Зари сегодня две: сдвоенная дымчатая полоска на горизонте и у нас за спиной, за деревьями, где продолжает теплиться огонь. Облака и медленно текущий черный дым почти неотличимы друг от друга.
В темноте и суматохе мы не осознали, что не хватает двух членов группы — Пайка и Хенли. Дэни хотела вернуться и поискать их тела, но огонь этого не позволил. Мы не смогли даже сходить за консервными банками, которые не должны были сгореть, и скарбом, что мог уцелеть.
Вместо этого, как только небо посветлело, мы выступаем вперед.
Мы идем молча, напрямик, глядя под ноги. Нам нужно добраться до лагеря в Уотербери как можно скорее — никаких обходных путей, никаких привалов, никаких изучений руин старых городов, давно подчищенных от всего полезного. Над нами витает тревога.
Мы можем считать себя счастливчиками в одном: карта Рэйвен была у Джулиана с Тэком и не погибла вместе с остальным нашим имуществом.
Тэк и Джулиан идут во главе колонны, время от времени останавливаясь, чтобы посоветоваться насчет пометок, которые они же нанесли на карту. Несмотря на все произошедшее, я чувствую прилив гордости, когда вижу, как Тэк советуется с Джулианом, — и удовольствие другого рода, сродни возмездию, потому что я знаю, что Алекс тоже это видит.
Алекс, конечно же, идет позади вместе с Корал.
День теплый. Настолько теплый, что я снимаю куртку и закатываю рукава рубашки до локтей — а солнце щедро льет свет на землю. Просто не верится, что всего лишь несколько часов назад на нас напали — только вот в приглушенных разговорах не слышно голосов Пайка и Хенли.
Джулиан идет передо мной. Алекс — позади. И потому я рвусь вперед, хоть силы на исходе, во рту до сих пор привкус дыма, а легкие горят.
Уотербери — так говорила нам Ла — это начало нового государственного устройства. Огромный лагерь возник у городских стен, и многие законопослушные обитатели города бежали. Часть Уотербери эвакуировали; другие районы города оградили от заразных, обосновавшихся по ту сторону стен.
Ла слыхала, будто лагерь заразных сам почти как город: все энергично трудятся, помогают восстанавливать укрытия, добывают еду и носят воду. Пока что ему не грозили ответные удары, отчасти потому, что не осталось никого, кто мог бы такой удар нанести. Муниципальные учреждения были уничтожены, а мэра с его помощниками выгнали прочь.
Там мы построим себе хижины из веток и собранного кирпича и наконец, найдем для себя место.
В Уотербери все будет хорошо.
Деревья начинают становиться тоньше, и мы проходим мимо старых, расписанных граффити скамеек и наполовину обрушившихся подземных переходов, испещренных пятнами плесени. Вот какая-то крыша, целая и невредимая, посреди травы, как будто остальную часть дома просто засосало под землю. Вот отрезки никуда не ведущей дороги, превратившейся в бессмыслицу. Это язык мира, существовавшего прежде, — мира хаоса и неразберихи, счастья и отчаяния, — до того как бомбежка превратила улицы в сетку координат, города — в тюрьмы, а сердца — в пыль.
Мы знаем, что приближаемся к цели.
Вечером, когда солнце начинает заходить, тревога накатывает снова. Никто из нас не хочет провести еще одну ночь без защиты, в Диких землях, даже если нам и удалось сбить регуляторов со следа.
Впереди раздается крик. Джулиан покинул Тэка и пристроился ко мне, хотя на ходу мы в основном молчим.
— Что там такое? — спрашиваю я его. Я так устала, что ничего не соображаю. И ничего не вижу из-за идущих впереди. Группа рассыпается веером по месту, где, похоже, когда-то была автостоянка. Большая часть дорожного покрытия отсутствует. Два фонаря, лишенные лампочек, торчат из земли. Рядом с одним из них остановились Тэк и Рэйвен.
Джулиан приподнимается на цыпочки.
— Кажется... кажется, мы пришли.
Он еще не успевает договорить, а я уже проталкиваюсь вперед — мне не терпится взглянуть.
На краю старой парковки земля внезапно обрывается и резко идет под уклон. Несколько извилистых тропинок ведут вниз по склону к пустоши.
Лагерь совсем не таков, каким он мне представлялся. Я воображала себе настоящие дома или по крайней мере основательные сооружения, примостившиеся среди деревьев. А здесь лишь огромное пространство, кишащее людьми, пестрая мешанина одеял, и хлама, и многих сотен людей, и все это почти что упирается в городскую стену, красноватую в угасающем свете. Небо, голубовато-синее на горизонте, в остальных местах уже стало темным и непроницаемо плотным, словно металлическая крышка, привинченная над этой пустошью.
На мгновение мне вспоминаются те извращенные подземные жители, которых мы с Джулианом встретили, когда пытались сбежать от стервятников, и их грязный, продымленный подземный мир.
Я никогда не видела так много заразных. Я никогда не видела так много людей, точка.
Даже отсюда, где мы стоим, чувствуется их запах.
У меня такое ощущение, словно этот запах обрушился мне на грудь.
— Что это за место? — бормочет Джулиан. Я хочу как-нибудь успокоить его — сказать, что все будет хорошо, — но я сама полна разочарования и подавлена.
— Что это? — Дэни озвучивает то, что все мы чувствуем. — Это и есть ожившая мечта? Тот самый новый порядок?
— По крайней мере здесь у нас есть друзья, — негромко произносит Хантер. Но даже он не может продолжать. Он запускает пятерню в волосы, так что они становятся торчком. Хантер бледен, весь день он кашлял, и дыхание его сделалось влажным и хриплым. — И у нас в любом случае нет выбора.
— Мы можем уйти в Канаду, как предлагал Гордо.
— Мы туда не доберемся без припасов, — возражает Хантер.
— Если бы мы сразу пошли на север, припасы были бы при нас! — взрывается Дэни.
— Но мы туда не пошли. Мы здесь. И не знаю, как вы, а я умираю от жажды. — Алекс проталкивается через наш строй. Он принимается спускаться к первой извилистой тропе, слегка оскальзываясь на крутом склоне, и струйки мелких камешков скользят вниз, к лагерю.
Добравшись до тропы, Алекс притормаживает и оборачивается.
— Ну? Вы идете? — Его взгляд скользит по группе. Когда он доходит до меня, меня словно разряд пронзает, и я поспешно опускаю глаза. На долю секунды он снова выглядит как мой Алекс.
Рэйвен и Тэк вместе идут вперед. Алекс прав в одном: сейчас у нас нет выбора. Мы не можем провести еще несколько дней в Диких землях — без силков, без припасов, без котелков, чтоб кипятить воду. Остальные члены группы тоже, должно быть, понимают это, потому что идут следом за Рэйвен и Тэком, один за другим боком сходя к тропе. Дэни бормочет что-то себе под нос, но, в конце концов, тоже начинает спускаться.
Я касаюсь руки Джулиана.
— Пойдем.
Он отстраняется. Взгляд его устремлен на лежащую внизу обширную, затянутую дымом долину и на тусклую мешанину одеял и самодельных палаток. На мгновение мне кажется, что он откажется идти. Потом Джулиан резко дергается вперед, словно прорываясь через невидимую преграду, и начинает спускаться впереди меня по склону.
В последнюю секунду я замечаю, что Ла так и стоит на гребне. Она кажется крохотной, особенно на фоне растущих за ней вечнозеленых деревьев. Ее волосы уже почти достают до талии. Ла смотрит не на лагерь, а на стену за ним, на красноватый камень, отмечающий начало иного мира. Мира зомби.
— Ла, ты идешь? — спрашиваю я.
— Что? — Ла вздрагивает, словно я ее разбудила. Потом тут же произносит: — Иду.
Она бросает последний взгляд на стену, прежде чем пойти за нами. Лицо у нее обеспокоенное.
Город Уотербери выглядит безжизненным — во всяком случае, с этого расстояния. В темных, закованных в стекло башнях не видно света. Это лишь пустая оболочка города, мало чем отличающаяся от тех руин, мимо которых мы проходили в Диких землях. Только на этот раз руины расположены по другую сторону стен.
Интересно, что же напугало Ла?
Как только мы добираемся до низа, запах становится насыщенным, почти невыносимым: вонь тысяч немытых тел и нечищеных голодных ртов, моча, старые костры и табак. Джулиан кашляет и бормочет «О господи!» Я закрываю рот рукавом и пытаюсь дышать через него.
Окраины лагеря отмечены большими металлическими бочками и старыми, изъеденными ржавчиной мусорными баками. Люди толпятся вокруг костров, готовят еду или греют руки. Когда мы проходим мимо, они смотрят на нас с подозрением. Я мгновенно понимаю, что нас тут не считают желанными гостями.
Даже Рэйвен чувствует себя неуверенно. Непонятно, куда нам идти, с кем поговорить, существует ли в этом лагере хоть какое-то подобие организации. Когда солнце, в конце концов, скрывается за горизонтом, толпа превращается в скопище теней; освещенные лица в пляшущем свете выглядят гротескными, искаженными. Укрытия возведены наспех из гофрированной жести и металлического лома. Некоторые соорудили подобия палаток из грязных простыней. Но есть и те, кто лежит, съежившись, на земле, и прижимается друг к дружке для тепла.
— Ну? — громко произносит Дэни. В ее голосе звучит вызов. — Что теперь?
Рэйвен собирается ответить, но внезапно в нее врезается чье-то тело и чуть не сбивает ее с ног. Тэк подхватывает ее и рявкает:
— Эй!
Парень, влетевший в Рэйвен, — костлявый, с выступающей челюстью бульдога — даже не глядит на нее. Он уже пробирается к грязной красной палатке, у которой собралась небольшая толпа. Какой-то мужчина — постарше, с голой грудью, но в длинном колышущимся пальто, стоит, сжав кулаки, с перекошенным от ярости лицом.
— Ты грязная свинья! - выплевывает он. — Я тебя убью, Бульдог!
— Ты что, чокнулся? — У Бульдога оказывается на удивление пронзительный голос. — Какого черта ты...
— Ты украл мои чертовы консервы! Признавайся! Ты украл мои консервы! — В уголках рта мужчины постарше скапливается слюна. Глаза у него расширенные и безумные. Он поворачивается вокруг своей оси, взывая к толпе. Потом повышает голос: — У меня была полная банка тунца, неоткрытая. Лежала в моих вещах. Он украл ее!
— Да я к ней не прикасался! Ты вообще рехнулся! — Бульдог начинает разворачиваться. Мужчина в потрепанном пальто яростно взвывает. — Брехло!
Он прыгает. На мгновение кажется, будто он зависает в воздухе, пальто развевается за его плечами, как огромные кожистые крылья летучей мыши. Потом он приземляется парню на спину, придавливая того к земле. Толпа тут же вскипает, разражаясь криками, подается вперед, подбадривая обоих. Парень изворачивается, оседлывает противника, принимается его молотить. Мужчина постарше сбрасывает его и впечатывает лицом в грязь. Парень кричит, но слова невозможно разобрать. Потом он берет верх и скидывает противника, так что тот улетает в бок металлической бочки. Мужчина кричит. Огонь в ней явно развели уже давно. Металл наверняка горячий.
Кто-то толкает меня сзади, и я чуть не падаю. Джулиан едва успевает подхватить меня под руку и удержать на месте. Толпа бурлит. Голоса и тела сливаются в единое целое — словно многорукое и многоголовое чудище возится в темной воде.
Это не свобода. Это не тот новый мир, который мы себе представляли. Этого не может быть. Это какой-то кошмар.
Я проталкиваюсь через толпу следом за Джулианом — он так и не выпускает мою руку. Это похоже на движение против сильного течения, распадающегося на несколько потоков. Я боюсь, что мы потеряем своих, но потом я вижу Тэка, Рэйвен, Корал и Алекса: они стоят чуть в стороне и высматривают в толпе остальных. Дэни, Брэм, Хантер и Ла пробиваются к нам.
Мы сбиваемся в кучку и ждем остальных. Я ищу в толпе Гордо, его длинную, по грудь, бороду — но все размазано и расплывчато, лица сливаются воедино и снова распадаются за клубами жирного дыма. Корал начинает кашлять.
Остальные не появляются. Через некоторое время приходится признать, что мы друг друга потеряли. Рэйвен не очень искренне говорит, что они, несомненно, нас отыщут. Нам нужно найти безопасное место для стоянки и кого-нибудь, кто согласился бы поделиться с нами едой и питьем.
Мы расспрашиваем четырех человек, прежде чем находим того, кто нам помогает. Девочка — похоже, ей не больше двенадцати-тринадцати, а одежда у нее настолько грязна, что вся сделалась однообразной, тусклоо-серой, — посылает нас поговорить с Пиппой и указывает в ту часть лагеря, что освещена поярче остальных. Когда мы отправляемся к указанному месту, я чувствую, что девочка глядит на нас. Я оборачиваюсь и смотрю на нее. Она накинула на голову одеяло, лицо смутно виднеется в тени, но глаза у нее огромные и сияющие. Я думаю о Грейс и ощущаю укол боли.
Похоже, лагерь действительно разделен на небольшие участки, и на каждый притязает отдельный человек или группа людей. Пока добираемся до цепочки небольших костров, отмечающих границы владений Пиппы, мы слышим шум десятков драк, вспыхивающих из-за границ и межей, имущества и пожитков.
Внезапно Рэйвен вскрикивает:
— Твигги! — и мчится вперед.
Она влетает в объятия какой-то женщины — впервые вижу, чтобы Рэйвен добровольно обнялась с кем- то, кроме Тэка, — и, когда она отстраняются, обе принимаются говорить и смеяться одновременно.
— Тэк, — произносит Рэйвен, — ты помнишь Твигги? Ты была с нами... что?.. уже три года назад?
— Четыре, — со смехом поправляет ее женщина.
Ей, пожалуй, лет тридцать, и прозвище у нее явно ироничное. Она сложена по-мужски: крепко сбитая, широкоплечая, с узкими бедрами. Волосы подстрижены очень коротко. И смех у нее тоже мужской, низкий и звучный. Она сразу же нравится мне.
— Знаешь, у меня тут другое имя, — сообщает женщина и подмигивает. — Здесь меня зовут Пиппой.
Участок земли, который Пиппа объявила своим, превосходит размерами и организованностью все виденное в лагере. Здесь есть настоящее укрытие. Пиппа построила — или присвоила — большую деревянную хижину с крышей и стенами с трех сторон. Внутри хижины имеется несколько грубо сколоченных скамей, полдюжины фонарей, работающих на батарейках, стопки одеял и два холодильника: один оранжевый, кухонный, другой маленький. Оба скреплены цепью и заперты на висячий замок. Пиппа сообщает нам, что здесь хранятся продукты и медикаменты, которые ей удалось добыть. Плюс к этому она набрала в лагере несколько человек, которые постоянно поддерживают огонь, кипятят воду и останавливают прочих от поползновения что-либо украсть.
— Вы не поверите, какое говно я тут повидала, — рассказывает Пиппа. — На прошлой неделе одного типа убили из-за треклятой сигареты. — Она качает головой. — Неудивительно, что зомби не дают себе труда бомбить нас. Зачем? Зряшная трата боеприпасов. Мы сами друг дружку поубиваем, если так будет продолжаться. — Пиппа жестом приглашает нас присаживаться наземь. — А можем и побыть здесь какое-то время. Я получу кое-какие продукты. Их немного. Я жду новую доставку. Нам помогает сопротивление. Но что-то непременно стрясется.
— Патрули, — произносит Алекс. — Немного южнее этого места рыскали регуляторы. Мы напоролись на их группу.
Пиппу эта новость, похоже, не удивляет. Должно быть, ей уже известно, что в Дикие земли проникли враги.
— То-то вы так хреново выглядите... — мягко произносит она. — Пошли. Кухня сейчас откроется. Выдохните немного.
Джулиан странно тих. Я чувствую, как напряжено его тело. Он оглядывается вокруг с таким видом, словно ждет, что кто-то выпрыгнет на него из теней. Теперь, когда мы сидим по эту сторону костров, окруженные теплом и светом, остальная часть лагеря кажется смутной, расплывчатой: какая-то корчащаяся, взбаламученная тьма, переполненная животными звуками.
Мне остается лишь гадать, что Джулиан должен думать об этом месте — и о нас. Именно от такой картины мира его всегда предостерегали: мир болезни есть мир хаоса и грязи, эгоизма и беспорядка.
Я злюсь на Джулиана, хоть это и несправедливо. Его присутствие, его тревога напоминают, насколько различаются наши народы, его и мой.
Тэк с Рэйвен заняли одну из лавок. Ла, Дэни, Хантер и Брэм умостились на другой. Мы с Джулианом сидим на земле. Алекс остался стоять. Корал уселась прямо у его ног, и я стараюсь не обращать внимания на то, что она откинулась назад, опершись о его голени, и что ее затылок касается его колена.
Пиппа снимает с шеи ключ и отпирает большой холодильник. В нем рядами выстроились банки консервов и пакеты с рисом. Нижние полки загружены бинтами, антибактериальными мазями и бутылочками с ибупрофеном. Попутно Пиппа продолжает рассказывать нам о лагере и о беспорядках в Уотербери, которые привели к его возникновению.
— Началось все на улицах, — объясняет она, насыпая рис в большой помятый котелок. — В основном с молодняка. С неисцеленных. Некоторых из них взбаламутили сочувствующие, ну и мы тоже внедрили туда несколько агентов сопротивления, чтобы раскочегарить народ.
Она двигается очень четко, не тратя впустую ни капли энергии. Какие-то люди возникают из темноты, чтобы помочь ей. Вскоре Пиппа вешает разнообразные котелки на один из костров с краю. Дым — восхитительный, приправленный запахами еды, — плывет в нашу сторону.
И тут же в окружающей нас темноте что-то изменяется. Вокруг собираются люди, возникает стена темных, голодных глаз. Двое из людей Пиппы стоят над котелками с ножами на изготовку.
Меня передергивает. Джулиан меня не обнимает.
Мы едим рис с фасолью из общего котелка, прямо руками. Пиппа непрестанно движется. Она расхаживает, вытянув шею, как будто постоянно ожидает столкновения с каким-то барьером и намеревается пробить его лбом. Говорить она тоже не прекращает.
— Меня прислало сюда сопротивление, — сообщает Пиппа. Это Рэйвен спросила у нее, как она очутилась в Уотербери. — После беспорядков в городе мы решили, что это хороший шанс организовать протест, создать крупномасштабную оппозицию. В лагере сейчас две тысячи человек, плюс-минус. Это солидная живая сила.
— Ну и как оно идет? — интересуется Рэйвен.
Пиппа приседает на корточки у костра и сплевывает.
— А как, по-твоему, оно идет? Я здесь месяц, и за все это время я нашла, пожалуй, с сотню людей, которым не безразлично дело, которые готовы сражаться. Остальные слишком напуганы, слишком устали или сломлены. Или им просто плевать.
— Ну и что же ты собираешься делать? — спрашивает Рэйвен.
Пиппа разводит руками.
— А что я могу делать? Я не заставляла их ввязываться во все это, и я не могу указывать людям, что им делать. Здесь же не Зомбиленд, верно?
Я, должно быть, кривлюсь, потому что Пиппа бросает на меня пристальный взгляд.
— Что такое? — интересуется она.
Я смотрю на Рэйвен, ожидая подсказки, но ее лицо совершенно бесстрастно. Я перевожу взгляд обратно на Пиппу.
— Должен же быть какой-то способ... — отваживаюсь начать я.
— Ты так думаешь? — В голосе Пиппы прорезаются жесткие нотки. — И какой же? Денег у меня нет — подкупить их я не могу. У нас недостаточно сил, чтобы угрожать им. Я не могу убедить их — они не слушают. Добро пожаловать в мир свободы. Мы даем людям право выбора. Они даже могут делать неправильный выбор. Красота, верно? — Пиппа внезапно встает и идет вокруг костра. Когда она снова начинает говорить, голос ее совершенно спокоен. — Я не знаю, что будет. Я жду указаний сверху. Возможно, лучше было бы уйти и оставить этот лагерь гнить. По крайней мере, мы на какое-то время будем в безопасности.
— А как насчет страха перед нападением? — спрашивает Тэк. — Ты не думаешь, что город примет ответные меры?
Пиппа качает головой.
— Город почти целиком эвакуировали после беспорядков. — Она слегка усмехается. — Страх заразиться: делирия распространяется по улицам, превращая нас всех в животных. — Потом улыбка исчезает с ее лица. — Я вам кое-что скажу. То, что я здесь видела... Возможно, они правы.
Пиппа берет стопку одеял и вручает их Рэйвен. — Вот. Устраивайтесь. Вам придется делиться. Одеяла даже труднее сохранить, чем котелки. Укладывайтесь, где найдете место. Только не отходите слишком далеко. Тут есть сколько-то чокнутых. Я наблюдала все разновидности: плохо проведенные процедуры, просто психи, преступники — всякой твари по паре. Спокойной ночи, малыши.
Лишь когда Пиппа говорит о сне, я осознаю, насколько же я устала. Я не спала уже больше полутора суток, и до нынешнего момента меня держал на плаву страх перед тем, что с нами будет. Теперь мое тело, словно свинцом наливается. Джулиан помогает мне встать. Я шагаю за ним, словно сомнамбула, не глядя, едва осознавая, что вокруг. Мы идем прочь от трехстенной хижины.
Джулиан останавливается у костра, которому дали угаснуть. Мы у самого подножия холма, и здесь склон даже круче, чем тот, по которому мы спустились, и на нем тропинок нет.
Мне безразлично, что земля твердая, что подмораживает, что отовсюду слышатся крики и возгласы, безразлична живая и угрожающая тьма. Стоит Джулиану примоститься рядом и укутать нас обоих одеялом, как я уже не здесь. Я в старом хоумстиде, в комнате для больных, и там же сидит Грейс. Она разговаривает со мной, повторяет мое имя раз за разом. Но ее голос тонет в трепетании черных крыльев, а когда я поднимаю голову, то вижу, что крышу сорвало бомбами регуляторов, и вместо потолка над головой лишь темное ночное небо, и луну заслоняют тысячи и тысячи нетопырей.