Они встретились в кегельбане. Это был элитарный уголок джентльменов удачи. Здесь, не спеша, переговаривались, всласть затягивались дорогими сигаретами, смаковали напитки высокой пробы и уверенно, хотя несколько картинно, бросали шары.

Сначала ни у Пуглова, ни у Ройтса игра не клеилась. Отчасти это объяснялось их поздним открытием кегельбана, когда большинство модных мальчиков с красивыми девочками уже как следует поднаторели в игре. Но в бар заходили и члены конкурирующих криминальных кланов. Они много пили, громко разговаривали, чем в значительной степени нарушали тонкую видимость благопристойности.

Особенно в игре выделялся Мишка Родимчик, с большим родимым пятном на кадыке. Высокий, одетый в черный, из тонкой лайки, костюм, неулыбающийся и никогда не смотрящий в глаза собеседнику. У него узкая, но очень цепкая кисть, серый меткий глаз. Его игра нравилась Пуглову и он невольно ему подражал. Альфонс был свидетелем, когда в руки Мишки перекочевала крупная сумма денег. Пуглов тоже поставил на кон сто пятьдесят долларов, но тут же их проиграл. Однако, обладая отменными физическими данными, он довольно скоро освоил игру и часто стал побеждать.

У Ройтса шея была заклеена пластырем.

— Никак следы жаркой любви? — весело полюбопытствовал Пуглов.

Игорь смутился.

— Ерунда, неосторожно побрился. Я думаю, это не смертельно.

— Я тоже так думаю…Сыграем?

На входе в игровой зал появилась группа молодых парней, затянутых в темные плащи. В одном из пришедших они узнали Юрку Королева. При виде его у Ройтса напряглись плечи и челюсти, помимо воли, сомкнулись в смертельной сцепке.

— Шушваль, — процедил сквозь зубы Ройтс, — сам пикадор лезет на рожон.

— Не греби, Таракаша, на волну, с ним Каратист, — предупредил Альфонс.

Каратистом звали Олега Ефимова. Бывший самбист, не раз выступавший на международных соревнованиях. Он одним из первых в городе освоил каратэ.

Третьим в компании был Артист — Аркадий Звень. Человек не без способностей, но которого за пьянку выдворили из дворца Мельпомены. Двух других, с короткой стрижкой, Пуглов видел впервые.

Компания каратиста подошла к игровым дорожкам. По разгоряченным лицам Пуглов понял — братва гуляет от вольного. Артист с купюрами в руках отправился в бар отовариваться. Каратист, подхватив лежащий на подставке шар, запустил его в створ кегельбана. Мишка, наблюдавший за такой самодеятельностью, подошел к каратисту.

— Что все это значит? — спросил Мишка. — Кто из нас играет — я или ты?

— Пока тебя не шворят, не подмахивай, — осадил Мишку стоящий рядом Король. — Сейчас все равно играть будем мы.

Ройтс, наблюдавший эту сцену, почувствовал как в кулаках начинает чесаться темная жажда мщения. Рука Игоря, помимо воли, коснулась рта, где недоставало одного зуба.

— Вы будете играть тогда, когда подойдет ваша очередь, — спокойно заявил Мишка и пошел на позицию.

Он уже изготовился бросать шар, когда вышедший вперед Король выставил на дорожку ногу. И в этот момент произошло такое, чего Пуглов с Ройтсом давно не видели: с виду субтильный Мишка, которого, казалось, можно перешибить бумажной скрепкой, сделал шаг в сторону Короля и левой отвесил тяжелый апперкот. Король с миной удивления на лице попятился, оступился и рухнул на пол. Хотел тут же вскочить, но его новые на коже полуботинки все время скользили по надраенному паркеты. И Король, словно бычок на льду, был смешон и беспомощен. Однако, преодолев земное притяжение, он бульдозером попер на своего обидчика. Но когда разгоряченное тупое тело Короля поравнялось с Ройтсом, тот, не совладав с собой, выставил вперед ногу, и разъяренный Король вынужден был еще раз поцеловать паркет.

В несколько мгновений все у дорожек смешалось, и, вышедший из бара Артист, в руках которого висела гроздь бутылок, с немым изумлением взирал на коллективную потасовку.

Прибежавший откуда-то швейцар дядя Коля своим слабым прокуренным голосом закричал: «Ах ты, буфетная интеллигенция, что ты, курва, со мной вытворяешь?! — И, обращаясь в сторону бармена, истуканисто застывшего за стойкой, приказал: — Альфред, мать твою, звони Бурину — кодла взбесилась».

Кегельбан — частная собственность Бурина, которая обошлась ему в двести пятьдесят тысяч долларов.

Буквально через пять минут его два джипа с визгом затормозили у входа и в игровой зал ввалились дюжие мордовороты, готовые, не глядя, поднять стрельбу.

Бурин шел третьим, впереди — охрана, в каждый момент готовая сомкнуться перед телом хозяина. Однако в кегельбане для него никакой угрозы не было, хотя потасовка шла на каждом квадратном метре.

Особенно выделялись двое, катавшиеся по полу. Это Ройтс и Король выясняли отношения. Неподалеку от них, тоже в ближнем бою, шло сражение между Мишкой и Каратистом. Родимчик вел бой ярче, его отменная техника боксирования ничуть не уступала приемам каратэ Ефимова.

На Пуглова навалились двое дружков Короля, стараясь уложить его на пол. Но поставили только на одно колено. И Альфонс, словно башенный кран, мощно развернулся, сгреб парней в охапку и с грохотом бросил на паркет. В этот момент подошел Бурин. Он долго взирал на побелевшее лицо Пуглова и, видимо, что-то вспомнив, сказал:

— Привет, Алик! — В кегельбане наступила мертвая тишина. — Что Король от тебя хочет?

Королев рванулся у Бурину, но его отбросили в сторону.

— Выкинь этого придурка на свежий воздух, — сказал Бурин своему охраннику. — А ты чего тут делаешь? — этот вопрос относился к каратисту.

Однако тот, как и Король, играть с Буриным в поддавки не собирался.

— Если хочешь, чтобы этот сарай прилично функционировала, закройся и веди себя, как радушный хозяин, — довольно спокойно сказал Ефимов.

— Что это — угроза? — у Бурина лоб покрылся капельками пота.

— Нет, Валера, это дружеский совет.

— Засунь его себе в задницу и убирайся отсюда.

— Потише на виражах, господин Бурин, от таких, как мы, зависит навар твоего заведения.

В дверях вдруг что-то шумно задвигалось и в зал ворвались омоновцы. Мегафонный голос грубо вещал:» Всем оставаться на местах! Приготовить документы!»

Вдоль стен потянулась серая цепочка омоновцев, экипированных под грифом «Фильтр». Они были в бронежилетах и с автоматами, с наручниками и томфами у поясов.

Вперед вышел капитан Обруч и, раскачиваясь на носках, собирался произнести речь. Но ему помешал Мишка. Убедившись, что милиция — это непреложный факт, он схватил один из шаров и с силой послал его в огромное, до самого потолка, окно. Стекло со звоном осыпалось вниз. Капитан не успел еще понять что к чему, как Мишка в три прыжка достиг окна и, не останавливаясь перед ним, рыбкой послал свое гибкое тело в опасный проем. Приземлившись на руки, Родимчик тут же вскочил и через мгновение скрылся в кустах жасмина.

Ройтс, вытащив из кармана упаковку «севредола», незаметно сбросил ее на пол и ногой отодвинул от себя. В неразберихе кто-то таким же образом отделался от пистолета, другие сбросили кастеты и финские ножи.

Несколько омоновцев подбежали к Каратисту и лбом уперли его в стену. Кто-то из бойцов ударил Ефимова томпфой по голове и принудил его поставить ноги на ширину плеч, а руки открытыми ладонями положить на стену. Его бесцеремонно обыскали, и когда Каратист повернулся, чтобы что-то объяснить, один из омоновцев размашисто саданул его по почкам.

— Стоять, паскуда! — крикнули ему и это было сигналом другим милиционерам. Они словно сорвались с цепи и начали массовый шмон.

Бурин пытался объясниться с капитаном, но тот с каменным выражением лица стоял в центре и молча наблюдал за действиями своих подчиненных.

Пуглов оказался рядом с Ройтсом, у которого под левым глазом набухал здоровенный синяк. Поблизости стоявший Король покосился на Альфонса и притаенно сказал: «Передай гондону Ройтсу, что все это из-за него…Пусть подумает о страховой фирме…»

— Заткнитесь, пикадоры! — крикнул им лейтенант — помощник капитана Обруча.

Возле каждого их задержанных выросли кучки из личных вещей. Среди них — несколько перочинных ножей и стилетов, нунчак, кастетов и два пистолета — спортивный «марголин» и «вальтер» времен второй мировой. Разумеется, никто их не признал за свои.

Принесли стол и два омоновца начали составлять протокол задержания. Всем было предъявлено формальное обвинение: дебош в общественном месте. Однако никто из поставленных к стенке не догадывался, что налет омоновцев не был случайным и что это была заранее спланированная оперативная разработка. Уголовный розыск давно ждал сборища криминалов с целью пополнить и обновить картотеку визуальной и биографической информацией.

Пока двое милиционеров писали протоколы, телеоператор каждого в отдельности задержанного фиксировал на видеопленку. В дальнейшем весь собранный материал будет в УГРо тщательно профильтрован и размещен в специальных оперативных альбомах, на которых появится примерно такая надпись: «Сходка криминальных авторитетов в кегельбане». Портрет, а под ним текст из трех предложений: кто, где, когда…

Всех участников драки и случайно оказавшихся в кегельбане посетителей, на двух рафиках, доставили в Управление милиции.

Дважды Король в машине пытался достать кулаком Ройтса, но не достал: подставленная рука Пуглова спасла Таракана от нокаута.

Двое омоновцев первыми на допрос повели Короля. Тот вышел из-за барьера, хотел поправить полу своего элегантного плаща, но ему помешали наручники. Его доставили в один из множества кабинетов и сдали молоденькому, с хилыми рыжими усиками следователю.

— Чего не поделили? Почему дрались в общественном месте? — следователь начал лениво подбираться к сути вопроса.

— Да какая это драка? — Король наметил все свести к шутке. — Это так себе, легкая разминка перед боем…

— Пойдете по хулиганке, — обнадежил следователь.

— Не вижу причин. У меня ни к кому нет претензий и ко мне, надеюсь, таковых ни у кого нет.

— Дебош в общественном месте, разве это не причина?

— Кегельбан — это частная лавочка, а не общественное место. Там только мы и бываем.

— Вот то-то и оно, что только такие, как вы, там бывают. Порядочному человеку там делать нечего.

— Дороговато для порядочного, — съязвил Юрка. — На зарплату в кегли не поиграешь.

— А вы сами, где работаете?

Король понимал — завираться нет смысла, все равно проверят.

— Пока тружусь на спасательной станции.

— Спасаете людей?

— Вот именно, спасаю, имею профессию водолаза.

— Вот и замечательно, — на лице следователя появилась почти дружелюбная улыбка. — Теперь поработаете на строительстве жилого дома.

— Я буду звонить Геннадию Федоровичу, — со значением сказал Король. Он понтер и назвал первое попавшееся на ум имя.

— Звоните хоть самому Путину…Скажите лучше, кого из задержанных вы знаете?

Потом на допрос повели Ройтса. Его сопровождал сам капитан омоновцев. По дороге он поинтересовался у задержанного: «Кто это тебе такой классный фонарь поставил?» «Это я сам на что-то напоролся…» «Странные вы люди, — добавил капитан, — исколошматят друг друга до крови, а потом играют в благородство…»

Следователь спросил его о пистолетах, на что Ройтс ответил плутоватой улыбочкой: «Чьи угодно, только не мои. Я думал, кто-то зажигалку уронил».

В соседнем кабинете другой следователь, тоже молодой и ретивый, «колол» Каратиста. Ефимов вытащил из кармана красную пачку «Донхила» и протянул ее следователю.

— Благодарю, бросил, — ответил тот. — Кто начал потасовку?

— Драку начал не я, ее завязал тот типчик, который сиганул в окно.

— И вы, разумеется, его не знаете?

— Разумеется, не знаю. Сегодня увидел впервые.

Следователь достал из сейфа пачку, а из нее несколько переснятых фотографий. Положил их перед Каратистом.

— Кого из этих людей знаете?

— Вот этого, — Ефимов указал на фотографию, на которой был изображен Мишка. — Я еще тогда подумал, что имею дело еще с тем субчиком. Верткий, как мангуста.

— Это он вам порвал плащ?

— Он, сволота…

— А из-за чего у вас возник конфликт? Или не поделили что-то старое?

— Началось все из-за пустяка. Он мешал нам играть в кегли. Можно у вас спросить — кто этот парень и что он натворил?

— Одна залетная птичка, — неопределенно ответил следователь. Затем уточнил: — Разыскивается, как особо опасный преступник. Завтра, надеюсь, он будет сидеть на вашем месте и мы проведем с вашим участием очную ставку.

— Когда меня отпустите? — спокойно спросил Каратист. — У меня срывается график тренировок.

— Куда вам спешить? Отдохнете у нас, умерите свою прыть, подумаете о смысле жизни. — И как-то буднично следователь крикнул: — Кто там следующий, давай его сюда!

Следующим был Пуглов. Его внушительная фигура на фоне тщедушного следователя казалась копной сена. Однако следователь с первых шагов Пуглова начал того «просвечивать». «Особые приметы: верхний зуб из желтого металла, начинающаяся лысина, на правой височной части головы скобкообразный шрам. Примерно такого человека видел продавец магазина в день убийства Симчика. Но в ориентировке шрам не указан…»

Разговор с Пугловым дознаватель начал с нейтрального вопроса:

— Вы вроде бы самый трезвый, а в драку ввязались. Почему?

— Ошибаетесь, это не я ввязался, а меня ввязали. Зашел сыграть в кегли, а тут мордобой…

— И кто, по-вашему, начал драку?

Пуглов на секунду запнулся, но быстро нашелся:

— Тот, кто вышел через окно.

И снова на стол легли фотографии разыскиваемого.

— Да, это тот парень, — с готовностью подтвердил Пуглов. — Но поверьте, гражданин следователь, при моем весе начинать потасовку было бы глупо. Ко мне и так никто не прикалывается.

Следователь вдруг резко изменил направление разговора.

Судя по отметине на вашем челе, частенько приходиться участвовать в драках? — И снова взгляд на бумагу, снова на Пуглова. Но уже с притаенным вниманием, пристрастно. А Пуглову и деваться некуда, он машинально прикрыл шрам рукой И, чувствуя неконтролируемую скованность, сглотнул пересохшим горлом.

— Вы имеете в виду это? — он дотронулся пальцем до шрама. — Случайная травма. Колол зимой дрова, поленом по неосторожности и шарахнуло.

— Привлекались?

— Было…По недоразумению, но судимость снята, амнистия…

Но следователь на то и следователь, чтобы ничему не верить и все подтверждать фактами да уликами. И быть предельно внимательным. Он увидел, как стушевался задержанный и понимал, что тот говорит неправду. Рана еще не успела как следует зарасти, значит, шрам свежий, а потому имеет красно-мясистый оттенок.

Натренированная и в чем-то изощренная память подсказала: «Видели в магазине двоих: высокого светлого, с начинающей лысиной и черноволосого, с тонкими усиками и маленьким носом субъекта…»

— Надо быть осторожнее с дровами, так можно и без глаза остаться, — следователь про себя решал — задержать Пуглова на разрешенные УПК тринадцать суток или за неимением неопровержимых улик отпустить домой? Все-таки не пьяный, свежих следов драки нет, претензий со стороны других задержанных не имеется. Да и нет уверенности, что это тот, кто разыскивается за убийство ювелира. «Никуда этот фрукт не денется и, если потребуется, возьмем его с унитаза…» — решил про себя следователь. А вслух сказал:

— У нас нет оснований вас задерживать и потому можете быть свободны.

Пуглов поднялся с казенного стула и, не совсем веря в услышанное, чего-то еще ждал. А о нем как бы уже забыли: следователь, обернувшись к двери, крикнул: «Сержант, давай следующего!»

Когда Альфонс проходил мимо барьера, его взгляд встретился со взглядом Ройтса.

— Алик, меня, видно, повязали, — сказал тот Пуглову. — Оставь сигареты.

Пуглов протянул пачку «Голливуда» и при этом, перегнувшись через барьер, шепнул Ройтсу: «Менты что-то копают вокруг Симчика, будь осторожен.» — И уже громче:

— Если дадут сутки, завтра принесу пайку и покурить…Выйдешь раньше, дай знать, чтобы я успел сварить хороший кофе…

— Мы ему здесь устроим и чай и кофе со сливками, — оскалился Король. — Ты лучше принеси ему ведро бодяги.

Дежурный, сидевший напротив барьера, прикрикнул:

— Отставить, разговорчики! А вы, — обратился он к Пуглову, — идите домой, пока мы не передумали.

— Да ладно гнать туфту, — огрызнулся Пуглов. — Отпустил бы ты меня, лейтенант, если бы закон не был на моей стороне. — Он подмигнул на прощание Ройтсу и направился к выходу.

Из милиции он пошел по спокойной, с односторонним движением улице, мимо бывшего пионерлагеря и мастерской по ремонту холодильников.

Возле бара «Изумруд» ему встретился инкассатор Гунар, с сумкой под мышкой. Лицо у него красное, глаза весело блестели. «Уже остограммился, — подумал Пуглов, — в этом Гунча верен себе». Они знакомы с тех пор, когда Пуглов работал барменом в ресторане «Морская жемчужина».

Увидев Альфонса, Гунар остановился и отвел свободную руку в сторону.

— Вот так встреча! — воскликнул инкассатор. — Когда ты, Алик, вернешься на свою прежнюю работу?

— Думаю, никогда. Пока я сидел, мой кабак продали частнику…Да хрен с ним, забудь…Давно с тобой не виделись, может, зайдем в «Изумруд» и возьмем чего-нибудь на грудь?

— Я пас! — воскликнул Гунар. — Я сегодня уже причастился.

— Это твоя последняя точка? — вдруг вырвалось у Альфонса.

— Финита! Через десять минут сдаю мешок в банк и я свободный казак.

— Наверное, нынешнюю выручку не сравнишь с нашей, — опять кто-то невидимый дернул его за язык.

— Я бы так не сказал…Впрочем, иногда за смену я собирал два мешка, а сейчас…Да нет, почти столько же, хотя раз на раз не приходится. Рад был тебя, Алик, видеть, побегу, — обменявшись рукопожатием и поправив на поясе кобуру с ПМ, Гунар шустро зашагал к стоящей возле черного хода машине.

Это был обыкновенный уазик, с опоясывающей цельнометаллический кузов зеленой полосой. На крыше торчала синяя мигалка.

На заднем сиденье угадывалась фигура еще одного инкассатора. Шофер курил, приоткрыв форточку, и на его лице лежало скучающее выражение. Пуглов обратил внимание, что все дверцы у машины без ручек и открываются изнутри, другим инкассатором.

Альфонс обошел вокруг кафе, осмотрел подходы, двор, расположенной по соседству конторы водоканала. Остановившись в густой тени липы, он сосредоточенно о чем-то думал, отчего на лбу обозначились темные прорези морщин.

Вернувшись домой, позвонил Татьяне на работу, но там сказали, что она заболела. Он набрал домашний номер и когда ответила Анна Александровна, спросил Татьяну. Ответ его озадачил: Татьяна плохо чувствует и к телефону подходить не желает. На следующий день, утром, позвонил Ройтс. Довольно бодрым голосом отрапортовал: «Докладывает десятисуточник Ройтс, отправляющийся на строительство жилого дома».

Пуглов слушал его с довольной миной на лице, хотя испытывал к своему приятелю двойственное чувство.

— Можешь сделать зигзаг в мою сторону? Тогда гони сюда, есть крупный разговор.

— Но я не по форме одет.

— Я тебя и так узнаю. Давай, дуй сюда!

Когда Игорь открыл дверь, Пуглов разразился гомерическим смехом.

— Вот не знал, что в твоем гардеробе есть и такое!

На Ройтсе были надеты военные галифе, заправленные в кирзовые с отворотами сапоги, а на плечах — старая стеганная фуфайка….. Его вороненую голову венчал темно-синий с фестонами берет.

— Ты знаешь, старик, тебе эта форма даже идет. Как будто мы снова встретились в зоне.

— Не говори, счастливые были времена, — Ройтс достал из кармана какую-то бумагу и положил перед Пугловым.

Альфонс прочитал вслух: «Повестка. Явиться не позднее…к следователю, иметь при себе…»

— Это из-за драки?

— А черт его знает. Я думал, что черные дни уже позади, но нет…Ты знаешь, что выкинула Лелька? Дала, дуреха, деру. Даже не оставила записки, словно я ей чужой дядя.

— И куда она могла навострить лыжи?

— Я думаю, она подалась в Белоруссию, к сестре.

По лицу Пуглова прошла мимолетная тень подозрительности. Однако он сказал о другом.

— Баба с воза, кобыле легче. А если честно, я ее понимаю. Когда следователь в ментуре завел речь о шраме, я тоже немного струхнул. Вообще у меня такое ощущение, что они что-то знают. Во всяком случае, тыкаются в неслучайном направлении и от этого меня тошнит. И эта какая-то странная облава, фотографирование, допрос…Сколько ты имеешь в резерве времени?

— Сержант меня отпустил на пару часов. Но за это я ему обещал притащить блок «Кента». Черт с ним, пусть ментяра травится.

Альфонс кивнул и неожиданно спросил:

— Скажи, Игорь, только честно — ты готов пойти со мной на одно…На одно весьма рискованное дело? Только ты не верти своей башкой, а смотри мне в глаза.

— Значит, крупное дело затевается?

— Крупное и рискованное. Хватит нам ходить в шестерках у Рощинского…

— Что может из этого дела выгореть? — переходя на жесткий тон, спросил Ройтс.

— Как минимум, пару миллионов рябчиков. Это, конечно, не ахти сколько, но для тренинга достаточно.

— Это сколько же в зеленом исчислении? — в Ройтсе забурлил азарт охотника.

— Около ста штук, ради которых можно пойти на риск.

— А что в этом деле можно потерять?

Вопрос был риторический и Пуглов вместо слов провел пальцем по кадыку.

— Значит, можно поплатиться башкой? Тоже неплохо…И как ты себе это представляешь?

— Я это себе хорошо представляю, но ты мне так и не ответил — ни да, ни нет…

— С суммой я согласен, но важен технический расчет. Давай, Алик, выкладывай нюансы, — в Ройтсе уже вовсю бушевало его хищное любопытство.

— Может быть, это даже хорошо, что ты будешь на сутках — прекрасное алиби. Если удачно провернем эту авантюру, сразу же махнем на Кавказ или Украину. А лучше всего в Сибирь, на лесоповал. Немного помантулим и — Рим, Крым, Монте-Карло к нашим услугам.

— Все это звучит, словно песня моей юности, но…Но в каком месте нас ожидают бабки? Не в банк же ты задумал затесаться?

— Почти. Речь идет об инкассаторской машине. Поэтому твоя тачка должна быть на ходу, работать, как часы, поскольку все будут решать скорости. — И, поднявшись с кресла, Альфонс закончил разговор. — У тебя есть время подумать и предложить свой план. Если передумаешь, не обижусь, но буду искать другого напарника.

Ройтс был в шоке от сказанного. И единственное, что ему хотелось немедленно сделать — крикнуть во все легкие: «Алик, черт бы тебя побрал, да я согласен! Я готов, говори, когда и где!» Но Таракан все же не произнес вслух эти слова, ибо другая его часть была сложнее и тверже первой.

— Идея капитальная, — сказал он, наконец. — Но, согласись, и мой план с «Бриллиантом» тоже неплох…

— Может он и неплох, но слишком много действующих лиц, а затея с доверенностью мне кажется абсолютно бредовой. А то, что я предлагаю, вполне реальное дело, — Альфонс постучал пальцем по виску. — Все будет зависеть только от нас с тобой. Поэтому я и спрашиваю — согласен ты или дать время на раздумье?

— Считай, что согласен. Без вариантов…

— И с учетом возможных последствий? Чтобы потом никто из нас не перекладывал вину на другого.

— Век наркоты не видать! — торжественно поклялся Ройтс. — Мне такая глухая жизнь остотиздела. Дешевка Король может позволить себе царские хоромы с роялем, бабу с жопой-линкором, а мы с тобой…

— А кстати, как на нарах чувствует себя Король?

— Алик, ты меня не смеши. Этот пикадор отмазался. Монтана в тот же вечер пустила в ход все свои блядские связи. Его даже на суд не возили. И Каратист отделался только штрафом. А о Бурине я вообще не говорю. Ты, наверное, сам слышал как он еще в кегельбане разговаривал с капитаном, а тот, как последняя парчушка, перед ним заискивал. Да о чем речь, Алик, все схвачено и не нами заплачено. Причем, в американских долларах…

Пуглов подошел к окну и стал рассматривать шустрящий по делам люд. Его мысли сейчас были где-то далеко-далеко. А Ройтс, скосив глаз, наблюдал за Пугловым. И если бы Таракан знал, что обозначает слово «одухотворенность», он именно так определил бы выражение лица своего друга. А может быть, это ему только показалось: осенний свет иногда делает настоящие чудеса с лицами, накладывая на них случайный, несвойственный им грим значимости.

— Слышь. Алик, не мог бы ты выделить мне немного деньжат? Ну, из тех, которые дал Бурин, когда мы рвали когти с авторулетки…

Пуглов, не отрываясь от окна, почти с раздражением, проговорил:

— Я их в одну финансовую фирмочку на депозит кинул. Пусть понемногу капают проценты…А зачем тебе, Игорь, срочно понадобились бабки?

— Да так, — пожал плечами Ройтс, — просто хотелось бы получить свою законную долю…