В мое последнее утро бытия Ханой Тэйт я в одино­честве пью кофе на террасе.

Я планировала прокатиться на велосипеде на­последок, но теперь на это можно не рассчитывать — после того, что произошло прошлым вечером. Ули­цы сейчас наверняка кишат полицией и регулятора­ми. Мне придется показывать документы, и мне примутся задавать вопросы, на которые я не смогу ответить.

Так что вместо этого я сижу на подвесной скамье-качелях; их ритмичное поскрипывание действует на меня умиротворяюще. Воздух все еще по-утреннему свежий, прохладный и пропитанный солью. Время от времени слышатся пронзительные крики чаек. Если не считать их, вокруг царит тишина. Ни сигналов тре­воги, ни воя сирен, ни малейшего намека на вчераш­ний переполох.

Но в центре все совсем иначе. Там будут баррика­ды, и проверки документов, и усиленная охрана новой стены, Я вдруг вспоминаю, как Фред однажды сказал мне про стену, что она будет подобна ладони Божьей, что навеки укроет нас от опасности, защитит от боль­ных, ущербных, неверных и недостойных.

Но, возможно, мы никогда по-настоящему не бу­дем в безопасности.

Я задумываюсь над тем, проведут ли новые рейды в Хайлендс, не окажутся ли тамошние жители вновь изгнанными с насиженного места, — но быстро прого­няю эту тревожащую мысль. Я ничего не могу сделать для семьи Лины. Теперь я это понимаю. И надо было понять еще давно. Что бы с ними ни случилось, будут ли они голодать или замерзать — это не мое дело.

Мы все наказаны за ту жизнь, которую выбрали, так или иначе. Я буду нести кару — за Лину, за то, что выдала ее, и за ее семью, за то, что помогла им, — до конца жизни, каждый день.

Я закрываю глаза и представляю Старый порт: пе­реплетение улочек, скольжение лодки, солнечные блики на воде и волны, плещущие о причал.

Прощайте, прощайте, прощайте.

Я мысленно проделываю путь от Истерн Пром до Манджой-Хилл. Я увидела весь Портленд, раскинув­шийся передо мной, великолепный в утреннем свете.

— Хана!

Я открываю глаза. На террасу входит моя мать. Она кутается в тонкую ночнушку и щурится. Без косметики ее лицо выглядит почти серым.

— Тебе, пожалуй, стоит принять душ, — говорит она.

Я встаю и следую за ней в дом.