Сейчас я разрываюсь между двумя странами – Францией и Америкой. Прошлые выходные накануне своего возвращения в Калифорнию я провела в Париже с подругой Шанталь. Когда мы проходили мимо роскошных магазинов на улице Сент-Оноре (Chloe, Lanvin), засахаренного фруктового желе и огромных банок ароматного чая в витринах Hediard, Шанталь продемонстрировала мне всю свою французскую непосредственность во вкусах и предпочтениях.

Она купила бюстье Жана Поля Готье в его бутике prêt-a-porter и крестьянскую юбку в Таti, дешевом дисконте, забитом коробками с шарфиками по десять франков. Она отыскала редкую книгу по ботанике в магазине La Maison Rustique и почти прозрачную писчую бумагу в Calligrane (чудесном магазинчике канцелярских принадлежностей для упрямых приверженцев пера и бумаги). В галантерее она выбрала стеклянные пуговицы для блузки («…это для той моей белой блузки») и винтажный мужской галстук, который будет отлично смотреться с простой белой рубашкой. Она съела восхитительные пирожные в кондитерской Gérard Mulot и весьма сытное рагу в Chez Camille. И, чтобы не ходить исхоженными тропами, Шанталь отвела меня в необычный Musée de la serrure (Музей замков), чтобы полюбоваться древнеримскими дверными засовами и оригинальным замком ручной работы, запиравшим апартаменты Марии-Антуанетты. А в Музее истории Франции она отыскала письма Вольтера и Жанны д’Арк.

Я часто вспоминаю тот день с Шанталь: то, как она ела, ни на секунду не задумываясь, с невинным удовольствием слизывая с кончиков пальцев сладкие крошки торта наполеон. То, как она ходила по магазинам – избирательно, но не одержимая практичностью. И несмотря на ее любовь к хорошему спору (как и у большинства француженок, у нее есть собственное, беспощадное мнение по поводу многих вещей), она также любила и посидеть в тишине, пока мы ели, глядя на снующие толпы, разглядывая лица, размышляя.

Вернувшись из волшебной страны, главный город которой – Мекка безупречного вкуса, совершенной культуры и высокой моды, мне, разумеется, есть что рассказать. Как и ее страна, француженка не стремится кем-то стать; она уже есть. Мы же, напротив, как и наша страна, все еще в процессе становления. Там, где француженка ищет культуру и знания, мы ищем самосовершенствование и самопомощь. Это наша обуза и наше счастье. Благодаря этому мы открыты всему новому и неизвестному, но также не слишком уверены в том, кто мы такие.

Исконная француженка во многих отношениях противоположна нашему миру. Она чувственна и свободолюбива. Она щедра, но не раскрывает свою душу нараспашку. Она не тревожится без причин. Ее сознание опирается на прочные исторические основы окружающего ее мира, даже когда она смотрит в будущее.

Чтобы высвободить ее, нам не нужно вести себя как француженки или (боже сохрани!) притворяться француженками. Но мы можем немного пересмотреть наши ценности. Отвергнуть некоторые аспекты привычных вещей. Развернуться против течений (иногда довольно бурных), уносящих нас слишком далеко от самих себя.

Эдит Уортон напоминает нам о том, что «во французской речи и литературе преобладают четыре слова: слава, любовь, сладострастие и удовольствие». Добавьте к этому списку самообладание, благоразумие, подлинность и чувственность, и вы окажетесь на верном пути к своей внутренней француженке. Bon voyage.