение подавать в кабаках закуску, но, главное, возможность торговать водкой на вынос объёмом меньше ведра, в бутылях по 0,61 и 1, 228 л. Задумайтесь! 350 лет ждали и дождались. Теперь любой крестьянин или пролетарий покупает бутылочку, опускает в карман портов и идёт в гости к друзьям, к подругам, к родителям. И везде ему рады.

И вот тут–то, несмотря на народное ликование, либеральный журнал «Русскiй Вестникъ» М. Н. Каткова выходит с язвительной карикатурой на обложке. На дне огромной бутылки сидит, почёсывая в голове, мужик пахарь. И подпись — «В БУТЫЛКУ ЗАГНАЛИ».

Что тут сказать? Как писал В. И. Ленин в статье «Памяти Герцена», — Страшно далеки они от народа.

В ДОЛГИЙ ЯЩИК КЛАСТЬ

«Гроб — продолговатый (ДОЛГИЙ) ЯЩИК с крышкой, в котором хоронят умершего».

С. И.Ожегов, Н. Ю.Шведова — Толковый словарь русского языка.

Отсюда и выражение — «в долгий ящик класть», то есть хоронить.

Вообще, народ любит поглумиться над двумя основными этапами человеческой жизни — зачатием и смертью. Оно и понятно, с шуткой на Руси дело всегда веселее идёт.

Так и видится лето, деревня, ладная изба, пёстрые куры бродят по двору. На крылечке, с внучкой на коленях, сидит улыбающаяся старушка, сыплющая присказками и поговорками.

— В гроб кладут не старого, а поспелого. Гроб — коляска, покойна, не тряска, садись да катись. Гроб — домок в шесть досок. Закрыть глазки, да лечь на салазки.

— Ещё, ещё рассказывай, — просит, заливаясь смехом, внучка.

ВДОХНУТЬ ЖИЗНЬ

«И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою».

Первая книга Моисеева. Бытие. Глава 1

Вот в этой лёгкости получения жизни и кроется, на мой взгляд, куча человеческих проблем. Нет бы, её заслужить или, на худой конец, заработать. Отнюдь, дают за просто так! (Забавный каламбур — «жизнь, за здорово живёшь»). Вот отсюда и произрастает множество полубезумных выражений, типа, «жизнь дерьмо», «зачем такая жизнь?», «жизнь копейка». Откуда такое пренебрежение? А, просто, некоторые уверены, что после смерти их ждёт некая новая фаза, следующий виток. Но, боюсь, что и тогда они будут брезгливо кривиться — «виток дерьмо», да «зачем такой виток?».

Но, в то же время, есть персонажи, «цепляющиеся», «дорожащие» и «пытающиеся продлить жизнь». Наверное, эти из тех, кто любит подарочки. Они «дарёному коню в зубы не смотрят», а берегут его и заботятся.

Ещё бывают жизнелюбы. Всё им нравится, всё их веселит. Вдохнули жизнь и спасибо. Плохо живут — не страшно.

Хорошо живут — преотлично.

Встречаются и «жертвователи». Готовы немедленно отдать жизнь за царя, за отечество, за мир во всём мире, за счастье людей. Был бы повод.

А, есть мастера «вдыхать жизнь» в неодушевлённые предметы. В рисунки, в фигурки из глины, рассказы и прочие поделки. Эти люди называют себя Творцами, хотя, правильнее было бы говорить — «вдыхатели» или «вдыхиватели». Они считают, что жизнь это не «способ существования белковых тел и нуклеиновых кислот», а нечто возвышенное, чего и объяснить невозможно. Вот им труднее прочих. Чтобы «вдохнуть» нужно «вдохновение», которое неизвестно откуда берётся. А, бывает, вдохновение есть, а жизнь не вдыхается. Путаница, суета и сплошные разочарования. Но, до чего хочется, хоть мгновение побыть Творцом! Пожимаешь руки поклонникам и говоришь, — Очень приятно, Творец.

ВЕК АСТРЕИ

Богиня справедливости Астрея (дочь Зевса и Фемиды) долгое время предпочитала Землю Олимпу. Люди, занятые охотой и собиранием плодов были милы и дружелюбны, а самое главное, справедливы. Согласитесь, как можно злобствовать и строить коварные планы в отношении ближних, если ты живёшь в гамаке, а пучки бананов зреют над твоей головой. Болтай с соплеменниками, философствуй, уди рыбу, охоться, сбраживай виноград в кувшинах, флиртуй, словом, развлекайся любым из известных способов.

— Отсутствие товарно–денежных отношений, вот ключ к счастью, — внушала Астрея людям, бродя меж них в белоснежных одеждах.

— Наверное, — легкомысленно пожимали плечами счастливцы.

— Хорошо живётся нашей дочурке на Земле, — радовался Зевс, поглядывая с Олимпа вниз.

— Что и говорить, Золотой Век, — согласно кивала Фемида.

Конец земному благоденствию положил гуманист, новатор и революционер Прометей. Украв у Гефеста божественный огонь, он подарил его людям.

— Теперь вы сможете жарить мясо, коптить рыбу, варить овощи и перегонять забродивший виноград, — раздуваясь от собственной значимости, вещал Прометей. — Вы счастливы?

— Наверное, — легкомысленно пожимали плечами люди.

— И это лишь часть моего дара, — продолжал тот. — А ещё я научу вас добыче руд, кузнечному делу, счёту, письму и множеству полезных ремёсел.

И научил!

Теперь, вместо того, что бы бездумно покуривать на берегу тёплого моря, люди вынуждены были вставать ни свет, ни заря и идти в кузни, в шахты, в мастерские, в чесальни–валяльни–красильни. К вечеру, уставшие и раздражённые они возвращались домой, где их ждали такие же измотанные за день родственники. Начались ссоры, скандалы и споры. Кто–то выковал первый меч, и заявил, что он теперь самый сильный и попытался обложить соседей данью. Другой отточил нож и разбойничал по ночам. Третий вооружился копьём и подался в наёмники. Какая уж тут справедливость!

— Бросайте работать, безумцы, — металась меж людей Астрея. — Жизнь полна удовольствий и без этого.

Увы, никто её не слушал.

Так закончился ВЕК АСТРЕИ. И, боюсь, никогда не вернётся.

ВЕРНУТЬСЯ К СВОИМ ПЕНАТАМ

Одни думают, что ПЕНАТЫ, это некие строения, напоминающие «палаты».

Другие считают, что ПЕНАТЫ — название деревьев (по аналогии с ПЛАТАНАМИ). Отчий дом, стоящий в тени каштанов, платанов и ПЕНАТОВ.

На самом деле, Пенатами в Древнем Риме называли домовых. Но если в России домовой относится к нечисти, то Пенаты, являлись какими–никакими, а всё же божками. И, как любые боги требовали жертвоприношений, от которых зависело благополучие семьи. Искусству приготовления даров Пенатам римлян обучали с младенчества. Это Юпитеру можно было принести в жертву стадо тельцов, и то было неизвестно, заметит ли. А для Пенатов у очага строился крохотный жертвенник с напёрстком для вина и миниатюрными тарелочками. Хозяева наизусть знали вкусы своих божков и старались разнообразить их меню. Перестанешь заботиться, глядишь, портик у входа обвалится или кошка сдохнет.

ВЕЩАЯ КАССАНДРА

Кассандра, дочь троянского царя Приама и царицы Гекубы, вошла в историю, как прорицательница, обречённая на непонимание со стороны соплеменников.

В мировой литературе, Кассандру изображают, как мученицу, тщетно пытающуюся предупредить людей о смертельной опасности. Прекрасная дева, мечется среди глухих к её предсказаниям, умоляет, плачет и… всегда безуспешно. И это при том, что народ обожает всевозможных колдунов, магов и снимателей сглаза. Платит им немалые деньги, послушно пьёт снадобья и опасается по четвергам смотреть на молодой месяц через левое плечо. Мол, прорицательница Авдотья не велела. А двухсоткилограммовая Авдотья, в прошлом оператор башенного крана, внезапно распознавшая в себе дар предвидения, согласно кивает. Кутается в китайскую шаль поддельного шёлка и супит брови. И ей верят! А тут, на ступенях дворца, прекрасная девушка, из приличной семьи, в чистой дорогой тунике умоляет прислушаться к её словам, а все крутят пальцем у виска и идут по своим делам. Отчего так? Давайте разберёмся.

Юная Кассандра, была столь хороша собой, что обратила на себя внимание самого Аполлона. Влюблённый бог и одарил царевну даром предвидения, но…

— Одни мифы утверждают, что Кассандра пообещала стать супругой Аполлона, но, получив бесценную способность, сразу же отказалась;

— Другие считают, что дева изначально отвергала любовь бога и тот, пытаясь смягчить её сердце, преподнёс этот подарок.

Так или иначе, Аполлон разгневался и сделал царевну столь косноязычной (если верить Павсанию — плюнул ей в рот), что никто не мог разобрать ни слова из сказанного ею.

Вот и металась, бедняга, подле Деревянного Коня данайцев, выкрикивая,

— Это, типа, плохо, значит, конь, а-яй, данайцы, нехорошо, как это, я такая тут стою, во как, тыр–пыр!

А, прорицательница Авдотья, поклонилась бы троянцем поясно и завела,

— Ах вы, жители Трои, дети неразумные. Возьмите коника этого, да за уздечку шёлкову, да утопите идола окаянного в море–окияне. И будет вам счастье во веки веков. А теперь заплатите сколько не жалко и по домам ступайте.

И всё! И жила бы Троя.

ВЗГЛЯД МЕДУЗЫ

Кто не знает легенды о бесстрашном Персее, который отсек мечом голову омерзительной Медузе Горгоне? Прекрасный юноша в крылатых сандалиях, и исчадие мрачного Аида. Согласитесь, приятно, когда герой красив и хорошо одет, а противник уродлив и живёт в какой–нибудь осклизлой пещере. Добавьте к этому, пленённую деву или благородную месть, плюс бой не на жизнь, а на смерть над воющей пучиной и завершите победой добра над злом. Что получится? Сказка! Сказка, а не старый добрый греческий миф, в котором нет хороших и плохих, добрых и злых, чёрного и белого…

Родителями Горгоны были брат и сестра. Её отец Форкий повелевал морскими штормами и бурями. Резвился в пенных волнах со своей сестрой Кето, прекрасноланитной богиней бездны, вплетал ей в волосы кораллы, дарил жемчужины и сам не заметил, как влюбился. Родившаяся у них дочь Горгона, затмила своей красотой мать. Была она столь хороша собой, что все обитатели моря были покорены ею. Сирены пели девушке песни, дельфины катали на спинах, нимфы нашёптывали на ночь сказки, а морские чудовища охраняли её сон. Сам бог морей Посейдон, был очарован этой красотой и немедленно изнасиловал Горгону в храме Афины. Потрясённая осквернением своего святилища Афина жестоко покарала Горгону. Отныне, вместо волос у девушки росли из головы ядовитые змеи, а взгляд убивал любого, посмотревшего ей в глаза. Обесчещенная, превратившаяся в чудовище страдалица поселилась на пустынном скалистом берегу, оплакивая и проклиная свою судьбу. Там–то её и нашёл красавец Персей и отрубил спящей девушке голову. Легенда гласит, что голова Горгоны, скатившись с плеч, упала в прибрежные водоросли, превратив их в кораллы…

В АПОГЕЕ

Иностранное, претенциозное и изящное словосочетание «В АПОГЕЕ» в начале прошлого века было также популярно, как и сегодня «В ШОКЕ».

— Этот бесстыдник, телеграфист Маньковский, меня весь вечер лорнировал. А в самом АПОГЕЕ ужина, подсел и всякие глупости принялся рассказывать…

В КАНОССУ ИДТИ

В начале 1076 года папа римский Григорий VII, укрепляя могущество Ватикана, запретил монархам назначать в своих государствах епископов.

— Что за бредни, — возмущался германский король Генрих IV. — На кой дьявол мне, скажем в Магдебурге, иметь епископом какую–нибудь церковную крысу, которая и меч–то в руках никогда не держала? Слуга господень должен и в седле крепко сидеть, и врагов уметь разить, и на пиру тысячу язычников перепивать. В моих землях монахи все один к одному, как мюнхенские колбаски, из луков стреляют, да копьями разят — залюбуешься. А псалмы крестьянам пусть монашки поют.

— В этой Германии не слуги церкви, а упыри, — нервно расхаживал перед экстренно созванным церковным собором папа. — Рожи красные, кулаки, что бочонки. Латыни ни один не знает, зато у каждого кинжал под сутаной.

И весной 1076 года папа проклял и отлучил от церкви Генриха IV. Король, сгоряча, немедленно собрал в Вормсе своих епископов и, в отместку, тоже отлучил Григория VII. Однако, видя растерянность своих вассалов, поразмыслил и отправился в Италию, испрашивать у папы прощения. Григория VII он застал в КАНОССЕ, гостившим у маркграфини Матильды. Три дня, босой и одетый лишь в рубище, стоял король у стен замка, добиваясь аудиенции, а папа, украдкой выглядывая из оконца, посмеивался и попивал тосканское. Лишь на четвёртые сутки, Генрих был допущен в зал, где его ждал Григорий VII. Король был милостиво прощён.

— Возвращайся домой, — покивал головой папа. — Впредь не греши и не ставь себя выше церкви. Кстати, я подписал новый указ о запрещении брачной жизни для священников. Будь любезен, послужи гонцом и отвези этот пергамент в Германию.

— Почту за честь, — низко склонился король и потупил взгляд, чтобы никто не заметил, как радостно блеснули его глаза…

— Безбрачие, это без баб, что ли? — изумился архиепископ Равеннский, когда Генрих IV передал ему папский указ. — Да я этого скопца своими руками удавлю.

— Дело это не моё, — притворно вздохнул король, — церковное. Но, как решите, так и поступим.

— На Рим, на Рим, — загудели епископы, звеня кольчугами.

В КИЛЬВАТЕРЕ ИДТИ

Бывает, выпьет молодой матрос лишнюю кружку в портовом кабаке, и давай хвастать. О рифах Огненной Земли, о зловещих штилях экватора, о ледяных волнах Гренландии, об экваториальных чудовищах. Стучит кулаком по столу, требует внимания собеседников, а то закатает рукав робы, и покажет следы от укуса австралийского иглозуба.

— А ходил ли ты, дружок, в кильватере? — не выдержит этой болтовни кто–нибудь из старых морских волков.

Сникнет хвастун, замолчит…

Немного найдёшь на свете моряков, которым довелось пройтись в кильватере и остаться в живых. А, уцелевшие не любят об этом распространяться. Рассказывают, что в марсельском порту жил один старик, так он изготавливал защитные амулеты от этой напасти. И, однажды, некий капитан, истратив всё годовое жалованье, купил их своей команде. Вышел в открытое море, выдал морякам двойную порцию рома, приказал надеть амулеты, а затем, встав к штурвалу, повёл корабль в кильватере. Полгода не было вестей о безумце, а затем судно объявилось близ берегов Бразилии. И, казалось бы, команда жива, здорова, да вот только человеческую речь перестали понимать. Лепечут что–то невнятное, а в глазах ужас. Свели их под руки на берег, разместили близ порта. Пожили они с неделю, речь к ним и вернулась, но где были, что случилось, хоть убей, не помнят.

Ещё известен случай, когда некий голландский купец, удирая от пиратов, взял, да и пошёл в кильватере, мол, всё равно умирать. Корсары врассыпную, а торговцы, как ни в чём не бывало прибыли на Кубу без единой царапины. Как потом выяснилось, капитаном там совсем мальчишка служил и прежде о кильватере и слыхом не слыхивал. Вот такие чудеса…

В МУТНОЙ ВОДЕ РЫБКУ ЛОВИТЬ

Река Хуанхэ берёт своё начало в Тибете. Звенящим хрустальным ручейком начинает она пробираться через горы и выходит на равнину уже стремительным мутным потоком, вобрав в себя огромное количество щебня, песка, льда и всевозможных взвесей. На плоскогорье Ордос течение её замедляется, намывая огромные дамбы из принесённых с собой осадочных пород. Обходя препятствия, ею же самой созданные, Хуанхэ принимается петлять из стороны в сторону, вымывая для себя новые русла. Успокоить своенравную реку осмелился в III веке до нашей эры некий китайский князь Юй. Он принялся укреплять берега, строить дамбы, чистить русло и, в результате, Хуанхе плавно покатила свои мутные воды через равнину.

Тут надо отметить, что Юй крайне уважительно отнёсся к реке. Не выкрикивал, — «ты покоришься мне, Хуанхэ!», не мочился с берега в воду, а, наоборот, пытался умилостивить поток многочисленными жертвами и подношениями. И, дабы расположить к себе речных богов, запретил подданным ловить там рыбу. В озёрах, ручьях, прудах — сколько угодно, но, если тебя поймают на берегу Хуанхэ хоть с одним пескариком, жди беды. А в древнем Китае с наказаниями не мелочились. Никаких порок и отсекания рук, только старая добрая смертная казнь.

«Много рыбы в мутной воде

Так бы её и схватить!» — так начиналась поэма легендарного Цуй Вэя, посвящённая трагической истории любви прекрасной девушки Ци и пылкого юноши Ли. Молодой человек пришёл к родителям Ци, просить её руки. Однако, жестокосердный отец согласился отдать дочь только в обмен на корзину рыбы из Хуанхэ. Безлунной ночью Ли забросил сеть в реку и был немедленно схвачен стражниками. В день его казни, горюющая Ли, украсилась цветами лотоса и бросилась в воду.

Запрет был снят, точнее, снялся сам собой, при распаде империи Чжоу в 960 г. до н. э. Некогда могучее государство превратилось в 1851 воюющее друг с другом княжество. Тут уж всем стало не до ловли рыбы, но выражение «В МУТНОЙ ВОДЕ РЫБКУ ЛОВИТЬ» сохранилось.

ВО ВСЕ ТЯЖКИЕ (ПУСТИТЬСЯ)

Оказывается, тяжесть преступления, в буквальном смысле этого слова, научились измерять ещё в XVI веке в Запорожской Сечи. Самыми страшными проступками, за которыми следовала немедленная казнь, считалось воровство у товарища или утаивание части военной добычи. Другие же дела рассматривал и судил куренной атаман. Наказанию подлежали драки, пьянство во время похода, содомия, дерзость по отношению к начальству и незнание наизусть текста «послания к турецкому султану». В шатре атамана круглый год хранилось три набора гирь, для лёгких, средних и тяжёлых провинностей. Допросив обвиняемого, истца и свидетелей, атаман устанавливал степень вины в гирях. К примеру, драка в шинке считалась лёгким проступком и наказывалась одной лёгкой гирей. Две драки — двумя и так далее. Пререкания с начальством приравнивалось к средней гире. Пьянство во время похода тянуло на тяжёлую провинность. Казак, напившийся в кабаке, оскорбивший есаула и уличённый в содомии, получал полный комплект гирь. Затем к поясу осуждённого привязывалась «степень вины», его сажали в лодку, вывозили на середину Днепра и бросали в воду. Пьяницы, под смех товарищей, легко доплывали до берега и, лицемерно улыбаясь, каялись. Совершившие же тяжкий грех, камнем уходили под воду. Бывало, тонули и за три–четыре средних проступка, а случалось, что какой–нибудь усатый гигант, выбирался из Днепра и с парочкой «тяжких».

— Не приемлет вода, стервеца, — уважительно качал головой куренной.

ВОДИТЬ ЗА НОС

Помимо такой известной нечисти, как лешие, кикиморы, моховики, болотники и анчутки, в лесах средней полосы обитают игрецы. Маленькие, чем–то похожие на белок, только с крупными головами, игрецы день–деньской потешаются над лесными жителями. То скатят в ручей ежа, то до смерти напугают зайца, а, случается, и разбудят медведя в берлоге. Вылезет бурый на свет божий, продерёт глаза, поймёт, что до весны ещё далеко. Зарычит от досады, а игрецы качаются себе на ветках, хохочут, бросают в косолапого сосновые шишки. Всё им нипочём. Скачут с дерева на дерево, заливаются смехом.

Случается, забредёт мужик в чащу леса, заплутает, а игрецы уж тут как тут. Потянет, вдруг, из бора печным дымком, соломой, да свежими щами. Бедняга бегом туда. А ветерок с другой стороны уже доносит запах медовухи, гречневой каши и хлеба. Мужик — в эту сторону. Пусто. Серебрится снег, спят зимние деревья. А игрецы, давятся от беззвучного смеха. ВОДЯТ ЗА НОС страдальца. Бывает, натешатся, выведут мужика до деревни, а иногда, найдут новую забаву, забудут о нём. Тогда уж, выбирайся, как знаешь.

Люди опытные, входя в лес, расстелют на пеньке тряпицу, выложат угощенице для игрецов — яичко, ломоть хлеба, яблочко. И идут себе без опаски.

ВОДУ МУТИТЬ

Примерно в 750 году до нашей эры на территории современной Италии безнаказанно действовала банда, возглавляемая братьями Ромулом и Ремом. Откуда они взялись и к какой народности принадлежали, сейчас уже не выяснить. Некоторые историки утверждают, что происходили они из сабин, другие считают их лигурами, третьи — венедами. Легенда же гласит, что братья были сыновьями бога Марса и весталки Реи Сильвии. Вскормила их молоком волчица, а воспитали дятел и чибис. Уж не знаю, что заложила в их головы весёлая птица чибис, но Ромул и Рем прославились необузданной жестокостью, алчностью и неутомимостью в походах. К 753 году численность их шайки достигла нескольких сотен человек, в связи с чем, у Ромула появилась мысль отстроить собственную крепость, откуда можно было бы совершать набеги на мирных этрусков и сабин. И вот, как–то раз, разграбив самнитскую деревушку, разбойники устроили привал на берегу реки Тибр. Ромул задумчиво оглядел глинистый берег, приметил огромные валуны, разбросанные повсюду, и решился.

— Дальше не пойдём. Здесь сложим из камней крепость.

— Гаже места и не придумаешь, — лениво ответил Рем. — Комары, жабы, болотом пахнет.

— А я сказал, что здесь, — рассвирепел Ромул.

— Да ты посмотри, братец, что за вода в этой реке! Мутная и вонючая.

— Не надо было её мутить!

— А кто мутил–то?

— Ты и мутил!

— Я мутил? Ах ты…

Так слово за слово, братья подрались, и Ромул зарезал Рема. Разбойники, потрясённые убийством одного из вождей испуганно принялись складывать из валунов крепостную стену. Ромул же раздражённо прохаживался меж работающими и, время от времени, вопрошал, — Кому ещё вода не нравится?

— Хорошая вода, чего уж, — покорно отвечали будущие римляне.

P. S. Кстати, вода в Тибре, действительно мутная. В связи с этим Италия славится по всему миру своей сантехникой, смесителями и фильтрами для очистки.

ВОЛК В ОВЕЧЬЕЙ ШКУРЕ

В те далёкие времена, когда святой Пётр ходил по земле, довелось ему заночевать в лесу. Только начал засыпать, как слышит странный шум. Пригляделся, а мимо него, вглубь чащи, бежит лесное зверьё. Мчатся, не разбирая дороги, сбившись в одну кучу и лоси, и медведи, и лисы, и зайцы, и еноты.

— Пожар, пожар, — кричат на тысячу голосов.

Остановился возле святого Петра Волк.

— Вставай, скорее, человек. Беги со всех ног. Лес горит.

Хотя и мог святой Пётр огонь остановить, однако, смолчал. Говорит серому, — Не могу я, ноги не слушаются. Спасайся сам.

Вздохнул Волк, но Петра на спину посадил, и понёс его прочь от пожара. Добежали до реки, упал зверь на песок, еле дышит.

— Спасибо, — говорит святой. — Вижу, душа у тебя чистая и сердце доброе. Проси чего хочешь, всё исполню, ибо, не простой я странник, а святой Пётр.

Задумался Волк.

— А можно, — спрашивает, — сделать так, что бы у меня, по желанию, овечья шкура взамен волчьей появлялась?

— Господи, — дивится Пётр. — Зачем это тебе?

— Как зачем? Подкрадусь я к отаре, обернусь овцой, шмыг в самую середину, и зарежу пару барашков. Прославлюсь среди своих, как самый удачливый, да ловкий. Матёрые старики зауважают, волчата в рот смотреть начнут, волчицы опять же…

— Забавно, — задумался святой, — недавно я одному дровосеку также предложил желание на выбор. Знаешь, чего он захотел? Самый острый и лёгкий топор в мире! С ним он нарубит столько деревьев, что сможет разбогатеть, семью обеспечить и остаток жизни провести в праздности.

— Правильно попросил, — соглашается Волк.

— Но я же мог его сразу богачом сделать, — недоумевает Пётр. — И тебе могу стадо овец подарить, что бы потом от собак и пастухов не бегать.

— А ты представь себе, — улыбается Волк, — к примеру, полководца. Что он выберет? Сильную армию, бесконечные походы и сражения или одну битву, в которой он победит противников раз и навсегда.

— Не знаю, — говорит святой.

— Хорошо, тогда возьмём врача. Что он предпочтёт? Исчезновение всех болезней или непревзойдённое умение лечить их?

— С врачом пример какой то…, — пожал плечами Пётр. — Но, шкура тебе будет.

ВОЛЫНКУ ЗАВЕСТИ

Откуда взялись на Руси ВОЛЫНКИ? Боюсь, что на этот вопрос точно ответить невозможно. Такое ощущение, что они были всегда. Может быть, они передавались ребёнку ещё в утробе матери, может быть, попадали в организм с пищей или просто из воздуха. Одно известно доподлинно, специально их никто не заводил, а, главное, никому они не мешали. Появлялись вместе с человеком, вместе жили и вместе же умирали. Обсуждать их было не принято, да и неприлично.

Первым, обратил на них внимание Пётр Первый, царь–реформатор. Издав свой указ «О посещении присутственных мест» (Быть обряженным вельми, но без лишнего перебору. Мыту старательно, без пропускания мест и без ВОЛЫНКИ), Пётр тщательно следил за его соблюдением. В Немецкой Слободе лекари, вооружившись пугающими щипцами, за умеренную плату вытягивали ВОЛЫНКИ из бритых, понурых бояр, облачённых в нелепые венгерские кафтаны. Их петровский указ, увы, затронул первыми. За ними последовало остальное дворянство, чиновничество, купечество, армия. Крестьян же, убоявшись бунтов, царь трогать не стал.

Попытка Екатерины II в 1773 году произвести сокращение числа ВОЛЫНОК среди земледельцев была обречена на провал. Крестьяне немедленно ответили бессмысленной и беспощадной Пугачёвщиной.

Декабристы в 1825 году, одной из своих целей ставили «добровольное, повсеместное лишение народов империи ВОЛЫНОК за «вольную». Однако, «не были поддержаны народными массами». Да, что там декабристы! Власть рабочих и крестьян, и та отступила, опустив руки, наткнувшись на стену непонимания и нежелания.

«Русский человек, ЗАВЕДЯ ВОЛЫНКУ, никогда от неё не откажется, никогда не предаст. Лишившись же насильственно, захиреет и сгинет», — писал И. Тургенев. Поверим классику.

В ОРЕОЛЕ (ЧЕГО-ЛИБО)

Слово ОРЕОЛ происходит от латинского «aureolus» — золотистый (аurum — золото) и обозначает «некое сияние, свечение вокруг чего–либо».

Отчего может светиться человек?

Во–первых, если он святой. Тогда над его головой парит золотой диск, называющийся «нимб». (Нимб, кстати, переводится с греческого, как «облако». Помните, Олимп, боги, облака?) И этот «нимб» сияет, создавая ОРЕОЛ.

Во–вторых, если натереться фосфором и дождаться темноты. Человек тогда фосфоресцирует и выглядит просто умопомрачительно. В средние века во Франции, считалось очень стильно расхаживать по неосвещённым улицам Парижа, в окружении светящихся слуг.

В-третьих, если человек радиоактивен. Получается тусклый, чуть голубоватый ОРЕОЛ, который, в отличие от фосфора, не смывается и не блекнет.

Ещё можно светиться от счастья. Причём, по частям. «Сиять лицом», «светиться глазами», а можно просто «просиять». Подобный ОРЕОЛ куда предпочтительнее второго и третьего.

ВОРОНА В ПАВЛИНЬИХ ПЕРЬЯХ

Залетела как–то раз Ворона в сад богатого вельможи. Отведала фиников, попила воды из фонтана и прилегла отдохнуть в тени фикусов. Вдруг, смотрит, шествует по дорожке из белоснежного мрамора птица невиданной красоты.

— Здравствуй, райский птиц, — кланяется Ворона.

— Что вы, право, — улыбается тот. — Ничего во мне райского нет. Я обыкновенный Павлин.

— О! — закатывает круглые глаза Ворона. — Не обманывайте бедную, бездомную странницу. Какой же обыкновенный, если живёте в царском саду, а Ваши перья переливаются, как драгоценные камни.

— Ну, — смущается Павлин, — сад, положим, неплохой, хотя и не царский. А перья. Что ж, перья? Такими уж Аллах наградил. И заслуги моей тут никакой нет.

Так они и познакомились. Стала Ворона каждый день к Павлину прилетать, да его перьями восхищаться. Тот же делал вид, что смущается, краснел даже, но похвалам в глубине души радовался и Ворону ждал с нетерпением.

И вот, прилетает, раз Ворона растрёпанная, расстроенная, на глазах слёзы.

— Что стряслось, милый друг? — встревожился Павлин.

— Собралась я замуж, — смущается та и лапой застенчиво песок ворошит. — А на свадьбу в чёрном, сами понимаете, невесте идти не пристало. Видно, доля у меня такая в девках век вековать.

— Чудеса какие, — дивится Павлин. — Неужели наряд так важен? Главное, что у вас под перьями нежная душа и чуткое сердце.

— Ах, не понять вам бедную девушку, — рыдает Ворона. — Забудьте, что я наговорила и прощайте. Взмою в бездонное небо и камнем брошусь вниз на острые скалы.

— Остановись, безумная! — негодует Павлин. — Помогу твоему горю. Сейчас поменяемся перьями, и лети на свою свадьбу.

Кинулась Ворона его благодарить. Крыльями машет, кланяется, слёзы благодарности утирает. Миг и поменялись они перьями. Расхаживает Ворона по саду, собой любуется. Хвост то распустит, то сложит.

— Лети уж, — ласково улыбается Павлин. — Наверное, гости с женихом заждались.

— Какие гости, милый? — усмехается Ворона. — Что за фантазии? Такой красоткой я и без всякого замужества проживу. Да и сад этот мне по вкусу. А ты, давай–ка, кыш, отсюда, пока стражу не кликнула.

— Ах, вот ты какая! — разозлился Павлин. — Возвращай мои перья и сама убирайся.

— Стража, — кричит Ворона. — Уберите этого бродягу!

Бросился Павлин к Хозяину.

— Пошёл вон, — гонит тот его прочь.

— Это же я, Ваш павлин, — плачет несчастный.

Выглянул Хозяин в сад.

— Мой павлин у фонтана прогуливается.

— Да вы ко мне внимательнее приглядитесь, — молит страдалец.

— Послушай, — лениво отвечает Хозяин. — Мне безразлично, кто ты на самом деле. Я завёл себе птицу, что бы взоры гостей услаждать. Да пусть в саду, хоть сам шайтан живёт, лишь бы глаз радовал. А теперь, вон отсюда.

Прилетел Павлин к Хозяйке.

— Это я, — кричит. — Ваш любимый павлин, только в вороньих перьях.

— И чего тебе? — сонно отвечает Хозяйка.

— Я хочу справедливости! Та, кто сейчас на моём месте — ненастоящая!

— Да, какая мне разница? — зевает Хозяйка.

— Как, какая? — задыхается от несправедливости Павлин. — Представьте, что Вашего мужа заменят другим, только в тех же одеждах.

— О! — вмиг проснулась Хозяйка. — А можно так сделать?

Заплакал Павлин горькими слезами и пошёл себе восвояси.

Догадываетесь теперь, кто та чёрная, каркающая птица, живущая на помойке?

— От тюрьмы, сумы, да вороньих перьев, не зарекайся, — говорят на Востоке…

ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА

Как известно, настоящих ЧУДЕС СВЕТА всего семь. Восьмых же — тысячи. Стоит создать нечто неординарное, как его немедленно назовут ВОСЬМЫМ ЧУДОМ.

Эта любовь к добавлению единицы к абсолютной константе, вообще, свойственна людям.

К первой древнейшей профессии прибавим вторую.

У человека два глаза? Откроем третий.

Пространство трёхмерно? Значит должно быть и четвёртое измерение.

Аристотель считает, что у человека пять чувств? Добавим шестое.

Семь смертных грехов? Пусть будет восьмой…

Глумливые же люди употребляют фразу «ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА» издевательски. Что бы им ни показали, притворно охают и посмеиваются.

— Вы только полюбуйтесь. ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА.

Мерзавцы!

ВОТ ГДЕ СОБАКА ЗАРЫТА

Зададимся вопросом, откуда появилась это крылатое выражение.

Первое, что приходит на ум — история о священнике, собаке, куске мяса, убийстве, могиле и надписи. Но, как то не верится, что батюшка после злодейства водил на место захоронения своих прихожан и демонстрировал им «ГДЕ СОБАКА ЗАРЫТА».

Можно вспомнить и достаточно невнятную легенду об австрийском воине Сигизмунде и его верном псе. Этакий аналог Вещего Олега. Впрочем, он свою собаку не зарывал, так что и эта история нам не подойдёт.

Есть версия, что в древнем Египте, люди закапывая клад, клали на него труп собаки, дабы её призрак охранял сокровище. Согласитесь, выглядит довольно спорно, так как надо было тайком не только зарыть свои сбережения, но и приволочь дохлое животное. А запах? А соседи, которые немедленно поинтересуются, — «Куда делся ваш пёсик? Уж не охраняет ли клад?». Отметаем!

Истина, как всегда проста и незатейлива. В старину, в связи с отсутствием инсектицидов, собак просто закапывали по шею в землю, что бы блохи задохнулись. Утром зарыл своего блохаря, а к вечеру получаешь обезблошенного красавца. Главным же было, не позабыть, ГДЕ СОБАКА ЗАРЫТА!

ВРАЧУ, ИСЦЕЛИСЯ САМ

Сразу оговорюсь, что ошибки в написании этой фразы нет. Раньше так к врачам и обращались, — Врачу, а полечи–ка меня.

Старик — старче, друг — друже, брат — брате, пёс — пёсе, и так далее.

Смысл же изречения прост, хотя и спорен. Хочешь лечить других, сначала вылечи себя. Понятно, что если ты пришёл на консультацию к дерматологу, а тебя встретило покрытое коростой существо со слезящимися глазами, то речи о доверии к подобному эскулапу быть не может. Или стоматолог, улыбающийся коричневыми пеньками зубов. Какая уж тут санация и борьба с кариесом.

В то же время, врач может лечить вас от одного, а сам страдать совсем от другой болезни. Не напряжет же вас, если у окулиста камень в почках или у хирурга геморрой.

Правильнее эта фраза бы звучала, — ВРАЧ, СНАЧАЛА ВЫЛЕЧИСЬ САМ ОТ ТОГО, ЧТО СОБИРАЕШЬСЯ У МЕНЯ ЛЕЧИТЬ!

Но…, представим себе поле боя. Лежите себе, истекая кровью, а к вам ползёт санитар с охапкой бинтов и йодом. Подбирается ближе, и тут вы замечаете, что он тоже ранен! Скажете ему, — Санитаре, исцелися сам?

Какая всё же путаница с этими крылатыми фразами.

ВРЁТ, КАК СИВЫЙ МЕРИН

Не все мерины вруны, и не все вруны мерины!

Согласитесь, одно удовольствие изрекать подобные сентенции. А если у тебя ещё и возраст подходящий, вид солидный, волосы седые… Кстати о седых волосах. СИВЫЙ цвет (масть) — это тёмный с сединой. А СИВЫЙ МЕРИН, это, соответственно, конь, который начал седеть. Старость подкрадывается, силы уже не те, кости к плохой погоде ноют, зрение ослабло. Эх.

И вот такой мерин, поутру, вместе со всем табуном выходит на пастбище. Медленно бродит по лугу, лениво пожёвывая клевер, помахивает хвостом. Жеребята бегают наперегонки, кобылы собрались в кружок и шепчутся о чём–то своём, взрослые кони лениво перебрасываются словом–другим о предстоящем дне. Скучно, одиноко.

Вдруг к нему подбегает несколько молодых кобылок и выталкивают вперёд ту, которая посмелее.

— Дедушка–мерин, а, дедушка–мерин.

— Что вам, проказницы?

— Скажи, а был у тебя в жизни самый счастливый день? Такой, что до сих пор вспоминается.

— Был, а, как же, — кивает мерин. — Помню, раз конюх так напился, что упал и рассыпал мешок с овсом. Ох, и наелся же я тогда!

— Ага, — поскучнев, вежливо кивают кобылки. — Спасибо. Мы пойдём.

И опять он один. Гудят мухи, да медовый запах трав дурманит голову.

— Надо им было что–нибудь другое рассказать, — сокрушается мерин. — Что–нибудь позатейливее…

— Дед, ты не спишь? — вдруг слышит он.

Несколько жеребцов нетерпеливо переминаются перед ним с ноги на ногу.

— Скажи, а, правда, что ты на войне был?

— А, как же? — с мерина немедленно слетает дремота. — Я, ребятушки, всю войну, так сказать, от начала до конца.

— Ну, и как на войне–то? — заглядывают ему в глаза жеребцы.

— Фураж возил, — пускается в воспоминания мерин. — Случалось и снаряды. Тяжёлые они, снаряды–то. Вот, помню раз зимой…

— Ладно, спасибо, дед, — начинают расходиться те. — Потом расскажешь.

— Вот ведь, старый дурак, — досадует мерин. — Фураж он возил! Сочинил бы ребятам какую историю. Эх, ты.

Вечереет. Табун, не спеша, спускается к реке.

— Деда, — мерина окружают уставшие, набегавшиеся за день жеребята. — А почему у тебя шкура белая?

— Хех, — скалит жёлтые зубы он. — Да, потому, что она волшебная. Давным–давно, в молодости повстречал я колдуна…

— Вот ведь, старик, — добродушно переговариваются кобылы, стоя по колено в реке. — Мелет себе и мелет. ВРЁТ, КАК СИВЫЙ МЕРИН.

ВСЁ В ТОЙ ЖЕ ПОЗИЦИИ

Нет войны более изящной и благородной, чем позиционная. Она чем–то сродни конной охоте. Те же яркие одежды участников, свежий воздух, обед на траве, запах пороха смешанный с запахом прелых листьев, далёкие крики загонщиков, мужественные лица егерей. А под вечер, яркий костёр и чаши с огненным пуншем. Главное в такой охоте не количество добытого зверя, а присутствие на настоящей мужской игре.

Позиционная война также требует множества атрибутов и слаженности действий участников. К примеру, в полдень авангард войска курфюста V замечает на холмах оранжевые мундиры маршала W. Поют трубы, вестовые летят к карете командующего, артиллеристы выкатывают на позиции горящие медью орудия. В свою очередь, маршал W, видя у противника явный перевес в кавалерии, отдаёт приказ отступить за реку. Гремят барабаны и солдаты, держа в вытянутых вверх руках ружья, переходят на другой берег. Там войско строится в боевой порядок, а маршал W с гордостью поглядывает на своих молодцов–офицеров. Оценив ловкий маневр врага, курфюст V велит трубить отбой тревоги и приступать к обеду. Однако, наутро, встав с первыми лучами солнца, посылает своих улан форсировать реку в нескольких милях западнее вражеских позиций. Но, маршал W, предвидя подобный маневр, уже оставил в засаде десяток лёгких скорострельных пушек. И румяный, златоусый командир батареи охлаждает задор кавалеристов холостым залпом. (Почему холостым? Ну, не губить же красавцев улан из–за глупости курфюста!)…

Тем временем начинает смеркаться. Осень и дни становятся всё короче. Лагеря противников окутываются дымком полевых кухонь. Лениво перекликаются караульные.

— Скоро на зимние квартиры, — степенно рассуждают ветераны, покуривая трубки. — Того и глядишь, дожди начнутся, слякоть. Какая уж тут война.

— А кто сейчас побеждает? — заглядывают им в глаза новобранцы.

— Эх, деревенщина, — посмеиваются ветераны. — Это вам не драка в кабаке, а война. ПОЗИЦИОННАЯ!

ВСЕМИРНЫЙ ПОТОП

Предание о Всемирном Потопе в общих чертах знают все. Бог разгневался на людей, погрязших в грехах, неверии и разврате, открыл «окна небесные», да и утопил «всё живущее». Спасся только построивший Ковчег праведник Ной с семьёй.

В этой истории меня почему–то всегда особенно трогала жизнь его детей — Сима, Хама и Иафета. Каково им было иметь отца–праведника? Представьте себе, как жили люди в те времена. Бог и его наставления забыты. Повсюду воровство, чревоугодие, содомия, насилие, пьянство и безудержное веселье. Никто не утруждает себя работой и молитвами. Ночами у костров слышатся песни пирующих и визгливый смех доступных девиц. Никаких школ, храмов и исправительных учреждений. Кто сильнее, тот и прав. Кто хитрее, тот и сыт. Кто проворнее, тот и богат. И во всём этом бардаке, трудятся в поте лица своего Ноевы сыновья. Возносят молитвы, соблюдают шаббат, не богохульствуют.

Возвращаются братья вечером с поля, а у дома их ждут сверстники.

— Эй, святоши, а, правда, что вашему папаше шестьсот лет?

— Правда, — мрачнеют братья.

(насмешники хохочут)

— А чем он сейчас занят?

— Строит в горах корабль.

(всеобщий смех)

— Большой корабль–то?

— В триста локтей. (Это примерно 135 метров или 38 этажный дом).

(все умирают от смеха)

— А куда старый дурак собрался плыть?

— Ему было видение ангела, и мы ждём Всемирного Потопа.

(сверстники изнемогают от хохота)

— Парни, а вам не кажется, что ваш папаша просто свихнулся? Плюньте на него, идёмте с нами. Познакомим с весёлыми девчонками, вина выпьем.

(Братья молчат. У Хама дёргается щека, но и он держится.)

— Дети, домой! — слышится скрипучий голос Ноя.

Братья скрываются в доме.

Представляете, какие комплексы и тараканы роятся в головах этих несчастных? А, ведь именно они впоследствии дадут жизнь всему человечеству…

ВСЁ СВОЁ НОШУ С СОБОЙ

Когда жителям Приены стало ясно, что со дня на день в город ворвутся персы, они решили бежать, спасая жизни и имущество. Караваны повозок и телег, груженых скарбом, потянулись прочь из города. Многотысячная людская река потекла по дороге, наполняя окрестности гулом голосов, плачем и криками погонщиков. Женщины, перекликались с соседками, бранили детей и призывали проклятия на головы ненавистных персов. Мужчины уныло брели рядом с телегами, в который раз прикидывая, где строить новое жилище и как начинать жизнь на новом месте. В толпе сновали воришки, зорко приглядываясь к наваленным на повозках вещах. Время от времени они ловко выхватывали какой–нибудь узел и проворно исчезали среди идущих беженцев. Женщины поднимали крик до небес, все бросались ловить вора, процессия приостанавливалась и начиналась давка.

Чуть в стороне от людского потока, по обочине дороги бодро шагал, легко опираясь на посох, пегобородый, улыбающийся своим мыслям мужчина.

— Биант, — иногда окликали его знакомцы, — а где твои вещи?

— ВСЁ СВОЁ НОШУ С СОБОЙ, — насмешливо отвечал тот, многозначительно постукивая себя пальцем по внушительному лбу.

— Мудрец и философ, — уважительно шептались вокруг. — Человечище.

Биант многозначительно улыбался.

Когда время подошло к полудню, философ решил сделать привал на берегу ручья. Напившись, он отложил посох, скинул сандалии, погрузил уставшие ноги в тёплую мутноватую воду и смежил веки.

— Что, уважаемый, — вырвал его из дрёмы чей–то гнусавый голос, — путешествуешь налегке?

Оказалось, что рядом с ним примостился некий потасканного вида субъект, облачённый в грязно–синий хитон и пастушью шляпу.

— Всё, что мне нужно, находится здесь, — показал на свою голову мудрец, пристально разглядывая собеседника.

— О! — радостно присвистнул тот. — Похоже, мы одного поля ягодки.

— Я, любезный путник, — благосклонно пояснил Биант, — имею в виду, что мой ум и есть главная ценность и сокровище. С его помощью я кормлюсь и одеваюсь.

— Да, понял я, понял, — захихикал собеседник и, вытянув вперёд руки, пошевелил длинными пальцами. — А вот ими кормлюсь. Пальчиками.

— Ты искусный музыкант? — догадался философ.

— Точно, — захохотал тот. — Играю на чужих кошельках. Живу без семьи, без ненужного имущества, зато в своё удовольствие. Путешествую из города в город, а ВСЁ СВОЁ НОШУ С СОБОЙ.

Биант легко вскочил, подхватил лежавший рядышком посох и с силой обрушил его на голову незнакомца. Тот слабо вскрикнул и упал, наполовину погрузившись в ручей. Из затылка по воде потянулась алая струйка крови.

— Негодяй, — гневно шипел Биант, шнуруя сандалии. — Украл такой афоризм! Украл и опошлил, мерзавец.

— Впрочем, на то он и вор, — заключил философ, прошагав добрую сотню стадий. И вновь его лицо озарилось мудрой, чуть задумчивой улыбкой.

В СОРОЧКЕ РОДИТЬСЯ

Сразу оговорюсь, что сорочка, в которой иногда рождается ребёнок — вещь, не имеющая никакой практической ценности. Ткань, обычно, недолговечна и вскоре приходит в негодность. Кроме того, дитя так быстро из неё вырастает, что прослужит сорочка не более одного–двух месяцев. Тем не менее, в деревнях она до сих пор считается хорошей приметой и, якобы, приносит удачу новорожденному. Существует множество суеверий, следуя которым, роженица может с большей вероятностью произвести на свет ребёнка в одежде. (Кстати, рождение младенца и сорочки по отдельности встречается крайне редко и практически никогда не удаётся во время первых родов.)

Итак, перечень правил, соблюдая которые, ваш ребёнок должен родиться в сорочке:

— Роды не должны происходить в жилище. Лучше всего для них подойдёт поле, хлев, амбар, овин.

— Рожать надо обязательно стоя (в случае поля) или повиснув на перекладине в хлеву, амбаре, овине.

— Повитухам рекомендуется развязать пояса, платки, расстегнуть все пуговицы и крючки, вынуть резинки.

— В процессе родов будущая мать должна зажать в зубах еловую шишку и удерживать её сколько возможно.

— Во время родов надо поставить и зажечь венчальные свечи в доме, где расположены органы местного самоуправления (староста, председатель, комбед).

— Отцу ребенка, во время родов, высыпают в рот стакан соли с перцем, что бы он осознал насколько «Солоно и горько рожать дитя в сорочке».

Боюсь, что это не полный перечень, но выполнив все эти советы, вы гарантированно произведёте на свет малыша если и не в сорочке, то уж в жилетке наверняка.

ВСЯКОЙ ТВАРИ ПО ПАРЕ

Ошибочно понимать фразу ВСЯКОЙ ТВАРИ ПО ПАРЕ, как предназначение каждому существу некого биологического партнёра того же вида для размножения. Парность или «дуализм», скорее, присущ нашему миру, в виде существования разнополюсных пар, антогонистичных, но, тем не менее, стремящихся к сближению. Это добро и зло, свет и тьма, лёд и пламень, воздух и вакуум. Их стремление друг к другу, а также энергия, выделяемая при соприкосновении, и являются тем самым двигателем, не позволяющим остыть нашей вселенной. В то же время, человек, благодаря данному Богом разуму, может находить среди себе подобных, как антиподы, так и объекты любви. Люди сложны и многополюсны. Посели на необитаемом острове зайца с зайчихой — получишь приплод. Посели мужчину с женщиной — получишь или новую семью, или трагедию. Тем не менее, одиночество для людей противоестественно. И только философ всегда один. Возлежит на берегу моря у костерка, лакомится запечёнными в огне мидиями и записывает в блокнотик чушь, типа: «Ошибочно понимать фразу ВСЯКОЙ ТВАРИ ПО ПАРЕ, как предназначение каждому существу некого биологического партнёра того же вида для размножения…».

ВТИРАТЬ ОЧКИ

Кто изобрёл очки? Этот вопрос до сих пор не даёт покоя итальянским и персидским (иранским) окулистам. Появились очки примерно в одно и то же время — в XIII веке. Однако, если персидские имели вид пенсне, то итальянцы создали прототип нынешних контактных линз. Одни весело посвёркивали на носу, а другие ВТИРАЛИСЬ в глаза при помощи специальной растительной мази. Втирающиеся очки, во–первых, здорово раздражали глаза, но, главное, не были видны окружающим. Никаких вам золотых дужек и рубинов. Победила, конечно же, красота и носы европейских модников оседлали драгоценные оправы. Унылые линзы проиграли и на долгое время забыты.

ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

Сначала я был уверен, что никакого ВТОРОГО ДЫХАНИЯ не существует. Помню, как в школе физрук орал: «Беги, гадёныш, не останавливайся! Сейчас придёт второе дыхание!».

Не приходило.

Друзья объясняли, что оно появляется, когда уже нет сил бежать. Когда понимаешь, что сейчас упадёшь. И вот тут–то, неизвестно откуда, возникает это загадочное ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ.

Я мечтал о нём. Хотел почувствовать этот невероятный прилив сил, должный привести меня, пусть не к победе, но, хотя бы, к финишу. Сознаюсь, я даже тайком несколько раз бегал в парке. К своему удивлению, встретил там множество мужчин и женщин, одетых в тренировочные костюмы и кеды. Спортсмены неспешно трусили по дорожкам, переговариваясь и обмениваясь приветствиями. Наверное, они получали удовольствие от самого процесса бега. Есть же люди наслаждающиеся болью или видом мучения других…

Признаюсь, что обладая врождённым изъяном выискивать во всём хорошем плохое, я заметил, что некоторые из спортсменов сворачивали в аллейку, где с раннего утра открывался ларёк, торгующий пивом. Стыдно, но я испытал некоторое облегчение, узнав, что не все эти утренние атлеты искренни в своей любви к бегу…

Продолжая исследовать недоступное мне ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ я переговорил со множеством людей и окончательно уверовал, что оно существует. Оказалось, что эта способность организма присуща абсолютна всем. Всем, кроме меня. Это было ужасно.

— Какой ты к свиньям солдат, если не можешь быстро бегать? — выговаривал мне прапорщик в армии. — А если в атаку?

— Зато я сильный. Смогу подносить снаряды, — жалко оправдывался я. — Опять же, таскать награбленное. В смысле, трофеи.

Чудеса, но даже прапорщику не удалось извлечь из меня ВТОРОГО ДЫХАНИЯ, и он капитулировал…

И всё же я уверен, что оно есть. Просто у меня нет ПЕРВОГО ДЫХАНИЯ! Понимаете? Я сразу начинаю бежать на ВТОРОМ! Такие вот капризы матушки–природы.

В ТРИ ПОГИБЕЛИ

«Погибель», так, глумливо, называли на Руси дань, выплачиваемую Золотой орде.

Подъезжают, бывало, монголы–баскаки (сборщики дани) к княжескому двору, а князь их уже ждёт на крыльце. Руки в боки, рот насмешливо кривится, а у ног мешок с порчеными и ветхими собольими шкурками, да горшочек серебра.

— Ох, погибель моя пришла, — делано хмурится князь. — Одно разорение.

— Маловато соболей–то, — недовольно морщатся баскаки.

— Довольно с вас, — отрежет тот — Забирайте и ступайте с Богом.

Помнутся монголы у крыльца, пошепчутся, да и заберут мешок. А куда деваться? Шевельнёт князь плечом, его ратники вмиг неверных изрубят. И взятки с них гладки, мол, ждали–ждали баскаков, да и не дождались. Видно, в лесах дикие звери их подрали. Придётся мурзе врать, что князь совсем обнищал, еле концы с концами сводит.

Так и жили, пока в Орде не началась борьба за власть между Мамаем и Тохтамышем. Последний, получив от Тамерлана огромное войско, повёл его в Причерноморье, где хозяйничал Мамай.

— Однако, воевать придётся, — горестно заключил для себя Мамай. — Деньги надо. Много денег. Пусть теперь Русь тройную дань платит.

— Что? — рассвирепел Дмитрий Московский. — Меня в ТРИ ПОГИБЕЛИ согнуть?

И 150-тысячное войско русичей, ругаясь и негодуя, двинулось к Куликову полю.

В ЦЕЙТНОТ ПОПАСТЬ

Почему эту крылатую фразу узурпировали шахматисты, вот, пожалуй, вопрос вопросов! Уверяю, появление её никак не связано с игрой, в которой соперники передвигают по клетчатой доске деревянные фигурки.

В далёком 1886 году журнал «Нива», достаточно серьёзное, кстати, издание, напечатал сказку «Волшебная страна Цейтнот» немца Иоганна Вайса (в переводе девицы В. П. Желиховской). Произведение сего германца имело достаточно спорную художественную ценность, зато обладало фантастическим воспитательным потенциалом. Суть заключалась в следующем. Некий мальчик Клаус растёт невозможным лентяем и растяпой. Не слушает ни почтенных родителей, ни добрую няню.

— Потом сделаю (выучу, уберусь, поем), — его любимый ответ.

И вот, однажды, гуляя по парку, он видит симпатичного котёнка, следует за ним, и проваливается в глубокую яму (Л. Кэрролл к этому времени уже написал «Алису»). Однако герой попадает не в «страну чудес» а в государство Цейтнот. (нем. Zeit — время, Not — нужда). Населён этот мир детьми, которые, живя на поверхности, бездарно и бесцельно растрачивали своё время. Здесь же его им катастрофически не хватает. Бедняги не успевают отвечать на занятиях, обедать и делать уроки. За всё это их нещадно секут розгами чёрные металлические человечки Цейты. Покинуть детский концлагерь и вернуться к родителям можно при условии, если сумеешь прожить один день, никуда не опоздав и выполнив все поручения Цейтов. Делать нечего, и Клаус, потирая поротую попу, берётся за ум и, ценой невероятного напряжения, добивается свободы…

Сказка имела огромный успех и немедленно вышла отдельной книгой. По популярности её можно было бы сравнить, пожалуй, только с «Маленьким лордом Фаунтлероем» Ф. Бернетта. Фраза в «ЦЕЙТНОТ ПОПАДЁШЬ» произносилась родителями по пять–шесть раз за день. Детей теперь пугали ЦЕЙТНОТОМ так же, как раньше домовым и белым арапом.

Потом был 1917 год. Появились новые страшилки, на фоне которых металлические Цайты с розгами уже казались добрыми гномами.

И всё же не пойму… Почему шахматисты?

ВЫСЕЧЬ МОРЕ

Для начала маленькая историческая справка.

Летом 480 года до нашей эры, двухсоттысячная армия персидского царя Ксеркса подошла к проливу Геллеспонт (ныне Дарданеллы). Перед завоевателями за полоской воды (всего–то один километр) лежала Европа.

«Один мост возвели финикияне, с помощью канатов из «белого льна», другой — из папирусных канатов — египтяне. Когда же, наконец, пролив был соединён мостом, то разразившаяся сильная буря снесла и уничтожила всю эту постройку. Узнав об этом, Ксеркс распалился страшным гневом и повелел бичевать Геллеспонт, наказав 300 ударов бича». «История» книга 7. Геродот.

С тех пор о том, кто в бессильном гневе пытается выместить свою ярость на чём–то ему не подвластном, говорят, — «Он хочет ВЫСЕЧЬ МОРЕ».

Согласитесь, удивительно по–дурацки выглядит этот Ксеркс. Этакий бесноватый варварский царёк, одуревший от собственной значимости и самоуверенности. Но в то же время, это именно он подавил восстание в Египте, усмирил Вавилон, собрал невиданную по количеству воинов армию, привлёк в союзники Карфаген и построил гигантский флот. А теперь представьте, его армада стоит перед Дарданеллами. Воинам уже видятся обозы с греческим золотом, многочисленные рабы, плодородные земли, прохладные сады и собственные белоснежные домики, в которых они встретят старость. Жрецы предсказывают победу и приносят жертвы богам. Пехотинцы в сверкающих шлемах вступают на понтонные мосты и, перебрасываясь шутками, устремляются на противоположный берег к славе и богатству. И тут, небо меркнет, сверкают молнии, налетает шквал и размётывает мосты.

— Дурной знак, — начинают роптать солдаты. — Боги отвернулись от нас.

Что делать Ксерксу? Понятно, что урон для армии ерундовый. Ну, утонуло пару десятков не умеющих плавать идиотов. Разрушены мосты, но понтоны за ночь восстановят и соединят. А, как быть с таким отвратительным началом кампании?

И Ксеркс предпринимает блестящий шаг. Он зовёт палачей и приказывает ВЫСЕЧЬ МОРЕ! Персидские воины хохочут, — Ай, да наш царь! Вот он настоящий властитель Земли. Надо же, как придумал! Взял и высек море. С ним не пропадём.

Уважаю!..

ВЫСОКОЙ ПРОБЫ (ВЫСШЕЙ ПРОБЫ)

В обиходе, ПРОБА, это клеймо, ставящееся, к примеру, на золотом изделии. Выглядит, как некий код, зная который, можно понять, сколько здесь содержится серебра, меди и самого золота. Если колечко у вас ВЫСОКОЙ ПРОБЫ, значит и золота там много.

Ничего в этом забавного нет, если бы не первые российские ювелиры. Они, прознав, что европейские коллеги давно уже ставят ПРОБЫ на кольца–браслеты, тоже обзавелись своим клеймом. Выглядело оно, просто — двуглавый орёл и всё! Никаких ненужных циферок и значёчков. И обозначало, что «с золотишком тут всё в порядке».

Закажет, бывало, Государь перстенёк для царицы. Прибудет во дворец из Немецкой Слободы ювелир и давай пред светлыми царскими очами кольца раскладывать и хвалиться.

— Здесь вы будете иметь очень кароший процент золота. Целых 18 карат, что есть соответствовать 750 грамм золота на килограмм сплава.

Покивает царь, задумается. Глядь, а рядом с немцем и наш золотых дел мастер стоит, переминается с ноги на ногу и на чистой тряпице своё колечко держит.

— Ну, — притворно нахмурится государь. — А у тебя, сколько карат–процентов?

— В достатке, — степенно ответит мастер. — Матушке царице понравится.

Вздохнёт государь с облегчением и примет колечко. До чего же со своими проще дела вести.

— Дикари, — думает немец. — Матерь Божья, какие же дикари!

В ЭМПИРЕЯХ ВИТАТЬ

Раньше, близ каждого греческого городка обязательно селился философ. Этот муж посвящали свою жизнь размышлениям и написанию всевозможных афоризмов. А, так как ему необходимо было питаться, то он в обмен свою мудрость, получал от горожан хлеб, сыр и вино.

Тут надо отметить, что греки в философах особенно не нуждались. Поливай оливковые деревья, паси коз, вовремя собирай виноград, приноси жертвы богам — и будет тебе счастье. Однако, завести и содержать своего мудреца считалось престижным. Кроме того, начинало казаться, что не вся жизнь проходит в поле и саду, а ещё можно, так сказать, «припасть к источнику мудрости». Заболела, к примеру, у грека жена. Так, он возьмёт бидончик маслин, пяток лепёшек и бегом к философу за советом.

Тот подношение чинно примет, выслушает и изречёт, — Лечит болезнь врач, но излечивает природа.

Хорошо! И на душе, как–то спокойнее становится…

Чаще же всего, народ заглядывал к философам выпить вина и посудачить о богах.

Кто кого в честном бою поборет, Зевс или Посейдон? Кто красивее Афина или Артемида? Какой породы кони у Гелиоса? А, можно Гефесту ногу вылечить? И так далее…

Однако, главным вопросом всегда был и оставался — Где живут боги?

Понятно, что на небесах. Но, где конкретно? Небо то оно огромное! Должно же быть некое место, где стоит трон Зевса. Над Афинами, над Спартой, над Македонией?

И философы, посовещавшись, придумали ЭМПИРЕИ, область небес расположенную над горой Олимп, пронизанную чистым светом и наполненную духом блаженства…

Летняя греческая ночь, звенят цикады, мягко накатываются тёплые морские волны на берег. Горит костерок. Философ, не спеша отпивает из кубка. Затем, двумя пальцами отщипывает кусок белоснежного козьего сыра, макает в оливковое масло и отправляет его в рот. Греки, сидящие чуть поодаль, терпеливо ждут, пока мудрец прожуёт.

— Там, в ЭМПИРЕЯХ, — философ делает вялый жест рукой, указывая на небо, — нет голода и страданий, нет места унынию и боли.

— Эх, — вздыхают слушатели.

— Там нектар и амброзия, запах цветов и благовоний. Там сияют… сияют…, — философ начинает клевать носом и засыпает.

Греки, потихоньку, что бы, не разбудить спящего, встают и расходятся по домам. Каждый ВИТАЕТ в своих ЭМПИРЕЯХ.

ГАЗЕТНАЯ УТКА

— Знаете, что друзья мои, — Виктор Лойо, владелец газеты, он же по совместительству главный редактор и ведущий журналист, с деланным сочувствием вздохнул. — Мне кажется, что вам пора сменить профессию. Поработайте пару лет мусорщиками или расклейщиками афиш, проветрите головы и опять, милости прошу к нам.

Братья Пьер и Анри Кадо, два старых газетных волка, были готовы к такому развитию событий и даже не повели бровью.

— Патрон, — Анри сдвинул котелок на затылок, и непринуждённо рассмеялся. — Я согласен, что статейка бездарная. Но, сама мысль!

— Понимаете, — Пьер, двигаясь мягко, словно кот, обошёл редакторский стол и положил на него ещё несколько страничек текста. — Тут, главное, идея. Не нравятся вам цветы–убийцы, пусть будут метеориты, испускающие смертельные лучи.

— Фермеры с хвостами, — подхватил Анри. — Дирижабль атлантов! Да, всё, что угодно! Размещаем в первоапрельском номере подобную чушь, ждём эффекта, а через пару дней петитом печатаем опровержение. Мол, это была старая добрая апрельская шутка. «Poisson d'avril»!

— А Париж гудит! — потёр ладони Пьер. — И все номера раскуплены.

— И никаких претензий к редакции! — хором закончили братья. — Просто, шутка.

Надо признать, что эта парочка умела убеждать. Редактор, откинулся в кресле, забросил руки за голову и задумался.

— Согласен, что–то в этом есть, — наконец произнёс он. — Однако, хотелось бы, некой правдоподобности. Реальности. Понимаете меня?

Братья, понимая, что дело выгорает, обратились в слух.

— Ну, кому какое дело, — редактор, кажется, сам увлёкся идеей, — до каких–то там хвостатых фермеров? Пусть всё происходит здесь, в Париже. И не на окраине, а в центре.

— Может быть самосожжение феминистки? — осторожно подсказал Анри.

— Наши читатели: добропорядочный семьянин и рачительная домохозяйка, — внушительно произнёс редактор. — Зачем им весь этот ужас? Ну? Что, по–вашему, должно их увлечь?

— Распродажа! — щёлкнул пальцами Пьер. — Нет, бесплатная раздача всем желающим.

— Тёплое бельё, — Анри возбуждённо зашагал по кабинету. — Весна, склады забиты товаром, вот они и решили раздать бельё. Надо только придумать название фирмы.

— Нет–нет, — Пьер остановил брата. — Это должен быть скоропортящийся товар, вот от него и избавляются.

— Я знаю! — Анри просиял. — Это куры. Или, нет! Пусть будут утки. Каждой домохозяйке по утке.

— Но, не каждой…, — редактор поднял палец.

— А только, замужней.

— С кошкой на руках.

— С тремя зонтиками.

— Без двух передних зубов.

Троица изнемогала от смеха, и было решено сделать перерыв на рюмочку перно…

— Резюмирую, — редактор положил перед собой лист бумаги и взял перо. — В связи с банкротством сельскохозяйственной компании, э–э–э…, название придумаете сами, первого апреля, на площади, э–э–э…, подберёте что–нибудь поближе к нам, состоится бесплатная раздача уток. Каждая дама, пришедшая…

— В красном берете, — подсказал Анри.

— В красном берете, получит утку в подарочной упаковке.

— Браво, патрон, — воскликнул Пьер, — через час будет готово.

— Вы же, — редактор дружески подмигнул братьям. — Купите пару уток и отправитесь, так сказать, в гущу событий. Вечером, первого числа жду с репортажем.

— А зачем нам утки?

— На случай, если там окажется какая–нибудь слишком ретивая дамочка. Заткнёте ей рот и отправите домой, — мудро закончил шеф…

В полдень первого апреля, Анри ворвался в редакторский кабинет.

— Патрон, — прокричал он с порога. — Мы разворошили улей. Их там тысячи! И все в красных беретах.

— Отлично, надеюсь, Пьер там?

— Вы не понимаете, патрон, — Анри испуганно переминался с ноги на ногу. — Пьер пытался их остановить и ему здорово досталось. И сейчас эти фурии идут сюда.

— А что им тут делать? — растерялся редактор.

— Я не знаю, но они в ярости. Лучше бы вам отсюда уйти.

Распахнулась дверь, впуская Пьера. Воротник его плаща был наполовину оторван, в руках вошедший держал увесистый пакет с торчащей наружу утиной лапой.

— Через пять минут они будут здесь, — он обвёл полными ужаса глазами кабинет, словно ища, где бы спрятаться.

— Быстро пакет! — скомандовал редактор.

Он вырвал уток из рук перепуганного репортёра, надел шляпу и стремительно вышел из кабинета…

— Хладнокровие, ребята. Главное, в работе газетчика, хладнокровие. — Редактор налил себе ещё рюмку и не спеша отпил глоток. Братья, словно провинившиеся школьники, пристыжено стояли у стола, не смея присесть. — Я повстречал их уже в начале квартала. Вынул птиц из пакета и поинтересовался, не за утками ли направляются милые дамы. После чего пояснил, что как раз возвращаюсь с раздачи. Сказал, что в газете ошибка и отправил этих дур в красных беретах на другой конец Парижа.

— Гениально, — прошептали братья.

— Одного не пойму, — редактор допил коньяк. — Приличные же дамы, хорошо одетые. Многие, даже, недурны. Откуда такая страсть к дармовщине?..

ГАЛОПОМ ПО ЕВРОПАМ

— Вот ты, объясни мне, Данилыч, — Пётр взял из миски солёный огурец, помял пальцами и бросил обратно, — как мне с детьми дворянскими поступать? Отправляешь их, недорослей в Европу учиться, деньги, чины по возвращению сулишь. — Царь невесело усмехнулся. — Одного требую, учитесь там, сукины сыны, дабы Отечеству затем пользу принесть. Уедут, молодцы. Глядишь, а через полгода опять тут. Чему там за это время научишься то?

— Галопом по Европам, — Меньшиков согласно покивал.

— Что?

— Так они, мин херц, промеж себя, говорят, — Данилыч ехидно улыбнулся.

— Но почему? — Пётр уставился круглыми глазами на Меньшикова. — Ведь те же немцы с голландцами сущий рай на земле строят. Чистота, ночью улицы освещены, на дорогах никто не озорничает, люди приветливы, науки знают, над копейкой не трясутся, а в дело пускают.

— Истинно говоришь, мин херц, — согласно затряс головой Меньшиков. — Настоящий плезир и парадиз, не то, что у нас. Вот, только чарочки там не выпьешь, пиво, да вино кислое. Квасу днём с огнём не сыщешь. И капусту не квасят. Да вместо баньки, в кадушках моются. Дома зимой не топят, в колпаках спят. На улице пхнёшь кого, так он сразу в магистрат бежит жаловаться. Девки, первым делом не на кавалера, а на его кошель пялятся. А если пожрать захочешь…

— Ты, что мелешь–то, дурак! — Пётр хватил кулаком по столу.

— Да я что ж? — струхнул Меньшиков. — То и говорю. Варвары мы, мин херц. Как Бог свят, варвары.

ГАННИБАЛОВА КЛЯТВА

— Запомни, сынок, — учил старый полководец Гамилькару юного Ганнибала, — настоящий правитель может лгать, лжесвидетельствовать, карать невинных, предавать друзей. Может делать всё, что угодно, лишь бы это было на благо его стране. Благодарные же потомки простят и поймут.

И Ганнибал врал без стыда и зазрения совести.

Придут к нему солдаты просить прибавки к жалованию.

— Обещаю, ребятушки, — бьёт себя кулаком в грудь наш герой, — деньги будут. Месячишко потерпите и всё будет.

Через три месяца солдаты опять волнуются, мол, где обещанное?

— А я думал, вы хотели, что бы я себе прибавил, — не моргнув глазом, удивляется Ганнибал…

Или взять случай с египетскими купцами.

— Торгуйте смело, без поборов и пошлин, — вручает им грамоты Ганнибал. — Если кто с вас денег потребует, вмиг головы лишится. Клянусь!

А сам пишет указ драть с египтян три шкуры.

— Как же так? — опять приходят к нему купцы. — Ты же обещал!

— Обещал–то, обещал, — смеётся Ганнибал. — Но, когда говорил, то пальцы, вот так, за спиной скрестил. Значит присочинил.

И такая слава о нём пошла, что народ уже ни одному его слову не верил. На этом то и попались несчастные жители Турина в 217 году. Узнав, что Ганнибал поклялся захватить и разрушить город, комендант преспокойно отправил офицеров в отпуска и отложил на неопределённый срок починку крепостных стен. А через неделю уже стоял на коленях с верёвкой на шее пред светлыми очами захватчика.

— Ничего не понимаю, — изумлённо шептал комендант, — ты же поклялся нас захватить.

— Ганнибал обещал, Ганнибал сделал, — гордо отвечал полководец.

ГАННИБАЛ У ВОРОТ

За время Второй Пунической войны карфагенский полководец Ганнибал стал настоящим кошмаром Рима. То разгромит отборные легионы, то выставит впереди войска боевых слонов, то подойдёт к самым городским воротам. А, главное, где не появится со своей армией, обязательно соберёт местных жителей и объявит, что его главная цель — уничтожение Рима. Дошло до того, что мамаши стали пугать Ганнибалом своих детей.

— Не будешь есть кашу, придёт Ганнибал и заберёт тебя.

— Не будешь учить греческий, отдам тебя Ганнибалу.

— Вот придёт Ганнибал, я ему обязательно скажу, кто амфору разбил.

Дети же, в свою очередь, придумали игру «ГАННИБАЛ У ВОРОТ». Участники выстраивались перед водящим, а тот выкрикивал:

— Ганнибал идиот,

— Ганнибал обормот.

На словах же «ГАННИБАЛ У ВОРОТ» надо было немедленно сесть на корточки и закрыть голову руками. Кто делал это последним, выбывал из игры.

Надо отметить, что подобная игра была и в Древней Руси («Татаро–монгол пришёл на двор»), и в Аравии («Идут хазары грабить базары»), и в Египте («Семит у пирамид»).

ГВОЗДЬ ПРОГРАММЫ (ЧЕГО-ЛИБО)

Эта крылатая фраза пришла в наш язык из далёких времён, когда на Руси свирепствовало крепостное право.

Крестьянин, следуя наказу «плодиться и размножаться», в один прекрасный день понимал, что его изба начинает напоминать муравейник. Престарелые родители, вечно беременная жена, десять–пятнадцать детей (имён которых уже и не упомнишь), старшие сыновья с супругами и пара дальних родственников, так плотно забивали дом, что хозяину негде было просто прилечь после тяжёлого дня на барщине. Подсчитав семейные сбережения и посоветовавшись со старостой, крестьянин шёл бить челом к барину, с просьбой на постройку нового жилища. Помещик, обычно, милостиво разрешал и в знак своего согласия вручал просителю ГВОЗДЬ, своеобразный символ, благословляющий на строительство. Этот ГВОЗДЬ, становился неким талисманом нового жилища и не должен был ни в коем случае покидать его. Вокруг него, естественно, было создано великое множество суеверий и примет. Вбитый над кроватью хозяина, он приносил ему обильное потомство. Помещённый в красном углу, под иконами — прибавлял жильцам благочестивости. Ружьё, висящее на ГВОЗДЕ, приносило удачу в охоте, коса — в косьбе, молотилка — в молотье, серп — в серпении. Как вы понимаете, выбор места для ГВОЗДЯ всегда был непростым и назывался ЗАГВОЗДКОЙ.

Иногда случалось, что ленивый крестьянин, доведший свой дом до полной разрухи и ветхости, за волосья притаскивался старостой к барскому крыльцу, где ему насильно вручали ГВОЗДЬ (отсюда пошло выражение ПРИГВОЗДИТЬ). Хочешь, не хочешь, приходилось бездельнику браться за топор и строиться.

ГЕЕННА ОГНЕННАЯ

ГЕЕННА, (на иврите Ге–гинном) это название оврага, начинающегося от южной стены Иерусалима. Прежде в него сбрасывали всевозможные отходы, производимые Великим Городом, а, заодно, неопознанные трупы. Как только мертвецы начинали разлагаться и дурно пахнуть, мусорщики заливали овраг нефтью и поджигали его.

Частенько дедушки приводили своих внуков на крепостную стену посмотреть на корчащиеся в пламени трупы.

— И, как вам детишки, нравится это зрелище? — вопрошал старец.

— Просто кошмарный кошмар, дедушка. А зачем ты нас сюда привёл?

— Что бы вы, маленькие негодяи, в случае чего, не дали вашему деду сгореть здесь, как полену, а похоронили его по–людски!

— Господи, дедушка, откуда такие мысли?

— Просто нервничаю…

Кстати! Профессия мусорщика в Древнем Иерусалиме считалась почётной, переходила от отца к сыну и принадлежала роду неких Вельд — Зевулов.

ГЕРКУЛЕСА ПОДВИГИ

Геркулес или, в греческом варианте Геракл, был рождён смертной женщиной от бога. Затем, совершив множество деяний, вознёсся на небеса, и включён в сонм богов. Согласитесь, подобная биография всегда способствовала необычайной популярности среди людей. А то, что он, помимо знаменитых двенадцати подвигов, перебил ещё массу невинного народа, включая своих детей, делают его как–то ближе нам, смертным. (Отсутствует раздражающий ореол непогрешимости.)

Правда, родившееся было религиозное течение «Гераклизм», довольно быстро зачахло, так как его адепты никак не могли прийти к соглашению по основному вопросу. Геракл, кто он? Бог или герой? Тем не менее, на протяжении нескольких сотен лет в Греции проводились, так называемые, Гераклийские (альтернативные Олимпийским) игры. Нечто вроде двенадцатиборья. Однако, из–за чрезмерной жестокости по отношению к животным, они постепенно сошли на нет, трансформировавшись в подобие ролевых игр, популярных в Греции и по сей день.

Ныне подвиги Геракла подзабыты. На ум приходят Авгиевы конюшни, Лернейская Гидра, трёхголовый пёс Цербер и что–то связанное с Атлантом и яблоками. Ах, да! И Немейский Лев. Помните знаменитый Петергофский фонтан, где Геракл, под псевдонимом Самсон, раздирает пасть писающему льву?

ГЕРКУЛЕСОВЫ СТОЛБЫ

Когда Геракл, разыскивая коров Гериона (десятый подвиг), достиг Края Земли (Гибралтарский пролив), то сложил там из каменных глыб два столба. Затем, на золотом челне Гелиоса, добрался до острова Эрифейи, где убил двуглавого пса Орфо, великана Эвритиона и непосредственно самого шестирукого Гериона. После чего погнал захваченное стадо в Микены, перебив по дороге ещё множество и правых и виноватых.

Всё проделано вполне в духе нашего древнегреческого героя. Не мучая себя размышлениями о целесообразности и этичности подвига, совершить его любой ценой. Одно непонятно. На кой чёрт он сложил эти СТОЛБЫ на Гибралтаре?

А, на самом деле, всё просто. В Геракле мирно уживаются две половинки — божественная от Зевса и человеческая от матери Алкмены. И если одна его часть безразлична к людской морали, то второй присущи все наши слабости. Поэтому оказавшись в краях, где до него не ступала нога грека, герой почувствовал непреодолимое желание как–то… отметиться. Будь у него баллончик с краской и умей он писать, то обязательно бы вывел на скале — «Здесь был Геракл». Однако, не имея такой возможности, взял, да и сложил ГЕРКУЛЕСОВЫ СТОЛБЫ. Бесцельно, но трогательно.

ГИДРА

Это было сто лет назад. Я учился в пятом или шестом классе и был пионером. Может быть, не самым лучшим, но достаточно качественным, если такое слово здесь применимо. Носил красный галстук и верил, что учась на «хорошо» и «отлично», выполняю свой долг перед Родиной. Мечтал о подвигах и жалел, что нет войны, на которой можно было бы прославиться. Поэтому, когда наша вожатая объявила, что класс берёт шефство над ветераном Великой Отечественной, я немедленно записался в добровольцы. Впрочем, согласия никто и не требовал, а нас просто разбили на тройки, которые должны были по очереди навещать фронтовика.

И вот в один прекрасный день я с двумя одноклассниками, Оленем и Тарасом (клички — производные от фамилий) вылезал из троллейбуса напротив пятиэтажки нашего подшефного.

— Не люблю я этих старух, — Тарас мрачно сплюнул.

— Причём тут старухи? — не понял я.

— А к кому мы идём–то? — засмеялся Олень. — К бабке–ветеранше.

— Ну и что же, — я нисколько не был огорчён. — Может быть, она лётчица. Или снайпер. Или разведчица.

— Увидим сейчас, — Тарас развернул бумажку с адресом и направился к нужному подъезду.

Дверь нам открыла высокая старуха в чёрной строгой юбке и мужском, чёрном же пиджаке.

— Пионеры? — строго спросила она. — Уже четверть часа вас дожидаюсь.

— Нам когда сказали, тогда и приехали, — вроде как извинился Олень, и мы прошли в квартиру.

Единственная комната выглядела бедно и как–то сурово. Крашеные бурой краской досчатые полы, такого же цвета табуретки и стол, тюлевые занавески, металлическая кровать, застеленная серым покрывалом, обшарпанный сервант с набором хрусталя и фарфоровыми фигурками. На стене висела репродукция «Демона» Врубеля, застекленная рама с множеством старых фотографий и отрывной календарь.

Старуха подошла к столу, раскрыла ученическую тетрадь.

— Из какого класса? Как фамилии?

Мы ответили.

Она внесла нас в список и записала время, поглядев на часы.

— Так и быть, отмечу, что вовремя пришли.

Мы стояли у стены и смотрели на её спину.

— Теперь так, — старуха повернулась на табурете и уставилась на Тараса. — Ты пойдёшь в магазин. Вот список и деньги. Знаешь, где магазин?

Тарас кивнул и, подмигнув нам, вышел.

— Картошку чистить умеешь? — она уже обращалась к Оленю.

— А чего там уметь–то? — буркнул Олень. Скорее всего, он надеялся свалить вместе с Тарасом за покупками.

— Ступай на кухню, — приказала ветеран. — Две кастрюли начистишь.

Затем, не замечая меня, старуха ушла в ванную, где принялась громыхать какими–то тазами. Вышла она с цинковым ведром и куском мешковины.

— Когда будешь мыть, — строго сказала она, кивнув на полы, — тряпку чаще отжимай. И воду меняй.

Всё шло как–то неправильно. Я, по–честному, рассчитывал, что нас угостят чаем, и мы будем рассматривать фронтовые фотографии, слушая рассказы о войне и боевых товарищах. Ну, может быть, полили бы цветы или протёрли пыль. Починили лампу со старинным плафоном или помогли расставить книги на полках…

Полы я вымыл и пошёл на кухню докладывать старухе.

— Дома тоже так моешь? — скривилась она. — Ещё раз давай.

Я сменил воду, встал на четвереньки и опять взялся за тряпку. Тем временем, вернулся Тарас и, наградив меня дружеским пинком, шмыгнул на кухню, где бабка учила Оленя, как правильно срезать кожуру с картошки.

— А где сдача? — послышался старухин голос. — Тут не всё.

Минут десять до меня доносилось, — «Батон за пятнадцать», «двести пятьдесят грамм», «две пачки», «да вот они макароны», «а, сколько, по–вашему?».

Я снова вымыл пол, отнёс ведро с тряпкой в ванную и сел на табурет. На кухню идти не хотелось. Наконец появилась бабка. За ней шёл красный от злости Тарас и унылый Олень.

Она опять села стол спиной к нам и принялась что–то отмечать в своей тетради.

— Ставлю вам по «тройке», помощнички, — недовольно сказала старуха. — Присылают кого ни попадя.

Тарас на цыпочках подошёл к бабке и сделал вид, что бьёт её табуретом по голове. Чтобы не засмеяться, я зажал рот ладонью и отвернулся…

— Хрен я ещё сюда поеду, — сказал Олень, когда мы вышли из подъезда.

— ГИДРА старая, — Тарас погрозил окнам старухи кулаком.

— Ага, ГИДРА, — согласился я.

ГЛАДКО БЫЛО НА БУМАГЕ

Три дня назад подпоручик здорово проигрался и с тех пор, сказавшись больным, пил у себя на квартире. Ординарец, опрятный солдат с некрасивым, продолговатым лицом, по несколько раз на дню бегал в трактир то за водкой, то за портером.

— Дурак я, дурак, — маялся поручик. — Мне бы не блефовать, а… Эх! Сиди теперь, как сыч, жди, пока деньги вышлют.

Он принимался читать, но, через пару страниц, отбрасывал книгу и засыпал, а вскоре проснувшись, снова гнал ординарца в трактир.

— Может быть, откушать изволите, ваше благородие? — переживал солдат. — Нельзя ж так, который день не емши.

Раз ночью, подпоручик растолкал ординарца и, склоняясь над вкривь и вкось исписанным листком бумаги, принялся читать, —

Как четвертого числа

Нас нелегкая несла

Горы отбирать.

Сонный солдат испуганно слушал, вглядываясь в бледное, испитое лицо подпоручика, тот, время от времени, шумно отхлёбывая из кружки, неистово выкрикивал, —

И пришлось нам отступать,

Р…… же ихню мать,

Кто туда водил.

Закончив читать, офицер скомкал лист со стихами, положил на ладонь и щелчком отправил его в угол комнаты.

— Завтра с утра в баню. Водки больше ни капли, не то в конец свихнусь.

Пошатываясь, вышел вон и с грохотом рухнул на пол. Ординарец, охая и причитая, поднял подпоручика, раздел и уложил на диван. Затем прошёл к себе, поднял с пола бумажный комок, разгладил и, щурясь, принялся читать. Прочитав несколько раз, он аккуратно сложил листок и спрятал в карман…

Прошёл месяц. Ранним, звенящим голосами птиц утром, батарея двинулась на маневры. Выйдя из города, колонна солдат грянула песню. Подпоручик, дремавший в седле, прислушался и оцепенел.

— Гладко вписано в бумаге,

Да забыли про овраги,

А по ним ходить, — тонким голосом выводил запевала.

— А по ним ходить.

Мать твою итить, — дружно подхватывали солдаты.

— О чём это они поют? — не веря своим ушам, спросил подпоручик у ординарца.

— Так вашу песню, вашблагородь, — преданно заглядывая в глаза, ответил тот. — Уж больно слова правильные. Дар у вас к песням, Лев Николаевич, ей богу, дар.

ГЛАС ВОПИЮЩЕГО В ПУСТЫНЕ

Слаб и робок глас вопиющего в пустыне. Прошелестит под бездонным небом и затихнет. Быть может, приоткроет глаза дремлющая змея, да остановит на мгновение свой бег, раскалённый солнцем скорпион. И вновь опустится на горячие пески великое безмолвие…

Бессилен и жалок глас вопиющего в океане. Нехотя перекатываются изумрудные валы, топя в бездне все звуки. Молчалив и бесстрастен мерцающий простор…

Одинок и тих глас вопиющего в снегах. Чуть дрогнут снежинки на ледяном насте, и утопят крик в ледяном пуху. Нет места звукам в царстве вечного холода…

Зато, если как следует орнуть в горах, то можно вызвать камнепад, а при удаче, и лавину. И долго ещё будет перекатываться по скалам зловещий хохот. А вы стоите себе на вершине, словно горный тролль. Красивый и дерзкий.

ГЛУХАЯ ТЕТЕРЯ

Глухарь, он же Тетерев, добрая толстая птица. Питается ягодами, да жучками–паучками. Не ухает ночью, как филин.

Не голосит на болотах, как выпь.

Не раздражает трелями, как соловей.

Не парит в небе, высматривая доверчивого зайчонка, как ястреб.

Хорошая птица Глухарь, он же Тетерев. Летом угостит брусникой, осенью чаем с малиной, зимой побалует супом из сушёных грибов. Но, весной…

Весной с ним происходят чудовищные превращения. В то время, когда лесные жители, радуясь теплу, греются на солнышке, Глухари теряют разум. Словно оборотни, по зову полной луны, выходят они на поляны из–за стволов деревьев. Кровью наливаются круглые глаза. С холодным костяным звуком пощёлкивают тяжёлые клювы. Жёлтые когти роют землю, разбрасывая прошлогоднюю листву. Сначала медленно, а затем всё быстрее начинают они кружиться на месте, выкрикивая «Ток, ток, ток!» и, наконец, набрасываются друг на друга. Воздух дрожит от взмахов тяжёлых крыльев. Предсмертные стоны смешиваются с восторженными воплями победителей. Изрытая сотнями лап земля окрашивается кровью.

— Ток, — проносится по лесу. — Ток начался!

И все звери, от мала до велика, бегут со всех ног к месту побоища, где принимаются оттаскивать Глухарей друг от друга. Навалившись всем скопом на обезумевших птиц, вяжут им лапы и обливают ледяной водой…

Хорошо ещё, если успевают вовремя. А бывает, припозднятся и уже не к кому сходить летом за брусникой, осенью за чаем с малиной, а зимой на суп из сушёных грибов.

ГОГ И МАГОГ.

Откровение Святого Апостола Иоанна Богослова. Глава 20.

«Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, ГОГА и МАГОГА, и собирать их на брань; число их как песок морской».

Итак, когда мир приблизится к своей гибели, на землю Израилеву вторгнутся два «обольщённых» сатаной народа. А это означает, что скоро явится Мессия и «Страшный Суд» уже не за горами…

Однако, давно уже не секрет, что изобретён специальный напиток, принимая который, можно смело противостоять ГОГО-МАГОГОВСКОМУ нашествию. Рецепт его до крайности прост. Для приготовления, разотрите желтки с сахаром, добавьте растопленное сливочное масло и немного какао. Взбейте полученную массу миксером. И всё!

Полученная смесь полезна, вкусна и называется Гоголь — Моголь.

ГОЛАЯ ИСТИНА (ПРАВДА)

Древняя легенда гласит. Во время купания, подлая Ложь украла у Правды её одежды. Однако, Правда и нагая осталась прекрасной…

Глупейшая и вредная, на мой взгляд, побасенка!

Ложь, изящно прикрытая и приукрашенная, не могла не знать, что голая Правда выглядит крайне неприглядно. И не зря крала одежды. Она–то прекрасно понимала, что Правда без прикрас вызывает если не отвращение, то уж неприятие точно.

Кому, кроме как безумным правдолюбцам придёт в голову, стащить с Истины все покровы?

Правда всегда должна быть приукрашена, немного прикрыта, а, главное, её никогда нельзя выставлять целиком. Количество примеров бесконечно.

Возьмём детскую сказку о Красной Шапочке. Злой Волк проглотил бабушку и внучку, а добрые лесорубы, распоров его брюхо, извлекли оттуда страдалиц. Прекрасный финал. Дети хлопают в ладоши и радостно смеются. И знаете почему? Потому, что им показали только кусочек Истины. Ведь взрослые не объясняют, как выглядели полупереваренные бабушка и К. Ш.

Бог с ними со сказками! Представьте себе некую знакомую, купившую шубку и пристающую к вам с вопросом, — Ну как?

Хотите быть честным? Признаетесь ей, что обновка безобразна, вызывающа и не модна? Или ограничитесь Полуправдой? Мол, «пальтишко очень тебе к лицу». Не вдаваясь в подробности о лице знакомой.

Никто не хочет знать Правды. Даже если с выпученными глазами орут, — «Говори Правду!».

Попробуйте, расскажите. Сто раз пожалеете…

Заметьте, я не призываю врать. Правда прекрасна, но только при условии, что она не голая.

Хотя и на неприкрытую Истину всегда найдутся свои почитатели. При условии, естественно, что эта Правда не о них…

ГОЛ КАК СОКОЛ

«… добрый по природе как человек, Петр (Первый) был груб как царь, не привыкший уважать человека ни в себе, ни в других…». Ключевский В. О.

Однажды, пируя на крестинах у своего любимца флотского лейтенанта Машукова, Пётр завёл разговор о лесных разбойниках. Причиной, скорее всего, послужило разграбление, следовавшего из Голландии в Петербург обоза с книгами и экспонатами для создававшейся Кунсткамеры.

— Видели же, собаки, что царёвы люди едут, — всё больше распалялся государь. — И, ведь не боятся. Ужо, они у меня попляшут на виселицах. Всех переловлю, бездельников.

— Наших разбойничков так просто не переловишь, — уже крепко выпивший Никита Сокольский, из рода Мусиных — Пушкиных, преданно и в то же время дерзко глядел на Петра. — Кому терять нечего, тот один сотни солдат стоит.

Пётр побледнел. Лицо его гневно перекосилось, губы задёргались.

— А тебе, сукин сын, — он в упор уставился на Сокольского, — есть, что терять?

— Зачем же, мин херц, — Меньшиков, отлично знавший бешеный нрав Петра, уже бежал к нему с кубком венгерского, — нам на крестинах лаяться? А терять нам, государь, кроме твоей любви нечего.

— Нет! — рявкнул Пётр, отталкивая своего любимца, — Пусть скажет.

— Что ж, — Никита Сокольский, пошатываясь, встал из–за стола. — Род наш не богат, но достаток имеется. Владею пятью деревеньками под Рязанью. Да два дома в Москве. Сейчас же строю…

— Нет! — не дав ему закончить, заорал Пётр. — Нет у тебя ничего больше. Всё в казну забираю. Гол ты теперь!

Не ожидавший такого поворота, Сокольский растерянно молчал. Царь вырвал из рук Меньшикова кубок вина, в два глотка выпил его и недобро усмехнулся.

— Вот тебе, Никитушка, и терять нечего стало. Что же ты теперь, в разбойнички подашься?

Сокольский стиснул зубы и молчал. По его щекам текли слёзы обиды…

Спустя полгода после описанных нами крестин близ Москвы появилась шайка атамана Сокола. Грабили они всех без разбора, но не лютовали. Ежели купцы не оказывали сопротивления, то и жизни их не лишали. Впрочем, отпор разбойники встречали крайне редко, уж больно страшен и свиреп был их атаман. Всегда, даже в лютый мороз, выходил он на дорогу голый по пояс, держа в одной руке саблю, а в другой пистолет. Поговаривали, что он из дворян и, что с самим царём за столом бражничал.

— Голый Сокол, — испуганно шептали стражники и бросали наземь оружие.

Москва, пытаясь избавиться от докучливого атамана несколько раз снаряжала экспедиции, дабы изловить лиходеев, но безуспешно. А через несколько лет шайка исчезла сама собой. Может быть, пресытившись добычей, разбойнички ушли на покой, может быть, сгинули в топях и болотах…

ГОЛОД НЕ ТЁТКА

Поговорим о болезнях. Новые штаммы появляются каждый год, и никого уже не удивляют. Приходит осень, и мы узнаём, что нас ждёт другая эпидемия, не похожая на все предыдущие. Через пару лет напасть забывается, потому что врачи сражаются с новым недугом.

Находятся новые лекарства, и упоминания о старых болезнях остаются только в медицинских учебниках. Мало, кто сейчас помнит о знаменитой «испанке» поразившей примерно четверть населения планеты менее ста лет назад. А эпидемии чумы, оспы, холеры? Не каждый историк знает о страшном «афинском море» вспыхнувшем в 430 году до нашей эры и также внезапно исчезнувшем. Канул в Лету и смертоносный «английский пот» XV века, убивавший больного за двенадцать часов.

Не обошли болезни стороной и Русь. У новгородского летописца Слуды (конец Х века) читаем, что «дабы излечиться от лютой хвори ТЁТКИ», горожане «начаша требы класти» (приносят жертвы) Перуну, а также «упирем и берегыням».

Пришедший же с севера, волхв Предслава «лечит ТЁТКУ голодом, чем многих спасает».

Оттуда, из Х века, и дошла до нас крылатая фраза «ГОЛОД НЕ ТЁТКА», где под ТЁТКОЙ подразумевается не сестра одного из родителей, а исчезнувшая ныне болезнь. Смысл же выражения — терпеть голод, дабы исцелиться.

ГОЛУБЬ МИРА

Если вы, в разговоре с Голубем, назовёте его ПТИЦЕЙ МИРА, он, по крайней мере, обидится. Ведь быть символом МИРА для него лишь одно из множества предназначений. А эта птица несёт на своих хрупких плечах (или крыльях?) груз десятков легенд, суеверий и предназначений.

Во–первых, Святой Дух сошёл с небес на Спасителя в виде Голубя. (Евангелие от Матфея. Гл. 3)

Во–вторых, Бог, прислав к Ною Голубку с оливковой ветвью в клюве, дал понять человечеству, что оно прощено.

В-третьих, иудеи, египтяне, греки и многие другие, нарекли беднягу жертвенной птицей и отправляли целые стаи в дар своим богам.

В-четвёртых, колдуны никак не могли принимать обличия Голубя, и всячески мстили несчастным за это.

В-пятых, влюблённые, не пойми с чего, решили, что Голубь с Голубкой символ любви (интересно, почему не кролики?) и размножили их образы в миллионах открыточек, медальонов и татуировок.

В-шестых, масоны почему–то объявили этих птиц символом чистоты. Такое впечатление, что из никто масонов никогда не жил в городах, где Голубь ассоциируется исключительно с падающей на голову какашкой.

В-седьмых, по–иезуитски подметив тяготение Голубей к отчему дому, люди сделали их почтальонами.

В-восьмых, знамение смерти! Есть примета, что если голубь влетит в дом, то кто–то обязательно умрёт. Если сядет на стол — кто–то заболеет.

Ещё Голубь — символ материнства, мудрости, долголетия, любви к животным, ненависти к насекомым и многого, многого другого.

Кстати, чуть было не забыл рассказать, почему всё же Голубь — Птица Мира. Итак, как только жители Олимпии решали потешить себя зрелищем соревнующихся атлетов, они рассылали по городам Греции почтовых Голубей с оливковой ветвью во рту. Зная же, что во время Олимпийских Игр объявляется всеобщий мир, многие греки, сидя в осаждённых крепостях, с надеждой вглядывались в небо — не появится ли там летучий спортивный символ…

ГОМЕРИЧЕСКИЙ СМЕХ

Гомер, поэт–сказитель, был неграмотным и потому свою знаменитую «Одиссею» ему пришлось заучивать наизусть. Впрочем, даже умей он читать–писать, из–за слепоты это всё равно бы не помогло. Держать в голове поэму было невыносимо, поэтому Гомер устраивал нечто вроде литературных чтений в домах местных аристократов, где блистал перед изумлёнными гостями. Начало обычно давалось легко, и первые десять «Песней» он выпевал на одном дыхании. Однако, после антракта, пригубив вина, поэт начинал запинаться. Забыв текст он, дабы заполнить вынужденную паузу, смущённо похохатывал.

Выглядело это приблизительно так:

— Девять суток мы плыли — и ночи и дни непрерывно.

В день десятый вдали уж поля показались Итаки…

Хе–хе… показались Итаки… хе–хе. Ах, да!

Видны нам были огни пылавших костров недалеких.

Сладкий тут сон низошел на меня, ибо очень устал я:

Шкотами паруса я непрерывно работал, веревок…

Хе–хе… верёвок, значит… хо–хо… хе–хе…

И так далее.

Впрочем, благодарные слушатели, понимающие, что присутствуют при читке эпохального произведения, услышав гомеровский смех, понимали, что поэт устал, и просили прерваться до завтра. Гомер благодарно кланялся, а гости вели его под руки к столу, где поднимались пенные кубки во славу Богов Олимпа, Греции и героев.

Славное было время. Время великих воинов и великих поэтов.

ГОРДИЕВ УЗЕЛ

Принимая у себя Александра Македонского, фригийцы расстарались на славу. Сервировали пиршественные столы серебряной и золотой посудой, открыли бочки с дорогим вином, наняли лучших музыкантов и танцовщиц. Местные поэты тут же слагали оды в честь великого завоевателя, именитые горожане наперебой зазывали в гости и сватали своих дочерей, прославленные воины просились на службу. Александр, возлежа с кубком в руке на шёлковых подушках, благосклонно улыбался, рассеянно слушая стоящего близ него певца.

— И тогда Великий Гордий,

Из кизила сплёл верёвку

И скрепил ярмо воловье…, — выпевал седовласый старец под звуки кифары.

— О чём это ты? — заинтересовался Македонский, жестом подзывая певца ближе.

— О, великий из великих, — низко поклонился старец. — Основатель нашего города, царь Гордий, привязал телегу к алтарю Зевса столь хитроумным Узлом, что распутать его оказалось не под силу ни одному из смертных.

— И что же, многие пытались? — заинтересовался Александр.

— Да, толпами ходят, — загалдели, обрадовавшись, фригийцы. — Оракул предсказал, что тот, кто его распутает, завоюет весь мир.

— Любопытно, — заинтересовался Македонский, уже начинавший позёвывать от скуки. — Хотелось бы посмотреть.

— В храм, в храм, — зашумели фригийцы и толпой повалили на улицу…

Знаменитый Узел неприятно удивил. Когда–то тугой и неприступный он поражал гостей своим хитроумным плетением. Сейчас же, истерзанный тысячами зубов и ногтей, неся на себе следы слюны и грязных пальцев, он был жалок. Александр вытащил меч из ножен, приблизился к Узлу и чуть приподнял его. Стали видны выдранные волокна и чьи–то прилипшие волосы. Хозяева, про себя проклинающие собственную недогадливость, готовы были провалиться сквозь землю. Подумать только, символ их земли, о котором складывали песни и легенды, отданный на поругание недалёким искателям славы, превратился в сальный и зловонный клубок мочала. Повисло тягостное молчание.

— Сделаем вот так, — Македонский неуловимым движением повёл мечом, и Узел распался на две половинки, мягко упавших на мраморные плиты пола.

— Славься великий Александр, — в восторге завопили фригийцы.

ГОРЕ ЛУКОВОЕ (1)

Сегодня смысл фразы «ГОРЕ ЛУКОВОЕ» утрачен и размыт. Словно пески времени затянули статую древнего героя, оставив на поверхности лишь гребень шлема, да кисть руки…

Каждый знает — луковый сок вызывает слёзы и кажется вполне очевидным, что «ЛУКОВОЕ ГОРЕ» означает лишь видимость расстройства, этакое смешное, ненастоящее горе. Звучит вполне правдоподобно. Однако, почему же в языке не появились аналогичные устойчивые выражения, типа, «клубничная радость», «яблочное веселье» или «хреновое несчастье»? Не будем обольщаться примитивными объяснениями, и заглянем в летописи Земли Русской…

Началась эта история во время правления Василия II Тёмного. Тогда при его войске доблестно сражался сын суздальского князя Лукова — юный Осип. Удача сопутствовала его ратным делам, чего не мог не заметить Василий II. Обласканный вниманием правителя, Осип вскоре стал правой рукой московского князя, чем вызвал лютую зависть стрелецкого тысячника Якова. Терзаемый ненавистью к молодому Лукову, тот замыслил извести княжеского любимца. Обманом и хитростью, Яков убедил Осипа, что его молодая жена состоит в любовной связи с польским посланником Казимиром. В приступе ревности молодой Луков задушил жену. Когда же обман раскрылся, мучимый горем, проклиная злую судьбу, Осип покинул Москву и возвратился в Суздаль. Там его ждал новый удар судьбы. Отец юноши умер от неизвестной болезни, а мать поспешила выйти замуж за дядю. Оплакивая смерть батюшки, Осип отправился на кладбище, где неожиданно встретился с духом покойного. Тот и сообщил ему о предательстве жены и коварстве брата. Взбешённый Луков вернулся домой и расправился с матерью и дядей. Долгие годы жил он затворником, сторонясь людей. Только необходимость оставить наследника вынудила его во второй раз решиться на брак. Жена, вместо сына родила Осипу трёх девочек, и скончалась. С тех пор вся его жизнь сосредоточилась на дочерях. В день их совершеннолетия, уже изрядно постаревший Луков, подарил им своё княжество, разделив на три равные части. Дочери же, немедленно затеяли междоусобную войну и изгнали дряхлого Осипа из своих владений. Ослепший и нищий скитался он по деревням с единственным преданным ему слугой — скоморохом. Осип играл на гуслях, а старый слуга нараспев рассказывал леденящую кровь историю о князе Лукове. О ЛУКОВОМ ГОРЕ…

ГОРЕ ЛУКОВОЕ (2)

Сын, родившийся в семье крестьянина — всегда в радость, всегда желанен. По малолетству будет пасти гусей и овец, собирать хворост, чинить забор. Пройдёт немного времени, глядишь, малец уже дрова колет, отцу косить помогает. А там и до пахоты недалеко. И вот рядом с хозяином молодой помощник трудится, сеет, пашет, жнёт, молотит, косит, сеет, веет. А, если жена у хлебопашца плодовитая, то она и трёх, и четырёх, и пятерых сынов подарит. Подрастут сыны, станет дом полной чашей. Дети же приведут невест–хозяюшек в помощь престарелой матери, народят внуков и продолжится род, не зачахнет. Будет отец во главе стола посиживать, седую бороду поглаживать, да слезу радости точить…

Дочь, родившаяся в семье крестьянина, вызывает лёгкое чувство досады. Корми, пои нахлебницу, а она, не успеешь оглянуться, покинет родителей и уйдёт в чужую семью. И хорошо ещё, если красавицей уродится, тогда женихи без приданого возьмут. А неказистую, поди, пристрой. Только дорогими подарками сватов и умаслишь. Так что отцу одно и остаётся — после баньки не чарочку опрокинуть, а денежку на приданое отначить…

Придёт хозяин с поля, посмотрит на беременную жену и погрозит корявым пальцем. Мол, смотри у меня. Думай, кого рожать собираешься. Та же сидит, ни жива, ни мертва, лук жуёт. Примета такая есть, коли роженица много лука ест, то непременно сын будет. Ну, а родится девка, поплачет мать, над своим «ГОРЕМ ЛУКОВЫМ» и новое дитя вынашивать примется. Да лук есть.

ГОРЕ ПОБЕЖДЁННЫМ!

В 372 году до нашей эры Рим впервые подвергся нашествию варваров. Обросшие волосами мужчины в одеждах из шкур, жгли предместья, грабили винные склады и угоняли скот. Во главе этой армии стоял галльский вождь Бренн, мужчина свирепый, но особыми талантами не блиставший. Римляне же, укрывшиеся в Капитолии, довольно успешно отражали атаки варваров и терпеливо ожидали подкрепления.

Надо отметить, что в отличие от, скажем, Ганнибала, у галлов не стояла цель уничтожения города и манили их исключительно римские сокровища. Поэтому, после очередного неудавшегося штурма (помните, когда гуси спасли Рим), Бренн предложил переговоры. Не будучи силён в арифметике, он потребовал от горожан выкуп в 1.000 фунтов золота. Наверное, «тысяча» казалось для него неким запредельным числом. Получив столько золота, варвар планировал расплатиться со своим войском, оставить военную карьеру и зажить спокойной жизнью где–нибудь на побережье. Римляне же, готовые к вдесятеро большей сумме были несказанно обрадованы, но будучи людьми цивилизованными и поднаторевшими в торгах, явной радости не высказывали. После долгих пререканий по поводу каратности золота и требований отнестись к украшениям не как к лому, их представитель выказал явное недовольство галльскими гирями для взвешивания. Тут взбешённый пререканиями Бренн бросил на весы (на чашу с гирями, разумеется) свой меч и изрёк, ставшую впоследствии «крылатой» фразу — «ГОРЕ ПОБЕЖДЁННЫМ»!

Однако римляне тоже были людьми не промах.

— Тогда режь меня на куски! — выкрикнул, рванув тогу на груди, их переговорщик Квинт Сультиций (фраза эта впоследствии была использована С. Говорухиным в знаменитом «Место встречи изменить нельзя»).

Поняв, что перегнул палку, Бренн меч свой с весов убрал.

Расстались стороны вполне довольные собой.

Такой вот исторический анекдот…

ГОСУДАРСТВО — ЭТО Я!

Эту фразу приписывают Елизавете I и Людовику XIV.

О Елизавете, в силу исторических обид, говорить не будем. Эта особа, в своё время, отказалась вступить в брак с нашим Иваном Грозным. Тот, правда, как настоящий сын своей земли не смолчал и прислал англичанке письмо, в котором назвал её «пошлой девицей». И Бог с ней.

Людовик XIV или «король солнце» всё детство наблюдавший дрязги между своей матерью Анны Австрийской и Фрондой, возмужав, решительно покончил с либерализмом во Франции. Мало того, король теперь решал любые вопросы, в независимости от действующего законодательства. Судил, как считал правильным. И фраза «ГОСУДАРСТВО — ЭТО Я» звучала не пустым бахвальством. И что же? Исчезло взяточничество и власть чиновников. Теперь любой (не пейзанин, разумеется) мог без посредников обратиться напрямую в Версаль. Отдаление же от двора и жизнь в провинции, считалось, чуть ли не вызовом королю.

И Франция, из раздираемого противоречиями государства, стала великой державой. Армия побеждала врагов. Промышленность торговля и наука процветали. Людовик же, тем временем, собрав подле себя передовые умы того времени (Кольбер, Вобан, Летелье, Лионн, Лувуа) предался развлечениям. Заметьте, увлёкся не казнями, пытками, интригами, а балами, музыкой и дамами…

В Париже на Place des Victoires благодарные французы воздвигли в 1822 году конную статую «короля солнца».

ДАМОКЛОВ МЕЧ

Уже в который раз Дионисию, царю Сиракуз, доносили, что его любимец и фаворит Дамокл жаждет захватить власть и воссесть на троне.

— Дураки, — посмеивался Дионисий. — Дамокл предан мне, как собака. Просто мечтает человек о престоле. Понимаете, мечтает. Одни хотят получить бессмертие, другие стать властителями морей, а этот — править. Считает, бедолага, меня наисчастливейшим из смертных. И царствовать хочет не в Сиракузах, а вообще. Абстрактно.

— Государь, — понимающе кланялись слуги, — но он примерял корону, сидел на троне.

— Да ну вас, — отмахивался Дионисий.

Тем не менее, с Дамоклом поговорил. Но тому, как с гуся вода. Хочет человек в цари и всё тут. Хотя и понимает, что желание его неосуществимо.

Другой бы на месте Дионисия озлился, но он, слава Богу, понимал, что Дамокл ему зла не желает и любит, как старшего брата.

Думал царь, думал и решил любимцу своему наглядно доказать, что не такое уж и счастье правителем быть.

Приказал Дионисий в тронном зале столы накрыть, да позвать на пир всю городскую знать. В углу же посадил писца, что бы тот записывал всё что произойдёт. Для истории.

Собрались гости, славят царя.

— Погодите, — молвит Дионисий и незаметно знак писцу подаёт, мол, начинай. — Решил я на сегодняшний вечер от власти отречься и передать её своему ближайшему другу Дамоклу.

Смеются гости, царской шутке. А тот берёт Дамокла под руки и ведёт к трону.

— Садись, — говорит, — и правь. До утра ты теперь Сиракузский царь.

Оторопел Дамокл, но видит, правитель серьёзен. Плащ ему свой на плечи набросил, корону на голову надел.

Сел Дамокл на трон. Глаза блестят от слёз радости. Поднимет руку, гости почтительно замолкнут. Молвит слово, все внимательно слушают, да кивают согласно.

Писец всё старательно записывает, даже наброски на пергаменте успевает делать.

Тут Дионисий и спрашивает, — Порадовал я тебя, друг мой верный?

— Благодарю тебя, — отвечает Дамокл. — Сегодня я счастливейший из смертных.

— Ну, раз так, — заговорщицки подмигивает царь, — то посмотри–ка вверх.

Поднял глаза Дамокл, а над ним, под самым потолком на конском волосе меч привязан. И нацелен остриём прямо ему в темя.

— Вот, на таком, брат, месте ты восседаешь, — смеётся Дионисий. — Каждое мгновение жди, что лопнет волосок и всё. Нет тебя. И ты здесь только на вечер, а мне весь остаток жизни на этом троне быть. Видишь теперь, как за власть расплачиваться приходится?

Говорит специально, не спеша, что бы писец всё успел записать слово в слово.

— Да, неужто ты считаешь, — отвечает Дамокл, — что только над троном такой меч висит? И надо мной такой есть, ведь, сколько людей жаждут на место твоего любимца попасть. И над военачальниками твоими, и над советниками, и над слугами по мечу. Да, что там говорить, даже над последним крестьянином, что сейчас в поле пашет, свой меч подвешен. Ведь, не ровён час, нападут на Сиракузы враги, так его первым за мешок зерна порешат. И мечи эти все одинаковые, ни больше, ни меньше твоего. Не обессудь, государь, но уж в такие времена нам жить выпало.

Покивал согласно Дионисий, похлопал в ладоши. Затем подошёл к писцу, вырвал у него пергамент и в клочки изорвал…

ДАРЫ ДАНАЙЦЕВ

Данайцами раньше называли греков, которые, в свою очередь, называли себя эллинами. И это, заметьте, не путаница, а обыкновенная маскировка. Ибо греки, прежде всего хитроумные торговцы, а уже потом, воины и поэты.

Бывало, приплывут на челнах греческие купцы к славянам, раскинут шатры и давай торговать. Разложат золото и серебро на бархатных подушках. Выставят крохотные амфоры с душистыми маслами. Зашуршат отрезами шёлка и бархата. Обомлеют голубоглазые славянки в медных серьгах и браслетах из бересты от такой невидали. Обо всём забудут. И понесут купцам соболей и бесценный рыбий зуб за серебряные перстеньки с бирюзой. И куда только мужья смотрят? А мужья в оружейной палатке толпятся. Там начищенные медные шлемы огнём горят, да крашеными перьями топорщатся. И ведут мужчины своих коней в обмен на греческие сокровища. Купцы же хохочут, толстыми пальцами крутят, торгуются.

Наутро, глядь, уплыли гости. Увезли коней с соболями.

Кручинятся мужчины, понять не могут, зачем им эти медные шапки с перьями. Как теперь без коней?

Кручинятся женщины. Скоро зима, а у них вместо меховых шуб перстеньки и цепочки.

Соберутся старейшины и решат — «больше грекам здесь не торговать».

Через месяц, глядишь, опять челны плывут.

— Кто такие? — спросят, часовые. — Не греки?

— Нет, — кричат с челнов, — эллины.

— Причаливай, — разрешат часовые.

Уедут купцы, и опять соберутся старейшины. Приговорят, что не только греков, но и эллинов не пускать.

Ещё месяц пройдёт, а по реке опять кто–то плывёт, да выкрикивает, — Эй, славяне, данайцев пускаете?…

ДВУЛИКИЙ ЯНУС

В римской мифологии Янус стоит особняком. Олицетворяя собой вход и выход, прошлое и будущее, он, как личность, интересовал скорее философов. Обыватели же, считая его просто «богом дверей» и на всякий случай подвешивали статуэтку Януса над входом в жилище.

Как ни забавно, но подлинную любовь Янус снискал у славянских племён. В силу того, что римляне изображали Януса, как «мужика о двух головах», одной юной и прекрасной, другой же — старческой и злобной, варвары принялись почитать его именно за это. Лейтмотивом обращения к нему было — повернись ко мне добрым лицом, а к врагам злым. (Типа: к лесу задом, ко мне передом). Таким образом, символизируя в Риме время и двери, на востоке Янус стал богом двуличия. У каждого лесного селения, въезжающих встречала дубовая колода с Двуликим, скалящим зубы путникам и улыбающимся жителям. И, разумеется, Янус отлично вписывался в славянскую национальную идею — «Пусть у меня всё будет хорошо, а у соседа плохо».

ДЕВЯТЫЙ ВАЛ

Моряки народ суеверный. Верят, что:

— «женщина на корабле — к несчастью». Поэтому дам на суда просто не пускали, а пойманных, немедленно выбрасывали за борт. Происхождение этой приметы вполне логично. Так как корабль ассоциировался командой как женщина (мать, сестра, жена, подруга), то он, в смысле женщина–корабль, мог приревновать к сопернице. Это уже в наше время появились всякие «Стремительные», «Решительные» и «Товарищ Нетте».

— «выход в море в пятницу — навлечёт всевозможные неприятности». Матросы люди верующие, а Христа распяли как раз в пятницу. Сами понимаете, что не стоит начинать большое и опасное дело в такой день.

— «чихание на левом борту — к кораблекрушению». Тут, по–моему, и объяснять ничего не надо. Кто в здравом уме пойдёт чихать на левый борт?

— «свист во время плавания — грозит бедой». В море свистеть может только Ветер, и, услышав чужие трели, он вполне может принять их за передразнивание. Даже боцманы в свои свистки не свистят, а гудят!

— «девятый вал — обязательно разрушает судно». Дабы этого не случилось, во время шторма на палубу выводился кок, который и приносился в жертву страшному Девятому Валу. Если кок был никудышний, то корабль неизменно тонул.

В наши дни, на кораблях полным–полно женщин. Никто не отменяет пятничных рейсов. Пассажиры бездумно насвистывают и чихают. Но, коки! Коки во время шторма неизменно запираются на камбузах и баррикадируют двери. Помнят…

ДЕЛО В ШЛЯПЕ

София Фредерика Августа Ангальт — Цербстская, а ныне Екатерина Вторая, заведя привычку самолично разбирать жалобы, доносы и прошения своих подданных, посвящала этому вечер каждого вторника. Возлежа на подушках, императрица слушала слугу, читавшего вслух письмо за письмом. У окна, скучал фаворит Григорий Александрович Потёмкин, держа на коленях свою треуголку. Иногда, Екатерина прерывала слугу коротким распоряжением: «В камин!». Недочитанная жалоба летела в огонь. В другой раз приказывала: «В шляпу!». Чтец вскакивал и с поклоном опускал бумагу в треуголку Григория Александровича. Потёмкин деланно вздыхал и бросал горестные взгляды на императрицу.

— Ты не вздыхай, светлейший, а разберись, — хмурила брови Екатерина.

Когда шляпа наполнялась, граф шумно вставал, с отвращением встряхивал треуголку и, держа её в вытянутых руках, шёл к дверям. Кланялся, в последний раз страдальчески вздыхал и выходил. Там его с нетерпением ожидали придворные.

— Князюшка, — брали его под локоток. — Как там моё дельце?

— В шляпе, — Григорий Александрович важно потряхивал треуголкой. — Матушка изволила заметить.

ДЕЛО ВЫГОРЕЛО

Часто так бывает, что произнося «крылатую фразу», мы не можем объяснить её происхождение. Есть устойчивая форма и, главное, правильно её использовать.

Взять, к примеру — «Баба с возу, кобыле легче». Как это выглядит и что означает? Представляем некую конструкцию (телега, повозка, сани), даму (можете дать волю воображению) и тягловое животное (лошадь, вол, осёл). Бесспорно, если дама покинет конструкцию, то тягловое животное испытает некоторое облегчение. И совсем неважно, как выглядят «баба», «воз» и «кобыла». Фраза применима и для трансвестита мчащегося полярной ночью на собачьей упряжке.

Обратимся к выражению «ДЕЛО ВЫГОРЕЛО». Забавно, но все наши толкователи заводят речь о папке с надписью «Дело» и пожаре! Мол, за взятку, в российских судах (царской России, разумеется) чиновник мог сжечь ваши бумаги. Таким образом, «ДЕЛО ВЫГОРЕЛО», означает, что какой–нибудь прокурорский чин кремировал исковое заявление, поданное на вас. Спалил протоколы допросов свидетелей, всевозможные описи и прочее.

На мой взгляд, это просто смешно. Понятно, что чиновничество у нас не любят, но помимо них есть ещё кое–что, вызывающее острое отторжение соотечественников. Это — работа, труд и всё связанное с добыванием хлеба насущного. И слово «ВЫГОРЕЛО» в искомой фразе, происходит не от глагола «гореть», а от существительного «горе». «ДЕЛО ВЫГОРЕЛО», означает, что работник отгоревал и отмучился! Поэтому, произнося эту фразу, представляйте себе усталого лесоруба (плотника, токаря, хлебопёка), а не чиновника с факелом в руке, крадущегося меж стеллажей.

ДЕЛО ТАБАК

Пётр, полночи просидевший над бумагами, проснулся только к полудню. Позёвывая, прошёлся по палубе, грея ладони о кружку с кофием. Окинул взглядом поросшие дремучим лесом берега.

— Люди–то здесь живут? — не оборачиваясь, спросил у стоящего за спиной капитана.

— А как же, мин херц, — встрял, невесть откуда взявшийся Меньшиков. — Сказывают, полны леса.

— Беглые, поди? — Пётр нахмурился.

— Есть и беглые, — капитан знал, что его слова не понравятся государю. — Однако ж, в основном, раскольники. Тут их скитов столько — не сочтёшь.

— Небось, и сейчас за нами приглядывают, — Меньшиков вытащил подзорную трубу и замер, всматриваясь в прибрежные заросли.

Капитан хмыкнул и жестом поманил к себе вахтенного. Тот, понимающе кивнул, и, сложив ладони рупором, заорал, — Эй, бородатые, покурить кто хочет?

Меньшиков одобрительно и зло захохотал.

— Кто курит табачок, тот Христов мужичок! — надрывался матрос.

Испуганные криком, взлетели и закружились над тайгой птицы.

— Давай вместе кричать, — раззадорился Меньшиков, разматывая шарф.

Стрела, пущенная с берега из самострела, впилась в борт. За ней последовала вторая. Третья же, прошелестела уже над самыми головами. Все, кроме Меньшикова, повалились на палубу

— Пушкари, — озорно выкрикнул он, — заряжай!

Три пушки, одновременно ахнули, застилая корабль пороховым дымом. Тайга взорвалась криками птиц и треском ломающихся сучьев.

— Собаки, — донеслось с берега. — Табакуры, антихристы!

— Вон они, сукины дети, — Меньшиков в восторге указывал пушкарям шпагой на заросли. — Заряжай! Ох, дадим сейчас прикурить!

— Вот дурак же, прости Господи, — Пётр с любовью глядел на разошедшегося Алексашку. — А, ну, прекращай. Пусть их. Пока…

ДЕРЖАТЬ ПОРОХ СУХИМ

Держать порох сухим — мелко. Только бескрылые прагматики ежедневно проверяют: не отсырел ли порох, не заржавела ли пушка, на месте ли ядра. О них не сложат песен, и седобородые скальды не восславят их подвиги в балладах.

Представьте коварного врага, глухими тропами пробирающегося к крепости «сухопороховников». Чуть скрылось за горизонтом солнце, как злодеи уже в сёдлах. Чёрные доспехи не видны в сгустившемся сумраке. Обученные лошади не заржут, не звякнут сбруей. Всю ночь они крадутся к непокорной крепости, что бы на рассвете, когда сон защитников особенно крепок, броситься на приступ. И вот, наконец, с первыми лучами солнца враги шпорят коней, мчатся к стенам, а там… Навесной мост поднят, а рвы наполнены водой. У пушек застыли зоркие, румяные пушкари с зажженными фитилями. Из бойниц торчат мушкеты, готовых к залпу гвардейцев. Кипит в котлах смола, блестят шлемы лучников. Штурм проигран, так и не начавшись.

С «мокропороховниками» всё иначе и значительно веселее.

— Начнём с того, что ранним утром они преспокойно спят. Тревогу же поднимет трубач, вышедший на крепостную стену справить малую нужду. И прежде чем его пронзит стрела вражеского арбалетчика, он успеет протрубить тревогу. В честь этого подвига, горожане впоследствии украсят свои дома флюгерами в виде трубы.

— Проснувшиеся часовые обнаружат, что крепостной мост опущен, а ворота беспечно распахнуты. Вступив в неравный бой, они погибнут, но последний воин, истекая кровью, успеет поднять мост и закрыть ворота. С тех пор, у молодожёнов появится традиция вешать на решётку городских ворот замочки и клясться друг другу в верности.

— Артиллеристы, выкатив пушки, увидят, что порох отсырел. Тогда, их командир, отобрав десяток самых отважных воинов, выведет через подземный ход в тыл вражеской армии. Отобьёт обоз с порохом и утащит трофеи в крепость. Дабы штурмующие не смогли преследовать их, командир будет прикрывать отступление и подорвёт себя и врагов, засыпав тем самым подземный ход. Имя героя присвоят центральной площади города.

— Ядер у пушкарей не окажется, потому что они сложены в арсенале. Ключ от него хранится у интенданта, который уже неделю, как гостит где–то за городом. Но безвестный мальчуган, обычно просящий подаяние у ратуши, откроет сложнейший замок гвоздиком! Изображение этой импровизированной отмычки с тех пор можно будет видеть на гербе города.

— Так как у лучников давно уже рассыпались в прах тетивы, то женщины отрежут и отдадут им свои прекрасные волосы. Позднее, скульптурная группа лысых дам, украсит городской фонтан.

Каждый из «мокропорховников» проявит себя в сражении и немногие доживут до победы. Но согласитесь, что держи они порох сухим, мы никогда бы не увидели подлинное величие человеческой души, её красоту и безграничную преданность родному городу.

ДЖЕНТЛЬМЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

Изначально слово «ДЖЕНТЛЬМЕН» означало «благороднорожденный». Затем к происхождению добавилась обязанность неукоснительно следовать светским правилам поведения. Ещё позже, с развитием буржуазии, необходимость в благородных корнях отпала, и ДЖЕНТЛЬМЕНОМ мог быть каждый, строго соблюдающий Кодекс Джентльмена, а именно:

— отличаться отвагой и щедростью;

— быть безукоризненно одетым;

— блистать образованностью;

— безвозмездно служить Отечеству;

— не пользоваться слабостью противника;

— быть невозмутимым и неунывающим;

— заботиться о репутации дам;

— и многое–многое другое!

В России понятие «ДЖЕНТЛЬМЕН» носит более ёмкий и национальный характер. Лучше всего его опишет фраза, типа, «Арсений Александрович был человеком пьющим, в картах нечистым на руку, не всегда справедливым к друзьям, недополучившим образования и излишне любящим прекрасный пол. Однако, по сути своей — истинным ДЖЕНТЛЬМЕНОМ». Англичанину этого, разумеется, не понять…

ДИФИРАМБЫ ПЕТЬ

Цитирую. «Дифирамбы — народные гимны бурного оргиастического характера, исполнявшиеся хором на праздниках». Проще говоря, это застольные хоровые пения.

Я, на своём веку, был участником и свидетелем множества застолий, сопровождаемых «бурным» пением. Народный хор обычно славил «замерзающего ямщика», «мороз», «скачущего через долину казака» и «ой, цветущую калину». Наверное, это и были ДИФИРАМБЫ…

ДНЁМ С ОГНЁМ

Отец с братьями уехали на дальний покос ещё до рассвета, пока Гришка спал. Вчера он три раза слёзно просил, что бы его взяли с собой, но безуспешно. Отец просто отмахнулся, а братья ещё и принялись глумиться, доведя до слёз. Теперь три дня живи с бабкой Пелагеей, мучайся. И откуда её чёрт принёс? Сто лет про неё никто слыхом не слыхивал, а на Пасху она, возьми, да и появись. Отец помолчал, головой покрутил, но не выгонять же женину мать. Хотя мамка Гришкина ещё позапрошлой зимой померла. Странная бабка, на других не похожая. По дому ничего делать то ли не хочет, то ли не умеет. Знай, сидит на крыльце, да книги читает. А что там в них такое написано никто не ведает. Может быть, как чары на добрых людей наводить. Или начнёт вопросами пытать, мол, знаешь, откуда ветер берётся или сколько стран на свете…

Весь день Гришка по хозяйству крутился. Воду на огород носил, дрова колол, скотину кормил, даже обед состряпал, а после ужина сел в избе кнут себе плести. Дело простое, да упорности требующее. Бабка рядом примостилась. Смотрит, как внук работает, молчит.

— Бабка Пелагея, — говорит Гришка, — ты бы рассказала сказку, что ли. Всё ж веселее вечер скоротаем.

— Сказку, — очнулась от своих мыслей та. — Сказку, не сказку, а давай загадки позагадываю.

— Что ж, — степенно, как взрослый, согласился Гришка, — пусть так.

— Ну, раз так, отвечай внучёк, что после малой беды ждать надо?

— Большую беду. И ещё «приходит беда — отворяй ворота».

— Верно, — соглашается бабка Пелагея. — А какое железо не блестит?

— Ржавое, — смеётся Гришка. — Я, считай, все загадки наизусть знаю.

— Хорошо, — кивает бабка. — А кто ДНЁМ С ОГНЁМ ходит?

— Кузнец? — гадает Гришка. — Или поп с кадилом?

— Не кузнец, и не поп, — отвечает бабка. — А с ОГНЁМ, внучек, ходят те, кому до боли народной есть дело. Горит тот ОГОНЬ в них, не погасить. Светлы их лица, и чисты помыслы! Сжигает пламя борьбы души, зовёт на подвиг великий. И только тот, кто грудь свою ногтями изорвёт, да пожар сердца наружу выпустит, человеком настоящим зваться может. Ярче солнечного света вспыхнет тот ОГОНЬ, позовёт за собой угнетённых, ослепит мучителей. И ни застенки, ни каторга, ни даже смерть, не погасят это пламя!

Бабка Пелагея сорвала платок, и седые космы рассыпались по плечам. Голос её окреп, в глазах заблестели слёзы ярости, ногти заскребли по столешнице, оставляя глубокие борозды. Гришка от испуга уронил кнут на пол и по–девчачьи завизжал. Бабка осеклась и, села тяжело дыша. Затем ушла в сени, где долго и шумно пила. Вернувшись, она, не глядя на внука, забралась на печь и затихла.

Гришка, ступая на цыпочках, затушил свечу и лёг на скамейку, укрывшись с головой. Осторожно, пощупал себе грудь, не тлеет ли там страшный ОГОНЬ, про который говорила бабка.

— Напугала–то как, карга старая, — содрогнулся он. — Скорее бы тятя вернулся…

ДО БЕЛОГО КАЛЕНИЯ

Начнём издалека. В классической русской деревне существовало всего четыре профессии. Точнее их было значительно больше, но я имею в виду только те, которым надо было посвящать своё время целиком. Ведь, плетением лаптей, сучением пряжи или ловлей рыбы может заниматься и на досуге. Основная профессия, разумеется, земледелец. Затем идут мельник, кузнец и колдун.

Хуже всего приходится земледельцу. Его достаток, а порой и жизнь, зависят от такой переменчивой вещи, как погода. Сухое лето, обильные дожди, поздняя весна, ранняя осень, бесснежная зима — всё несёт неурожай. А нашествия саранчи, кроликов и гусениц? А вредительские поджоги хлебов вражескими лазутчиками? А потрава барскими охотами? Одним словом, не позавидуешь.

Мельнику живётся значительно лучше, хотя и его благополучие напрямую связано с урожаями земледельца. Одна радость, что ему не приходится пахать, сеять, косить, жать и веять. Вся забота — поглядывать на жернова, да гонять мышей.

Колдун чувствует себя вольготно. Лечит людей и скотину за еду. Если что, знает, где в лесу найти съедобные травы, грибы, коренья.

Кузнецу же, вообще, всё нипочём! Куёт себе круглый год косы, топоры, гвозди и горя не знает. Начнётся война, у него работы столько, что хоть день и ночь работай. Пусть хоть пол деревни от голода пухнет, а, глядишь, в кузнице весело молот гремит. А выдастся день без заказов, так можно гвоздей наковать. Гвоздь в любом хозяйстве пригодится. Хорошо кузнецу, сытно.

Отчего же все не идут в мельники, колдуны, кузнецы? С первыми двумя — понятно. Что бы мельницу поставить, капитал немалый нужен, а врачеванию полжизни учиться придётся. Кузня же представляет собой обыкновенный навес от дождя, кучу угля, наковальню и молот. Разжёг огонь, накалил металлический прут, расплющил его молотком, сунул в ведро с водой, заточил, вот тебе и нож. А если прут согнуть и немного постучать по нему, то выйдет подкова. Видите, как всё просто! Однако, кузнецы, не желая никого допускать в свою профессию, окружили её массой тайн и секретов. Смущают, к примеру, неокрепшие умы страшным БЕЛЫМ КАЛЕНИЕМ. Суть его такова. При нагревании, металл сначала становится красного цвета, затем жёлтого и, наконец, белого. И как только заготовка достигла «правильного» цвета, её надо выхватывать из горна и начинать ковать. Передержишь долю секунды, и свободные нейтроны, попадая внутрь ядра атома, расщепят его на несколько осколков, высвободив тем самым ещё десяток нейтронов. И пошло–поехало, не остановить. Оглянуться не успеешь, так рванёт, что от деревни ничего не останется. И, мол, только «настоящий» кузнец не допустит такого светопреставления!..

Авторитетно заявляю, что это полная чушь. После того, как металл дошёл до БЕЛОГО КАЛЕНИЯ, он просто начинает плавиться…

Эх, не был бы наш народ таким неграмотным и доверчивым, так по Руси одни кузни и стояли бы.

ДОПОТОПНЫЙ

Жизнь крепко ударила по сыновьям патриарха Ноя. Только высадившись из ковчега на безжизненных склонах Арарата, братья осознали цену, которую придётся платить за своё спасение. Бесплодные земли, раскинувшиеся у подножия горы, поблескивали миллионами луж. Воздух был наполнен испарениями, запахами гниющей травы и разлагающихся трупов. До глубокой старости им предстояло пахать, строить, пасти стада. Рассчитывать на помощь отца было бесполезно, Ною к этому времени уже исполнилось 600 лет. Хвала небесам, что выжили животные, а досок ковчега достаточно для строительства дома и поддерживание огня. Сим, Иафет и Хам, вздохнули, засучили рукава и приступили к работе.

Ной же, прожил ещё 350 лет, посвятив остаток жизни молитвам и наставлению сыновей.

— Надеюсь, не от блудниц идёте? — встречал его скрипучий голос сыновей, возвращающихся поздно вечером с поля.

— Горько слышать такие слова, папа, — устало вздыхал Сим. — Все блудницы давно утонули.

— Свинья везде грязь найдёт, — назидательно поднимал палец Ной. — Ладно, ступайте домой. Это я так, для смеха.

— Ничто меня так не бесит, — ворчал за ужином Хам, — как папашины ДОПОТОПНЫЕ шуточки.

ДРАКОНОВСКИЕ ЗАКОНЫ

В 621 году до нашей эры граждане Афин выбрали на должность архонта–эсимнета (высшее должностное лицо, призванное урегулировать внутригородские споры и разногласия) некого Драконта. Выбрали и ужаснулись. Состоятельный человек в преклонных годах, с отменной репутацией, казалось бы, должен был мудро трудиться на благо древнегреческой демократии. Ан, нет! Этот господин, точнее, гражданин, пересмотрел и переписал действующие в Афинах законы, убрав все наказания за исключением смертной казни и изгнания. Исчезли милые сердцу каждого грека пытки, ослепление, кастрация, усекновение конечностей и прочие развлечения. Пропала возможность убить недруга и откупиться от ответственности. Появилось глупейшее понятие «самообороны» и «непредумышленного убийства». Заработали суды, состоящие из почётных афинян.

— Упырь! — кричали горожане на улицах вслед Драконту.

— Да, перегнул я палку с казнью и изгнанием, — злился про себя тот, — отрезание языка можно было бы и оставить…

ДРЕВО ПОЗНАНИЯ

Пожалуй, нет человека, который бы не знал притчу о Древе Познания. Благо, что находится она в самом начале Библии, количество персонажей сведено до минимума, и все они носят короткие, запоминающиеся имена — Бог, Адам, Ева, Змей.

Бог запретил первым людям вкушать плоды Древа Познания, однако, Змей искусил их нарушить запрет, за что разгневанный Создатель изгнал провинившихся из сада Едемского. Тем не менее, эта несложная, казалось бы, история вызвала у потомков Адамы и Евы не только массу вопросов, но и послужила причиной возникновения новых религий, сект, сообществ. Множество светлых умов помутилось, пытаясь понять смысл притчи и связь событий.

Во–первых, раз Бог всесилен, то, как он не мог предвидеть, что его запрет будет нарушен? Неужели ближайшее будущее ему неведомо?

Во–вторых, Господь солгал, утверждая, что «в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». Никто не умер!

В-третьих, Змей выступил в роли просветителя, желая людям добра. Он хороший?

В-четвёртых, проклиная Змея, Создатель сказал ему «ты будешь ходить на чреве твоем». Это означает, что прежде тот перемещался как–то иначе. Можете себе представить?

В-пятых, что же это были за плоды?

Заметьте, этот далеко не полный перечень вопросов, родил мощнейшее движение Офитов, утверждавших, что Бог, создавший Мир (не самый лучший, кстати) всего лишь ремесленник (Демиург — demiurgos). Почитать же следует Змея Просветителя!

Появились многочисленные секты Гностиков («гнозис» — знание), хулящих Создателя за то, что он так безжалостно обошёлся с их прародителями. Маркион (II век), к примеру, убеждал сторонников, что Боги Ветхого и Нового Заветов разные. Ветхозаветный — плохой, Новозаветный же — хороший и ему, следовательно, надо поклоняться.

Сколько было вырвано волосьев, выбито зубов и отнято жизней, страшно вспомнить!

Примирить всех попробовал египтянин Ориген (III век), советующий чтить только Новый Завет, приняв Ветхий за сборник баек. Мол, в Иисуса верь, а «Изгнание из Рая» истолковывай, как хочешь. Не примирились…

И споры эти по сей день не угасают. Поэтому, видя репродукцию Адама с Евой под легкомысленной яблонькой, помните, в христианстве «всё просто» не бывает.

ДУРМАН-ТРАВА

Давным–давно жил князь Ростислав. Правил он, что называется, по справедливости. Зря подданных не обижал, хотя и взыскивал строго. А для выявления заговоров, да лиходейств, служил у князя палач Мокий. Всем он Ростиславу нравился, одно смущало. Под его кнутом каждый в грехах готов был сознаться. Бери любого, веди к Мокию и через час человечек в таких делах покается, что волосы дыбом встанут.

— Не то это, — вздыхал князь, читая очередное признание в измене. — Ведь, через твоё мастерство палаческое, и я в чём угодно признаюсь.

— На всё воля божья, — почёсывая мохнатую грудь, степенно отвечал Мокий.

— Истина мне нужна, понимаешь? — задумчиво теребил пергамент Ростислав. — А кнут–то, он для наказания больше годен…

Но вот, как–то раз приводит Мокий к князю в светлицу мужичка. Лицом, вроде как русский, но голова выбрита и одет, как степняк. Ступает уверенно, глаз не прячет, а с палачом ведёт себя, как со старым знакомцем. Поклонился Ростиславу, стоит, помалкивает.

— Не вели казнить, — молвит Мокий. — Привёл я к тебе, князь, человека учёного. Звать его Аким Дурман, колдовством промышляющий.

— Целительством и травознанием, — поправляет Дурман. — Секреты трав ведаю. Через то людей и скотину лечу.

— Что же, — недоумевает Ростислав, — лечи. Велю препятствий тебе не чинить.

— Да, лечить, дело десятое, — ухмыляется Мокий. — Акимушка, через травы свои, любого правду говорить заставит.

— Эка! — дивится князь. — Неужто, можешь? А, ну, позвать сюда старшего конюха!

Привели конюха. Тот, Мокия увидавши, стоит, ни жив, ни мёртв.

— Воруешь, сукин сын? — грозно спрашивает Ростислав.

— Никогда! — кричит тот. На колени валится, да крест целует. — Наговаривают на меня! Не верь, благодетель!

— Не бойся ничего, честный человек, — подходит к нему Аким Дурман. — Шутит князь. На, вот, выпей, — и протягивает ковшичек с зельем.

Перекрестился конюх, выпил не поморщившись.

— Ну? — опять спрашивает его Ростислав. — Воруешь?

— А, как же, — весело отвечает конюх. — Овёс краду. Упряжь, намедни, новую унёс. Осенью, помнишь, медведь двух кобыл задрал? Так, не было медведя–то. Моих рук дело. И повариху, что ты со двора прогнал, я обрюхатил. Сено, что татары пожгли, я сам, выпимши, спалил…

— Спрашивай дальше, но поспешай — смеётся Дурман. — Скоро зелье действовать перестанет.

А конюх мелет, не остановить. Уже до отрочества своего добрался, кается, как у отца пояс стянул, да на сбитень обменял. Ждёт князь, слушает. Замолчал, наконец, конюх. Стоит, башкой крутит, не поймёт, как он пред Ростиславом оказался.

— Воруешь у меня? — прищурился князь. — Отвечай без утайки.

— Да, никогда, — валится тот на колени. — Бей, пытай, нет за мной никакой вины.

— Ай, повезло тебе сегодня, лиходей. Так и быть, ступай себе, — улыбается Ростислав. — Ты же, Дурман, теперь у меня на службе состоять будешь. Плату сам себе назначишь…

Полетела молва по княжеским землям. Кто воровал, или дело злое замышлял, вмиг у Дурмана во всём сознался. Побежали лихие люди прочь с княжеской службы. А чуть кто под подозрение попадёт, так вмиг у Дурмана покается. Так месяц пролетел, второй, год прошёл. Зовёт к себе как–то Ростислав Акима.

— Вот дело у меня, какое, — молвит. — Прибыли намедни купцы заморские соболей торговать, а с ценой столковаться никак не можем. Напои–ка ты их зельем волшебным, да выведай, сколь они платить готовы.

— Не выйдет, князь, — вздыхает Дурман. — Не возьмёт моё волшебство людей заморских.

— Как так? — дивится Ростислав.

— Увы, — тупит глаза тот. — Порастратил я всю дурман–траву на твоих людей. Нет её больше.

— А, давно ли она закончилась?

— Да уж с полгода, — кручинится Аким.

— Как же ты ворам спрос учиняешь? — недоумевает князь.

— Что ж проще–то, — хитро смотрит Дурман. — Они же не ведают, что я им даю. Налью черпачок анисовой, человеку и сознаться легче станет. Да и знают, что супротив колдовства не потянут.

— Мудро, — соглашается Ростислав. — А скажи, в наших краях твоя травка не растёт? Али купить можно у кого?

— Нет, князь. Видно, придётся мне самому за ней отправляться.

Уехал Дурман, да так и сгинул. Может, злые разбойники его полонили, может хозяина побогаче нашёл, а, может быть, просто служба ему надоела. Князь же, устав ждать, с Мокием посоветовался, да сам принялся дознания учинять. Нальёт человеку ковшик анисовой, затем второй, третий и вопрошает ласково, — Поговорим?

ДУША В ПЯТКИ УШЛА

Не вдаваясь в подробности, будем исходить из того, что «душа» это бессмертная нематериальная субстанция в которой выражена божественная природа человека. Обитает «душа» внутри человеческого тела и весит около 20 грамм. Место её расположения неизвестно, но, предположительно, это голова, грудь или солнечное сплетение. Однако, в случае крайнего испуга, «душа» может уходить в пятки. Попробуем разобраться в этом явлении.

Волнуясь, нервничая, мы говорим — «что–то у меня душа не на месте». Это означает, что она собирается опуститься в пятки или, вообще, покинуть тело.

Но, что бы попасть в пятки, коих у нас две, «душа» должна разделиться. Наверное, подобное случается у «двуличных» индивидуумов. (Хотя, я и не уверен, что «двуличность» подразумевает «двоедушие»). В то же время существует выражение «не рви мне душу». Скорее всего, люди с «разорванной душой» вполне могут опускать свои половинки в пятки. Кстати, если «душа разорвана» на нечётное количество частей, то в одной пятке может находиться, к примеру, три кусочка, а в другой — два. Смысл фразы «ДУША В ПЯТКИ УШЛА» от этого не изменится.

Сложно людям с «широкой душой». Их субстанция должна просто застрять в том месте, откуда у нас растут ноги.

Легко одноногим инвалидам с «мелкими душонками». У них «душа в пятку» и обратно может циркулировать без особых проблем. И «рвать» её не придётся.

И последнее. Наполнив свои пятки «душою», предайтесь бегу. Стремительному, самозабвенному и бездумному. Пусть ваши «одушевлённые» пятки мелькают, унося прочь от беды, горя и лишений!

ЕСЛИ ГОРА НЕ ИДЁТ К МАГОМЕТУ, ТО МАГОМЕТ ПОЙДЁТ К ГОРЕ

С первыми лучами солнца, лагерь, раскинувшийся у городских стен, ожил. Караванщики, весело перекликаясь, грузили тюки с товарами на верблюдов. Женщины складывали шатры, гортанными голосами созывая снующих меж поклажи детей. Закричал ишак, ему ответил второй, затем третий и, словно разбуженные их криками, заскрипели, открываясь, городские ворота. Магомет ибн Ахмед, загораживаясь рукавом от пыли, поднятой животными, почтительно поклонился позёвывающему стражнику, — Скажи мне, о, бесстрашный воин великого Багдада, не опоздал ли я на состязание магов и чародеев?

— Ты пришёл вовремя, почтенный путник, — стражник с любопытством и чуть боязливо разглядывал Магомета. — Проходи смело, с участников мы плату за вход не берём…

Когда спала дневная жара, на площадь перед дворцом султана стали прибывать зеваки. Лучшие места достались зрителям побогаче, для которых слуги принесли кресла, и мальчишкам, облепившим крыши соседних домов. Загудели трубы и по дворцовой лестнице, в окружении визирей, спустился правитель.

— Милостью нашего султана, — прокричал седобородый старец в расшитом золотыми звёздами халате, — предлагаем каждому желающему выйти и явить свою магическую силу. Достойнешнего из достойных, ждёт награда!

Толпа заволновалась, и первым из неё вышел юноша в алых шароварах и белоснежной чалме. Магомет, сумевший пробиться в первые ряды, внимательно следил за ним. Молодой маг, с достоинством поклонившись, чуть присел, откинул голову назад и внезапно выпустил изо рта струю огня. Зрители восторженно завопили и затопали ногами. А на смену юноше уже спешил карлик в остроконечном колпаке. Взмахнув рукавами халата, он вызвал сноп искр, из которых выпорхнула прекрасная дева.

— Магрибская чёрная магия, берберское заклятие воды, система зеркал, греческий огонь — вполголоса комментировал Магомет чудеса, являемые волшебниками. Задумчиво жуя финики, купленные у снующих в толпе торговцев, он ждал своего часа. Наконец на площадь, степенно вышел старик с обритой наголо головой, расстелил на земле платок, сел на него и замер, сосредотачиваясь. Мгновение и платок заколыхался, поднимаясь вверх вместе колдуном. На высоте в два локтя движение прекратилось, и бритоголовый поднял вверх руки, словно благодаря небеса, за ниспосланные ими силы. Тут, торопясь, что бы старик не успел спуститься, Магомет бросился к нему. Сунул руку под платок и с силой потянул что–то на себя. Послышался хруст и, под хохот толпы, колдун рухнул вниз. Бормоча проклятия, он попытался вцепиться в обидчика, но Магомет чуть подпрыгнул и взмыл вверх, зависнув над обесчещенным противником. Затем, раскинув руки, словно гигантская стрекоза, Магомет облетел притихшую площадь и, спикировав, приземлился в нескольких шагах от султана.

Зрители взревели от восторга, а оцепеневшая стража забыла, что её долг защищать господина. Только султан, казалось, сохранил спокойствие. Похлопав несколько раз в ладони, он указал Магомету на место подле себя. Почтительно склонившись в поклоне, тот приблизился.

— Воистину, ты достойнейший, — голос правителя оказался глухим и низким. — Будь нашим гостем.

С этими словами он неспешно встал и, поддерживаемый под руки опомнившимися, наконец, слугами, двинулся по лестнице во дворец…

Уже третий вечер, как султан, уединившись в саду с Магометом, вёл с ним неспешные беседы.

— Кажется, я начинаю верить, ты не джин, а человек, — правитель поднял руку, словно останавливая собеседника. — Эта твоя гра…, грави..

— Гравитация, — вздохнул Магомет.

— Да, — кивнул султан. — Может быть, она и существует. Не хочу, что бы нас слышали, но готов даже предположить, что Земля имеет форму шара. Но, как ты, не будучи бестелесным, смог в мгновение ока оказаться у подножия горы, до которой было пятьсот шагов.

— Дозволь пояснить ещё раз, — Магомет принялся писать на изрисованном пергаменте. — Радиус земли приблизительно 6400 километров, длина, к примеру, экватора 40000 километров. За один час точка взятая на экваторе проходит примерно 1700 километров со скоростью, соответственно 1667 километров в час. Значит, используя вращение Земли и оставаясь абсолютно неподвижным я, как может тебе показаться, перемещаюсь.

— Иными словами, если ты не идёшь к горе, то она идёт к тебе?

— Да, никто никуда не идёт! — воскликнул в сердцах Магомет и немедленно осёкся. — Хотя, в какой–то степени и так. Просто представь себе очень большой шар…

ЕСТЬ ЕЩЁ ПОРОХ В ПОРОХОВНИЦАХ

" — А что, паны? — сказал Тарас, перекликнувшись с куренными. — Есть еще порох в пороховницах? Не ослабела ли казацкая сила? Не гнутся ли казаки?

— Есть еще, батько, порох в пороховницах. Не ослабела еще казацкая сила; еще не гнутся казаки!». Тарас Бульба, глава 9.

Поверьте, ни капли не собираюсь умалять гений Николая Васильевича, но фраза «ЕСТЬ ЕЩЁ ПОРОХ В ПОРОХОВНИЦАХ» придумана не им. В 1825 году на страницах литературного альманаха «Телескоп» было опубликовано несколько «Сказов о казаках» исследователя Запорожской Сечи Игната Титко. Попробую кратко пересказать интересующую нас байку.

Некий казак со товарищи возвращался домой из набега. И только гружёные трофеями казаки добрались до Днепра, как настигли их басурмане.

— Плывите, други, — воскликнул наш герой. — Спасайте себя и добро. Я ворогов задержу.

Забрался он на высокий холм и принялся посылать пулю за пулей в преследователей. Час стрелял, другой, третий. Вдруг, откуда ни возьмись, появляется Смерть с косой.

— Готовься к смерти, сынку.

— Рано ещё, костлявая, — не растерялся казак. — ЕСТЬ ЕЩЁ ПОРОХ В ПОРОХОВНИЦЕ. Ещё много басурман побью.

Прошло время, опять Смерть за спиной стоит.

— Собирайся. Помирать пора.

— Не лезь, Старая, — отмахивается герой. — ЕСТЬ ЕЩЁ ПОРОХ В ПОРОХОВНИЦЕ.

Говорит, а сам видит, что пороха–то почти и не осталось. Что делать? Взял тут казак пороховницу и насыпал туда крепкого самосаду. А Смерть тут, как тут.

— Кончился порох, друже? — посмеивается.

— Отстань, — горячится казак. — Смотри, пороха у меня полным- полно.

Взяла Смерть пороховницу, заглянула туда, да как расчихается от казацкого самосада! Выронила косу, стоит, слёзы утирает. А наш герой подхватил косу, да вмиг выкосил всех басурман. Затем бросился в Днепр, да и был таков!

— Добре байка, — сказал бы старый Тарас. И не могу с ним не согласиться. Запорожский казак всегда обманет, украдёт, пропьёт, зарежет, ограбит и, посмеиваясь, убежит к товарищам на Сечь. А седые бандуристы сложат песни о его удали. «Словом, русский характер получил здесь могучий, широкий размах, крепкую наружность». Л. Н. Толстой.

ЖЁЛТАЯ ПРЕССА

Не секрет, что ничто так не способствует успеху в делах, как старая добрая взятка. И вот поэтому, в один из июльских вечеров, за столиком ресторанчика, что на набережной Сены, состоялась встреча двух господ. Один из них служил в министерстве образования, другой же туманно именовал себя коммерсантом.

— Поверьте, мсье Арно, — чиновник говорил приглушённым шёпотом, подозрительно оглядываясь и каждый раз замолкая при появлении официанта. — Министру совершенно всё равно, кто будет издавать эту газету. Мало того, ему наплевать и на содержание. Какие–нибудь статейки о сиротских приютах, переводы с иностранного, опыт коллег и, разумеется, не забывайте ввернуть комплимент, другой его министерству.

— Всё это замечательно и, наверняка, полезно, — мсье Арно достал из жилетного кармана часы, взглянул на циферблат и поднял руку, подзывая официанта. — Однако, я человек дела, а благотворительностью планирую заняться не ранее, чем лет через сорок–пятьдесят.

— Да, как вы не понимаете? — заволновался чиновник. — Всё оплачивает наше министерство! А будут или нет покупать эту макулатуру, неважно.

— Ах, вот как, — удивлённо протянул коммерсант. — Занятно, занятно. Однако, если я правильно понимаю, с моей стороны потребуется некий взнос.

Собеседник согласно затряс головой и, воровато оглянувшись, написал на салфетке искомую сумму.

— Передадите лично заместителю министра и, вуаля, приступайте, — он радостно потёр ладони.

Вот почему, спустя месяц после этой знаменательной встречи, на одном из зданий 14 округа Парижа появилась медная табличка с надписью «Издательство». Газета «Свет Жёлтый Лампы». Заглянув в окно первого этажа, вы бы увидели мсье Арно за столом, заваленным бумагами. Перед ним, задумчиво покачиваясь с мыска на пятку, стоял светловолосый молодой человек, а вид нашего коммерсанта явно указывал на то, что не всё так хорошо, как хотелось бы.

— … и после того, как мы с тобой, Феликс, арендовали этот дом, оплатили тираж типографии и выдали гонорары учёным болванам, — голос мсье Анри зазвенел от ярости, — эта министерская обезьяна заявляет, что «финансирование газеты признано нецелесообразным».

— Иными словами, мон ами, — невесело улыбнулся Феликс, — нас просто облапошили.

— Иными словами, — передразнил его мсье Анри, — мы разорены.

На столе появилась бутылка коньяка…

— Давай, я вызову его на дуэль, — спустя час, горячо шептал Феликс.

— Нееет, — сопротивлялся мсье Анри. — Я это затеял, мне и убивать. Застрелю мерзавца!

— Я хочу, что бы он мучился, — капризничал собутыльник.

— Слушай, — наш герой встал и сгрёб со стола счета. — Мы же уже заплатили типографии…

— Деньги они не вернут, — покачал головой Феликс.

— Чёрт с ними с деньгами, — зловеще зашипел мсье Анри. — Выпустим газету, посвящённую не какому–то образованию, а лично этому ублюдку. Его Сиятельству заместителю министра…

— Кровосмеситель в министерстве Республики! — размахивали свежими номерами газетчики через два дня. — Самая честная газета Парижа! Покупайте «Свет Жёлтой Лампы»! Похотливый развратник из правительства!

Изумлённые парижане выхватывали у маленьких торговцев газеты и с ужасом узнавали: заместитель министра образования (!) сожительствует со своей сестрой и продаёт воспитанниц детских приютов в дома терпимости. Откровения личного венеролога чиновника заставляли содрогнуться самых прожженных ловеласов. Рассказы сироток на части разрывали женские сердца.

— Жёлтый Свет, Жёлтая Лампа, Жёлтая Газета, Жёлтая, Жёлтая…, — звучало повсюду.

К полудню все газеты были распроданы и наши издатели распорядились об увеличении тиража.

— Если продержимся ещё две недели, — Феликс раскрыл объятия входящему в кабинет мсье Арно, — то, мы богачи!

— А вот наш юрист, — компаньон, довольно кивнул на солидного господина, пришедшего с ним, — обещает тянуть дело в суде, не менее полугода.

ЖИВ КУРИЛКА!

Выйдет, бывало, Мужик из царёва кабака. Зима, улочки под звёздами снегом серебрятся. Небо над головой чёрное, бездонное. И-эх… Муторно душе, беспокойно. То ли в пляс пойти, то ли в прорубь головой!

Вдруг, чу! Снежок хрустит под сапожками. Немец к себе в Слободу крадётся, ножками в чулках перебирает. Шапка на нём с перьями, под беличьей шубейкой кружева пенятся, пуговицы оловянные блестят. А в зубах трубка, дымом с искрами так и пыхает.

Заступит Мужик Немцу дорогу, зарычит, по–медвежьи, да и даст ему кулаком в душу! Отлетит сердешный в снег, посучит ножонками, и замрёт. И снова тишина, только льдинки чуть слышно позванивают.

Покрутит Мужик головой, вздохнёт облегчённо, да и вызволит немца из сугроба. Приложит ухо к кружевной груди — бьётся сердчишко–то. ЖИВ КУРИЛКА! Это хорошо. Не взял, значит, греха на душу. Ухмыльнётся, нахлобучит на Немца шапку, встряхнёт, поставит на ноги. Шагай, мол, куда шёл. Не задерживайся.

А сам домой побредёт. Там уж и баня истоплена, и щи в чугунке преют, и лики с образов смотрят ласково.

ЖИВОТА НЕ ПОЖАЛЕТЬ

Почему–то принято считать, что выражение «живота не жалеть!» — это древнерусский вопль, идущих в бой воинов. Однако, если обратиться к дошедшим до нас пословицам и поговоркам, то окажется, что предки животы свои берегли и любили.

— Ешь, покамест живот свеж.

— Живот крепче, на сердце легче.

— Не все в живот, что живёт.

— Мил животок, коли сам наживешь. (До чего верно и хорошо сказано!)

— Поет кочеток, весть подает про милый животок. (Непонятно, но трогательно.)

Могли, конечно, «надорвать живот от смеха». Но это, как вы понимаете, преувеличение.

Думается мне, что выражение «живота не жалеть» пришло в язык после русско–японской войны (1904–1905 г. г.). Бородатые казаки, рассматривая трофейные ритуальные ножи для харакири, удивлённо качали головами.

— Экий народ, — недоумевали они. — Живота своего не жалеют…

ЗАБЛУДШАЯ ОВЦА

«Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся?

И если случится найти ее, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти не заблудившихся». Евангелие от Матфея. Гл. 18.

Интересно, что Пастырь сам идёт искать «заблудшую овцу». Если «блудному сыну» пришлось, победив гордыню, ползти в отчий дом на коленях, то «овца» может преспокойно ждать, пока её не отыщут. Найдут, обрадуются, пожалеют и вернут в стадо.

Непонятно, конечно, как встретят «заблудшую» другие овцы? Примутся расспрашивать, — Ну как там было? Или выскажутся в духе, мол, пока ты там «блудила» мы без Пастыря сами чуть не пропали. Кстати, на месте нашедшего овцу, я бы, конечно, обрадовался, но к стаду гнал бы её такими пинками, что бы она на всю жизнь запомнила. И внукам бы потом рассказывала, как однажды «заблудила» и чем это для неё закончилось.

А может быть, «заблудшая овца», попав в чужие руки, выбалтывает тайны стада? Маршрут, места привалов, время смены караула. Тогда, точно надо всё бросать и на поиски!

ЗАБУБЁННАЯ ГОЛОВУШКА

«Забубённый человек — разгульный, распутный, буйный и беззаботный».

Толковый словарь В. Даля

Не счесть количества копий, сломанных при попытках объяснить происхождение слова «забубённый». Отбросив явно жалкие потуги на оригинальность, такие, как:

— тот, кто в карточной игре, ходит с бубей;

— тот, кто исповедует южноафриканский культ бога Забу;

— тот, кто бубнит, при этом заикаясь,

оставим две основные версии. Искомое слово происходит или от «бубен» (Ударный музыкальный инструмент, состоящий из кожаной мембраны, натянутой на деревянный обод), или от «бубенчик» (Металлическая погремушка в виде полого шарика с кусочками металла внутри, позвякивающая при встряхивании).

Начнём с «бубна». Древняя Русь не изобиловала музыкальными инструментами. Гусли, сопелки–гунделки–свистелки, бубны и ложки. Гусли, используемые в основном на тризнах и для сбора подаяния слепыми каликами, опустим. Остальной же набор предназначался для веселья и особняком здесь стоял именно «бубен». Сопелка в секунду сворачивалась из бересты, ложка всегда была за голенищем, для изготовления же «бубна» требовалось время и мастерство. Поэтому «бубенщик» всегда был желанным гостем на празднике, что не могло не сказываться на его образе жизни. Постепенно сложился и стереотип «человека с бубном» — разгульный, распутный, буйный и беззаботный.

Теперь, «Бубенчик». Их нашивали на свои костюмы, в частности на шапки, скоморохи. Отсюда, «забубенная головушка» — голова скомороха, как понимаете, человека разгульного и пропащего.

Мне же кажется, что ЗАБУБЁННАЯ ГОЛОВУШКА бывает у того, кто любит «набубениваться». Однако промолчу, дабы не прослыть вульгарным.

ЗАГАДКА СФИНКСА

Анастас проснулся на рассвете. Наскоро умылся в ручье, позавтракал лепёшкой с остатками козьего сыра и бодро зашагал по дороге к Фивам. Если верить пастухам, встретившимся ему вчера вечером, то уже к полудню он увидит городские стены. Теперь, когда до цели путешествия оставалось всего ничего, Анастас начал сомневаться в успехе. Он не боялся, что Сфинкс его убьёт, страшно было другое.

— Если он так велик, как гласит молва, то согласится ли уделить простому смертному своё время, — за время странствий Анастас уже привык разговаривать сам с собой. — В то же время, загадывает же он всем проходящим загадки. Интересно, сколько он даёт на раздумье? А, вдруг, не смогу ответить? Нет, это невозможно! Раз сообщение с Фивами не прервалось, значит, на его вопросы можно ответить. Не глупее же я, всю жизнь посвятивший философии, каких–то горожан…

Когда солнце достигло зенита, и жар, источаемый раскалёнными камнями, начал размывать горизонт, Анастас увидел на склоне холма палатку. Полог её был откинут. Внутри на циновке из тростника сидел юноша, увлечённо играющий с собой в кости. Заметив приближающегося Анастаса, он бросил игру и, приветливо улыбаясь, вышел навстречу.

— Да продлит великий Зевс твои годы, уважаемый путник, — задорно прокричал юноша, блеснув белыми зубами. — Идёшь в Фивы?

— Иду и, надеюсь, город уже недалеко, — Анастас обрадовался, встрече. — Ты фивянин?

— Разумеется, — согласно закивал тот. — Я Фотий, тот, кто поможет пройти мимо Сфинкса. Надеюсь, ты слышал об этом порождении Ехидны?

— Имёёшь в виду, что знаешь тайную тропу в город?

— Нет, — опять заулыбался юноша. — Никакого другого пути не существует. Но, всего за две монеты, я обещаю, что ты беспрепятственно войдёшь в ворота.

— Интересно, продолжай, — Анастас протянул ему деньги.

Фотий радостно подкинул на ладони монеты и, напустив на себя важный вид, на мгновение задумался.

— Значит, так, — начал он через мгновение. — Насланная Герой на Фивы, в наказание за совращение Лаем юного Хрисиппа, Сфинкс сидит перед воротами и задаёт каждому входящему вопрос…

— Подожди, — растерялся Анастас. — Сфинкс женщина?

— Конечно, — кивнул Фотий. — Сестра Орфа, Цербера и Лернейской гидры. Не перебивай, пожалуйста, я всё расскажу. Итак, задаёт каждому входящему вопрос: «Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем — не двух, а вечером на трех?».

— Один и тот же? — изумился Анастас. — И ты знаешь ответ?

— А за что ж я деньги беру? — воскликнул юноша. — Тебе надо просто сказать — «человек». Запомнишь? И ещё одно, не говори никаких «мне кажется» или «судя по всему». Просто «человек» и всё.

— Ну, а если я…

— Она тебя съест, — Фотий заразительно рассмеялся. — И, уверяю, что проверять мои слова не надо. Там, у стен, валяется достаточно доказательств…

Анастас дошёл до черты, выложенной из белых камней, и остановился. До Сфинкса оставалось не более десяти шагов. Воздух подле неё был пропитан запахом гниющего мяса и нечистот. Сотни мух, гудя, кружились над головой Сфинкса. Чудовище встряхнуло головой, убирая жирные волосы с лица, и заговорило.

— Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем — не двух, а вечером на трех?

— Человек! — торопясь, выкрикнул Анастас, успев удивиться странному акценту Сфинкса. Что–то неестественное было в том, как она выговаривала слова, как делала ударение.

— Что–то не так, — он уже успел дойти до городских ворот. — Она не понимает, что произносит. Гера заставила её выучить только вопрос и ответ. Вот почему, и отвечать надо только одним словом.

Анастас остановился.

— Эй, — выкрикнул он.

Сфинкс не шелохнулась.

— Ты понимаешь меня? — снова закричал Анастас, уже на финикийском.

Сфинкс лежала, уставясь на дорогу.

— Понимаешь, что я говорю? — повторял на всех известных ему языках, Анастас, возвращаясь. — Эй, ты!

Когда он снова оказался перед ней, Сфинкс удивлённо качнула головой и произнесла.

— Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем — не двух, а вечером на трех?

Анастас рассмеялся, убедившись в своей правоте, но, немедленно ответил, — Человек.

Сфинкс удовлетворённо прикрыла глаза.

— Три месяца пути, чтобы лицезреть мудрого Сфинкса! — Анастас говорил, чувствуя, как в нём закипает раздражение. — Загадки мироздания, вселенский разум, божественная мудрость! Где это всё? Гера просто посмеялась надо всеми, усадив здесь эту кошку с бабьей башкой и единственной заученной фразой. Да она даже по–гречески не говорит. Немытая дура!

Лапа Сфинкса описала дугу, и, подхватив Анастаса за хитон, подняла над землёй.

— Сфинкс нет дура, — с усилием произнесла она. — Человек есть дура.

Выговорив это, чудовище легко, будто котёнка, отшвырнуло Анастаса прочь от себя…

Очнулся он уже под вечер в палатке Фотия.

— Жив, — обрадовался тот. — Я всё видел! Зачем ты вернулся к ней? О чём ты говорил?

— Да, ну её, — пожал плечами Анастас. — Просто обидчивая баба.

ЗА КРУГЛЫМ СТОЛОМ

Согласно легенде, первым, кому пришла в голову идея Круглого Стола, был король Артур. Устранение углов подчеркивало равноправие рыцарей и исключало ссоры и обиды. Легенда, действительно не врёт, хотя, со временем, понятие «сидеть на углу» несколько исказилось. Дело в том, что в эпоху доспехов, немытых тел и грязного белья, это место, наоборот, считалось почётным. Во время длительных заседаний и переговоров, рыцарь мог незаметно почёсываться об угол, испытывая при этом невообразимое блаженство! Артур, пытаясь избежать свар за столом, одно время даже ставил перед собой песочные часы. Когда песок пересыпался из верхней половины в нижнюю, он хлопал в ладони, его двенадцать рыцарей привставали и перемещались на одно место вправо. Так, что посидеть–почесаться успевал каждый.

— Хорошо, что вас никто не видит, дорогой, — сказала ему как–то раз королева Гвиневра. — Выглядите, как клоуны на посиделках.

ЗА ПОЯС ЗАТКНУТЬ

Есть на Востоке традиция, вещь, приглянувшаяся гостю, немедленно преподносится ему в подарок. Отказаться, значит смертельно обидеть хозяина. Нечто подобное существовало и на Руси, только в нашем случае, гость сам брал понравившийся ему предмет и «затыкал за пояс», проще говоря, присваивал. Сейчас это выглядит дико, но в то время, подобный жест был абсолютно естественным. Приготовленные заранее подарки, выставлялись на видное место и ждали своего часа, вещички же, что были дороги хозяину дома, надёжно прятались. Разумеется, что гостю и в голову не могло придти, шарить в сундуках.

Традиция эта, кстати, подразумевала, что людей, стоявших на социальной лестнице ниже хозяина, в гости не звали. Если же вдруг возникала такая нужда, то прислуга ещё в сенях снимала с гостя пояс, тем самым давая понять, что «заткнуть» за него ничего не удастся.

Пётр Первый, сам по молодости много чего «позатыкавший за пояс» в Немецкой Слободе, тростью и плетьми выбивал из своих подданных дедовские варварские традиции. Есть свидетельство, что однажды велел повесить артиллерийского офицера Григория Самсонова на том самом поясе, за который бедняга машинально заткнул табакерку голландского посланника.

ЗАРУБИТЬ НА НОСУ

Это крылатое выражение дошло до нас с некоторым искажением, потому и вызывает недоумение. Разумеется, никто на НОСУ (часть лица, участвующая в дыхании, обонянии) никогда никаких зарубок и засечек не делал. Отметины (зарубки) ставились на «нОсу», которая представляла собой деревянную чурочку, длинной с ладонь. На одном конце просверливалось отверстие, в которое продевался шнурок, а за него «нОса» подвешивалась на пояс крепостного крестьянина. Снимать её строго настрого запрещалось.

Для чего же «нОса» служила? Всё очень просто. Представьте себя Управляющим деревни в сотню дворов. Раз в месяц вам необходимо собрать с крепостных овощи, птицу, мясо, молоко, одним словом, оброк. И, разумеется, кто–то платит исправно и в срок, другие же, в силу лености или пьянства, задерживают выплаты. Как запомнить неплательщика? Ведь эти Фролы, Антипы, Охримы — практически неразличимы. Все, как один, в серых армяках, нос картошкой, глаза голубые, волосы русые, лицо заросло бородой. Не метить же их цифрами! Поэтому и появилась первая платёжная ведомость — «нОса». Заплатил оброк, живи спокойно. Не смог, получи зарубку на «нОсе». В конце квартала по количеству отметок происходит расчёт. Одним почёт и уважение, другим порка на конюшне.

ЗАТРАПЕЗНЫЙ ВИД

Сейчас это звучит несколько странно, но в Древней Руси, иметь затрапезный вид, а, точнее, носить затрапезную одежду, было княжеской привилегией. Ведь чем питался крестьянин? Щи, каша, да по праздникам кусок варёной говядины. Глиняные миски тщательно протирались хлебом, крошки со стола собирались. Чинно, благостно и скучно.

Другое дело, княжеская трапеза. Тут тебе и цельный жареный поросёнок с корочкой, из под которой, при разрезании, брызжет горячий сок. И бараньи рёбрышки, плавающие в огневом бульоне. И румяные гуси, истекающие янтарным жирком. Всё это разрывается на части, отхватывается ножами, отгрызается и откусывается. Жир сверкает на губах пирующих, каплями застывает на бородах. Оглянуться не успеешь, как уделаешь кафтан да порты досадными пятнами. А одна шёлковая рубаха двух, а то и трёх коней стоит! Поэтому и появилась традиция переодеваться к столу в специальные затрапезные одежды, этакие холщёвые халаты. Надел, вооружился ножом и пускайся во все тяжкие. Хоть с головы до ног засалься и зажирься. Лепота.

ЗА ЧЕЧЕВИЧНУЮ ПОХЛЁБКУ

Природа любит поставить человека в тупик. У ювелира рождается гориллоподобный сын с пальцами сардельками, а у кузнеца — субтильная дочь, смахивающая на мотылька. Так и у библейского патриарха Исаака первенцем оказался заросший шерстью и волосами неукротимый Исав, а благочестивый и сообразительный Иаков, выбрался из материнской утробы уже после него.

Едва научившись ходить, старший брат, презрев родные шатры жил в лесах, питаясь мясом убитых им животных. Младший же, блестя умными глазёнками, постигал отцовскую мудрость и добродетель.

— Был бы ты, Иаков, чуть пошустрее, — гладил его по льняным волосам Исаак, — и родись первым, «служили бы тебе народы и поклонялись бы племена».

Изредка, когда Исав появлялся дома, брат пытался узнать, готов ли тот, после смерти отца, взвалить на себя бремя власти и Божьего благословения. Однако, старший, пахнущий кровью и псиной, только устало отмахивался и заваливался спать, чтобы с первыми лучами солнца вновь исчезнуть.

И вот, как–то раз, сваривший себе чечевичной похлёбки с грудинкой, Иаков нос к носу столкнулся с Исавом. Видимо, в последние дни тот голодал и выглядел удручающе.

— Супчик? — жадно потянул носом старший.

— Садись и отведай, — покорно протянул ему миску Иаков. Он с детства побаивался своего диковатого братца.

Исав с жадностью набросился на похлёбку и в минуту, урча и хлюпая, опустошил миску. Иаков сбегал в шатёр и принёс хлеба и мёда.

— А знаешь, — Исав наелся, и глаза его посоловели, — иногда дома не так уж и плохо. Вот, что. Первого же оленя, которого я подстрелю, принесу тебе. Идёт?

— Отдай мне лучше своё первородство, — Иаков и сам не верил, что произнёс эти слова.

— Забирай, — благодушно разрешил Исав и, зевнув, спросил. — А на кой чёрт оно тебе?

— Видишь ли, — понимая, что всё происходит как–то неправильно и, наверняка, богопротивно, — первородный будет нести Божье Благословение, полученное нашим отцом от его отца.

— Неси, раз хочешь, — сонно кивнул Исав.

— Подожди, не засыпай, — занервничал Иаков. — Ещё мне будет дадена власть над нашим родом и двойная часть отцовских владений. Понимаешь о чём я? Власть и земли!

— Забирай, я же сказал, — Исав, откинул полог шатра и скрылся в неё.

— Клянёшься? — дрожащим голосом спросил Иаков.

— Клянусь, отстань, — донеслось из шатра.

Иаков, тупо глядя на вылизанную братом миску, так и простоял всю ночь, пытаясь осознать случившееся.

— Продешевил я, поди, с этим первородством, — думал, засыпая Исав. — Да и чёрт с ним. Если что, прирежу недоноска…

ЗЕЛЁНАЯ УЛИЦА

— … а, ночные операции в городских условиях, без спецоборудования, дело непростое. Поэтому, когда станет совсем темно, как сами знаете где, что надо сделать? Правильно. Надеть прибор ночного видения. И включить что? Не прибор, а вот этот тумблер. И что случится? Правильно. Начнёте видеть в темноте. Всё, что было тёмным, станет зелёным.

Зелёные дома, машины, объекты. Понятно? Короче, вся улица станет зелёной.

— А, можно вопрос?

— Можно гвоздь тебе в голову вбить, а в армии говорят «разрешите»!

— Разрешите вопрос.

— Не разрешаю. Дальше слушаем. Как только всё стало зелёным, сразу будет видно, где скрываются враги. Значит, что надо делать?

— Убивать врагов.

— Это вы в своей Москве скоро друг друга поубиваете. А в армии надо открывать огонь на поражение…

ЗОЛОТОЙ ТЕЛЕЦ

Через семь недель после Исхода из Египта 600 000 иудеев подошли к горе Синай.

— Ждите здесь и слушайтесь моего брата Аарона, — сказал им на прощание Моисей. — Я же, ухожу говорить с Богом.

И поднялся на гору. И не было его сорок дней…

Иудеи же, «народ необузданный», подождали, подождали Моисея, да и потребовали от Аарона, мол, «сделай нам бога». Сколько тот не увещевал их, не предлагал дождаться брата, люди были непреклонны. Тогда Аарон, в надежде выиграть время до возвращения Моисея, пустился на хитрость.

— «… выньте золотые серьги, которые в ушах ваших жен, ваших сыновей и ваших дочерей, и принесите ко мне», — предложил он, в надежде, что тут–то всё и прекратится. Кто–то, надеялся Аарон, и отдаст золотишко, другие же решат, что и без их вклада можно обойтись.

Не тут–то было! Все 600 000, как один, сняли серьги и отдали ему.

Делать было нечего, и Аарон распорядился построить плавильную печь; набрать дров (это в пустыне то!); долго плавил золото и в результате получил некий бесформенный слиток.

— О! — обрадовались иудеи. — Смахивает на тельца. Отличный бог! Тяжёлый, блестит, не ржавеет и стоит приличных денег. И понесли ему «жертвы мирные», и стали петь, и стали плясать.

Однако с горы уже спускался взбешённый Моисей.

«… и взял Тельца, которого они сделали, и сжег его в огне, и стер в прах, и рассыпал по воде, и дал ее пить сынам Израилевым».

Расправившись с идолом, Моисей обратил свой гнев на брата.

— «… ты знаешь этот народ, что он буйный», — развёл руками Аарон.

Для острастки, Моисей приказал истребить 3 000 наиболее яростных сторонников Тельца и опять ушёл на Синай, вымаливать у Бога прощения за досадный эпизод с идолопоклонством.

Бог иудеев, разумеется, простил, но наказал сорокалетним скитанием по пустыне.

ЗМЕЮ (НА ГРУДИ) ПРИГРЕТЬ

Быль.

Шёл как–то раз Мужик через лес. Вдруг, видит, лежит посреди дороги Змея. Хотел он её палкой прибить, а та ему молвит человеческим голосом.

— Не казни меня, Мужик. Лучше согрей и накорми, а я тебе за это службу сослужу.

— Да, какой же от тебя прок может быть? — удивляется Мужик. — Разве, отравить кого?

— Ты, давай, грей и корми, — обиделась Змея. — А, о пользе потом поговорим.

Сказано, сделано. Развязал мужик узелок с едой, накрошил аспиду яичко, налил молока, да и напотчевал. Затем перекрестился и сунул её за пазуху.

Шагает дальше по лесу, со Змеёй лясы точит.

— Давай, — говорит, — к князю какому на службу пойдём. Будешь для него подслушивать, да подсматривать.

— Опасно, вдруг поймают, — шипит Змея из–за пазухи.

— Опасно, — соглашается Мужик. — Может, станем путников грабить. Расположатся они на ночлег, а ты их ночью перекусаешь. Я же наутро барахлишко на базаре продам.

— Боюсь, попадёмся, — сомневается Змея.

— Дело непростое, — кивает Мужик. — А, если, по деревням людей дивить затеемся? Будто я колдун, змееносец и аспидовед?

— Что ж, — молвит Змея, — мне нравится.

И стал они по деревням ходить, народ тешить. Соберут зевак, Мужик рубаху скинет, а вокруг него Змея обвилась, смотрит холодным глазом, жалом водит. Хлопнет он в ладоши, Змея на землю скользнёт. Хлопнет другой раз, та клубком совьётся.

— Подходи, честной народ, — кричит Мужик, — дивись на Мудрого Змея. Кто судьбу свою узнать хочет, всё аспид за медный грошик поведает!

Зажили они припеваючи. Мужик новый армяк справил, сапоги сафьяновые завёл, поясом шёлковым обернулся. И Змея сыта, да ухожена, жизни своей не нарадуется. Долго ли это длилось, коротко ли, но заскучал Мужик. Спать стал плохо, во сне вскрикивать.

— Прости меня, — говорит Змее. — Но, видать, пришла пора нам расстаться. Не может человек один жить. Надо мне семьёй, да малыми детушками обзаводиться.

— Женись на мне, — улыбается та. Грянулась озёмь, да и обернулась зеленоглазой девой.

Поставили они дом, справили свадебку, и зажили душа в душу.

Повезло Мужику.

ЗМИЙ-ИСКУСИТЕЛЬ

В Змия, искушавшего Еву в Райском Саду, не вселялся Дьявол, как почему–то принято считать. Какой смысл принимать облик ползучего и ядовитого гада, если можно прикинуться оленёнком с грустными глазами или трогательным мопсом?

Нет. Просто «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог». Пытливым умом был наделён аспид. Не найдя среди живущих в Саду существо достойное внимания, он решил подразнить самого Бога. Результат получился плачевный, но, оцените размах затеи!

Кстати, не решись Змей на эту шутку, не было бы и нас…

ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА

Каждый жених знает, что за невесту полагается приданое, но не всякий помнит, что сватовство начинается с подарка будущему тестю. И задача сватов не прокричать «У нас купец, у вас товар», а вручить папаше дары. В старину это происходило так…

Количество сватов могло быть как угодно велико, но в дом к родителям невесты заходили только трое, неся в руках шапки. В одной были насыпаны орехи, во второй сласти или пряники. Третий же сват, всегда стоящий в центре, держал шапку с золотом. Если жених был, что называется, «не ко двору», то родитель с поклоном принимал шапку с угощением и звал сватов к столу, подсластить отказ. В случае, когда перспективы будущего замужества вызывали сомнения, выбиралась шапка с орехами. Сваты с родителями рассаживались по лавкам и, неспешно пощёлкивая, торговались. Но, разумеется, чаще всего выбиралась ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА, то есть шапка с золотом.

Кстати, из традиции выбора искомой ЗОЛОТОЙ СЕРЕДИНЫ, появилось множество поговорок, таких как:

«Не по Сеньке шапка» — говорится родителями невесты в случае скупости жениха:

«Шапками закидать» — имеется в виду, что невзрачный жених осыпает будущего тестя золотом;

«Не купил батька шапки, так пусть уши мерзнут» — с этим всё понятно…

ЗОЛОТОЙ ВЕК

Золотой период в жизни человечества или ЗОЛОТОЙ ВЕК (aurea saecula) закончился с появлением земледелия. Как только появилась необходимость ухаживать за растениями, обрабатывать землю, бороться с грызунами — эпоха благоденствия закончилась. Сейчас уже не узнать имя того подлеца, что первый вскопал грядку и бросил семена. Однако, последователей у него оказалось великое множество. Они одомашнили животных, сшили одежду, нашли руду, построили мастерские. Чем всё это закончилось, сами видите.

Вообразите поселение ЗОЛОТОГО ВЕКА, к примеру, на берегу тёплого моря. Ранее утро, на верхушках пальм весело переругиваются птицы, иногда, с глухим стуком, падает созревший кокос, мерно гудят золотистые пчёлы. И вот, из одной хижины, крадучись выходит человек. В руках его лейка и деревянные грабли. Он, стараясь не шуметь, принимается окучивать и поливать небольшой огородец.

— Выращу много–много капустки. Такой в лесу не найти, — приговаривает он. — Пусть все видят, каков я.

И рождается ГОРДЫНЯ

— Вот, мерзавец, — подсматривает за ним из хижины сосед. — Хочет казаться самым умным.

И рождается ЗАВИСТЬ.

Постепенно просыпается всё племя.

— Ого, — говорят они. — Каков урожай! Не то, что опостылевшие кокосы и бананы. Вот бы полакомиться такой вкуснотищей.

И рождается ЧРЕВОУГОДИЕ.

— Как он хорош, с этими граблями в руках. Какие мышцы, как блестит тело, — бросает на земледельца пламенные взгляды жена соседа.

И рождается ПОХОТЬ.

— Разбил свой огород прямо посреди дороги, — злобно шипит охотник.

И рождается ГНЕВ.

— Эх, кабы все его плоды стали моими, — шепчет старуха.

И рождается АЛЧНОСТЬ.

— Мне такого огорода в жизни не видать, — вздыхает ребёнок.

И рождается УНЫНИЕ.

Вот так один жалкий огородник может ввергнуть счастливое и беззаботное племя в пучину грехов. Вот оно начало конца ЗОЛОТОГО ВЕКА.

ЗУБ ИМЕТЬ

При фразе «ЗУБ ИМЕТЬ», мне в детстве всегда мерещился упырь, таящийся в ночной листве и посверкивающий клыком…

По Далю ЗУБ — «косточка, вырастающая из ячейки челюсти, для укуса и размола пищи». Удивительно хорошо сказано! Однако выражение ЗУБ ИМЕТЬ никакие укусы и размолы пищи не подразумевает. Вспомним, что ЗУБ это ещё и:

— долька чеснока:

— элемент зубчатого колеса;

— острый выступ, насечка или зарубка. Отсюда, кстати, и заЗУБрина.

Так вот, дабы не забыть что–либо, раньше делались зазубрины «на память». Видите, ничего зловещего и вурдалачьего. Если, конечно, зарубка ставится не на прикладе ружья…

ЗУБЫ ЗАГОВАРИВАТЬ

Вспомните свои ощущения от визита в этот кабинет…

Ещё у двери вы ощущаете запах эфира, нашатырного спирта и крови. Звякают инструменты, падающие в металлический судок. Клещи, щипцы, иглы? Слышится вкрадчивый голос, призывающий «терпеть». Внезапно где–то в глубине зарождается леденящий душу свистящий звук. Он нарастает и превращается в жуткий зуд, вгрызающийся в каждую клеточку мозга. Кто–то, булькая горлом, словно, захлёбываясь кричит. И снова тишина. Скребёт о стекло металл, льётся вода. Вода ли?..

К стоматологу мы идём, только перепробовав старые добрые способы исцеления. Когда не помогает ватка, смоченная одеколоном, анальгин, чеснок и разведенный известью куриный помёт. Идём, прижимая ладонь к щеке, забыв, что существует элементарный и безболезненный «зубной заговор». Для проведения этого простейшего обряда необходимо:

— больной (Заговариваемый);

— старушка (Заговорщица);

— кружка воды (желательно кипячёной);

— бумажка с текстом (лучше бы, если Заговорщица выучит его наизусть).

Заговорщица встаёт перед Заговариваемым, держа в руках сосуд с водой и произносит, — Две сестрицы: Марья, да Дарья,

сами говорили, чтобы раба Божьего щеки не пухли, зубы не болели век по веку.

Тем моим словам ключ да замок, ключ в воду, а замок в гору.

Затем Заговариваемый принимает двумя руками сосуд с водой, выпивает и исцеляется…

Будьте ближе к земле, к корням, к истокам и вы забудете о монстре, облачённом в белый халат, сжимающем волосатыми руками окровавленные клещи.

ЗУБЫ НА ПОЛКУ ПОЛОЖИТЬ

Чиновный и служивый люд зубы свои бережёт. Пришёл поутру в контору, зубки вынул, в чистую тряпицу завернул, да сложил на полочку. Боже упаси, начальник заметит, что ты их скалишь или просто покажешь ненароком. Пусть себе лежат, без них спокойнее. Закончится служба, снял, родимых, с полки, сунул в рот и дуй себе домой. А по дороге можно их с сослуживцами и поточить маленько, особенно, если кто на зубок попадётся. Вернулся в квартиру, говядинкой варёной себя побаловал и опять — зубы на полку. Пусть лежат, ведь один раз и на всю жизнь дадены.

ИЕРИХОНСКАЯ ТРУБА

«Тогда сказал Господь… когда услышите звук трубы, тогда весь народ пусть воскликнет громким голосом, и стена города обрушится до своего основания…»

Книга Иисуса Навина, гл.6

Понимаете? Стены рухнули от крика, а звук трубы был просто сигналом, как, к примеру, выстрел крейсера «Аврора».

По Далю, «КРИК — вообще громкий звук голоса, зов, шум, БРАНЬ».

Так что, скорее всего, Сыны Изралиевы принялись ругать иерихонские укрепления на все корки. И, заметьте, поводов у них хватало. После сорока лет странствий по пустыне, внезапно исчезла манна, и Сынам Израиля пришлось питаться «опресноками и сушёными зёрнами». В довершение им всем поголовно сделали обрезание «каменными» (!) ножами. И теперь предлагают как следует «орнуть». Клянусь, я бы вопил, как резаный…

ИЖИЦУ ПРОПИСАТЬ

Букву «ижица», похожую по написанию на латинскую «V», молодая Советская Республика выбросила из алфавита вместе с «ять», «i» и «ер». Наверное, для того, что бы быстрее записывать свои мысли. Или речи вождей. И грамоте учиться стало легче. Опять же, сократив число букв в лозунгах, стало возможно сэкономить на красной материи и белилах. Сплошная польза.

Жаль, что мне не довелось жить в то славное время перемен и крушения основ. Что там несколько букв! Я бы предложил:

— переименовать розовый цвет в «мелкобуржуазный». «Мелкобуржуазный фламинго». Звучит!

— убрать пузатую цифру «ноль», как напоминание о мировом капитале. Заменить бы её на пролетарскую «звезду».

— разобраться с Таблицей Менделеева. Пусть химические элементы носят имена политкаторжан.

— переписать Атлас Звёздного Неба. Какого–нибудь унылого Волопаса переименовать в созвездие Раненого Комсомольца!

— к национальности добавлять «красно» или «бело» К примеру, «краснобашкир» и «белофранцуз». Проблема была бы только с белорусами. «Краснобелорус» как–то не очень…

И, главное, какой простор! Месяцы и дни недели, болезни, породы собак и кошек, имена (впрочем, большевики до этого сами додумались), минералы. Да, мало ли что! Эх, опоздал я родиться…

ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

Вообще–то, царь Ирод просто оказался, что называется «не в то время и не в том месте». Был он человеком уже здорово в годах, лет за семьдесят, и жизнь прожил нелёгкую. Воевал, раскрывал заговоры, унижался перед римским кесарем Августом, укреплял границы, строил храмы и города. Не проводил, одним словом, свою жизнь в лени и разврате. Поэтому, узнав от волхвов, что «родился Царь Иудейский», Ирод, естественно, не обрадовался и попросил указать ему новорожденного. Кстати, прекрасно понимая, что ему лично, в силу преклонных лет, младенец ничем угрожать не может, он заботился о сохранении своей династии, желая избежать смутных времён. Опять же, волхвы ни словом не обмолвились о том, что искомый новорожденный ни кто иной, как сам Спаситель…

Матфей пишет, что волхвы, поклонившись Младенцу и вручив ему свои дары, не стали возвращаться к Ироду, а «иным путем отошли в страну свою».

«Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался, и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже…»

Подобными деяниями изобилуют Мифы Древней Греции, да, что там далеко ходить — сам благородный Король Артур, пытаясь избавиться от внебрачного сына Мордреда, утопил целый корабль с детьми. Убить десяток, а то и сотню младенцев не считалось каким–то удивительным актом жестокости. Наверное, поэтому об «избиении младенцев» упоминает один Матфей. Марк, Лука и Иоанн, видимо, посчитали это незначительным событием…

Не ошибается тот, кто ничего не делает. Кто же занят великими делами, тот и ошибается по–крупному. Наверное, это и относится к Ироду…

ИЗ МУХИ ДЕЛАТЬ СЛОНА

Из мух слонов можно делать, а можно и наколдовывать. Прошептал волшебные слова, и вся помойка облеплена растерянными слонами. Или рой слепней, преследующих корову, вдруг превращается в бегущее слоновье стадо. Занятно, когда поздней осенью в картофельных грядках вдруг возникнет одиноко и монотонно трубящий октябрьский слон. А подшутить над хозяйкой, готовящей на кухне варенье или над рыбаком, закинувшим удочку с мушкой на крючке? Впрочем, это всё шутки. Настоящее же получение слона из мухи — процесс сложный, требующий множества средств и специалистов. Представьте ослепительно чистую лабораторию, заставленную разноцветными цистернами с плазмой, растворами, биомассой. Воздух сух и холоден. Мертвенно светят неоновые лампы. От никелированных анклавов, проходя через фильтры и капельницы, тянутся к введённой в анабиоз мухе, прозрачные трубки. Беззвучно ходят поршни насосов в прозрачных цилиндрах. По сотням мониторов ползут столбцы цифр, изгибаются синусоиды графиков. Безликий металлический голос отдаёт команды, сопровождающиеся переключением тумблеров и щёлканьем клавиш. Наконец, начинается обратный отсчёт и на цифре «ноль», мушиное тельце, опутанное проводами, чуть вздрагивает. Трубки, соединяющие её с анклавами, наполняются разноцветными жидкостями и муха начинает расти. Десяток лаборантов в зелёных халатах, суетятся вокруг неё, просовывая под неподвижное тельце ремни и меняя капельницы. Проходит немного времени и вот из путаницы проводов и капилляров возникают очертания слонёнка.

— Первый этап завершён, — объявляет металлический голос.

Руководитель проекта, доставая из кармана сигареты, выходит из лаборатории и немедленно сталкивается с репортёрами.

— Уже можно поздравлять, профессор?

— Несколько слов нашему каналу!

— Скажите, муха больше не источник заразы?

— А летать он сможет?

— Почему именно слон?

Ещё не зная, что его первая фраза войдёт в историю слонопроизводства, Руководитель растеряно произносит, — Слон, животное полезное…

ИЗ ПЕПЛА ВОЗРОДИТЬСЯ (ВОССТАТЬ)

Урок французского.

— Ну, и как переводится «Cendrillon», если «la cendre» — «пепел, зола»?

— Пепельница?.. Сказка про Пепельницу?

— Ценю твоё чувство юмора. А, если подумать?

— Может быть «Погорелица»?

— Сказка Шарля Перро о Погорелице? Молодец! В данном случае «la cendre» — просто «зола».

— Зольница? Честно, я никак не соображу!

— Да, что тут соображать! Ты про Золушку когда–нибудь слышал?

— О! А, я был уверен, что она от слова «золото». В смысле, «золотце», «золотистая»…

— Издеваешься? Золушка твоя вся в золе, в грязи, в дерьме!

— Да понял я, понял.

— Нет, ну поглядите, Золушка у него из золота!

— Всё нормально, я теперь знаю.

— Взбеситься от тебя можно! Может быть, в цирк сразу, а не в школе учиться? Вот всегда ты меня доведёшь! О чём мы сейчас говорили?

— Сказки Шарля Перро…

ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ ДОСТАТЬ

Казалось бы, вполне житейская ситуация, один человек кричит другому, — Я тебя из–под земли достану!

Тем не менее, эта расхожая фраза послужила началом для нешуточного конфликта, аналогичного противостоянию «остроконечников» и «тупоконечников».

Задумайтесь, произнося — «Я тебя из–под земли достану!», Преследователь имеет в виду, что под землёй будет находиться Преследуемый. Или он сам?

В одном случае, Преследуемый умирает и предаётся земле. Однако, безжалостный Преследователь, выкапывает беднягу и терзает его останки.

Во втором варианте, гибнет Преследователь, но, несмотря на это, встаёт из могилы, дабы не давать покоя Преследуемому.

Учёные мужи, разбившись на два непримиримых лагеря, осыпали друг друга оскорблениями на семинарах, поливали грязью в монографиях и вербовали новых сторонников. Ходят слухи, что даже состоялись две тайные дуэли.

Некоторое время просуществовало жалкое сообщество отщепенцев, утверждающих, что Преследуемый мог бы скрываться в подземных катакомбах. Однако «катакомбщиков» вмиг заклевали, и они выродились в некое подобие секты…

Проблема, кстати, до сих пор не решена, хотя страсти и поулеглись.

ИЗ ПОРОСЯ В КАРАСЯ

«От карася до порося» золотятся буквы по весеннее–салатному полю вывески. Слева пучит глазищи блестящая, изогнувшая спину рыбина. Справа — заговорщицки подмигивает свиная мордаха. Останавливаются у дверей магазина москвичи, задирают головы, переговариваются.

— Гляди–ка, а я второго дня этих «карасей–поросей» на Мясницкой видел.

— И на Сретенке таких же развесили.

— Что ж, полюбопытствуем, полюбопытствуем.

А в магазине лихие молодцы в белоснежных фартуках вьюнами меж товаров скользят. Отрезают, взвешивают, пакуют. Один на пергамент пяток селёдок астраханских выплеснул. Поднимает каждую под жаберки, словно мехом драгоценным любуется. Другой сыр нарезает. Ломтики матовые, восковые, словно лепестки из–под ножа выпадают. Третий — корзину с фруктами кухарке вручает, да на ухо ей любезности нашёптывает. А четвёртый принимает вас под локоток, — Чего изволите-с? Впервые у нас? Всё только свежайшее-с! Извольте визиточку принять. Осьмнадцать магазинов держим-с. Всё купца Арсения Игнатьева…

Сам же Арсений Прохорович Игнатьев в кленовых, расписанных в золотое с салатовым, саночках мчит по Москве от одного своего заведения к другому. Легко соскочит у магазина, и стоит, прислушивается, о чём входящие–выходящие промеж себя говорят. Всем ли довольны? Послушает, послушает и опять в сани. Летит вдоль серых лабазов, мимо обшарпанных вывесок.

— Дайте мне пяток лет, — усмехается в бороду. — Мои «караси–пороси» всех вас повыведут…

ИМЯ (ЕМУ, ИМ) ЛЕГИОН

«Изгнание бесов» описали сразу трое евангелистов. Четвёртый (Иоанн) смолчал.

Прибыв «в страну Гергесинскую», Иисус встретил человека, «одержимого бесами».

«И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: ЛЕГИОН имя мне, потому что нас много». Евангелие от Марка. Гл. 5

«Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: ЛЕГИОН, — потому что много бесов вошло в него». Евангелие от Луки. Гл. 8

Римский легион (а других евангелисты не видали) в то время состоял из 5000 воинов. Соответственно и количество бесов насчитывало столько же… голов(?). В среднестатистическом человеке около 5000 мл крови, а 1 мл — это 20 капель. Отсюда следует, что откачав из «одержимого» двадцать капель, получим одного «беса».

К чему, спросите, эта сомнительная математика? Просто, когда, вас уговаривают выпить «ВСЕГО ПО ДВАДЦАТЬ КАПЕЛЬ», вспомните мои вычисления. И задумайтесь!

И НА СТАРУХУ БЫВАЕТ ПРОРУХА

Структура классической российской семьи хорошо знакома нам по многочисленным преданиям и историям. Каждый член её наделён неизменными, только ему присущими особенностями и функциями. Рассмотрим повнимательнее эту ячейку общества.

1. Недееспособные Дети (Н. Д.).

К ним относятся, как юные отпрыски Отца с Матерью, так и дети Старших Сыновей. Н. Д. не доставляют особых неприятностей, хотя и нуждаются в ежедневном кормлении кашей с молоком, несмотря на то, что «в сусеках шаром покати», а коровка издохла. Кроме того, лесные хищники (медведи, волки) норовят унести их в лес и воспитать по–своему.

2. Частично дееспособные дети (Ч. Д. Д.).

Отличаются любовью к рутинному труду. Используются для колки дров, переноски воды, чистки конюшен и на земляных работах. Частенько попадают в сложные жизненные ситуации (пьют из козлиного копытца, теряются в чащах). Однако, основная опасность, поджидающая их в жизни — смерть Биологической Матери. Отец в таких случаях неизменно приводит в дом Злую Мачеху, основной целью которой становится «изведение» Ч. Д. Д.

3. Старшие Сыновья (С. С.).

С. С. обычно трое. Двое умных, и третий — философствующий бездельник, любитель музицирования и животного мира (кони, щуки, лягушки). Зачастую С. С. бывают женаты, но продолжают проживать с Отцом и Матерью, в ожидании их скорой кончины и вступления в наследство. Жёны «умных» дородны, но завистливы и несдержанны на язык. Третий же, обычно холост или женат на представителе местной фауны.

* Старшие Дочери, исхитрившиеся пережить возраст Ч. Д. Д., выходят замуж, покидают отчий кров и живут других семьях.

4. Отец и Мать.

Люди негордые, небогатые и недалёкие. Живут по божьим законам, то есть один добывает пищу в поте лица своего, другая же, в муках рожает детей. Любят Родину и всегда готовы благословить С. С. на ратное дело или подвиг. Несмотря на здоровый образ жизни и экологически чистую пищу, силы у них к сорока годам «уже не те», о чём они неизменно сообщают, добавляя при этом неизменное «эх».

5. Старик и Старуха.

Практически всегда являются родителями Отца. Безвредные члены семьи, любящие проводить время на печах, завалинках или лавках. Старик, не любящий сидеть без дела, плетёт сети, лапти и кнуты. Может вырезать несколько свистулек для Н. Д., что вызывает неизменно раздражение остальных членов клана. Старуха же, занятая в основном воспитанием и развитием Н. Д., как ни странно является первопричиной всех бед, обрушивающихся на семью, источником «ПРОРУХИ». А выражаясь современным языком — облома. Именно она:

— впускает на ночлег цыган, сослепу приняв их за богомольцев;

— беспечно отпускает Ч. Д. Д. в лес по грибы;

— требует нового корыта;

— желает перед смертью испить живой воды (съесть молодильных яблок или печень синей обезьяны) и многое другое…

В то же время, не случайся время от времени неожиданные «СТАРУХИНЫ ПРОРУХИ», российские семьи давно бы заплыли жиром, растеряли духовность и неукротимость.

ИОВ МНОГОСТРАДАЛЬНЫЙ

Притча об ИОВЕ МНОГОСТРАДАЛЬНОМ, несмотря на кажущуюся незатейливость, сложна. Для большинства она знакома в следующем изложении:

— Жил да был в стране Уц справедливый и искренно верующий человек по имени Иов. Был он счастливо женат и воспитывал семерых сыновей и троих дочерей. Владел стадами верблюдов, волов, ослов и прочей живности. И жить бы Иову долго и счастливо, не выйди о нём спор между Богом и сатаной.

— Отчего ж Иову в тебя не верить, — молвил рогатый. — Всё у него есть, грех жаловаться. А, попробуй, отними нажитое. Как он тогда заговорит?

— Отнимай, — разрешил Господь.

И вмиг Иов лишился всех богатств и детей.

Ужаснулся праведник, однако не возроптал. Рассудил, что, мол, нагим он появился на свет, нагим и уйдёт.

— Тут ты, Господь, оказался прав, — поморщился сатана. — Но, как бы Иов запел, коснись я непосредственно его самого?

— Касайся, — согласился Господь.

И поразила Иова проказа, да такая, что даже знакомые не могли его узнать.

Однако и теперь не отрёкся от Бога непорочный страдалец. Посрамлённый сатана, поджав хвост, бежал. Господь же вернул Иову его богатства, одарил новыми детьми и исцелил проказу…

Однако, как я уже говорил, сама «Книга Иова» намного сложнее, чем её привычный пересказ.

В «Книге» к Иову, изгнанному из города в пустыню, приходят трое друзей, дабы поддержать его в страданиях. (Не самые плохие люди! Каждый ли из нас способен на подобное?) Они предлагают молить Бога о прощении за наверняка содеянные грехи. Ведь, не может Бог так покарать безгрешного.

— Но, отчего же тогда благоденствуют остальные грешники? — недоумевает Иов.

Как тут с ним не согласиться?..

В своём горе, Иов требует от Бога ответа — «за что»? Да, он не отрекается от Господа, не просит вернуть потерянное, но хочет понять, почему это с ним происходит.

И Бог является (!). Приходит, что бы сказать, — «Я прав, хоть тебе этого и не понять, ты не знаешь всего».

* Заметьте, мы–то с вами знаем, откуда на Иова свалились все напасти!

Бог говорит, друзьям Иова, что его «гнев горит» на них, за дурацкие советы каяться неизвестно в чём.

Действительно, что за глупость постоянно ощущать себя грешником и виниться в этом? В этом ли смысл веры?

Однако думаю, что мне пора остановиться. Читайте сами.

ИТАЛЬЯНСКАЯ ЗАБАСТОВКА

Забастовка, это стильно и сурово. Обязательно накрапывает дождь или кружатся мелкие осенние снежинки. Суровые лица мужчин под серыми кепками, плотно сжатые губы, стиснутые кулаки. Ветер таскает по булыжникам площади измокшую газету. Время от времени в холодной тишине принимается кричать заводской гудок. Зябко и голодно.

Совсем другое дело — ИТАЛЬЯНСКАЯ ЗАБАСТОВКА. Мужчины в сандалиях, белых майках и живописных брюках сидят за столиками открытых кафе. Золотые цепочки тяжёлыми шнурами покоятся на их шеях. Блестят на солнце набриолиненные волосы и загорелые лысины. Бастующие неторопливо пьют кофе, поднося к пунцовым губам крохотные чашечки. На грациозно оттопыренных мизинцах поблескивают фальшивые бриллианты. На площади безумствуют женщины. Изящные сеньориты в цветастых халатах, потрясая кулаками, проклинают владельцев фабрики. Грузные матроны, облачённые в чёрное, широко расставив ноги, надсаживаясь от крика, призывают Деву Марию покарать семьи кровопийц–работодателей. Плачут в голос дети. Воют бродячие собаки. Иногда из толпы летит в здание администрации ловко пущенный булыжник. Звенит разбитое стекло, а женщины приветствуют бросок радостными воплями. Иногда кто–нибудь из мужчин встаёт из–за столика и бочком приближается к негодующим дамам.

— Мама, пойдёмте домой, хватит, наверное.

— Даже не зли меня, Луиджо (Марио, Леонард). Мама никому тебя в обиду не даст!

И ТЫ БРУТ!!

Узнав в толпе заговорщиков, ворвавшихся к нему, своего друга Брута, Цезарь воскликнул, — И ТЫ БРУТ?

Ненавижу риторические вопросы!

— Как тебе такое могло в голову придти?

— Как ты мог?

— И не стыдно тебе?

А, вот — пришло, смог и не стыдно! Ну, как тут ещё ответишь?

Можно, конечно, дать, что называется, развёрнутый ответ. Начать с детских страхов, перейти к юношеским комплексам, упомянуть доктора Фрейда и припомнить старые обиды. Но этого ли ждёт вопрошающий? Разумеется, нет. Просто хочет, что бы последнее слово осталось за ним. И, согласитесь, в устах Цезаря, это прозвучало как–то мелко. Изругал бы подлецов на все корки или попросил прирезать «не больно»…

КАЗАНСКАЯ СИРОТА

Начнём издалека, с шекспировского принца Гамлета. Вспомним этого нервного юношу в колготках. Худое лицо, обрамлённое длинными жидкими волосами, кривой рот, затравленные глазки крысёныша. Однако, горе и боль, разрывающие его душу, вызывают в нас искреннее сопереживание. Так жаль шелудивого пса, боязливо выглядывающего из–за мусорного бака. А теперь, забудьте об этом образе, который нам вбили в головы театральные режиссёры и кинематографисты. Представьте Принца таким, каким он должен был быть на самом деле. Дерзкая, неукротимая кровь датских королей течёт в его жилах. Когда он, наняв бродячих комедиантов, поглаживает рукоять меча и спрашивает у матери, «Сударыня, как вам нравится пьеса?», та вздрагивает от страха. Что знает этот, внезапно спятивший Принц, о чём догадывается? Его безумие страшно. Огромный, рыжебородый он бродит по замку, пугая придворных. Такой Гамлет может задаваться вопросом «Быть или не быть». И его «не быть» боится Король, боится вся Дания…

Теперь перенесёмся в Россию. Кто из нас не помнит репинскую картину «Иван Грозный убивает своего сына». Плешивый старик в чёрной ночнушке с выпученными глазами. Спятивший упырь, питающийся кровью подданных, терзающий свой народ. Да разве таким был великий царь Иван Васильевич? Статный и величественный, с печатью великих забот на челе, правил он своей необъятной и дикой страной. Воевал с Ливонией, Швецией и Крымским Ханством, торговал с Англией, строил храмы, расширял границы. Был приветлив и щедр, мудр и справедлив. Могучей дланью и силой своей воли не дал впасть стране в смуту и ересь.

Одна слабость была у царя. Не мог себе простить, что дозволил стрельцам в 1552 году разграбить и вырезать Казань. Вспомнит ночное зарево над городом, запах гари, вопли жителей, и содрогнётся. Наверное, поэтому, шествуя на службу в храм, нет–нет, да и остановится у нищих.

— Есть кто из Казани? — спросит у падших ниц оборванцев.

И если найдётся такой, царь его обязательно обласкает и одарит.

Врать ему, однако, стереглись…

КАК КУР ВО ЩИ

Толкователи этого простейшего крылатого выражения, словно сговорившись, утверждают, что фраза прежде звучала «как кур в ОЩИП». Мол, щи, не готовятся на основе куриного бульона, а «ощип» — это некое ритуальное ощипывание, наносящее «куру» непоправимую душевную рану.

Начнём со щей. Они состоят из двух основных компонентов — капусты и бульона. Капуста может молодая или старая, квашенная или кислая, савойская или брюссельская, кольраби или морская. Некоторые авторитеты утверждают, что её можно заменять ревенём, паслёном или павиликой. Точно также не важна и основа для бульона. Говядина, свинина, баранина, курятина, гусятина, ветчина, словом, любое мясо, имеющее окончание «на». Даже бульонные кубики!

Что же касается «ощипа», то он не несёт в себе ничего зловещего. Любому куродержателю известно, что каждые шесть месяцев эта птица линяет. Хочешь иметь мягкие подушки–перины? Будь любезен, раз в полгода ощипывай своих питомцев. Мало того, куры обожают, когда хозяйка помогает им поскорее отлинять. Ёжатся, хихикают, подставляя грудки и гузки. Те же, кто считает, что куриный пух снимается с птичьих трупов, просто больной маньяк.

Теперь о «куре» попавшем в «щи». Так вот, на стадо (стаю, рой) кур полагается лишь один петух (кур). Если он погибает, то от когтей соседского соперника, лап кота или клюва коршуна. Попадание его в суп бессмысленно, ибо прекращает куриную яйценоскость. Только непредвиденная случайность может бросить его «во щи». Клюнет, к примеру, в темя похмельного хозяина…

КАК С ГУСЯ ВОДА

В детстве многому веришь. Что рыбий жир полезен. Что будешь курить — не вырастешь. Что родители всегда правы. Подрастая, понимаешь, что и без рыбьего жира можно неплохо обходиться, что растёшь, несмотря на курение, и что родители иногда ошибаются. Став взрослым, с удивлением читаешь о вреде рыбьего жира для детского организма. Узнаёшь, что рост и курение никак не связаны, а родители могут упороть такое, что тебе и не снилось…

В школе на уроке биологии учительница разъясняла нам, что гусь, дабы не намокнуть в воде, смазывает перья жиром. Мол, у него на спине находится специальная железа, выделяющая водоотталкивающую смазку. И мы верили! Сегодня, наученный горьким житейским опытом, я бы, разумеется, не купился на подобную ерунду. Подумайте сами, как подобное возможно? Проведите элементарный эксперимент. Используйте вместо длинной гусиной шеи правую руку (левую привяжите к туловищу). Клюв замените, предварительно покрытой лаком и высушенной, строительной рукавицей. На спину скотчем прикрепите клизму с растительным маслом. И попытайтесь нанести на тело тонкий слой смазки. Как считаете, получится? Тогда, осалившись, пройдитесь «гусиным шагом» (этаким полуприседом) по улице. Уверяю, что через пять минут вы покроетесь тополиным пухом, листьями, мухами и прочим мусором. Разве так выглядит гусь?

Поверьте мне, никаких маслёнок у гуся на спине нет. И он промокает, и страдает, и мёрзнет! Вспомните выражение — «покрыться гусиной кожей». Выживает же, бедняга, благодаря запасам подкожного сала, тёплым объятиям друзей, да кружечке доброго глинтвейна. Поэтому, гуляя промозглой осенью над обрывом реки, не сталкивайте вниз гусей. Станьте добрее к этим неуклюжим несчастным птицам.

КАК С КОЗЛА МОЛОКА

Мне вполне понятна нелюбовь людей к Козлу. Заметьте, говоря «понятна», я вовсе не оправдываю подобного отношение к нему. Так уж вышло, что на Козле лежит единственная обязанность — размножаться. Конь, помимо этого, возит седока и пашет. Бык, наделав телят, отправляется на бойню. Баранов стригут. Свин зимой радует крестьянина салом. И только Козёл в силу неукротимого характера, острых рогов и отвратительного запаха восхитительно бесполезен.

Он «скачет козлом», «поёт козлом», «пахнет козлом». Ему просто повезло!

— Эх, — вздыхает фермер, поглядывая на жизнерадостного Козла. — Давал бы ты мёд, или метал икру, или двор сторожил. Никакой пользы от мерзавца.

— Ме–е–е! — независимо трясёт бородёнкой Козёл.

— Изыди, — плюёт фермер.

— Завидует, — улыбается про себя Козёл.

КАМЕНЬ ПРЕТКНОВЕНИЯ.

Идёт Солдат домой с войны. Сапоги блестят, награды гремят, в ранце трофеи. Шагает себе, вдруг, видит, сидит у дороги Старуха.

— Солдатик, — говорит. — Угости табачком.

Присел Солдат, развязал кисет, набил трубочку, передал Старухе.

— А что у тебя в ранце, служивый? — пытает старуха, да в глаза ему заглядывает.

— Трофеи, бабушка, — весело отвечает тот. — Карманные часы, сапоги яловые, подсвечник бронзовый и зубы золотые.

— Знаешь, — говорит Старуха, — отдай–ка всё это мне. Страсть, как заморские вещички люблю. Не то прокляну.

— Будь здорова бабушка, — встал Солдат. — Человек ты старый, видать всю совесть за долгую жизнь порастеряла.

И зашагал себе дальше.

— Ах, так, — зашипела Старуха. — За жадность твою, будешь теперь о каждый камень запинаться.

Только вымолвила, как задел Солдат ногой придорожный камень и в пыль грохнулся. Только встал, пару шагов сделал, как опять запнулся.

— Эге, — смекает себе. — Видать, и вправду, прокляла старая ведьма. Не ходить мне больше по земле

Оглянулся, а той уже и след простыл. Делать нечего, пополз себе на брюхе дальше. Но, россейский солдат смекалист. Добрался до реки, смастерил плот и поплыл по течению. Много времени прошло, мало ли, но вынесла его вода к океану. Там Солдат быстро с моряками дружбу завёл, да на корабль служить нанялся. Плавает по морям, трубочку покуривает и над колдуньей посмеивается.

Год прошёл, другой, третий. Надоело Солдату на волнах качаться. Упросил он друзей–матросов его в таком месте высадить, где камней и в помине нет. Сказано–сделано. Бросил корабль якорь у зелёного острова, где пальмы, песок и родник с ключевой водой. Сошёл он на берег, простился с командой и зажил себе. Женился на туземке, детишек нарожал, живёт — не тужит. Бывает вечером, соберёт семью у костра, раскроет старый солдатский ранец и показывает им свои сокровища. Карманные часы, сапоги яловые, подсвечник бронзовый и зубы золотые…

КАНИТЕЛЬ ТЯНУТЬ.

Канитель — это такие тонкие проволочки из золота или серебра, которыми в старые добрые времена расшивались камзолы и платья. Средневековые франты весело поблёскивали на балах, соревнуясь в обилии золотого шитья. Какой–нибудь провинциальный баронишко и тот, заложив по третьему разу родовое гнездо, старался изукрасить своё платье канителью. Народ побогаче и познатнее, не удовлетворялся одним количеством золотых нитей, а обращался к модным мастерам. Так, глядишь, у одного на спине лев вышит, у другого — дракон во всю грудь, у третьего — портреты фаворитки на обшлагах. И только первые лица государства, владеющие несметными состояниями, могли позволить себе НЕ КАНИТЕЛИТЬСЯ. Глядишь, герцог Орлеанский в простецком бархатном кафтанчике, шмыгнёт серой мышкой к королю, решит вопрос о войне с Испанией и был таков. Иной уровень, иные ценности…

Выражение «КАНИТЕЛЬ ТЯНУТЬ», подразумевает отнюдь процесс, при котором рабочие крепкими пальцами вытягивают из бруска золота тонкую нить. Слава Богу, для этого существовали специальные волочильные станки. Дело в том, что расшитое канителью платье со временем старело, изнашивалось и просто выходило из моды. Не выбрасывать же панталоны, на которые ушли два килограмма золота, на помойку! Вот и несёт их слуга к «девицам–канительщицам». Те же, штаны на верстачке раскинут и ловкими пальчиками золотые ниточки повытянут, в клубочки смотают. Хочешь, заново расшейся, а хочешь, дома в сундуке храни.

КАНУТЬ В ЛЕТУ.

Души, вошедшие в царство Аида, редко бывают спокойными и безмятежными. В одних, внезапно вырванных из кровавой схватки, ещё кипит ярость сражения. Другие, никак не могут поверить, что боль, терзающая их последние годы, исчезла. Третьи, оплакивают оставленных навсегда друзей. Что ждёт их дальше? Неужели бесконечные воспоминания о так быстро закончившейся жизни? Но, выходит старый Харон и ведёт души к священным берегам Леты. И свинцовые воды неспешно вымывают всё связанное с существованием на бренной земле. Плывут по течению, растворяясь, чьи–то горести, тревоги, страсти, мучения, радости. Тянутся от душ разноцветные разводы памяти, покачиваются на волнах…

А кто–то бултыхнёт в воду мучившую всю жизнь мысль о своём маленьком росте и стоит чистый и светлый. Улыбается.

КАРФАГЕН ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН

Калиф Гарун аль Рашид известен нам не как блестящий политик и реформатор, а, в основном, как искатель приключений. Тайно покидая дворец, он в драном халате бродил по улицам Багдада, ввязываясь во всевозможные истории, болтая с босяками и выпивая с караванщиками. Случалось, получал пинка от слуги какого–нибудь вельможи, бывал бит в чайхане, дрался «стенка на стенку» в кварталах ремесленников, спасался бегством от городских стражников. Однако, вернувшись, переполненный адреналином, в свои покои, зла ни на кого не держал и ощущал себя абсолютно счастливым.

Совсем иным человеком был Марк Порций Катон Старший. Воин, писатель, политик, он снискал себе славу борьбой с распущенностью нравов и роскошью. Пренебрегал дорогими одеждами, украшениями и слугами. Это его чуть было и не сгубило в Карфагене.

В тот злополучный день Катон Старший находился в отличном расположении духа. Пребывание в посольстве подходило к концу, доклад для Сената вчерне набросан, сувениры куплены, и через несколько дней корабль должен был умчать его в Рим.

— Пойду, прогуляюсь в порт, — обронил он начальнику стражи, выходя из ворот миссии.

— Марк, дружище, — начальник, знакомый Катону ещё по испанской кампании, придержал его за край тоги. — Поверь старому товарищу, не суйся ты в этот город в одиночку. Возьми с собой хоть пару моих ребят.

— Пустое, — беспечно отмахнулся Катон. — Это не официальный выход, а просто прогулка.

И, надменно задрав подбородок, как положено гражданину Римской Империи, ушёл.

Раскалённый африканским солнцем город встретил его запахами жарящейся баранины, гниющих бананов и лошадиного пота. Ко всему этому подмешивался лёгкий аромат человеческих фекалий. С приближением же к порту в воздухе стал преобладать запах тухлой рыбы и смолы. Количество прохожих заметно увеличилось. Бородатые финикийские купцы, больше похожие на морских разбойников, расталкивая встречных, спешили по торговым делам. Пьяные, несмотря на жару матросы, задирали стражников. Визгливо смеялись распутницы, расхваливали свои товары уличные торговцы, зазывали в лавки менялы.

— Подайте ветерану Пунических войн, мученику Фермопил, — завопил сидящий на камнях мостовой нищий.

Катон, брезгливо скривясь, собрался было бросить ему монету, и, к своему удивлению, не нашёл кошелька на поясе. Оглянувшись, он заметил портового мальчишку, спешно продирающегося сквозь толпу.

— Негодяй, — завопил Катон. — Держи вора!

В несколько прыжков он настиг мерзавца, и уже было изловчился схватить за волосы, как на его пути возник огромный, голый по пояс негр.

— Не тронь ребёнка, — просипел чернокожий, дыша в лицо чесноком и вином.

— С дороги, раб! — Катоном овладело бешенство.

Однако, кто–то сзади крепко обхватил его руками, а негр, обнажив в улыбке белоснежные зубы, не размахиваясь, ловко ударил Катона в живот. Римлянин, задыхаясь, упал в пыль. Откуда ни возьмись, вынырнул давешний воришка и одним движением сдёрнул с руки золотой браслет. Чернокожий, подмигнув мальчишке, тоже склонился над поверженным, и его пальцы принялись стремительно шарить по тоге, срывая серебряные застёжки.

— Помогите! — из последних сил выкрикнул Катон и получил удар кулаком в горло…

Неделю он провёл в кутузке, проклиная всех на свете и грозя ужасными карами стражникам. Затем был тайно продан в рабство контрабандистам. Пытался бежать, был пойман и безжалостно выпорот. Позже, бежал вторично, несколько дней скрывался в приюте для прокажённых, просил милостыню. В конце концов, ночью перелез через стену римского посольства, чудом спасшись от стрелы, пущенной стражником…

— КАРФАГЕН ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН, — с этих слов начался его доклад в Сенате.

КАСТОР И ПОЛЛУКС

Боги Олимпа частенько спускались на Землю поразвлечься и, заодно, подправить генофонд Эллады. С одним из таких посещений связано появление близнецов Кастора и Поллукса. Родились они у жены спартанского царя Тиндарея, немало удивив последнего. Согласно свидетельствам очевидцев, царица снесла яйца из которых, впоследствии, и вылупились братья. (Историкам, правда, ближе версия, что из яйца появился только Поллукс). О божественном же зачатии заговорили, когда вспомнили, что девять месяцев назад в окрестных прудах резвился некий лебедь с пучком молний в правой лапе.

— Уж не знаю, Зевс, не Зевс, — ворчал Тиндарей. — Но, вот этот, явно мой.

И гладил по голове крошку Кастора. Скорее всего, чутьё не подводило царя, ибо Поллукс оказался бессмертным. Мог часами сидеть под водой, легко переносил укусы ядовитых змей, не сгорал в костре, куда залезал на спор.

Несмотря на некоторую разницу в генах, братья обожали друг друга и всегда действовали заодно. Воевали, крали девиц, дрались, грабили. Но, однажды, Кастор, пронзённый копьём, был вынужден расстаться с Поллуксом, отправившись в мрачное царство Аида. Обезумевший от горя, близнец воззвал к биологическому отцу (Зевсу) с просьбой также лишить жизни и его. Зевс, довольно трепетно относящийся к своим многочисленным земным отпрыскам, внял мольбам. С присущим ему чувством чёрного юмора, повелел братьям сутки проводить среди мёртвых, а сутки блаженствовать на Олимпе. Воистину, «соломоново решение».

КАШТАНЫ ИЗ ОГНЯ ТАСКАТЬ

Нарвал как–то раз Царь Обезьян каштанов. Развёл костёр, дождался, пока он прогорит и бросил плоды в угли. Сидит себе на камне, трубочку покуривает, на звёзды смотрит. Вокруг джунгли шепчутся на сотни голосов, и, кажется Царю Обезьян, что вокруг ночное бескрайнее море. А сам он на крохотном островке, и ждут его безмятежные годы сладкого одиночества. Только вода, небо, отблески углей и мысли о вечном…

— Можно каштанчик?

От неожиданности (кажется, он задремал) Царь Обезьян вскочил на ноги. По другую сторону от тлеющего костра сидел на корточках голый человек.

— Это ты, Маугли? — прищурился Царь.

— Я, — человек оскалил жёлтые зубы. — Каштанчик можно?

— Угощайся.

Маугли, немедленно выхватил из огня каштан, и, подув на него, съел. За первым последовал второй, затем третий. Царь Обезьян, поняв, что может остаться без ужина, изготовился было достать и себе каштан. Однако, Маугли, заметив его жест, глухо зарычал. Впрочем, тут же осёкся и неумело попытался сделать вид, что урчит от удовольствия.

— Пора тебе к людям возвращаться, — мрачно констатировал Царь Обезьян. — Зажился ты среди волков.

Тот шумно поскрёбся, хотел что–то сказать, но смолчал.

— Ну? Что хотел сказать?

— Мы с тобой одной крови, — полувопросительно выговорил Маугли.

— О, Будда, — горестно простонал Царь Обезьян. — Ему третий десяток пошёл, а всё, как дитя. Завтра на рассвете отведу тебя в селение. А, теперь, ступай.

Вечер был испорчен. Он, брезгливо морщась, куснул каштан, пожевал и выплюнул.

КВАДРАТУРА КРУГА

КВАДРАТУРА КРУГА — нерешаемая (при помощи циркуля и линейки) задача о разыскании квадрата, равновеликого данному кругу.

Далеко не каждый, из употребляющих это выражение, признается, что понимает его смысл. Но, согласитесь, звучит оно роскошно. КВАДРА–ТУРА–КРУГА! Просто, бери и вставляй в стихи.

У орденоносца

Лопнула подпруга.

Вот такая, братцы

Квадратура круга.

или..

У Петра Поленова

Умерла подруга.

Вот такая хрЕнова

Квадратура круга.

Кстати! Заменяя «квадратурой круга» словосочетания, типа, «такая непонятка» или «полная ж…», можно неплохо поднять свой рейтинг в глазах коллег.

КВАСНОЙ ПАТРИОТИЗМ

В конце девятнадцатого века в российской литературе появился новый герой.

Не аристократ с бокалом «Veuve Clicquot», в изящно отставленной руке.

Не романтический морской офицер с кортиком.

Не длинноволосый студент, умница и повеса.

Не ловкий купец, балагур и хитрован.

Не цирковой гимнаст, не каторжник, не художник, не учёный и не политик. Даже не сыщик! А простой крестьянин.

— Он всё понимает, — надрывались газеты. — Степенен и, одновременно, лукав наш хлебопашец. Мы с вами, господа, изоврались, да оскоромились. Мужик же, честен, справедлив и чист душой. Только ему, живущему средь лесов и нив, понятен смысл жизни. Зачем мы на этой Земле? Куда идём? Дай же ответ, народ богоносец! Прислушайтесь к нему, откройте свои сердца и познайте истину. Идите и примите правду из мозолистых рук.

И, ведь, пошли. Пылкие юноши отпускали бородёнки, рядились на дачах в косоворотки и устраивали экскурсы в ближайшие деревни. Поясно кланялись встречным, задумчиво теребили пальцами колоски, а, повстречав корову, глубокомысленно охлопывали её. Заглядывали в избы, приносили гостинцы, дарили книги.

— Аркаша, как в лаптях–то вольготно ходится.

— Володенька, вы порты булавочкой зашпильте, а то, право слово, неудобно.

— А этот квас, ce n'est pas mauvais!

— Надюша, у них тут нет дамской комнаты. Здесь все «до ветру» ходят. Ах, ну откуда я знаю, как?

— Пётр Алексеевич, бросьте папиросу. Откуда в вас это барство? Какой вы, право, бука. Чувствуете, как гречихой пахнет? Или это овсы?..

И кто возьмёт на себя смелость осудить молодёжь, когда сам Лев Толстой в суконной рубахе за сохой ходит! Хорошо же. Порты не жмут, шагается легко. Картуз от солнца спасает. Крошки в бороде весело шуршат. Ни узких штиблет, ни воротничков, ни режущих подтяжек. В народ, господа. В народ!

КЕСАРЕВО — КЕСАРЮ

И посылают к Нему некоторых из фарисеев и иродиан, чтобы уловить Его в слове.

Они же, придя, говорят Ему: Учитель! мы знаем, что Ты справедлив и не заботишься об угождении кому–либо, ибо не смотришь ни на какое лице, но истинно пути Божию учишь. Позволительно ли давать подать кесарю или нет? давать ли нам или не давать?

Но Он, зная их лицемерие, сказал им: что искушаете Меня? принесите Мне динарий, чтобы Мне видеть его.

Они принесли. Тогда говорит им: чье это изображение и надпись? Они сказали Ему: кесаревы.

Иисус сказал им в ответ: отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу. И дивились Ему.

Евангелие от Марка. Гл. 12

Самое интересное, что эта притча по сердцу, как «государственникам», так и анархистам. Первые утверждают, что Иисус велел платить налоги и не противиться власти. Вторые же, считают, что сама идея государства противна Богу. Человек верующий должен служить Богу, а не Кесарю и строго разграничивать эти два понятия.

Есть ещё и третьи. Они ищут грань, где кончается «кесарево» и начинается «божье». Сами посудите, если царь–батюшка помазанник божий, то всё оказывается не так уж и просто.

Мне же кажется, что Иисус просто пошутил. Даже не пошутил, а, что называется, отшил «фарисеев и иродиан». И люди не «дивились», а смеялись вместе с ним.

КИТАЙСКАЯ СТЕНА

Народ хунну всегда гордо именовал себя «кочевым», хотя таковым никогда не являлся. Внешне–то, их от настоящих кочевников было не отличить. Тут тебе и кони, и шатры, и неприхотливость, и, как следствие, страшная антисанитария. Однако, не хватало главного. Не было у них скота. А если нет стад, то для чего, спрашивается, кочевать?

— Чего это вы всё трётесь у наших границ? — подозрительно спрашивали китайские пограничники.

— Скотинку пасём, — прикидывались честными кочевниками хунну.

— А где же она?

— Там, — неопределённо махали руками хунну. — Травку ест.

Но лишь наступала ночь, лжеживотноводы переходили границу и воровали у спящих китайцев рис, шёлк, порох, фарфор и бумагу. И вот что неприятно: многие китайцы начинали задумываться, для чего им возделывать поля, если можно жить, как хунну? Стоит ли полгода горбатиться, что бы заработать на шёлковый халат, если можно просто объявить себя кочевником и украсть его? И китайцы стали бросать тяпки, мотыги и выбирать, так называемую, «волю». Правительственные войска, время от времени, отгоняли хунну от границ, возвращали беглецов, устраивали показательные казни. Ничего не помогало. И если бы не мудрый император Цинь Ши–хуанди, повелевший построить Великую Стену…

КОЗЁЛ ОТПУЩЕНИЯ

Енох, седьмой патриарх начиная от Адама, благочестиво прожил триста шестьдесят пять лет, был «взят» Богом и оставил потомкам книгу. В этом труде с несложным названием «Книга Еноха», праведник описал своё путешествие на «небо». Если верить автору, там он познал много сокровенного, узрел Конец Света и постиг будущее Израиля. Мало того — видел восстание Сынов Божьих, тех, кого принято называть «падшими ангелами». Об одном из них, по имени Азазел, поговорим отдельно. Сей отступник нанёс человечеству такой удар, что последствия его мы расхлёбываем до сих пор. Азазел научил женщин «yпотpеблению белил и pyмян, и yкpашению бpовей, и yкpашению дpагоценнейших и пpевосходнейших камней, и всяких цветных матеpий и металлов земли»! За что и наказан был особо. Нечестивец обречён ждать дня «страшного суда», покоясь под «грубым и острым камнем» в пустыне…

С Азазелем связана и традиция «козлоотпущения». Каждый год, в конце декабря, выбирают козла, на которого (путём наложения рук) переносятся все грехи иудейского народа. Затем рогача изгоняют в пустыню, туда, где ждёт своего часа проклятый Азазел. Наверное, видя тяжело груженого козла, он должен раскаиваться в содеянном. Вздыхать, — И зачем я научил баб краситься?

КОЛОМЕНСКАЯ ВЕРСТА

Царь Алексей Михайлович (Тишайший) ещё в детстве проявил необычайное рвение к наукам. К пяти годам научился читать и писать. Увлекался музыкой и астрономией, выучил немецкий и голландский языки. В четырнадцать лет, побывав с отцом Михаилом Фёдоровичем на учениях пушкарей, заболел артиллерией. Мальчик упросил своего наставника боярина Б. И. Морозова подарить книгу по «пушечному делу».

— Первый дело, для реалистик бомбардир, — расхаживал перед Алёшей, специально выписанный из Швейцарии полковник Рейтенфельс, — считать! Йа, считать миля, фут, дюйм. Глазом видеть, затем, бомба бах–бах. Каждый день репете!

По распоряжению нового учителя, вдоль дороги в Коломенское, были вкопаны высокие, в два человеческих роста столбы. И изо дня в день, юный Алексей Михайлович в сопровождении полковника, выезжали из Москвы на полевые занятия. Рейтенфельс останавливал лошадей, выводил ученика и требовал, — Бистро считать до тот столп.

— Полверсты, — прищуривался будущий артиллерист.

— Не понимайт, ваши «ферста», — злился полковник.

— Тысяча семьсот пятьдесят футов, — немедленно пересчитывал юноша.

— Нихт! Смотреть карашо, зольдат, — свирепел тот…

Позже, взойдя на престол, Алесей Михайлович напишет в своих дневниках: «Ничто в жизни не давалось мне так тяжело, как эти коломенские вёрсты».

КОЛОСС НА ГЛИНЯНЫХ НОГАХ

В «Книге пророка Даниила» есть притча о приснившемся царю Навуходоносору истукане. Монстр имел голову из золота, грудь и руки из серебра, попу из меди, ноги — «частью железные, частью глиняные». Скатившийся с горы камень, ударил металлическое существо и разбил ему ноги. Навуходоносора так заинтересовал этот сон, что он приказал немедленно созвать всех «тайноведцев, и гадателей, и чародеев, и Халдеев». И, дальше началось самое смешное! Видели бы вы, этих мужей, явившихся к царю. С холёными бородами, лежащими на животах. В парчовых халатах, расшитых золотом. В тюрбанах, изукрашенных драгоценными каменьями. В шёлковых шальварах. Постукивая резными посохами и жезлами слоновой кости. В руках, унизанных перстнями, ларцы с магическими свитками и пергаментами. Согбенные ученики бережно поддерживают полы мантий…

И вот, всё это великолепие прибывает во дворец, готовое истолковать сон своего царя.

— «…сон снился мне, и тревожится дух мой; желаю знать этот сон», — говорит Навуходоносор. — Истолкуйте его, или «в куски будете изрублены, и домы ваши обратятся в развалины».

— Слушаем и повинуемся — обращаются в слух тайноведцы, гадатели, чародеи и Халдеи. — Что тебе снилось, великий царь? Всё будет истолковано и объяснено.

— Хитроумные мои, уверен, что вы сами в силах догадаться, что мне снилось, — холодно усмехается Навуходоносор.

А палач за троном, деловито трогает ногтем лезвие меча и дружески подмигивает чародеям.

Немая сцена…

Конечно, не было бы притчи, если бы Бог не помог пророку Даниилу узнать и растолковать сон Навуходоносора. Но, клянусь, самое лучшее в этой истории — не вмешательство Господа, а «немая сцена».

КОЛУМБОВО ЯЙЦО

— … и тогда дикарь спрашивает, — маркиз Х. на мгновение замер с вилкой в руке и, под общий хохот закончил, — А она съедобна?

Педро Гонсалес де Мендоса, архиепископ Толедо и великий кардинал Испании смеялся вместе со всеми, хотя и не одобрял подобных шуток у себя дома.

— Маркиз, маркиз, — с лёгким укором покачал он головой. — Боюсь, вы испортите нам аппетит. Но, раз уж разговор зашёл о дикарях, — кардинал поднял кубок с вином. — Предлагаю тост за нашего великого мореплавателя, открывателя Вест — Индии и лучшего знатока дикарей, сеньора Колумба!

Колумб, весь обед просидевший молча, услышав своё имя, нервно заёрзал на стуле. Попробовал улыбнуться, но лицо лишь исказила недовольная гримаса.

— О, дикари! — госпожа М., захлопала в ладоши. — Капитан, умоляю, расскажите о них.

— Я плохой рассказчик, — замялся он. — Ну… они голые. Особенно женщины. Моряки, знаете ли, дуреют. Столько времени без…, — Колумб замешкался, подбирая нужное слово.

— Бог с ними, с дикарями, — нарушил неловкую паузу кардинал. — Поведайте нам, о своих приключениях. Так сказать, из первых уст.

— Прошу меня простить, — молодой герцог В. деланно наивно улыбнулся, — но, мне кажется, что вся эта затея с открытиями до крайности проста. Садишься на корабль и плывёшь вперёд. У вас, у моряков, есть такая коробочка со стрелкой. Как она?.. — герцог защёлкал пальцами.

— Компас, — буркнул Колумб.

— Благодарю, — В. чуть поклонился. — Так вот, плывёшь себе по этой стрелке. Плывёшь и обязательно наткнёшься на землю. Нет, ну, согласитесь, господа! Сеньор Колумб, я прав?

— Действительно, дело не сложное, — капитан сидел красный, как омар. — В море, вообще, всё проще простого. Вот посмотрите. — Колумб взял со стола яйцо и, сжав его между большим и указательным пальцами, показал гостям. — Сможете поставить вертикально?

— Без подставочки? — госпожа М. вертела в пальчиках яйцо.

— Браво, Христофор, — поддержал кардинал. — И как же вы это сделаете?

Колумб, обвёл глазами стол, ещё раз продемонстрировал яйцо и несильно ударил по острому концу ложкой, сплющив скорлупу. Затем, установил его на тарелке.

Повисло неловкое молчание.

— Э–э–э, матросская шутка? — насмешливо поинтересовался герцог.

— Нет, сеньор, — Колумб криво ухмыльнулся. — Шутка, это когда тянет сходить по нужде в шторм. Для этого надо…

— Блестящая шутка с яйцом, — преувеличенно громко вмешался кардинал. — Изящно, Христофор, ах, как изящно! Обязательно запомню. А вы, герцог, сделайте милость, признайте своё поражение.

Герцог, откинувшись на стуле, поднял ладони, словно сдаваясь.

— Проклятье, — подумал он. — Теперь эта мужланская история с яйцом разойдётся по двору. И каждый раз будут приплетать моё имя.

КОСАЯ САЖЕНЬ В ПЛЕЧАХ

Встаньте и выпрямитесь. Отведите левую ногу в сторону, вытянув мысок (или носок?). Правую руку поднимите вверх, так, чтобы она находилась на одной прямой с левой ногой. Расстояние между пальцами левой ноги и правой руки и есть «косая сажень». Если же оно у вас равно 248 см, то можете считать себя древнерусским эталоном.

Теперь о «крылатой фразе» — КОСАЯ САЖЕНЬ В ПЛЕЧАХ. Думаю, не надо обладать особой фантазией, дабы понять, что никакой богатырь не может обладать подобным уродством. Ноги, как столбы. Верю! Руки, как брёвна. Почему бы и нет? Голова, как котёл. Сам видел таких! Но двух–с–половиной–метровые плечи, согласитесь, уродство. Откуда же пришло в речь это выражение? Ответ прост. Во времена Трёхсотлетнего Ига, каждый неисправный плательщик дани (князь), получал индивидуального смотрящего. Тот поселялся (садился) в его тереме и отслеживал всю хозяйственную деятельность провинившегося. Инспектировал амбары, лазал в погреба, рылся в сундуках, смотрел, что подают князю на стол. Это и называлось — получить «косого саженя на плечи». Со времени ослабления Орды и, как следствие, растущего неповиновения, иметь «косого саженя» стало неким символом неповиновения, отваги и силы. Отсюда же появилось определение настоящего витязя–бунтаря с «косой саженью на плечах».

КУДА МАКАР ТЕЛЯТ НЕ ГОНЯЛ

«Есть у Макара два теляти. Куда прикажет, туда его и ведут. Ответ: ноги».

В. И. Даль. Пословицы русского народа. В 3‑х тт. — М.: Русская книга, 1994

Попробуем разобраться в применении фразы «КУДА МАКАР ТЕЛЯТ НЕ ГОНЯЛ». Точнее, понять — для чего и в каких случаях её употребляют.

Возьмём стандартную житейскую ситуацию. Иван Царевич заходит в деревню и спрашивает у сидящего на завалинке крестьянина.

— Ответь, добрый человек, далеко ли до замка Кощеева?

— Эээээ, — протянет земледелец. — Туда Макар телят не гонял.

Отвечая, он имеет в виду, что никто и никогда (из людей известных ему) в эту местность не ходил. Можно, конечно, просто сказать — «не знаю». Но не принято так на Руси.

(Включите телевизор. К примеру, корреспондент задаёт пожарному вопрос, — Отчего случился пожар?

— Имеет место основная версия, что пожар на объекте начался из–за возгорания, которое произошло путём зажигания открытого огня, что, в принципе, способствовало задымлению в очаге возгорания…

Каково, а? Пожарный ответил чётко, уверенно, развёрнуто, а, главное, не выглядел в своих глазах дураком! Не ляпнул, безнадёжное — «не знаю».)

Вернёмся к Ивану и крестьянину. Естественно, последний не может сконструировать фразу, типа — «В связи с тем, что я занимаюсь оседлым земледелием и собирательством, ареал моего знания местности и интересов не превышает одного–двух дней пути». Ну, не сумеет он так сказать! Что же, ему ограничиться унылым — «не ведаю»? Ему, прожившему тяжёлую, полную тягот жизнь. Вырастившему сыновей, построившему дом и посадившему дерево?

— ТУДА МАКАР ТЕЛЯТ НЕ ГОНЯЛ, — таким будет ответ!

Пусть Иван почешет в голове, размышляя о таинственном пастухе Макаре. А, когда сообразит, то отметит про себя, что встреченный им земледелец не прост. И, пусть, не знает, где живёт Кошей, но в незатейливости его не обвинишь.

Однако, и Иван, также истинно русский человек, на ситуацию с Макаром отреагирует достойно.

— Бывай в таком разе, — пробасит богатырь.

И расстанутся, довольные собой и друг другом.

КОТ В МЕШКЕ

Кота мешок не утаит,

Поскольку кот живой.

Он там скребётся и вопит.

И бьётся головой.

Не замолчит, как не проси,

Шипит, чихает зверь.

Пинай мешок или тряси.

Не утаишь, поверь.

И, как его таить в мешке?

Молчать не станет кот.

А, если стукнешь по башке,

Лишь громче заорёт…

КРАСНОГО ПЕТУХА ПУСТИТЬ

Великая вещь — тайный язык или «арго». Говоришь на нём громко, не таясь, а непосвящённый человек лишь ушами хлопает. Слова, вроде, все знакомые, а смысла не уловить. Сговорятся, бывало, крестьяне барскую усадьбу спалить. Придёт из деревни гонец и дворовым кричит, — Готовьтесь, люди добрые, ночью в хоромы «красного петуха» запускать будем.

Нахмурится немец–управляющий. Зачем петуха пускать? Почему красного? Чертыхнётся, мол, опять какой–то варварский обычай, да и забудет.

— Le coq rouge? — лениво отметит про себя помещик, дремлющий в кресле–качалке. — Pourquoi pas?..

Дворовые же, свои нехитрые пожиточки соберут, да вечером спать, не раздеваясь, лягут. А, после полуночи и полыхнёт. Выскочит барин на балкон, завизжит, — Пожар! Помогите!

— Вишь, — засмеются крестьяне, — по–нашему заговорил, сердешный.

КРАСНОЙ НИТЬЮ ПРОХОДИТ…

Несколько десятков лет назад словосочетание «красной нитью проходит» было необычайно популярно.

— Через весь трудовой путь юбиляра красной нитью проходит…

— И, надеюсь, что через годы вашей учёбы красной нитью пройдут…

Наверное, в цвете этой нити ораторам виделись алые флаги, отблески костров на баррикадах, красные ленты на папахах, кремлёвские звёзды, цвет глаз балтийских матросов. Горько подумать, какое разочарование ожидало бы любителей этой яркой метафоры, узнай они её происхождение…

К середине XIX века во Франции в судебное делопроизводство было введено некое новшество. Отныне, личные дела особо опасных преступников, отправляемых на каторгу, в обязательном порядке сшивались красными нитями. Делалось это для того, что бы, не дюже неграмотные конвоиры легко могли сообразить, кого они сопровождают. Мелкого воришку или отпетого негодяя, способного на любую выходку. Французы же, славящиеся своим своеобразным галльским чёрным юмором, немедленно подхватили и сделали «красную нить» устойчивым языковым словосочетанием.

" — …Да, граф Максим де Трай — существо самое странное, на все пригодное и никуда не годное, субъект, внушающий и страх и презрение. Не удивлюсь, если узнаю, что страницы его прошлого скреплены «красной нитью»". Оноре де Бальзак. Гобсек.

«Тут были и бандиты, и рожи висельников, и отбросы каторги, словом, все те, через чью жизнь проходила «красная нить»". Эмиль Золя. Карьера Ругонов.

Слыша в очередной раз о «красной нити» мне так и представляется очкарик–интеллектуал, отстукивающий на пишущей машинке речь для партийного босса.

— Хотите, что бы звучало «покрасивше», товарищ? — беседует он сам с собой. — Сделаем.

И печатает: «Через весь трудовой путь юбиляра красной нитью проходит…»

КРЕПКИЙ ОРЕШЕК

Масленица! Звенят бубенцы в лошадиных гривах. Хохоча, валятся в снег ряженые, пропуская украшенную лентами тройку. За санями бегут ребятишки, ловя брошенные им медовые пряники. Следом, чуть покачиваясь, вышагивают мужики. Вороты распахнуты, шапки на затылках. Выпито по разгонной, по второй и на дорожку — что б душа праздник приняла. Все на площадь! А там уже румяные бабы раскладывают на сколоченных столах угощение. Пироги с грибами и картошкой исходят горячим паром. Поблёскивает студень в огромных плошках. Высятся снопы квашеной капусты, расцвеченные морковной стружкой. Стынет в пузатых штофах «хлебная». Молодёжь толпится у костров. Толкаются, пересмеиваются, задирают друг друга. Нарядные старухи чинно стоят в сторонке с корзинами, укутанными платками. Там, стопками упрятаны тончайшие, узорчатые, тёплые блины. Без пирога не именинник, без блина не масленица. Девицы постарше, сгрудились у стола, где играют в «грызки». Орехи — девичьи потехи. Играющие, берут по очереди из горшка орех и разгрызают его. Попался «крепкий орешек», сплоховала — в этом году замуж не выйдешь. Трещат скорлупки на сахарных зубках. Морозно, весело, задорно. Масленица!

КРОКОДИЛОВЫ СЛЁЗЫ

Как–то раз получил Владимир Ильич письмо из Африки.

«Дорогой друг, пишет тебе, от имени прогрессивных жителей чёрного континента, вождь племени. Несмотря на происки колониальных захватчиков и информационную блокаду, мы внимательно следим за успехами молодой Советской Республики. Радуемся и переживаем. Кроме того, до нас дошли слухи о Вашем пошатнувшемся здоровье. Приезжайте в гости. Полечитесь, отдохнёте, наберётесь впечатлений.

С братским приветом».

— Поезжай, Володенька, — обрадовалась Надежда Константиновна. — Позагораешь, фруктов поешь, в море поплаваешь.

— Поезжайте, Владимир Ильич, — согласно кивают рабочие–путиловцы. — Мы вам копьё для охоты откуём.

— Чё, думать–то? — горячатся матросы–балтийцы. — У нас броненосец под парами. Наберём спирту, марафету, гражданок сознательных и вперёд! Эх, яблочко!

Одним словом, уговорили Владимира Ильича. Собрала ему Надежда Константиновна чемоданчик, книги шпагатиком увязала и поцеловала на прощание.

Прибыл Ильич в Африку. Встретили его, как родного. Поселили в самой просторной хижине, слона подарили, браслетами и амулетами украсили. Замелькали дни. То сафари, то охота на крокодилов, то гонки на пирогах, то пальмовое вино. А по вечерам, соберутся туземцы у костров, и Владимир Ильич им о всемирной революции рассказывает…

Так месяц и пролетел. Настала пора прощаться. Пожал Ленин руки вождям, роздал книги, перецеловал детишек и на броненосец взошёл.

А в Питере Ильича ждут, не дождутся. Кронштадт красными флагами изукрасили и выходной день объявили.

Дождались! Причалил броненосец. Выходит Ленин на трап, рукой встречающим машет.

— Товарищи, — говорит. — Привёз я вам привет из далёкой жаркой Африки!..

И начинает речь. Про «акул мирового капитализма», про «империалистических гиен», про «крокодиловы слёзы колонизаторов», про «львиный оскал тирании», про «слоновью поступь капитала».

— Отдохнул, родной, — умиляется Надежда Константиновна.

КРУГОВАЯ ПОРУКА

Неблагодарное это дело — порука. В народе говорят: «за кого поручишься, от того и помучишься». Не зря господа держали при себе «человека для поручений», начальство — «чиновников по особым поручениям», а генералы — поручиков. И, чего уж греха таить, бывает самый разнесчастный человек и тот, плюнет, да возьмёт кого на поруки. А как иначе? В одиночку у нас пропадёшь. Это в других государствах «наука — верней золотой поруки». У нас же «хоть и учён очень, всё равно — держись за поручень».

КУЗЬКИНА МАТЬ

Согласно легенде, святые братья Косма и Домиан были врачами. Лечили бедняков, не беря за это платы, и беззаветно верили в Бога. Казнены по приказу римского императора Диоклетиана. Одним словом, хорошие парни, посвятившие свою жизнь служению людям и Богу. Но, разве подобная биография устроит русского человека? Для начала братьям дали более родные имена — Кузьма и Демьян. Затем, к не особо престижной профессии лекаря, добавили умение ковать. Так святые стали кузнецами. (Кузьма — имя для кузнеца подходящее). Руки, как брёвна, кулачищи пудовые, ростом с колокольню. Если ты честный христианин, то от недуга излечат, а злого язычника — в землю вобьют! Заодно, святых сделали покровителями домашней птицы и брачных уз. В некоторых преданиях наши братья–лекари вообще слились в одного человека — Космодемьяна. Тот первый плуг сковал, Змея в него запряг и полмира вспахал. Нет предела фантазии русского народа.

Бытует поверье, что мать Кузьмы была одержима бесами и жестоко наказывала его в детстве. Порола так, что бедняга чуть не отдал богу душу. И только молитвы, возносимые братьями, могли укротить её свирепость. Да простит эта добрая христианка (Кузькина Мать), наших выдумщиков…

КУРСКИЙ СОЛОВЕЙ

У меня нет музыкального слуха, я никогда не учился пению и не знаю нот. И, побывав раз двадцать в опере, понял, что количество никогда не перейдёт в качество.

Я не умею рисовать. Мне не дано разглядеть, где в полотнах Рубенса видно влияние французской школы, а, где итальянской. И сколько не посещай выставки, разбираться в живописи не научусь.

Признаюсь, что это меня не особенно расстраивает, хотя и чувствую себя несколько обделённым.

В то же время, понимаю, что, начав брать уроки музыки или живописи, всё же смогу заглянуть в этот непонятный мне мир.

Однако есть вещь, непонимание которой меня действительно беспокоит.

Это пение соловья!

Соглашусь, что соловей позатейливее дятла, но можно ли назвать «щёлканье» пением?

И, увы, брать уроки «соловьиного пения» невозможно. Видимо, любовь к этому явлению мне надо было «впитать с молоком матери». Не впитал, а теперь уже поздно.

А, ведь, кто только не восхищался соловьём: Г. Х. Андерсен, О. Уальд, А. Алябьев, И. Стравинский, А. С. Пушкин.

Да, что там говорить о великих! Не найти крестьянина, которого оставят безучастным эти трели, переливы, раскаты и бульканье. Запоёт, бывает соловей близ поля, так пейзане побросают косы с серпами и заслушаются. Стоят — не шелохнутся, а по щекам слёзы текут. Трогает соловушка их бесхитростные, хрустальные души…

Наверное поэтому в русском эпосе близок мне лишь один герой — Илья Муромец. Что–то у него тоже не складывалось с Соловьём…

К ШАПОЧНОМУ РАЗБОРУ (ПРИЙТИ)

«Шапками закидать», вот, казалось бы, нехитрое дело. Был бы народ, да шапки. Ан, нет!

Для Европы, к примеру, это целое искусство.

Только рассвело, из утреннего тумана выходят полки, шаг чеканят. Лица бесстрастны, глаза холодны. На мундирах ни пятнышка, ни складочки. Медные пуговицы на солнце горят, капли росы на сапогах сверкают. Никто не споткнётся, не оступится, строй не нарушит. Дошли до рубежа, ать–два, встали, как вкопанные. Офицер, в белых лосинах, алым шарфом опоясанный, три шага вперёд сделал, кругом развернулся. Взметнул шпагу над головой.

— Делай, раз!

Войска, как один человек, фуражки с головы сорвали, в правой руке держат, локоть согнут.

— Делай два!

Первая шеренга размахнулась. Остальные стоят, не шелохнутся.

— Делай три!

Метнули фуражки во врагов. Замерли.

— Делай четыре!

Каждый солдат впередистоящему товарищу свою фуражку на голову надел.

И пошло–поехало. «Делай, раз!», «Делай, два!», «Делай, три!«…

Тают ряды противника, под накатывающимися валами фуражек. Ещё один залп и победа!

Замерли войска.

— В две колонны стройсь! Шагом марш!

Перестроились. Пошли вперёд. Проходя мимо горы фуражек, наклоняются, подхватывают ближайшую, отряхивают, надевают…

На Руси же по–другому. По–людски. Истовее.

Стоят вороги, копьями щетинятся. Час ждут, другой, третий. Нет русских ратей, как сквозь землю провалились. Вот уж и солнышко припекать стало, время к обеду пришло. И, наконец… высыпают русичи на бранное поле. Заметили противника, сбились в кучу, двинулись на него. Идут, ускоряя шаг. Ругаются, смеются, перекликаются. Бороды не чёсаны, в волосах солома, большинство нетрезвы. Вот, взялись, распахнули рты и с рёвом «А–а–а-а», побежали вперёд. Несутся всё быстрее и быстрее. Мелькают сапоги, лапти, чуни, босые пятки. Миг и полетели, сорванные с голов. шапки, колпаки, треухи, картузы, ушанки. Словно туча птиц взвилась над полем, зависла в небе и рухнула, погребая под собой врагов. А рати бегут, не останавливаются. «Шапками закидать» — полдела сделать, надо ещё к «шапочному разбору» успеть. И начинается!

— Это не моя. Моя, на куньем меху была.

— Отдай треух, пёсий сын. Видишь, заплата сбоку. Её ещё мой дед ставил.

— Эй, православные, чей колпак?

— Я вот тебе сейчас попихаюсь!

— Ваня, беги!

— Моё это, моё. За подкладкой гирька вшита.

— Я, конечно, дико извиняюсь, но эта ермолка совсем вас не красит.

— Игната завалило!..

И так до глубокой ночи. А когда небо раскинет над войском свой звёздный покров, зажгутся костры, появятся кувшины с хмельной брагой, развяжутся узелки с нехитрой снедью. Обнимут ратники друг друга за плечи, запоют. О нелёгкой долюшке, о буйной головушке, о жене Марьюшке.

ЛАВРЫ ПОЖИНАТЬ

Пятого августа, на Евстигнея, когда алыча нальётся соком, наступает время сбора лавра. Жнецы, ещё с вечера, ушедшие высоко в горы, начинают свой нелёгкий спуск в долину. Первыми идут дети. Попробуй, отыщи среди буйства красок тёмно–зелёный, приземистый куст лавра. Только запах его и выдаст. Глядишь, один принюхался, ужом заполз в кусты кизила и призывно машет руками, подзывая жнецов. Те, плотно запахнув тяжёлые, войлочные бурки, осторожно входят в колючие заросли. Миг и запели, зазвенели узкие серпы. Полетели на поляну ловко срезанные стебли. Пахнуло, перебивая аромат можжевеловых игл, благородным лавром. А юркий мальчишка, ниже по склону, опять подаёт знак — «Нашёл!».

«Пашешь — плачешь, лавр жнешь — с горы скачешь» гласит горская пословица. Вниз, в долину, раздирая в кровь руки, срываясь со скал, погибая в узких стремнинах, спускаются жнецы.

И когда Вы, брезгливо, двумя пальцами, будете выуживать из суповой тарелки листик лавра, вспомните об отважных горцах и их нелёгкой доле.

ЛАЗАРЯ ПЕТЬ

В конце XI века православная вера на Руси пошатнулась. На Севере волхвы приносили человеческие жертвы Перуну. В центральной части господствовало «двоеверие» — христианство прекрасно уживалось с Волосом (Велесом) и Мокошью. На Юге печенеги предлагали уверовать в Аллаха и прекратить вековую вражду. Купцы из Хазарского Каганата настойчиво намекали, что могут помочь найти настоящего Бога. С западных границ, тайными тропами проникали папские миссионеры. Один из них, Елизарий, нас и интересует.

Елизарий, или Лазарь, упоминается в черниговских летописях, как «дюжий целитель». Собирая народ на городских площадях, он пел псалмы и проповедовал. Подпевавшие ему, «имали веселие и здравие». Довольно быстро католический миссионер обзавёлся учениками и последователями. При покровительстве Владимира Мономаха, которому вылечил сына, Елизарий начал служить в православных храмах. И только в 1094 году князь Олег Святославич, захватив черниговский трон, доставил Лазарю «печали большие». Наслышанный о целительских чудесах проповедника, Олег посадил его в «поруб» (деревянный сруб, вкопанный в землю). Лазарь должен был распевать псалмы, врачуя таким образом, разложенных вокруг раненых дружинников. Лекари к больным не допускались. Лазарь пел, ратники стонали, князь безмолвствовал, народ потешался. Через три дня Лазарь был извлечён из «поруба».

— Не вижу чудес великих, — мрачно сказал Олег.

Миссионер, не долго думая, бухнулся князю в ноги и сознался в «лукавстве», после чего был с позором изгнан из Чернигова. Далее след его потерялся…

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

Фёдор Михайлович вот уже вторую неделю гостил в имении у N. Пил по утрам чай с ватрушками, слушал щебет дочерей хозяина и, деланно стесняясь, позволял хозяйке хлопотать об его уюте. Затем до обеда гулял в одиночестве по заросшему, диковатому саду и отправлялся в свой флигелёк работать. Писалось на удивление легко. Рассказ, задуманный ещё зимой, разросся в повесть и, чем чёрт не шутит, мог вылиться в роман.

— Один студент, пребеднейший малый из разночинцев, — Фёдор Михайлович с N курили свои послеобеденные трубки в библиотеке хозяина, — измученный безденежьем, одержим идеей деления человечество на два вида. «Тварей дрожащих» и «имеющих право» на любые, даже самые дикие поступки.

— Бонапарты? — N понимающе прищурился.

— Именно, — писатель в который раз подивился проницательности приятеля. — Но, как ты понимаешь, исключительно в целях дальнейшего облагодетельствования рода людского. И этот студентик замышляет убийство богатой старухи, никчёмнейшего существа и так стоящей одной ногой в могиле.

— Смело, дорогой мой, ах, как смело! — N нервно запыхтел трубкой. — И?

— И не может! — Фёдор Михайлович радостно засмеялся. — Не может переступить этот барьер. Хотя теория его убедительна, и читатель ему уже сочувствует. Понимаешь? Крест вот тут, — он постучал себя в грудь, — не дозволяет…

— Папенька, Фёдор Михайлович! — в библиотеку, как два вихря, розовый и голубой, влетели Соня и Маша, дочери хозяина.

— На пруду! — разрумянившаяся Соня, готова была взорваться от переполнявших её чувств.

— Хорь загрыз лебёдушку, — почти выкрикнула Маша и замерла, округлив глаза.

— А лебедь! Лебедь кричал так, что у нас сердце чуть не лопнуло.

— Маменька побежала смотреть, но уже поздно. Лебедь убил себя.

— А мы с Машкой плакали–плакали и не успели вас позвать.

N всплеснул руками.

— Это знак, Феденька! Сама природа подсказывает тебе сюжеты. Ах, жаль, что не застали. Вот, где величие любви, квинтэссенция страдания. Такого, брат, в городе не увидишь.

— Действительно, — криво улыбнулся Фёдор Михайлович, раздосадованный, что разговор о повести безвозвратно закончен, — занятно. Хотелось бы посмотреть.

Сёстры, обнялись и, озорно кося глазами на писателя, зашептались.

— А мы придумали, — бойко выкрикнула Соня.

— Поедемте в субботу к Раскольниковым обедать, — затараторила Маша. — У них тоже на пруду лебеди. Папенька застрелит лебёдушку, а Фёдор Михайлович сам всё увидит.

— И маменька посмотрит, — радостно закончила Соня.

— Ух, бесенята, — погрозил им пальцем N. — Вот ведь затейницы. А, что, Феденька? Соглашайся. Прокатимся к Раскольниковым, развеешься.

— Прости, — Фёдор Михайлович порывисто встал. — Хочу ещё поработать. Кажется мне, где- то я ошибаюсь. Прости великодушно.

Ушёл, заперся во флигеле и неделю не казал носа. Затем неожиданно, наспех попрощался и уехал в Петербург…

ЛЕЗТЬ НА РОЖОН

«РОЖОН — то же, что КОЛ». Толковый словарь русского языка под редакцией С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой.

Соответственно, «лезть на рожон», то же самое, что и «лезть на кол». Возникает вопрос — «КОЛОЛАЗ», кто он?

Сразу же отметём все возможные фрейдистские ассоциации. Русский народ затейлив, но не в подобных случаях. Имел бы в виду нечто другое, по–другому бы и сказал. Или выразился.

К мучительной казни, фраза также отношения не имеет. На кол сажать и живьём сжигать — удел европейцев. На Руси ворогов терзать не принято. Отпустят грехи и отсекут голову.

В IIX–X веках, древляне и вятичи, «ходя воевать» волжских булгар или черемисов были вынуждены штурмовать их крепости, укреплённые частоколом. Это, конечно, не то же самое, что карабкаться по приставным лестницам на каменные стены, но не менее опасно. Поэтому, перед штурмом сотники выкликали желающих первыми «лезть на рожон». Вызвавшимся добровольцам разрешалось, в случае победы, беспрепятственно грабить город. А, что бы отличать их от прочих ратников, храбрецам нашивали на кафтаны особый знак, также называющийся «РОЖНОМ». Воин, выходящий из захваченной крепости с трофеями, но «не имеющий рожна» мог запросто быть подвержен «усекновению головы».

ЛОПНУТЬ ОТ ЗЛОСТИ

Злость — штука опасная. Если переполнишься ею, то можно и лопнуть. Некоторых, по неосторожности или незнанию, накопивших избыток, случалось и разрывало. Нальётся человек злостью, так, что она уже через край готова перелиться, затем замкнётся и несёт её в себе. А потом, из–за какой–нибудь ерунды, как вспыхнет! Как вскипит! И всё, лопнул… Благословенны те, кто наловчился от злости трескаться. Переполнился, треснул и опять чист, да светел. Может быть, поэтому про выпивку и говорят — «Давай, треснем»? Выпили и выпустили всё, что за день (неделю, месяц) скопили. Кстати и здесь надо меру знать, дабы перед собутыльником в чём–нибудь не расколоться. Или в собутыльницу не втрескаться. Или, упаси Бог, не треснуть ей. Что бы не трещала, когда ты готов от злости лопнуть…

ЛУКУЛЛОВ ПИР

Чем заняться полководцу, если ему стукнуло пятьдесят? К этому возрасту начинают побаливать старые раны. День, проведённый в седле, изматывает. Выигранная битва становится лишь ещё одной победой. Надоедает спать не раздеваясь, жевать на обед вяленое мясо, пить воду из ручья. Однако, больше всего раздражает обязанность следить за многотысячным войском. Этот живой организм ежедневно требуется кормить, лечить, снабжать деньгами, обучать и беречь. Просыпаешься на рассвете, а у входа в палатку уже переминаются с ноги на ногу вестовые, ординарцы, разведчики и фуражиры… А тем временем, управляющий из Тускулума присылает ежемесячные отчёты, в которых размер твоего состояния обозначается такой цифрой, что не сразу и выговоришь.

— Домой, — решает Луций Лукулл. — Куплю место в Сенате, буду бесить этих чванливых старцев.

И он возвращается в Рим, что бы с головой окунуться в политику. Интригует, подкупает, шантажирует, запугивает, лжесвидетельствует и льстит. Словом, в корне меняет свою жизнь, в предвкушении новых ощущений. Обзаводится сторонниками и последователями, врагами и предателями. Одно смущает Лукулла. Каждое утро на ступенях его дома толпятся соратники, ожидающие денег и распоряжений. А день уже расписан до поздней ночи. И опять он не принадлежит самому себе…

И вот однажды, попросив слова в Сенате, Лукулл грузно поднялся и объявил, что складывает с себя все полномочия и отправляется в провинцию.

— Перестрою дом, пальмы посажу, — загибал он в мёртвой тишине палец за пальцем. — Девиц весёлых назову, музыкантов, поваров. Прощайте, граждане великого Рима.

И ушёл, оставив недоумевать потрясённых сенаторов…

— В то время, когда наши лучшие умы: энциклопедисты, анатомы, математики, полководцы, архитекторы, мы с вами, — перечислял надтреснутым голосом квестор, — умножают своим трудом богатства Рима, этот Лукулл… — Оратор задохнулся от гнева. — Пирует!

И долго ещё квестор, воздевая старческие руки в пигментных пятнах, кричал о падении нравов, об извращённой морали, о дурном примере. А в эту минуту, далеко на юге, Лукулл спал в своём саду. Тёплый ветер с моря шевелил его отросшие волосы. Серебряная чаша с вином покоилась на расстоянии вытянутой руки. Звенели цикады. Он улыбался во сне…

ЛЫКА НЕ ВЯЗАТЬ

«Лыко — подкорье молодой липы, идущее у нас особенно на лапти».

Толковый словарь В. Даля.

Давайте поразмышляем о липах, лыке и лаптях. Что бы сплести пару лаптей необходимо ободрать одну–две липки, которые, естественно, погибнут. Крестьянин, ходящий с весны до зимы в лаптях, снашивает их пар семь–девять. Пусть, даже, пять. В семье у него приблизительно семь человек. Значит, за сезон они должны сгубить порядка пятидесяти деревьев. На деревеньку из сорока дворов придётся роща из двухсот лип. И это в год! Хорошо, если помещик человек рачительный, следит за сборщиками лыка. Ободрал деревце, будь любезен, посади другое. А, бывает, барин махнёт на всё рукой, запустит хозяйство. Год–два пройдёт, глядь, вместо липовых рощ одни пеньки, а крестьяне босы. Нет лыка, не из чего лапти плести. Земледельцы по дворам сидят, на улицу носа не кажут. А что русский человек от безделья делает? Правильно, пьёт! Пьёт, плачет и лыка не вяжет.

ЛЬВИНАЯ ДОЛЯ

Африканская сказка.

Давным–давно решили звери избрать себе царя. Разослали гонцов во все земли.

— Пойду, попробую свои силы, — решился Лев. — Я силён, стремителен и красив. Чем не царь?

— Зачем нам это? — удивилась Львица. — Только лишние заботы и хлопоты.

— Женщина, — снисходительно усмехнулся Лев. — Неужели, ты считаешь, что я рождён для того, что бы прожить тусклую жизнь здесь, подле тебя? Охотиться на зебр, спать, дряхлеть и закончить дни в безвестности?

Тряхнул гривой и ушёл.

Вернулся он через несколько дней уже с короной на голове.

— Неужели, ты победил Слона и Носорога? — всплеснула лапами Львица.

— Все, как один, отказались сразиться со мной, — гордо ответил Лев.

— Что ж, поздравляю, дорогой. А теперь, не был бы так любезен, сходить на охоту. У нас с детьми никаких припасов не осталось.

— Какая охота? — удивился Лев. — Я повелел, что бы каждый из зверей отдавал мне половину своей добычи. Смотри, кажется, уже кто–то идёт.

И, действительно, первый подданный уже спешил отдать царю его долю. Им оказался Верблюд, принесший охапку колючек.

— Поблагодари его, — прошипела Львица, толкая мужа в бок. — Он же, действительно это ест.

Лев покивал, расспросил о житье–бытье, принял колючки и простился с Верблюдом.

Второй приползла Змея, с половинкой обслюнявленной крысы.

Лев опасливо принял свою долю, отошёл подальше и принялся рыть яму.

Следом за Змеёй явилась Гиена, неся в зубах зловонный кусок осклизлого мяса.

— Будьте любезны, положите в хранилище для даров, — натянуто улыбнулась ей Львица.

Термиты принесли десяток гусениц, Крокодил — протухшую рыбину, Слон — связку бананов, Обезьяна — кокос… К полудню объявился Леопард, волочивший человеческую попу в окровавленном тряпье.

— Вкусняшка, — Леопард преданно поклонился. — Рекомендую с лимонным соком.

— Меня сейчас стошнит, — Львица с омерзением заглядывала в яму, прикрывая нос лапой.

— Закопай это, — Лев глянул на дары. — И, распорядись, что б больше не носили. А я на охоту.

— Интересно, — думал он чуть позже, бредя в высокой траве, — неужели это и есть та самая «львиная доля»?..

МАЛЬБРУК В ПОХОД СОБРАЛСЯ

Песенку о Мальбруке (герцоге Мальборо) сочинили французские солдаты в 1709 году. Состоит она из бесконечного числа четверостиший, где за первой строкой следует рефрен — «Mironton, mironton, mirontaine» (что–то, типа «пам–парам»). Слова предельно незатейливы, а рифмы корявы, и это бесхитростное народное творение по сей день вызывает чувство умиления у европейцев (кроме англичан, естественно).

Marlbrough s'en va–t–en guerre,

Mironton, mironton, mirontaine,

Marlbrough s'en va–t–en guerre,

Ne sait quand reviendra,

Одно настораживает. Главный герой песни не сам полководец Мальбрук, а его жена, которой паж приносит весть о гибели мужа. Он, рыдая, сообщает герцогине, что пора облачаться во вдовий наряд и приступает к бесконечному рассказу о похоронах. Представьте себе песенку, сложенную монголами, о том, как к плачущей в Путивле Ярославне прибывает воин с вестью о гибели войска, о пленении мужа (Mironton, mironton, mirontaine)…

Странные люди эти французы.

Кстати сказать, русские солдаты, разгромив Бонапарта, тоже с удовольствием распевали «Мальбрука», правда, изменив слова.

«Мальбрук в поход собрался,

Наелся кислых щей…»

Однако, дворянский желудок не выдержал подобной пищи и полководец сделал то, что рифмуется со словом «собрался». И жена встречает оконфузившегося таким образом мужа.

— Испохабили хорошую песню, — морщатся французы…

МАМАЕВО ПОБОИЩЕ

— Не желаю больше платить дань поганой Орде, — сказал князь Дмитрий и вышиб прочь из Москвы татарское посольство.

— Берегись, княже, — взвыл по–волчьи хан Мамай и повёл многотысячное войско на Русь.

— Хватит, попили кровушки русской, — сурово сдвинули брови рязанцы, псковичи и суздальцы. Сели на коней и поскакали навстречу врагам, добывать себе славы, а отчизне свободы…

Приблизительно так оно всё и было, если не брать в расчёт, что:

— Мамай повёл войска на Русь из–за денег, которые обещали ему генуэзцы, мечтающие о концессии на добычу мехов и торговле с Севером Руси. Мамай же рассчитывал, получив финансовую поддержку, расправиться с Тохтамышем и воцариться в Орде.

— Тохтамыш, узнав о нашествии Мамая, двинул свои войска на Дон, что бы объединиться с князем Дмитрием.

— Армия Мамая состояла из генуэзцев, половцев (извечных врагов татаро–моголов), осетинов и черкесов. Основной ударной силой русских войск была конница из крещёных татар.

Как всё запутано в нашей истории!

МАННА НЕБЕСНАЯ

«…хлебу тому имя: манна; она была, как кориандровое семя, белая, вкусом же, как лепешка с МЁДОМ».

Вторая книга Моисеева. Исход. Глава 16.

Скитание по пустыне не так пугает, если ты не один. Ведь, не целыми же днями иудеи бродили по бесплодным землям. Дойдут до оазиса — привал на несколько лет. Надо поставить шатры, пересчитать детей, огонь развести, напоить верблюдов, туалет, в конце концов, выкопать. Глядишь, день и пролетел. Наутро положено родственников обойти, маму не забыть, навестить. Там свадьба, здесь, помер кто–то или родился. Жизнь кипит! Бывает, бедуины встретятся: можно новости узнать, обменять что–нибудь или просто поболтать. Одно невыносимо — манна на завтрак, обед и ужин.

Подойдут, бывало, страдальцы к Моисею. Стоят, переминаются с ноги на ногу.

— Ма кара (что стряслось)? — подозрительно спрашивает тот, хотя, прекрасно догадывается, откуда и зачем ходоки.

— Насчёт манны…

— Слушайте, имейте совесть, мужчины. Неужели трудно потерпеть? Всего–то лет двадцать осталось.

— Разве мы ропщем? — заискивают иудеи. — Просто, малюсенькая просьба. Нельзя ли несколько разнообразить вкусовые добавки? Пусть аромат мёда у манны останется, но будет, к примеру, по понедельникам — липовый, по вторникам — гречишный, по средам…

— Прочь отсюда! — замахнётся посохом Моисей. — Сегодня вам, кус амак, привкус поменяй, а завтра вместо воды вино потребуете? Мы тут, на минуточку, бедствуем и скитаемся, а не на пикник пришли.

— Ой, что так ругаться? Просто спросили, — испуганно попятятся соплеменники. И уйдут…

МАРТЫШКИН ТРУД

Морякам без везения никак не возможно. Потому что, флот это флот…

Всем гардемаринам первого 1720 года выпуска пришлось держать экзамен лично перед государем. Как оказалось, отроки, прошедшие обучение в военно–морских школах Франции, Испании и Венеции вполне сносно владели теорией, однако о непосредственном хождении по морю имели лишь туманное представление. Исключение составляли только гардемарины, обучавшиеся в Англии. Вынужденные полгода, из–за бюрократических проволочек, ждать своего зачисления в школу, юноши провели это время на российских кораблях, где научились ставить паруса и вязать узлы.

— А не послужить ли вам, дети дворянские, простыми матросами? — Пётр, облачённый в голландские штаны пузырями и простую рубаху, прохаживался перед строем. — Отведаете линьков, палубу подраите, глядишь, толк–то и выйдет.

Меньшиков, следующий за царём, ободряюще подмигивал растерянным молодцам, мол, где наша не пропадала.

— Лясы точить мне с вами, аники–воины, недосуг, потому экзамен будет один на всех, — Пётр усмехнулся. — Я про то действо от португальских моряков ведаю. Объясни отрокам, Данилыч.

И Меньшиков, с притворной бодростью, поведал, что экзамен — сущий пустяк. На судно, стоящее сейчас у причала, будет выпущено три обезьяны. Гардемарин, изловивший сего зверя, немедленно производится в офицеры, а его товарищи становятся мичманами Российского флота. Выпуск, оставшийся без добычи, опять отправляется на учёбу, но уже за родительский счёт. По возвращению их ждёт то же испытание.

Первым, сумевшим схватить удачу за длинный хвост, оказался гардемарин Артемий Толбугин (впоследствии дослужившийся до чина контр–адмирала). Изрядно покусанный, он сорвался в воду с мачты, намертво прижав к груди, визжащую обезьяну.

Смеющийся Пётр обнял Толбугина и, троекратно расцеловав, вручил патент лейтенанта…

После этого знаменательного экзамена, обучение в военно–морской школе и получило шутливое название «мартышкин труд».

МЕЛИ, ЕМЕЛЯ, ТВОЯ НЕДЕЛЯ

Каждый знает, чтобы поставить на реке мельницу, надо договориться с Емельяном — Что–В–Омуте — Живёт. Душу, пожалуй, он не потребует, но и, за здорово живёшь, не пустит. Хочешь не хочешь, а договора с Хвостатым не избежишь. Иначе, или жернов треснет, или берег подмоет, или, не дай Бог, хозяин утопнет. Сами замечали, наверное, как с годами мельники меняются. Поселится, бывает, на реке добрый молодец. И пригож собой, и весел, и в работе неукротим. С мужиками всегда минутку найдёт постоять, табачку покурить. С девками семечек погрызёт, посмеётся. Со стариками помолчит, а то и совета испросит. Всем рад, да приветлив. Не успеешь глазом моргнуть, а он уже первую красавицу под венец ведёт. Не нарадуется на него народ,

Так год пройдёт, другой, третий. Глядишь, а мельник уж не балагурит. При встрече буркнет что невнятное и в землю смотрит. Ранние морщины на лицо легли, волос на висках поседел. Знать, не просто Хвостатого в соседях иметь.

Самая же верная примета, что договор с Емельяном — Что–В–Омуте — Живёт заключен — «Емелина неделя». Раз в год, мельник со всем семейством в село перебирается. Объясняет, мол, по людям и родне соскучился. Как же, соскучился он! Попробуй, сходи на мельницу, загляни в оконце. Жернова крутятся, как сумасшедшие, аж дом дрожит. Огонь не горит, а светло, как днём. По колёсам, да по лестницам бесы скачут. Поют, хороводы водят, копытцами стучат. А посередине, на мешках с мукой, Сам восседает. Козлиной бородой трясёт. Улыбается. Знает, целая неделя ему отдана…

Все семь дней нечисть гуляет, а на восьмой, с петухами, опять в омут. Вернётся мельник, посмотрит на разор, повздыхает и опять за работу. Жутко ему, православному, такой грех на себе нести, да куда деваться–то? Можно, конечно, батюшку упросить, что бы мельницу святой водой окропил, молитовку отчитал и в омут плюнул. Да, разве проймёшь этим Нечистого? И куда бежать Рогатому? Не бросить же ему эту реку, прохладный омут с кувшинками, дрожащих стрекоз и тёплый вечерний туман. Бог с ним. Потерпим…

МЕЛКАЯ СОШКА

Испокон веков люди подсознательно одушевляли свои орудия труда. Воин говорил со своим мечом, прося помочь в завтрашней битве. Музыкант поглаживал цитру, моля о вдохновении. Врач полировал ланцет, надеясь, что тот не подведёт. Всё это напоминает тайное идолопоклонничество, ибо, если человеку улыбалась удача, предмету приносились своего рода жертвы. Мечу покупались новые ножны, цитра украшалась цветами, ланцет покрывался гравировкой. Не обошла эта традиция стороной и крестьян. Любимая телега расписывалась цветами, в рукоятку серпа вставлялись самоцветы, тачка декорировалась медными заклёпками. Особняком стояла соха, одушевлённая настолько, что носила имя Андревна. «Полюби Андревну — будешь с хлебом». В каждой избе хранилась, так называемая, «семейная» или «фамильная» соха, передающаяся от отца к сыну. В случае пожара, её спасали в первую очередь. Наступали смутные времена — прятали в лесу. Испрашивали совета, ждали заступничества, приносили дары…

Что же касается «мелких сошек», то так, всего–навсего, называли детёнышей лосей. Сохатых.

МЕНТОРСКИЙ ТОН

Отправляясь к стенам Трои, Одиссей оставил во дворце вместо себя друга Ментора. В обязанности того входило обучение Телемаха (сына Одиссея), а также забота о чести и достоинстве Пенелопы (жены). Окинув взглядом жалкую фигуру Ментора, кривые короткие ноги, раннюю плешь и скрюченные артритом пальцы, любой бы пришёл к выводу, что, возможно, он и годится в учителя. Но, защитник и охранник царицы из него никудышний. Однако, не зря Одиссея прозвали Хитроумным. Поверьте, царь знал, что делал, покидая свой дом. Он давно уже разглядел в жалком человечке неукротимую твёрдость, жестокость и умение подчинять себе людей…

Проходят долгие десять лет, и Троя наконец–то покоряется. Корабли Одиссея отплывают на родину и… пропадают. Как только, весть об исчезновении правителя Итаки доходит до всех уголков Греции, появляется множество претендентов на освободившийся престол. Эти, так называемые, «женихи» требуют руки Пенелопы, угрожают и бесчинствуют. И вот тут–то на сцене появляется Ментор.

Сначала на невзрачного учителя никто не обращает внимания. Затем кто–то из пьяных «женихов», столкнувшись с ним в саду, собирается дать Ментору затрещину, но столбенеет от взгляда, полного ненависти и угрозы. Отныне, проходя мимо пирующих, учитель непременно отпускает парочку едких замечаний. Его начинают сторониться. Однако, встреч с ним не избежать. Дрожащим от ярости голосом, Ментор распекает то одного, то другого из «женихов». Его язвительные замечания разят наповал, скрипучий голос усмиряет самых буйных. Все попытки прогнать «докучливого негодяя» наталкиваются на стену ледяного презрения. В конце концов, претенденты на руку Пенелопы, приучаются вставать при появлении Ментора и виноватыми голосами приветствовать его. Тот же воспринимает перемены, как должное. Некоторые, что бы избежать постоянных поучений и придирок, садятся на корабли и бегут прочь с Итаки. Другие прячутся в окрестных лесах. В головах третьих зреет план избавления от Ментора. Но тот, успев завести «любимчиков» в нестройных рядах «женихов» узнаёт о коварных замыслах и жестоко расправляется с неугодными.

К моменту возвращения Одиссея Ментор так отдрессировывает несчастных претендентов, что, хлопни он в ладоши — все, как один, бросились бы со скал в море.

— Оставь их мне, — просит Ментор у вернувшегося Одиссея.

Однако, тот, движимый чувством сострадания, предпочитает просто перебить несчастных, прекратив, таким образом, их мучения.

МЁРТВАЯ ХВАТКА

Сказка.

За семью горами, за семью долами жила семья — муж, жена и сын. Всех богатств у них было: хижина, да старый колодец. Бывало, женщина вскипятит воды, бросит туда травы с корешками, тем и сыты. Бедствовали они, бедствовали и поняли, что втроём им никак не прокормиться. Испекла мать лепёшку и говорит сыну.

— Вот тебе, дружок, наше самое большое богатство. Отправляйся–ка бродить по свету, может быть и улыбнётся тебе удача. Лепёшку же, ешь сам, никому не давай.

Поклонился парень отцу с матерью и в путь отправился.

Долго ли шёл, коротко ли, а забрёл в чужие земли. Смотрит, под деревом колодец.

— Переночую–ка я здесь, — думает парень. — Лепёшку доём, воды испью.

Только он из заплечной котомки свой ужин вынул, откуда ни возьмись, выбежала Мышь!

— Семь дней, — говорит, — во рту маковой росинки не было. Угости меня, добрый человек, своей лепёшкой.

Однако, парень материнский наказ помнит, грызуна прочь гонит. Но та, зубы оскалила, и в хлеб МЁРТВОЙ ХВАТКОЙ вцепилась. Осерчал молодец, стукнул Мышь кулаком, а из той и дух вон. Расстроился он, да сделанного не воротишь. Поднял тушку за хвост, хотел выбросить, но призадумался.

— Пусть, — говорит сам себе, — невелика добыча, а, какая–никакая, да еда.

Развёл костерок из щепочек, выпотрошил зверька и вмиг изжарил.

Только собрался перекусить, откуда ни возьмись, Кот!

— Семь дней, — говорит, — во рту маковой росинки не было. Угости меня, добрый человек, своей лепёшкой с мышкой.

— Отстань, — гонит его наш парень. — Видишь, самому на один зуб.

Но, Кот оскалился и в мышь МЁТРВОЙ ХВАТКОЙ вцепился. Рассвирепел молодец, схватил Кота за горло и задушил.

— Раз уж я с голодухи на мышь прельстился, — рассуждает, — то от кота и подавно не откажусь.

Подбросил дров в костерок, освежевал добычу и быстренько приготовил.

Только собрался перекусить, откуда ни возьмись, Волк!

— Семь дней во рту маковой росинки не было, — говорит, а сам готовится МЁРТВОЙ ХВАТКОЙ в кота вцепиться.

Не стал парень ждать, а хватил, что есть сил Волка посохом по голове…

Только собрался волчатиной поужинать, глядь, откуда ни возьмись Красна Девица.

— Семь дней, — говорит, — во рту маковой росинки не было.

Растерялся молодец, выронил бутерброд из рук.

— Угощайся, — говорит, — Краса Ненаглядная.

Отужинали они, Девица и говорит, — Бери меня в жёны. Не пожалеешь

Наш парень давай отнекиваться. Мол, он и себя–то прокормить не может, и ни работы у него нет, ни ремеслу никакому не обучен. Но, Красна Девица вцепилась в него МЁРТВОЙ ХВАТКОЙ, не отпускает.

И, что Вы думаете — женился молодец. Построил хижину и стали они жить поживать. Пришло время, сын родился. Хорошо живут, да впроголодь. Бывало, мать вскипятит воды, бросит туда травы с корешками, тем и сыты. Бедствовали они, бедствовали и поняли, что втроём им никак не прокормиться. Испекла она лепёшку и говорит сыну.

— Вот тебе, дружок, наше самое большое богатство…

МЕТАТЬ ГРОМЫ И МОЛНИИ

Раньше, как бывало? Плывут варяги в греки, похваляются:

— Наш бог Перун молнии, да громы мечет. Он самый сильный, мы с ним никого не боимся.

Стоят Русичи на берегу, чешут в затылках. Их Велес за скотом приглядывает, а Мокошь бабам рожать пособляет. Обидно, уж больно простецкие боги получаются.

Может быть, поэтому первых христиан на Руси встретили не особенно любезно.

— Правда, — спрашивают у них, — вашего Иисуса римляне убили?

— Правда, — отвечают те.

— Эх, други, — качают головами Русичи. — Не надобно нам такого. У самих боги не ахти.

— Хе, — посмеиваются христиане. — Зато, его Бог — Отец, знаете, что сделал?

И начинают перечислять, загибая пальцы. А там и всемирный потоп, и казни египетские, и огненные дожди…

Плывут теперь через Русь варяги, а народ на берегу стоит, посмеивается. Рубахи расстёгнуты, на грудях кресты православные поблёскивают.

МОКРАЯ КУРИЦА

Гемералопия или «куриная слепота» — делает кур совершенно беззащитными перед ночными хищниками. Маленький, презираемый всеми хорёк, может в одночасье вырезать целый птичий двор. Случалось, что парочка лис, методично совершая набеги после захода солнца, обесптичивала целые деревни. Однако, наш народ горазд на выдумки. Крестьяне заметили, что если курицу как следует промочить, то она не сможет уснуть, и будет всю ночь мёрзнуть, охать и маяться. Это горестное бормотание несчастной, покрытой от холода «куриной кожей» могут свести с ума любого, кроме соплеменниц. Обитатели курятника, привыкшие к еженощным жалобам, засыпают, не обращая на них внимания. Хорьков же и лисиц, исступлённые стенания вгоняют в панику. Видимо, ночным разбойникам мерещатся сидящие по насестам вампиры. Слышится шелест кожистых крыльев и мучительное постанывание в предвкушении тёплой крови. Бесшумно ступая, чтобы не хрустнула под лапой ветка, пятятся хищники, трусливо повизгивая. А, выйдя из деревни, бросаются со всех ног в спасительный лес.

Вот почему хозяйка, загоняя на ночь птиц в курятник, обдаёт последнюю ледяной колодезной водой, лишая тем самым её сна.

Разгадайте теперь загадку. «На насесте Фёкла, у ней рыло мокро». Эта та самая, случайным образом выбранная МОКРАЯ КУРИЦА, спасающая ночью своих товарок.

МОРОЧИТЬ ГОЛОВУ

Давно это случилось. Служил в московской милиции отважный капитан Ястребов. Был он высоким блондином с серыми глазами, которые имели удивительное свойство становиться голубыми (при разговоре с друзьями) или приобретать стальной оттенок (когда видели человеческое зло). Капитан заочно учился в высшей партийной школе, посещал планетарий и состоял в обществе книголюбов. Атлетически сложенный, он прекрасно плавал, бегал на длинные дистанции и прыгал в высоту за спортивное общество «Динамо». В свободное же время, обучал пионеров–отличников милицейской борьбе самбо.

Рано утром, спеша на заводы и фабрики, люди широко и приветливо улыбались, встречая стройного и подтянутого капитана, шагающего на работу в МУР.

— Можно спокойно трудиться, — думали они, — когда на посту такой офицер.

А, Ястребов, придя на Петровку, приступал к нелёгким милицейским обязанностям. Изучал ориентировки, читал протоколы, беседовал со свидетелями и допрашивал задержанных жуликов. С одним сурово поговорит, с другим по–отечески, третьего на путь истинный наставит. Бывает, оступится человек, нарушит закон и попадёт в кабинет к капитану. Тот его выслушает, сладким чаем с лимоном угостит и скажет:

— За преступление, сами понимаете, придётся ответить. Докажите самоотверженным трудом, что поняли сделанные ошибки и впредь не повторите. Я верю в вас. Теперь подпишите протокол и следуйте в тюрьму.

Пожмёт руку, как товарищу и долго смотрит в след уходящему конвою.

Так день за днём и служил Ястребов. Допросы, беседы, засады, тренировки, занятия.

— Когда же ты женишься, сынок? — спрашивала его старушка–мать.

— Когда всех жуликов переловлю, — отшучивался капитан и, чеканя шаг, уходил на службу.

Однако, как оказалось, и таким бравым милиционерам, ничто человеческое не чуждо. Как–то весной беззаветный борец Ястребов встретил девушку. Звали её Клава, и работала она официанткой в столовой «Жар–птица». Зашёл туда капитан по долгу службы, а вышел другим человеком. Стал он каждый день обедать в «Жар–птице». Сядет за столик у окна, закажет биточки, и любуется Клавой, как она белой лебедью меж клиентов скользит. Много ли, мало ли времени прошло, но набрался он как–то раз смелости и пригласил девушку в кино. Затем, на праздничный вечер в клуб милиции, затем со старушкой–мамой познакомил. Стали они встречаться. Капитан тренировки начал пропускать, на службе перестал задерживаться. Казалось, совсем голову Ястребов потерял, а этого в его должности никак допускать нельзя было. Витает в облаках, обнимает возлюбленную и не обращает внимании, что та нальёт ему сладкого вина и о работе расспрашивает. Кого сейчас Ястребов выслеживает, что воры на допросах рассказывают, и не может ли любимый для неё план Петровки, 38 начертить. Так, под вино, да поцелуи, выболтал капитан все милицейские секреты. Одного лишь Клава узнать не смогла, где он пистолет прячет.

И вот, как–то вечером, приходит Ястребов в гости к любимой, открывает дверь, глядь, а та не одна. Сидит за столом, рядом с Клавой незнакомый мужчина в серой кепке. Вгляделся в его лицо капитан, вспомнил ориентировки и посуровел. Однако, виду не подал и тоже за стол присел

— Я узнал вас, беглый рецидивист Мирзоев, — говорит.

— И я о тебе наслышан, Ястребов, — глумливо усмехается бандит. — Выдал ты нашей Клавочке все служебные тайны. Будешь теперь на жуликов работать.

— Ошибаетесь, Мирзоев, — встаёт во весь рост капитан. — Плохо в советских людях разбираетесь. Давно я вас разыскивал и, наконец, нашёл. А, то, что Клавочка вовсе никакая не Клава, а воровка Светлана Паукова, это для меня не секрет. Сдавайтесь, граждане, руки вверх!

Выхватил из одного кармана наган, а из другого свисток. Вбежали в комнату его друзья–милиционеры, арестовали преступников и в тюрьму увели…

— А, что Клава к нам не заходит? — спросит иногда старушка–мать.

— Она сейчас далеко, — весело подмигнёт капитан и, чеканя шаг, уйдёт на службу.

МУКИ ТАНТАЛА

Заслужил Тантал «муки» или нет, не мне судить. Наказан же он был за то, что похитил со стола олимпийцев амброзию и угощал ею своих гостей. Ситуация, кстати, вполне житейская. Бедный родственник, приглашённый из сострадания на юбилей, потихоньку умыкает со стола баночку крабов и полбутылки виски, дабы поразить невиданным угощением соседей. Казалось бы, подумаешь, проступок! Однако, у греческих богов на это другой взгляд, и, повторюсь, не мне их судить.

Отныне и во веки веков, похититель амброзии должен сидеть по горло в воде, страдая от невыносимой жажды. Стоит ему наклонить голову, как уровень жидкости стремительно падает. То же происходит и с пищей. Над головой мученика склоняются ветви, полные плодов, но все попытки сорвать хоть один, кончаются неудачей.

Наверняка, первые месяцы Тантал испытывал судьбу. Резко бросался в воду с открытым ртом или, притворяясь спящим, медленно клонил голову вниз. Подкрадывался к ветви, делая вид, что занят своими мыслями и вдруг, внезапно выпрыгивал вверх, растопырив пальцы. Увы, всё было тщетно. И вот тут то, нормальному человеку в самый раз впасть в апатию. Задумайтесь. Вода, струящаяся под подбородком и фрукты, задевающие макушку, первоначально раздражают, но, за полгода к этому вполне можно привыкнуть. Опять же, сидит он не на сковородке, и орёл клевать печень не прилетает. Согласитесь, «муки», со временем, становятся какими–то несовершенными. Сравните хотя бы с «сизифовым трудом». У Сизифа, как ему кажется, всегда есть шанс. Не докатил камень до вершины, выбери другой путь. Быстрее толкай камень, упирайся ногой в иной выступ, здесь передохни, там напрягись. Упустил, пробуй ещё. Прекрасное, идеально сбалансированное наказание!

Мне кажется, что Танталу не хватает некого побудительного стимула. Представьте, что время от времени на сцене будет появляться некто бородатый и козлоногий.

— Тантал, дорогуша, — восклицает он, делая страдальческое лицо. — Ну, разве можно было так поступать с человеком? Из–за ерунды обрекать на подобные страдания! Ах, боги, боги. Знаешь, у меня тут в планах намечена встреча на Олимпе, если не возражаешь, похлопочу за тебя.

И исчезает. Тантал принимается считать дни, его охватывает надежда. А, вдруг? Он передумывает миллион вариантов исхода своего дела, теряет сон, прислушивается к каждому шороху…

Козлоногий появляется не скоро. Корчит расстроенную рожу, винится в бессилии, но, по секрету сообщает, что назревает Троянская Война. Тогда–то олимпийцам просто будет не до Тантала, и благодетель тайно явится к мученику с кружкой воды и охапкой плодов.

И вновь длится бесконечное ожидание…

К чему я это всё? Наверное, к тому, что со школы во мне живёт «комплекс отличника». Взялся делать, сделай на «пять с плюсом».

МУТИТЬ ВОДУ

Пошел, сел у берега моря;

Там он стал веревку крутить

Да конец ее в море мочить.

«Сказка о попе и работнике его Балде». А. С. Пушкин.

Сами знаете, как оно бывает… Бежит близ деревни речушка, не мелка, не глубока. Баньки по бережку, мостки поскрипывают, плоскодонки на волнах хлюпают. Всяк воде рад и человек, и скотинка. Но, глядишь, то ребятишки убегут купаться, одного не досчитаются. То рыбак в сетях запутается, утопнет. То баба бельё полоскать пойдёт, не вернётся. Значит, пришла беда — затаился под берегом Нечистый. И тут уж каждый знает, надо в реке воду мутить, Водяного прочь гнать. Дело, честно скажем не простое — на нечистую силу руку поднять. Соберутся мужички, почешут бороды и пошлют выборного «смутьянов» кликать. Те, гонца расспросят, велика ли река, что за дно, да давно ли Водяной озорничает. Отмерят верёвок, багров, чесалок, прочего инструмента и на телегах прибудут. На бережку одежонку скинут, перекрестятся на четыре стороны, и давай воду мутить. Нечистому же, не секрет, всякая грязь, да сор, как серп острый.

Деревня вся, от мала до велика, на пригорочке соберётся. Жутко им, трепетно, но страсть, как любопытно. Глядят, как «смутьяны» верёвками по воде хлещут, да чесалками дно бороздят. Бороды мокрые, головы непокрытые, рожи злые. Вдруг, как плеснёт посреди реки, как пойдёт муть пузырями.

— Гони его, дьявола, — заорут «смутьяны». — Наддай, православные!

Выпрямятся во весь рост и пойдут на плеск с баграми наготове. Замрёт народ, даже дети плакать перестанут. Прочешут охотнички речушку раз, другой. Выберутся на берег, поклонятся поясно.

— Живите дальше, люди добрые. Живите, да Бога не гневите.

Получат расчёт, погрузятся на телеги и укатят.

Пройдёт день, другой, третий. Глядишь, баба какая, не удержалась, на мостках бельё полощет. Детишки на мелководье играют. Пастух скотину пригнал. Ушёл Нечистый…

НАЗУБОК ЗНАТЬ

Поскольку «Е» и «Ё» можно рассматривать, как один знак, то получается, что в русском алфавите 32 буквы. А сколько у человека зубов? Тоже тридцать два. Вот, раньше гимназисты и запоминали буквы, перемещая язык во рту — от зуба к зубу. Первые три коренных зуба — «А, Б, В». Два малых коренных — «Г, Д». Клык — «Е». Четыре резца — «Ж, З, И, К». И далее — клык, два малых коренных, три коренных. Верхняя челюсть заканчивается на «П». Нижняя, соответственно, от «Р» до «Я». Отсюда и появилось выражение, «НАЗУБОК ЗНАТЬ». Скажете, что до 1917 года в алфавите было 35 букв? Так и народ раньше был того… позубастее.

НА КОЗЕ НЕ ПОДЪЕДЕШЬ

Встреча, случившаяся знойным украинским летом 1886 года, обойдена биографами нашего героя, как незначительная. Никто так и не задался вопросом, зачем он уделил ей место в мемуарах. Зачастую мы, пытаясь вспомнить своё детство, вытаскиваем из закоулков памяти какие–то яркие, ничего не значащие обрывки, решили историки…

Итак, это случилось летом. Папа Давид, взял маленького Лёву, ему только исполнилось семь лет, с собой в Херсон. Пока отец улаживал дела в конторе, мальчик слонялся по двору, пытаясь хоть чем–то развлечься. Глазел на прохожих, играл сам с собой в «ножички», попробовал растормошить сомлевшую от жары собаку. Внезапно, к крыльцу подошла, невесть откуда взявшаяся, коза. На её шее болтался изжёванный обрывок верёвки. Лев потрепал козу по холке, покрепче ухватил за рог и попытался взобраться ей на спину. Однако, та, легко вывернулась и отошла на несколько шагов. Мальчик повторил попытку, но безуспешно.

— Помочь?

Рядом стоял юноша в гимназической форме и лукаво улыбался. Лёва уставился на незнакомца. Что–то в нём немедленно располагало к себе. Высокий лоб, добрый прищур глаз, открытое лицо.

— Сделайте одолжение, — Лев благодарно поклонился.

Гимназист ловко подхватил мальчика сзади и посадил на спину козе. Та чуть присела, но стояла спокойно.

— Куда поскачете, дгужок? — спросил юноша, немного картавя.

— В Америку, сражаться за свободу индейцев, — немедленно ответил Лев.

— Смело, — гимназист заразительно рассмеялся, но немедленно посерьёзнел. — Помогать угнетённым, святое дело. Могу дать Вам совет. Пегвым делом всегда надо захватывать телефон, телегаф, вокзалы, банки и мосты.

— Для чего? — зачарованно глядя на него, спросил мальчик.

— Как–нибудь, объясню, — гимназист подмигнул. — Как Вас зовут?

— Лев Давидович, — чинно представился тот.

— Владимир, — как равному пожал ему руку юноша. — А тепегь, извольте слезть с козы. Кажется Ваш папенька идёт.

К ним, действительно, поспешал папа Давид, раздражённо обмахиваясь шляпой.

— О нашем знакомстве, ни слова, — успел шепнуть Владимир.

И зашагал прочь, не оглядываясь.

Такой вот обрывок детских воспоминаний из мемуаров «железного наркома»

НА КРАЮ ЗЕМЛИ

Есть какой–то облом в том, что Земля круглая. Нельзя свесить с Края верёвку и посмотреть, что там внизу. А как могло бы быть здорово!

Альпинисты снаряжали бы экспедиции без всякого риска для жизни. Сорвался — повис на страховочном тросе. Соревнуйся в своё удовольствие, кто покорит наибольшую глубину. И, наверняка, находились бы горячие головы, спускающиеся без страховки, с одной лишь баночкой талька.

Раздолье для любителей «непознанного». Вместо мутных фотографий НЛО можно было бы смущать обывателей такими же нечёткими снимками «Слонов, На Которых Покоится Земная Твердь».

Счастье для самоубийц. Одно дело прыгнуть с крыши дома, и валяться на асфальте в мухах и окурках. Совсем же по–другому выглядит изящный шаг в вечность. Думаю, что у них были бы свои излюбленные места, где местные власти растягивали бы сетки–ловилки.

Террористы мирового масштаба угрожали бы бомбой, подвешенной, под Землёй. Взрыв и вся вода мирового океана сливается в небытие (на головы растерянных слонов).

А сколько романтиков слонялось бы по Краю Земли, в поисках своих возлюбленных. Или верных подруг, следующих за предметом обожания. Или мстителей, выслеживающих обидчиков.

Удивительное было бы место этот Край. Альпинисты, безумные учёные, самоубийцы, влюблённые, сектанты, романтики, преступники. А там, где подобный народец, всегда горячительные напитки, наркотики и свобода нравов. Своя мода, музыка, слэнг, татуировки. Край анархии и коммунизма. Красота!

НА ЛБУ НАПИСАНО

Традиция выжигать калёным железом на лбу слово «РАБ» или «ВОР» существовала на Руси с незапамятных времён. Сначала это было безобразное клеймо, ставящееся исключительно с целью пожизненно классифицировать носителя. Однако, со временем, перед обществом встала проблема именно не уничтожаемости этой метки. К примеру, некий посадский, что называется, оступился и присвоил себе чужое добро. Был прилюдно порот, клеймён и отправлен на принудительные работы. Там, примерным трудом искупив преступление, получил прощение и вернулся к честной жизни. А как быть с безобразным шрамом «ВОР», украшающим лоб? Или как дальше жить крепостному с огромной печатью «РАБ» на лбу, если помещик дел ему «вольную»? Выход оказался прост. Размер клейма уменьшили, как раз для того, что бы клиента можно было «доклеймить». Проще говоря, выжечь на лбу частицу «НЕ». «НЕ РАБ» или «НЕ ВОР».

Шли годы, и искусство клеймения усовершенствовалось вместе с техническим прогрессом. Теперь, князь N клеймит крестьян собственным гербом, княгиня X украшает лбы смердов легкомысленным цветком, а ретроград и самодур боярин Y выжигает осьмиконечный крест. Каждый стремится внести своё слово в древнюю традицию. И вот уже некий помещик, решивший уйти с государевой службы и поселиться в деревне, приказывает проклеймить крепостных, согласно их профессиям. «Конюх», «Кузнец», «Пахарь», «Доярка». Его дети, воспитанные гувернёром, и слабо владеющие русским, распоряжаются дописать в скобках перевод на французский. Клеймят вязью, готикой, верданой, тайм нью романом. Изящные, серебряные штампики появляются на витринах модных парикмахерских. Купеческие дети украшают себя милыми «Степан» и «Дуняша».

Конец этой вакханалии положила императрица Екатерина Великая, узрев на лбу у одного из юных князей Вяземских, изящный шрам «Prince W».

— Что, — больно стукнула она модника веером по плечу, — боишься, в бане не признают?

НА ПЕСКЕ СТРОИТЬ

Муж благоразумный построил свой дом на камне.

«…и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал…». Евангелие от Матфея. Глава 7.

Не поспоришь, на случай природных катаклизмов, лучшего места для дома не найти. Смущает только проблема с подполом. Где хранить милые сердцу банки с солёными огурцами? Картошечку? Домашний целебный напиток? Можно, разумеется, выдолбить погреб и в камне. Как раз работа для трёх–четырёх поколений. Спускаешься вниз по лестнице, трогаешь грубо отёсанную скалу пальцами и вспоминаешь прадеда. Спустился ещё на пару ступенек, улыбаешься про себя, «Дедушка». Ещё ниже — «Папа». И, плевать, что подобное место по антуражу больше подходит для сатанинских оргий. Для тебя это вроде семейного святилища.

Человек безрассудный построил свой дом на песке.

«и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал…». Евангелие от Матфея. Глава 7.

Однако, как приятно, сесть вечером на крылечко, зарыть босые ноги в песок и выкурить сигарету. Темнеет, солнце почти скрылось за горной грядой, ветер пахнет эвкалиптом и водорослями. А ты куришь и бездумно шевелишь пальцами ног. Потом встаёшь, мочишься в песок и идёшь ужинать.

Хотя, конечно, если «дождь» и «ветры»…

НА СВОЙ АРШИН МЕРИТЬ

Однажды ученики привели к великому целителю Ши человека. Был он мал ростом, имел глаз в середине лба и шесть рук. Ноги у страдальца отсутствовали.

— О, учитель, — обратились к Ши ученики, — можешь ли ты вылечить этого несчастного?

— Не надо всё мерить на свой аршин, — холодно ответил великий целитель. — Этот человек не нуждается во врачебном искусстве.

Он встал и обошёл шестирукого.

— Я, разумеется, могу сделать из него обычного человека. Но зачем? Он же, такой смешной, — и великий целитель Ши затрясся от смеха.

НА СЕДЬМОМ НЕБЕ

Жил в первом веке до нашей эры праведник Енох. Когда же ему исполнилось 365 лет, явились к нему два «пресветлых мужа». Попросили не волноваться, успокоить родственников, а затем «поставили на облака» и вознесли на «первое небо».

1. На первом небе Енох узрел «местных старейшин» и двести ангелов, занятых управлением движения небес и стерегущих свои сокровища.

«И взяли меня мужи те, и возвели на второе небо».

2. На втором небе Еноха встретила тьма, «блудники», висящие на цепях и «темноликие» ангелы, «испускающие плач». Блудниками патриарха было не удивить, а вот плачущие ангелы потрясли до глубины души.

— Богоотступники, — пожали плечами «сопровождающие мужи».

«И взяли меня мужи те, и возвели на третье небо…»

3. На третьем небе оказался тот самый Рай, о котором мечтают праведники. Реки из молока и мёда, благоухающие плоды на ветвях и знаменитое Древо Жизни.

— Для праведников, — пояснили мужи. — «Им уготовано это место в вечное наследство».

Однако, на северной стороне «третьего неба» Енох вздрогнул. Там во мгле пылал «тёмный огонь», а «мрачные ангелы» терзали грешников.

— «Место это, Енох, уготовано для тех, кто не почитает Бога и вершит на земле злые дела», — пояснили путешественнику.

«И взяли меня мужи те и возвели на четвертое небо».

4. Там наш герой узрел Восточные Врата, из которых сто пятьдесят тысяч ангелов вывозят Солнце на колеснице и Западные Врата, где светило скрывается на ночь. Затем, подивился на Лунные Врата, насладился пением «воинов, которые служат Господу игрой на тимпанах и органах» и…

«Потом взяли меня мужи и вознесли на крыльях на пятое небо».

5. На пятом небе Енох встретил двести тысяч Григореев с «унылыми лицами». Все они томились в ожидании Страшного Суда за прегрешения против Господа.

«Затем взяли меня те мужи и возвели на шестое небо».

6. На шестом небе обитали семь ангелов, наблюдающих «добрые и злые людские дела».

«Затем взяли меня те мужи и вознесли на седьмое небо».

7. А там… «все огненное воинство великих архангелов, бесплотных сил и все огненное воинство великих архангелов, бесплотных сил, господствующих начал и властей, херувимов, серафимов, престолы и десять полков многоокого светлостояния»! И на престоле сам Господь…

Не буду рассказывать, что случилось дальше. Енох достаточно подробно описал это в своих трёхстах шестидесяти шести книгах.

НА СТЕНКУ ЛЕЗТЬ

— Лапти носить, да гречку есть, дело нехитрое, — успокаивал Лев Николаевич плачущую жену. — Вот схожу с мужичками «стенка на стенку», авось лучше их понимать начну.

— Опомнись, Лёвушка, — Софья Андреевна комкала в руках мокрый от слёз платочек. — Не для тебя это, уж не обессудь. Годы–то, годы…

— Vaut mieux tard que jamais, — усмехнулся тот и поморщился. — Вот, несчастье с этим французским. Ни слова в простоте.

Софья Андреевна понимающе всхлипнула…

На пологом берегу реки Воронки графа ждали Яснополянские. Разом умолкли и, сняв шапки, поясно поклонились. Лев Николаевич, одетый, как и все, в длинную холщовую рубаху и суконные порты, степенно поздоровался, подошёл ближе.

— Не опоздал? — весело обвёл он глазами мужиков.

— Спужались, поди, Косогорские–то, — задорно выкрикнул кто–то из толпы. — Как про Вас прослышали.

Собравшиеся засмеялись, опасливо поглядывая на чудного графа. Обступили.

— Хорошее место, — Толстой оглядел поле. — Как пойдём, в каре или шеренгой?

— Да, как энти появятся, так и пойдём, — загудели мужики. — Учить дураков, не жалеть кулаков.

— Я вот как думаю…, — начал, было, граф, в котором проснулся артиллерийский поручик.

Договорить он не успел. Из рощицы на берег стали выходить Косогорские. Надевая на ходу рукавицы, они стремительно приближались.

— Укрепи Господь, — Яснополянские сгрудились и пошли навстречу противнику.

— А, ну, наддай, православные — по–мальчишески озорно и совершенно неожиданно для себя закричал Толстой и первым врезался в гущу врагов. Вихрь сражения захватил его. Коротко размахнувшись, граф ударил в зубы рыжебородого мужика в лохматой шапке. Тот, нелепо замахал руками, попятился и повалился на землю.

— Эх, голуба, — захохотал Лев Николаевич и тут… словно бомба взорвалась в его голове. Солнце вспыхнуло и немедленно погасло.

Сколько он пролежал в беспамятстве, неизвестно, но когда очнулся, сражение было закончено. Рядом на траве сидел незнакомый молодец, неспешно перематывающий онучи.

— Жив, дедушка? — весело подморгнул он подбитым глазом.

— Merci, — простонал граф, но тут же исправился. — А то!

И блаженно зажмурился.

«Если жизнь не представляется тебе огромной радостью, то это только потому, что ум твой ложно направлен», — напишет он вечером в своём дневнике.

НАШЕГО ПОЛКУ ПРИБЫЛО

Мстислав, один из двенадцати сыновей великого Владимира Крестителя, правил в Тмутаракани. Всем хорош был молодой князь. Удал, умён и силой не обделён. Да и земли, если задуматься, ему достались завидные. Зимой тепло, летом с моря прохладный ветерок веет, солнце, фрукты, вино, девушки. Рай, а не княжество. Но, манил юного Мстислава престол града Киева, где правил его брат Ярослав.

— Воссесть бы мне в Матери Городов Русских, — мечтал князь.

— Да, зачем она тебе? — недоумевали воеводы. — Людей у нас немного, не совладать с дружиной ярославовой.

Но, того было не удержать. Свёл дружбу Мстислав с соседями — ясами и касогами. Уговорил дать ему воинов. Посадил на коней свою дружину и отправился на север, добывать «золотого стола киевского».

— Что, воеводы, — указывает князь на войско, — прибыло нашего полку?

— Прибыло, — вздыхают те, вспоминая покинутые пляжи, фрукты, вино и девушек…

На реке Листвене их уже ждали киевские ратники, и Мстислав немедленно бросил в бой отряды ясов и касогов. Визжа и размахивая кривыми саблями, погнали они коней на ярославовы полки, да там головы и сложили. Огляделся Мстислав, один он остался со своей дружиной.

— Ждите меня здесь, — приказал воеводам. Пришпорил жеребца и поскакал прямиком в лагерь к Ярославу.

— Пошто явился? — нахмурился брат.

— Поблагодарить тебя хочу.

— Это за что же?

— Видишь ли, не стало мне житья от этих ясов и касогов. Хитрые, жадные, лица какие–то неприятные, говорят не по–нашему. Вот они у меня где, — Мстислав провёл ладонью по горлу. — Ну, и привёл их к тебе на погибель. Самому–то было не управиться.

— Что ж не предупредил? — вконец растерялся Ярослав.

— Моя вина, — вроде как даже покраснел братец. — Уж, не обессудь. Сглупил.

— И, что же дальше?

— Как что? — рассмеялся Мстислав. — Назад поеду, в Тмутаракань. Хорошо у нас там, солнце, фрукты, вино, девушки.

Обнялись братья, поклялись в вечной дружбе и расстались.

Вернулся Мстислав к дружине.

— Поворачиваем домой, — говорит. — Я всё уладил. Ярослав на нас зла не держит…

Так и закончился этот странный поход.

Киевский князь так до конца жизни и не понял, чего от него хотел брат.

Мстислав успокоил себя, мол, что Бог не делает — всё к лучшему.

Воеводы подивились, но решили в княжеские дела не лезть.

А, уцелевшие ясы и косоги сложили песни о великом походе на север.

НА ШИРОКУЮ НОГУ (ЖИТЬ)

В небольшой деревушке, что стояла на самом краю болот, жил крестьянин Гюнтер со своей женой. День–деньской они добывали торф, сушили и продавали в соседнем городе. Понятное дело, что большого дохода с такого промысла не поимеешь. Богачи дома углём топят, те, что победнее — дровами. Торфом от холодов только такие же горемыки спасаются. Поэтому и жили в деревне одни бедняки. Да, и что за существование на болоте! Весной комары, нос во двор не высунуть. Летом, знай, поворачивайся, торф таскай. Осенью, как зарядят дожди, из дома не ногой, того и гляди, в трясину провалишься. Зимой же, скучай, да подсчитывай жалкие гроши. Одна радость у крестьянина — дети. Родится сын, будет помощником. Родится дочь, если повезёт, сможет в городе удачно замуж выйти. Одно горе, дети у всех рождались бледные, да болезненные. Видно, все жизненные силы болото у них ещё в утробе матери высасывало.

— Пусть лучше будет сын, — думал Гюнтер, сидя на крыльце своего дома, прислушиваясь к крикам рожающей жены. — А, лучше двое. Втроём–то мы, ух, сколько торфа натаскаем–насушим. И, заживём…

— Дочь у тебя, — повитуха присела рядом с ним, закурила трубочку.

— Красивая? — с надеждой спросил Гюнтер.

— Бог всех детей любит, — непонятно ответила та и замолчала, глядя себе под ноги…

Девочка родилась самая обыкновенная. «Торфяночка», как их называли в городе. Худенькая, с редкими белёсыми волосиками и огромными бесцветными глазами. Вот только ступни ног скорее напоминали огромные утиные лапы, чем детские ножки.

— Матерь Божья, — охнул Гюнтер и заплакал.

Ребёнка назвали Эльзой. Глядя, как она весело шлёпает по полу хижины, Гюнтер несколько раз запивал. Жена, во всём винящая себя, замкнулась и перестала выходить из дому. Соседи сторонились их и, встречая Эльзу, испуганно крестились. Девочка же, предпочитала болота, общению со сверстниками. Утром, выпив стакан молока, она целовала родителей, спускалась к зарослям осоки, и, шлёпая лапами, исчезала в рассветном тумане. Возвращалась поздно вечером, мокрая и счастливая.

Осенью, когда Эльзе исполнилось восемь лет, она принесла домой бекаса.

— Неплохо, — Гюнтер впервые оживился и взвесил на ладони птицу. — В городе стоит пару монет. Сможешь изловить ещё?

Девочка, нечасто слышавшая голос отца, схватила корзину и умчалась на болото. А, вечером, разложив на полу груду чернышей, лысух, вальдшнепов и бакланов, Гюнтер понял, что с бедностью покончено. Утром, погрузив на тачку корзину с дичью, он зашагал на рынок.

Через три года, сидя в кресле у крыльца своего нового дома, он с надеждой вслушивался в крики рожающей жены.

— Господи, дай мне ещё одну дочурку, — шептал Гюнтер. — А, лучше двух…

НА ЯТЬ

Знаете самый простой способ проверить друга вашего сына (дочери) на предмет «хороших манер»? Напоите его до одури чаем, а когда испытуемый отправится в туалет, затаитесь у двери. Если, сделав своё дело, молодой человек моет руки, значит, он из хорошей семьи. Пусть и дальше водит знакомство с Вашим отпрыском.

В девятнадцатом веке, чадолюбивые мамаши испытывали новых знакомцев своих детей несколько иначе. Называлось это «ловлей на ять». Дело в том, что помимо основных пятнадцати правил использования этой 32‑й буквы, существовала ещё добрая сотня слов, которые интеллигентный человек должен был выучить наизусть. (Как любил говаривать философ и филолог Николай Иванович Греч: «ЯТЬ — знак отличия грамотных от неграмотных».)

Итак, дама принималась деланно шумно искать очки, охать, сетовать на ослабшее зрение, а затем, просила гостя помочь ей написать список продуктов для кухарки. А в нём помимо обычных «гусей–судаков» обязательно присутствовали «хлеб», «редька» и «хрен». Поставил в них «Ять», значит, «наш» мальчик. Не поставил, ступай прочь…

НЕВЗИРАЯ НА ЛИЦА

Есть у меня раздражающая особенность, не запоминать человека в лицо. Со временем, конечно, его физиономия отпечатается в памяти и я, что называется, узнаю его «из тысяч лиц». Но, вот первые две–три встречи, увы. Именно поэтому друзья никогда не обращаются ко мне с вопросом, — «А, вон, посмотри, не узнаёшь?». Не узнаю…

Конечно, если у Вас нет глаза и на лице чёрная повязка, я этого не забуду. Но, приди Вы в следующий раз с повязкой другого цвета или в тёмных очках — засомневаюсь.

У кого–то я прочитал, что подобное свойственно людям, занятых самолюбованием. Однако, не запоминая лиц, в моей памяти остаются походка, рост, запах, цвет волос, мельчайшие детали одежды и многое другое.

Не дай Бог мне когда–нибудь стать свидетелем преступления. Ни один следователь не поверит, что столкнувшись с преступником нос к носу, я не могу составить его фоторобот. Наверняка, примут за сообщника…

НЕ В СВОЕЙ ТАРЕЛКЕ

В старые–добрые времена, князем на Руси мог стать каждый, умело владеющий мечом, собравший ватагу друзей и растолковавший местным жителям, кто здесь «силу имати». Надо отметить, что князь зачастую месяцами не наведывался в свой терем, ибо жил в седле, а ночевал в поле. Отсюда, соответственно, и простота нравов, и неприхотливость в быту. Зажарят ратники в походе быка, каждый ножом себе ломоть отрежет. Тут не до столов, стульев, приборов. Однако, отметить победу или справить тризну — дело святое и нечастое. Стелется на траву–мураву холщовое полотнище, уставляется бочонками с брагой и туесами с ягодами. На листья лопуха выкладываются запеченные порося, дичь и солонинка. Рассаживаются ратники…

Вот тут–то и прервёмся. Наверняка, каждый из нас, хоть раз, да побывал на пикнике. Помните, каково это? Сесть, вытянув ноги вперёд, никак нельзя. Лёжа на животе, неудобно. Единственное, что остаётся, питаться, лёжа на боку. Однако, при большом числе едоков, и подобная позиция исключается.

Наши предки сумели решить эту проблему. Широкий, двуручный меч («тар») под углом вгонялся в землю и с усилием проворачивался по кругу, вырезая подобие воронки. Так делалось несколько раз, пока углубление не могло вместить в себя седалище дружинника. Затем, образовавшаяся воронка («тарель») накрывалась плащом и туда, скрестив ноги, усаживался пирующий. Итак, вдоль импровизированного стола, выкапывалось необходимое число «тарелей», в которых и размещались воины.

Не секрет, что самое удобное углубление вырезалось для князя. По праву и по леву руку — для ближайших друзей. Дальше, по старшинству и заслугам. Сами понимаете, севший НЕ В СВОЮ «ТАРЕЛЬ», награждался пинком и изгонялся.

НЕ ВЫТАНЦОВЫВАЕТСЯ

Жили–были дед с бабкой. Была у них внучка Машенька.

Пошла она как–то раз с подружками в лес по грибы. Только собрала лукошко лисичек, глядит, а на краю опушки подосиновики стоят. Высыпала Машенька лисички и бегом туда. Только нарвала подосиновиков, видит, во мху — боровики. Девочка за ними. Так, шаг за шагом, забралась она в самую чащу. Стоят сосны, свет белый закрывают. И ни дороги проезжей, ни тропиночки знакомой. Заметалась Машенька, зааукала, да куда там. Молчит суровый лес, тонет во мхах и лишайниках слабый девичий крик.

Делать нечего, пошла она, куда глаза глядят, а к вечеру добрела до избушки.

Взошла Машенька на крыльцо, отворила дверь, заглянула внутрь.

А там, за широким столом сидит Медведь!

— Попалась, красавица — говорит. — Теперь никуда тебя не отпущу. Будешь здесь жить, обеды мне готовить.

Заплакала Машенька, да делать нечего. Пришлось ей рукава засучить и к плите встать.

Отныне, приволочёт Медведь коровью тушу, а девочка её разделает. Из огузка с «сахарной» костью бульон сварит, из голяшки студень, филей — пожарит, грудинку — потушит, из оковалка котлет навертит, из кишок — сосисок.

Живёт Медведь, не нарадуется. Погреб от солонины ломится, на чердаке окорока развешены, на полах шкуры расстелены. И в избушке такой дух от гречки с мозгами, что слюнки сами текут. Раздобрел Бурый. Лежит на лавке, маленькие глазки счастьем светятся, смотрит, как девочка на колоде мясо рубит.

— Машенька, — сипит, — радость моя. Осветила ты мою одинокую жизнь. Проси теперь, что хочешь.

— Отпусти меня, дяденька Медведь, — отложила та топор, — на день домой. Бабушке с дедушкой гостинцев отнести.

— Как же, такой малютке, одной через лес идти, — хитрит Бурый. — Тебя ж, каждый обидеть сможет. Давай, лучше, я сам передам.

Сказано–сделано.

Напекла на рассвете Машенька пирожков, положила на тарелку, тарелку — себе на голову поставила, и в короб залезла. Проснулся Медведь, смотрит, короб с пирожками на крыльце дожидается. Взвалил Бурый его на спину и в деревню зашагал.

Только дошёл до околицы, как собаки его почуяли, лай подняли. Всполошился народ, похватал рогатины и вилы. Обступили мужики Медведя. Понял тот, какого дурака свалял, когда согласился гостинцы доставить.

— Не казните меня, — упал на колени, — люди добрые. Я ручной, с цыганами брожу, да на ярмарках пляшу. Стряслась со мною беда лютая, от табора отбился. Не верите? Хотите, станцую?

И, ведь, обманул бы, бесхитростных крестьян. Но тут из короба выбралась Машенька и как закричит страшным голосом.

— Убейте его!

Бросился Медведь в лес, только пятки засверкали.

А бабушка с дедушкой бросились свою внученьку обнимать–целовать. Устроили они пир на весь мир и зажили весело и счастливо…

НЕ КО ДВОРУ

Превеликая радость тому помещику, у кого крестьяне ладные. Объедет управляющий деревни, отберёт отроков к господскому двору. Выйдет барин на крыльцо, оглядит вьюношей. Нет ли изъянов, либо несуразностей врождённых. Кивнёт благословляя. Значит, пойдут в обучение, а потом при дворе оставлены будут. В мужика–то зловоние уже так въелось — в семи водах его не отмыть. А тут отроков к чистоте приучат. Дабы по утрам рожу колодезной водой мыли, зубы мелом тёрли, да и всё тело в чистоте держали. Чтоб забыли, как вошь выглядит. В службе, что их ждёт, мелочей не бывает. В глаза барину глядеть не моги. Кланяйся легко, но со всей почтительностью. Знай время, когда свечи зажечь, а, когда затушить. Звякнет господин в колокольчик, лети к нему птицей, да не топочи. По хозяйству суетись, но на глаза своё усердие не выставляй. Полы в зале воском натри, трубки в кабинете расставь, ружья после охоты почисти, пылинки по комнатам смахни, ковры выколоти, собак выгуляй. Да, мало ли дел, всего и не упомнишь…

«К чему морока такая?», спросите. А, как же! Вдруг, случится, гость важный нагрянет? Кто его первый у ворот встретит, как не дворня? Выскочат молодцы, один к одному, как грибы подосиновики. На землю сойти пособят, лошадь в стойло поставят, чарочку с поклоном поднесут, до крыльца под ручки доведут. Статные, чистые, почтительные, лицами светлые. Сразу видно, что хозяйство тут крепкое, на самотёк не пущенное. Отрадно будет и отдохнуть, и с барином о делах поговорить.

А, то, как бывает. Заглянет помещик к соседу на обед. Глядь, конюх спешит, ногу волочит. Один лакей глазами косит, другой зубами лошадиными скалится, у третьего лицо в оспинах, от четвёртого дух такой, хоть святых выноси. Мальчонка с заячьей губой под ногами вертится, мешает.

— Что ж за дворню ты себе подобрал, любезный? — поморщится гость.

— Кого уж Бог дал, — вздохнёт хозяин. — Мужичьё, подлая порода.

— За людишками своими, друг сердечный, следить надобно, — назидательно поднимет тот палец. — Коли хочешь, изволь, продам тебе на развод. А нет средств, так сам расстарайся, улучши породу.

И рассмеётся обидно…

НЕ МЕЧИТЕ БИСЕРА ПЕРЕД СВИНЬЯМИ

Дождливым августовским утром 1399 года Витовт, великий князь Литвы, ждал в своём шатре хана Золотой Орды Темир — Кутлуга. Послышались лёгкие шаги и, откинув полог, бесшумно вошёл молодой князь Острожский.

— Язычники прибыли, — доложил, кривовато усмехнувшись. — Выйдешь к ним?

— Велика честь будет, — Витовт не спеша сел в плетёное походное кресло, вытянул длинные ноги. — Зови.

Острожский вышел и немедленно вернулся.

— Говорят, что не смеют, — фыркнул князь. — По их обычаям, ты должен выйти, принять дары, — он досадливо махнул рукой.

Пробормотав проклятие, Витовт шагнул за порог под дождь.

Татары, завидев его, залопотали по–своему и принялись кланяться. Их халаты и островерхие шапки промокли насквозь, с меховых воротников капала вода.

— О, солнцеликий Царь, — загнусил толмач, — наш хан, самый преданный из твоих друзей; любящий тебя, как брата; почитающий, как отца…

— Кто из них Темир — Кутлуг? — краем рта, прошептал Витовт.

— Молодой, в центре. В жёлтом халате, — так же, не поворачиваясь, ответил Острожский.

— … и просит принять в дар лучшего жеребца Орды, — закончил толмач.

Хан, закивал головой и расплылся в улыбке.

Конь, действительно оказался хорош. Витовт довольно похлопал его по спине, заглянул в фиолетовые, диковатые глаза и сдержанно поблагодарил татар. Те разом заговорили, замахали руками.

— Просят, что бы ты сел в седло, — Острожский пожал плечами…

Вслед за жеребцом князю поднесли саблю, ларец с каменьями, парчовый мешочек с пряностями. Хан довольно кивал и улыбался. Витовт, сдерживая накопившееся раздражение, сухо благодарил.

— Хан проголодался и просит позволения удалиться, — толмач невозмутимо смотрел щёлочками глаз на князя.

Что было делать? Витовт пожал плечами и ушёл в шатёр…

Переговоры начались только на третий день, потому что у хана заболела жена, и он ездил к себе в лагерь, проведать её.

— Ты видел моё войско, — Витовт говорил короткими фразами, что бы толмач успевал переводить. — Сто тысяч человек. Пушки, закованные в сталь рыцари.

Хан почтительно кивал.

— Если начнётся битва, мы неминуемо победим.

Хан согласно развёл руками.

— Но я милостив, — Витовт сделал паузу. — Отныне Орда войдёт в Великое княжество Литовское. Ты поклянёшься в вечной дружбе и начнёшь чеканить ордынскую монету с моим изображением.

Хан удивлённо поднял брови и быстро что–то сказал.

— Он не понял, для чего твоё лицо на деньгах, — смутился толмач.

— Скажи, что теперь мы друзья. А по нашей традиции, на монете должно быть изображение старшего друга.

Острожский, стоящий за спиной князя, подавил смех, но смолчал.

— Хан просит время до вечера. Он должен подумать, — переводчик выглядел растерянным.

— Вечером я жду ответа, — Витовт нетерпеливо кивнул и ушёл вглубь шатра…

Когда в лагере зажглись первые костры, хан вернулся. На этот раз, помимо толмача, его сопровождал коренастый татарин в доспехах.

— Это мурза Едигей, — представил нового гостя переводчик. — Хан говорит, что он его самый близкий друг. Значит, и твой друг. Едигей старше хана. Едигей старше князя. Хан говорит, пусть на деньгах будет Едигей.

— Что? — взревел Витовт.

— Ещё хан говорит, — не останавливался толмач, — что видел твоё войско. Рыцарей, пушки. Он их не боится. Хочешь войны — будет война.

— Проклятие, — зарычал князь. — Какого дьявола я третий день мечу бисер перед свиньями! Вон! Прочь отсюда!

Татары бесстрастно смотрели на беснующегося Витовта. Хан больше не улыбался. Глаза его были холодны…

Спустя час они с Едигеем подъезжали к своему лагерю.

— Сколько ты привёл воинов? — спросил хан.

— Всех, — рассмеялся Едигей. — Теперь литовцам с нами не совладать.

— Я не совсем понял, что князь сказал о бисере и свиньях, — внезапно вспомнил Темир — Кутлуг.

— Цитата из Библии. Если хочешь, я могу…

— Забудь, — хан махнул рукой. — Мне просто показалось, что это Эзоп.

Наутро, растянув в коротких стычках войско Витовта, татары скрытно обошли его и ударили с тыла. Литовцы дрогнули и побежали. Почти 600 вёрст конница Темир — Кутлуга гнала их, нещадно рубя и топча конями. Великий Князь Литвы чудом избежал смерти.

НЕ МЫТЬЁМ, ТАК КАТАНЬЕМ

Как мы знаем, правильно произносить — «не мытьём, так кАтаньем». Обратим внимание на ударение в слове «катанье». Если «катАние» происходит от глагола «кататься», то «кАтанье» от старорусского «кат». Согласно словарю В. И. Даля, «КАТ м. — палач или заплечный мастер». (Отсюда, кстати и слово «КАТорга»).

Примерно через сто лет после принятия христианства, Русь начала опять откатываться к язычеству. Дороги, ведущие от одного города к другому, наводнили всевозможные ведуны, волхвы и лжепророки. Каждая деревня стремилась заполучить своего колдуна, которого побаивались и слушались больше, чем местного батюшку. В ответ на это, киевским князем Святославом Всеволодовичем было создано некое подобие выездных судов, в состав которых входил священник, палач и двое дружинников. Так как казнь за веру у православных никогда не приветствовалась (мы, слава Богу, не Испания), то в задачу этих трибуналов входило лишь изгнание беса из одержимого. Выявленного и изловленного волхва бросали в ближайший, предварительно освящённый, водоём. (Вспомним, что вода является излюбленной стихией христиан, с помощью которой и происходит обряд крещения, очищения). Если, бес не покидал заблудшего и он, будучи вынут из воды, продолжал упорствовать, то его ждала встреча с палачом (катом). Тот, раскалив на углях клеймо в виде креста, прикладывал его к груди колдуна. Считалось, что дьявол покидал тело вместе с воплем несчастного. Для особенно упорных процедура изгнания повторялась.

НЕРАЗМЕННЫЙ РУБЛЬ

В далёком 1905 году жил в Москве на Пресне рабочий Степан. Был он молод, силён и работал штамповщиком на заводе. Хватал длинными клещами раскалённую стальную болванку, метал её под пресс, а затем сталкивал готовую деталь в железный ящик. Работая, Степан напевал что–нибудь вполголоса и мечтал о дочери главного инженера.

— Вот, — воображал он, — приходит девица в цех, а тут я. Ладный и красивый. Глаза круглые, нос уточкой, кудри вьются. Влюбляется по уши. Папаша сразу распоряжается меня в мастера определить. И начинаем с ней любиться и жить–поживать.

И, что вы думаете, действительно, улыбнулась удача Степану! Зашёл как–то, раз наш герой в трактир, заказал пива с кренделем. Сидит, мечтает. Вдруг подсаживается к нему некий господин. Ростом невелик, волосы редкие и рыжеватые, глаза с хитринкой.

— Ты, рабочий Степан? — спрашивает.

— Я‑то, может быть, и Степан, — отвечает тот. — А ты, что за хрен?

— Хрен, говоришь? — заразительно смеётся господин. — Что ж, так и называй меня. Товарищ Хренин.

Покрутил головой Степан. Странный собеседник ему попался. Одет справно, чисто, на пьяницу не похож. Уж, не жулик ли?

— Дело у меня вот какое, — продолжает рыжеватый. — Выпала, дружок, тебе счастливая карта. Служу я в архисекретном ведомстве, о котором, и знать никому не следует. Ищем мы по всей Империи достойных людей и государственным подарком награждаем. Ты, как, считаешь себя достойным?

— Считаю, — голос у Степана от волнения осип.

— Тогда, — господин встал, приосанился. — Позволь одарить тебя Рублём. Да не простым, а Неразменным! Сколько им не расплачивайся, он опять к тебе в карман вернётся.

Вложил Степану в ладонь монету, да и был таков.

Битый час сидел рабочий в трактире, Рубль разглядывал. И так крутил, и этак. Достал ножик, поцарапал для интереса. Правильная деньга, не фальшивая. Крикнул «человека», потребовал пива на вынос, закуски и тотчас расплатился. Половой Рубль ловко принял, принёс заказ и сдачу серебром отсыпал. Вышел Степан на улицу, сунул руку в карман, а Неразменный Рубль — вот он! И царапинка от ножичка посверкивает.

Весь следующий день гулял счастливец! На завод не пошёл. Картуз купил с лаковым козырьком, пиджак новый, сапоги яловые, рубаху с вышитым воротом. А уж снеди всякой набрал, и не сосчитаешь. А, вечером, глядь, друзья его закадычные шагают.

Развернул их Стёпа и прямиком в трактир. Да не в «общую», а в отдельный кабинет привёл. Метнул «человеку» Рубль, мол, расстарайся, любезный, самого свежего. И, как пошла гульба у ребятишек, только держись. Половой с улыбкой взад–вперёд летает. Гармонист залётный «Ванюшу пастушка» жарит. Барышни, само собой, появились, хохочут заливисто.

— Шампанского хочу! — барствует Степан.

— Расплатиться не желаете-с, — шепчет половой в ухо.

Сунул наш гуляка руку в карман. Пусто! Нет Рубля. Вмиг протрезвел Стёпа. Всего себя обшарил–ощупал, ничего нет.

— Караул, — шепчет. — Обокрали.

Тут не до шуток. Половой за хозяином сбегал, тот работников кликнул. Схватили, подлецы, Стёпу за вихры и давай его взашей гнать. Но, не тут–то было. Заводские друг друга в обиду не дают. Выкатились на улицу, от трактирщиков только клочки полетели. Городовой на свою голову засвистел, так и ему бока намяли. Полицейские набежали, но и к нашим подкрепление прибыло.

— Поднимайся, Пресня, наших бьют!..

Неделю Стёпа дома отлёживался, да одёжку в сотый раз перетряхивал. И не было ему дело, что за окном выстрелы громыхают, казаки скачут, да бомбы рвутся. На восьмой день пришли за ним жандармы, свели в Бутырку, а оттуда прямиком в Тобольский край спровадили.

А в восемнадцатом году всем арестантам амнистия вышла. Вернулся Стёпа в Москву, идёт домой, глаза таращит. Повсюду солдаты с красными бантами, матросы в пулемётных лентах, девки в кожаных тужурках. Вдруг, видит, идут навстречу люди, хором поют, а в руках у них флаги, да портреты. Присмотрелся Степан, а с портретов на него старый знакомец хитро щурится. Обмяк бедняга, к забору притулился.

— Кто это? — спросил у проходящего мимо матроса.

— Эх, ты, деревня, — поправил маузер тот. — То ж, товарищ Ленин.

— Хренин? — переспросил Степан.

— Ленин, дурья башка, — посуровел матрос. — Ты, браток, с такими словами не шути, вмиг за жабры подвесим.

Вспомнил горемыка свою встречу с господином, Рубль Неразменный, трактир, драку, жандармов, каторгу.

— Хочу, — говорит, — этого Ленина увидеть.

— Эка хватил, — присвистнул морячок. — Знаешь, сколько к нему народу прётся? Со всей матушки, язви её, Рассеи. А, что за дело у тебя к нему?

— Давал мне Ленин в пятом году одну вещь, — осторожничает Степан. — Такая, понимаешь, штука, что всю жизнь твою меняет. Сам чёрт тебе не брат становится.

— Что же, — матрос приосанился, бушлат одёрнул, — такая вещица и у меня имеется.

— Врёшь, — растерялся Стёпа.

— Смотри, браток, — и из кармана бумагу достаёт. — Мандат называется. Давай–ка, земляк, к нам, в ЧК. Выправим и тебе такой.

— Да, нет, — воротит нос наш герой. — Мне бы Рубль.

— Какой, рубль? — горячо дышит ему в лицо моряк. — С мандатом у тебя и харч, и золотишко, и марафет. А деньги эти паршивые, вообще скоро декретом отменят.

Глянул Степан на портрет Ленина, потом на матроса.

Эх, была не была, — махнул рукой. — Не на завод же опять идти.

Обнял нового друга за плечи и зашагал с ним.

«Как просты, как понятны, как близки эти мысли всякому честному рабочему…»

В. И. Ленин. МАЕВКА РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРОЛЕТАРИАТА.

НЕ СОЛОНО ХЛЕБАВШИ

Русская кухня это не только каши и щи, а, в первую очередь, соленья. С чего начинается застолье? Разумеется, с «разгонной», которая, будучи неправильно закушенной, способна испортить и обед, и настроение.

Как можно обойтись без квашеной капусты! Мелко порубленная, с розовыми нитями моркови, политая подсолнечным маслом и обложенная кольцами репчатого лука, она так и манит. Возьми щепотью, вытащи из миски, открой рот и положи на язык. Хрустишь капусткой, крутишь головой, — Ах, хороша.

А солёные огурцы? Крохотные, пупырчатые с блестящими боками, цветом напоминающие раков. Надеваешь его на вилку, стряхиваешь прилипшую корзиночку укропа и, прежде чем укусить, мгновение любуешься. Или, возьмём большой, зрелый огурец с крупными белыми семенами. Нарежь его прозрачными кругляшками, положи на ломоть ржаного и покрой сверху ледяным розоватым ломтиком сала.

Грибы… Часами можно рассказывать об их божественном вкусе. Простецкий груздь с чуть заметной горчинкой и краюхой хлеба украсит и крестьянский стол, и царскую трапезу. Что уж говорить о скользящих по тарелке боровичках, о веселящих сердце опятах, о солидных валуях, бесхитростных сыроежках и рыжиках.

Без соли и стол кривой!

И на всё это великолепие в 1648 году решил замахнуться боярин Борис Морозов. Поднял, собачий сын, цену с пяти копеек за пуд до двух гривен. Спасибо московскому люду, не потерпели. С копьями, да факелами ворвались в Кремль. Морозов еле успел ноги унести. Спас его царь Алексей Михайлович от гнева народного. Сгинул аспид, не солоно хлебавши, в Белозерском монастыре. Правь, казни, милуй, воруй, но на святое руку не моги поднимать.

НЕТ ПРОРОКА В СВОЁМ ОТЕЧЕСТВЕ.

«… истинно говорю вам: никакой пророк не принимается в своем отечестве». Евангелие от Луки, гл.4

Зададимся вопросом, чем иноземный пророк лучше отечественного? Почему верят и слушают чужого, а не своего?

Спросят люди пророков, — Что нас в будущем ожидает?

— Жизнь будет непроста, но вера в счастливое завтра, упорный труд и любовь помогут перенести все тяготы, — туманно ответит НАШ.

— Всё будет настолько плохо, что советую всем сразу повеситься, — отчеканит ЧУЖОЙ.

— В чём же причина наших бедствий? — пригорюнятся люди.

— Великому народу и великие испытания, дабы выйти из них очищенными, — вздохнёт НАШ.

— Потому, что вы уроды и негодяи, — пожмёт плечами ЧУЖОЙ.

(На самом деле, говорят они одно и то же. Только НАШЕМУ здесь ещё жить).

После таких предсказаний, иноземного пророка проводят до границы, сунут кошель золота и намекнут, что дальнейшие его визиты нежелательны. Своему же, посоветуют позорче заглядывать в будущее, а не отделываться туманными фразами.

И вздохнут, — Нет пророка в своём отечестве…

НИ БЕЛЬМЕСА НЕ СМЫСЛИТЬ

Жизнь на Руси в XIII была отнюдь не пасторальная. Рязанцы грабят–режут Суздальцев, те, в свою очередь, осаждают Ростовчан, которые только что вернулись из набега на Торжок. Зато, на востоке, в Золотой Орде, тишь, да гладь. Там брат за брата и друг за друга, без чинов и религиозной принадлежности. Живёшь, правда, в чистом поле, пьёшь кобылье молоко, попа седлом натёрта, но, в то же время, никого не побаиваешься. Законы строги, но разумны. Смерть положена лишь за измену, убийство, блуд, кражу, грабёж, скупку краденого, чародейство и троекратное невозвращение долга — то же самое, что и на Руси.

Сожгут Москвичи дом у Рязанца раз, другой, третий, тот плюнет, постелет соломки на телегу и в Орду.

— Принимайте люди добрые в своё войско.

Посмотрят татары на мужика. Плечи широченные, руки длинные, зубы острые.

— Хорошо, — скажут. — Только, не обессудь, нам не всякий в воины годится. Пройди пять испытаний и становись нашим братом. Первым делом проскачи сквозь табун и сосчитай лошадей. Во–вторых, метни копьё на сто локтей. В-третьих, из лука на всём скаку в сокола попади. В-четвёртых, проведи три дня в седле. В пятых, попробуй побороть нашего богатыря Кучлука. Выполняешь одно задание, получаешь стальной браслет на руку — «бельмес». Соберёшь пять «бельмесов», станешь нашим братом.

Почешет мужик в затылке. Копьё метнуть, невелика мудрость. Да и кривоногого Кучлука в землю вбить несложно, а, вот, остальное…

— Может быть, — спросит с надеждой, — я при кухне или в обозе сгожусь?

— Извини, друг, — засмеются татары, — возвращайся–ка ты домой.

Вздохнёт мужик и обратно оглобли повернёт. Землю пахать, от соседей отбиваться и с нетерпением ожидать, когда Русь объединится.

НИ ДНА, НИ ПОКРЫШКИ

Сегодня, уж не знаю, с чьей лёгкой руки, произнося «НИ ДНА ТЕБЕ (ВАМ), НИ ПОКРЫШКИ», мы желаем оппоненту быть захороненным без гроба. Что подразумевает отсутствие отпевания, панихиды и креста на могиле.

Однако, если обратить внимание, что интересующее нас пожелание родилось на западных границах Древней Руси и было обращено непосредственно к европейцам, то станет понятен его изначальный смысл. Именно эту фразу выкрикивали наши предки тевтонским рыцарям, ливонцам и полякам.

Вспомним, что с момента своего зарождения, христианская церковь сулила райское блаженство праведникам и геенну огненную грешникам. Последних ждало адское пламя и котлы с кипящей серой, смолой, маслом. Вот тут–то и кроется ответ! Европейцу никак невозможно находиться вне «ДНА» и «ПОКРЫШКИ», ему всегда необходима точка отсчёта. Сообщи, что он варится в котле, глубина которого составляет столько–то метров, диаметр верхней части такой–то, а в качестве наполнителя используется оливковое масло холодного отжима. И человек с радостью примет положенные муки. Иначе, он весь изведётся, пытаясь отстроить свою новую систему координат, и не сможет полностью предаться заслуженным мукам. Суля европейцу «НИ ДНА, НИ ПОКРЫШКИ», мы обрекаем его на участь, которую церковь считает непомерно жестокой.

Соотечественнику же всё равно где вариться — в конкретном котле или в бездне. Злой, взъерошенный и негодующий, будет он вечно страдать, осыпая окружающих отборной бранью и проклиная злую судьбу.

НИ ЗГИ НЕ ВИДНО

«ЗГА» — существительное женского рода, обозначающее «искру» или «огонёк».

— Ни зги не видно, — сокрушённо вздыхает Путник, заплутавший безлунной ночью на болотах. И, тут, вдруг, замечает вдали тусклый свет. И спешит туда, поскальзываясь на кочках и хлюпая сапогами.

А там его уже ждут!

— В бревенчатом домике с черепичной крышей, красавица с русой косой напекла пирогов, наварила щей и взбила пуховые перины.

— Обезумевший от одиночества и комаров отшельник, выпотрошил свежепойманную водяную крысу и готовит себе ужин на жалком костерке.

— Отливающий серебром волк, чутко прислушивается к шагам и примеряется прыгнуть, как только жертва заметит его.

— Мятущаяся душа утопленника, беззвучно стенает, паря над бездонной трясиной.

Кто встретит нашего Путника? Не знаю, но совет дать могу.

Ходите ночью на болота со своей ЗГОЙ!

НИТЬ АРИАДНЫ

Кратко напомню суть истории…

«Афиняне обязаны были по требованию царя Миноса каждый год отправлять на Крит семь юношей и семь девушек на съедение Минотавру, обитавшему в построенном для него лабиринте, из которого никто не мог выйти. Совершить опасный подвиг Тесею помогла полюбившая его дочь критского царя Ариадна. Тайно от отца она дала ему острый меч и клубок ниток. Когда Тесея и обреченных на растерзание юношей и девушек отвели в лабиринт, Тесей привязал у входа конец нитки и пошел по запутанным переходам, постепенно разматывая клубок. Убив Минотавра, Тесей вывел из лабиринта всех обреченных (Овидий «Метаморфозы», «Героиды»)».

На первый взгляд — добротное героическое сказание, со всеми необходимыми элементами. Герой, влюблённая принцесса, чудовище, молящие о спасении пленники, битва и, в финале, победа.

Однако, озаботимся некоторыми подробностями, которые в кратком пересказе, обычно, опускаются.

Итак:

— Минотавр не взялся ниоткуда, а родился у жены царя Миноса Пасифаии, как следствие её противоестественного влечения к быку.

— Минотавр, имея бычью голову, не мог быть плотоядным, и пасся на зелёных холмах Крита.

— Минос, зная о безобидности Минотавра, требовал от Афин жертвенных юношей и девушек, втайне упиваясь их страхом.

— Ариадна, вручая меч Тесею, прекрасно понимала, что её любимый играючи разделается с её жвачным братом. Единственной проблемой для Тесея становился лабиринт.

С этими дополнениями заурядная героическая история становится Настоящим Греческим Мифом. Тут тебе сексуальные извращения, братоубийство и генетическое уродство. Чего стоит одна только сцена, когда Тесей рубит мечом несчастного, мычащего от ужаса Минотавра.

Откуда у греков эта тяга к «тёмной стороне»? Ведь живут они в зелёных долинах, где текут с гор хрустальные ручьи. Зимы не ведают, почва плодородна, вино хмельно, а люди красивы. Зачем им подобное?

Наверное, затем же, зачем и благословенной Европе фильмы ужасов, триллеры и романы «нуар»…

НИТЬ ЖИЗНИ

Может ли человек сам обрезать нить, на которой подвешена его жизнь, или этот шаг ещё при рождении предопределён Богом? Конечно же, может! Ваш суицид высшим силам не подвластен, иначе церковь столь сурово не относилась бы к самоубийцам. Плиний Младший, тот, вообще, гордо заявил, что самоубийство — единственное преимущество человека над богами.

Отсюда, утверждение, что, мол, всё происходящее с нами уже давно начертано в Книге Судеб, не выдерживает никакой критики. Её не существует. Какой смысл вписывать туда жизненный путь новорожденного, если он может в любой момент, самостоятельно поставить точку. Так, что, увы, на роду у нас ничего не начертано.

— Нет судьбы, — как любила говаривать Sarah Connor.

НОС ПО ВЕТРУ (ДЕРЖАТЬ)

Мало кто знает, но в 1806‑м году с семилетним Александром Сергеевичем Пушкиным случился презабавнейший анекдот.

Как–то в один из июньских дней, когда Москва задыхалась от тополиного пуха, няня юного Александра отправилась с ним на прогулку вдоль Москвы–реки. Тут необходимо отметить, что Арина Родионовна, несмотря на возраст, оставалась дамой достаточно бойкой и озорной. Прохаживаясь с воспитанником по берегу, она весело перекликалась с матросами, со стоящих на приколе барж и парусников.

— Эй, тётка, — кричали ей белозубые бородачи в робах. — Айда к нам на кораблю. Киселю дадим.

— Киселя ваша густая, да и я баба не простая, — задорно отвечала Арина Родионовна.

Так, шаг за шагом, дошли они до небольшого, некрашеного дебаркадера с пришвартованной к нему баржей. На судне, свесив с борта босые ноги, сидел седоусый матрос и удил рыбу. Заметив няню с Александром, он неохотно отложил удилище и лениво поднялся. Пройдя вразвалку вдоль борта, седоусый перебросил на пристань мостик и, приглашающе, махнул рукой.

— Сашенька, ангел мой, — зашептала в ухо Арина Родионовна. — Погостим на кораблике немножко? Ты рыбку полови, а у меня тут дельце секретное есть.

Александр, утомлённый прогулкой и жарой, согласно кивнул и присел на горячие, пахнущие смолой канаты. Нянька, заискивающе заглядывая в глаза матросу, ухватила того под локоть и они скрылись в палатке из выцветшей парусины, установленной на корме…

Через полчаса, разрумянившаяся нянька выпорхнула из–за полога и в растерянности застыла. Вместо мальчика, у борта посапывал незнакомый моряк.

— Арапчонок–то? — позёвывая, объяснил он белой от ужаса Арине Родионовне. — Так разве ж я знал? Шуганул, чертяку с баржи, так он и был таков.

Только к вечеру, обезумевшая от горя нянька нашла Александра у костра, на котором изрядно выпившие матросы варили уху. Они успели обрядить мальчика в робу и ласково называли «Максимкой».

— Не дрейфь, арапская твоя душа, — гудел огромный боцман. — Вот окрестим тебя и поплывём в Африку мамку искать.

Мальчик, держа в руках миску с ухой, радостно кивал…

— Сашенька, Христом Богом заклинаю, — Арина Родионовна стояла на коленях у кровати Александра, — ты уж меня, дуру старую, папеньке с маменькой не выдавай.

— Держи нос по ветру, — подмигнул маленький Александр Сергеевич. — Не дрейфь.

Запрокинул курчавую голову на подушки и через мгновение уже спал, счастливо улыбаясь.

ОБЪЯТИЯ МОРФЕЯ

Рассказывают, что в конце пятидесятых ходил по квартирам некий старичок под видом то ли переписчика, то ли страхового агента. Проходил с хозяйкой на кухню, просил чаю, а дальше та просыпалась в уже ограбленной квартире. Старичку тому, якобы требовалось всего мгновение, что бы человеку в глаза глянуть и специальные слова произнести. Мало того, потерпевшие не просто засыпали, а во сне ещё выбалтывали место, где деньги и ценности схоронены. Ловили его всем миром. Участковые с ног сбились, обходя дома и предупреждая, что бы двери незнакомцам не открывали. Кличку ему дали — Морфей, будто он бог Сна по–гречески. А тот, ну, ничего не боится. Наоборот, взял, да и по крупному принялся воровать. Заглядывает, говорят, народ в магазин, а в нём все спят, как убитые. И кассирши, и продавщицы, и грузчики. Давай их будить, а те, ни в какую. А касса–то пуста! И на прилавке записка — «Привет от Морфея».

Схватили его, будто бы, когда он решил Госбанк ограбить. Вошёл, всех усыпил и начал деньги в саквояж складывать. Но, промашку дал, в подсобку заглянуть не догадался. А там уборщик схоронился, что бы потихоньку «маленькую» выпить. Заметил он, что в сейфе кто–то шурует и на кнопку тревоги нажал. Мильтоны, сразу поняли, что за грабитель им попался. Мешок ему на голову, и не на Петровку, а сразу на Лубянку свезли.

Посадили в бронированную камеру и через специальное зеркальное стекло допрашивали. Что бы под гипноз не попасть.

Судили Морфея закрытым военным трибуналом и приговорили к высшей мере. Но, ходили слухи, не расстреляли, а оставили в секретной лаборатории работать — шпионов и диверсантов гипнотизировать и тайны выведывать. Там он и лётчика Пауэрса допрашивал. Тот, вроде, смог против Морфея сутки продержаться, так его в Америке натренировали. Но, потом сдался и всех своих выдал.

ОГОНЬ, ВОДА И МЕДНЫЕ ТРУБЫ

Наверное, нет человека, не задумавшегося над фразой «Пройти огонь, воду и медные трубы», точнее, над «медными трубами».

С «огнём» все более–менее понятно. Он может означать страсти, войны и любовь.

С «водой», также, несложно. Это холодность, разочарование, забвение.

Итак, некто проходит страсти и разочарования и натыкается на «медные трубы». А, как вы помните, во всех испытаниях, третье задание самое сложное.

Многие авторитеты пытались дать своё толкование этим металлическим чудовищам. Есть, к примеру, версия, что под «медными трубами» подразумеваются трубы духовых оркестров, выдувающие гимны Победителю. Проще говоря — испытание славой.

Другие уверены, что М. Т., это стволы, отлитых из меди орудий.

Третьи, ищут ассоциаций с медным змеевиком самогонного аппарата. Кстати, последнее утверждение, как нельзя лучше подходит для нашей страны. Вознесение — забвение — пьянство.

Лично я всегда представлял для себя некий лабиринт из труб, по которому ты должен ползти в темноте. Труба сужается и неизвестно, не застрянешь ли ты в ней навсегда. Жуть. Но, в то же время, о том, почему они должны быть сделаны именно из Cuprum, я как–то не задумывался…

Ответ же, как это часто бывает, прост и ждёт нас в Ветхом Завете.

«Вот БЕГЕМОТ, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол;

вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его;

поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены;

ноги у него, как МЕДНЫЕ ТРУБЫ; кости у него, как железные прутья…».

Книга Иова. Глава 40.

Тот самый Бегемот — чудовищный зверь, который считается королем млекопитающих. Он настолько огромен, что способен выпить целую реку, и проглотить за один присест тысячу гор. (Привет Булгаковскому коту!).

Читаем дальше. «…не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его…».

Теперь становится понятно, какие МЕДНЫЕ ТРУБЫ, точнее, под какими ТРУБАМИ надо пройти.

ОКО ЗА ОКО

Принцип воздаяния за принесённый вред, аналогичным вредом существовал с момента появления человечества, и, что отрадно, неуклонно совершенствовался. Ведь, если сосед украл у Вас мешок зерна, то будучи уличённым, обязан его просто вернуть. Но, зерно, это идеальный вариант. А, если ткнул в бок ножом? Вы полежали недельку с температурой, попили отваров и снова, молодцом. Бодрый и румяный, обращаетесь к старейшинам, и те приговаривают обидчика к наказанию по принципу «око за око». Берёте нож, и под ободряющие крики соплеменников, засовываете его под рёбро негодяю. Пронзаете печень и тот за четверть часа, хрипя и пузырясь кровью, отдаёт Богу душу.

— Как–то нехорошо вышло, — мямлите Вы, стараясь не смотреть в сторону безутешной вдовы в окружении детишек.

А если один благородный гражданин приказал своим рабам отлупить палками другого благородного гражданина? Кого отдубасить в ответ? Рабов? Или можно натравить своих? А если их мало или все они танцовщицы?

Ответ на все эти вопросы дал созданный в Древнем Риме Институт Талиона, или, иными словами, структура, максимально точно оценивающая ущерб и, в соответствии с этим, отмеряющая наказание. С этих пор, любой житель Империи, подавший жалобу на преступника, сломавшего, к примеру, ему руку, мог быть абсолютно спокоен. Обидчику перебьют руку в том же самом месте и, в случае чего, не дадут костям срастись правильно. Принцип: «око за око, зуб за зуб» начал работать на славу.

Конец этому торжеству справедливости положил некий иудей, провозгласивший, — Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А, я говорю вам: не противься злому.

И, как ни странно, учение его восторжествовало, похоронив процветающий Институт Талиона. Не понимаю, как так вышло…

ОЛУХ ЦАРЯ НЕБЕСНОГО

В XV–XVI веке на Руси еретиков не умерщвляли. Последователи Нила Сорского считали, что «Бог хочет не смерти грешника, но его раскаяния». Именно поэтому католические миссионеры чувствовали себя в Москве довольно вольготно. Проникая через западные границы, они смущали православных, призывая их под крыло Папы.

Пользуясь благоприятным моментом, потянулись к нам и скандинавские проповедники. Ибо, наш Север хоть и суров, но уж больно богат морским зверем и пушниной. Ласково поглядывая из–под капюшонов, заходили они в поморские селения, собирали рыбаков и заводили разговоры о мессах, о покупке индульгенций, о поклонении Святому Олафу.

Вот с последним–то и вышла у них промашка…

— Да будет вам известно, дети мои, — вещал проповедник, рассадив вокруг себя бесхитростных поморов, — что Олаф сын Харальда рос в доме отчима Сигурда. Олаф рано возмужал. Он был хорош собой, умен и красноречив. Однажды Сигурд собрался в дорогу. Никого из работников на хуторе тогда не было, и он попросил Олафа, своего пасынка, оседлать ему коня. Олаф пошел в козий хлев, выбрал там самого большого козла, привел в дом, надел на него седло, а потом вышел и говорит, что конь оседлан.

— Эхма, — качали головами поморы.

— В другой раз, — возвышал голос миссионер, — Сигурд попросил Олафа принести ему кафтан. Тот же протянул ему рыбацкую сеть.

Тут проповедник делал многозначительную паузу и поднимал палец.

— И тут Сигурд понял, что Олаф более горд и неукротим, чем он!

— У нас тоже такой Олаф есть, — внезапно раздавался чей–нибудь голос. — В бане портки не снимает и мух ртом ловит.

— На Руси своих Олафов на сто лет припасено, — смеялся второй.

— Вишь, и у них дураков хватает, — качал головой третий…

Позже, миссионеры выбрасывали из своих проповедей эпизод с детством Олафа Святого, однако, было поздно. Поморы, завидев кого–нибудь из них, незамедлительно требовали сказку об «Олухе». А, позже, сами насочиняли множество историй о «Царе Олухе Небесном». Как он хотел море вычерпать, как зимой рожь сеял, да как к тюленехе свататься ходил…

ОСИНОВЫЙ КОЛ ВБИТЬ

Объявление, вышедшее в «Новостях Дня» гласило: «Тому, кто хочет посвятить свою жизнь службе, полной опасностей и приключений, предлагается пройти месячные курсы г-на Вольдемара Келлера. Анонимность и дальнейшее трудоустройство гарантируются. Отсутствие брачных уз приветствуется. Запись по вечерам с 13 по 15 августа сего года в д. Сытова по Мясницкой улице. Занятия бесплатны».

К вечеру 15 августа, группа обучающихся была набрана. В неё вошли трое гимназистов, пяток потасканных господ средних лет, две суровые сестры милосердия, розовощёкий застенчивый толстяк, несколько длинноволосых студентов, болезненного вида чиновник в мундире и бойкий хромой старичок. Все они назвали свои имена, аккуратно записанные «ассистентом-с» г-на Келлера и сейчас, терпеливо ждали в гостиной прихода «мэтра». Ассистент суетился, разнося чай, ободряюще подмигивал гимназистам, но наотрез отказывался отвечать на вопрос, чему, собственно, здесь обучают и, что за «полная опасностей и приключений служба» ожидает присутствующих.

— Друзья мои, — стремительно вошедший господин, быстро прошёл к окну и задёрнул шторы, — прошу всех сесть и внимательно выслушать меня.

Был он довольно молод, не более 30 лет, высок, худощав и темноволос. Шею его, несмотря на тёплый августовский вечер, прикрывал бархатный бордовый шарф. Пальцы были длинны и нервно подёргивались.

— Не будете ли Вы столь любезны, — начал было один из студентов, но г-н Келлер, немедленно оборвал его.

— Буду, — коротко бросил он. — Я имею цель в течение месяца обучить и подготовить отряд охотников.

— Вот те на, — насмешливо протянул какой–то господин в несвежей сорочке и начал привставать, явно намереваясь уйти.

— Охотников и истребителей, — бесстрастно продолжал г-н Келлер, невидяще глядя перед собой, — нечистой силы. А, именно, вурдалаков.

Повисла тишина. Ассистент, неслышно ступая, на цыпочках проскользнул к двери и щёлкнул замком, запирая её.

— Позвольте, — прервал молчание тот же студент. — Но, мне кажется, что собравшиеся здесь современные и образованные люди. Я не ослышался? Вы сказали, «вурдалаки»?

Г-н Келлер, выдержал паузу, невесело усмехнулся и принялся неспешно разматывать шарф, неотрывно глядя в глаза студенту. Шарф скользнул на пол и стали видны три ужасающих шрама, начинающихся от уха и скрывающихся под воротом рубахи.

Собравшиеся потрясённо молчали.

— Первым делом попрошу не делать никаких записей, — начал г-н Келлер. — Запоминайте, спрашивайте, если не поняли. Надеюсь, полученные здесь знания, помогут в дальнейшем сохранить ваши жизни…

На следующее занятие вместо не явившегося хромого старичка пришло ещё четверо гимназистов. Г-н Келлер, потребовавший к себе обращения «мэтр», рассказывал о повадках упырей, местах их обитания, тайных укрытиях и гнёздах. Затем перешли к анатомии кровососов. Мэтр продемонстрировал шкатулку с лежащим внутри длинным жёлтым зубом и высушенную человеческую руку с когтями. В выходные группа поехала по железной дороге в Хлебниково, где практиковалась в изготовлении осиновых кольев. Ассистент привёз в чемодане несколько набитых соломой чучел, которые, на счёт «делай раз, делай два», учились пронзать, целясь в грудь.

— Я доволен вами, — мэтр ободряюще улыбался, прохаживаясь вдоль построенных в шеренгу учеников. — Послезавтра я расскажу о чудесных свойствах серебра. Каждый должен принести на занятие не менее фунта этого металла. Я объясню, как плавить и отливать из него пули.

Первыми явились студенты. Виновато улыбаясь, они выложили на стол исцарапанный портсигар, две цепочки и несколько серебряных пуговиц. Бледный чиновник принёс небольшое пресс–папье. Впрочем, недостаток металла с лихвою покрыли гимназисты, притащившие в ранцах столовые приборы, явно позаимствованные из родительских буфетов. Компания господ порадовала серебряным самоваром. Сёстры милосердия внесли в качестве своей лепты два тяжеленных подсвечника. Толстяк скромно выложил старинную рамку дивной работы. Пора было приступать, но, как назло, у г-на Келлера разболелись старые раны, полученные в схватках с вурдалаками, а у ассистента оказалась не готова плавильная печь. Решено было перенести встречу на следующий день. Принесённые же учениками серебряные предметы сложили в сундук, который мэтр лично запер.

Назавтра будущих охотников на вампиров вместо г-на Келлера встретила запертая дверь с приколотой запиской: «Срочно вызван бароном N в Трансильванию. Скоро не ждите. Ваш мэтр».

А через неделю в «Новгородском вестнике» вышло объявление: «Тому, кто хочет посвятить свою жизнь службе, полной опасностей и приключений, предлагается пройти месячные курсы г-на Вольдемара Келлера…».

ОТ ЛУКАВОГО

«…и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого» писали евангелисты Матфей и Лука.

Кто же он этот Лукавый? Казалось бы, ответ лежит на поверхности. Память подсказывает образ рогатого и хвостатого мужчины с остроконечной бородкой и вилами в руках.

Однако, обратимся к Далю. «ЛУКА ж. изгиб, погиб, кривизна».

Отсюда: Лук — изогнутая палка; Лукошко — короб из гнутой бересты; Лукоморье — выгнутая часть морского берега.

Так что, вполне может быть, что «избавь нас от лукавого» означает просьбу уберечь от излишнего мудрствования, запутывания и усложнения.

Не введи нас в искушение и избавь от ненужного заморачивания.

Крамольный вывод! Или нет?..

ОТСТАВНОЙ КОЗЫ БАРАБАНЩИК

Пётр I набирал солдат в потешные полки, не особенно задаватясь вопросом, откуда взялся тот или иной рекрут. Бродяги, беглые, вольные, подозрительные иностранцы — все, без разбора, облачались в солдатские мундиры и присягали царю на «вечную службу».

В 1793 году Павел I указом определил срок солдатчины в 20 лет, а, затем, 1798 году, запретил формировать войска из отребья. Отныне специальные «воинские команды» объезжали помещиков и по принципу 1 рекрут на 150 душ, изымали призывников. Как несложно догадаться, обратно из армии их никто не ждал. Какой человек, будучи в здравом уме, согласится заиметь в своём хозяйстве сорокалетнего мужика, с двадцатилетним опытом боевых действий. Учитывая, что тот всё это время резал, колол, рубил, грабил и сжигал. Нет уж! Отставник получал вольную, пенсию и освобождение от налогов. Мог идти в сторожа, дворники или травить байки собутыльникам в питейном заведении.

Однако, среди ветеранов имелась и своя элита, наделённая особыми дополнительными привилегиями. К ним относились воины, совершившие на поле боя некие исключительные подвиги: спасшие командира от гибели, добывшие знамя вражеского полка или уберегшие своё. Так как ордена низшим чинам не полагались, то герой получал нашивку на левый рукав мундира в виде буквы «V». Этот шеврон, своим видом напоминавший рога, солдаты немедленно окрестили «козой». Воин, получивший такую «козу», после демобилизации имел право на «полное довольствие» в любом населённом пункте по своему усмотрению. Разумеется, помимо остальных льгот. Кроме того, к его пенсии ежемесячно добавлялось полтора рубля, на которые он имел право нанять «человека из свободного сословия». Последний зачастую был необходим ветерану в качестве сопровождающего, ибо мало кто уходил со службы без серьёзных увечий. Тем не менее, большинство отставников предпочитало заводить «фиктивных» помощников, которые за отступной гривенник, отдавали им «надбавку». Подобный подставной компаньон в народе стал именоваться «барабанщиком» (От шуточного «барабан» — брюхо. Тот, кто, не работая, набивает себе брюхо). Полностью же он назывался ОТСТАВНОЙ КОЗЫ БАРАБАНЩИК.

ОХОТНИКИ НА ВЕДЬМ

Несмотря на сложившуюся отвратительную репутацию, ведьма — существо достаточно безобидное, а, главное, не относящееся к нечистой силе. Она отбрасывает тень, отражается в зеркале и не стремится навредить каждому встречному поперечному. Конечно, если Вы нахамите незнакомой старухе в широкополой шляпе, с метлой под мышкой и бородавкой на носу, то ждите неприятностей. Но, заметьте, не смерти от сибирской язвы, а какой–нибудь подвёрнутой ноги или зубной боли.

Ведьма живёт сама для себя. Сорвать одежды, вылететь в печную трубу и всю ночь плясать и веселиться с козлоногими друзьями, вот, собственно, ради чего она живёт. Вернувшись под утро, домой, она ныряет под одеяло и преспокойно спит весь день.

Несёт ли она вред людям? Думаю, что однозначного ответа дать невозможно.

С одной стороны, Ведьма не может жить в одиночестве. Ей необходим человек, который бы ухаживал за ней, содержал дом и готовил завтраки–ужины. А, так как, обычное замужество здесь не подходит, то она пускает в ход колдовское зелье. Попросит, бывает, усталый путник воды у кривоносой, нечесаной хозяйки, покуривающей трубочку на крыльце. Та и вынесет кружечку. Отопьёт бедняга глоток, глядь, а перед ним волоокая красавица стоит, улыбается. И одна живёт. И помочь ей некому. И не замужем. И, судя по всему, путник ей, ох, как приглянулся. Дня не пройдёт, как он новую жену на руках в дом вносит.

— И как эта кикимора такого парня окрутила? — зло шепчутся незамужние соседки.

— Сам видел, он ей кофе в постель носит и «принцессой» называет, — недоумевают мужчины.

Пропал человек. Будет теперь всю жизнь на Ведьму горбатиться, да соседские насмешки выслушивать.

Однако, с другой стороны, он получает в жёны такую красавицу, что и мечтать не мог. Умная, добрая, ласковая, голос, как серебряный колокольчик. Годы летят, а жена только краше становится. И ни ссор у них в семье, ни измен. А, чуть что не заладится, так она ему чай на специальных травках заварит и опять всё хорошо. Живёт себе человек, и понять не может, за что ему такое счастье свалилось.

Вот и задумываются неженатые мужчины, не связать ли свою жизнь с Ведьмой? Плевать, что в глазах окружающих она нелепая старуха. Для них–то она будет неувядающей прелестницей. Украшений с нарядами не потребует. Ни шумной родни, ни болтливых подружек в дом не приведёт. Если надо будет, от любой хвори исцелит. А, то, что по ночам на метле летает, так все мы не без причуд.

И ходят путники по городкам и хуторам. Останавливаются у каждого дома и просят у хозяек водицы испить. Выпьют кружечку и вглядываются, не похорошела ли? Охотники за ведьмами… Женщины их недолюбливают.

ОЧЕРТЯ ГОЛОВУ

Для того, что бы ребёнок беспрепятственно покинул материнскую утробу, необходимо его «удачное предлежание». То есть, он должен располагаться головой к естественному выходу. Если же дитя, скажем так, «перекошено», то жди тяжёлых родов и осложнений. Тут без помощи опытного акушера не обойтись.

Как мы знаем, наши предки рожали легко и охотно. На сохранение не ложились, а смело шли на покос или по дрова, возвращаясь уже с приплодом. Но, заметьте, в этом не было ни капли безрассудства. Будущая мать, находясь на девятом месяце, обязательно навещала повитуху, и та, пальпируя беременную, кусочком угля рисовала расположение головки плода. ОЧЕРЧИВАЛА ГОЛОВУ! При «удачном» положении, женщина получала «добро» на занятие хозяйством. Криво же расположенный плод, обязывал роженицу не покидать двора и готовиться к худшему.

Нетрудно догадаться, что выражение «ОЧЕРТЯ ГОЛОВУ» изначально употреблялось с частицей «НЕ» и означало, непродуманный поступок, совершаемый с риском для жизни.

ПАНИКА

Стоит только заговорить об этимологии слова «ПАНИКА», как гурьбой вваливаются поляки. Стоят, раскрасневшиеся от быстрой ходьбы, дышат тяжело, перешёптываются. Наконец, вытолкнут вперёд переговорщика. Тот поведёт круглым глазом, поправит кулаком ус и начнёт. Мол, издревле, недруги, заприметив поляков, а, иначе говоря, польских «ПАНОВ», бежали от них в ужасе. И кричали: " Паны, паны идут. Спасайся». Отсюда и слово «ПАНИКА» в язык пришло.

Скажет и оглянется на своих. Те чубами качают, хорошо сказано, матка боска. И ждут, с ноги на ногу переминаются, шпорами позванивают. Пахнут краковской и выборновой. Каков ответ им дан будет?

Попробуй, заведи с ними разговор про греческого бога ПАНА. Вмиг брови насупят, жупаны встопорщат, за сабли схватятся.

Ну, их к дьяволу! Пусть от «ПАНа» будет «ПАНИКА». А ещё: ПАНацея, ПАНегирик, ПАНель, ПАНихида и ПАНда. Ничего для братьев славян не жалко…

ПЕРВАЯ ЛАСТОЧКА

Мелкие птицы всегда мало интересовали людей. Исключение, пожалуй, составляют щеглы, канарейки, попугайчики и прочая ерунда, охотно живущая в клетках. Грибники, набредшие в лесу на дохлого енота, могут часами его рассматривать, забыв о своих корзинах. И не обратят внимание на клеста или иволгу, сидящих прямо на уровне их глаз. Пробежавший в траве бурундук, приведёт в восторг, а распевающий на ветке поползень так и останется незамеченным.

На фоне этого безразличия отдельно стоит невзрачная птица ласточка. Вот уж кому повезло со всенародной любовью! Тут тебе и крестьянский комплимент — «ласточка моя». И прилёт «с весною в сени». И восторг от «первой ласточки».

Помню, что ещё в детстве меня поражала радость хозяйки, если она замечала под своей крышей глиняную нашлёпку какашечного цвета.

— Ласточка–касатушка гнездо свила. Радость–то какая!

А, попробуй бедняга паучок, раскинь свои призрачные сети где–нибудь у крыльца. Тут же изорвут их веником. И это притом, что крошка паук всего–то хотел наловить мух, привлечённых ласточкиным помётом, обильно покрывающим стену дома!

Знаете откуда эта удивительная привязанность? Из–за поверья, что в доме, где ласточка свила гнездо — обязательно живут хорошие люди. Комментарии, что называется, излишни…

ПЕРВУЮ СКРИПКУ ИГРАТЬ

«Скрип — резкий звук, визг, от взаимного трения чего–либо». Толковый словарь В. Даль.

Когда скрипит что–нибудь несмазанное, это раздражает.

В то же время, поскрипывающая от наваленного добра повозка, радует владельца.

Человек, скрипящий зубами, настораживает.

Поскрипывающий протез, навевает мысль, что все мы бренны.

Новые сапоги весело поскрипывают, радуя солдатскую душу.

Сверчок скрипит ночью, заставляя блудного сына вспоминать отчий дом.

И так уж получается, что не всяк любит СКРИПку. Одних она заставляет плакать, у других ноги сами пускаются в пляс, третьи раздражённо затыкают уши. Нелегка и судьба скрипача. В детстве их бьют сверстники, в молодости — обходят стороной девушки, в зрелом возрасте — строят козни завистники. Счастье улыбается скрипачу только на закате лет. Высокий, худой, с гривой седых волос, ниспадающих на потёртый фрак, играет он на городской площади. Никто не пройдёт мимо, не останется равнодушным — обязательно кинут монетку в стоящую на мостовой шляпу…

ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

На первый взгляд «перекати–поле» безобидный кустик, гонимый ветрами. Катится себе по безбрежной степи, навевая мысли о бренности существования и изменчивости судьбы.

Зажжёт Путник трубочку, выпьет кумысу и задумается. Не так ли и нас срывает злая судьба с насиженных мест, гонит по выжженной земле. Ничего не обещая и ничего не давая взамен. Где наши корни и чем закончится этот бесконечный бег?.. Закручинится бедолага, прислушиваясь к посвисту ветра, шуршанию ковыля и сухому потрескиванию «перекати–поля». Горько Путнику, одиноко. Расстелет он кошму, ляжет на спину, лицом к бездонному звёздному небу и заснёт. И уже не увидит, как из ночного сумрака двинутся к нему полупрозрачные шары. Миг и бросятся на спящего круглые тени. Тысячи острых игл пронзят кожу. Запульсируют, втягивая в себя кровь жертвы. Забьётся Путник, пытаясь стряхнуть с себя степных убийц, да куда там…

Вот почему кочевники, укладываясь спать, крепко–накрепко запирают двери в юртах. А случись им заночевать под открытым небом, никогда не раздеваются, а, наоборот, поплотнее закутываются в ватные халаты и надвигают на лица шапки.

ПЕРЕКОВАТЬ МЕЧИ НА ОРАЛА

Призыв «перековать мечи на орала» принадлежит Писистрату, правителю Афин (560–527 до н. э.) и несёт несколько иной смысл, чем тот, который в него вкладывают толстовцы, пацифисты и прочие люди «доброй воли».

Писистрат, принадлежащий к древнему роду, возводившему себя к Нестору, с малых лет мечтал стать правителем Афин. Однако, обладая достаточными средствами и сторонниками, не спешил ввязываться в борьбу за трон, выжидая своего часа. Время это пришло, когда в борьбу за власть вступили две непримиримые партии: «паралии» (приморские) и «педиеи» (равнинные).

Первые предлагали строить новую политику государства исключительно на морских грабежах и набегах. Для этого следовало мобилизовать всё мужское население, увеличить флот и перенаправить промышленность на изготовление оружия и доспехов.

Вторые, наоборот, лелеяли мечты о земледелии и требовали дополнительных финансовых вложений в производство плугов, тяпок и мотыг.

Писистрат же, нашёл золотую середину. Проанализировав годовой цикл афинян, он отметил для себя следующее. Весной жители пахали, сеяли и сажали овощи. Летом, спасаясь от палящего солнца, предавались безделью и питию. Осенью, протрезвев, собирали урожай. Зимой же мололи зерно, отжимали оливковое масло и давили виноград.

— Давайте грабить–воевать летом! — предложил Писистрат. — В конце весны перековываем орала на мечи и щиты. Грузимся на корабли и плывём за добычей. Морской воздух, прохладный бриз, утренние купания. Отличное летнее времяпровождение и неплохой приработок! К началу осени возвращаемся домой с добычей, перековываем мечи на орала и бегом на пашни.

Стоит ли говорить, что партия Писистрата победила. Единодушно избранный гражданами Афин, он правил 33 года и скончался в преклонном возрасте, окружённый народной любовью.

ПЕРПЕТУУМ-МОБИЛЕ

Если бы я изобрёл «Perpetuum mobile», то… не знал бы, что делать с этим открытием.

Пойти в патентное бюро? Меня бы немедленно стёрли в порошок отечественные энерго–магнаты, ведь мой двигатель немедленно превратил бы их империи в жалкие руины. Скверный финал.

Можно, конечно, разместить чертёж изобретения в интернете. Сделать такой анонимный подарок человечеству. Месяца два над ним бы потешались, а, затем, глядишь, а какой–нибудь учитель физики из Дании сбегал и потихоньку запатентовал его. Ему слава и почёт, звание «Гражданин Планеты», обед с английской королевой. Интервью даёт, мол, «никто, кроме меня не поверил в гениальность этого интернет–анонима»… Нет уж, не бывать такому!

Или улететь на какое–нибудь островное государство в тёплом море. Прийти к местному корольку (там это запросто) и предложить ему вечное благоденствие всем островитянам. Они же, какая–никакая, а страна! Пришлют посла в ООН, он там и объявит, что секрет вечного двигателя раскрыт. Платите деньги, господа, и пользуйтесь вволю… А меня пусть объявят местным Богом. Я буду очень хорошим и щедрым Богом.

Есть вариант, унести тайну Perpetuum mobile с собой в могилу. Лежать на смертном одре и снисходительно усмехаться. Нет, не смогу, не такой я человек…

ПЛЯСАТЬ ПОД ЧУЖУЮ ДУДКУ

Жил–был в деревне мужик Гаврила. Справный, работящий, собою не дурён. Словом, всем хорош, если бы не один изъян — плясал он по чужую дудку.

Бывало соберутся крестьяне на престольный праздник, выпьют, закусят, кликнут музыкантов. Те в бубны ударят, трещотками затрещат, в дудки загудят. Бросится народ в плясовую. Шапки оземь, армяки долой и давай, кренделя выделывать. Эх! А наш Гаврила сиднем сидит, порты зазря протирает. Зато, появись близ селения цыгане или скоморохи бродячие — он тут, как тут. Как пустится в пляс, как застучит лаптями о дорогу. И гоголем пойдёт, и вприсядку, и колесом.

— Что ж ты, щучий сын, — бранятся мужики, — под наши дудки так не пляшешь.

Отмахнётся Гаврила, чтоб не мешали и, ещё пуще наддаст.

Говорили с ним, к совести призывали, к батюшке водили, посекли, даже, сгоряча. Всё без толку.

Да только раз слух прошёл, что из самой столицы должен барин пожаловать. Проведать отчий дом, на хозяйство глянуть, да дела всякие уладить. Вот тут–то, общество и порешило, помещику в ноги пасть, что б тот Гаврилу пожурил. Или наказал как.

Месяц пролетел, другой, глядь, и вправду по дороге карета пылит. Барин приехал! Докатил до усадьбы, дверцу лаковую распахнул, легко на землю спрыгнул. Все, как один на колени, да лбами в пыль.

— Здорово, мужички, — говорит помещик. — Как живёте–можете? Нет ли просьб, каких, либо жалоб.

Те ему всё про Гаврилу и выложили.

— А не кажется ли вам, православные, — нахмурился тот, — что вся Русь матушка давным–давно под дудку временщиков и фавориток пляшет?

Молчат мужики, с ноги на ногу переминаются.

— Аль не замечали, — продолжает барин, — как умов лучших, граждан честнейших, Отчизна давно прочь гонит?

Вон куда завернул, и не поймёшь о чём это он..

— Ладно, детушки, — вдруг, повеселел барин. — Своим умом живите.

— Как же так? — оторопели мужики. — Кто ж, как не ты, отец родной, нас рассудит и накажет?

— Не отец я вам, ребятушки, — улыбается тот. — И не помещик. Я Дубровский!

Стоят сельчане, ни живы, ни мертвы. Во все глаза на приезжего таращятся, слова молвить боятся.

— Бог с вами, хлеборобы, — сжалился Дубровский. — Давайте сюда вашего Гаврилу. Заберу его с собой в леса тёмные, разбойничьи. Болит моё сердце за всех одиноких, да неприкаянных.

И увёз…

ПОБЕДИТЕЛЯ НЕ СУДЯТ

Двадцатого августа 1812 года император всероссийский Александр I приватно встретился с генералом от инфантерии князем Кутузовым. И, наверное, впервые за три месяца войны, государь почувствовал, что, наконец–то, делает правильный выбор, назначая этого грузного, немногословного старика главнокомандующим.

— Только в отступлении, Ваше Величество, — мягко убеждал Михаил Илларионович, — наше спасение. Пусть Бонапарт растянет обозы, а наша осень–матушка не за горами. Пушечки и телеги с провиантом в грязи увязнут. Пусть дождик французов помочит, да непогода потреплет…

Александр рассеянно слушал генерала. После истеричных депеш Барклая, которые доставляли, забрызганные грязью и кровью, адъютанты, старомодная речь Кутузова убаюкивала и несла успокоение.

— Вот он сидит, усталый, седой воин, — вглядывался в лицо Михаила Илларионовича император. — Герой Измаила, ученик Суворова, потомок великих князей русских. Соль земли нашей, опора трона, защитник веры.

— … первые чумные уже в Яхроме, — толстые губы Кутузова тронула улыбка. — По команде, за сутки в Москву доставят.

— Позволь, князь, — Александр, помассировал виски, сосредоточиваясь, — в Яхроме чума?

— Чумные больные, — пояснил тот. — По моему распоряжению из Калмыкии доставлены. Аккурат, перед вступлением Бонапарта, будут размещены в Москве. Неделя, другая и от армады французской один пшик останется, — Кутузов по–старчески захихикал, затряс животом.

Император изумлённо молчал.

— Можно, конечно, запалить город, — князь неодобрительно покачал головой. — Но, убытков. Убытков–то!

— Никакой чумы, — Александр вскочил, зашагал по кабинету. Щека его нервно дёргалась. — Никаких поджогов, отравлений и… что ты там ещё наизмышлял?

Кутузов, подавленно молчал.

— Завтра жду тебя с другим планом.

Князь тяжело встал, поклонился и вышел.

Александр, не отрываясь, смотрел на кресло, в котором только что сидел генерал.

— Надо будет узнать, где он глаз потерял, — мелькнула мысль…

Двадцатого октября из ставки Кутузова ко двору прибыл вестовой.

— Бонапарт, покинул Москву, — звонко выкрикивал он, поедая глазами императора. — Город сожжён. Армия генерал–фельдмаршала преследует французов.

— Москва сгорела? — холодно переспросил император. — Отчего же?

— Наполеон спалил, — бойко доложил гонец. — В бессильной злобе.

— Ладно, — смягчился Александр, — отстроим. И добавил вполголоса, — Победителей не судят.

ПОДЛИННАЯ ПРАВДА

«ЛИНЬ (м.) морск. тонкая веревка не толще полутора дюйма в окружности; идет на лотлинь, сигнальные фалы и пр. ЛИНЁК (м.) кончик линя, для телесных наказаний на море».

На суше «правда» бывает всякая: истинная, неподдельная, чистая, сущая, натуральная и так далее. На море же, «правда» — исключительно «подлинная». Та, которая извлекается из морячка при помощи «линька». Точнее, после того как тот побывает «под линьком».

Происходит это так. Привяжут первого попавшегося матросика к мачте, спустят портки и начнут охаживать. Тот покричит, а на десятом ударе всё и выложит:

что в трюме бочонок с ромом запрятан;

что мичман юнгам проходу не даёт — то прижмётся, то ущипнёт;

что одноногий кок странные речи среди команды ведёт;

что плотник намедни не просто так за борт выпал, а с ядром, привязанным к ноге.

— Вот, и облегчил душу, — похлопает боцман морячка по плечу. — На флоте, сынок, без подлинной правды никак нельзя.

И отметит про себя: реквизировать ром, о мичмане капитану доложить, кока под замок, за помин души плотника выпить…

А, ещё есть рыба ЛИНЬ,

А, ещё есть птица ЛУНЬ.

Хочешь, в рыбу камень кинь,

Хочешь, в птицу ловко плюнь.

(Матросская считалочка)

ПОД ОРЕХ РАЗДЕЛАТЬ

Жил да был тараканий царь. Как любой правитель, он с утра до вечера занимался делами своей страны. Издавал указы, карал, миловал, заключал союзы с соседями, интриговал. Случалось, и воевал. Благодаря его неустанной заботе, границы страны расширялись, а подданные благоденствовали и прославляли царя.

Однако, была у нашего государя странная и опасная привычка. Время от времени, царь отправлялся под огромное ореховое дерево, что росло в центре его владений. Придворные расстилали скатерть, расставляли напитки с закусками и удалялись, оставляя правителя одного. Он усаживался в шезлонг и приступал к неспешному обеду. Время от времени, с ветвей срывался созревший орех и с глухим стуком падал на землю. Царь, вздрагивал, прижимал усы к голове, но пикник не прекращал.

— Зачем ты туда ходишь? — спросил его однажды сын. — Ведь, если орех однажды свалится на тебя, то страна лишится правителя, а я отца.

— Знаешь, сынок, — ответил тот, — случается так, что мне просто необходимо почувствовать себя обыкновенным тараканом.

— Но мы и так тараканы, папа, — удивился сын.

— Вы, да. — Царь помолчал. — А, меня иногда заносит…

ПОД КАБЛУКОМ БЫТЬ

Держать человека под каблуком — великое и древнее умение, если не сказать мастерство. И, мелочей здесь не бывает.

Одним «подкаблучникам» требуется видимость свободы. Таким вполне подойдёт «шпилька», прижимающая полу одежды. Ведь, ему так идёт этот плащ! Такой романтичный, такой шпионский и таинственный. Поднимите каблучок, что бы ОН смог немного пройтись самостоятельно. Кто–нибудь немедленно скажет, что в подобном плаще ОН похож на эксгибициониста. Бедняга тотчас же вернётся под каблук, что бы его утешили.

Другим хороши и кеды. Распластаются вдоль всей подошвы, как жвачка. Куда вы, туда и он. Не отскребёшь.

Третьим необходим широкий каблук, в меру давящий и мягкий. С такими сложнее всего! Бывает, накатит на бедолагу, и он начинает вылезать на свободу. Шипит, плюётся, царапает асфальт коготками. Может, даже, укусить. А, притопнешь ножкой — получишь безжизненную остывающую тушку.

Четвёртых, хлебом не корми, создай видимость, что над ними занесён каблук. Они требуют независимости. Выкрикивают какие–то глупости о «волюшке». Бегут, куда глаза глядят. А к вечеру — вернутся на цыпочках, заберутся под каблучок и уснут, свернувшись уютным комочком.

Встречаются и любители похрустеть косточками под каблуком. Постанывает и шепчет: «Ненавижу тебя, сучка». А, сам улыбается…

ПОД СУРДИНКУ

Первое упоминание о сурдинах можно найти в «Деяниях блаженного Вафуила», относящихся приблизительно к концу VIII века до н. э.

«Соберите народ, пригласите старцев, соберите отроков и грудных младенцев.

Вострубите СУРДИНОЮ на Сионе и объявите пост».

В то время сурдины использовались исключительно священниками и служили средством обращения к Богу. Точнее, способствовали привлечению его внимания. Отлитые из бронзы, длиною в несколько метров, сурдины хранились в храмах на специальных козлах из слоновьих бивней. Трубный звук извлекался при помощи мехов, на изготовление которых требовалось несколько бычьих шкур.

Ко II веку до н. э. сурдины стали значительно меньше и нашли применение в армии. Выносимые на поле боя двумя солдатами (один держал её на плече, второй трубил), они своим рёвом приводили войска противника в трепет.

В I веке нашей эры сурдина, в ещё более миниатюрном варианте, начала своё триумфальное шествие по Средиземноморью. Теперь она предваряла бои гладиаторов, предупреждала о пожарах или подавала сигнал охотникам.

Шли годы. И вот, однажды, какой–то умник, вырезав сурдину из деревяшки, принялся наигрывать на ней некий легкомысленный мотивчик. Этот день стал днём гибели классической сурдины и появления жалкой сурдинки.

Прощайте времена, когда трубный глас заставлял вздрагивать небеса. Где вы, изумруды и топазы, украшающие её бронзовые бока? Где тончайшая резьба? Где струящиеся шёлковые ленты? Увы, всё это кануло в Лету. Теперь под убогую сурдинку пляшут шуты на городских площадях, да веселятся деревенские свадьбы.

ПОД СЧАСТЛИВОЙ ЗВЕЗДОЙ

Невелика удача — родиться под счастливой звездой. Можно весь век прожить, будучи обласканным её светом, но так об этом и не догадаться.

Одно дело, когда вы спасаете от неминуемой гибели, скажем, короля гномов. Человечек рассыпается в благодарностях и обязуется исполнить три желания. Тут уж всё зависит от насущных потребностей. Требуйте мешки с золотом, любовь прекрасной принцессы и новые зубы. Дальше, остаётся надеяться, что удастся правильно распорядиться свалившимися подарками.

Совсем другое, рождение под счастливой звездой. У неё (у звезды) вполне могут быть свои понятия о счастье. Допустим, вы родились в полной семье. Легко поступили в университет. Занимались йогой, брали уроки испанского, ухаживали за девицами, а потом, из–за нелепой случайности (придумайте её сами), оказались… на каторге. Казалось бы, рви волоса, проклиная злую судьбу. Но, остановитесь и задумайтесь!

Сколько вокруг интересных людей и судеб! Возможно, вас окружают светлейшие умы общества, борцы за свободу и экономические реформы. Дерзкие бунтари и анархисты. И так уж плохо провести жизнь, совмещая физический труд на свежем воздухе с философскими беседами в бараке. Забыв о ссудах, кредитах и вороватых сотрудниках. Не узнав, что такое семейные скандалы и плата за обучение детей. Радуйтесь, скучные приёмы, подруги жены и ранее ожирение минуют вас.

Вот тут–то, очень важно понять, что жизнь удалась, а судьба вам благоволит. И, засыпая на нарах, подмигните небесам, — Спасибо тебе, звёздочка.

ПОЛЁТ ИКАРА

Жизнь Икара оказалась коротка и незатейлива. Его отец Дедал, спасаясь из плена критского царя Миноса, сделал себе с сыном крылья, на которых они и покинули остров. Однако, Икар, увлечённый полётом, поднялся слишком высоко в небо. Солнце растопило воск, скреплявший крылья и Икар погиб, упав в море.

По сравнению с другими мифами Древней Греции, эта история выглядит вполне правдоподобной, если бы не этот проклятый воск. Ну, что им, вообще, можно скреплять? Как мог Дедал, искуснейший плотник и архитектор, допустить подобную глупость?

Представим дальнейшее развитие событий. Прилетает Дедал на Сицилию. Его встречают друзья и коллеги. Хлопают по спине, обнимают, подносят чаши вина. А через несколько минут кто–нибудь, да обязательно спросит, — А где же сынок? Или ты один бежал?

— Тут такое дело, — начинает мяться Дедал. — Воск, которым я скрепил его крылья, оказался ненадёжным.

— Воск? — изумляются коллеги. — Ты бы ещё дерьмом их склеил!

— Ну, разумеется, — обижается Дедал, — воск служил лишь основой. К нему я добавил органически модифицированные минералы, несколько капель виниловых эфиров, альгинат натрия и каолин. Вот, полюбуйтесь, мои крылья целёхоньки.

— А ты что же, изготовил для Икара другой клей?

— Да, нет, — отводит глаза Дедал. — Просто он поднялся слишком высоко к Солнцу. Мой состав и потёк.

— Брат, — качают головами коллеги. — Тут не дети собрались. Каждый знает, что чем выше в небо, тем температура ниже.

(Что за народ! Ведь так красиво всё выглядело. Юноша взмывающий к солнцу. Крылья, объятые пламенем. Дымный след, перечёркивающий горизонт.)

— Чёрт с вами, — огорчённо машет рукой Дедал. — Парень, действительно забрал слишком высоко. Началось обледенение. Моя смесь не выдержала… Теперь довольны?

— Да мы–то, что? — виновато опускают глаза друзья. — Мы так. Чисто профессионально. Ты не волнуйся, всем расскажем, как ты хочешь. Воск. Солнце. Бедный мальчик.

ПОРОЧНЫЙ КРУГ

Когда говорят, что кто–то попадает в ПОРОЧНЫЙ КРУГ, то воображение рисует некий дьявольский хоровод. Воровство, Ложь, Пьянство, Лень и прочие, чьих лиц не видно, отплясывают бесовской танец, а человек мечется, пытаясь вырваться из окружения. И горят факелы, визжат дудки, гремят барабаны.

Однако, вспомним само понятие КРУГА.

Круг — множество точек плоскости, удалённых от заданной точки этой плоскости (центр круга) на расстояние, не превышающее заданное (радиус круга).

Отсюда, главное то, что КРУГ — «множество точек». Следовательно, попасть в ПОРОЧНЫЙ КРУГ, означает — обзавестись новым, доселе неизвестным пороком и занять на «порочной площадке» своё достойное место. Ибо и в КРУГУ есть своя иерархия. Пьянство с Ленью удобно располагаются в центре, а какая–нибудь жалкая Бедность вечно трётся у границ, пытаясь сойти за свою.

ПО СЕНЬКЕ И ШАПКА

Симеон Иванович Гордый (старший сын Ивана Калиты) свои молодые годы провёл в тишине и безвестности. Порой до него доходили слухи, что в Твери горячие головы подбивают чернь «пойти, Москвы добывать». В Ярославле купцов–московитов прочь с торговых площадей гонят. А, князь Суздальский его иначе, как Сенькой не называет и перед заморскими гостями всячески срамит. Мол, не долго сидеть ему в стенах Кремлёвских, не примерять Шапку Мономахову. Не по Сеньке шапка!

Симеон Иванович помалкивал, в ссоры с соседями не вступал. Обидели — стерпит, прикрикнут — промолчит. Однако, рук сложа, не сидел. Строил дороги, мосты, палаты торговые. Купцов привечал, разбойников лесных повывел.

И вот, к тридцати годам, скопив изрядную сумму денег, отправился в Орду, где купил у хана Джанибека ярлык, в котором говорилось, что «вси князи Русскии под руце его даны».

Его главный насмешник и обидчик — Константин Васильевич Суздальский, погнал, было, коня в Орду, правды и справедливости искать. Да по дороге узнал, сколько Симеоном было за ярлык уплачено. Развернулся и, не солоно хлебавши, домой поехал. А там его уже грамотка дожидается — «быть немедля в Москве, дабы к службе приступить»…

В Кремле, в палатах белокаменных сидит новоявленный Князь Всея Руси.

— Смотри, князь Константин — посмеивается, — какой шапкой сосед твой Сенька обзавёлся, — и на Шапку Мономаха перстом указывает. — Хороша, да больно тяжела. Вот и придумали мы для тебя службу почётную. Шапочник называется.

«Шапочник — чин: тот, кто сымает с князя шапку при встрече с людьми, чтобы тому самому не беспокоиться».

В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка.

ПОСЛЕ ДОЖДИЧКА В ЧЕТВЕРГ

Капитан Иван Семёнович Щукин слыл в полку первым смельчаком и рубакой. Однако, офицеры, служившие с ним в одной роте, на это, обычно, возражали:

— Помилуйте, господа! Наш капитан, прежде всего, добрейшей души и гуманности человек, и уж только потом воин.

Бывало, затеют младшие офицеры, в перерывах между боями, спектакль. Иван Семёнович тут как тут. И за гримёра, и за декоратора старается. Или, случится во время марша привал. Капитан достанет из кармана шинели Евангелие, соберёт вокруг солдат и читает им вслух. Бывало, захворает кто, так Иван Семёнович лекаря приведёт и с лекарствами расстарается.

Юнкера, прибывшие в полк и, уже наслышанные о капитане, первым делом в его роту просились. Иван Семёнович каждого обласкает, по душам поговорит и к делу приставит.

Но вот настало на фронте особо тягостное для наших войск время. Немцы подвезли из тыла снаряды и непрестанно обстреливали из орудий русские позиции. И, что ни день, хоронил капитан своих друзей и плакал над их могилами, как дитя.

— Не рви ты так своё сердце, Иван Семёнович, — уговаривал его командир. — Может быть, тебя домой в отпуск отправить? Нервы полечишь, отдохнёшь.

— Бог с вами, Ваше Превосходительство, — замахал руками капитан. — Разве такое теперь время? Дозвольте мне, лучше, тайком к немцам пробраться и бомбой их арсенал взорвать.

И как ни хотелось командиру на столь опасное дело Ивана Семёновича отправлять, да уж больно тот настаивал.

Переоделся капитан ксендзом, уложил в корзину динамитные шашки, дождался ночи и в тыл к немцам отправился. Идёт себе, посвистывает. А германцам и невдомёк, что перед ними не священник, а Иван Семёнович.

Так, не спеша, добрался герой до артиллерийских складов. Поджёг фитиль, зашвырнул динамит в окно арсенала и бросился бежать. Да, не успел. Взорвались вражеские снаряды, полыхнуло огнём и пал капитан бесчувственно…

На рассвете подобрали немцы контуженого Ивана Семёновича, отвели на допрос.

— Ты смелый солдат, — говорит ему германский офицер. — Но, по законам военного времени, как шпиона я должен тебя повесить.

— Воля ваша, — смело глядит ему в глаза капитан. — За царя и отечество и смерть принять можно.

Подивился такой отваге немец и молвит, — Может быть, у тебя последнее желание имеется?

Задумался Иван Семёнович.

— Сегодня среда. Повесьте меня, господин хороший, в четверг. В четверг я родился в этот же день и помереть хочу. Такая у меня будет просьба.

Усмехнулся немец, но согласился и приказал отвести капитана в карцер.

Наступил четверг. Выглянул наш пленник в зарешеченное окошко. А там, небо тучами заволокло и дождь накрапывает.

Аккурат после завтрака приходит офицер, что бы капитана на казнь вести.

— Готов к смерти? — спрашивает.

— Так точно, готов, — бодро отвечает Иван Семёнович. — Одно обидно, хотел в последний раз на солнышко взглянуть, да, видно, уж не доведётся.

— Отчего же, — сжалился германец. — Можно и подождать немного. Но, если к обеду не распогодится, не обессудь.

Принёс он шахматы и сели они с капитаном играть. Час играют, второй, третий. Вдруг, как загрохочет канонада! А издалека, выстрелы да русское «Ура» донеслось. Это наши войска в наступление пошли. Забыл немец про шахматы, да прочь из камеры бросился…

Вечером офицеры собрались в квартире у командира полка. Ужинали, весело шутили и поздравляли своего любимого капитана. А тот, в сотый раз рассказывал, как его, после дождичка в четверг, повесить хотели.

ПОСТАВИТЬ НА МЕСТО

Жил в одном селении Колдун. Лечил больных, призывал дождь, предсказывал будущее, словом, делал то, чем все колдуны занимаются. Одно заедало, относились к нему люди без должного уважения. Конечно, если нужда появлялась, так и дары несут, и глядят заискивающе. Однако в остальное время вели себя с ним, как с равным. Думал он, думал и однажды вырезал из ствола дерева Истукана. Поставил у своей хижины и сел рядышком.

Собрался народ.

— Красиво, — говорят, — получилось. — А кто это?

— Бог, — отвечает Колдун.

— А, кто такой Бог?

— Тот, кто создал небо, землю, всех зверей и первого человека.

— И что же? — растерялись люди. — Он теперь здесь жить будет?

— Это уж, как ему понравится, — уклончиво говорит Колдун. — И, знайте, что он так велик и могуч, что может любые ваши желания исполнять. Несите дары, а я постараюсь, что бы он их принял и помог.

Кто посмеялся, кто ничего не понял, а кто и призадумался.

А, на утро один молодой Охотник принёс Истукану лисью шкуру.

— Хочу, что бы мне на охоте сегодня повезло.

Пошептал Колдун в ухо Истукану и говорит, — Ступай, будет тебе удача.

И, точно! Повезло в этот день Охотнику.

На другое утро, Рыбак с копчёной рыбкой заявился.

— Замолви за меня словечко, — кланяется Колдуну.

И ему в ловле повезло!

Тут уж и сам Вождь пожаловал.

— Пусть, — говорит, — моя старая жена выздоровеет. Иначе мне на новой и молодой жениться придётся. Свадьба, хлопоты, расходы.

И к ногам Истукана пару гнилых яблок кладёт. Колдун глаза прикрыл, покивал понимающе.

К вечеру померла жена Вождя.

— Какой же это Бог! — рассердились люди. — Старуху вылечить не сумел. Бросим его в реку.

Схватили Истукана и к берегу поволокли.

— А ну–ка, всем отойти от него, — загремел голос Вождя. — Поставьте Бога на место!

— Но, ведь твоя жена умерла.

— Ну, — замялся Вождь, — не вышло у него. Давайте простим на первый раз.

Обошёл несколько раз Истукана, похлопал по деревянному плечу.

— Вот… полюбился он мне. Уж сам не знаю почему.

ПОСЫПАТЬ ПЕПЛОМ ГОЛОВУ

Мишенька, дорогой мой! — Николай Михайлович Пржевальский схватил гостя за отвороты пальто и буквально втащил того в квартиру.

— Николай, старый ты чёрт, — шутливо отбивался Михаил Михайлович от неуклюжих лобзаний друга, — дай же мне в себя придти. Сколько уже не виделись? Года четыре?

— Какая разница, сколько? — тормошил Пржевальский приятеля. — Как же я рад, господи!

Огромный, взлохмаченный, в жёлтом шёлковом халате с драконами, хозяин походил на сказочного медведя из тибетских сказок. По стать ему оказалось и убранство кабинета, куда он немедленно увлёк гостя.

— Экая у тебя здесь… кунсткамера, — застыл на пороге Михаил Михайлович и поспешил водрузить на нос пенсне.

И, действительно, комната завораживала. На огромном, во всю стену, гобелене, с родовым шляхетским гербом Пржевальских, были развешены деревянные, скалящие зубы маски. Другие же стены были покрыты смородинного цвета коврами, на которых разместился изрядный арсенал диковинного оружия. В высоких корзинах по углам торчали пики с медными наконечниками. Шкура уссурийского тигра с неловко вывернутой головой и стеклянными жёлтыми глазами, покрывала груду баулов и армейских снарядных ящиков. Дубовый письменный стол с резными тумбами был завален потрёпанными тетрадями, свитками, гербариями, курительными трубками, коробками с патронами, глиняными фигурками и прочим хламом, неизбежно привозимым из экспедиций.

— Одонцэцэг! — хлопнул в ладони Пржевальский и заговорщицки подмигнул.

Тотчас в дверях появилась невысокая, широколицая девушка с необычайно узкими глазами на плоском лице. Вместо платья на ней был длинный, в пол, халат, туго перехваченный поясом.

— Настоечки принеси, душа моя, — ласково прогудел Николай Михайлович. — Той самой.

Девушка, низко поклонилась и, пятясь, вышла. Перехватив удивлённый взгляд приятеля, Пржевальский добродушно хохотнул.

— Одонцэцэг, с тибетского — Звёздный Цветок. Ох, и история у меня через неё приключилась. Три дня за мной тангуты гнались, хотели, собаки, её назад возвернуть. Эх, брат, если б не наши казачки, не сиживали бы мы тут с тобой.

— Ты, что же, украл её? — в голосе Михаила Михайловича промелькнуло затаённое восхищение другом.

— Украл? — делано округлил глаза Пржевальский. — Да, разве ж это кража? Вот я тебе покажу, что действительно украл.

Он скинул тигровую шкуру со штабеля ящиков и принялся, пыхтя, ворочать их.

— Не поверишь, умыкнул в монастыре мумию ламы, — он захохотал. — Помнишь, как мы в гимназии у попечителя шубу унесли? Вот так и я. На цыпочках, на цыпочках…

— Да, ну тебя, право, — Михаил Михайлович махнул рукой и тоже затрясся от смеха.

Неслышно вошла Одонцэцэг, неся на подносе две глиняные пиалы.

— Ну, здравы будем, — Пржевальский ловко, тремя пальцами, принял пиалу и опрокинул в рот содержимое. — Пробуй, брат, пробуй. Маньчжурская, на женьшеневом корне.

Настойка оказалась горько–сладкой и необычайно крепкой.

— Папиросу? — щёлкнул портсигаром хозяин. — Первое дело в горах на привале: капельку женьшеневки и покурить.

Опустились в кресла, закурили.

— Теперь рассказывай, — закинув ногу на ногу и покачивая остроносой туфлей, заговорил Пржевальский, — как ты? Поди, уж до министра дослужился?

— Ну, до министра мне ещё шагать и шагать…, — начал было Михаил Михайлович и обмер.

Друг его, стряхнув папиросный пепел в ладонь, внезапно, быстрым движением втёр его в голову.

Пржевальский, заметив его оцепенение, серьёзно покивал.

— Тибетская традиция. Согласно учению Будды, пепел, упавший на землю, крадёт твою жизнь. Возложенный же на голову, придаёт сил и мудрости.

Михаил Михайлович послушно тряхнул папиросой и себе в ладонь.

— Купился! — восторженно заорал Пржевальский. — Ей богу, купился! Ах, же ты, невинная душа. Поверил про Будду–то, поверил, а? Ну, не сердись, брат. Это привычка у меня с экспедиции осталась — пепел в голову втирать. Китайцы уверяют, что от блох помогает.

ПОТЁМКИНСКИЕ ДЕРЕВНИ

Поверьте, никаких ложных псевдодеревень князь Потёмкин не строил!

Помню, что ещё в школе я усомнился в этом шитом белыми нитками анекдоте, когда учительница истории, презрительно кривясь, рассказывала о мошеннических проделках князя Потёмкина. Якобы, получив от императрицы огромные суммы на развитие Крыма и Украины, сей государственный деятель присвоил их. Когда же, Екатерина II решила самолично проверить, как были израсходованы деньги, то Потёмкин построил фанерные деревушки вдоль пути следования императорского кортежа.

Представьте себя государыней, едущей в карете через украинскую степь. Жарко, пыльно и невыносимо скучно. Но, вот, вдали показывается селение. Отброшен на подушки французский роман, и вы с нетерпение ждёте услышать лай собак, блеяние коз, скрип колодезного журавля, нудное гудение сотен мух. Увидеть перепуганные лица крестьян, стоящих в чистых рубахах у своих мазанок; опрометью бегущего к церкви дьячка; томно улыбающихся свиней, лежащих в крапивных зарослях; опрокинутую и забытую впопыхах корзину с белыми полупрозрачными яблоками. И запахи! Навоза, тлеющего угля из кузни, убежавшего молока и подсолнечного масла.

Разве можно всё это воссоздать, расставив поддельные домишки?

Тем не менее, к «Потёмкинским Деревням» светлейший Григорий Александрович отношение имеет, хотя и косвенное.

Построенный в 1900 году броненосец «Князь Потёмкин — Таврический» должен был являть собой некий прорыв в оснащении военно–морского флота России. Использовать жидкое топливо, а не уголь. Иметь централизованное управление артиллерийским огнём. Новый, усовершенствованный, тип брони. Но, главное, весь экипаж был набран из уроженцев 34 деревень Херсонской губернии Одесского уезда. Эти деревни и получили среди населения название «Потёмкинских»! В штабе флота посчитали, что матросы, родившиеся на берегах Чёрного моря и не понаслышке знакомые с местными водами, смогут более эффективно нести службу на военном корабле. Предполагалось, даже создание некого анклава в границах губернии, где ветераны флота готовили бы юношей к службе на «Потёмкине» по принципу казачьих станиц. Зарождение новых традиций, династий «потёмкинцев», чуть ли не новой расы. Чего только не было в планах!

Не получилось…

ПОТЕРПЕТЬ ФИАСКО

Отец М. Ю. Лермонтова, Юрий Петрович был красавцем и пехотным офицером. Что бы стать абсолютно счастливым человеком к этим двум составляющим ему требовалась третья, а именно, деньги. Вот почему, уйдя в отставку, он в течение месяца обворожил семнадцатилетнюю соседку Машеньку Арсеньеву и, предвкушая изрядное приданое, повёл её под венец. Отныне ничто не мешало ему радоваться жизни. Юрий Петрович затевал невиданные обеды и охоты, на несколько недель уезжал в Москву «навестить боевых товарищей», волочился за уездными барышнями. Время от времени случалось ему попадать в «пикантную ситуацию», будучи застигнутым женой с какой–нибудь дворовой девкой.

— Ах, какой конфуз, — подмигивал он потрясённой Маше, уже носившей их первенца.

Родившегося мальчика назвали Мишей, в честь отца жены.

— Записной ходок был тестюшка, — разглагольствовал Юрий Петрович, откупоривая шампанское в компании друзей. — Настоящий российский офицер. Умел, и покутить, и за себя постоять. Если Мишенька в нас с дедом пойдёт, даю слово, господа, быть ему при дворе.

Марья Михайловна тем временем чахла, жаловалась на недомогание и, когда маленькому Лермонтову исполнилось три года, умерла.

— Кто, как не отец может воспитать настоящего гусара? — хмельной Юрий Петрович, курил, держа на коленях сына. — Эх, брат, нам ли печалиться!

Увы, сын рос и не оправдывал надежд отца. Невысокий, рыхлый, с дурной кожей, он сторонился сверстников и шумных гостей. Подаренные игрушечные сабельки, ружья и барабаны пылились в чулане.

— В кого же ты такой тютя? — недоумевал Юрий Петрович. — И рожа кислая, и взгляд тухлый. Поди, хочешь у бабки погостить?

Маленький Миша вяло кивал.

Шли годы. Мальчик воспитывался в бабушкином имении. Непрестанно болея, он большую часть времени проводил в постели. За несуразно тонкие руки и ноги на крупном теле, дворня звала его «паучонком». Буйные и смешливые соседские дети не принимали в свои игры. Временами, в компании подвыпивших друзей наезжал отец, однако, его визиты становились всё реже и со временем прекратились.

Последняя их встреча состоялась уже на смертном одре Юрия Петровича, когда Мише исполнилось 17 лет. Отец лежал, утопая в подушках. Он исхудал, пожелтел лицом, но был по–прежнему необычайно хорош собой.

— Давай прощаться, — прохрипел умирающий. — Бабка твоя меня ругать будет, не верь. Ни о чём не жалею. С тобой только фиаско потерпел. Прости, брат. Теперь ступай себе…

ПРИНЯТЬ ЗА ЧИСТУЮ МОНЕТУ

Можно без преувеличения сказать, что благородный идальго Диего Фернандес являл собой образец молодого дворянина. С его воспитанием, образованием, красотой, и, что немаловажно, состоянием, он вполне мог бы блистать при дворе короля. Однако, страсть к авантюрам, помноженная на молодость не позволяла ему вести размеренную светскую жизнь. И вот, в один прекрасный день, дочитав очередной роман о морских приключениях, наш Диего решил покинуть отчий дом и стать корсаром.

В считанные дни был куплен капёрский патент, благо соперничество с Англией не прекращалось, и приобретена небольшая, но стремительная шхуна «Андалусия». Так что, не прошло и нескольких месяцев, как благородный идальго обозревал в подзорную трубу зелёные воды Карибского моря. Где–то вдали гремела пушечная канонада, крохотные острова на горизонте таили в себе спрятанные клады, а летучие рыбы сверкали на солнце точно новенькие гинеи.

— Вот оно, моё поле славы, — шептал Диего, вглядываясь в проплывающие мимо обломки кораблекрушений.

Однако, нашего героя ждали впереди иные испытания. Воспитанный, как истинный человек чести, Диего Фернандес, внезапно для себя, столкнулся с человеческим коварством…

Первый английский корабль, встреченный идальго, оказался купцом, груженным по самую ватерлинию, пряностями и сокровищами. «Андалусия», изящно лавируя, догнала его, встала к борту борт, а абордажная команда, подвывая от нетерпения, приготовилась к лёгкой добыче.

— Повелеваю вам сдаться и обещаю сохранить жизни, — выкрикнул в медный рупор Диего с капитанского мостика.

— С удовольствием, сэр, — учтиво ответил английский капитан, бородач неопрятного вида. — Однако не изволите ли представиться, с кем имею честь?

— Мы пираты, — порозовев от удовольствия (он столько раз репетировал эту фразу!) поклонился идальго.

— Прошу прощения, сэр, — казалось, капитан был растерян. — Но, где же, в таком случае, ваш пиратский флаг?

Диего Фернандес поднял голову. Действительно, на мачте гордо реяло полотнище с его фамильным гербом: шестилапый лев на зелёном поле.

— Знай я, что вы пираты, — продолжал англичанин, — то, изготовился бы к бою или прибавил парусов. Неужели я стал жертвой коварного обмана?

— Абордажной команде отбой, — скомандовал идальго, а. затем, рассыпался в извинениях перед первым встреченным им проходимцем.

Команда второго парусника, настигнутого «Андалусией», шедшей уже под чёрным флагом, немедленно переоделось в женское платье.

— Ах, благородный дон, — писклявым голосом пропел капитан, пряча усы в лентах чепца, — Уверена, что вы не грабите несчастных девушек.

— Разумеется, нет! Я лишь хотел убедиться, не нужна ли моя помощь, — приподнял шляпу дон Диего и сменил курс.

Третья жертва прикинулась исследовательским кораблём географического сообщества, на четвёртой соврали, что везут вакцину от оспы. И всю эту беззастенчивую ложь наш идальго ПРИНИМАЛ ЗА ЧИСТУЮ МОНЕТУ.

Слухи о «безумном испанце» принялись гулять по Карибам и, в конце концов, достигли резиденции губернатора Ямайки.

— Хочу видеть этого капитана, — топнула ножкой в атласном башмачке дочь губернатора.

— Нет ничего проще, дочь моя, — расплылся в улыбке её отец. — Не далее, как вчера ночью, шхуна «Андалусия» встала на якорь в нашем порту. Если хочешь, приглашу «безумного испанца» на обед.

Стоит ли говорить, что едва встретившись, молодые люди полюбили друг друга, а, через месяц сыграли пышную свадьбу. И в следующее плавание Диего Фернандес уже отправился с молодой женой.

Первый же встреченный ими корабль, прочитав название «Андалусия», немедленно сбавил ход, а команда принялась спешно переодеваться в женскую одежду.

— Пушкари, огонь! Абордажная команда, по местам — скомандовала новоиспеченная донья Фернандес. — Знаешь, дорогой, у нас на Карибах все такие пройдохи, — улыбнулась она мужу.

ПРОВАЛИТЬСЯ СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ

Как было бы славно уметь ПРОВАЛИВАТЬСЯ СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ.

Ведь, как бывает? Просыпаешься утром, закуриваешь первую сигарету, и начинается:

— Да, как ты мог? Это у тебя юмор такой? Как теперь ему (ей) в глаза смотреть?

И вместо того, что бы оправдываться, что, мол, «как–то само вышло», «меня не так поняли» и «выпимши был», ты просто ПРОВАЛИВАЕШЬСЯ СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ.

А там темно и прохладно. Звуки не долетают. Прислоняешься горячим лбом к какому–нибудь песчанику и замираешь. Можно там час пробыть, можно день, можно вечность.

Пусть они там себе наверху…

ПТИЧЬЕ МОЛОКО

Однажды Султан великого города Багдада вызвал к себе Главного Визиря и говорит,

— Решил я узнать, как живётся моему народу…

— Они абсолютно счастливы, и не устают благодарить тебя, о величайший из всех правителей, — воздевает руки к небу Визирь.

— Вот я и собираюсь на это взглянуть, — довольно кивает Султан. — Так ли всё хорошо, как мне доносят слуги. Теперь же, ступай и принеси рубища. Сегодня вечером мы покинем дворец и, одевшись беднейшими простолюдинами, обойдём все площади Багдада. Послушаем, о чём говорят на улицах жители моего города.

— О, алмаз моего сердца, — растерялся Визирь, — Позволь придумать другой способ, не подвергающий риску жизнь мудрейшего из султанов. Дай мне срок до утра.

Султан, поразмыслив, согласился, и наутро, Визирь уже стоял у его трона.

— Вели объявить глашатаям, что обещаешь назвать своим наследником того, кто добудет ПТИЧЬЕ МОЛОКО.

— Да, в своём ли ты уме? — удивился Султан. — О каком молоке ты говоришь?

— Не гневайся, а выслушай меня, о, терпеливейший, — повалился ему в ноги Визирь. — Что бы узнать, как живётся твоим подданным, задумал я одну хитрость. Согласись, о мудрый Султан, что отправиться за птичьим молоком решатся только бездельники или отщепенцы. Добрый ремесленник или честный торговец, не бросят свои мастерские и лавки, ради погони за призрачной удачей. Повели всем желающим попытать счастья, собраться завтра на площади.

Подивился Султан такой изощрённой хитрости и согласился с Визирем.

На следующий день несколько сотен горожан собралось перед дворцом.

— И это всё? — обрадовался Султан, выглядывая с балкона. — Немного же их.

— Позволь мне продолжить, о, справедливейший, — поклонился Визирь.

— Султан повелевает, что бы вы принесли не только молоко, но и саму птицу, — выкрикнул он. И склонившись к правителю, пояснил, — Сейчас увидим, сколько из них хитрецов.

Толпа внизу заволновалась и заметно поредела.

— Мошенники? — расстроился Султан.

Визирь скорбно покачал головой и снова прокричал, — Вы отправитесь в дорогу на своих лошадях, и будете содержать себя сами!

— Смотри, да они все ушли, — развеселился Султан. — Только какой–то бродяга остался. Или уж совсем отпетый мошенник, или глухой. Зови его сюда.

Визирь сделал знак стражникам, и они тотчас приволокли юношу пред светлые очи Султана.

— Как тебя зовут? — Визирь подошёл к нему, внимательно вглядываясь в простоватое лицо.

— Хасан, о светлейший господин, — низко поклонился тот.

— И ты, Хасан, берёшься достать для нашего повелителя птичье молоко и, в награду, стать его наследником?

— Берусь, — глуповато ухмыльнулся юноша, и добавил, замешкавшись, — точнее, уже достал.

Под пристальными взглядами стражников, он скинул с плеча пыльный хурджин, развязал его и извлёк на свет курицу.

— Велик Аллах, — Султан привстал с трона и сделал несколько шагов вперёд.

Между лап курицы свисало розовое вымя.

Визирь осторожно, кончиком пальца дотронулся до птицы и отдёрнул руку.

— Кто дал тебе её? — вкрадчиво спросил он. — Джины или ифриты?

— Сама родилась год назад, — развёл руками Хасан. — Все куры, как куры, а эта вот такая. Принёс в город, собирался продать. Хотите я надою молока?

Султан, взяв с подноса кисть винограда, оторвал и бросил ягоду курице. Та, наступив на неё лапой, принялась выклёвывать мякоть.

— На вид, обычная курица, — изрёк Султан и заинтересованно присел на корточки рядом.

— Молоко, уж не прогневайтесь, — осмелел Хасан, — у неё горьковатое. Дрянь, а не молоко.

Повисла тишина. Курица, склевав виноградину, важно вышагивала по плитам.

— Сколько хочешь за неё? — прервал молчание Султан.

— Позволь мне просто подарить, — почтительно склонился юноша.

— Кстати, — Султан выпрямился, и голос его задрожал от ярости. На курицу он больше не смотрел. — Не помнит ли мудрейший Визирь, что мы обещали в награду за птичье молоко?

Визирь побелел лицом.

— Но, позволь, о, светлейший, — заволновался он. — Мы говорил о птице. Курица же не совсем является ею. Мало того…

— Мне ничего не надо, — покраснел от своей дерзости Хасан. — Я был во дворце, говорил с самим Султаном, преподнёс ему подарок. О чём ещё можно мечтать? Теперь дозволь мне уйти.

Конечно же, Султан не отпустил Хасана с пустыми руками. Подарил шёлковый халат, караван верблюдов и сундук с золотом…

— Восток — сказочная страна, — полюбил повторять Султан Визирю, когда они, одетые в рубища, прохаживались по улицам Багдада.

ПУД СОЛИ СЪЕСТЬ

Наденька Крупская с необычайной скоростью печатала на пишущей машинке, знала несколько иностранных языков, могла ловко сварить клейстер для листовок, но совсем не умела готовить. Обычно, человек, не имеющий призвания к кулинарии, всё же способен овладеть рецептами двух–трёх блюд. Поджарить колбасу, запечь рыбу в фольге или нарезать салат. Надежда Константиновна не умела ничего. Обычные бутерброды крошились и разваливались в её в руках. В жидких, дурного цвета супах, плавали волосы. Даже чай получался не горячий, а тёплый и отдающий мокрой тряпкой.

Выхлопотав у однопартийцев приличную сумму на ссылку в Париж, Ленин надеялся было отдохнуть душой в этом раю рестораторов и гурманов, но, увы, Крупская последовала за ним.

— Наденька, — принюхиваясь к запаху горелой каши, начинал нервничать Владимир Ильич, — давай сегодня пообедаем в кафе. Тут рядышком, на Rue Marie Rose, восхитительную уточку по вторникам подают.

— Володенька, — раздавался строгий голос из кухни, — потерпи минутку, обед почти готов. А уток и прочих каплунов оставь местной буржуазии.

Несложно догадаться, что ссылка в Сибирь была воспринята Лениным с изрядной долей оптимизма. Проезжая в телеге мимо крестьянских изб он живо представлял себе чугунки с парящей картошкой, розоватые куски сала на огромных ломтях горячего хлеба, тушёных в горшках зайцев и глиняные миски с квашеной капустой. И одинокую хозяйку, чернявую хохотушку, стремящуюся во всём угодить интеллигентному революционеру.

Дом в Шушенском, где ему предстояло провести несколько лет, встретил Ильича жаром натопленной печи и запахом пирогов.

— Ссыльный? — стрельнула глазами из–под соболиных бровей хозяйка (точно такая, как он себе представлял!) — Готовка за отдельную плату.

— За ценой не постою, — бодро ответил Ильич. И подмигнул.

А дальше… Дальше были пельмени с медвежатиной, лосятиной, зайчатиной и грибами. Рыба паровая, отварная, фаршированная, запеченная в сметане и сушёная на ветру. Пироги с дичью и черёмухой. Янтарный мёд. Ватрушки с брусничным чаем.

Наш герой раздобрел. Полюбил долгие прогулки на лыжах. Стал с удовольствием выполнять работу по дому. Ходил на охоту с селянами и всё меньше проводил время за книгами. Проблемы мирового пролетариата уже не будоражили его воображение, а рука не тянулась к перу.

Прошёл год.

— К вам гости из города, — как гром среди ясного неба прозвучали слова хозяйки.

В дверях, в нелепой беличьей шубейке и со стопкой книг, перевязанных бечёвкой, стояла Крупская.

— Знакомьтесь, это Надюша, моя невеста и партийный товарищ, — Ленин встал из–за стола и как–то затравленно глянул на хозяйку. — Не один пуд соли с ней съели.

ПУП ЗЕМЛИ

После того, как армии Бонапарта заняли Москву, старый барин Кирилл Валерьянович собрал во дворе усадьбы всех молодых мужиков и приказал уходить в леса.

— Бейте супостата, ребятушки, — высоким стариковским голосом прокричал он. — Живота своего не жалейте.

Поскребли в бородах православные, обняли жён и родителей, сели на телеги и покатили в чащобы.

— Откуда в лесу француз? — думал конюх Иван Пупков, трясясь рядом с соседями в повозке. — И как его бить, если встретим?

Барин же, постояв минуту на крыльце, перекрестил оставшихся баб и стариков, да и заперся у себя в кабинете, в окружении настоек и наливок.

К ночи встали лагерем близ лесного озерца, а поутру взялись копать землянки. Зима обещала быть скорой и суровой. Иван помаялся среди работающих, потолкался у костров, а затем, ни слова не говоря, оседлал коня и уехал.

Вернулся он на утро. Поперёк его седла лежал французский солдат в новеньком мундире.

— Эвон, — Пупков спихнул пленника на землю. — От своих отбился. Нехай у нас в полоне будет.

Пока мужики разглядывали «мусью», Иван на скорую руку похлебал щей и завалился спать. Вечером он опять ускакал.

Когда выпал первый снег, по лагерю слонялся уже с десяток французов, добытых Пупковым.

— Вань, — начали волноваться сельчане, — может, ты их ещё куда свозить будешь? Аль, вместе с провиантом полонить.

В этот раз Пупков отсутствовал почти неделю, но, зато, появился вместе с развесёлым немолодым гусаром. Тот, лихо соскочил с коня, обошёл лагерь, насмешливо оглядел пленных и приказал собираться идти на объединение с его отрядом.

На новом месте, где командовал гусар, Пупкова поселили в отдельную палатку, а самовольные его рейды прекратились. Теперь, он уходил на дело, исключительно по приказу и хватал не кого попадя, а только офицеров. За каждого «языка» Иван получал от гусара гривенник.

Однажды Иван приволок старика в шитом золоте мундире. Гусар в этот день страшно напился, стрелял в воздух из пистолета, целовал Пупкова в губы и клялся «отписать о нём государю».

— Знаешь, Ванька, — хохотал он, — как тебя французы прозвали? Жан Пуп! Смекаешь? Не Пупков, а Пуп! Боятся тебя, сукины дети, награду объявили. Так, что быть тебе отныне Пупом! — и снова лез целоваться…

После разгрома Бонапарта, Иван снова вернулся на конюшню. За время, проведённое в лесу, он сильно изменился. Стал нелюдим и неразговорчив. Кроме того, приобрёл скверную привычку пленять односельчан. Бывало, выйдут в поле косцы, пройдут шагов пятьдесят, глядишь, а крайнего в ряду нет. Кинутся искать, а он спелёнутый, с кляпом во рту под копёнкой лежит. Или перед рыбаком вынырнет из воды бородатая рожа Ваньки Пупа. Схватит огромная лапа удильщика за ворот и без всплеска в омут утащит. Хотели мужики над иродом суд учинить, да заявился в усадьбу их старый знакомец гусар. Облобызал старого барина, обаял, напоил и вытребовал для Ивана вольную. Затем, по обыкновению, пальнул из пистолета вверх, посадил Пупа к себе в коляску, да и укатил. Говорят, к государю на службу увёз…

ПЫЛЬ В ГЛАЗА

Поднялся ветер–ветерок, погнал пыль по дороге.

У дороги, баба крапиву серпом срезала. Запорошила та пыль ей глаза. Махнула баба серпом, себя по ноге и полоснула. Заорала сердешная.

Разбудил её крик медведя, что в малиннике спал. Ломанул бурый через кусты, да сослепу на сосну налетел.

Треснула сосна, с её ветвей белка свалилась.

Грянулась хвостатая прямо на ежа. Тот в клубок свернулся, да под гору кубарем. Докатился до обрыва и прямиком в реку.

Там, на отмели сом на солнышке грелся. Еж ему на спину!

Извернулся сом, в глубину бросился. Пошли волны по реке.

Раскачали волны лодку, в которой государь наш катался.

Зашаталась лодка, опрокинул император себе на грудь стакан с шотландским виски.

Залило виски государев мундир. Разгневался он, засверкал очами.

— Не объявить ли, — думает, — мне войну Шотландии?

РАЗБИРАТЬ ПО КОСТОЧКАМ

Барону фон Бератцхаузену с вечера нездоровилось. Всю ночь, несмотря на летнюю жару, он мёрз. А, утром, выйдя к завтраку, понял, что окончательно заболел. С омерзением взглянув на поданные варёные овощи, пригубил вина и вышел из–за стола. Сразу же закололо в боку, и закружилась голова.

— Где Теофраст? — сипло спросил барон у секретаря.

— Занимается со студентами, — почтительно склонился тот.

Огромный подвал, служивший в суровые времена, хранилищем для припасов, был, по приказу барона, перестроен в огромную лабораторию. Там сейчас и находился знаменитый врачеватель Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм, или, как он себя называл, Парацельс.

— Пожалуй, стоит навестить нашего учёного гостя, — болело горло, и каждое слово давалось барону с трудом.

Фон Бератцхаузен дал секретарю укутать себя в плащ и, поддерживаемый им под руку, стал осторожно спускаться вниз. Пахнуло сладковатой гнилью, формалином, горелой плотью и эфиром. Стал доноситься гул голосов. Секретарь замедлил шаг и, украдкой перекрестившись, толкнул тяжёлую дверь. Тысячекратно усиленные запахи немедленно обрушились на вошедших. Жёлтый, тёплый свет множества свечей и масляных ламп заливал лабораторию. Было так жарко и влажно, что барон поспешил сбросить плащ.

Всё помещение было забито юношами в длинных серых мантиях.

— Ученики, — прошептал секретарь.

Одна часть молодых людей находилась возле длинного, покрытого чёрным сукном стола, заставленного колбами, пузырьками и горелками. Они деловито что–то взвешивали на аптекарских весах, толкли в небольших ступках, клеили ярлыки к флаконам с мутными снадобьями. В большой реторте, распространяя зловоние, кипела бурая жижа. Несколько человек сгрудилось у стальной клетки с крысами, пытаясь вытащить одну из них.

Следующая группа сидела прямо на полу, неотрывно глядя на высокого, длинноволосого юнца, стоящего у кафедры. Тот, откинув назад голову с завязанными глазами, вытаскивал человеческие кости из стоящего рядом ящика и раскладывал их перед собой.

— Один из лучших, господин барон, — неизвестно откуда появившийся кругленький, улыбающийся Парацельс стоял рядом с гостями и тоже смотрел на манипуляции с костями. Руки длинноволосого так и мелькали. Рёбра, позвонки, лопатки со стуком вставали на свои места, выстраиваясь в скелет.

— Впечатляет, — не то спросил, не то резюмировал Парацельс. Почтительно принял барона под локоть, и повлёк вглубь лаборатории. Там в гигантской медной кювете лежал мертвец с восковой кожей. Пятеро студентов, сосредоточенно копались в его разверстой плоти. Один из них вытащил из трупа кусок чего–то скользкого и показал товарищам. Те засмеялись.

— Господа, — возвысил голос Парацельс.

Гул стих, все повернулись к нему.

— Прошу вас поприветствовать нашего радушного хозяина и благодетеля, барона фон Бератцхаузена.

— Благодарим, — хором ответили студенты.

Барон вздрогнул. Ученики внимательно рассматривали его. И, наверняка, отмечали про себя мешки под глазами, нездоровую суховатую кожу, лопнувший сосуд на виске, непроизвольную дрожь в левой ноге.

— Гхм, — кашлянул он, на миг почувствовав себя анатомическим пособием. — Очень рад. Не буду мешать.

И спешно последовал к выходу.

— А, как же Ваше недомогание? — запричитал сзади секретарь.

— Всё прошло, — барон уже распахивал дверь. — Воздух у них здесь…, — он помолчал, подбирая нужное слово. И закончил, — Целебный.

РЕВЕТЬ БЕЛУГОЙ

Из газеты «Вестник Побережья».

Вот уже более пяти лет служит на маяке Семён Александрович Боков. Ввинчивает перегоревшие лампы, подкрашивает и чинит лестницу, поднимает по утрам российский флаг. С ним мы и ведем разговор о море, о мужестве и о белугах–ревунах.

(Справка «ВП». Семён Александрович Боков родился 5 ноября 1964 года в Дальнегорске. Закончил десятилетку. Служил на флоте. Затем ходил на сейнерах палубным матросом. Дружит со спортом, занимается плаванием, борьбой, метко стреляет. Не женат.)

Встретил нас смотритель маяка радушно. Крепко, по–мужски пожал руки. Постелил на камни кусок парусины, разложил нехитрую закуску и заварил крепчайший душистый чай из водорослей.

Корр. — Семён Александрович, вы в прошлом настоящий морской волк. Человек стихии и пучины. Как вам работается в новом качестве, каковы принципиальные отличия прежней работы от нынешней?

Б. — Прежде всего, это деятельность разного уровня. Там я работал в трудовом коллективе из 14 человек, здесь же нахожусь в единственном числе, но мера ответственности не меньше.

Корр. — В этой связи хотелось бы узнать, кто вы по специальности?

Б. — За свою жизнь я овладел множеством профессий. Но, главная из них — служба нашей Родине.

Корр. — Согласен. А, правда ли, что рыбалка Ваша страсть?

Б. (по–доброму улыбается и шутит) — Если человек рыбу любит, то он её и ловит.

Корр. — Ходят слухи, что в здешних водах издревле водится белуга.

Семён Александрович вздрагивает, наливает одному себе и выпивает, не закусывая. Долго смотрит на море.

Б. — А, вам зачем?

Корр. — Хотелось бы побольше узнать о них. Например, правда ли, что белуги ревут?

Б. — Правда.

Корр. — Наши читатели интересуются, на что похож их рёв? Какие эмоции он вызывает лично у Вас?

Семён Александрович плачет, вытирая глаза обрывком сети. У нашей группы тоже наворачиваются слёзы. Больно видеть, как горюет этот недюжинной силы и ума человек. Затем смотритель встаёт и уходит. Мы остаёмся одни у костерка. Возвращается Семён Михайлович уже под утро. Устало садится рядом.

Б. — Можно через вас привет передать?

Семён Александрович достаёт ветхую тетрадку и долго диктует нам имена своих родственников. Мы по–дружески прощаемся и уходим. Старый моряк долго ещё стоит на скале и машет рукой. Пусть будет больше таких людей, любящих свою работу и самоотверженно исполняющих её.

РОГ ИЗОБИЛИЯ

Грязно–жёлтый, обшарпанный микроавтобус «Фиат» уже несколько часов полз по горной дороге. Мотору едва хватало мощности, что бы везти пятерых мужчин.

— Шестерых, — устало отметил про себя Марко. — Раз не завязали глаза, значит, этих мерзавцев не волнует, что впоследствии я смогу их опознать. Неужели убьют? Но, за что?

Уже в который раз он принялся вспоминать, чем мог разгневать семью Фаричелли. Эти угрюмые горцы никогда не спускались в долину, не вели никаких общих дел с другими семьями. Может быть, кто–то из Фаричелли заходил к нему в ресторан и остался недоволен? Марко представил одного из этих заросших щетиной по самые глаза пастухов на террасе своего заведения. Бред!

— Это какое–то недоразумение, — в этот раз вслух произнёс он.

Никто не ответил. Мотор надсадно гудел, по грязному полу перекатывалась пустая бутылка из–под воды. Похитители, поставив охотничьи ружья между ног, дремали.

К дому подъехали, когда уже начало смеркаться. В окнах зажглись огни керосиновых ламп. Вероятно, в этой глуши не было электричества. Мужчины вышли из автобуса, и скрылись в глубине двора. Марко продолжал сидеть, желая, что бы о нём просто забыли. Он даже закрыл глаза.

— Дон Алессандро хочет видеть тебя, — парень в кепке и белой рубахе говорил с чудовищным акцентом.

— Меня? — глуповато улыбнувшись, переспросил Марко.

Парень хмыкнул, но промолчал.

Дон сидел в саду в плетёном кресле. Худощавый старик, одетый, как и все члены его семьи в допотопный крестьянский костюм, он был, тем не менее, гладко выбрит и подстрижен.

— Сколько ему? — вяло подумал Марко. — Пятьдесят, шестьдесят? Чёрт их здесь разберёт, может быть и сорок.

Тот молчал, внимательно вглядываясь в гостя.

— Падроне, великой матерью божьей клянусь, никогда я…, — начал, было, Марко, но дон, подняв руку, остановил его.

— Следуй за мной, — тяжело встав, он двинулся на крыльцо дома.

Убранство жилища было под стать его обитателям. Суровый аскетизм провинции и обилие распятий. Бесконечно длинный, почерневший от времени стол в гостиной. Дон, шаркая ногами в войлочных шлёпанцах, прошёл на кухню. Помещение, освещённое несколькими свечами, было пугающе пустым. Ни кастрюль, ни свисающих со стен вязанок лука, ни банок со специями. Даже копоти от плиты не было на выбеленных стенах. Лишь огромный жёлтый от времени рог (или бивень?) возвышался на мраморной столешнице, да в углу высилась гора глиняных тарелок.

— Мы с тобой прежде не были знакомы, — дон чуть поклонился. — Однако, я наслышан, что ты один из лучших поваров в долине. Поэтому, мы решили предложить тебе работу. Будешь готовить. Обдумай всё, посоветуйся с семьёй. Ты женат?

— Ещё нет, — Марко постарался, что бы голос его звучал жалобно. — Но, вот старики родители, они пропадут без меня.

Дон согласно покивал. Подошёл к рогу, погладил его блестящий бок и поманил к себе гостя.

— Cornu copiae. Знаешь, что это такое?

— Рог, — Марко представил, как бородатые Фаричелли протыкают его этой штукой. — Наверное, очень ценный?

— Это Рог Изобилия, — дон Алессандро хитро прищурился. — Положи на него руку и представь себе ломоть хлеба.

Марко, понимая, что участвует в каком–то безумном горском ритуале, дотронулся до костяного бока.

— Теперь подними его.

Под основанием лежал хлеб. Всё это выглядело бы жалким домашним розыгрышем, не будь этот кусок точно таким, как представлял себе Марко. Дон заговорщицки подмигнул.

— Моцарелла, — Марко зажмурился и подумал о ломтике сыра с веточкой базилика сверху.

Под рогом лежала моцарелла с базиликом!

— Попробуй, — глаза дона смеялись.

Сыр был неплох, но кисловат.

— У моих ребят, — хозяин понимающе кивнул, — приличным выходит только козье молоко и брынза.

Марко обуял азарт, он обхватил рог двумя руками, но дон остановил его.

— Всё не так просто, сынок. Мало представить блюдо: надо почувствовать его вкус, тепло, каждую специю. И не спеши, тебя никто не торопит. Думаю, ты устал с дороги.

Устал?!! Какая, к чёрту усталость? Теперь, ворвись сюда все Фаричелли с их ружьями, никто не смог бы оторвать Марко от волшебного рога. Всю ночь он готовил. Фантазировал. Ругался. Объяснял рогу тонкости блюд. Жестикулировал. Смеялся. Один раз, даже стукнул его. И к утру подал на стол, пышущую жаром пиццу с томатами. Уснул он на кухне, но проспав несколько часов, вскочил и бросился к рогу.

Прошло два дня, но Марко утратил счёт времени.

— Сынок, — он и не заметил, что дон стоит рядом. — Пора решать, хочешь ли ты остаться с нами?

— Оленину, пожалуй, лучше подкоптить, — пробормотал Марко, не замечая хозяина. — Что? Ах, да! Я тут приготовил список книг, которые мне понадобятся. И посуда! Мне нужна посуда. Рог даст мне нужные ингредиенты, а, дальше, я сам. Матерь божья! Любые продукты. Понимаете? Учусь я, учится и он. Хотя, он–то умеет, да я не всегда могу объяснить! Попробуйте, эти канапе с икрой и горгонцолой. Божественно! Впрочем, это ерунда. Сегодня на обед будут…

— Сынок, — дон положил руку ему на плечо. — Твои родители волнуются. Съездишь с моими ребятами в долину, утрясёшь все свои дела и вернёшься. Недели тебе хватит?

— Домой? — до Марко дошёл смысл сказанного. — Но, ведь, вы возьмёте меня обратно? Не обманете? Я умоляю вас!

— Ступай с лёгким сердцем, мы будем ждать тебя.

Марко опустился на колени и с благоговением поцеловал морщинистую руку дона Алессандро.

РУКУ ПРИЛОЖИТЬ

На Руси «приложением руки» или рукоприкладством никого не удивишь.

Это в благословенной Европе, говоря о преступниках, сетуют, мол, «в детстве он стал жертвой насилия». Наш же человек, гордится тем, что он в молодые годы бывал бит.

— Ох, папаша меня порол. Ох, порол, — прикрывая глаза и улыбаясь воспоминаниям, произносят в таких случаях.

Битьём нас не пронять. Мы народ духовный. Поэтому и самые страшные раны — душевные.

Хотя, и тут не как у других.

Быть в детстве слабым, рябым, кривоногим? Ерунда!

Не нравиться девицам? Пустое!

Двоечником? Чушь!

Носить неблагозвучную фамилию — вот ужас и позор. Именно эти дети, вырастая, стремятся в политику или в правоохранительные органы. Что бы отомстить!

И, посему, не должны мы ни на кого равняться. Мы — сами по себе.

А, отними у нас духовность, что получится? Нация преступников, ставших «в детстве жертвами насилия»…

СВИНЬЮ ПОДЛОЖИТЬ

Никто так не умел «подложить свинью» своему собрату–писателю, как Лев Николаевич Толстой.

Бывало, выйдет очередной номер «Современника», авторы соберутся в ресторане, пьют шампанское, неспешно беседуют, поздравляют друг друга.

— Иван Сергеевич, ваши «Записки охотника» неподражаемы. Так просто и проникновенно никто ещё не говорил с нашим читателем.

— Аполлон Николаевич, верите, нет, но я плакал, читая «в янтарном зареве пылающих небес». Так сердце защемило, дорогой вы мой.

— Дмитрий Васильевич! Читал! Читал и страдал с Вашими героями.

Вдруг, в дверях шум, топот, крики. Появляется Лев Николаевич. Без шапки, шуба соболья распахнута, кружева на рубахе вином залиты.

— Празднуете? — вкрадчиво спросит. — А, что–то не весело.

Стоит, покачивается, руками в косяки упирается. В глазах то ли ярость, то ли хмельное буйство.

— Сейчас к цыганам едем, оттуда к барышням. Затем на тройках ко мне в Ясную Поляну.

Всполошатся писатели, захлопочут, задвигают стульями.

— Господа, что он себе позволяет?

— Я, слава Богу, уже не мальчишка какой!

— И что же, что граф? Доколе это терпеть можно?

— Николай Алексеевич, право, оградите нас от него.

— Я вот сейчас встану и откажусь.

Один Некрасов, пожалуй, и сохранит спокойствие. Посетует на горячего собрата, извинится за него. Одного по плечу похлопает, другому намекнёт, что, мол, действительно, встряхнуться не помешает, третьего крутым нравом графа припугнёт. Пошумят, литераторы, понегодуют, да и смирятся. Двинутся за шубами, глядь, а Толстой–то в кресле уснул! Начнут тормошить, а тот и понять не может где это он.

— Вставайте, граф, пора к цыганам.

— К каким цыганам? — зевнёт буян. — Увольте господа. Устал.

И дальше спать завалится.

СДВИНУТЬ С МЁРТВОЙ ТОЧКИ

Михаил Никифорович (Катков) легко взбежал по мраморной, свежевымытой лестнице на второй этаж и остановился у своего кабинета. По–деловому прищурившись, взглянул на медную табличку с вытравленными буквами «Редактор». Табличка успела потемнеть от времени, и вэтом чувствовалось некое постоянство. Дверная ручка же, наоборот, являла взору свои блестящие бока.

— Символично, чёрт побери, — вполголоса произнёс Михаил Никифорович и вставил ключ в замочную скважину. Странно, дверь не была заперта. В полутьме кабинета, рядом с массивным редакторским столом, угадывалась фигура человека. Ранний посетитель сидел на краешке стула, перебросив ногу на ногу и обхватив колено сцепленными пальцами.

— Отличное утро, не правда ли, Фёдор Михайлович? — произнёс Михаил Никифорович деланно радушным тоном и прошёл к окну. Потянул за витой шнурок, раздвигая шторы, и, вздохнув про себя, опустился в кожаное кресло за столом.

Достоевский молчал, глядя, не мигая, на стеллаж с книгами. Веки на его желтоватом лице набрякли, губы казались бескровными.

— До чего неприятное и, одновременно, одухотворённое лицо может быть у человека, — мелькнула мысль у Михаила Никифоровича.

— Принесли новые главы? — притворно весело обратился он к Достоевскому.

— Тупик, — Фёдор Михайлович, поднял глаза и зло улыбнулся. — Мёртвая точка.

— Увы, увы, — протянул редактор и осторожно спросил — Вы опять играли?

— И да, и нет. Впрочем, какая разница? Тем не менее, положение моё совершенно безвыходное.

— Помилуйте, голубчик, — Михаил Никифорович прижал пухлые руки к груди. — Безвыходных положений не бывает.

— Что за пошлость? — Достоевский порывисто встал и брезгливо скривил губы. — Говорите, как какой–нибудь приказчик. «Безвыходных положений не бывает», — передразнил он.

Подошёл к окну, затряс, пытаясь открыть, оконную раму. Не смог, шагнул назад и горячо зашептал, — Выгляните на улицу. Кругом безысходность. Из одного тупика в другой. Не выходя из первого, в следующий. Зачем же врать?

Снова сел на стул, нервно закинул ногу на ногу. Глаза его потухли.

Редактор, перекладывал на столе папки с бумагами и обиженно молчал.

— Простите, — наконец, глухо произнёс Фёдор Михайлович. — Мне жаль.

Михаил Никифорович криво улыбнулся и развёл руками.

— Вот наказание, — обречённо думал он. — Начни утро с Достоевского, и весь день коту под хвост.

СЕДОЙ, КАК ЛУНЬ

Наша речь без сравнений бедна и убога. Скучно назвать крупного человека «толстым». А, вот «толстый, как бочонок» звучит куда, как лучше.

Худой, как жердь.

Гордый, как орёл.

Грязный, как свинья.

Лысый, как коленка.

Чёрный, как уголь.

Седой, как…

Вот тут–то народ–языкотворец долго не мог подобрать удачного сопоставления.

Неодушевлённые предметы хороши, но звучат слишком вычурно.

«Седой, как пенный гребень волны». Или. «Седой, как дождевая туча».

(Мы же не индейцы, что бы так говорить!)

Всё же седое и одушевлённое получается, наоборот смешным.

«Седой, как лабораторная крыса». Или «Седой, как зайчик зимой».

К седовласому человеку хотелось бы найти более краткое и ёмкое сравнение.

Отлично бы подошли: «выпь», «бобр», «вепрь» или «зубр». Увы, с сединой они никак не связаны.

Думаю, что загадочная птица «Лунь» была найдена от безысходности. Если верить преданиям, то была она белого цвета зимой и летом. Звучит, опять же, отменно. ЛУНЬ! С Луной ассоциируется.

Так и видится ночная согбенная птица, поросшая длинным седым волосом. Белёсые пряди спадают на глаза, и она откидывает их назад взмахом головы.

Увидеть бы её хоть раз!

СЕМИ ПЯДЕЙ ВО ЛБУ

В пяди около 18 сантиметров.

В семи пядях, соответственно, 126 сантиметров.

Человек, у которого длина (или ширина, всё равно) лба составляет 126 сантиметров, обычно живёт на тропическом острове, имеет один глаз и охотится на мореходов. Причём, неудачно.

На Руси подобные создания тоже встречаются, хотя и закопанные по шею в землю. Помните, у Пушкина?

«Молчи, пустая голова!

Слыхал я истину, бывало:

Хоть лоб широк, да мозгу мало!..».

Отчего же об учёном, мудром человеке говорят, что он «семи пядей во лбу»?

Ответ прост. Кто умён и грамотен, а, главное, близок простому человеку? Конечно же, дьяк! А будущим дьячкам, поступившим в духовную семинарию, за четыре года обучения предстояло изучить множество дисциплин. От букваря и славянской грамматики, до математики и латинского языка. Сложенные в стопку учебники, как раз и составляли искомые 126 сантиметров. Или «семь пядей», которые и вкладывались в голову (лоб).

СЖЕЧЬ МОСТЫ

Покидая ночью очередной сонный городок, раскинувшийся вдоль реки, остановите машину в конце моста. Выйдите в тёплую летнюю ночь и присядьте на берегу. Пахнет осокой, ивняком и гниющей корой. Скоро рассвет, всё живое, кажется, спит. Изредка, в опорах моста, плеснёт волна. Сонно вскрикнет в камышах невидимая птица. И снова тишина.

Однако, пора в путь. Подойдите к машине и достаньте из багажника канистру с бензином. Осторожно, скупыми движениями, полейте настил и перила моста. Отбросьте пустую канистру. Выньте спичку из коробки и зажгите её. Бережно, прикройте огонёк в ладонях и дайте ему разгореться. Представьте, как вы роняете спичку, как бежит голубой ручеёк пламени, как набирает силу и взмывает вверх огненным облаком… Шагните к перилам и уроните спичку вниз, в тёмную воду.

Воздух, руки, одежда — всё пахнет бензином. Садитесь в машину. Откройте окна, включите дальний свет и вперёд…

СИАМСКИЕ БЛИЗНЕЦЫ

Отслужил Солдат, вернулся в родное село. Пришёл, а отчий дом сгорел, родители померли, жена куда–то сгинула. Посидел он на пепелище, погоревал, да и решил повеситься. Взял верёвку и пошёл в лес, подходящее дерево искать. Идёт–бредёт, осматривается. Далеко забрался. Вдруг, видит, сидят на полянке два мужичка. Заметили Солдата, вскочили и боком–боком убегать от него.

— Не бойтесь меня, люди добрые, — кричит им Солдат. — Не разбойник я, и не лиходей.

Глядь, возвращаются мужички, да уж больно чудно идут. Боками друг к другу прижимаются. А, как подошли поближе, так Солдат и оторопел. Отродясь не видывал, чтобы из одного туловища два человека росло. Обмирает он от страха, но виду не подаёт.

— Как вас звать–величать, — спрашивает. — Что в лесу поделываете.

— Зовут нас Степан и Гаврила, — отвечают те. — А в чаще мы от глаз людских прячемся, да горя мыкаем. Сам видишь, какими уродились.

— Понимаю, — покивал головой Солдат. — Нелегко, поди.

— Прослышали мы, — продолжают хором Степан с Гаврилой, — что есть в дальних краях страна Сиам, там таких как мы полным–полно. Не знаешь, где такая? Дорогу–то спросить не у кого. Народ, нас увидев, или бежит, или прочь гонит.

— Что ж, — думает Солдат, — повеситься я всегда успею, а тут, глядишь, перед смертью доброе дело сделаю.

— Отведу я вас, — говорит страдальцам. — И дорогу разведаю, и в обиду не дам.

Год, другой они скитались, но выполнил Солдат своё обещание. Привёл Степана с Гаврилой в страну Сиам. А там, на кого не глянешь, один с другим сросся. И мужики, и бабы. Приняли сиамцы братьев, как родных, да и Солдата нашего не забыли. Насыпали ему полный ранец золотых монет.

— Увидишь, — просят, — ещё таких, как мы, веди сюда.

Так и принялся Солдат по миру странствовать. Как встретит сросшихся, прямиком в Сиам отведёт. Много добра людям принёс. Спасибо ему.

С ИГОЛОЧКИ

Удручающее впечатление производил на заморских гостей двор царя Алексея Михайловича Романова. Один боярин, несмотря на летнюю духоту, шествовал по кремлёвским покоям в куньей шубе и собольей шапке. Другой, щеголял в венгерском кафтане. Третий, облачившись в дедовы доспехи, уныло позвякивал ими в углу. Четвёртый — в шёлковом китайском халате. Пятый — в парче, шестой — в кумаче. А, кто–то, мог заявиться прямо с охоты, весь пыльный, в несвежей рубахе.

Не Кремль, а постоялый двор! Пахнет потом, немытым телом, восточными духами, дёгтем и водкой.

Но, кроток духом Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим. Через несколько десятков лет, сын его, Пётр Алексеевич, трость бы изломал о спины не по этикету одетых придворных. Нынешний же царь, чтобы, хоть немного пристыдить своё окружение, повелел «непрестанно находиться близ трона» двум юношам, одетым дорого, чисто и благолепно, «дабы собой пример другим являти». Должность сия оплачивалась скудно, однако считалась почётной, ибо претендовать на неё могли лишь отпрыски знатных родов.

Так среди придворных кравчих, постельничих, окольничих появился новый чин — ИГОЛЬНИЧИЙ, что означало, «одетый с иголочки».

СКАТЕРТЬЮ ДОРОГА

Раньше жизнь была благостной и чинной. Соберётся человек в дорогу. Ему котомочку соберут. А там рубаха свежая, лапоточки новые. В тряпице яички вкрутую сваренные, хлеба каравай, луковица и туесок с солью. До околицы проводят. Поклонятся поясно.

— Скатертью дорога, — молвят.

— Счастливо оставаться, — ответит тот. И пойдёт себе.

Сейчас же фраза «Скатертью дорога» отчего–то наполнилась ядом и сарказмом.

— Скатертью дорожка, — язвят.

Даже не «дорога», а «дорожка»! Что бы пообиднее было. Мол, катись отсюда колбаской. Жалеть никто не будет. И никаких яичек–караваев не дождётесь.

— Бог подаст, — скажут.

Хотя и не всегда…

С КРАСНОЙ СТРОКИ

Это правдивая история. Жила–была в Москве маленькая Девочка. Однажды в школе учительница поставила ей «единицу» по литературе. Когда Девочка пришла домой, то не стала ничего не говорить маме и папе. Она решила исправить в дневнике «единицу» на «четвёрку». Начала искать красные чернила и не нашла. Тогда Девочка подошла к кровати, где спал её младший брат. И уколола его в палец иголкой. Набрала в ручку крови, и исправила отметку. Мама с папой ничего не заметили.

Наутро Девочка пошла в школу. Села за парту, достала ручку и начала писать. А чернила в ручке красные! Тогда она попросила ручку у подруги. И там тоже оказались красные чернила. Девочка испугалась и побежала домой. А дома все лежат мёртвые. Мама, папа и брат. Заплакала она и пошла на улицу. Во дворе Девочка встретила старушку и всё ей рассказала.

— Иди в церковь, — сказала старушка.

Девочка зашла в церковь, помолилась и родители её ожили. Только брат остался мёртвым.

Девочка во всём созналась папе и маме и пообещала больше никогда не исправлять оценки.

СОЛОМОНОВО РЕШЕНИЕ

Однажды на суд царя Соломона пришёл старец.

— Ответь, о мудрейший из мудрых, — громким, надтреснутым голосом возопил он. — Если Бог всемогущ, то может ли он сотворить камень такой величины, что сам не в силах будет его поднять?

(В те времена этот парадокс звучал достаточно свежо!)

Соломон устало поморщился.

— Ты пришёл издалека, старик?

— Сорок дней был в пути, — с достоинством ответил тот.

— И тебя, прожившего долгую и трудную жизнь, сейчас, действительно интересует именно это?

— Великий царь, — глаза старика хитро блеснули, — никто из живущих не смог мне ответить на этот вопрос.

— Что ж, — вздохнул Соломон, — вынужден тебя огорчить. Я тоже не знаю.

Старец, что бы не выдать своего восторга, низко склонил голову.

— Однако, — продолжал царь, — догадываюсь, кто сможет удовлетворить твоё любопытство.

— Кто же это? — удивлённо спросил старик.

— Сам Бог, — развёл руками Соломон. — И я постараюсь, что бы ты, не медля ни секунды, отправился к нему. Эй, стража! Отрубите ему голову.

Мудрым человеком был царь Соломон. А истинный мудрец не бывает жесток. Так что старца помиловали и отпустили восвояси. Славить ум, щедрость и доброту правителя.

С ОТКРЫТЫМ ЗАБРАЛОМ

За всю историю человечества, не существовало ни одного неуязвимого бойца. Каждый нёс в себе какой–то изъян. У Ахилла это была пята. У Зигфрида — место между лопатками. У богатыря Оорал — Кутуха — темя. Рыцари же средневековья, полностью закованные в броню, хочешь, не хочешь, а вынуждены были оставлять на шлеме изрядную прорезь для обзора.

Нелегко, конечно, попасть стрелой в глаз скачущему на коне верзиле. Однако, каково искушение! И даже самый распоследний лучник, никогда не пропустит подобную цель.

— Так нечестно, — обижались Рыцари. — Стоит появиться на поле боя, как все стрелы летят именно нам в лицо.

В летописях походов Карла великого есть упоминание о неком Гарольде Трёхпалом, который рисовал себе на шлеме десяток фальшивых глаз. Однако добился только того, что сарацины немедленно выделяли его из всего войска и уже в начале битвы славный рыцарь напоминал дикобраза…

Латных дел мастера разводили руками и всё уменьшали на шлемах щели для обзора. Дошло до того, что некоторые Рыцари были вынуждены сажать в седло, позади себя, карлика, который выкрикивал: «Справа! Пригнись! Вперёд!». Ценились подобные слуги на вес золота, однако служили недолго.

Конец рыцарским мучениям положило изобретение арбалета, легко пробивавшего стальные пластины и щиты. Рыцари уязвлялись: в грудь, в бок, в спину, в ноги и руки. Латы становились бесполезными и теперь герои скакали на врага открыв забрала, а то и вовсе распахнув на груди доспехи.

СПУСТЯ РУКАВА

Бытует достаточно нелепое убеждение, что крестьяне в древнерусских деревнях сами изготавливали себе одежду. Ткали, кроили, шили, строчили.

Согласитесь, что это полная бессмыслица! Ведь, для того, что бы получить ткань, надо было посеять лён. Затем — сжать, околотить, высушить, оттрепать и вычесать. Из получившейся кудели накрутить ниток и на ткацком станке наткать полотна. И, только после этого приступить к раскройке и обмётке. А когда пахать, сеять, жать, молотить, молоть, печь хлеб? Возделывать огород, рубить дрова, пасти скот и чинить крышу?

Конечно, во время посевной, несложно выкроить час–другой и наплести лаптей. Долгими зимними вечерами навалять войлока для валенок или связать носки. Охотник, отрубив у убитого медведя, лапы и голову, может обзавестись тёплым комбинезоном. Но, поткать–пошить на досуге никак не получится!

Шили одежду для земледельцев в городах. И, раз в год, пересчитав людишек, помещик привозил с ярмарки полный воз рубах, портов и сарафанов. Как вы понимаете, над размерами в те времена никто голову не ломал, и шилось всё из расчёта на человека среднего роста. Затем, заботливый барин обходил ряды крепостных, одетых в «новое» и собственноручно укорачивал штанины, рукава и подолы.

У помещиков же, забросивших хозяйство, народ так и ходил, путаясь в длинных портах и поминутно засучивая мешающие рукава.

СТАРАЯ ГВАРДИЯ

Старая Гвардия безудержна в атаке и надёжна в обороне. Однако, да простят меня ветераны, совершенно невыносима на привале.

— Место для ночёвки командир обязательно выбирает неудачное. А, вот на том пригорочке (в леске, в низинке, на бережку, в пещерке), было бы ни в пример лучше.

— Из–за сырости (сухости, ветрености, холода) у ветеранов немедленно начинают болеть старые раны. Поэтому в обустройстве лагеря участия они не принимают.

— Пока «просто гвардия» ставит палатки, старики успевают занять под личное пространство столько места, что хватило бы на пятерых. Раскладывают на траве портянки, мундиры, исподнее «для просушки» и сапоги «для проветривания». Разжигают собственные костры.

— Принесённый обед их никогда не радует. Лиходей–повар, разумеется, не доварил, недосолил и прикарманил часть пайка.

— В чарку с водкой ветеран сначала опускает палец, облизывает его и непременно сообщает: «Слаба!».

— Укладываясь спать, ветеран непременно посетует на паршивое сукно шинели, паршивых комаров, паршивого командира, паршивую местность. И только после этого уснёт.

Зато они безудержны в атаке и надёжны в обороне…

СТОЛБОВАЯ ДОРОГА

Появление в начале XVI века «столбовых дорог» в Москве было обусловлено вовсе не борьбой со снегами, как писал Марко Фоскарино в своём «RELAZIONE DELL' IMPERIO O DUCATO DI MOSCOVIA». Скорее всего, над незадачливым путешественником просто подшутили.

В действительности же, идея обезопасить от нападений разбойников въезжающих, либо выезжающих из столицы, огородив дорогу забором из столбов, была довольно удачной. Шайкам лихих атаманов, промышляющим под городскими стенами, вовсе не хотелось удаляться от трактов, по которым двигались набитые добром повозки. Выезжает купчина из ворот, а в ближайшем перелеске его уже ждут бородачи с кистенями и сабельками. Как миновать этот опасный участок пути? Не расставлять же вдоль него стрельцов. «Столбовая дорога», протяжённостью всего в несколько вёрст, решала эту проблему.

Принцип использования её был прост и, одновременно, гениален. Кучер, собирающийся покинуть Москву, не спеша въезжал в узкий коридор между столбами. Затем, потихоньку разгоняясь, развивал огромную скорость и мчался уже во весь дух. Разбойник, дерзнувший перелезть через ограду из столбов, был заранее обречён. Не убежать, не увернуться, не удержать несущихся навстречу коней! Пушечным ядром вылетали на простор тройки и шестёрки, унося пассажиров в свои уделы, поместья и земли.

Естественно, что «столбовые дороги» были платные и не каждому по карману. Для народа же попроще, строились «окольные» пути. (Огороженные кольями)

ТАЛАНТ ЗАРЫТЬ

На Руси хорошо было быть талантливым, только в том случае, если ты ни от кого не зависим. Точнее сказать, если талант принадлежал исключительно тебе самому.

Поймёт, к примеру, некий помещик, что у него дар к акварели. Выпишет книг из столицы, учителя из Италии и начнёт творить. Год пройдёт, второй, третий. Пейзажи с натюрмортами всё лучше становятся. Цветы, как живые. Облака плывут. Капли воды, мерцают. Действительно, талант! Дворянское собрание рукоплещет, уездная газета рассыпается в комплиментах, отец жены больше нос не воротит. И со всех сторон слышится, — Браво! Манифик! Шарман!

А крестьянин? Обнаружится, допустим, у бедняги талант к плетению лаптей. Возьмёт лыко, помнёт в руках, и замелькают ловкие пальцы. И, глядишь, стоят лапоточки — один к одному. Лёгкие, изящные, не сносимые.

Одни — для работы, покрепче.

Другие — для пляса, с каблуком, да бубенцами.

Третьи — для девок, бусинами и лентами украшены.

Плетёт умелец, песню напевает, светится от счастья. Тут–то его Управляющий и хвать за вихры.

— Что ж ты, сукин сын, свой дар от меня скрывал. Отныне, каждый день будешь по сто пар плести.

— Помилуй, кормилец, — взмолится лаптеплёт. — Мыслимое ли дело, столько сработать?

— Не исполнишь, на конюшне запорю, — посмеивается Управляющий.

Нет ему дела до души творца. До того, что товар у него штучный и бессонными ночами выстраданный.

И, куда податься? Кому жаловаться?

Одно крестьянину остаётся — день и ночь плести, да плести, проклиная злую судьбу и дар свой проклятый.

Потому, как только почует русский человек, что тянет его наличник покрасивее выпилить, или рубаху приталить, или двор подмести, так сразу к знахарю бежит. Шут его знает, может быть, это талант какой неведомый просыпается?

Колдун велит палец булавкой уколоть, кровью на тряпицу капнуть, тряпицу в землю закопать. Сам же, заклятие прочитает:

Талант–таланток

Убегай без порток.

В землю заройся.

Листвою укройся.

Вздохнёт крестьянин вольготно. Слава Богу, ничего не хочется, ничто душу не свербит. Живи себе, радуйся.

ТАНЦЕВАТЬ ОТ ПЕЧКИ

Хорошо с мороза вбежать в избу и сразу к печечке. Прижаться к ней спиной, затылком, ладонями. Стоять и чувствовать, как тепло под ватник заползает.

Вот, уже голове, рукам, спине похорошело. И только ноги в ледяных сапогах никак не отходят. Тогда, скоренько, через всю светлицу — на лавку. Телогреечку с себя — на пол. Сапог, один об другой, стащить. Портяночки скинуть и босые ноги на тёплый ватник.

А на столе плошечка щей парит…

Поел, закурил папироску. Прошлёпал босыми ногами опять к печи и, скок на лежаночку.

Лежишь, куришь. Пепел в пустую баночку потряхиваешь.

Зима…

ТИПУН ТЕБЕ НА ЯЗЫК

Законов, оставленных великим Чигисханом своему народу, было немного, но выполнялись они неукоснительно.

Не теряй оружие. Не прелюбодействуй. Не мочись в воду. Не колдуй. Не посягай на чужую добычу.

За неисполнение полагалась смерть.

Существовали провинности, за совершение которых кара была не столь суровой.

Украл барана, получи 200 ударов плетью. Напился четыре раза в течение месяца, посиди неделю, закопанным по шею в песок. Раздражаешь товарищей болтовнёй, носи весь поход «тийп» на языке.

Вот, на последнем, задержимся особо.

Представьте себе отряд кочевников, скачущих через степь. Солнце голову печёт, мошки жалят, попа от седла болит, лук по спине колотит. А сосед твой трещит без умолку. А о чём говорить–то? Книг он не читал. Новостей никаких не знает, да их и быть не может. Вот и пересказывает в тысячный раз, как он в детстве лишаём болел. Или, что однажды ему гора плова приснилась. День говорит, второй, третий.

Выхватить бы саблю, да рубануть его с плеча… Нельзя. Закон не велит.

«Тийп» («замок», монг.), или, как его называли на Руси, «типун» представлял собой тонкое кольцо размером с наручный браслет. Вставлялся он в язык говоруна, обрекая того на молчание и жидкую пищу.

В летописях можно найти упоминание о князе Всеславе Тверском, славящимся своим красноречием, который дважды ездил в Орду «добывать ярлык на княженье Московское».

И оба раза возвращавшимся оттуда с типуном на языке.

ТРУБКА МИРА

Что делает матрос во время шторма? Проклинает стихию; молится всем известным ему богам; привязывается к мачте; откачивает воду из трюма или мечется по палубе.

А, капитан? Капитан — постоянен, невозмутим и несокрушим. Стоит на мостике. Одна рука сжимает перила, другая — заложена за спину. Фуражка надвинута на глаза, шарф развевается, в зубах трубка.

Вот об этой самой трубке и рассказ…

Случилось так, что во время шторма, свирепый девятый вал свалил Капитана, стоящего на мостике, и унёс собой в пучину его трубку. Казалось бы, унёс и унёс — невелика потеря. Пришёл фрегат в порт, купил Капитан новую трубку, да и забыл об утрате.

Однако, не тут то было! В первый же рейс, как только засверкали молнии и вспенились первые валы, Капитан взобрался на мостик. Огляделся гордо и спокойно, фуражку потуже натянул. И, только трубку зубами прихватил, та возьми, да и хрустни! Выругался Капитан, да делать нечего. Так и пришлось ему с огрызком во рту со штормом сражаться.

В порту, команда все лавки обошла и отыскала Капитану самую крепкую трубку. Чубук костяной, а мундштук — красного африканского дерева, медными кольцами охвачен. Кури её, грызи, кусай, хоть гвозди забивай…

Увы, и эту Капитан перекусил.

А по береговым тавернам уже морячки посмеиваются. Мол, есть такой Капитан, что каждый рейс по десять трубок съедает. И кличку обидную придумали — Грызун.

Что делать?

Курить бросить, так, ещё пуще засмеют.

Заказать стальную трубку? Одна мука с ней.

Папиросы начать курить? Табак жевать?

Начал наш Капитан о нехорошем подумывать, да ром у себя в каюте пить. День фрегат в порту стоит, второй, третий.

Заволновались старые матросы. Жалко им Капитана. Спустились на берег, пошли по тавернам у портового люда совета искать. И нашли!

Оказалось, живёт неподалёку Бабка, что за серебряную монету верный совет даёт, а за две — любую порчу снимает.

Привели старые матросы к ней Капитана.

Пошептала Бабка, бросила на стол карты, задумалась. Затем налила Капитану плошку зелья, пей, мол. Выпил тот и уснул крепким сном. А Бабка, хвать из передника клещи и коренной зуб у Капитана и выдрала. Вскочил тот от боли, не поймёт, что с ним, а Бабка посмеивается.

— Сунь–ка теперь, родной, в рот трубочку.

Вставил Капитан мундштук в дырку, где раньше зуб был. Грызи теперь, кусай — целёхонька трубочка будет.

Расцеловал он старуху на радостях. Золотом одарил и на фрегат с собой взял. Целый день катал бабку по заливу. Палили из пушек, кормили чаек, ловили рыбу, угощались горячим грогом.

А наутро, ушёл корабль в море. На мостике капитан. В зубах трубка.

УЗНАТЬ ПОДНОГОТНУЮ

Конец ноября. Всё утро сыпал мелкий злой снежок. Тушил сторожевые костры караульных. Собирался в пушистые шапки на зубцах Кремля. Выбеливал дороги и дворы.

Пришедший ещё затемно, Малюта Лукьянович скучающе поглядывал на узкое слюдяное оконце, прорубленное под самым потолком, пытаясь понять, не распогодилось ли. День близился к полудню, а здесь, в Тайном Приказе, багровая полутьма с отблесками тлеющих углей.

Наверху, тяжело бухнуло, и в открывшийся проём двери, заглянуло не по ноябрьски яркое солнце. Сутулясь, в дверь ступил дородный молодец в клюквенном кафтане, таща за собой мужичка. Остановился, отряхнул пленника от снега и лёгко подтолкнул к лестнице. Тот, пытаясь удержаться на ногах, мелко засеменил вниз, нелепо взмахнул руками и, упав, поехал вниз на брюхе.

— По всем меркам, Лукьяныч, — пробасил детина, — этот самый и есть.

Малюта, по–звериному бесшумно, скользнул от стены к пленнику. Тот, стоя на коленях, очумело крутил головой, оглядываясь. Скуратов легко приподнял его за воротник и поставил на ноги.

— Заждались мы тебя, голубь, — горячо зашептал в ухо, прижимаясь колючей рыжей бородой. — Пойдём, пойдём со мной. Не пугайся.

И повлёк в красноватый сумрак вдоль клеток, устланных гнилой соломой. Мимо колод, забрызганных бурым. Мимо тлеющих жаровен и скользких, грубо сколоченных столов. Пахло кислыми шкурами, гнилью, палёной шерстью, испражнениями и дымом. В грязно- бурый кирпич стен кое–где были вмурованы кольца со свисающими цепями. На одной из них сидел заросший волосами человек. Пленник украдкой взглянул на него и оцепенел. Вместо лица у того было что–то чёрное, масляное отливающее, слепое.

— Не боись, милый, — тащил его всё дальше Малюта. — Это всё не по твою душу, а для злых людей припасено.

Остановились у неказистого, обвитого сыромятными ремнями верстачка. Скуратов, ловко подцепил табуретку носком сапога, поставил и сел. Знаком приказал гостю сесть напротив. Тот, беспомощно оглядевшись, сел на пук мокрой грязной соломы.

— Люблю я здесь лясы поточить, — опять зашептал Малюта. — И других послушать. Место здесь такое. Говорливое.

Мужик глуповато смотрел на него, нелепо раскорячившись на полу.

— Неудобно, поди? — ласково заглянул ему в глаза Скуратов. — А ты ручонки–то на столик положи.

И сноровисто принялся прикручивать кисти рук пленника к вбитым в верстак скобам.

Пленник беспомощно заскулил.

— Вишь, как мы устроились славно, — пропел Малюта. — Тут у нас и щипчики припасены, чтоб ногти с пальчиков сдёрнуть. И иголочки, и клещи. Много чего. А под ногтями у человечка мясо нежное. Будто нарочно для страданий даденное.

— Дяденька, не губи, — заблажил было мужичок, но внезапно начал заваливаться вбок, безобразно ощерив рот и закатывая глаза.

— Я те сомлею! — рявкнул Малюта, рывком возвращая его на место. — Слышишь меня?

Пленник послушно закивал головой, роняя слёзы.

— Отвечай, не раздумывая. Ты снедью у Пушечного Двора торгуешь?

— Пять возов, — заспешил мужик. — Пять возов с подворья князя…

— Пшено, птица битая, медок? — перебил Скуратов.

Пленник согласно качал головой.

— Огурцы солёные?

— Две кадки.

Малюта перегнулся через стол и медленно заговорил.

— Намедни, хозяйка моя у тебя плошку огурцов купила. Хорошие, — он покрутил головой. — С хрустом.

Мужик посерел лицом.

— Скажи теперь, ты в рассол для вкуса хрен кладёшь?

Собеседник безвольно кивнул.

— Листья, али корень?

— Листья.

— И–и–иэх! — вскочил с табурета Малюта. — Говорил я старой! Лист! Лист кладут!

Прошёлся, довольно потирая ладони, и легко сдёрнул с рук пленника ремни.

— Весь вечер с дурой–бабой лаялся. Заладила, старая, корень, да корень! Ужо кнутом её сегодня ожгу.

И стремительно повёл мужика к лестнице. У ступеней резко остановился.

— Завтра опять хозяйку пришлю. Ты мне смотри, цену не ломи.

— Осподи, — заблажил мужик. — Да, я…

Однако, Скуратов уже уходил в жаркий красноватый сумрак.

— Вот же бабская порода, — крутил головой он. — Хоть кол ей на голове теши…

УЙТИ С НОСОМ

Не так уж и давно это было. Пожаловал как–то к Господу нашему Голубь. Залетел на небеса, сел на облако и речь такую повёл.

— Так уж вышло Создатель, что существует между нами некая связь. Ведь Святой Дух на Землю под моим обличьем не просто так сходит.

— Продолжай, — говорит Господь. — Я слушаю.

— Оливковую ветвь Ною я на ковчег принёс. Вроде, как знак от тебя. В Библии упоминаюсь, как символ чистоты и духовности. На иконах отображён.

Создатель внимает, головой в знак согласия качает.

— Вот и подумал я, — продолжает Голубь, — не исполнишь ли ты мою просьбу? Даже не просьбу, а так пустяк.

— Какую же?

— Дело тут такое, — засуетился Голубь. — Живу я в городах. Питаюсь на площадях и помойках. Колбаска, хлебушек, кашка. А как на жуков–пауков охотиться я уж и забыл.

— И что же?

— Как что? Вместо того, что бы поесть спокойно, пищу клевать приходится. Та же крыса, как поглядишь, возьмёт корочку в лапу и точит себе спокойненько. А я часами клювом долблю, пока голова не отвалится. Я же понимаю, что орлу без клюва никак. Цапле, дятлу. Но мне–то мука такая зачем?

— Что ж, — задумался Господь, — может быть ты и прав.

И вмиг у Голубя вместо клюва нос и рот образовались.

— Ах, спасибо. Вот теперь заживу, — захлопал крыльями тот. Носом шмыгнул и зубами прищёлкнул.

— Ох, кошмар какой, — пригляделся к нему Создатель.

И обратно Голубю клюв вернул…

УМЫВАТЬ РУКИ

Этой ночью в Кремле опять было холодно. Владимир Ильич, раздражённо отбросил перо и подышал на руки, согревая пальцы. Писать было решительно невозможно. Он, поёживаясь, встал и, делая гимнастические взмахи руками, подошёл к окну. Луны не было и ледяная, чёрная Москва, окружающая Кремль, тонула в темноте. Ни звука, ни огонька, ни движения.

— Таятся? Или спят? — Ленин ногтем поскрёб иней на стекле.

Чуть скрипнула дверь и, шаркая ногами в обрезанных валенках, вошла Надежда Константиновна.

— Володенька, ужинать будешь? Я у коменданта холодной телятины взяла. Погреть?

— Господи, — Ильич, раздражённо посмотрел на неё, — разумеется, погреть. И, чаю. Чаю покрепче.

Снова присел к столу, придвинул стопку чистых листов.

— Бросай, бросай работать, — пропела Крупская, возясь с примусом. — Сейчас всё будет готово. Иди, умой руки.

— Наденька, я тысячу раз просил! — Владимир Ильич откинулся на стуле. — Не говори при мне это дурацкое «умой руки»! Лицо. Слышишь меня? Лицо умывают! А руки, ноги, спину… что там ещё? Всё остальное моют.

— Не сердись, — Крупская осторожно, двумя пальцами, перевернула кусок мяса на сковородке. — Папенька так дома всегда говорил.

Владимир Ильич вскочил, подошёл к книжному шкафу. Вытащил потрёпанное Евангелие. Полистал и, близоруко щурясь, прочитал из Матфея.

«Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и УМЫЛ РУКИ перед народом».

— Вот именно, папенька, — Ленин повернулся к жене. Улыбнулся. Шутливо щёлкнул согнутым пальцем по лбу. — Нам бы только до весны дотянуть, Надежда Пилатовна.

ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ

400‑е года до нашей эры вошли в историю Эллады, как время всеобщего благоденствия и, как следствие, «упадка греческого духа». Внешние враги были разбиты и отброшены от границ, рабы исправно пасли овец и поливали виноградники, нивы колосились, сады плодоносили. Исчезла необходимость идти за плугом, опоясав чресла мечом и думать о том, чем кормить завтра семью. Юноши стали снисходительно посматривать на военных, предпочитая профессию актёра, поэта или философа. И, если первые две требовали хоть каких–то способностей, то для последней было достаточно просто объявить себя мыслителем и наблюдателем. Как вы понимаете, диплома в те благословенные времена не требовалось.

Города, леса, горы и пляжи наводнили тысячи беззаботных мужей в несвежих туниках, занимающихся познанием мира, себя в этом мире и мира в себе самом.

Ни слова в простоте!

— Как попасть в храм Аполлона? — спросит, бывало, путник у встречного бородача.

— Смотря, какой смысл ты вкладываешь в эти слова, — последует ответ.

Тем не менее, те немногие, кто продолжал трудиться, подкармливали и жалели бродячих философов. Уже нельзя стало найти пещерки, бочки, старой лодки, что бы оттуда не торчали грязные пятки мыслителя.

Конец эпохе «беззаботного философа» положил юный Александр Македонский, которому понадобились воины для походов. В 337 году вышел его знаменитый указ «О принудительном ношении отличительного знака философа». Отныне, каждый, причисляющий себя к этой профессии был обязан носить на шее камень весом не менее в половину таланта (около 13 кг). К чести греков надо отметить, что нашлись несгибаемые любители поразмышлять, которые предпочли не изменять привычному времяпровождению. Гордо подняв головы, несли они знак мудрости на своих мускулистых шеях, вызывая чувство уважения у встречных.

Однако, большинство, привыкшее к беззаботной жизни, теперь бесцельно скиталось по городам и лугам, сбиваясь в стаи и отчаянно голодая. Их то и принялись нанимать в солдаты, посланные Македонским вербовщики.

После смерти Александра (323 год до нашей эры) указ о «философском камне» был отменён. Тем не менее, мыслители, относившие этот тяжкий знак в течение 14 лет, не захотели с ним расставаться. И груди философов продолжал украшать кусок камня, хотя и значительно меньшего размера. (Помните выражение — «носить камень за пазухой»?).

Вновь о «философских камнях» вспомнили уже в эпоху Возрождения. Алхимики средневековья начали настоящую охоту за древнегреческими артефактами. Считалось, что подобный камень, переходящий от одного мыслителя к другому, накапливал некую «Мыслительную Энергию», извлечение которой могло открыть тайны мироздания. И, добрых полвека, хитроумные потомки Аристотеля ввозили в Европу ящики с булыжниками, снабжёнными наклейками: «Диоген», «Гераклит», «Сократ» и «Платон».

ФИЛЬКИНА ГРАМОТА

Мать Фильки померла два года назад, когда ему едва исполнилось шесть лет. Не сказать, что бы он особенно тосковал. В памяти остался кисловатый запах одежды, да страх перед длинными жёлтыми пальцами, которые могли пребольно ущипнуть или вырвать клок волос. Видел он её редко. Мать, взятая отцом из дворянской семьи, жила в комнате наверху. Там она дни напролёт сидела у оконца. Читала и курила папиросы в длинном мундштуке. Обед ей приносил половой, оставлял на пороге. Иногда Филька ходил смотреть, как приоткрывается дверь и худая материнская рука забирает поднос с тарелками.

После её смерти, Филька унаследовал материнскую комнату, пропахшую табаком и лекарствами. А несколько месяцев назад наткнулся на тайник. Оказалось, что половицы под кроватью поднимаются и внизу, в уютном ложе из стружек, покоится дюжина пузатых бутылок с густым и сладким вином. Теперь, каждую ночь, помолившись и поцеловав отца, Филька наливал себе полкружки, не спеша выпивал и, вытягивался на постели. Голова начинала кружиться, кровать покачивалась, то плавно поднимаясь вверх, то опускаясь. Становилось легко, мысли путались и, вскоре, исчезали совсем.

Весь день Филька проводил внизу, в трактире. Разливал на кухне квас по кувшинам, чистил и точил ножи, менял скатерти, таскал помои к выгребной яме. Мог легко заменять полового, принимая заказы и разнося тарелки с закусками. Научился бесшумно появляться за спиной посетителя, подобострастно выдыхая: «Чего изволите-с? Ушица сегодня на славу-с». Отцу, правда, морщился, видя, как Филька летает меж столами с подвыпившими гостями.

— Не дело тебе в зале крутиться, — ворчал он. — Грамоте учиться пора, хватит бездельничать–то.

Однако в школу Фильку отдавать не спешил. Половой же Афанасий, считал, что от грамоты глаза портятся, да волосы вылезают. И обучал мальчонку, как подпоить гостя, плеснув ему в пиво водки, чтоб затем выудить монетку из кармана или разжалобить на чаевые. Филька отдавал деньги Афанасию, и тот привозил из города сверкающие стеклянные шарики, расписные глиняные свистки, оловянных солдатиков и прочие сокровища.

В этот день, половой влетел на кухню с ошалелыми глазами и, заикаясь от восторга, зашептал Фильке на ухо, — В зале господин заезжий. С мамзелью. Полон кошель ассигнаций. Вторую бутылку хранцузского заказали. Отнеси им, да сиротой прикинься. Пожа–а–алоби.

Афанасий хохотнул, растрепал мальчишке волосы и мазнул по лицу печной сажей.

Филька, перебросил полотенце через руку, скорчив разнесчастную рожу и чуть приволакивая ногу, понёс бутылку гостям.

Мужчина в кремовом летнем костюме сидел напротив спутницы, закинув ногу на ногу, и над чем–то заразительно смеялся, время от времени снимая и опять надевая золотое пенсне.

— Уверяю вас, Лидочка, — говорил он мягким, приятным голосом, — Доставляет удовольствие только то, что не нужно.

— Прекратите. Антон Павлович, — махала на него дама белой кружевной перчаткой, — вы литераторы, все, как один невозможные циники.

Филька, вздыхая и охая, словно старик, водрузил бутылку на стол.

— Ещё чего изволите? — в голосе мальчонки звучала неподдельная скорбь.

— Ступай, пока, — небрежно махнул рукой мужчина.

Однако, на даму вздохи и грусть в глазах, кажется, произвели впечатление.

— Такой маленький и уже помогаешь родителям? — ласково спросила она.

— Сирота я, тётенька, — пустил слезу Филька. — Вот, прибился здесь на денёк. За плошечку щей, да хлеба краюху.

Мужчина молчал, раздражённо теребя бородку и досадливо поглядывая на сироту.

— А как тебя зовут, мальчик? — дама явно не хотела его отпускать.

— Ванька, — зачем–то соврал Филька. — Ванька Жуков. Я в город шёл, хотел грамоте учиться. Да, видать не дойти мне.

Он так увлёкся ролью неведомого сироты Ваньки, что слёзы потекли сами собой.

— И что же ты, совсем–совсем один? — голос женщины задрожал.

— Дедушка в деревне остался, — удивляясь самому себе, нёс Филька. — Константин Макарович.

— Далеко отсюда твоя деревня? — заинтересовался господин.

— Далеко, дяденька, — уже ревел мальчик.

— Нет, это решительно нельзя так оставлять, — вскочила со стула дама. — Антон Павлович, миленький, ну придумайте же что–нибудь. Помните, вы рассказывали, что ваш знакомый держит приют для таких бедняг.

— Миша Тауб? — задумался мужчина. — Что же, давайте навестим на днях, может быть и найдётся местечко.

— Никаких «на днях», — дама была настроена крайне решительно. — Едем немедленно. Что у тебя из багажа, Ванечка?

— Ась? — растерялся Филька. — Нету у меня ничего.

Он понял, что события начали развиваться не по плану и приготовился улепетнуть. Однако было поздно. Господин, расплачиваясь, бросил ассигнацию на стол, крепко ухватил мальчика под локоть и потащил к порогу. Следом, шурша юбками, поспешала дама. Около пролётки, до Фильки, наконец, дошло, что сейчас его повезут в приют.

— Тятя, — завизжал он по–поросячьи, — убивают! Тятя!

От неожиданности, мужчина выпустил его руку, и Филька свалился на дорогу.

Из сарая, держа в руках жестянку керосина и воронку, выбежал отец. Прищурился от дневного света, и, увидав сына, которого господин тащил в пролётку, заорал, — Пусти, убью!

— Гоните, Антон Павлович! — страшным голосом возопила дама, прыгая в повозку…

Через час, сидя на кухне и захлёбываясь слезами, Филька в сотый раз пересказывал усатому приставу, как чужой дяденька предлагал ему покататься.

— Грамоте, — всхлипывал он, — обещал научить.

— Увижу ещё раз, убью, — мотал головой, успевший напиться отец. Стоящий в углу половой Афанасий, сокрушённо покачивал головой.

ХОДИТЬ ГОГОЛЕМ

Практически каждый современный человек живёт согласно ритму, который навязывает ему общество. Пять–шесть дней работы и день отдыха. Или, сутки труда и несколько суток безделья. Возможен и, так называемый, «вахтовый» график, когда работник вкалывает не покладая рук в течение нескольких недель. Ещё существуют такие профессии, как моряк, золотоискатель и космонавт.

Литераторы… У них всё запутано и непонятно. Взять, к примеру, Николая Васильевича Гоголя. Ровно пять дней великий классик творил, не выпуская пера из пальцев, а, затем, две недели пребывал в глубочайшей депрессии. Спал, не раздеваясь, отказывался от пищи и подавленно молчал. В один из таких дней к нему нагрянул с визитом сибарит, жизнелюб и коллега Лев Толстой.

— Или в карты проигрался, или актриска какая сердце Николаше разбила, — с видом знатока прищурился граф.

Кликнул слуг, завернул товарища в плед, вынес безвольное тело к карете и гаркнул кучеру, — В усадьбу!

В Ясной Поляне Толстой, свято верящий в целебную силу всего исконно русского, парил Гоголя в бане, поил домашними настойками, водил на покос, катал на лодке. Всё бесполезно. Ни помогли даже озорные девки–плясуньи. Николай Васильевич сидел в кресле, уронив носатую голову, и подавленно молчал.

Отчаявшись и изрядно испугавшись за состояние друга, Лев Николаевич вызвал из Москвы знакомого врача Сергея Петровича Боткина.

— Уверен, батенька, — по привычке покручивая стетоскопом, басил Боткин, — что это глубочайший депрессивный синдром. Однако…

В этот миг, двери кабинета распахнулись, и на пороге возник Гоголь. Босой, заросший щетиной, в распахнутой на груди рубахе.

— Ребятушки, — завопил он, — день–то какой погожий!

И отбив пятками нечто вроде чечётки, бросился обнимать Толстого. Боткин от удивления выронил стетоскоп.

— Русь–матушка, птица–тройка, Днепр–батюшка, — кружил по кабинету Николай Васильевич. — Лёвушка, брат любезный, распорядись, что б чернил мне дали. И бумаги! Бумаги побольше!

Пять дней Гоголь писал. Энергия била из него фонтаном. Не в силах усидеть за столом, он выбегал на луг, вырывал у ближайшего крестьянина косу, стремительно выкашивал огромный участок и снова мчался в кабинет. Ночью Толстой просыпался от его радостного смеха или украинских застольных песен.

Депрессия застала Николая Васильевича, купающимся в пруду. Чуть не утонув, он с трудом доплыл до берега и мокрый, похожий на больную цаплю побрёл к усадьбе.

Две недели Толстой выжидал, отмечая дни в календаре.

На пятнадцатый, услыхав из спальни раскатистое — «Несе Галя воду, коромисло гнеться,

за нею Іванко, як барвінок вьеться», — облегчённо вздохнул.

ХОЛОДНЫЙ САПОЖНИК

«Холодные сапожники» появлялись в Москве к концу ноября, когда щёголи прятали в сундуки лаковые ботинки, а дворники и уличные торговцы сменяли сапоги на валенки. По первому снегу, крестьяне ближайших губерний, съезжались в подмосковные Кузьминки. Там их с радостью встречали, сдавая, простоявшие без дела лето и весну, бараки. Расквартировавшись, гости сбивались в ватаги, выбирая старшин. Те, в свою очередь, делили на сходке город по участкам.

И вот, поутру, обвесив сани бубенцами, развесёлые, краснощёкие от морозца вольные сапожники врывались в Москву. Рассыпавшись, словно горох по площадям, приставали к прохожим, предлагая своё мастерство.

— Студент, глянь! Сапог каши просит. Давай–ка его сюда, вмиг подштопаем.

— Барышня, дозволь набоечку сменить. Каблучки чистым серебром зазвонят.

— Эй, тётка, сымай валенок, пятку залатаю.

А кухарки, да служанки, услыхав перезвон колокольцев, да крики зазывал, бегут, прихватив в охапку хозяйскую обувку. Холодный сапожник за работу копейку возьмёт, а барину об том ведать ни к чему.

Мрачно поглядывали московские сапожники из окошек мастерских на это разорение. Сапоги тачать — дело муторное, а тут, глядишь, молоточком пристукнул, и грошик в кармане звякнул.

— От, сукины дети, подмётки на глазах рвут.

Обидно им, да разве пойдёшь в стужу по улицам? Вот и супят брови, сложив руки на чреве. Случалось и запьют. Пьют всю зиму, незваных гостей проклинают. Да, бывало, так загуляют, что и остановиться не могут.

Отсюда на Москве и поговорка — «пить, как сапожник».

ЧЕЛОМ БИТЬ

ЧЕЛО — лоб, часть головы, от темени до бровей. Толковый словарь В. Даля.

Занятно, что слово «человек» происходит от «чело». Иначе выражаясь — «лобастенький».

Некоторые носят на челе «чёлку». Наверное, хотят скрыть, что они не особенно «лобастенькие». Или, наоборот.

Ещё официанта подзывают, — Эй, человек!

Официанты обижаются.

Ворчат под нос, — Сам ты, человек…

ШКУРА НЕУБИТОГО МЕДВЕДЯ

Отказ от дележа шкуры неубитого медведя — одна из черт загадочного русского характера.

В благословенной Европе ни одному охотнику не придёт в голову пойти на медведя, предварительно не оговорив последующий раздел трофеев. Выкурят по трубочке и порешат, что:

сэру А отходит голова животного, должная впоследствии украсить стену кабинета;

сэр Б получит шкуру, которая будет брошена к ногам возлюбленной;

сэр В отвезёт мясо кузену, владельцу первоклассной коптильни;

сэр Г станет обладателем медвежьего жира, столь необходимого для лечения подагры.

В случае гибели одного из охотников, его доля отойдёт наследникам….

На Руси подобная договорённость считается дурной приметой, несущей неудачу.

И пусть, после умерщвления зверя окажется, что его шкура была жизненно необходима всем, без исключения, охотникам. Или же, что каждый отправился в лес исключительно с желанием добыть именно голову!

Подход к решению проблемы — вот где проявляется и сверкает своими гранями русская душа!

Г-н А вызовет остальных стреляться с десяти шагов.

Г-н Б великодушно откажется от своей части добычи, но с условием, немедленного посещения трактира.

Г-н В, свято верящий в судьбу, предложить бросить кости.

Г-н Г расплачется и признается, что хотел порадовать трофеем умирающую мать.

Самое интересное, что медведь таки будет поделен, а охотники расстанутся довольные друг другом.

И потом ещё долго станут вспоминать, как они однажды, морозным осенним утром…

ЭЗОПОВ ЯЗЫК

«Эзоп, создавшим художественный язык иносказаний, был рабом».

Можете представить себе раба, прислуживающего в доме, и разговаривающего на «языке иносказаний»?

Хозяин приказывает Эзопу, — Ступай, поставь на лёд пару амфор рецины. Сегодня я жду к ужину знакомую даму.

А, Эзоп отвечает, — По поводу этой гостьи и Ваших отношений с ней, так и просится на язык аллегория о Лисе и Винограде. Не соблаговолите выслушать?..

Другое дело, работай Эзоп на каменоломне. Надсмотрщик объявляет перерыв и, лишённые развлечений рабы, спешат к баснописцу потешиться его очередным творением.

Тот же, окружённый вниманием, разливается соловьём.

Вот, — влезает на камень, — послушайте из моего последнего цикла «О блохе и льве».

Надсмотрщики лениво поглядывают на рабов из тени палатки.

— Глянь–ка. Что это там собрание?

— Опять Эзоп из второго отряда читает басни.

— Хорошо читает?

— Не Гомер… — позёвывая, отвечает охранник.

ЯБЛОКО РАЗДОРА

Не секрет, что граф Толстой отечественных газетчиков не жаловал. Идёт, бывало, Лев Николаевич с бредешком по пруду, а на берегу, этакие вертлявые господинчики в клетчатых кепках суетятся, блокнотами размахивают.

— Скажите граф, для «Московского Курьера», какой у вас размер лаптей?

— Ваши дети тоже вегетарианцы?

— Господин Толстой, несколько слов для «Ведомостей»! Какую марку сигар вы предпочитаете?

Насупится Лев Николаевич, выхватит из бредня рака, да и в незваных гостей запустит.

Другое дело, иностранный журналист! Тот о встрече известит заранее, тему интервью оговорит и явится без опоздания. Тверёзый, чистый, внимательный. С таким и поговорить не зазорно. О судьбах мира порассуждать, мыслями поделиться.

Но, вот, как–то раз, прибыл в имение некий герр Шульц, корреспондент из Мюнхена. Глянул на него граф, вздохнул — уж больно молод ему журналист показался. Такому бы на вернисажах кофий пить, да на приёмах крутиться, а не здесь, в Ясной Поляне, вопросы задавать. Однако, немец, несмотря на годы, вмиг мнение о себе исправил.

— Не могли бы мы поговорить, — и смотрит умненькими глазёнками, — об особой духовности российского крестьянства?

— Отрадно — расцвёл граф, — что вашу газету подобное интересует. С превеликим удовольствием поговорим.

Расположился поудобнее, чаю с баранками потребовал, да и сел на любимого конька…

К полудню немец весь блокнот исписал. Притомился, но держится молодцом.

— Скажите, граф, а не могли бы мы с вами деревню посетить? Взглянуть, так сказать, на «мужика–богоносца».

— Зачем же в деревню? — Толстой из кресла поднялся. — Сейчас обедать будем, там и поглядите.

Распорядился граф, что б за стол всех дворовых мужиков с бабами усадили.

Помолились. Сидят, щи уплетают. Немец к одному сунулся поговорить, к другому, но те, рожи воротят, помалкивают. Гречку подали. За столом тишина, слышно, как муха в окно бьётся.

— А где же знаменитая русская водка? — невинно спрашивает герр Шульц.

Скривился Толстой, но рукой знак сделал, мол, подать. Выпили по чарочке. По второй, по третьей. Бабы раскраснелись, захихикали.

— На моей родине — захмелел немец. — Есть такая невинная игра — выбирать «королеву стола».

Берёт со стола мочёное яблоко и Толстому протягивает.

— Вот, граф. Пусть это будет призом наипрекраснейшей даме за столом.

Бабы прыснули, на Льва Николаевича вытаращились.

— Не по–нашему это, — отвечает Толстой и рукой яблоко отводит. — Наша крестьянка не красотой, а материнством славна.

— Хорошо, — не унимается Шульц, — отдайте самому трудолюбивому работнику и рачительному хозяину.

— Не принято, — сурово хмурится граф. — Народ наш общностью своей знаменит, а не индивидуумами.

— Пусть самому физически крепкому достанется, — капризничает немец.

— Софьюшка, — Толстой встал, — спасибо за трапезу, а гостю нашему, вели коней запрягать. Притомился он.

Вечером дворовые подрались. Слушая их выкрики: «Кто тут самый рачительный?!» и «Я всем хозяевам хозяин», Лев Николаевич распорядился, — Впредь иностранцев не принимать. Особенно из этих, из германцев.